Окончилось второе двадцатипятилетие церковной унии и борьбы с нею православия в Западнорусском крае. Это двадцатипятилетие было для православных благоприятнее предшествовавшего. Теперь они имели у себя полную высшую иерархию – митрополита и несколько епископов, тогда как прежде у них было только два епископа, а под конец оставался один. Правда, в первые двенадцать лет перемены к лучшему почти не замечалось. Польское правительство не хотело признать ни митрополита, ни епископов православных, напротив, считало их самозванцами и вначале даже изменниками и воздвигло на них сильное гонение, так что епископы не могли пребывать в своих епархиях, а должны были скрываться. Гонения, простиравшиеся не на одних иерархов, но и на всех православных, отличались прежнею несправедливостию и жестокостию, потому что в Польше все еще царствовал прежний король – иезуит Сигизмунд III и во главе унии стоял прежний митрополит – фанатик Велямин Рутский. При всем том перемена к лучшему в положении православных, несомненно, уже существовала: на защиту православия в крае выступили казаки. Если в Вильне, Полоцке и других местах правительство по-прежнему угнетало православных, то в Киеве, вокруг Киева и вообще в Малороссии, где находились казаки, этого уже не могло быть. В Киеве митрополит Иов Борецкий спокойно занимал свою кафедру и совершал свое архипастырское служение. Он созывал Соборы, рассылал свои послания ко всей своей пастве, имел свои капитулы в Киеве и даже в Слуцке, поставлял своих наместников – протопопов для наблюдения за приходскими церквами и своих уполномоченных – протов для надзора за монастырями. Православные дворяне беспрепятственно основывали и поддерживали монастыри в своих имениях. Не раз и сеймы делали православным уступки, хотя незначительные. Сам даже Сигизмунд III нашелся почему-то вынужденным утвердить своею грамотою Киевское православное братство, хотя не вдруг, а спустя почти пятнадцать лет со времени его основания.
С кончиною Сигизмунда судьба православных осязательно улучшилась. Новый король, Владислав, при самой коронации своей хотел совершенно уравнять православных с униатами, предоставив одинаковую свободу тому и другому исповеданию, дал православным митрополита и четырех епископов, назначил им епархии, указал содержание, признал и подтвердил права православных братств и монастырей, дозволил православным основывать новые братства, церкви, монастыри, заводить училища и типографии, определил, какие из прежних церквей и монастырей должны быть возвращены православным и какие остаться за униатами, и назначил для того особых комиссаров. И хотя вскоре за тем под давлением от латинян несколько отступил от своих первоначальных решений и склонился на сторону униатов, хотя униаты, где только находили возможным, сопротивлялись королевской воле при отобрании у них церквей и монастырей для православных и всячески притесняли последних, особенно в тех епархиях, где у православных не было своих епископов, но права, данные православным, уже не отменялись ни королем, ни сеймами, права эти православные смело отстаивали против своих врагов и употребляли в свою пользу, особенно в тех епархиях, где имели своих иерархов.
Нельзя отрицать, что уния продолжала распространяться и в настоящее двадцатипятилетие своего существования в Западнорусском крае. Распространению ее, как и прежде, преимущественно содействовали гонения, которым подвергались православные священники и миряне за свою веру, отнятие у них церквей и запрещение строить новые церкви, отнятие гражданских прав, а с другой стороны – измена православию дворян-помещиков, которые, переходя один за другим в унию, а чаще прямо в латинство, запрещали и своим крестьянам оставаться в православии и приказывали им переходить в унию, обращали в своих имениях все православные Церкви в униатские и прогоняли православных священников. Один Рутский, если верить униатскому свидетельству, обратил к унии до трех миллионов православных. Но обращения эти, как вынужденные, были большею частию притворные. И вот едва только Владислав, объявив православным свободу исповедания, послал своих комиссаров в разные города и местечки для возвращения некоторых церквей, отнятых униатами, православным, последних везде обнаруживалось множество, а в некоторых местах даже несравненно более, чем униатов, хотя до того времени все церкви в этих местах считались униатскими, как будто там жили одни униаты. С воцарением Владислава, когда православные ограждены были в своих правах, распространение унии должно было уменьшиться, если не совершенно прекратилось, и для православных дворян снова открылся теперь доступ к самым высшим местам на государственной службе. В 1624 г. митрополит Велямин Рутский в своем донесении в Рим хвалился тем, что из числа униатов есть уже три сенатора, именно один воевода и два кастеляна, из схизматиков же (православных) нет более ни одного сенатора. А к концу 1646 г., как видно из духовного завещания Петра Могилы, православные имели из среды своей по крайней мере трех сенаторов, или сановников, которые по самой должности своей могли быть сенаторами: воеводу минского – князя Александра Огинского, кастеляна киевского – Адама Киселя и кастеляна новогродского – Богдана Стеткевича, не упоминаем о других православных дворянах, занимавших также высокие должности на службе и поименованных в том же завещании.
Неблагоприятные отзывы находим у известного Кассиана Саковича о православных церквах и духовенстве, особенно сельских. Церквей у православных было много, но все эти церкви были до крайности бедны и запущены. А духовенство сельское находилось в совершенном невежестве и полной зависимости от местных владельцев. Попы дорого платили за места панам, вносили им ежегодные оброки, отбывают на них и другие повинности. «Кого послать, – писал Сакович, – в далекий путь с подводою? Попа. С кого сорвать большую взятку за самую малую вину? С попа, и пр. А попы до того уже привыкли к своему тяжкому положению, что оно и не кажется им тяжелым. Иной священник и не весть какие притеснения переносит от пана, только бы быть свободным от унии, а за все прочее не стоит». Но Петр Могила или автор «Лифоса», опровергавший книгу Саковича, отвечал ему, что не одни православные церкви и духовенство находятся в таком горестном положении, но и униатские, что те же самые притеснения терпят от панов и униатские попы и что за это укорять православных несправедливо. На такое тяжкое положение униатского духовенства жаловался в 1624 г. и сам Рутский с своими епископами.
Что же касается до монастырей, то состояние их у православных было гораздо лучше, чем у униатов. Автор «Лифоса», продолжая свои опровержения против Саковича относительно православных церквей, говорил ему: «Вместо того чтобы порицать православных, посмотри лучше на свою братию, униатов, что они делают с монастырями и церквами, которые наделены были имениями. Мало ли было фундушей у славного монастыря в Литве Супрасльского А теперь до чего он доведен униатами? Там было, когда он находился во владении православных, до ста или по меньшей мере до осьмидесяти человек братии при архимандрите кроме певчих, а ныне живет едва несколько монахов. И что еще хуже, там светский господин владеет церковным имуществом и селами, которыми прежде управлял архимандрит, и чрез своего слугу выдает монахам какое хочет жалованье, а все доходы с нескольких десятков сел обращает на свой пожиток, и униаты нимало о том не заботятся. Спроси только в том монастыре: где те древние иконы, которые со всех сторон обиты были серебряными позлащенными досками? И узнаешь, что униаты употребили их на свои прихоти, а в церкви, вместо серебряных поставили иконы полотняные итальянские. Хорошо меняются с Богом: за позлащенное серебро дают Ему полотно малеванное. Посмотри на монастырь Лавришевский, который с давних времен богато наделен был имениями и где под нашим управлением жило несколько десятков иноков и каждый день славилось имя Божие. Ныне он стоит пустой: в нем не живет ни одного человека. Посмотри на монастырь Новогродский, к которому отчислили села и имения лавришевские, – несомненно, там не найдешь больше четырех или пяти иноков, а в церкви этого монастыря, которая есть кафедральная митрополичья, увидишь бумажные иконы. Посмотри на монастырь Черейский, где под нашим управлением обитало несколько десятков иноков, а теперь едва ли найдешь там десяток. Посмотри на монастырь, названный Лещ (Лещинский) – там увидишь едва одного монаха, а иногда и одного не бывает. Посмотри на монастыри Онуфриевский и Пустынский – увидишь, что, где прежде жило несколько десятков православных иноков, там живет ныне особняком один Корсак. А сколько у тех двух монастырей крестьян? Опускаю иные, меньшие монастыри в Литве, которые вашею униею до основания ниспровергнуты. Пойди еще на Волынь и спроси, что деется в старожитном Жидичинском монастыре, много ли живет там иноков, что там за чин. Посмотри на старожитный монастырь Дорогобужский – не одного ли только архимандрита с послушником увидишь ты там? И скажи, что за богослужение отправляется теперь там, где прежде, при нашем управлении, бывало по крайней мере до двадцати иноков с архимандритом. Посмотри и на мирские церкви, из которых иные наделены были богатым имуществом, а иные скудным – до чего доведены они под управлением ваших униатов? Пойди только в Вильну и спроси: кто теперь живет на том месте, где построена была церковь св. Параскевы мученицы? Тебе укажут, что там стоит теперь корчма и дом позорный. Пойди в Минск и спроси: на каком месте стоит мечеть татарская? Ты узнаешь, что на том месте, где прежде была церковь во имя Рождества Господа нашего Иисуса Христа... Так-то униатская ревность о благочестии умножает славу Божию на Руси! Взгляни ж теперь здравыми, беспристрастными очами на наши убогие православные монастыри, не имеющие фундушей, утесняемые различными бедствиями и нуждою. Посмотри в земле Киевской (не упоминаю о монастырях, имеющих фундуши) на монастырь Межигорский – там более полутораста иноков живет в общине, питаясь трудами рук своих, по примеру великого Антония пустынножителя. Посмотри за Днепр, и там увидишь монастыри Мгарский и Густынский (о меньших монастырях не упоминаю), в которых братия благочестно проводят жизнь свою в общине и в тесноте. Посмотри на монастырь Тригорский, также общежительный, и там найдешь до семидесяти иноков, пребывающих в великом смирении и тесноте. Иди на Покутье, в Скит (т. е. Скитский монастырь): там найдешь до двухсот ангелов во плоти, живущих вместе и подражающих житию древних пустынников. Посмотри на монастырь Креховский под Львовом, и там увидишь, как и в Скиту, несколько десятков иноков, благочестиво живущих без всяких фундушей. Посмотри еще на Белую Русь: там, под Оршею, в Кутеинском монастыре, найдешь до двухсот братий, точно так же подражающих в теле житию ангельскому. То же увидишь и в монастыре Бойницком, не упоминаю о многих других. Посмотри еще и на православные братства: Виленское, Киевское, Луцкое и многие другие в Короне и в Литве – как они по благодати Божией процветают в строгом благочестии! И согласись волею или неволею, что, как было во времена апостольские, среди бедствий и всяких притеснений, и во времена гонения, так деется ныне и у нас, православных русских: сила Божия в немощах совершается». Надобно заметить, что почти все униатские монастыри перешли уже один за другим из-под власти своих епархиальных архиереев под власть базилиан – монашеского ордена, учрежденного Рутским в 1617 г., и управлялись своим особым начальником – протоархимандритом, который вместе с его советниками избираем был на съездах, или конгрегациях, настоятелями и другими представителями монастырей. Рутский настойчиво преследовал свою цель – превратить все униатские монастыри в базилианские. При нем кроме первой конгрегации, бывшей в 1617 г., происходили еще шесть базилианских конгрегаций в разных местах как для избрания протоархимандритов, так и для решения других дел ордена. А под конец жизни Рутского числилось уже до тридцати базилианских монастырей. Но и базилиане, захватывая в свои руки монастыри, вовсе не заботились о поддержании их, а старались только извлекать из них собственные выгоды, потому что монастыри – Супрасльский, Лавришевский, Новогродский, Черейский, Лещинский, Пустынский, Жидичинский, Дорогобужский, которые, по свидетельству «Лифоса», доведены были до такого разорения, находились все под властию базилиан.
Базилианскому ордену предоставлено было заводить униатские школы, иметь попечение об них и вообще вести дело церковного и мирского образования среди униатов. И базилиане, руководимые Рутским, старались исполнить этот долг свой, но не довольно усердно и малоуспешно. Желая основать униатскую семинарию, Рутский просил в 1620 г. римскую Конгрегацию распространения веры отпустить чрез папского нунция в Польше назначенные для того конгрегациею 1000 талеров и присовокуплял, что для заведения семинарии имеется уже несколько тысяч. Но этих денег было, вероятно, еще недостаточно, и на Кобринском Соборе, созванном Рутским в 1626 г., положено было сделать для устройства семинарии сбор как с базилианских монастырей, так и от мирского клира. Сбор, однако ж, мало удался. Чрез два года базилианский протоархимандрит Рафаил Корсак писал от 13 февраля Рутскому: «Собор в Минске я открыл. Священники внесли на семинарию контрибуции 200 злотых, а контрибуция с монастырей наших на семинарию может считаться плохою: здесь только спорят и контрибуции от них можно получить не более 200 злотых да из Вильны 1000. Все остальные монастыри не хотят давать: Бытен 200 злотых, Жировицы 200, Новогрудок 250, Могилев 20, Черея 100, Полоцк 250». И хотя Рутский мало-помалу собрал сумму до 50 тысяч злотых благодаря пожертвованиям от короля Сигизмунда III, от латинских бискупов и униатских владык; хотя устроил было семинарию в Минске и назначил жалованье для двадцати четырех русских учителей в ней, но учить в семинарии было некому. Учители не хотели трудиться, а всяк спешил найти себе другое место, более выгодное и почетное. Может быть, или учительское жалованье было мало, или справедливо известие львовской летописи, что сумма, собранная Рутским на семинарию, была перехвачена в 1630 г. казаками во время войны их с Польшею. Семинария, вероятно, скоро закрылась, ибо в 1641 г. при утверждении папою Антония Селявы в должности униатского митрополита ему вменено было в обязанность вновь завести семинарию в Минске и построить для нее здание. Не успев в столь долгое время основать для себя семинарии, униаты довольствовались только несколькими школами, которые притом были в незавидном положении. «Если скажете, – писал Кассиан Сакович, обращаясь к униатским владыкам, – что вы имеете училища при своих соборных церквах, как-то: в Володимире, Новогродке, Минске и новое в Холме, то я отвечаю на ваши речи, что те училища маленькие, а не большие. В володимирском несколько более десяти учеников; в Новогродке и Минске также не загустело учеников, а холмское училище, как недавно зачалось, так и недолго будет стоять... Что ваши училища? Они ничего не значат не только пред латинскими (иезуитскими), но и пред училищами отца Могилы – киевским и гойским. И если бы только в этих последних не учили еретическим учениям, тогда поистине русские имели бы со временем чем утешиться». Таким образом, по свидетельству даже отъявленного врага православия и православных, училища их были гораздо выше и лучше училищ униатских.
Вскоре после кончины Киевского митрополита Петра Могилы началась значительная перемена в судьбе Киевской митрополии. Открылась ожесточенная борьба гетмана Богдана Хмельницкого с поляками. Совершилось присоединение Малороссии к Великой России. А затем последовало постепенное соединение и Западнорусской православной митрополии с Восточнорусским или Московским, патриархатом.
<< Назад
