В Московском государстве православная вера была господствующею; все прочие веры были лишь терпимы под тем непременным условием, чтобы они не касались прав господствующей Церкви и не совращали ее чад. Сам государь всегда считался сыном православной Церкви и ее естественным покровителем и защитником. Если иногда она и вызывалась на борьбу, то с одними лишь внутренними своими врагами – ересями и расколами, которые и одолевала, пользуясь содействием гражданской власти. Если и государи Восточной Руси позволяли себе иногда действовать, по-видимому, во вред своей Церкви, то эти действия направлялись только против отдельных иерархов, или монастырей, или и всего духовенства, но никогда не направлялись против самой православной веры и Церкви.
Совсем не таково было положение православной веры в Литовском государстве. Здесь она постоянно находилась лицом к лицу со своим давним и непримиримым врагом – латинством и могла называться лишь терпимою, а не господствующею. Государи Литвы всегда исповедовали римскую веру. И православию здесь суждено было выдерживать непрерывную борьбу с католицизмом.
Правда, перевес силы в этой борьбе, казалось, был на стороне православия. Литовское великое княжество состояло не из одной Литвы, занимавшей немного более двух нынешних губерний, Виленской и Ковенской, а преимущественно из русских областей, обнимавших пространство девяти других, западных и южных, нынешних наших губерний: Смоленской, Витебской, Минской, Гродненской, Могилевской, Черниговской, Киевской, Волынской и Подольской. К этим областям надобно причислить и ту часть Галиции, которая хотя в гражданском отношении находилась под властию Польши, но в церковном принадлежала к Литовской митрополии. Во всех этих древних русских областях существовала вера православная, и существовала уже целые века, следовательно, успела укорениться глубоко и прочно; ее исповедовали как простой народ, так и все дворянство и князья – потомки удельных русских князей, здесь некогда княживших, – Острожские, Друцкие, Соколинские, Горские, Четвертинские, Любецкие, Подбереские и другие. Кроме того, и в коренной Литве православная Церковь имела немало последователей не только в низших слоях общества, но и между знатными княжескими родами, происходившими от детей великих князей литовских Гедимина и Ольгерда, каковы были князья Заславские, Стародубские, Сангушки, Слуцкие, Бельские, Сапеги, Мстиславские, Збаражские, Пинские, Корецкие, Полубенские и многие другие. В самой Вильне, столице Литвы, еще к концу XV в. целая половина жителей были православные, хотя, быть может, преимущественно из русских поселенцев. И Литовская православная митрополия заключала в себе при начале периода девять епархий, и епархий древних. Что же представляла собою тогда в Литовском великом княжестве Церковь латинская? Это была еще Церковь очень и очень немноголюдная. Если не считать князя Миндовга, который принял было в 1251 г. латинство, а потом снова обратился к язычеству, и неудачных попыток ливонских рыцарей покорить литовцев папе силою своего оружия, римская вера начала проникать в Литву только во дни Гедимина и Ольгерда (1320–1377), когда ее старались распространять здесь, хотя и малоуспешно, доминикане и францискане. Утвердилась же она здесь только к концу XIV и в начале XV в., при Ягелле и Витовте, из которых первый, принимая корону Польши, дал клятвенное обещание крестить в латинство всех литовцев и действительно крестил их (1387) до тридцати тысяч, а последний четыре раза водил войска свои в Жмудь (1413–1420), чтобы принудить жителей к принятию римской веры, хотя имел мало успеха, так как и впоследствии они продолжали по местам держаться своего язычества еще около двух столетий. Очень вероятно, что кроме язычников-литовцев принимали тогда латинство и некоторые из православных, и литовцев и русских, уступая тем насильственным мерам, какие против них употреблялись, и, без всякого сомнения, в состав новой латинской паствы немедленно входили все немцы, которые переселялись тогда в Вильну и другие литовские и галицкие города, и поляки, имевшие в Галиции свои владения и в них жившие. Вместе с тем учреждались одна за другою и латинские епархии: в Киеве (около 1350), Галиче или Львове (1361–1375), Вильне (1388), Перемышле (1390), на Жмуди (1417), в Луцке (1428), но учреждались более с целию пропаганды, чем по многочисленности паствы. Киевская, например, епархия считала у себя даже в половине XV в. только семь костелов, а Жмудская и в половине XVI в. только 34 костела Во всем же великом княжестве Литовском около половины XVI в., по свидетельству самих латинских писателей, было до 700 парохий, или приходских костелов, тогда как православных церквей в одном лишь Новогрудском воеводстве было более 650 и во владениях одного князя Константина (Василия) Константиновича Острожского более 600, по свидетельству латинских же писателей. А пред введением унии в Литве, по свидетельству тогдашних членов львовского братства, во всей Литовской православной митрополии числилось восемь епархиальных архиереев и «попов русских одиннадцать тысяч», следовательно, немногим менее и церквей.
Но не своею древностию, не числом своих чад, не количеством костелов и епископских кафедр сильна была в Литве Церковь латинская – во всем этом она уступала Церкви православной, – а была сильна и несравненно сильнее православной по другим условиям. Во главе православной Церкви в Литве стоял Цареградский патриарх, вся деятельность которого по отношению к ней почти до конца периода ограничивалась лишь тем, что он поставлял Литовско-русского митрополита или, вернее, присылал свое благословение на его постановление; во главе латинской Церкви в Литве стоял папа, имевший могущественное влияние не только на местную иерархию и народ, но и на самое правительство. Православные епископы и митрополит пользовались в Литве только церковною властию и значением, но вовсе не допускались к участию в гражданских делах и государственных; латинские иерархи, напротив, особенно Виленский, были ближайшими советниками великого князя и короля, заседали в сенате и оказывали сильнейшее давление на решение вопросов правительственных. Как ни многочисленно было сравнительно православное монашество в Литве, оно не подготовляло и не выделяло из среды своей лиц, которые бы посвящали себя исключительно делу проповеди на защиту православия, на борьбу за него; напротив, латинское монашество в Литве состояло преимущественно из орденов, имевших целию поддержание и распространение католицизма, – довольно поименовать здесь одних иезуитов. Но самая главная сила католиков в Литве, дававшая им решительный перевес над православными, заключалась в государе.
Литовские государи по отношению к православной Церкви действовали двулично. С одной стороны, они ясно видели, что их великое княжество есть не столько литовское, сколько русское. Русские, православные, составляли в нем большинство населения; русская народность и язык имели преобладающее значение. На русском языке говорили сами литовцы в своих сношениях с русскими. На нем преимущественно совершались акты и договоры, общественные и государственные, писались просьбы гражданами, давались грамоты и привилегии королями, обнародовались законы. На русском языке были составлены и изданы даже литовские Статуты, и только на нем одном происходило судопроизводство во всех владениях Литвы. В среде русского и литовского православного населения находились многие знатные фамилии из племени прежних князей, господствовавших в крае, некоторые из них состояли в довольно близком родстве с самими великими князьями Литвы, другие владели огромными имениями, целыми почти уделами, и содержали собственные дружины; из этой среды не раз являлись именитые государственные сановники и славные воины, оказывавшие великие заслуги всему отечеству. К тому же православные русские Литовского государства имели за собою еще русских Московского государства и в случаях нужды могли находить для себя не только нравственную, но и физическую опору в православном московском государе. Очень понятно, что литовско-польские короли не могли относиться к своим подданным православной веры, по крайней мере наружно, без должного внимания и справедливости. И вот мы видим, что все эти государи при самом вступлении своем на престол изрекали клятвенное обещание сохранять права и привилегии всех своих подданных не только римской веры, но и русской, как уже тогда называли в Литве православную веру в отличие от латинской; все подтверждали и ограждали и церковные и имущественные права Русских митрополита, епископов и прочего духовенства; давали жалованные грамоты русским церквам и монастырям на построение или восстановление и обновление их, на их земли и вотчины, прежние и новые, на охранение их от обид и притеснений, так что при рассматривании одних этих грамот можно подумать, будто православная Церковь в Литовском государстве пользовалась совершенным покровительством правительства. Но с другой стороны, литовские государи позволяли себе по отношению к ней и совсем другого рода действия. Сами они были католики, потому не могли сочувствовать ей и неизбежно подлежали более или менее влиянию своего латинского духовенства и папы, всегда враждовавших против православия. Да и как государи они не могли благоприятствовать православной вере в среде своих русских подданных, потому что она постоянно влекла их к Москве, тогда как литовским государям, напротив, желательно было всячески отклонить их от Москвы и сблизить с прочими своими подданными. С этою-то преимущественно целию еще Ольгерд и Витовт в Литве, а Казимир в Галиции пытались дать своим русским подданным особого первосвятителя и совершенно отделить их от Московской митрополии. Особенно же должна была усилиться нерасположенность литовско-польских королей к православию со времени последнего соединения (в 1569 г.) Литвы с Польшею, когда заветною мечтою этих королей сделалось слить оба государства в одно, обширное, могущественное, и когда они ясно сознали, что главным препятствием к тому может служить разноверие русских с поляками и что для полного политического соединения, или унии, тех и других необходимо соединение их по вере – уния церковная. Нечего потому удивляться, если литовские государи, дававшие столько льготных грамот православным своим подданным и православному духовенству, издавали также и враждебные им постановления и по временам то лишали православных права занимать высшие должности в государстве, ссылаясь обыкновенно на Городельское постановление 1413 г., то запрещали им строить и даже возобновлять свои церкви, то отнимали у них церкви и отдавали латинянам, то стесняли православных в торжественном отправлении их праздников и священнослужений, то уничижали самую веру православную, называя ее даже в официальных бумагах схизмою, а православные храмы синагогами, то допускали и открытое насилие православных для привлечения их к покорности папе.
Ничем, однако ж, столько короли эти не наносили вреда православию в своем государстве, как злоупотреблением усвоенного ими себе права «патронатства» по отношению к православной Церкви, и в частности права «подавания» архиерейских в ней кафедр, монастырей и церквей. В литовских епархиях, еще до отделения их от Московской митрополии, избрание епископов совершалось уже не так, как в Москве, не Собором иерархов, по изволению великого князя, а самим королем при участии князей, бояр, священников и всего людства той епархии, для которой избирался архипастырь. Мало-помалу участие местного духовенства и мирян в избрании епархиальных архиереев почти прекратилось и назначение последних перешло в исключительную власть литовско-польских королей, которые допускали при этом ходатайства только своих сенаторов и других знатных лиц и вообще дворянства. Пользуясь таким важным правом, короли-иноверцы раздавали архиерейские кафедры большею частию не духовным лицам, способным к святительскому служению, а светским, искавшим только захватить в свои руки архиерейские имения, и раздавали иногда в виде награды за какие-либо заслуги, военные или гражданские, иногда по ходатайству сильных особ, нередко прямо за деньги. Случалось, что еще при жизни престарелого епископа король предоставлял его епархию какому-либо шляхтичу, который по смерти епископа тотчас и вступал в управление ею и управлял несколько лет, вовсе не принимая на себя священного сана и только называясь нареченным епископом. Случалось, что король давал право на какую-либо архиерейскую кафедру разом двум светским лицам, которые потом и вели из-за нее открытую борьбу между собою. Случалось и то, что шляхтичи, получившие от короля жалованную грамоту на какую-либо епископию, передавали свое право за деньги другим лицам, а епископы, занимавшие уже известные кафедры, выпрашивали себе у короля право на другие, более богатые кафедры, как только последние сделаются вакантными. Точно так же поступали литовские государи с православными монастырями и церквами, находившимися под их непосредственным патронатством. Большею частию они предоставляли настоятельство в этих монастырях не монахам, но мирянам, которые иногда обязывались вступить в монашество, иногда и не обязывались и, продолжая жить в миру, правили монастырями через своих как бы наместников-иноков, сами же властно распоряжались монастырскими вотчинами. А очень нередко короли отдавали как свои монастыри, так и церкви со всеми их имениями прямо в арендное содержание на несколько лет или и в пожизненное владение то духовным, то мирским людям, даже латинского исповедания. Примеру короля следовали князья, бояре и вообще паны, имевшие под своим патронатством православные монастыри и церкви. Некоторые из этих патронов – между ними были и иноверцы – вместо того чтобы заботиться о своих монастырях и церквах, об их устройстве и благосостоянии и пособлять им, сами только пользовались их имениями или отдавали эти имения в аренду другим и доводили до совершенного разорения, предоставляя себе в то же время право по своему произволу распоряжаться в самих церквах и монастырях, принимать и удалять приходских священников и монашествующих, к крайнему стеснению епархиальной власти. Такой порядок, вернее, беспорядок в раздаче архиерейских кафедр и в управлении монастырями и церквами продолжался в Литовской православной митрополии в течение всего периода и имел самые гибельные для нее последствия. Это была страшная внутренняя язва, которая незаметно подтачивала самые главные силы Церкви и неизбежно вела ее к расслаблению и изнеможению. У Церкви отнята была даже возможность иметь достойных архипастырей и духовных вождей и борцов, которые бы ревностно и мужественно отстаивали ее православие и права; ей давали таких святителей, которые преследовали преимущественно собственные интересы и из-за личных выгод способны были пожертвовать всем. И этим-то злоупотреблением своей власти назначать православных архиереев и распоряжаться православными монастырями и церквами, этим-то постепенным ослаблением и обессилением православной Церкви литовские государи несравненно более, нежели всеми другими мерами, подготовили в своем государстве для латинян ту победу, какую одержали они наконец над православными.
Около половины XVI в. явилось в Литве протестантство, по-видимому, в качестве союзника православной Церкви, потому что немедленно устремилось всеми своими силами против ее врага – латинства и произвело в рядах его страшные опустошения. Но скоро увидели в самое короткое время успело увлечь столько православных в Литве, особенно из высшего круга, сколько латинская Церковь не могла увлечь их в продолжение целого предшествовавшего столетия. Еще более вреда причинило протестантство православию тем, что своими громкими победами как бы разбудило дремавшие силы католицизма и вызвало в Литву иезуитов – таких борцов за латинскую Церковь, каких прежде она не имела и которые не замедлили доставить ей здесь торжество и над протестантскими сектами, и над православием. Протестантство, можно сказать, только помогло иезуитам и облегчило им труд одолеть православных, обессиливши последних теми поражениями, какие нанесло им прежде. Появление в Литве протестантства не только не прекратило борьбы, которую дотоле вело здесь латинство против православия, но еще возбудило ее и ускорило ее печальный исход.
Главная цель, к которой постоянно стремилась Римская Церковь в своей борьбе с православием в Литве и Польше, была церковная уния. Но самая эта борьба велась не с одинаковым постоянством и напряжением и еще более не с одинаковым успехом. В продолжение первого почти полустолетия (1458–1503) борьба была довольно сильная: римское духовенство и литовско-польские государи употребляли разные средства, церковные и гражданские, для привлечения православных к Флорентийской унии, были даже попытки к унии со стороны самих православных, хотя окончившиеся неудачно. В следующее полустолетие (1503–1555) борьба настолько ослабела, что сделалась почти незаметною: православные, по делам своей веры, наслаждались относительным спокойствием, и если принимались еще против них меры стеснения, то лишь изредка и не повсеместно, а прямых попыток к унии ни со стороны православных, ни со стороны самих латинян вовсе не было. С половины XVI в. в течение с лишком тридцати лет (1555–1589) борьба быстро усилилась и достигла высшей степени напряжения: на православных напали сперва протестанты, потом иезуиты, и последние с небывалою прежде со стороны латинян настойчивостию возобновили попытки к унии. Наконец, в последнее семилетие (1589–1596) борьба постепенно приближалась к своему исходу: в среде самого православного духовенства нашлись немногие изменники, которые, действуя вместе с латинянами, несмотря на противодействие всех православных, успели принять и водворить в Литве церковную унию. Таким образом, в истории Западнорусской, или Литовской, митрополии в продолжение настоящего ее периода представляются один за другим следующие четыре отдела (главы):
1) Борьба православия с латинством и неудачные попытки к унии (1458–1503).
II) Спокойное состояние православия, лишь изредка нарушавшееся борьбою с латинством, без попыток к унии (1503–1555).
III) Борьба православия с протестантством и иезуитами и новые, усиленные попытки к унии (1555–1589). IV) Уния (1589–1596).
Вперёд>>
