Отпуская послов нового польского короля и великого князя литовского Сигизмунда, приходивших в Москву с вестию о его вступлении на престол, московский государь Василий Иванович (в марте 1507 г.) дал им наказ: «Молвите от нас брату и свату нашему Сигизмунду, чтобы и ныне сестра наша Елена, а его сноха ведала свой греческий закон во всем, а он бы ее жаловал, и берег, и держал в чести, как пригоже, и к римскому закону ее не нудил бы ничем». И надобно отдать справедливость Сигизмунду: он так и действовал по отношению к Елене. Еще прежде (генваря 5) он пожаловал ей в пожизненное владение свой замок Бельск с городами Суражем и Брянском, со всеми боярами, слугами и людьми Бельского повета, со всеми землями, лесами, сеножатями, со всеми ловами, рыбными, звериными и птичьими, со всеми данями, доходами и пожитками. А через три года (12 марта 1510 г.) отдал ей по ее просьбе виленский Свято-Троицкий монастырь в ее патронатство, чтобы она сама избирала архимандрита монастырю и подавала его кому захочет, а ни митрополит, ни даже король в то не вступались. Потому-то и Елена, насколько могла, старалась пособлять Сигизмунду в его сношениях с ее братом. Когда князь Михаил Глинский с своими братьями и приятелями взбунтовался против литовского государя и Василий Иванович, приняв их в подданство России, послал им (весною 1508 г.) на помощь войско для разорения Литовской земли, тогда вместе с послом от Сигизмунда в Москву присылала и Елена своего человека и просила Василия Ивановича, чтобы он был с королем «в любви, и в братстве, и в приязни», а о Глинском писала, что он, забыв милости ее мужа Александра, который сделал его из смерда паном, посягнул на здоровье своего государя и своими чарами свел его со света. Правда, Глинский и его приятели уверяли Василия Ивановича, что в Литве опять пришла на Русь великая нужда о греческом законе, что ее нудят там к закону римскому, и Василий Иванович поверил им, почему и стал за них, и поднял свое оружие в оборону православной Руси в Литве, как сам объяснял своей сестре Елене, намекая ей, не настала ли теперь и ей великая неволя. Но это, без сомнения, была клевета изменников польского короля, которою они рассчитывали сильнее подействовать на московского государя и скорее вызвать его на борьбу с Сигизмундом: не сохранилось никаких указаний, чтобы тогда возобновлялась в Литве попытка к обращению православных к латинской вере. Доходили в Москву известия (1509), что король «держит не в чести» свою невестку Елену, и в другой раз (1512), что ее сильно обидели паны воеводы, виленский и троцкий, не пустили ехать в Бреславль, ее имение, а насильно отвезли в Троки, потом в Бирштаны и отобрали у нее казну, города и волости. Но первое известие ничем не подтвердилось, а последнее оказалось преувеличенным или искаженным, как видно из слов короля московскому послу: «Нам хорошо известно, что паны казны и никаких имений у нашей невестки не отнимали, в Троки и Бирштаны ее не возили, нечести ей никакой не чинили, но только сказали ей с нашего ведома, чтобы ее милость в Бреславль не ехала, по небезопасности пограничных мест, а пребывала по другим своим городам и дворам. Мы нашу невестку королеву Елену, с тех пор как стали господарем в нашей отчине, держали в великой чести и к римскому закону никогда не нудили и не будем нудить, а городов и волостей, что подавал ей наш брат, не только у нее не отнимали, но придали ей к тому еще несколько городов, и волостей, и дворов наших. Для большего же удостоверения ехал бы ты к самой нашей невестке, королеве, и порасспросил ее о том». В распространении ложных слухов относительно Елены не без основания подозревают князя Михаила Глинского: он подал даже «запись» великому князю Василию Ивановичу, будто его сестру Елену зельем отравили. Елена скончалась 24 генваря 1513 г. в своем имении Бреславле и погребена с честию в виленском Пречистенском соборе самим митрополитом Иосифом II, который нарочно для этого вызван был в Вильну.
Не знаем, участвовала ли Елена своим ходатайством и в избрании Иосифа на митрополию, как прежде участвовала в избрании Ионы II, но должны сказать, что и настоящий выбор православного митрополита был весьма удачен. Иосиф происходил из знатной фамилии Солтанов, хотя и нельзя доказать непререкаемо, будто он был тот самый Иван Солтан, который еще при Казимире служил земским подскарбием великого княжества Литовского и в 1476 г. подписался под известным посланием митрополита Мисаила к папе Сиксту IV, как утверждают униатские и иезуитские писатели, выводя отсюда заключение, что митрополит Иосиф Солтан был униат. Мать его Василисса происходила из рода Тышкевичей, сестра Анна находилась в супружестве за князем Александром Чарторыйским, а другая, Марина, – за Василием Горностаем; старший брат назывался Михаилом Солтановичем. Сам Иосиф, как мы уже упоминали, показал верную службу королю Александру еще в 1502 г., при осаде Смоленска русскими, когда был только нареченным епископом, за что и получил от короля три имения. Потом пожертвованием этих имений на Супрасльскую обитель сделался известным Вселенскому патриарху (1505) и новому королю Сигизмунду, который утвердил (1507) за обителию его дар, а самому Иосифу, владыке Смоленскому, во внимание к прежним убыткам, какие потерпела его кафедра от русских, пожаловал (18 июля 1507 г.) сельцо Капустинское. На митрополию он избран, по всей вероятности, к концу того же 1507 г., потому что в генваре следующего был уже митрополитом, хотя, разумеется, только нареченным, как называл его даже в феврале 1509 г. и сам король в своей окружной грамоте. Но в сентябре 1509 г. подписывался уже под своими грамотами так: «Волею Божиею Иосиф архиепископ, митрополит Киевский и Галицкий и всея Руси». Следовательно, поставление его на митрополию совершилось между февралем и сентябрем 1509 г. Это поставление он получил, как сам свидетельствует, благословением святейшего Вселенского патриарха Константинаграда, нового Рима, кир Пахомия и его великого Собора. Пока был нареченным митрополитом, Иосиф удерживал за собою и Смоленскую епархию и иногда проживал в Смоленске, но, сделавшись действительным митрополитом, скоро поставил для Смоленской епархии особого епископа – Варсонофия.
Едва прошло несколько месяцев со времени утверждения Иосифа на митрополитской кафедре, как он созвал Собор в Вильне «о церковных вещех и о исправлении дел духовных», который и состоялся в самый праздник Рождества Христова, 25 декабря 1509 г. Причины, вызвавшие созвание Собора, объяснил сам митрополит в начале «соборного деяния» воспользовавшись при этом словами митрополита Кирилла II, сказанными на Владимирском Соборе 1274 г. «С того дня, – говорит Иосиф, – как изволением Божиим я, недостойный, занял престол митрополии Киевской и всея Руси и принял обязанность пасти Церковь Божию, отсекать всякое преступление закона нашей православной веры и утверждать, по древнему обычаю, церковные уставы, я видел много нестроения и бесчиния в духовенстве и много о том слышал... Все это мы должны исправлять и очищать по правилам святым, о всем должны скорбеть и болеть. Ибо какой прибыток получили мы чрез умножение наших грехов? Не рассеял ли нас Бог по лицу всей земли? Нс разведены ли сыны и дщери наши во многие страны поморские, плененные от поганых? Не взяты ли были грады наши; не пали ли сильные князья наши от острия меча; не запустели ли св. Божии церкви; не томимся ли всякий день от безбожных поганых агарян? Все это бывает нам за то, что мы ходим не по правилам св. апостолов и не по заповедям св. отцов наших. Посему мы, Иосиф, милостию Божиею архиепископ, митрополит Киевский и всея Руси, и составили Собор с преподобными епископами, пречестными архимандритами и игуменами и богобоязненными священниками...» Епископов присутствовало на Соборе семь (а с митрополитом восемь), именно: Владимирский и Берестейский Вассиан, Смоленский Варсонофий, Луцкий и Острожский Кирилл, Полоцкий и Витебский Евфимий, Туровский и Пинский Арсений, Перемышльский Антоний и Холмский Филарет. Архимандритов (хотя в числе их упомянут один и игумен) также семь: Киево-Печерской великой лавры Иона, Благовещенской патриаршеской обители (так называли Супрасльский монастырь) игумен Пафнутий, троицкий виленский Изосима, лаврашевский Арсений, троицкий слуцкий Иосиф, вознесенский минский Сергий, Михайловский городецкий из Полоцка Антоний. Игуменов – шесть: троицкий (неизвестно откуда) Симон, свято-духовский из Смоленска Афанасий, иоанновский островский из Полоцка Евфимий, петровский из Полоцка Алексий, николаевский из Гольшан Иона и николаевский из Лоска Геронтий. Протопопов – семь: виленский Матфей, новгородский Иаков, городенский Антипа, слуцкий Феодор, марковский Лукиан, слонимский Косьма и волковыйский Феодор. Кроме того, на Соборе находились и священники. Деяние Виленского Собора представляет нам верную картину тогдашних недостатков и злоупотреблений, существовавших в Западнорусской митрополии, так как одни из них ясно выражены Собором, а другие указаны самими определениями Собора. Всех определений, или правил, Собор постановил 15, которые, впрочем, могут быть разделены на три класса.
Первые четыре правила касаются поставления на священные степени. «Некоторые в нашем законе, – говорит Собор, – презирая отеческое предание и заповеди, ради мирской славы и властительства покупают себе еще при жизни епископов их кафедры и принимают эти кафедры без совета и согласия митрополии и епископов и без избрания от князей и панов нашего греческого закона». Так же приобретались и настоятельские места в монастырях, и священнические на приходах. А дьяки или причетники без воли своего епархиального владыки отправлялись в другие епархии и получали священство от чужих архиереев. Против этих нестроений Собор постановил: 1) «никому не подкупаться под живыми епископами, архимандритами и священниками». Если же кто дерзнет на такое дело, архимандрит ли, или игумен, или священник, или мирянин, то да будет на них церковное неблагословение и отлучение, пока не покаются, и на епископство, и на всякий священнический сан их отнюдь не поставлять. А если кто из епископов дерзнет такого бесчинника совершить во священство, тот сам да будет лишен своего сана. 2) Архиепископу и епископам отнюдь не поставлять на священство дьяков из чужих епархий без повеленной грамоты от их епископа и без отпустных листов, которые должны быть писаны особо, по древнему обычаю. 3) Во епископы и во всякий степень священства ставить только достойных, после обыска и по свидетельству и поручительству их духовного отца, а недостойных отнюдь не ставить, если и господарь (т. е. великий князь литовский) присылать будет: в таком случае «всем нам с митрополитом пойти к господарю и объявить недостоинство того недостойного». 4) Если же какой-либо епископ или священник, утаив свою виновную совесть от своего духовного отца, восприимет святительство или священство, но потом будет обличен, такого отлучить от Божественной службы.
Другой класс правил составляют те, которые касаются поведения духовных лиц и отчасти мирян. Некоторые епископы, не желая повиноваться великой церкви (т. е. митрополичьей) и иметь к ней послушание, не приходили на Соборы для совещаний об утверждении православной веры и не имели попечения о своей духовной пастве, а принимали на себя мирские дела и теми делами оправдывали себя; иногда же без вины отнимали от игуменов и священников их церкви. Монахи исходили из своих монастырей без воли и отпустной грамоты настоятелей, и иеромонахи священствовали вне монастырей без благословения святительского. Вдовые священники мирские имели наложниц и продолжали священствовать, к величайшему соблазну мирян. Священники, подпадавшие под запрещение от своего архиерея, отходили в другие епархии и там получали благословение и священствовали. Равно и миряне, подвергшиеся за какие-либо духовные вины отлучению от своих епископов, уходили в иные епископии и там принимались в общение. А некоторые миряне, имея у себя «Божественные правила», не хотели слушаться своих пастырей и думали сами себе быть законом. Против этих нестроений Собор определил: 1) всем епископам без всякого прекословия, кроме великой какой-либо нужды, собираться на Соборы, а которые епископы ради мирских дел будут уклоняться от священных Соборов, презирать свою духовную паству и не иметь о ней попечения, таковые да будут безответны (правило 14). 2) От игуменов и священников не отнимать церквей без вины и без преступлений, указанных в их ставленой грамоте. Если же священник начнет свою церковь держать в небрежении, бесчинно, или церковные службы совершать не по уставу, или упиваться, у такого бесчинника отнять церковь и отлучить его на время. А если он не перестанет творить бесчиния, тогда епископу «соборне, с своим крылосом, с священноиноками и с попами» (вот имя и состав духовного управления и суда при тогдашних епархиальных архиереях!) запретить такому бесчиннику священнослужение (правило 7). 3) Монахам из своих монастырей без воли игуменской отнюдь не исходить и без отпустной грамоты от настоятеля нигде их не принимать, а священноиноки да не священствуют нигде без благословения святительского (правило 12). 4) Попам и диаконам, не имеющим своих жен, запрещается священствовать во всем пределе митрополии Киевской, и Галицкой, и всея Руси, как «и ныне Вселенская великая Константинопольская Церковь держит», последуя правилам соборным и отеческим и законам царским. А если бы митрополит или кто-либо из епископов захотел нарушить это соборное определение и дозволил вдовым священникам священствовать, таковой сам да будет лишен своего сана, епископ – митрополитом, а митрополит – Собором всех епископов его области. Если же какие-либо миряне явятся непокорными этому правилу, они соборне да будут отлучены всеми епископами и, если не покаются, преданы проклятию (правило 6). Священников и мирян, подвергшихся неблагословению и отлучению от своего епископа, отнюдь не разрешать и не допускать до церковного общения в других епархиях без воли их епископа. Священника без отпустной грамоты от епископа в другой епархии не принимать (правило 5). Божественных правил (Кормчей) мирянам у себя не держать, а кто станет держать, да будет в церковном отлучении, пока не оставит их (правило 13).
Последний класс правил касается отношения светских людей к Церкви и направлен против их злоупотреблений. Некоторые православные князья и паны, пользуясь в своих имениях правом подавания, т. е. избрания и назначения священников к приходским церквам, сами потом и отнимали эти церкви у священников без ведома епархиального архиерея. Другие по небрежности долго оставляли в своих имениях приходские церкви без священников. Иные приказывали священникам священнодействовать в их церквах без благословения архиерейского. Еще некоторые отнимали у церквей имения и другие церковные вещи. Имея все это в виду, святители, присутствовавшие на Соборе, определили: 1) когда в имениях православных князей и панов, пользующихся правом подаванья, мы рукоположим к какой-либо церкви священника или благословим в ней петь прежде рукоположенного и подтвердим то нашею грамотою, то князья и паны не должны у этого священника отнимать церкви без нашего ведома святительского. Если священник в чем провинится, они должны объявить его вину нам своим писанием, и мы соборне ее рассмотрим, и если священник будет достоин отлучения, мы удалим его от церкви и отдадим ее другому нашим благословением. Если же князь или боярин самовольно отнимет у священника церковь без его вины и без ведома святительского, нам к той церкви священника не давать, пока не оказана будет справедливость прежнему (правило 8). 2) Если князь или боярин в своих имениях будет держать церковь в небрежении, без священника, три месяца, нам от себя послать к той церкви попа для хвалы Божией и блага христиан, живых и умерших (правило 9). Если по приказанию князя или пана какой-либо священник начнет священствовать в церкви без нашего благословения, то да будет он, по правилам, лишен своего сана (правило 11). Если князь или боярин отымет церковное имение или что-либо другое церковное, нам такого обослать нашим листом и благословением, чтобы церковное отдал церкви, а если имеет дело до церковного имения, то отыскивал бы его правом пред митрополитом. Если же нашего листа и благословения не послушает, на такого послать отлучение церковное. Если какие-либо сыны нашего смирения, в какой бы то ни было епархии, начнут противиться этому нашему законоположению, да будут от всех нас соборне отлучены (правило 10).
Последнее (15-е) правило составляет собственно заключение соборного деяния и имеет целию утверждение и ограждение всех постановленных Собором правил. «Если, – говорят святители, – господарь или какие-либо вельможи и власти будут присылать к митрополиту или епископу, чтобы исполнить их волю и нарушить в чем-либо хотя одно из положенных нами соборне определений, то никому из нас на то не дерзать, а всем нам съехаться, на собственный счет, к митрополиту и бить челом господарю и непоколебимо стоять, чтобы закон нашей православной веры не был нарушен. Все это мы соборне, единоумно и единодушно положили, и записали, и утвердили нашими печатьми, чтобы все эти правила нам и по нас будущим митрополитам и епископам беречь и содержать ненарушимо. А если кто-либо из нас или будущие после нас церковные пастыри по своему нерадению или скупости захотят преступить эту заповедь, положенную и утвержденную нами, и за нее не пострадают, те да будут лишены своего сана». Не напрасно с такою силою и настойчивостию отцы Собора желали утвердить постановленную ими заповедь: они видели и сознавали, как велико зло, против которого боролись, и как необходимо положить ему преграду. Особенно эта покупка святительских кафедр и других священных степеней, эта непокорность епископов митрополиту, их неявка на Соборы, нерадение о своих паствах и занятия мирскими делами, эта безнравственная и соблазнительная жизнь вдовых попов, эти своевольные распоряжения князей, бояр и самого великого князя в делах православной Церкви угрожали ей самыми гибельными последствиями. Деяние Виленского Собора, бывшего под председательством митрополита Иосифа Солтана, заметим кстати, служит неопровержимым свидетельством, что Иосиф вовсе не был униатом: во всем деянии нет ни слова ни о папе, ни об унии, ни о каком-либо отношении к папе Литовской митрополии; напротив, отцы Собора говорят только о нашем греческом православном законе и свое постановление о вдовых священниках основали прямо на примере Вселенской великой Константинопольской Церкви.
Издав несколько правил по поводу вопиющих нужд своей местной Церкви, западнорусские иерархи, конечно, понимали, что эти правила могут иметь силу только для православных, но вовсе не обязательны для живущих с ними латинян и, кроме того, далеко не исчерпывают всех церковных канонов и постановлений. И вот, спустя полтора года после Виленского Собора митрополит Иосиф со всеми своими епископами, а также все князья и паны греческого закона и во главе их князь Константин Иванович Острожский, великий гетман, били челом Сигизмунду, чтоб он подтвердил все духовные права, какие только от начала христианства на Руси дарованы были митрополиту Киевскому и подведомым ему епископам на основании Номоканона Восточной Церкви, и положили пред королем грамоты его предка Витовта, отца Казимира и брата Александра, пожалованные в свое время для подтверждения этих прав. Сигизмунд, рассмотрев представленные ему грамоты, дал и от себя такую же грамоту, в которой прежде всего определил: «Имеет Киевский митрополит держать в своей власти все церкви греческого закона в нашей отчине и управлять ими; давать им, по св. правилам, епископов, архимандритов, игуменов и всякий священнический чин греческого закона; судить и рядить как духовных, так и светских и виновных карать и вообще отправлять всякие духовные дела по уставам соборной Восточной Церкви совершенно невозбранно; также и епископы, находящиеся под Киевскою митрополиею, имеют судить и рядить и отправлять все духовные дела в своих епископиях, по давнему обычаю». Затем приказал князьям, и панам, и вообще светским лицам не только греческого, но и римского закона словами известной уже нам такой же грамоты Александра, чтобы они не чинили кривды митрополиту Киевскому и епископам и в церковные доходы и во все справы и суды духовные не вступались, и повторил приказание той же Александровой грамоты панам римского закона, имевшим в своих вотчинах и поместьях православные церкви. Грамота дана Сигизмундом на великом сейме, бывшем в Бресте 2 июля 1511 г., и представляет новое свидетельство, что ни митрополит Иосиф, ни все вообще православные в Литве тогда не знали никакой унии.
В 1514 г. митрополит созвал новый Собор, вероятно в Вильне, на котором обсуждался вопрос об установлении празднования в честь преподобного Елисея Лаврашевского. Этот Елисей происходил от знатных родителей-литовцев. Сначала он служил при дворе великого князя литовского и занимал высокие должности. Потом, любя уединение, удалился в пустыню, где, будучи найден каким-то православным иноком, принял от него монашеское пострижение. Когда молва о его суровой жизни собрала к нему многих желавших подвизаться под его руководством, он построил для них на берегу Немана, неподалеку от Новогрудка, церковь и основал около 1225 г. монастырь, так называемый Лаврашевский, в котором и был первым настоятелем-архимандритом. После многолетних подвигов Елисей был умерщвлен каким-то юношею в ночь 23 октября и погребен в монастырской церкви. У гроба его начали совершаться чудесные исцеления и привлекать к нему толпы усердных чтителей и богомольцев. Во дни польского короля Александра, следовательно, уже в начале XVI в., когда татары вторглись в литовские владения и произвели страшные опустошения вокруг Новогрудка, они не осмелились напасть на Лаврашевский монастырь, а поспешно бежали от него: им показалось, что монастырские дворы наполнены отборною конницею, тогда как там не было ни одного воина. Чудо приписали заступничеству преподобного Елисея, и уважение к нему еще более усилилось в среде православных жителей Литвы. Это, может быть, особенно и расположило митрополита Иосифа созвать Собор, который и определил праздновать преподобному Елисею в день его кончины – 23 октября. Был ли установлен праздник общий для всей Западнорусской Церкви или только местный, не знаем, но несомненно, что его праздновали литовские униаты, прежде бывшие православными, еще в половине XVII в. и что тогда еще существовало какое-то рукописное житие преподобного Елисея на славянском языке, не сохранившееся доселе.
Два Собора, созванные первосвятителем Иосифом, и испрошенная им вместе с епископами королевская грамота о неприкосновенности их церковных прав – все это говорит о деятельности Иосифа как митрополита. Сохранилось несколько известий и о деятельности его как епархиального владыки. Вскоре по своем избрании на митрополию он узнал, что в разных местах подведомой ему епархии многие христиане живут незаконно с женами, без церковного венчания, не хотят крестить детей, не ходят на исповедь, и начал посылать своих слуг, чтобы они брали виновных и представляли к нему на суд. Но местные власти и жители стояли за виновных и не выдавали их. Иосиф обратился к королю, и Сигизмунд издал (10 февраля 1509 г.) окружную грамоту к местным войтам, бурмистрам, радцам и всем жителям, чтобы они не заступались за таких людей, которые нехорошо держат свой закон, а выдавали их слугам митрополита пред королевским дворянином Иваном Черкасом, иначе этот дворянин будет насильно брать виновных и представлять на суд митрополита. Через три с небольшим года Иосиф вынужден был принести новую жалобу королю, касавшуюся, впрочем, одного Слонимского уезда, который, следовательно, принадлежал к митрополичьей епархии. В этом уезде были также православные князья, бояре и другие, которые с женами жили незаконно и не хотели быть послушными в делах духовных поставленным там от митрополита начальственным лицам: десятиннику-дворянину Деннице и протоиерею. Сигизмунд приказал своею грамотою (15 сентября 1512 г.) обывателям Слонимского уезда, чтобы они непременно были послушны и подсудны в духовных делах местному митрополичьему десятиннику и протоиерею. Таким образом, и в епархиях Литовской митрополии, как Московской, кроме главных духовных судов при кафедрах архиереев существовали еще местные духовные суды по округам, или десятинам, – суды десятильничьи.
В другом роде известны нам действия Иосифа в его кафедральном городе Вильне. «Поведали нам, – говорит он в своей благословенной грамоте (от 20 сентября 1509 г.), – сыны нашего смирения, виленские мещане (т. е. граждане) нашего православного христианства греческого закона, братство дома Пречистой Богоматери, что господин святейший Вселенский патриарх Константинопольский прислал им подвижный антиминс, и просили нас, чтобы мы дозволили служить на том антиминсе Божественную службу пред ними в странах польских, немецких и других, где случится им быть в дороге. И мы на просьбу и желание их благословили и дозволили им то иметь, посему, когда какому-либо священнику придется ехать с ними из Вильны в какую бы то ни было сторону, мы благословляем того священника и дозволяем ему служить пред ними Божественную службу на том антиминсе». Грамота указывает на частный и неважный случай, но имеет большой исторический интерес: она свидетельствует о том живом церковном единении или унии, какую имели митрополит Иосиф Солтан и его духовные дети с Вселенским патриархом Царьграда, а отнюдь не с папою Римским и в первый раз упоминает о братстве, существовавшем при виленском Пречистенском соборе. Это уже второе братство в Вильне, отличное от братства кушнерского, которое было основано полстолетия тому назад и не числилось при какой-либо одной виленской церкви. «Братство дома Пречистыя Богоматери» называлось не по имени какого-либо цеха или сословия виленских граждан, а по имени кафедрального собора, на котором, конечно, и сосредоточивало свои попечения, и имело характер братства вполне церковного.
Гораздо важнее по содержанию своему другая грамота, данная Иосифом православным гражданам Вильны (в декабре 1511 г.) и определяющая меру участия их в делах их приходских церквей. Эти граждане чрез своих бурмистров и присяжников обратились к митрополиту Иосифу с просьбою держать их в чести так же, как держали их его предшественники. И прежде всего выразили желание, чтобы им дозволено было иметь наблюдение за имуществом виленских церквей, и именно чтобы каждый раз, когда наместник митрополита при ежегодном ли осмотре этих церквей или по случаю смерти священника какой-либо из них будет поверять церковное имущество и записывать в свой церковный реестр, могли и они, мещане, тут же присутствовать и также поверять церковные вещи и записывать в свои городские книги. Митрополит, порассудивши «со всем крылосом соборной церкви», хотя нашел, что в правилах святых отцов того нет, чтобы мирские люди вмешивались в церковное управление или обладали церковию, но признал справедливым, если христиане, и особенно прихожане, делающие приношения на свои храмы, будут оберегать их имущество. И потому изъявил свое согласие на желание граждан и дозволил им присылать от себя двух или трех уполномоченных каждый раз для участия в осмотре и поверке митрополичьим наместником имущества виленских церквей. Затем граждане просили, чтобы Иосиф, как бывало прежде, оставил за ними право избирать себе приходских священников и назначал к каждой церкви того именно, о ком они будут ходатайствовать, найдут ли «котораго дьяка или священника добраго». Митрополит и на это согласился, но прибавил, что избранных гражданами кандидатов он будет испытывать с своими «духовными» и, если избранный окажется годным, даст ему церковь, а если не годным, даст церковь иному; равно, если граждане не найдут кандидата и своевременно не представят к митрополиту, он сам с своими духовными изберет годного попа и даст ему церковь; если же какой-либо поп окажется нерадивым и не соответствующим своему сану, прихожане имеют поведать о том митрополиту, и в случае виновности попа, по надлежащем расследовании, у него будет отнята церковь и отдана другому. Удовлетворивши таким образом желанию виленских граждан, Иосиф с своей стороны заметил им, что они в последнее время начали поступать не по уставу: берут к себе, когда при какой-либо церкви умирает священник, ключи от этой церкви без ведома митрополичьего наместника и потом вручают их новопоставленному к ней священнику. Граждане отвечали, что так бывало всегда и при прежних митрополитах, и сослались на архимандрита Троицкого монастыря Изосиму, помнившего пятерых прежних митрополитов. Но Изосима показал, напротив, что при прежних митрополитах священников «увязывал» к той или другой церкви и вручал им ключи ее митрополичий наместник иногда в присутствии некоторых граждан, а иногда и без граждан. Спросили одного за другим старых священников, на которых сослался Изосима, и они своими подробными рассказами подтвердили его слова. Спросили, наконец, старого боярина церковного Пацка Есковича, и он сказал: «Я помню уже шестого митрополита, а того не слыхал и не видал, чтобы мещане брали церковные ключи и сами давали их попам... по их просьбам митрополит поставлял священников, но увязать священника к церкви и дать ему ключи всегда посылал своего „увяжчего“. Тогда Иосиф, обмолвивши с своими духовными в своем духовном совете, определил: „За какого попа или дьяка будут просить граждане, чтобы назначить его в ту или другую приходскую церковь, и он покажется нам годным, мы того и назначим, но подавание священнику престола и ключей церковных принадлежит нам. Когда мы поручим нашему наместнику подать какому-либо попу церковь и увязать его, наместник имеет оповестить граждан, чтобы они прислали в ту церковь двух или трех своих депутатов, которые бы вместе с ним пересмотрели церковные вещи и передали новому попу за собственною подписью, а если граждане не захотят явиться в церковь по повестке наместника, тогда он и без них имеет увязать в ту церковь попа по нашему благословению, чтобы церковь не стояла без пения“. При расследовании вопроса о праве подаванья церковных ключей вполне выяснилось, кто были ближайшие предшественники митрополита Иосифа, как назывались существовавшие тогда виленские церкви и кого ставили митрополиты своими наместниками в Вильне. Предшественниками Иосифа Солтана были митрополиты: Иона Глезна, Макарий, Иосиф Болгаринович и Иона, которого сам Иосиф Солтан называет здесь своим „предком“, предместником. Церкви существовали тогда в Вильне кроме Троицкого собора и Пречистенского собора следующие: Николо-Перенесенская, Воскресенская, Екатерининская, Никольская, Михайловская, Ивановская, Пятницкая, Рождественская, Спасская, Косьмодемьянская, Юрьевская и какая-то „городская“. Наместничество в Вильне поручалось митрополитами то троицкому архимандриту, то священникам приходских церквей – Воскресенской, Юрьевской, Косьмодемьянской, которые наравне с прочими виленскими священниками считались крылошанами Пречистенского собора. Троицкого архимандрита Изосиму Иосиф Солтан называет своим „наместником духовным“, конечно, в отличие от наместников светских, какие были у него, например в Киеве при Софийском соборе и в Минске.
Из монастырей епархии более всех других был близок Иосифу монастырь Супрасльский, на который он сделал такое значительное пожертвование и которого считался одним из ктиторов. До 1510 г. все здания в Супрасльском монастыре были деревянные – в этом году игумен Пафнутий испросил у короля Сигизмунда разрешение (от 15 марта) «муровать церковь и монастырь», т. е. сооружать из камня. В этом же году митрополит Иосиф вместе с другим ктитором, Ходкевичем, дал (15 октября) Супрасльскому монастырю общежительный устав, который при всем сходстве с такими же уставами, действовавшими в Московской митрополии, имеет и немаловажные отличия. В уставе, именующем Супрасльский монастырь и «лаврою», говорится 1) о монастырском богослужении: пение и молитву держать инокам в церкви соборне, по уставу святых отец, а в каждое воскресенье иметь всенощную, заутреню, часы, обедню, вечерню и повечерию; после повечерии каждому идти в свою келью с молчанием, не вести беседы с другими и не пить. 2) О пище и питии иноков: ни игумену, ни братии не держать в монастыре ничего хмельного: ни меда, ни пива, ни вина горелого, а пить квас овощной и солодовый без хмеля; только в великие праздники пить квас медовый, но без хмеля и в меру; в понедельник, среду и пяток должно быть одно сухоедение по 9-м часе, во вторник вкушать пищу дважды, но без масла, а в четверг с маслом; если же в какой-либо из этих дней случится великий праздник, то есть, как положено в церковном уставе; ни самому игумену, ни иным из братии не есть вне трапезы, разве будет великая нужда. 3) Об имуществе иноков, одежде, работах, мыльне: игумену и братии не иметь в кельях никакого стяжания, кроме одежды, книг и келейной работы; одежду и все потребное иметь всем из монастырской казны, одежду всем носить равную – из простого сукна и бараньи шубы, только игумену и священноинокам носить одежду из сукна чешского; на монастырскую работу выходить всем равно, кроме недельного, по повелению игумена; в мыльне не мыться, кроме великой нужды или немощи. 4) О монастырской икономии: всякие монастырские дела и справы игумену исправлять вместе с икономом и другими братиями, на то поставленными; все монастырские доходы из имений, за панихиды, сорокоусты, вклады, милостыни должны быть общими для всех и поступать чрез руки иконома и его помощников в монастырское казнохранилище; они должны вести записи всего прихода и расхода и ежегодно представлять отчет игумену и всей братии. 5) Об отлучке из монастыря: игумену из монастыря от братии не отлучаться, разве будет великая нужда поехать к господарю или к ктитору монастыря, или для обозрения церковных имений, но и тогда игумену ехать с ведома братии, и братия посылает с ним из среды себя двух или трех по собственному выбору, а не по выбору самого игумена; в имениях церковных долго не мешкать и не упиваться, а по окончании дела возвращаться в монастырь; если игумену прилучится когда ради монастырской потребы послать к какому-либо вельможе или ктитору монастыря, то пусть посылает не одного брата, но двух или трех. 6) О приеме в монастырь и кого в монастырь не принимать и не впускать: желающих принять иночество в той лавре игумену скоро не постригать, а дать им два-три месяца, иногда и шесть, чтобы рассмотрели устав монастырского жития; кому захочется и полюбится жить в обители до смерти, того постричь и вон из монастыря не пускать, кроме великой нужды; принимать в монастырь всякого желающего постричься в нем братолюбно и без вкупа, разве сам захочет, по доброй воле, дать что-либо в монастырскую казну, но и убогого, не имеющего ничего, также принимать в общее братство; приходящих иноков держать три дня, пока осмотрят житие той лавры, и кто из них захочет остаться в монастыре навсегда, того принять и дать ему вместо одежды, в которой пришел, другую от монастыря; если почему-либо решится впоследствии совсем оставить обитель, возвратить ему прежнюю его одежду и отпустить его; ребят в монастыре не держать и не принимать ни на науку, ни на послугу; женскому полу всякому в монастырь не ходить. 7) Об отношении игумена к братии: игумену иметь всю братию в любви, наставлять и держать по уставу общежития, а нерадивых и ленивых научать вместе с братиею на путь Господень; если же кто сделается непослушным и ропотником и станет жить вопреки наставлениям игумена, такого игумену наказывать: за первый проступок держать в подклети два дня на хлебе и воде, за второй – четыре дня, а за третий – шесть дней; если и затем не исправится, то игумену созвать всю братию и при ней убеждать и просить виновного, чтобы оставил свое бесчиние; если не оставит, то да приимет наказание церковное, т. е. сидение (в келье?); если же и после такого церковного наказания останется непослушным, да будет выслан вон из обители, как преступник ее общего устава. Не оставлял митрополит Иосиф без своего попечения Супрасльской обители и впоследствии. Когда на подаренное им обители имение Топилец стали заявлять свои права и посягательства какие-то Стаевниковичи, он испросил (1511) у короля Сигизмунда новую подтвердительную грамоту монастырю на это имение в ограждение от их посягательств и вскоре за тем (1513) написал письмо к другому ктитору Супрасльского монастыря, маршалку Ходкевичу, прося его защищать монастырских людей в имении Топилец от обид и насилий со стороны соседей, как защищает свое имение Хворощу, недавно подаренное им тому же монастырю. В 1514 г., посоветовавшись с бывшими на Соборе в Вильне епископами – Смоленским Варсонофием, Владимирским Пафнутием и Туровским Арсением, также с архимандритами и со всем своим клиросом, Иосиф пожаловал Супрасльскому монастырю, который «стал ново», т. е. вновь был построен из камня (с 1510 г.), грамоту, подобную той, какую дал некогда предшественник его Иона гродненскому Коложскому монастырю. В этой грамоте, упомянув о своем поставлении от Вселенского Цареградского патриарха Пахомия, равно о грамоте прежнего Вселенского патриарха Иоакима, данной на утверждение Супрасльской обители, Иосиф освобождает «тую честную лавру общую» от всякой подвластности митрополиту, от всякой подсудности ему и его слугам, от всяких митрополичьих пошлин из монастыря, которых не брали и прежние митрополиты; все управление и суд как в монастыре, так и в монастырских имениях отдает игумену, удерживая за собою право судить только игумена и иметь общее наблюдение за исполнением монастырского устава; предоставляет самой братии избирать себе игумена и присылать для поставления к митрополиту, а игумену – являться к митрополиту на Собор, когда будет позван от митрополита, без всяких податей и пошлин соборных. Грамота подписана Иосифом в Вильне, и при этом, говорит он, в числе других присутствовали «патриарха Цареградского священноинок Филипос, двора нашего архимандрит Лаврентий и протопоп соборное церкви в Новегородку поп Иаков Никольский». Кроме того, митрополит Иосиф делал Супрасльскому монастырю разные от себя приношения: пожертвовал ему жемчугу на сто коп грошей; крест великий, оправленный серебром, с позолотою и с камнями; другой крест, напрестольный, оправленный серебром, с позолотою и камнями; Евангелие пергаменное, оправленное серебром, с позолотою; потир великий и потир малый, серебряные и позлащенные; серебряное кадило, три иконы Богородицы, оправленные серебром, с позолотою, с драгоценными камнями и жемчугом; книгу Псалтирь в десть и пр.
Обращал также митрополит Иосиф внимание и на хозяйственную часть своего двора. В 1512 г. он купил у князя Василия Соломерецкого половину села Прилеп, на реке Всяжи, со всеми людьми, землями и угодьями за сто двадцать коп грошей, а в 1518 г. купил и другую половину того же села у пана Яна Завишича за двести коп грошей. Это приобретение Иосиф сделал не на церковные, а на собственные деньги и потому имел право распоряжаться купленным селом по своей воле, продать его или подарить кому-либо, оставить родным, наследникам, или пожертвовать на церковь. И в том же 1518 г. по просьбе митрополита и по ходатайству князя Константина Ивановича Острожского король утвердил село Прилепы за Иосифом со всеми его на это село правами. По иным имениям митрополиту приходилось иметь тяжебные дела: одно в 1516 г. с княгинею Гольшанскою и маршалком Бартошевичем; другое в том же и следующем годах с канониками главного виленского костела святого Станислава. На тех и других митрополит приносил жалобу королю, и король назначал судебные разбирательства обоих дел. Чем кончилось первое – неизвестно, а последнее решено более в пользу каноников, нежели митрополита, и, судя по изложению дела, совершенно справедливо.
О прочих владыках того времени можно сказать немногое. Полоцкий владыка Евфимий принес королю разом две жалобы: одну на митрополита Иосифа, другую на Владимирского владыку Вассиана. Обе жалобы были рассмотрены на Брестском сейме 5 июля 1511 г. Для этого все три иерарха должны были лично явиться и стать пред королем и его панами радами. Евфимий жаловался на Иосифа, что он не называет его в своих грамотах архиепископом, как называли прежние митрополиты его предместников, и даже возбраняет ему самому титуловать себя архиепископом, как титуловались его предместники. Иосиф отвечал: «Прежние митрополиты писали Полоцких владык архиепископами, но по своей доброй воле, а не из стародавнего обычая». Король спросил князей Друцких и бояр полоцких: как было издавна? И они поведали, что издавна владыки Полоцкие писались архиепископами и все митрополиты из века писали их архиепископами. Тогда король с своею радою признал владыку Евфимия правым и приказал митрополиту писать его архиепископом и сохранить этот титул за Полоцкими владыками навсегда. Вслед за тем Евфимий высказал свою жалобу на Владимирского владыку Вассиана так: «Он хочет сидеть выше меня, а прежние владыки Владимирские никогда не сиживали выше Полоцких». Вассиан против жалобы не захотел ничего сказать. И как князья Друцкие и бояре полоцкие подтвердили слова Евфимия, то король с своею радою определил Полоцкому владыке садиться всегда выше Владимирского, но присовокупил: «Если же у Владимирского владыки будет по этому какое-либо дело на Полоцкого, то пусть пожалуется нам на него в другое время, когда мы будем иметь великий сейм со всеми панами радами нашими и когда с нами же будут митрополит и все владыки, тогда мы разберем жалобу по справедливости». Последние слова показывают, что иногда на литовских сеймах присутствовали и все православные архиереи.
Владимирский и Берестейский владыка Вассиан просил Сигизмунда, чтобы он утвердил за Владимирскою кафедрою несколько имений и фольварков, которые завещал на соборную церковь Пречистой во Владимире бывший староста владимирский маршалок Федор Янушевич, и король дал утвердительную грамоту (20 апреля 1508 г.). Через полтора месяца и Луцкий владыка Кирилл просил короля утвердить за Луцкою кафедрою два имения, пожалованные тем же Янушевичем на соборную церковь святого Иоанна Богослова в Луцке, – король дал и этому владыке утвердительную грамоту, но прибавил в ней: «Луцкие епископы имеют посылать с тех имений людей своих на земскую службу наравне с князьями, панами и земянами против всякого нашего неприятеля, по уставам земли Волынской». Пинскому и Туровскому владыке Вассиану пожаловал (9 апреля 1513 г.) на его владычную, или соборную, церковь Рождества Пречистой Богородицы в Пинске князь Федор Иванович Ярославич три с половиной дворища в селе Нинковичах со всеми людьми, землями и разными угодьями. Пинскому же владыке и на ту же владычную церковь завещала (5 марта 1518 г.) и супруга Федора Ивановича Ярославича княгиня Александра Семеновна свой «дворец» и принадлежавшие к нему земли и угодья с тем, однако ж, чтобы только половина доходов с них шла владыке, а другая половина – священникам той церкви. В 1520 г. князь Константин Иванович Острожский записал на соборную церковь Успения Пресвятой Богородицы в Турове владыке Пинскому и Туровскому Арсению и его преемникам всех подданных своих граждан города Турова с их домами и всеми имениями, три села с землями, лесами и угодьями, до четырнадцати озер и медовую дань с некоторых других своих вотчин.
Но, давая или подтверждая православным епископам грамоты на их права и привилегии, Сигизмунд вместе с тем позволял себе иногда и такие действия, которыми подрывалось православное епископство в самом корне. Едва прошло десять лет после Виленского Собора, определившего, чтобы никто не подкупался под живых епископов, т. е. не покупал их кафедр, еще занятых, как повторился подобный случай во всем своем безобразии. Был у Сигизмунда писарь Михайло Васильевич Коптя, которого он послал в Крымскую Орду с суммою в сто коп грошей, чтобы расположить татар в свою пользу; сумма оказалась недостаточною, и Коптя издержал в Орде немало своих денег. Затем, сопровождая крымских послов к королю с их свитою, простиравшеюся до шестидесяти человек, кормил их дорогою на собственный счет и еще более издержался. По окончании поручения, явившись к Сигизмунду, Коптя просил вознаградить его, и чем же? Не деньгами, а тем, чтобы его отцу пану Василию Евлашковичу король пожаловал епископскую кафедру, Луцкую или Владимирскую (две самые богатые кафедры по имениям), какая прежде сделается праздною. И Сигизмунд охотно согласился и выдал грамоту, в которой объявил, что за верную службу писаря Копти и за понесенные им на службе издержки дает его отцу пану Василию Евлашковичу одну из названных епископских кафедр, какая прежде станет праздною, а самому Копте предоставляет то «челомбитье», которое имел бы взять он, король, от той епископии при назначении ей нового епископа. Тут попраны были и права всей православной Церкви, которой навязывался для епископского служения человек, может быть вовсе не способный и вовсе к тому не подготовленный, и утвердившееся обычаем право местных православных участвовать в избрании своих епископов. А кроме того, из этой грамоты узнаем, что польский король брал от православных епархий приношения – челомбитья каждый раз, когда назначал им епископов. Значит, брал и с тех, кому хотелось купить себе епископию, и от тех, кому давал епископов.
Благотворения на церкви и монастыри не только не прекращались, а еще увеличивались, и это прежде всего видим в епархии митрополита. В Вильне Пречистенский митрополитанский собор подвергся (1506) сильному повреждению: в нем обрушился главный купол и на стенах показались трещины. Несчастье произошло от сотрясения почвы, вследствие того, что для укрепления городской стены, проходившей в одиннадцати саженях от собора по берегу реки Виленки, или Вилейки, тогда забивалось множество свай. Через пять лет князь Константин Иванович Острожский выпросил у короля Сигизмунда грамоту (19 июня 1511 г.) на возобновление собора и совершенно перестроил его на старом фундаменте в готическо-византийском стиле, с большим куполом посредине и четырьмя башнями по углам. При этом собор был освящен несомненно во имя Успения Пречистой Богородицы. Затем князь исходатайствовал у короля еще разрешение (29 декабря 1515 г.) построить для Пречистенского собора, и действительно построил, на реке Вилейке мельницу на содержание митрополита Иосифа и его преемников. А князь Федор Иванович Ярославич определил (25 сентября 1516 г.) выдавать собору ежегодно из имения своего Вяды по сорока куниц собственно на содержание соборных священников, но с тем, чтобы митрополит в это пожертвование совсем не вступался. В 1514 г. князь Константин Иванович Острожский пред сражением с московскими войсками под Оршей дал торжественный обет, в присутствии многих знатных лиц, соорудить в Вильне две каменные церкви: одну во имя Пресвятой Троицы, а другую во имя святителя Николая, если литовское оружие увенчается успехом. Одержав знаменитую Оршинскую победу, князь просил у короля дозволения исполнить свой торжественный обет, тут же подкрепленный бывшими его свидетелями. И король, несмотря на существовавшее запрещение строить русские церкви, как сам выражается, «отменил его на этот раз» и дал славному полководцу просимое им разрешением. Тогда князь вновь соорудил из камня храм Пресвятой Троицы на том месте, где «прежде стояла деревянная церковь с монастырем того же имени», и перестроил Николаевскую (Перенесенскую) церковь, которая и прежде была каменною. Из грамоты короля видно, что тогда еще не совсем отменен был Казимиров закон, возбранявший сооружение православных храмов, но этот закон по временам напоминал о себе едва ли не в одной Вильне, а вдали от столицы и от короля, например князь Федор Ярославич, как мы видели, еще при Александре беспрепятственно построил многие церкви. Не можем пройти здесь молчанием, что вскоре по сооружении каменной церкви в Троицком виленском монастыре князем Острожским в первый раз упоминается при этой самой Свято-Троицкой церкви и женский монастырь: около 1520 г. в нем будто бы проводила жизнь в качестве монахини дочь известного нам канцлера королевы Елены и маршалка литовского Ивана Семеновича Сапеги по имени Екатерина. Женский этот монастырь мог находиться на том самом месте, на котором он находился и впоследствии, т. е. рядом с мужеским Троицким монастырем, где ныне дом и помещение духовенства виленского кафедрального собора.
В Гродне Коложскому Борисоглебскому монастырю по ходатайству возобновителя его Богуша Боговитиновича король подтвердил своими грамотами (1508 и 1512) все имения, как пожертвованные на монастырь его ктиторами или фундаторами, так и купленные его первыми игуменами. В Ковне церкви святого Николая князь Федор Иванович Ярославич подтвердил (3 августа 1513 г.) грамоту отца своего Ивана Васильевича, которою последний назначил на ту церковь десятину всякого хлеба от своего двора Сосновского. В Новогрудке Борисоглебский митрополитанский собор если не вновь воздвигнут, то перестроен из камня князем Константином Ивановичем Острожским, который притом выпросил у короля на содержание крылошан собора пять служб людей и три пустоши в его королевской Цыринской волости со всеми землями, угодьями и доходами, в 1517 г., 26 ноября, король по просьбе того же князя новою грамотою утвердил это свое даяние. В Киеве монастырь Печерский, владевший уже значительными поместьями, получил (6 марта 1516 г.) от князя Константина Ивановича Острожского двор Городок с двумя приселками и село Вольницу в Глушской волости с угодьями и доходами по завещанию тещи его, княгини Анастасии Голыланской. А что Киево-Печерский монастырь был уже довольно богат, можно заключать из челобитной тогдашнего архимандрита его Вассиана королю Сигизмунду. На Вассиана сделан был какой-то донос королю, и король послал приказ киевскому воеводе Монтовтовичу взять архимандрита и заключить в оковы, при этом у него отняты были двое коней, несколько десятков золотых червленых, множество жемчугу, ковров, лисиц, куниц, бобров, кунья шуба, крытая золотою парчою и пр. Когда по ходатайству Константина Ивановича Острожского пред королем Вассиан был освобожден и решился ехать в Вильну, он повел для короля двух коней в полной сбруе и повез ему пятьдесят золотых, кунью шубу, крытую черным атласом, и разные другие подарки, но и в Вильне был схвачен и заключен в оковы тивуном Бутримом, который при этом отнял у него не только все подарки, назначенные королю, но еще сорок коп грошей, сорок золотых угорских и много других вещей. Что сделано по челобитной Вассиана – неизвестно, но, очевидно, он настоятельствовал не в бедной обители. Из других киевских монастырей Выдубицкий получил (5 июня 1517 г.) жалованную грамоту от митрополита Иосифа на принадлежавшую киевскому митрополитальному Софийскому дому пахотную землю, на которой существовал некогда Гнилецкий монастырек, а Пустынно-Николаевский получил несколько грамот то от короля Сигизмунда, то от других лиц. Сигизмунд подтвердил монастырю грамоты прежних королей, Казимира и Александра, на земли и угодья, утвердил за монастырем новые земли и угодья, купленные им самим и подаренные ему киевскими воеводами Монтовтовичем и Немировичем и другими киевлянами, и пожаловал монастырю по просьбе игумена с братиею трех людей. Прочие жертвователи, в том числе черкасский староста Дашкович, также выдавали монастырю свои записи и грамоты на сделанные ими пожертвования. В Минске Вознесенскому монастырю Сигизмунд подтвердил (24 ноября 1513 г.) грамоту королевы Елены на подаренное ею село Простенец и пожаловал (25 ноября 1513 г.) в самом замке своем место для построения «дома убежища». А в Минском уезде князь Константин Иванович Острожский, построив церковь святого Николая в имении своем Смолевичах, дал ей (1507) дарственную запись на три волоки земли с огородами и сенокосами, подтвержденную потом (1508) и королем Сигизмундом.
Немало было благотворений на монастыри и церкви и в других епархиях. В Полоцке некто Иоаким Туровский подарил (1509) Предтеченскому монастырю свое родовое село на реке Турове с принадлежащими ему угодиями. В Витебске по жалобе местного архиепископа Иосифа и всего духовенства на витебского воеводу Януша король приказал ему (1516) отпускать по-прежнему на городские церкви, особенно Успенскую и Михайловскую, разные установленные дани из королевских дворов и волостей и не возбранять церковным рыболовам ловить в озерах рыбу, по давнему обычаю. В Мстиславле местный князь Михаил Иванович Жеславский пожаловал Нагорному Николаевскому монастырю четыре семьи людей с данями и доходами (1507); Пустынскому монастырю село на реке Ослине с пашнями и угодьями (1507) и сеножать близ реки Вехры (1511); Онуфриевскому монастырю, который назван в грамоте «лаврою», ез на реке Соже (1515) и Спасской городской церкви пустошь с землею пахотною, бортною и с сеножатью (1519). В Пинске и его округе князь Федор Иванович Ярославич пожаловал двум городским церквам. Николаевской и Дмитриевской, остров Пнюской, с правом селить на нем людей, а Николаевской, кроме того, две копы грошей ежегодной дани (1518); Лещинскому монастырю – ниву, дворище в селе Ольвичах, пять озер и полдворище в селе Сухом (1514, 1518, 1520); Введенской церкви в селе Купятичах – участок леса (1511); Зачатиевской церкви в селе Ставке – определенное количество мерок зерна с двух мельниц (1519); церкви святого великомученика Димитрия в селе Городецком – полколоды меду и пятьдесят грошей ежегодной дани (1518). В Турове князь Константин Иванович Острожский записал (1508 и 1513) на церковь Преображения Господня сад с пасекою, поля и сеножать. В Смоленске король Сигизмунд пожаловал (1507) Спасскому монастырю Матвеевскую пустошь и две службы людей. В Кобрине подтвердил (1512) Спасскому монастырю село Корчичи и при нем разные угодья и десятину по отказу князей кобринских. В Дермани князь Константин Иванович Острожский пожертвовал (1507) в Дерманский общежительный монастырь богатую церковную утварь: сребропозлащенный потир, украшенный камнями, с такими же дискосом, звездицею и лжицею; сребропозлащенный крест воздвизальный с мощами; Евангелие с священными изображениями на финифти, обложенными серебром, золотом и драгоценными камнями; три сребропозлащенных и два золотых венца; шесть завес, бархатную, атласную и тафтяные; двое риз камчатных, обложенных бархатом на золоте, и бархатный на золоте епитрахиль; два камчатных воздуха и десять книг месячных Миней, две на пергамене и прочие на хартии. А пан Семен Олизарович, тесть князя Януша Сангушковича, записал (прежде 1512 г.) на тот же монастырь имение свое Белашов, купленное за тридцать коп грошей. В 1517 г. жена каштеляна земли Волынской Агафия Пясечинская просила митрополита Иосифа Солтана и архимандрита Жидичинского монастыря Паисия создать в имении ее Тороканях (ныне Кобринского уезда Гродненской губернии) храм Святой Живоначальной Троицы и при нем мужеский общежительный монастырь, для чего и представила митрополиту сто коп битых грошей литовских и подарила на монастырь кроме Торокань еще другие четыре свои имения с тем, однако ж, чтобы этот монастырь не был ни митрополичьим, ни приписным к Жидичинскому, а был самостоятельным и чтобы братия его сами избирали себе игумена.
Монастыри и церкви, как прежде, отдавались под патронатства, и священники поступали к церквам по праву наследства. Король Сигизмунд по просьбе князя Константина Ивановича Острожского отдал (1507) ему Жидичинский Николаевский монастырь в Луцком повете, с тем чтобы князь держал монастырь в своей власти, подавал ему архимандрита с своей руки и имел все села и имения монастыря в своей руке. Точно так же по просьбе городенского старосты Юрия Радивила король отдал ему (1520) в «подаванье» Спасскую церковь с ее землями, находившуюся в его имении Котре. Польская королева Бона дала наказ (1520) своему пинскому державце, чтобы к Юрьевской церкви в пинском замке определен был священником внук тогдашнего священника, уже состарившегося, «якож есть обычай в Руси, иж церковь и доходы церковные на потомки спадает».
Покровительство, какое оказывал король Сигизмунд православным владыкам, монастырям и церквам, не ограничивалось одним духовенством, но простиралось и на всех православных мирян. Он подтверждал целым областям по просьбе местных князей, бояр, шляхты и всего населения уставные грамоты, данные им еще прежними королями, Казимиром и Александром, и в этих грамотах предоставлял одни и те же права жителям обоих исповеданий, латинского и православного, как гражданские, так и церковные. Он вводил в города по примеру своих предшественников так называемое магдебургское право, по которому горожане управлялись и судились сами собою, чрез своих выборных, и в жалованных грамотах на магдебургское право ясно определял, чтобы половина таких выборных радцев (в Полоцке, например, число их простиралось до 24) были римского закона, а другая половина – греческого закона и чтобы из среды радцев ежегодно избирались два бурмистра, также один римского, а другой греческого закона. Этим православные обитатели городов совершенно уравнивались по управлению и суду с своими согражданами-латинянами.
Так было в великом княжестве Литовском, но не так было в Галиции. Там с каждым годом увеличивалось число польских панов-помещиков, и в их руки переходили русские имения. И между тем как на Волыни, в Подолии и других областях, принадлежавших Литве, православные, наравне с латинянами, занимали и первостепенные должности, в Галицкой Руси все воеводства, кастелянства, староства король раздавал только полякам. Между тем как в литовских городах православные имели совершенно одинаковое с латинянами участие в городском управлении и суде, в городах Галиции, особенно во Львове, поляки и немцы захватили себе всю власть в магистратах, вытеснили оттуда русских и притесняли их. То же было и в отношении церковном. Киевский митрополит для управления делами бывшей Галицкой митрополии обыкновенно имел в разных ее поветах, или округах, своих наместников, из которых один заведовал собственно округом Галича, или Галичским, а также находившимся в Галиче митрополитанским домом-монастырем, называвшимся Крылос, с принадлежавшими ему имениями. И что же оказывается? Этих наместников в начале XVI столетия поставлял не сам митрополит, а избирали и ставили местные городские старосты по воле короля, может быть, только с согласия митрополита. По крайней мере, в 1508 г. галицкий староста маршалок Станислав Ходеч, очевидно латинянин, в своей договорной грамоте прямо говорил, что он получил «опекальничество», или попечительство, над монастырем Крылос от августейшего короля, и выражал свою волю отдать, за условленную плату, какому-то пану Роману Осталовичу этот митрополитанский монастырь с принадлежавшими ему селами (Подгродзье и Благовещение), землями и доходами, а равно со всеми пошлинами, какие издревле ежегодно собирались с попов Галичского округа на митрополита, и даже с правом духовного суда над попами, находившимися под ведением монастыря Крылоса, если только на это изъявит согласие король или этому не воспрепятствует митрополит. Король, однако ж, не изъявил согласия, потому что по вопросу о назначении наместников Киевского митрополита в Галиции произошел спор между старостою Станиславом Ходечем и тогдашним латинским архиепископом Львовским Бернардом. Вследствие чего Сигизмунд, желая, как сам выражается, по долгу христианского государя, чтобы схизматики в Галиции удобнее могли быть привлекаемы к истинной вере, предоставил (15 апреля 1509 г.) право назначать наместников Киевского православного митрополита в Крылосе, Львове и других местах Львовской епархии Львовскому латинскому архиепископу, не давая ему, однако ж, права назначать самих русских священников. Прискорбно было, конечно, такое распоряжение короля митрополиту Иосифу Солтану, но король дозволил ему в энаменование его духовной власти над Галицкою епархиею, бывшею некогда митрополиею, титуловаться митрополитом не только Киевским и всея Руси, но и Галицким, с этого, по крайней мере, времени и года и, без сомнения, не без воли короля Киевские митрополиты начали именоваться и Галицкими даже в официальных бумагах, хотя часто и опускали в своем титуле это последнее название, и сам король также начал называть их иногда Галицкими в своих грамотах. Притеснения православным в Галиции, особенно во Львове, более и более усиливались и дошли до того, что львовское церковное братство, состоявшее из почетнейших граждан, принуждено было принесть жалобу королю, и король по ходатайству за них князя Константина Ивановича Острожского назначил комиссию для обсуждения дела, и в 1521 г. издал следующее постановление: 1) русские в делах большей или меньшей важности имеют приносить присягу не в латинском костеле, но в своей церкви; 2) во всех делах могут быть свидетелями пред судом, к чему прежде не допускались; 3) священники их могут ходить в городе к больным со Святыми Дарами в церковном облачении, но без свеч, а в улице, называемой Русскою, и со свечами; 4) магистрат, состоящий из одних латинян, имеет право сам назначать православных священников, но должен обращать внимание на представление русского общества и от поставленного священника может брать рукавичного не более двух коп грошей; 5) тела умерших русских священник может провожать чрез город в церковном облачении, что дотоле возбранялось, но без свеч и колокольного звона, а в Русской улице можно и петь, и звонить, и зажигать свечи. Одно это постановление достаточно свидетельствует, каково было положение православных в Галиции.
Князь Константин Иванович Острожский («пан виленский, гетман найвысший, староста луцкий и браславский, маршалок Волынской земли»), принявший на себя ходатайство пред королем и за угнетенных галичан, был во дни митрополита Иосифа Солтана самым могущественным покровителем и благотворителем Западнорусской Церкви. Потомок знаменитого Даниила галицкого или, как ныне догадываются, древних князей туровских и пинских из племени святого Владимира, князь Константин Острожский оказал необыкновенные заслуги отечеству в звании полководца, не раз удостаивался редких почестей и триумфов за свои победы, пользовался всеобщим уважением соотечественников, и по воинским доблестям не было ему равного не в одной Литве, но и в Польше. Очень естественно, если голос такого человека имел особенную силу пред государем. И мы видели, что почти все милости и льготы более значительные, какие оказал Сигизмунд православному митрополиту, епископам, церквам и монастырям, были оказываемы преимущественно ради найвысшего гетмана Константина Ивановича Острожского, и сам король даже прямо свидетельствовал об этом в своих грамотах. Вместе с тем, отличаясь по примеру своих предков высоким благочестием и пламенною приверженностию к православной вере и обладая обширными имениями и богатствами, князь Константин не щадил для нее своих сокровищ, строил и обновлял церкви, наделял монастыри землями и угодьями, делал щедрые приношения архиерейским кафедрам и в этом отношении также превосходил всех своих единоверцев-соотечественников. Православные иерархи питали к нему глубокое уважение и доверие, особенно митрополит Иосиф. Последний, достигнув старости и подвергшись тяжкой болезни, просил у короля дозволения избрать себе опекуном по смерти князя Константина Ивановича. Просьбу старца-первосвятителя подкрепили своими письмами к Сигизмунду воевода киевский, и сам Константин Иванович Острожский, указывая на то, что, когда король по смерти митрополитов посылает для описи их оставшегося имущества своих дворян, дворяне обыкновенно расхищают имущество скончавшегося и опустошают митрополичьи имения, отчего бывает великий ущерб для его преемников и для Церкви Божией. Король согласился на просьбу митрополита и дал грамоту (26 сентября 1521 г.) князю Константину Ивановичу, чтобы он, когда скончается Иосиф, принял по его завещанию под свою опеку его достояние и все митрополичьи имения, велел собирать и хранить в целости куницы и все другие митрополичьи доходы, а также описать и хранить все вещи в митрополичьих дворах, пока не будет назначен новый митрополит. Митрополит Иосиф Солтан скончался после этого скоро, но князь Константин пережил его на несколько лет и оставался опорою Западнорусской Церкви еще почти во все время служения ей следующего митрополита.
<< Назад Вперёд>>
