Два лица преимущественно могли считаться кандидатами на митрополитскую кафедру по смерти митрополита Иова: Смоленский и Черниговский архиепископ Исаия Копинский и архимандрит Киево-Печерской лавры Петр Могила. Первый преимуществовал пред всеми по своему сану и по своим духовным качествам. Он один оставался теперь архиепископом у православных по отпадении Мелетия Смотрицкого в унию. Известен был всем как высокий подвижник, много лет проведший в Антониевой пещере Киевской лавры, устроивший потом несколько монастырей и копавший пещеры собственными руками даже в сане епископа. Но наиболее выдавался Исаия в глазах народа своею пламенною ревностию о православии, наиболее прославился своими универсалами (1628), в которых, извещая православных об опасности, угрожавшей их вере, смело восставал не только против Смотрицкого, но и против самого митрополита, замышлявших сближение с униею. Второй, т. е. Петр Могила, возвышался над всеми в Русской Церкви своими внешними преимуществами: как человек знатный, «воеводич земель молдавских», что обыкновенно и выставлял в самом своем титуле; как человек богатый, чего недоставало тогдашним православным владыкам и что для тогдашнего митрополита было весьма нужно для удовлетворения самых существенных потребностей Церкви, и, наконец, как настоятель в собственном смысле ставропигиальной лавры, вследствие чего признавал над собою власть только Вселенского патриарха, не был подчинен никому из русских архиереев и занимал среди русского духовенства самое почетное и независимое положение, называясь не просто архимандритом, но иногда, даже в официальных бумагах, «великим архимандритом св. великой чудотворной лавры Печерской». На Могилу, как на своего преемника, как бы предуказал сам митрополит Иов, когда, величая его в своем духовном завещании также «великим архимандритом», избрал его первым опекуном не только своего имущества, но и своего Киево-Михайловского монастыря и предоставил ему окончить начатую здесь колокольню. Знаменательным могло казаться и то обстоятельство, что в десятый день по смерти Иова, 11 марта 1631 г., все члены киевского Богоявленского братства, духовные, дворяне и обитатели киевские прочих сословий, единогласно просили Петра Могилу быть «старшим братом, опекуном и фундатором того святого братства, обители и школы», и Могила охотно согласился и тотчас же вписался в список братский, называя себя искренним послушником святейшего Вселенского Константинопольского патриарха. Нашелся было еще человек, который будто бы домогался сделаться митрополитом, – это слуцкий протопоп Андрей Мужиловский. По крайней мере так донесено было королю Сигизмунду, и король написал (23 июня 1631 г.) киевскому воеводе Тышкевичу, чтобы он воспрепятствовал избранию Мужиловского на митрополию, равно как избранию и кого-либо другого из лиц, которые могут иметь влияние на казаков и возбуждать их против католиков и униатов, и чтобы убеждал казаков не избирать митрополита без ведома и подавания короля. Вместе с тем король приказывал воеводе взять Киево-Михайловский монастырь под свою власть до тех пор, пока туда не прибудет назначенный уже игумен, базилианский монах Герман Тышкевич, родственник воеводы. Впрочем, король советовал действовать при этом с величайшею осторожностию, чтобы не возмутить казаков и не довести их до кровопролития, особенно если они уже взяли монастырь под свою власть и опеку. Желание короля исполнилось только отчасти: Мужиловский не был избран на митрополитскую кафедру. Зато избран был другой, который еще более Мужиловского славился своею ревностию о православии и еще сильнее мог действовать на казаков и возбуждать их против унии и латинства, – избран был (около 20 июля) именно Исаия Копинский, архиепископ Смоленский и Черниговский, и избран единогласно всею Церковию, всем народом.
Не успел также киевский воевода взять в свое «держанье» Киево-Михайловского монастыря, чтобы передать его по воле короля своему родственнику униатскому монаху Тышкевичу. Братия Киево-Михайловского монастыря поспешили избрать себе игумена православного – бывшего дотоле наместником в Печерской лавре Филофея Кизаревича, который немедленно и занял свое настоятельское место. Было ли это делом всей братии или одной только партии, во всяком случае дело не могло совершиться без воли Петра Могилы, без его разрешения и распоряжения, потому что он был назначен по завещанию Иова опекуном Киево-Михайловского монастыря. К сожалению, как скоро объяснилось, это сделано было не только для того, чтобы монастырь не перешел в руки униатов, но чтобы он не достался и новоизбранному православному митрополиту. Исаии необходимо было теперь переселиться в Киев, а в Киеве он не мог найти себе иного помещения, кроме Михайловского монастыря, где жил и его предместник. И этого-то монастыря никак не хотел уступить новому митрополиту Кизаревич. Прошло более трех месяцев со дня избрания Исаии, потребовалось много хлопот и усилий, пока михайловские иноки согласились принять к себе на игуменство нового митрополита. В 29-й день октября они составили письменный акт, в котором говорили, что по смерти прежнего своего игумена митрополита Иова они теперь все «единогласно и полюбовно» избрали себе предстателем, игуменом и пастырем нового митрополита Исаию Копинского, «от всее Церкви згодне обраннаго», зная его издавна, «в том святом предстательстве верне с братиями поступующаго и в животе побожном всем прикладнаго, а над то в вере святой благочестивой добре сведомого, статечнаго и ни в чом не подозреного». Этот акт, скрепленный печатью и подписями всей капитулы Киево-Михайловского монастыря, тогда же был занесен в актовые земские книги Киевского воеводства. Но и теперь более месяца Исаия не мог поселиться в своем монастыре, потому что из настоятельских келий не хотел выезжать прежде избранный игумен Филофей Кизаревич, хотя он оставался и наместником Печерской лавры. По одному слову Могилы Кизаревич как подчиненный ему непременно переселился бы на свое место в лавру, но слово это, верно, не произносилось. Оказалось нужным употребить принуждение. По приглашению Исаии полковник запорожского войска Демьян Гарбуз явился 10 декабря с казаками в Михайловский монастырь и выпроводил из него Кизаревича. Исаия наконец вступил в управление своим монастырем и что же увидел? Все было разграблено, и из святительской ризницы, завещанной Иовом, не осталось даже ни одного епитрахиля.
Что чувствовал тогда Исаия, что испытал при своем вступлении на митрополию, какие нужды и горе увидел пред собою, об этом засвидетельствовал он сам в своих письмах к московскому государю Михаилу Федоровичу и патриарху Филарету от 31-го того же декабря, по содержанию совершенно тождественных. Выразив здесь прежде всего свою сердечную признательность царю и патриарху за ту милостыню, какую не раз удостаивался получать от них с своими заднепровскими монастырями, Исаия вновь просил ущедрить его милостынею. «Понеже, – писал он, – обнищахом даже до зела, наипаче же аз, нищий богомольца ваш, на негоже днесь, судом Божиим, паде жребий митрополии Киевской, о нейже много пострадах и днесь стражду, такоже от сопостатов и явственных гонителей благочестия, сице и от мнимых своих, завистию и рвением томимых... Сопостаты (т. е. униаты и латиняне) вооружились на нас многою злобою и рвением, желая поглотить всех до единого и до конца истребить благочестие. Но мы с Божиею помощию, хотя и отовсюду теснимые, стараемся до времени, сколько возможно, противоборствовать их злочестию. Если же по грехам нашим Бог попустит и мы не в состоянии будем более противостоять врагам, то мы умыслили приклонить главу к вашей благочестивой, православной восточной державе, имея несомненную надежду, что ваша милость не отринет нас, нищих, и не возгнушается нами... Находясь в тяжких обстоятельствах, я не имею здесь никого, к кому бы обратиться и у кого искать руки помощи: благочестивых князей несть, благородных вельмож оскуде, все от восточного православия на запад уклонишася; едва кто уже от худых и неславных при благочестии и православней вере обретается. Потому-то я и вынуждаюсь притекать к вашей милости за помощию... По смерти бывшего предо мною блаженной памяти отца митрополита Иова Борецкого весь монастырь его выпустошен остася, и до единого патрахиля святительского при том месте не оставиша, но вся разграбиша (как же допустил это опекун монастыря?). Потому умоляю пожаловать, если можно, худость нашу какою-либо вещию или матернею на саккос или другую святительскую одежду для архиерейского служения: у вас этого преизобильно, у нас же зело всего скудно». Наконец, Исаия просил выслать ему мощей святых для антиминсов и все необходимое для освящения мира, которое (освящение) он намеревался совершить в Великий четверг, и пояснял: «У нас во сия вся зело оскудно, не имамы, где их достати; понеж греченя мало бывают у нас, а преж сего от них св. мощей доставали». Из последних слов можно заключать, что Исаия до того времени еще не сносился с Цареградским патриархом и не просил себе от него утверждения в митрополитском сане, иначе испросил бы у того же патриарха и святых мощей. Вместе с письмами своими Исаия отправил в Москву игумена Густынского монастыря Иова и при нем трех других монахов, чтобы игумен на словах подробно передал царю и патриарху все, что нужно: «Понеже не вся чрез хартию изъявлятися могут». Послов своих митрополит отправил в Москву тайно и сокровенно «ради зельныя боязни от супостат» и просил, чтобы обратно проводили этих послов до самого Густынского монастыря «ради боязни стрегущих по пути». Таково было положение нового Киевского первосвятителя.
Впрочем, несмотря на тайную неприязнь, которую, как можно догадываться, уже питал печерский архимандрит к новому митрополиту, оба они по видимости соблюдали надлежащие отношения между собою, и Могила признавал Исаию законным митрополитом. Это ясно обнаруживалось при ведении того важного дела, которым занимался тогда Могила. Не без причины митрополит Иов в своем завещании строго наказывал, чтобы школы только в братстве Киевском, а не где-либо инде были фундованы: он, верно, знал о намерении Петра Могилы основать особую школу в Печерском монастыре, которая могла послужить подрывом для братской. И Могила, казалось, последовал завещанию Иова, когда вскоре после его кончины принял на себя звание старшего брата, опекуна и фундатора Киевского братства, его обители и школ. Спустя три месяца, находясь во Львове, Могила дал от себя (15 июня) в главной церкви Львовского братства письменный акт, в котором говорил, что, вознамерившись «фундовать школы», он собрал к себе на то дело Божие братию из нескольких лиц и, желая обеспечить их содержание из своей собственности по фундушевой записи, дает теперь двум из них, при нем находящимся, иеромонаху Исаии Трофимовичу и монаху Сильвестру Коссову, а равно и другим, которые впоследствии к ним присоединятся, обещание пред Господом Богом, что все имеющее значиться в фундушевой им записи будет без отлагательства, отнюдь не далее как через год, выполнено для них в Киеве, в Печерском монастыре или где ему. Могиле, и им рассудится. Тут ясно не сказано, о какой школе заботился Могила, и можно думать, что он имел в виду братскую школу, которой недавно взялся быть фундатором. Это происходило еще до избрания Исаии Копинского на митрополию. Но после того как Исаия был избран. Могила как бы отшатнулся от братской школы, состоявшей вместе с братским монастырем в подчинении митрополиту, и приступил к основанию особой школы в лавре. Он вместе со всею печерскою братнею постановил поместить школу и «новопостриженную братию для преподавания наук» при Троицкой церкви, устроенной над монастырскою брамою (воротами), в больничном монастыре, находившемся на правой стороне от брамы при выходе из лавры, назначив для больничного монастыря соответствующее место на левой стороне от тех же ворот при выходе из лавры. А 18 ноября 1631 г. издал грамоту, в которой от себя и от всей лаврской капитулы объявлял, что по просьбе их Вселенский Константинопольский патриарх Кирилл соизволил дать им свое пастырское благословение на основание православного училища в Киево-Печерском монастыре при Троицкой церкви над монастырскими воротами; что то же «дозволил и благословил и преосвященный архиепископ Киевский, Галицкий и всея России благочестивый, того же Вселенского патриарха Константинопольского послушный и подведомый митрополит кир Исаия Копинский» вместе с благочестивыми епископами Луцким Исаакием, Пинским Авраамием и Холмским Паисием; что о том же просили и все благочестивое духовенство, монашествующее и белое, все благородные обыватели воеводства Киевского, весь православный народ Польской державы и что братия, призванные на то святое и весьма полезное всей православной Церкви дело, уже водворены при Троицкой церкви на назначенном им месте для преподавания свободных наук на греческом, славянском и латинском языках с сохранением православной веры восточного благочестия и будут всегда пользоваться от лавры полным содержанием. Если и признать за несомненное, что Вселенский патриарх благословил основать училище в лавре, то трудно поверить, чтобы то же дозволил и благословил и митрополит Киевский с своими епископами, о том же просили киевское дворянство, все духовенство и все православные Литвы и Польши. Трудно потому, что едва только сделалось известным об открытии лаврского училища, как все дворяне, обыватели воеводства Киевского, вписные члены Киевского братства, обратились к Петру Могиле с просьбою, чтобы он благоволил перевести свои школы и находящихся при них учителей из лавры в братский Богоявленский монастырь и навсегда здесь «уфундовал». И когда Могила на это согласился, то дали ему от себя 30 декабря письменное удостоверение, что он соответственно выраженным им условиям как старший брат будет пожизненным блюстителем и опекуном не только братских школ, но и братского монастыря со всеми их имениями и будет заведовать ими совокупно с ежегодно избираемыми братскими старостами, не нарушая, однако ж, «фундуша, пожалованного братству от святейшего Константинопольского патриарха» (вероятно, разумеются грамоты патриарха Феофана, данные братству по уполномоченности от Константинопольского патриарха) и с тем чтобы призванные им учители все неизменно состояли под благословением Цареградского патриарха. Вслед за киевскими дворянами усильно просили Петра Могилу о том же и сам митрополит Исаия Копинский, и все православные епископы, архимандриты, игумены, иеромонахи, протоиереи, иереи и иноки, вписные братия Киево-Богоявленского братства, и 5 генваря 1632 г. дали от себя Могиле точно такое же письменное удостоверение, в котором митрополит прибавил от себя только следующее: «На возглашениях и ектениях должно быть поминаемо там (т. е. в училищном монастыре) имя митрополита, потому что как сначала то святое место старанием нашим было фундовано, так и теперь за нашим благословением имеет устрояться». Наконец, о том же самом просили Могилу и дали ему 12 марта такое же письменное удостоверение и гетман Иван Пестрижицкий, есаулы, полковники и все запорожское войско и обещались братский монастырь, школы, богадельню и все к ним относящееся иметь под своею защитою и стоять за них до самой смерти. Вот сколько просьб, и каких просьб, понадобилось, чтобы склонить Могилу, воеводича земель молдавских, исполнить то, что завещал ему как своему опекуну митрополит Иов Борецкий. Впрочем, хотя Могила еще к концу 1631 г. обещал киевским дворянам перенесть свою школу в братский монастырь, но она оставалась в лавре по крайней мере до Пасхи следующего года, как свидетельствует небольшая книжка стихотворений под заглавием «Евхаристирион», напечатанная в лаврской типографии 29 марта 1632 г. и поднесенная лаврскою школою Петру Могиле в день Воскресения Христова. Эта книжка, остающаяся единственным памятником существования лаврской могилянской школы, дает нам некоторые сведения и о самой школе. В заглавии книжки школа называется гимназиею, а ученики ее спудеями, т. е. студентами. Под стихотворениями подписаны имена 23 учеников из класса риторики. В первой части книжки (а их две: первая названа «Геликон», вторая «Парнас») воспеваются «осмь корений наук вызволеных», которые насадил в своей школе – Геликоне Петр Могила. И коренья эти перечисляются так: первый – грамматика, второй – риторика, третий – диалектика, четвертый – арифметика, пятый – музыка, шестой – геометрия, седьмой – астрономия, восьмой корень и верх всех наук – теология. Под предисловием книжки подписался «профессор» риторики Софроний Почаский. Это уже было третье лицо из среды той ученой братии, которую собрал Петр Могила для преподавания наук в своей школе. Есть известие, хотя и несовременное, что Петр Могила еще до основания своей школы избрал несколько способных молодых людей и посылал их на свой счет за границу для усовершенствования в науках и приготовления к учительству. К числу этих людей, вероятно, и принадлежал Софроний Почаский, который в 1622 г. был учеником киево-братской школы и первый из своих товарищей подписался под виршами Саковича на смерть Сагайдачного. К тем же людям принадлежал Иннокентий Гизель, родившийся в Пруссии, в реформатском исповедании, и там же получивший первоначальное образование, но в молодые годы пришедший в Киев и принявший здесь православие и впоследствии монашество; принадлежали, вероятно, еще два лица: Игнатий Аксенович-Старушич и Иосиф Конанович-Горбацкий, которые также являются в числе первых учителей могилянской школы. Но чтобы к тем же воспитанникам Могилы, которых посылал он за границу, принадлежали и иеромонах Исаия Трофимович и монах Сильвестр Коссов, это сомнительно – в таком случае они, естественно, возвратились бы из-за границы к своему меценату и ему не нужно было бы ехать во Львов, чтобы заключить с ними условия в братской церкви. Вероятнее, они состояли уже учителями в львовском братском училище, получив высшее образование, может быть, и в заграничных училищах еще прежде, без помощи от Могилы. Да и сам Могила свидетельствует, что Исаия Трофимович был иеромонахом Виленского братства еще при архимандрите Леонтии Карповиче (†1620). Где бы, впрочем, ни воспитались те учители, которых собрал Петр Могила, но несомненно, что он собрал их «с великим старанием и с немалым иждивением» и что это были «люди, испытанные в святом восточном православии, искусные в знании свободных наук и благочестивые», как засвидетельствовал сам митрополит Исаия Копинский со всем духовенством в своем письменном удостоверении, о котором нами упомянуто выше. В братский Богоявленский монастырь лаврская школа Могилы вместе с учителями переведена не прежде, как во 2-й половине 1632 г.
Но не одному братству Киевскому с его монастырем и училищем показывал свое участие и заботливость митрополит Исаия, сохранился памятник его заботливости и о братстве Луцком. При этом братстве по примеру некоторых других образовалось братство «юношеское», т. е. из молодых людей. Они написали себе устав и представили на рассмотрение и утверждение митрополита. Исаия отвечал юношам (от 1 марта) пастырским посланием: извещал их, как много они утешили его своею ревностию о благочестии, молил Бога, да наставляет и вразумляет их во всем, и, «благословляя их от святейшей митрополии Киевской благословением иерусалимским», признавал приличным, разрешал и утверждал устав их. Вслед за тем святитель преподал членам новообразовавшегося братства и несколько наставлений. «Прежде всего, – писал он, – напоминаем и просим: если Господь Бог даст вам совершить что-либо, то дух гордости и тщеславия да не имеет к вам ни малейшего доступа, но да пребывает в вас дух покорности, смирения и послушания Христова, и особенно надлежащего почтения к старшим и родителям вашим... Собрания ваши сообразно начертанным правилам не должны бывать без поучения и наставления книжного во избежание празднословия, смеха и соблазна... Прилагайте каждый по возможности своей попечение об училище и богоугодных делах милосердия в вашем братстве. Пусть духовный отец, любящий нравственную чистоту, присутствует всегда при ваших собраниях, а для надзора, совета, порядка и наставления вашего имейте всегда двух честных мужей из старейшего братства, духовного звания или светского, которые не должны приписывать себе власти и ктиторства, но должны по отеческой любви ходить к вам, как к своим любимым детям, и внушать вам все богоугодное, доброе и полезное для Церкви Божией... Пусть каждый из вас ежегодно четыре раза, именно в четыре поста, очищает свою совесть исповедью и укрепляет себя приобщением Св. Христовых Тайн. А для сего необходимо избрать одного благоразумного отца духовного и вполне уважать его. Собрания ваши должны происходить при церкви православной... Еретика человека, т. е. униата-схизматика, отвращайтесь, не сообщайтесь с ним и, как от члена сгнившего, удаляйтесь... Благочестие восточное любите, а отступнических ересей берегитесь; ведите жизнь чистую и без порока; искренне храните братолюбие, чем прославите Господа, и благословенные в юности вашей исполните лета многая» и пр. Из этих наставлений можно заключать, что такое были братства юношеские, или младшие, при братствах старших и какое имели внутреннее устройство.
Памятником заботливости митрополита Исаии о подведомом ему духовенстве служит его «Наказ» приходским священникам. «Наказ» содержит следующие самые простые правила, в которых, однако ж, верно нуждалось духовенство: а) каждый священник имел бы своего духовника и исповедовался пред ним как можно чаще; б) никто не переходил бы от одной церкви к другой без ведома своего православного митрополита и для того не подкупал бы светских властей; в) никто по своим духовным делам не обращался бы к суду светскому, но знал бы своего митрополита; г) никто не вмешивался бы в приход другого и связанного и запрещенного одним священником не разрешал бы и не прощал без ведома связавшего; д) после еды не совершать крещения, особенно ночью, кроме великой нужды; е) ночью не венчать брака, но тотчас после службы Божией, натощак и не упившись; ж) тщательно расспрашивать свидетелей о приступающих к браку, не венчаны ли они с кем прежде и не состоят ли между собою в родстве; з) которые имеют сожитие между собою без венчания, тех отлучать от Церкви и объявлять об них людям; и) никто да не ходит в корчму под строгою ответственностию пред нами, митрополитом; и) к больным ходить неленостно, а не посылать дьяков и о причастии Святых Тайн не торговаться; к) где церковь не освящена, стараться вместе с прихожанами об освящении ее, иначе она будет запечатана; л) в алтаре должен находиться антиминс от православного митрополита, также чаша, дискос, лжица и все прочее, что нужно для службы Божией; м) осужденных светским судом на смерть исповедовать и удостаивать причастия, но просить суд, чтобы они в тот же день не были казнены; н) женщин, которые во время родов готовятся умереть, тотчас же, по обмытии их, причащать; о) тяжко больных, которые пред смертию не могут говорить и исповедаться, но желают Тайн Христовых, непременно нужно причащать.
При Киево-Печерской лавре, неподалеку от нее находился и женский монастырь, называвшийся также Печерским. В 1632 г., 24 февраля начальнице этого монастыря Олимпиаде Рогозянке Силичовой и жившим с нею инокиням отдала или пожертвовала какая-то Христина Малинская, урожденная княгиня Вишневецкая, еще два монастыря, Преображенский и Благовещенский, находившиеся в ее родовом имении, в селе Сельце, в Киевском воеводстве. Вместе с монастырями жертвовательница отдала и самое Сельцо с крестьянами, землями, угодиями и доходами, но с условием, чтобы монастыри эти, находясь под властию Киево-Печерского женского монастыря и получая от него настоятельниц, пребывали неизменно «под послушенством» Константинопольского патриарха. Пожертвование свое совершила Христина Малинская по благословению и дозволению митрополита Исаии и киево-печерского архимандрита Петра Могилы.
Одною из самых чувствительных потерь в то время для Церкви православной и, в частности, для митрополита Исаии была потеря князя Иеремии Корыбута Вишневецкого как по знатности его рода, так по богатству и связям. В его-то владениях находились все три монастыря, Густынский, Лядинский и Мгарский, которые с согласия и на пожертвования его благочестивых родителей, особенно его матери Раины Могилянки, устроил Исаия и имел в своем пожизненном управлении. Не вдруг, кажется, князь Иеремия изменил вере отцов, но довольно долго колебался, хотя и отдавал предпочтение латинству. Это обнаружил он уже в 1628 г., когда, как мы упоминали, по письму униатского митрополита Рутского готов был изгнать Исаию Копинского из своих владений за высказанную им ревность о православии. В таком же нерешительном состоянии по отношению к вере оставался князь Иеремия и спустя четыре года. Киево-печерский архимандрит Петр Могила, которому мать князя приходилась двоюродною сестрою, посвятил ему свою проповедь, произнесенную в неделю крестопоклонную в лаврской церкви и напечатанную 4 марта 1632 г. под названием «Крест Христа Спасителя и каждого человека». В посвящении этой проповеди князю, помеченном 1-м числом июня и, следовательно, после прибавленном. Могила говорил: «Когда я посмотрю на клейнод пресветлого дома вашей княжеской милости, вижу там Крест Христов, чрез веру православную Церкви апостольской кафолической на Востоке уфундованный. В этой вере, начиная от Димитрия Корибута и сына его Корибута Дмитриевича, короля чешского, брата Ягелла, короля польского и Витовта, князя литовского, все предки вашего дома пребывали и составляли ее опору. Надеюсь, что православная Церковь найдет опору и в особе вашей милости... Прошу и молю, чтобы ваша княжеская милость и сами пребывали в отеческой вере и подданных своих старались удерживать в ней, помня науку того знаменитого мужа, который говорит, что пусть ни один князь не допускает переменить отцовского вероисповедания на какое-либо другое, так как в делах людских ничего нет более драгоценного религии, т. е. православной веры, и боронить ее необходимо со всевозможным старанием». Князь, по-видимому, еще не изменил вполне вере отцов, но готов был изменить, и его нужно было просить, умолять, чтобы он оставался в православии и служил ему обороною. Эту же самую просьбу, только гораздо сильнее и подробнее, излагал пред князем Иеремиею Вишневецким митрополит Исаия в своем послании к нему, и излагал не от себя только, но и от лица всей Церкви. «Великая жалость, милостивый князь, объемлет сердца всех нас, духовных и всех православных христиан, – писал святитель, – при виде того, что ваша княжеская милость, вожделенная утеха нашей старожитной греческой веры, не следуешь по стопам своих предков и родителей. Плачет также и горько сетует Церковь Божия, мать наша, что ты от нее отвращаешься... Что ж нашел ты в Церкви Божией сомнительного, подозрительного, еретического? Не она ли мать всего христианства? Не Иерусалим ли глава всего света? Разве не там Господь наш совершил наше спасение Своею святейшею Кровию? Не там поставил Сам первого епископа, патриарха Иерусалимского, Своего наместника? Разве не оттуда учение Христово распространилось по всему миру, от востока до запада, и дошло до самого Рима? Чем же Рим лучше Иерусалима, и зачем Иерусалимом, матерью всех Церквей, пренебрегают, а к Риму обращаются, Иерусалим порицают, а Рим превозносят?.. В Иерусалиме Христос за нас умер, там из мертвых воскрес, там и вознесся на небо, там и ниспослал Св. Духа на Своих учеников и апостолов, там на вечную память и Св. Гроб Свой оставил, там и наместника по Себе патриарха Иакова поставил. Чем же Рим лучше Иерусалима? Тут наместник Иисуса Христа – патриарх, а там наместник св. ап. Петра – папа; тут Гроб Христов, а там гроб Петров... По милости Божией в Церкви нашей нет никакого заблуждения, никакой ереси. Что раз приняла она, какие члены веры утверждены на седми Вселенских Соборах, те все сохраняет она в целости, ничего к ним не прибавляя и ничего от них не убавляя. Не ведаю, кто сделал ее так противною тебе, кто тебя от нее отвратил или отвращает, – Божие неблагословение останется на нем вечно. Все мы знаем, под какими страшными условиями относительно веры, под какими обязательствами и клятвами оставила тебя твоя родительница, отходя из сего мира. На чью ж душу падет то?.. Что за утеху, что за приобретение обрели и обретают себе все те, которые отступают от старожитной своей веры? Если для славы это делают, то большую славу и уважение от всех людей имеют люди твердые в своей вере, нежели колеблющиеся и непостоянные. Разве не великую славу имели князья острожские, воевода киевский и сын его, воевода волынский? Разве не великую славу имел повсюду твой святой памяти родитель Михаил Корыбут? Разве не был он утехою и подпорою всем правоверным? Разве не славны были рыцарскими доблестями в Короне Польской предки твои, начиная с Ольгерда, твоего прадеда, великого князя литовского?.. Все они были веры греческой, и им-то ничего не вредило, напротив, тем были они еще славнее. Все они были веры греческой – ужели ж ты один будешь от них отлученным? Не дай того Боже... Мы молим и не престанем молить Господа Бога, чтобы Он не допустил тебя отступить от своей старожитной апостольской веры. Хоть и говорят наши противники, что греческая вера – хлопская, но в таком случае хлопской веры были и цари греческие, и великие монархи; хлопской веры были и апостолы, и патриархи, и все св. отцы Восточной Церкви, которых мы признаем великими. Униженно прошу вашу княжескую милость именем всего христианства, именем всей Церкви: не давай увлекать себя политическими видами; помни своих родителей, какой они были веры – не хлопской, не еретической, но старожитной, апостольской, чистой и не затемненной никакими человеческими вымыслами. Почему ж тебе не следовать вере твоих предков, в которой ты родился? Не к чужой, но к своей матери – Церкви Божией вернешься... Именем Божиим все духовенство, все христианство со слезами просим: не отвращайся своей веры, но возвратись к Церкви Божией, твоей природной матери, и утешь всех нас...» и пр. Настоящее послание Исаии Копинского, очевидно, написано в такое время, когда он еще действительно был и признавался митрополитом и имел право говорить от лица всего духовенства, всей Церкви.
Очень вероятно, что и Петр Могила, который 4 марта напечатал свою проповедь, а чрез три месяца, 1 июня, вздумал посвятить ее князю Иеремии Вишневецкому, и митрополит Исаия обращались к могущественному князю и старались пробудить в нем любовь к отеческой вере по одному и тому же случаю, чрезвычайно важному для православных, когда они наиболее нуждались в поддержке князя, и эта поддержка могла быть для них весьма благодетельною. В 1632 г., 30 апреля скончался король Сигизмунд III, главный виновник и поборник унии, 45 лет царствовавший и 45 лет непрерывно угнетавший православие для унии. Православные решились воспользоваться смертию своего гонителя и возвратить себе при избрании нового короля все права, отнятые у них насилием. Немедленно начались приготовления к конвокационному сейму, который назначен был на 27 июня. Дворяне спешили на сеймики, писали инструкции своим послам; духовные власти совещались между собою и сносились с дворянами. Петр Могила писал (12 мая) даже к протестанту, князю Христофору Радзивиллу, гетману литовскому как к своему «великому приятелю» и как «всегдашнему приятелю и благожелателю народа российского, сынов старожитной Церкви Восточной» и просил его совета, поддержки, участия в деле православных особенно теперь, выражаясь: «Поистине настал час и нам, обиженным, отозваться и добиться своего, что нам по справедливости принадлежит. Сам Бог там, где правда, основа всех добродетелей, а она с нами. Нужны нам только согласие и единодушие... Со всем шляхетским станом мы уже сносимся, наиболее же просим твоего мудрого совета и помощи...» Неудивительно, если Могила и митрополит Исаия вспомнили тогда и о могущественном князе Иеремии Вишневецком и попытались пробудить в нем сочувствие к православной вере, привлечь его на свою сторону. К назначенному времени отправили своих послов на конвокационный сейм и православное духовенство, и дворяне, и казаки, и братства. Главным духовным послом был киево-печерский архимандрит Петр Могила, имевший уполномоченность не только от всего духовенства, но и лично от митрополита Исаии Копинского, который по болезни и слабости здоровья не мог сам ехать на сейм. Дворянским послам, в числе которых находились Лаврентий Древинский, чашник волынский, и князь Юрий Пузина, ловчий волынский, было сказано: «Прежде всего (ante omnia) стараться о том, чтобы православному митрополиту и епископам возвращены были епархии и церковные владения, отнятые униатами, и чтобы православная Церковь вполне была удовлетворена во всех своих правах, а без того не приступать ни к каким другим делам и к самому избранию короля». Казаки также наказывали своим послам добиваться полного успокоения старожитной греческой веры и расширения вольностей казацких.
Но всего замечательнее поступило виленское Свято-Духовское братство от лица братств или, вернее, от лица всего православного русского народа. Оно послало на сейм с своими уполномоченными целую книгу, которая заблаговременно была составлена, напечатана и посвящена всему сенату и всем послам, собравшимся на конвокационный сейм, под заглавием: «Синопсис, или Краткое описание прав, привилегий, свобод и вольностей, данных литовскими князьями и польскими королями народу русскому, находящемуся неизменно в послушании Константинопольскому патриарху». В предисловии к книге изложены были жалоба и просьба русского народа: жалоба на те несправедливости и притеснения, которые столько уже лет терпел он из-за своей старожитной греческой веры от отступников-униатов; просьба о том, чтобы сенаторы и послы, собравшиеся на конвокационный сейм, благосклонно приняли и прочли подносимую им книгу, обсудили дело со всем беспристрастием и оказали, наконец, невинно-страждущему народу русскому должную справедливость. В самой книге кратко излагались в хронологическом порядке, по годам, те права и привилегии, какие со времени Крещения Руси и по 1632 г. даваемы или только подтверждаемы были сперва русскими, потом литовскими князьями и польскими королями западнорусскому народу, и при изложении постоянно указывалось на то, что эти права давались именно русским, состоящим под властию Константинопольского патриарха, а не униатам и что, в частности, те права, которые пожалованы были виленскому братству Святой Троицы, пожалованы именно православному братству, а не униатскому. Все это подтверждалось ссылками на несомненные документы, или выписками из них, или свидетельствами историков, не русских, а латино-польских, Кромера и Стрыйковского. Эта книга, составленная очень разумно, вероятно, самим ученым ректором виленского свято-духовского училища Иосифом Бобриковичем или кем-либо из наставников того же училища и заключающая в себе некоторые драгоценные сведения, не встречающиеся в других источниках, роздана была сенаторам и послам еще до открытия сейма, так что они могли, иные, может быть, в первый раз, ясно увидеть из нее и сознать всю непререкаемость прав русского народа, попираемых униею. Последствия такой меры немедленно обнаружились. Лишь только открылся сейм (в июне 1632 г.) и русские послы, ссылаясь на данные им инструкции, начали просить, чтобы православным митрополиту и владыкам возвращены были архиерейские места, отнятые униатами вместе с имениями, и православная Церковь во всем была удовлетворена, и заявили, что иначе они не приступят ни к каким другим делам, как весь сейм, все сенаторы и послы признали законность этой просьбы и выразили согласие заняться ею. Униатский митрополит Рутский, лично присутствовавший на сейме, и другие ревнители унии были поражены, изумлены. Они также заговорили о своих правах, о справедливости. И сейм решил назначить особую комиссию, чтобы она подробно выслушала и обсудила взаимные жалобы и препирательства обеих сторон. В состав комиссии назначены пять знатнейших членов из среды сенаторов, в том числе государственный канцлер епископ Кулмский Иаков Задзик, великий гетман литовский и воевода виленский Лев Сапега, великий гетман коронный и воевода сендомирский Станислав Конецпольский, и шесть членов из среды послов, в том числе предводитель, или маршал, кола посольского, польный гетман литовский князь Христофор Радзивилл. Председателем комиссии пожелал быть сам королевич польский Владислав в качестве высшего посредника между спорившими сторонами. Заседания этой комиссии заслуживают внимания, потому что здесь в первый раз предоставлено было как униатам, так и православным говорить все, что только они могли сказать друг против друга и в свою защиту.
В первое заседание комиссии со стороны православных выступил пан Михаил Кропивницкий, подсудок брацлавский, уполномоченный всеми другими православными послами, своими товарищами, и с благословения киево-печерского архимандрита Петра Могилы, тут же находившегося, произнес речь, начав ее словами: Сей день, егоже сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в онь (Пс. 17. 24). В речи он прежде всего благодарил Бога, вложившего мысль в сердца королевича Владислава, сенаторов и послов выслушать обиды и права и стороны угнетенной, а потом благодарил самого королевича, сенаторов и послов за принятый ими на себя труд и покорнейше просил выслушать то и другое внимательно, положить конец обидам, которые доселе терпели православные в Литве и Польше, возвратить православным митрополиту и епископам их епархии и имения и совершенно успокоить старожитную греческую веру. Со стороны униатов выступил сам митрополит Велямин Рутский и хотя начал свою речь теми же словами псалмопевца, но вскоре, упомянув только, будто главным вождем к принятию унии с Римским Костелом был бессмертной памяти князь Константин Острожский, стал перечислять те обиды, которые причинили униатам православные, и именно говорил: они умертвили и утопили владыку Полоцкого Иоасафа Кунцевича; ранили в Вильне митрополита Потея; утопили в Киеве наместника митрополичьего Грековича; схватили четырех чернецов-униатов, совершавших литургию в Киево-Софийском соборе, увезли к казакам, мучили и утопили; забили в Шаргороде униатского протопопа, а в Перемышле – чернеца. Вот и все обиды, на которые нашелся указать Рутский. Ему отвечали православные, – сначала заговорил было Лаврентий Древинский, но тотчас уступил духовному лицу, и это был не Петр Могила, а кто-то из духовных виленского Свято-Духова братства, как увидим из последующей речи, и всего скорее сам настоятель монастыря и ректор Иосиф Бобрикович, – отвечали, что князь Константин Острожский вовсе не был главным вождем к принятию унии, напротив, был главным ее противником, и в доказательство прочитали печатную грамоту князя от 25 июня 1595 г., которою он приглашал всех православных ратовать против унии до смерти; протестацию князя против унии, занесенную им в книги на варшавском сейме 1596 г. еще до Брестского Собора, и подписанную князем инструкцию, с которою отправили православные по окончании Брестского Собора послов своих к королю и в которой решительно отвергали унию. Затем относительно обид, перечисленных Рутским, православные сказали: правда, жители Витебска умертвили Кунцевича, но за одного пострадали сотни, в том числе многие невинные; Потея ранил в Вильне гайдук, но он потерпел за то самые страшные пытки и смерть; о смерти Грековича в Киеве и протопопа в Шаргороде достоверных сведений нет; чернеца в Перемышле, как рассказывают, убили слуги униатского же епископа Крупецкого, а о четырех чернецах, взятых из Киево-Софийского собора и будто бы утопленных, отец Рутский сказал неправду. И тут же прочитаны были, к стыду Рутского, подлинное письмо (от 17 ноября 1622 г.) к покойному митрополиту Иову Борецкому Киевского бискупа, который благодарил Иова за то, что по его ходатайству казаки освободили всех четырех чернецов и прислали к нему, бискупу, и такое же письмо одного из этих самых чернецов, Александра Шкодлицкого, который за то же самое освобождение нижайше благодарил митрополита Иова. Настала очередь православным перечислить те обиды, какие терпели они от униатов, и православные прочитали об этом наперед составленную записку. У нас, говорилось в записке, еще в 1596 г., тотчас после Брестского Собора, который низложил всех владык-отступников, принявших унию, отняты были архиерейские кафедры и имения и, несмотря на все наши просьбы в продолжение стольких лет, на неоднократные решения сеймов и обещания короля возвратить нам отнятое, доселе остаются за униатами. Тогда же запрещено было королевскими универсалами пропускать к нам от Константинопольского патриарха духовных особ, которые могли бы ставить нам священников. Затем последовали несносные притеснения нашей совести и нарушения наших прав. У нас отняты многие монастыри и церкви, иные доселе запечатаны, и нам не дозволялось молиться Богу даже в шалашах. Нас, кто служил в ратуше, выгоняли из ратуш и лишали права быть их членами; изгоняли из ремесленных цехов и лишали права заниматься торговлею, а в королевских городах нам запрещено даже иметь оседлость. Вследствие таких стеснений по вере многие младенцы умирали без крещения, а люди взрослые – без церковного напутствия... и пр. Переходя затем к частностям, православные продолжали: «В Киеве церковь св. Софии и другие опустошены, равно как и Выдубицкий монастырь, находящийся во владении униатов. В Луцке церкви обращены в корчмы. В Холме, Львове и других местах запрещено ходить открыто с Св. Тайнами к больным и провожать тела умерших христиан до могилы. В Вильне церкви обращены в корчмы, кухни, гостиницы; православных выгнали из магистрата и цехов и людей невинных заключали в оковы, сажали в подземные тюрьмы ратуши; если кто отказывал по духовному завещанию что-либо на Церковь, запрещено было принимать; на шляхетских грунтах по силе королевской грамоты не допускали ставить каменную церковь (разумеется Свято-Духовская); мандатами из надворных судов и иными позвами людям невинным причиняли всякое беспокойство и наносили им притеснения и обиды разными другими способами. В Минске церковный пляц отдали на татарскую мечеть. В Полоцке принуждали к унии оковами, а других выгнали из города. В Турове насильно отобрали церкви с имуществами и православного владыку (т. е. грека Авраамия Стагонского) выгнали из города. В Пинске священников-неунитов забивали в бочки и мучили. В Орше, Могилеве, Мстиславле и разных других городах церкви запечатывали и не дозволяли молиться Богу даже в шалашах. В Ковне церковь разграбили и церковные земли отобрали. Монастыри Трокский, Лаврашевский, Гродненский и другие до крайности опустошены. В Бельске состоялся такой декрет: если кто из мещан не пойдет за процессиею из церкви в костел, то будет казнен смертию. В Мятзеле люди греческой веры были насильно принуждаемы к унии тамошним старостою и осуждены, подобно арианам, на изгнание из города... На все это есть верные доказательства, хотя и не все в точности расследовано на месте. Что же касается нашего Виленского братства, то все причиненные ему обиды и притеснения мы можем перечислить по порядку и подтвердить выписями из книг трибунальских, земских и гродских». После этого первое заседание комиссии окончилось.
На следующий день, когда открылось второе заседание комиссии, православным предоставлено было подтвердить документами свои права, нарушенные униатами. И православные представили целый ряд документов, которые нарочно привезли с собою из Вильны и Киева и которые свидетельствовали, что Русские митрополиты в Литве и Польше, а с ними и их епископы, и все духовенство, и вся паства – русский народ постоянно находились под властию Константинопольского патриарха, что этим-то Русским митрополитам, епископам, всему духовенству и народу жаловались и подтверждались королями все церковные права – на архиерейские кафедры и имения, на церкви и монастыри с их имениями, вообще на свободу вероисповедания и что, следовательно, униаты поступили и поступают противозаконно, отняв у православных русских архиерейские кафедры и имения, отнимая церкви и монастыри, возбраняя православным свободу богослужения и принуждая их к принятию унии. Первым документом, какой представили православные комиссии, было подлинное, на пергамене писанное деяние Виленского Собора 1510 г. за подписями и печатями митрополита Иосифа Солтана и других владык и духовных лиц, дотоле хранившееся в Киево-Печерской лавре. Из деяния прочитаны были те места, которые показывали, что митрополит и все духовенство находились тогда под властию Константинопольского патриарха. Затем представлены и читаны были грамота короля Сигизмунда I, которою он в 1511 г. подтвердил митрополиту Иосифу Солтану, и епископам, и всему духовенству и людям греческого закона все духовные права, какие имели они от начала своей веры и какие подтверждаемы были им великим князем Витовтом и королями Казимиром и Александром, а также грамота того же короля, которою он извещал, что утверждает на митрополии преемника Иосифа Солтана новоизбранного митрополита Иосифа (III), посвященного отцом патриархом Константинопольским. Читаны были грамоты короля Сигизмунда Августа, что он посылал в 1557 г. своего дворянина к Константинопольскому патриарху за благословением и сакрою для нового митрополита Сильвестра Белькевича, а в 1567 г. посылал самого избранного митрополита Иону, епископа Туровского, для посвящения к тому же патриарху, равно как конституции 1569 и 1573 г., состоявшиеся при том же короле и обеспечившие людям греческого закона полную свободу вероисповедания. Читаны были грамоты Стефана Батория 1585 г., которыми он подтверждал русскому духовенству и людям греческой веры все духовные права, утвержденные прежде грамотами королей Казимира, Александра и Сигизмунда I, и запрещал принуждать русских к принятию нового календаря, пока не дозволит им того Константинопольский патриарх, несшись с папою. Читаны были грамоты короля Сигизмунда III, данные им в 1589 г. митрополиту Онисифору, патриарху Константинопольскому Иеремии и виленскому братству Святой Троицы: в первой грамоте король объявлял, что считает своим долгом сохранять неприкосновенными права и русского духовенства, как римско-католического; во второй предоставлял патриарху в своих владениях совершать беспрепятственно все дела, свойственные его власти, над всеми духовными и мирянами греческой веры; в третьей грамоте утверждал как братство Святой Троицы, уже благословенное Константинопольским патриархом Иеремиею, так и все сделанные в братстве патриархом распоряжения... и пр. и пр. Вообще православные на основании документов представили до 23 доказательств в защиту своих прав, попираемых униатами, и ясностию этих доказательств, дотоле малоизвестных или вовсе не известных членам комиссии, привели их в изумление. Тогда приглашены были давать ответ униаты, и на этот раз держал речь уже не сам митрополит Велямин Рутский, а его коадъютор епископ Пинский Paфаил Корсак. Он сказал: что Русь бывала под властию патриарха, мы не отвергаем, но чтобы Русь не имела права подчиниться папе, на это мы не только несогласны, но утверждаем совершенно противное. И в доказательство своих слов продолжал: Русь с самого Крещения своего, по свидетельству Барония, находилась в послушании Римскому первосвященнику. Ольга крестилась по грамоте, принесенной ей из Рима. Владимир принял крещение от патриарха Николая Фрига, бывшего в послушании папе. При Витовте, как видно из Статута Гербурта, на должности (ad ordines) избирались только лица католической веры и послушные Римской Церкви, т. е. униаты. Король Владислав тотчас после Флорентийского Собора, на котором Русь приняла унию с Римом, дал своею грамотою и русскому духовенству за принятие унии одинаковые права с духовенством римским. Митрополит Киевский Иосиф спрашивал патриарха Нифонта о Флорентийском Соборе и получил разрешение принимать этот Собор. Митрополит Мисаил был униат, как свидетельствует послание его к папе... и пр. Тут окончилось второе заседание комиссии.
В третье, четвертое и пятое заседания православные подробно опровергали доказательства, представленные Корсаком. Привели ряд свидетельств из Барония, Длугоша, Кромера, Стрыйковского, Бельского, что русские приняли веру из Греции, а не из Рима, что Ольга крестилась в Константинополе, что Владимир прямо отверг проповедников латинских и что тогдашние патриархи Цареграда не находились в единении с папою. Согласились, что не только при Витовте, но и после него по силе известного Городельского постановления 1413 г. на высшие должности в Литве и Польше допускались только лица католической веры, послушные Римской Церкви, но заметили, что там разумелись собственно католики, а вовсе не разумелись униаты, которых тогда и не было, и в объяснение этого прочитали две сеймовые конституции 1563 и 1568 г., которыми при Сигизмунде Августе было отменено то Городельское постановление. На прочие доказательства Корсака православные отвечали: король Владислав действительно пожаловал русскому духовенству грамоту после Флорентийского Собора в полной уверенности, что теперь, когда митрополит Русский Исидор принял унию, примет ее и все русское духовенство с своею паствою, но унии в Русской Церкви не приняли, и Исидор должен был бежать из России. Переписка митрополита Иосифа с патриархом Нифонтом не только не свидетельствует о существовании тогда унии в Литве, но показывает противное. Нифонт начинает свое ответное послание словами: «Ты извещаешь, что епископы Римской Церкви для вас несносны и принуждают вас к Флорентийской унии», – значит, унии между русскими вовсе тогда не было. Далее хотя и советует митрополиту иметь с римскими епископами дружеское общение, но заповедует бдительно сохранять веру отеческую и все постановления Восточной Церкви. Равным образом и в «епистолии» митрополита Мисаила к папе Сиксту IV, если даже признать ее неподложною, русские прямо жаловались папе, что латинское духовенство их притесняет, принуждает к перемене веры, даже перекрещивает, чего не могло бы быть, если бы русские держались тогда унии. Продолжая свои обличения против униатов, православные приводили еще несколько документов, которые объясняли не в пользу унии, каковы: две первые грамоты Сигизмунда III владыкам, изъявившим желание принять унию; протестация русских послов против унии на варшавском сейме 1596 г.; исповедание веры, какое произнесли в Риме Потей и Терлецкий и в котором они совершенно отреклись от православной веры и всецело приняли веру латинскую.
Очевидно было, что комиссия благосклонно относилась к православным, давала им высказывать все, что только они желали сказать в свою защиту, и терпеливо выслушивала все их продолжительные чтения документов и объяснения. При всем том она сделала для православных весьма немного, встретив резкое сопротивление со стороны униатов, нашедших себе сильных покровителей в латинском духовенстве. Комиссия могла составить только следующий проект соглашения между униатами и православными: а) в Киеве кафедральная церковь с имениями и Выдубицким монастырем должна оставаться за униатским митрополитом, а в прочих церквах киевских, брацлавских, галицких, львовских и жидичинских, состоящих во власти неунитов, предоставляется им свободное богослужение; б) полученную князем Тышкевичем привилегию (грамоту) на монастырь святого Михаила в Киеве отменить, а нынешнего владельца того монастыря (разумеется Исаия Копинский) оставить в покое; в) в Могилеве утвердить за неунитами четыре церкви, а в Орше две; г) дозволить неунитам окончить начатую ими каменную церковь Святого Духа (в Вильне) и возбужденный против нее судебный процесс прекратить; д) Львовское епископство с уневскою архимандриею предоставить неунитам; е) за ними же обеспечить архимандрию киево-печерскую и жидичинскую; ж) утвердить за братствами свободное управление их школами, семинариями и гошпиталями, а мещан-неунитов по городам допустить до всяких магистрацких должностей... и пр. Этот проект был скреплен подписями и печатями королевича Владислава, который назывался уже тогда королем шведским, и униатского митрополита Рутского, занесен в акты конвокационного сейма и для объявления как униатам, так и православным разослан в копиях на сеймики.
Проект не удовлетворил ни православных, ни униатов. Петр Могила разослал из Варшавы письма во все русские воеводства, чтобы никто не соглашался на изложенные в проекте условия, приглашал православных съезжаться на следующий избирательный сейм, назначенный на 27 сентября, в возможно большем количестве, чтобы требовать себе полного удовлетворения, и для успешнейшего достижения этой цели советовал делать денежные складчины. Дворяне воеводства Волынского на своем провинциальном сейме в Луцке обязались все явиться лично на избирательный сейм в Варшаву и не приступать к избранию нового короля, пока не будут возвращены православным все архиерейские кафедры и имения, отнятые униатами, и восстановлены все древние права православной Церкви и пока не будет решено, чтобы избранный король утвердил своею присягою эти права и чтобы свобода вероисповедания для всех и везде была обеспечена в кодексе законов. Казаки также дали инструкцию своим послам домогаться на избирательном сейме полного восстановления прав православной веры. Виленское Свято-Духовское братство напечатало в своей типографии новую книгу – «Дополнение к Синопсису, или Подробнейшее объяснение краткого описания прав и привилегий, данных русскому народу, находящемуся под властию Константинопольского патриарха». Братство обстоятельно изложило в этой книге, как происходили состязания между православными и униатами пред комиссиею на конвокационном сейме, посвятило эту книгу всем сенаторам и послам, имевшим собраться на избирательный сейм, и просило их прочитать книгу со вниманием и возвратить законные права обиженным, т. е. православным. Не дремали и униаты с своими покровителями. Папский нунций в Польше и митрополит Рутский немедленно отправили проект соглашения в Рим и оттуда получили ответ, что папа вместе с Конгрегациею распространения веры нашел этот проект противным канонам и декретам папским, равно как интересам унии и Римского Костела. Виленское униатское братство Святой Троицы поспешило издать в защиту унии почти разом две книги. Первая вышла из типографии 1 сентября под заглавием «Св. уния Церкви Восточной и Западной, существовавшая в Русском крае со времени его Крещения и наделенная правами и привилегиями от королей Литвы и Польши». Вторая вышла 1 октября под заглавием «Права и привилегии, данные королями Польши и Литвы обывателям греческой веры, находящимся в унии с Церковию Римскою». Обе книги направлены были против книг, изданных православным Свято-Духовским братством: первая – против «Синопсиса», а вторая – против «Синопсиса» и «Дополнения к Синопсису». В той и другой своей книге униатское братство старалось доказать, что уния постоянно существовала в Западнорусском крае и что ей-то и ее последователям давали короли права и привилегии, а не русским схизматикам. Впрочем, обе эти униатские книги несколько опоздали и едва ли могли оказать значительное влияние на ход дела. К 27 сентября собрался в Варшаве избирательный сейм. Православные явились на него будто бы целыми тысячами, говоря, что каждый шляхтич имеет право участвовать в избрании короля, и привлекли на свою сторону множество и других диссидентов. Лишь только сейм открылся, как в обеих «избах», или палатах, сенаторской и посольской, поднялись резкие голоса за православных и сами православные решительно объявили, что не приступят к избранию короля, пока не будут возвращены им все права, отнятые униатами. Особенно сильны были волнения в избе посольской, где вместе с послами находились и собравшиеся на сейм дворяне. Все из этой избы с шумом отправились к избе сенаторской и требовали здесь немедленно удовлетворить желания православных. И только с большим трудом удалось некоторым духовным сенаторам и Льву Сапеге убедить взволнованных послов и шляхту, чтобы они возвратились в посольскую избу и вели дело законным порядком. Вновь начались в этой избе жаркие споры, продолжавшиеся три дня, и не привели ни к чему. Тогда решились образовать комиссию, назначив в нее членов из среды сенаторов и из среды послов, но и комиссия, за разногласием членов, не могла ничего сделать. Наконец, предоставили самому королевичу Владиславу избрать себе советников по своему усмотрению и вместе с ними покончить спорный вопрос. Владислав избрал в члены своего совета и из католиков, но более из православных и протестантов (в том числе Христофора Радзивилла).
Совет под председательством королевича выслушал заявления обеих сторон, униатской и православной, и составил «Статьи для успокоенья народа русского греческой религии, живущего в царстве Польском и вел. княжестве Литовском». В этих «Статьях» было постановлено:
1) Всем унитам и неунитам (т. е. православным) предоставляется иметь свободное отправление своего богослужения и совершение святых таинств, чинить свои церкви и строить новые с дозволения короля, также заводить богадельни, семинарии, школы, типографии, и неунитам открывается свободный доступ до городских должностей во всех городах и местечках государства. Все церковные братства, какие доселе были у неунитов и какие впоследствии будут учреждены ими, имеют оставаться в их спокойном и беспрепятственном владении.
2) Митрополит Киевский униатский и его преемники сохраняют право и власть над всею Русью, принявшею унию, и вотчины митрополии с Выдубицким монастырем должны оставаться за униатским митрополитом; только те из них, которые в Киевском воеводстве принадлежат святой Софии, по смерти нынешнего митрополита должны быть возвращены церкви святой Софии или будут отданы по усмотрению короля и Речи Посполитой. Самая же церковь святой Софии киевская с крестьянами, живущими на пляцах вокруг нее, должна оставаться за митрополитом неунитским, посвященным от Константинопольского патриарха. Этот митрополит по давним правам и обычаям должен быть избираем всегда при посредстве русского дворянства духовенством и обывателями греческой веры, не находящимися в унии, и получать привилегию (грамоту) от короля. Пустынный монастырь под Гродною со всеми его имениями должен быть отдан неунитам, чтобы в нем могла быть резиденция или самого Киевского митрополита, не состоящего в унии, или его коадъютора для управления неунитскими церквами и духовенством в великом княжестве Литовском.
3) Точно так же неуниты имеют избирать себе четырех епископов: Львовского, Луцкого, Перемышльского и Мстиславского. Перемышльская епископия, как и Львовская, со всеми ее имениями должна навсегда принадлежать неунитам; впрочем, до смерти теперешнего униатского епископа Афанасия Крупецкого или до перемещения его на другую епархию имения должны оставаться за ним и только потом перейдут в полное владение неунитского архиерея. Этот последний архиерей имеет быть избран местными обывателями и получить привилегию от будущего короля на коронационном сейме с полною властию над всеми неунитами; для резиденции ему теперь же даются три монастыря: Спасский, святого Онуфрия и так называемый Смольница, а на содержание этого неунитского епископа, пока Крупецкий будет владеть тамошним владычеством, будущий король назначит по две тысячи злотых ежегодно. Луцкое епископство с кафедрою и со всеми имениями должно быть передано теперешним Луцким владыкою Почаповским владыке-неуниту, избранному обитателями волынскими, неунитами, и передано тотчас, как только последний получит привилегию от короля на коронационном сейме. После того Почаповский, сохраняя титул епископа Луцкого, переселится в Жидичинский монастырь и будет владеть им и его вотчинами до своего перемещения или смерти; преемник же его, униатский епископ, уже не будет называться Луцким. В великом княжестве Литовском должен быть епископ Мстиславский, избранный тамошними жителями-неунитами, привилегию от короля он получит на коронационном сейме, будет называться Мстиславским, Оршанским и Могилевским, а кафедру свою иметь в Могилеве, в Спасском монастыре. Жалованья этому епископу будет назначено по две тысячи злотых ежегодно, так как все имения, принадлежащие владычеству Витебскому и Мстиславскому, которыми ныне владеет архиепископ Полоцкий Селява, должны оставаться при нем и его преемниках, униатских архиепископах Полоцких. Вообще кафедры и их имения, которые остаются за униатами, и имеют быть раздаваемы только униатам, и церковные имения их никаким способом не будут отчуждаемы.
4) Архимандрия печерская со всеми ее имениями, монастырь Златоверхо-Михайловский и все другие монастыри и церкви киевские и к Киеву относящиеся, кроме Выдубицкого, должны оставаться за неунитами. Братству виленскому, названному Свято-Троицким, состоящему не в унии при церкви Святого Духа, дозволяется окончить начатую им каменную церковь, но только по подобию других церквей и костелов, а не в виде крепости, и тому же братству взамен церкви Святой Троицы, остающейся за униатским тамошним братством, имеют быть даны в Вильне три церкви: Воскресения Христова, святого Иоанна и святого Юрия на предместье. А так как теперь невозможно указать все монастыри и церкви, которые имеют быть отданы неунитам по всей Литве и Польше, потому что для этого потребовалась бы точная ведомость об относительном количестве унитов и неунитов в каждом поселении, то на коронационном сейме будет назначена королем комиссия из двух лиц католической веры и двух греческой неунитской, которые немедленно объедут все города, местечки и села и применительно к пропорции унитов и неунигов в каждом месте распределят между ними церкви безапелляционно. Впрочем, ныне же назначаются неунитам для отправления богослужения: в Мстиславле две церкви. Святой Троицы и Святого Спаса; в Могилеве кроме Спасского монастыря, назначенного для кафедры неунитского владыки, четыре церкви. Успенская, Троицкая, Воскресенская и Вознесенская; в Орше две, Ильинская и Воскресенская; в Диене одна, Воскресенская, новопостроенная; в Полоцке также одна, которая будет указана упомянутыми комиссарами.
5) Обеим сторонам объявляется, что каждому, кто не захочет быть в унии, вольно будет переходить из униатской епархии в епархию епископа-неунита, равно и каждому, кто пожелает быть в унии, вольно будет переходить из неуниатской епархии в епархию униатского владыки, например из Мстиславской епархии к Полоцкому униатскому архиепископу, а из епархии Полоцкой к Мстиславскому владыке-неуниту. И этот переход во всех епархиях должен совершаться беспрепятственно с той и другой стороны.
6) Обе стороны должны жить в мире и покое, не наступая одна на другую; состязания, которые имели между собою, прекратить и потом никаких сочинений, которыми обыкли оскорблять друг друга, не выдавать; напротив, всячески поддерживать взаимное согласие и единение. Все процессы виленского Свято-Духовского братства, и Минского, и вообще всех городов и местечек, братств и церквей из-за исповедания веры, все баниции, декреты, указы, секвестры, аресты, касающиеся людей всякого звания и состояния, действительно (de facto) уничтожаютcя.
Эти «Статьи», составленные на избирательном сейме, при депутатах от сената и от кола рыцарского, королевич Владислав, король шведский, утвердил своею подписью и печатью 1 ноября 1632 г. и приказал немедленно записать в актовые книги города Варшавы. Примас королевства архиепископ Гнезненский Ян Венжик от имени латинского духовенства и митрополит Рутский от имени униатского протестовали, а униатские владыки послали (8 ноября) свой протест и к папе, но ничто не могло поколебать воли королевича. Ему необходимо было сделать уступки православным, потому что без этого они не соглашались приступать к избранию короля, а между тем прошло уже более месяца, как состоялся избирательный сейм. Когда же Владислав подписал означенные «Статьи» для успокоения русского народа греческой веры, тогда действительно началось избрание, и 13 ноября Владислав был избран в короля Польши и великого княжества Литовского. Произнося вслед за тем в церкви святого Иоанна торжественную присягу исполнять все так называвшиеся pacta conventa, новый король клялся, в частности, исполнить и означенные «Статьи», сказав: «А что касается людей греческой веры, разрозненных между собою, то мы непременно обязуемся успокоить их на основании „Статей“, данных нами на теперешнем избирательном сейме по воле Речи Посполитой, при депутатах того и другого учреждения (т. е. сената и посольского кола)».
Так совершился государственный акт величайшей важности для православных в Литве и Польше. Этим актом возвращены православным те права, какими они пользовались до унии, хотя возвращены и не во всей обширности, вновь дарована полная свобода вероисповедания и восстановлена православная Западнорусская митрополия. Около 25 лет от начала унии православные вовсе не имели у себя митрополита и епископов, кроме двух и, наконец, одного, и польское правительство старалось навязать им униатского митрополита и епископов, которых одних признавало законными. Потом около 12 лет православные имели уже у себя своего митрополита и епископов, поставленных Иерусалимским патриархом Феофаном. Но польское правительство не признавало их, называло их лжемитрополитом и лжеепископами и по-прежнему усиливалось подчинить православных власти униатского митрополита и епископов. Теперь сам польский король своим письменным актом и присягою даровал православным право иметь своего митрополита и четырех епископов. И этот акт, хотя встречал постоянное сопротивление со стороны униатов и латинян, не был уже отменен никогда во всей целости; напротив, не раз подтверждался и впоследствии королями и сеймами. Но с другой стороны, этим же актом навсегда прекращалась прежняя высшая иерархия, которую дал православным патриарх Феофан. Польское правительство, оставаясь верным себе, как прежде не признавало этой иерархии, так и теперь не хотело признать. У православных были налицо митрополит и четыре епископа, ровно столько, сколько назначено для православных епархий, – и, однако ж, об этих митрополите и епископах в «Статьях» короля Владислава даже не упомянуто и никто из этих иерархов не утвержден на какой-либо кафедре; напротив, православным предоставлено вновь избрать себе митрополита и епископов. И они, как увидим, действительно избрали двух кандидатов на митрополию и представили на утверждение короля, хотя был у них митрополит Исаия Копинский; избрали кандидата на кафедру Луцкую, хотя был у них епископ Луцкий Исаакий Борискович; избрали кандидатов на кафедры Перемышльскую и вновь учрежденную Мстиславскую, хотя у них были еще два епископа – Холмский Паисий Ипполитович и Пинский, или Туровский, Авраамий Стагонский, которые всего естественнее могли бы быть перемещены на эти кафедры, так как прежние их кафедры утверждены теперь за униатами. Остался только на своей кафедре один епископ Львовский, Иеремия Тиссаровский, и на его место православные не избрали теперь нового кандидата, потому, конечно, что Иеремия получил посвящение не от патриарха Феофана, а прежде и имел утвердительную грамоту от короля Сигизмунда III. Нельзя же допустить, что православные вдруг, сами собою вздумали отречься от своего прежнего митрополита и всех епископов, поставленных Иерусалимским патриархом, если бы не были принуждены к тому непреклонностию короля признать и утвердить этих святителей. Напрасно подозревали Петра Могилу, будто он злоупотребил доверием митрополита Исаии, пославшего его от себя на сеймы, конвокационный и избирательный, и своими происками добыл себе грамоту на митрополию, устранив от нее Исаию: никакие происки тут были не нужны, дело обошлось и без них. Да и по проискам Могилы мог бы устранен быть от должности один только митрополит, а почему же вместе с ним устранены и все епископы Феофанова посвящения? Они находились к Могиле в добрых отношениях и, как увидим, все трое участвовали в его посвящении в сан митрополита – знак, что они не считали его виновником своего устранения. Все они, как и Исаия, с самого посвящения своего не были признаваемы и не имели утверждения от польского короля, а если бы имели, то новый король не мог бы устранить их, как не устранил Тиссаровского и как прежде Сигизмунд III не мог устранить Гедеона Балабана и Михаила Копыстенского, потому что грамоты от королей давались каждому епископу до его живота. После этого митрополиту Исаии и владыкам, устраненным от епархий и епархиальных дел, оставалось одно – жить на покое в каких-либо обителях.
<< Назад Вперёд>>
