Очерки по истории городов России конца XVII — начала XVIII в.

В городах Астраханского края, где стрельцы не имели пашни, их основными занятиями были торговля, ремесло и промыслы. Деятельность стрельцов в этих отраслях городской экономики была активной, разнообразной и широкой. К сожалению, сводных данных о ней нет, но даже отрывочные материалы, которые удалось обнаружить, позволяют составить представление о ее характере и размахе.

Одно из первых мест среди занятий стрельцов, несомненно, следует отвести типичному для Поволжья рыбному промыслу. Ловцы рыбы встречались и среди конных, и среди пеших стрельцов всех городов края, чему способствовали обилие ценной рыбы в волжских протоках и большой спрос на нее в верховых городах. К тому же в XVII в. стрельцы сохраняли привилегии ловить рыбу в отведенных им участках поймы беспошлинно. Под Черным Яром, например, им было отведено 10 верст: 5 вверх и 5 вниз от города по течению Волги⁶⁸.

Данные о стрельцах, занимавшихся рыбным промыслом, встречаются в источниках в течение всего XVII и начала XVIII в. Так, в обыске 1616 г. по делу о злоупотреблениях одного из воевод среди допрашивавшихся стрельцов упоминалась «рыбники». Интересные данные о стрельцах-рыбопромышленниках в XVII в, приводит и И. В. Степанов; он упоминает крупного откупщика, стрельца Г. Е. Соплю, который в 1625—1628 гг. держал на откупе учуг Вешняк. В компанию с ним входили еще 4 стрельца и 2 посадских человека. Откуп был разделен на 3 части. Одна принадлежала Сопле, другая — посадскому Г. Горохову, а третья — остальным. Доходы от эксплуатации учуга делили соответственно доле каждого компаньона⁶⁹.

Документы изучаемого периода позволяют выявить среди стрельцов довольно крупных рыбопромышленников, бравших на откуп участки поймы и имевших рыболовецкие ватаги. Рыбу они продавали свежей, а также вялили ее и коптили, приготовляли икру, вязигу и рыбий клей. Известно, что конный стрелец Б. Панфилов отправлял в 1682 г. рыбу и рыбий клей в верховые города на собственном струге⁷⁰. Помимо учугов, рыбу, по свидетельству Ф. Соймонова, в низовьях Волги ловили «сетьми и самоловами, или крючками из толстой проволоки, прикрепленными к протянутой через реку толстой веревке, таким образом, что когда веревка лежит на дне, то крючки, для привязанных к ним поплавкам, на дно пасть не могут, но беспрестанно вертятся от быстрого воды течения. За сии крючки зацепляются осетры...». Сетями ловили стерлядей и белую рыбицу, а также судаков, лещей, щук, окуней и др. В самом устье Волги и вдоль морского берега применяли неводы — аханы, «кои делаются из толстых веревок». В глубоких местах, между мелями ловили белуг, за которыми «нарочито далеко ходят в море, от 3 до 5 сажен глубиною и ловят кроме белуг еще осетров и севрюг», записал Ф. Соймонов⁷¹.

В местах лова крупные рыбопромышленники имели постоянные оборудованные станы, где находились сарай или навес для разделки рыбы, коптильня, склад для соли и шалаши или землянки для работников. В снаряжение стана входили: парусные лодки со всеми «снастями», завозни, несколько неводов и других орудий лова, топоры, пешни, заступы, котлы для варки клея, бочки и т. п. Работники получали от владельца стана пологи для спанья, тулупы и сапоги-бахилы.

Для оборудования стана требовались известные капиталовложения. Некоторое представление о них дают росписи имущества станов, разграбленных в 1705—1706 гг. едисанскими татарами и калмыками. Из росписи стрельца Ф. И. Дикого, имевшего ватагу из 13 работников в урочище Каменный остров, известно, что осенью 1705 г. татары захватили там 13 пологов, 11 пар бахил, 6 тулупов, 2 котла, 2 топора, 2 заступа, изрубили 2 невода и завозню, разорили навес, оцененные в 45 руб. 89 коп. Но так как часть инвентаря и лодки уцелели и, кроме того, Ф. Дикой тратил деньги еще и на наем работников, то его оборотный капитал, очевидно, приближался к 100 руб. Стрельцы «рыбники» с меньшими капиталами ловили рыбу на нескольких небольших лодках, нанимая до 10 работников. На стане такого рыбника, пушкаря Ипатова, который имел 4 лодки, татары захватили медный котел, 300 уд самоловных и 15 уд белужьих, 3,5 пуда крюков, новый невод-кукан и 100 саженей парусных канатов. Оборудование это оценивалось в 7 руб. 57 коп.⁷².

Стрельцы, владевшие несколькими лодками, брали подряды на поставку рыбы и рыбопродуктов дворцовому ведомству, патриаршему дому и астраханскому митрополиту. Так, конные стрельцы И. Алексеев, С. Емельянов и К. Максимов, имевшие по 2 лодки со снастями, поставляли рыбу дворцовому промышленнику Турчанинову. Артель конного стрельца Р. Дмитриева в одном и том же составе ловила рыбу по подряду на астраханского митрополита, ежегодно возобновляя договор в течение 5 лет. Владельцы одной лодки ловили 1 рыбу сами; или нанимали 1—2 работников. Рыбу они обычно продавали свежей на базарах или прямо из лодок, или сдавали улов учужным промышленникам. Так, терский стрелец С. Федоров, задержанный на взморье, вез 100 белуг, осетров и севрюг на своей лодке в Урустобский учуг. Среди мелких рыбопромышленников встречались и такие, которые не имели снаряжения и были вынуждены покупать его на деньги, полученные у крупных промышленников, у монастырей или казны, отдавая им за это свой улов или обработанную рыбу по сниженным ценам. Стрельцы Ф. Артемьев и И. Алексеев, взяв у дворцового приказчика 10 руб. на покупку невода и других снастей, обязались поставить для дворцового ведомства «кавардаку рыбья з жиром и расхожею белужья и осетровья, сазанового и сомовья и иных по 10 ведер»⁷³.

Весьма широко была распространена среди стрельцов ловля рыбы артелями. Число артельщиков могло быть разным, но чаще всего объединялись лица, владевшие равным числом лодок, входившие в артель с одинаковыми паями. Наиболее распространенными были артели, объединявшие от 4 до 6 лодок, но встречались и более крупные — из 13—15 лодок. Артели складывались как чисто стрелецкие, так и смешанные. Стрелец Д. Назаров, возглавлявший артель из 5 лодок, ловил рыбу в компании с посадскими людьми И. Фоминым и В. Овощниковым, стрелец Н. Филиппов — со стрельцом Н. А. Алексеевым, посадским Г. Копыловым и «Ларивоновской жены Исупова человеком, Епанкою Ивановым». Конный стрелец Р. Дмитриев возглавлял артель, в которую входили 8 стрельцов, 3 посадских человека, 2 «гулящих» человека и 2 приезжих крестьянина. В 1673 г. функционировала артель из конного стрельца, 2 посадских людей, митрополичьего служителя, подьячего и 8 юртовских татар. Образование смешанных артелей свидетельствует о тесных деловых связях, возникавших у стрельцов с представителями разных городских кругов. Артели могли составляться на весь сезон ловли, на несколько недель, а иногда и дней. Пеший стрелец Н. Филиппов, в частности, ловил рыбу в артели с 6 сентября до 20 октября, а «до Семеня дня, он, Микитка, ни с кем не ловил». Кроме ловли рыбы некоторые стрельцы занимались промыслом тюленей, отправляясь бить их в Каспийское море тоже артелями. Подобная артель во главе с пушкарем А. Кирилловым состояла из 9 человек. Они владели стругом и двумя лодками⁷⁴.

Помимо промышленников, многие стрельцы ловили рыбу эпизодически. На Нижней Волге редкий местный житель не имел лодки и хотя бы примитивного рыболовецкого оборудования. Поэтому стрельцы, для которых рыбный промысел не был основным занятием, ловили рыбу для себя, так как свежая, вяленая и копченая рыба была в городах одним из основных продуктов питания.

Учитывая широкое распространение рыбных промыслов, правительство использовало это обстоятельство в своих фискальных целях, разработав целую систему их обложения. До 1704 г. сохраняя за стрельцами право беспошлинного лова рыбы в отведенных им водах, оно облагало их за ловлю во всех других районах поймы так же, как и других рыбопромышленников. Крупные промышленники из приборных людей, чтобы получить наиболее выгодные воды, брали их на откуп, участвуя в организуемых правительством торгах «из наддачи». Суммы денег, которые вносились при откупе, определялись размерами, местоположением и доходностью вод, а также числом претендентов на торгах. В 1672—1673 гг. цена откупов на мелкие учуги и протоки колебалась от 10 до 200 руб. в год. Учуг Вешняк, например, отдавали за 63 руб. 84 коп., учуг Коплюй — за 200 руб. 42 коп., красноярский учуг — за 35 руб. 25 коп., учуги Араты и Ичизан — за 16 руб. 97 коп., Агрыжанские протоки — за 10 руб. 15 коп. и т. д.

Основной массе служилых людей откупа были не по средствам и они брали разрешения на лов рыбы «в откупных водах» за оброк. Разрешения эти давали в приказной избе на разные сроки и артелям, и отдельным ловцам, независимо от сословной принадлежности, на равных условиях. В «неоткупных водах» с лиц, ловивших рыбу неводами, связками, бреднями и приволоками, оброк брали с видов снастей: со связки — по 50 коп., с остальных — по 3 коп. с сажени сетей в месяц. Ловцы-одиночки вносили в приказную избу по 1 руб. 50 коп. за сезон и пошлины по 7,5 коп. со связки. Если они ловили рыбу помесячно или понедельно, то платили по 50 коп. со связки, а «на неделю и на полмесяца по розчету против того ж»⁷⁵.

При ловле несколькими лодками выплачивался оброк с числа лодок. В конце XVII в. он равнялся «полуполтине» с лодки в месяц. Таким образом, за сезон в 9 месяцев приходилось платить по 2 руб. 25 коп. с лодки. Для большинства внести такую сумму сразу было трудно, и стрельцы предпочитали «оброчиться» помесячно, возобновляя разрешение в течение всего сезона. О том, насколько тяжел был этот оброк, говорят многочисленные попытки стрелецких артелей обойти закон. Наиболее типичным нарушением установленных правил была регистрация меньшего числа лодок, чем имелось фактически. Так, артель стрельца Г. Дементьева регистрировала в приказной избе, пока не попалась с поличным, 3 из 5 лодок. Пойманные артельщики сразу сказали, что «в вине де их волен великий государь, что они ловили лишними лодками». Артель Н. Филиппова промышляла 5 лодками, а записывала 4. При задержании, оправдываясь, ловцы утверждали, что «пятая де лодка была для проезду в город, возили в ней на продажу рыбу». Некоторые стрелецкие артели вообще пытались «не оброчиться» и ловили рыбу без разрешения, скрываясь в протоках и на островах. Стрелецкой артели из 8 человек во главе с Л. Ласковым удалось ловить рыбу ниже Долгого острова «приволокою безоброчно недели две». Ловили рыбу без разрешения конные стрельцы Г. Стулов, А. Смирнов и др.⁷⁶.

Наиболее крупным и серьезным нарушением правил со стороны стрелецких артелей был промысел «красной рыбы» ниже учугов и откупных вод или прямо на взморье. Лов этот был очень выгоден, так как промышленники перехватывали рыбу до того, как она поднималась к учугам, но на добыче учугов он сказывался отрицательно, а потому строго запрещался. Однако перспектива богатой добычи часто оказывалась сильнее риска, связанного с нарушением закона, и рыболовецкие артели отправлялись в запретные воды, несмотря на грозящее им наказание. Появление артелей ниже учугов вызывало жалобы учужных приказчиков, и для поимки рыбаков посылали стрелецкие наряды. В таких случаях очередные наряды стрельцов были вынуждены задерживать «свою братью». Среди задержанных встречались не только мелкие рыбацкие артели, но и артели дельцов-подрядчиков. Так, в 1673 г. посланные по просьбе дворцового промышленника А. Толмачева стрельцы задержали на взморье 2 артели, ловившие рыбу по подряду на астраханского митрополита. В другой раз стрелецкий отряд задержал артель конных стрельцов, ловивших рыбу для дворцового промышленника Турчанинова, в откупных водах митрополита⁷⁷.

Случаи эти интересны тем, что ярко рисуют психологию стрельцов. В их функции как правительственных агентов входила борьба с браконьерством, но они вовсе не были активными защитниками правительственных интересов. Выполняя свои обязанности в часы службы, в свободное время они руководствовались исключительно собственными деловыми соображениями и действовали совершенно так же, как и рыбопромышленники из посада, а иногда и вместе с ними, как смешанная артель стрельца Р. Дмитриева, задержанная при лове рыбы на взморье.

В начале XVIII в. положение ловцов рыбы значительно ухудшилось. В январе 1704 г., по указу об отписке в казну всех безоброчных рыболовецких угодий и сдаче их на откуп или на оброк, стрельцы потеряли право на беспошлинный лов рыбы. Утрата этой давней привилегии особенно ударила по наименее обеспеченным стрелецким слоям, в бюджете которых беспошлинный лов занимал существенное место. Не менее сильный удар был нанесен введением в том же году «причальных и отвальных пошлин», бравшихся со всех видов судов, включая небольшие лодки. За каждый приезд в город взимали с рыбного струга от 1 до 5 руб., с мелких стружков — по 50 коп., а с рыбных лодок — по гривне, независимо от количества, качества и цены привезенной рыбы. Часто цена рыбы оказывалась ниже суммы пошлин. В жалобах астраханцев отмечалось, что они платили по гривне, даже когда привозили рыбы на 3 копейки⁷⁸.

Значительно возросли и налоги, которые платили крупные рыбопромышленники.

Январский указ 1704 г. предписывал отдавать рыбные угодья как на оброк, так и на откуп, «с торгу из наддачи, людям добрым и пожиточным, и с добрыми поруками, тому кто больше даст». Но к старому правилу добавлялось, что «с наддачи на обротчиков к откупу прикладывать откупных пошлин по 10 денег на рубль; да со всего откупа и с наддачи имать на них печатных пошлин по полуосьми денег с рубля на год, да с челобитья по 8 алтын по 2 деньги с человека». Челобитные разрешалось принимать только на гербовой бумаге по 4 деньги за лист. В случае отсутствия откупщиков правительство обязывало ловить рыбу тех, кто ловил раньше, но отдавать ее «на государя», получая за работу и за снасти из денег, вырученных после продажи этой рыбы. Таким образом, ловцы лишались права свободного распоряжения уловом. За лов без оформления откупа или оброка устанавливался штраф: «За половленную рыбу править в десятеро».

Вслед за январским указом последовали новые распоряжения, усложнявшие порядок оформления откупов. Из них наиболее сильно бил по местным рыбопромышленникам указ от 11 октября 1704 г., вводивший вместо единого оброка с лодки или вида снасти дифференцированный оброк «смотря по водам и по рыбе». Особенно задевало крупных рыбопромышленников запрещение устраивать торги на самые богатые рыбные угодья, если цена откупа достигала 300—600 руб. и выше, не предложив откупа московским откупщикам⁷⁹. К тому же деньги за откуп предписывалось вносить в Ижерскую канцелярию в Москве.

Правительственные мероприятия, а также откупные и оброчные платежи поставили значительную часть рыбопромышленников, особенно мелких, в трудное положение. Оно ухудшалось еще и тем, что сбор новых налогов отдавался на откуп, что открывало простор произволу налоговых откупщиков. О тяжести новых оброков свидетельствует челобитная черноярских стрельцов, писавших, что за воды, в которых они ранее ловили рыбу беспошлинно, им пришлось заплатить оброк в 70 руб.⁸⁰. Однако и после названных мер рыбный промысел остался одним из ведущих видов занятий приборных людей астраханских городов.

Другим широко распространенным среди стрельцов Астраханского края видом деятельности был соляной промысел. Но в отличие от рыбного промысла, которым занимались самые широкие стрелецкие круги, добыча соли была доступна наиболее состоятельным, главным образом конным, стрельцам, которые имели возможность нанять работников и владели стругами, паузками или лодками для перевозки соли с озер. Пеших стрельцов среди солепромышленников было мало. Так, в 17 записях Караузякской соляной пристани, отражающих добычу соли стрельцами в июне—июле 1674 г., конные стрельцы упоминались 14 раз, пушкари — дважды, а пешие стрельцы — один раз⁸¹.

По объему добычи стрельцов-солепромышленников можно разделить на несколько групп. Относительно крупные солепромышленники (конные стрельцы И. Ногаев, О. Долгой, Я. Малафеев, Е. Пахолков, И. Гагара) имели на Караузякской соляной пристани собственные соляные бугры, соль возили стругами или паузками и нанимали для ее добычи от 25 до 60 работников. Менее крупные солепромышленники объединялись в компании, вкладывая в дело установленные ими паи, на которые совместно приобретали паузки для перевозки соли и нанимали работников. У компании конных стрельцов «Лучки Игнатьева с товарыщи» был паузок «мерою по товару 10 сажен 3/4 аршина, поперек во льяле 3 сажени с полуаршином», и 10 работных людей. Компания конных стрельцов «Родьки Сибирска с товарыщи» имела паузок 5X1,5 сажени; пушкарь Л. Федоров «с товарыщи» владели паузком 7X2 сажени. Группа самостоятельных, но мелких солепромышленников имела до 10 работников; соль они возили в лодках. Конный стрелец Г. Федоров имел 2 лодки и 3 работников, а у его однополчанина А. Федорова было 5 работников, И. Исаев нанимал 7 работников⁸².

К сожалению, источники не позволяют выяснить добычу отдельных стрельцов или стрелецких компаний за сезон, так как сохранившиеся единичные таможенные записи Караузякской пристани фиксируют лишь отдельные случаи привоза или увоза соли. Так, в таможенной записи, выданной И. Ногаеву, значится, что он привез на своем стружке в Караузяк с Пшенного озера 3000 пудов соли. Но это не составляло всей его добычи, так как в другой записи за тот же год говорится, что он продал Троице-Сергиеву монастырю 12 069 пудов соли. Но таможенные записи Караузякской пристани все же позволяют получить известное представление о соледобыче стрельцов и сравнить их единичные операции. В частности, из них видно, что крупные солепромышленники привозили за одну поездку от 12 000 до 20 000 пудов. Конный стрелец О. Долгий, например, привез на паузке (16X4 сажени) один раз 18 000 пудов, второй раз 17 000 пудов соли. На другом стрелецком паузке было привезено 12 320 пудов соли. Привозы стрелецких компаний за одну поездку были меньше: компания Л. Игнатьева привезла 6800 пудов, компания Л. Федорова — 3050 пудов, а Р. Сибирского — 1900 пудов. Мелкие солепромышленники, как пеший стрелец Е. Филиппов, привозили в лодке до 300 пудов. По отрывочным записям Караузякской пристани, за 2 летних месяца 1674 г. стрельцы доставили с озер около 55 000 пудов соли. За сезон добыча их была, естественно, значительно выше.

Большинство стрельцов продавали соль тут же, в Караузяке, купцам-перекупщикам, монастырским приказчикам и подрядчикам, поставлявшим соль казне. Приказчик московского Троице-Сергиева монастыря, старец Иосаф, например, купил в Караузяке у стрельцов А. Федорова 9765 пудов соли, И. Ногаева — 12 069 пудов, Т. Федорова — 9625 пудов. Скупщики покупали соль как из бугров, так и из подходивших к пристани соляных судов. Чебоксарский посадский человек И. Полубояров, купивший соль сразу у нескольких промышленников, в том числе у 3 стрельцов, взял у П. Андреева 1212 пудов «прошлой гребли» из бугра, а у Е. Пахолкова — 1227 пудов и у И. Гагары — 1146 пудов прямо из паузков. И. Гагара продал соль из паузка и купцу И. Монахову⁸³.

Крупные солепромышленники-стрельцы не только продавали соль на месте, но и отправляли ее вверх по Волге. Я. Малофеев в 1673 г., заключив соглашение с купцом гостиной сотни И. Болотовым, отправил ему в Нижний Новгород 20 000 пудов соли. О. Долгий в 1674 г. купил струг, нанял на него 23 работника и отправил вверх по Волге с 17 000 пудов соли. В 1691 г. пушкарь Н. И. Калашников отправил вверх на двух стружках со 102 работными людьми 31 909 пудов соли. Отсылал соль вверх по Волге и царицынский пушкарь Г. Иванов, нанимая на свое судно 32 работника. Часть стрельцов, увозя соль из Караузяка, реализовывала ее на рыбных промыслах. Конный стрелец Р. Копела, например, повез 200 пудов соли в двух лодках на Урустобский учуг. На учуги повезли соль компании Р. Сибирского, Л. Игнатьева, Л. Федорова и пушкарь Тимофеев. Стрельцы (Г. Сопля, И. Свешников, М. Фадеев, А. Саратовец, И. Астраханец и др.) совмещали соляной промысел с рыбным и употребляли часть добытой соли для засолки рыбы⁸⁴.

За право добычи соли стрельцы, так же как все солепромышленники, платили пошлины. До 1626 г. соляная пошлина вносилась натурой (1/3 добычи). С 1626 г. пошлины, сохранившие название «третных», стали брать деньгами, по 0,5 коп. с пуда плюс по 3 коп. за каждую сотню пудов. Таким образом, за тысячу пудов приходилось платить по 5 руб. 90 коп. После введения торгового устава с солепромышленников стали взыскивать и торговые пошлины по 10 денег с рубля⁸⁵. Брали их на Караузякской пристани при взвешивании соли. Цены на соль в Астрахани были низкими. В 1672 г. тысяча пудов стоила на рынке 10 руб., в 1674 г. — 9 руб. Таким образом, в 70—90-е гг. XVII в. солепромышленники уплачивали государству более половины вырученных за соль денег. Необходимость выплаты больших сумм тяжело ложилась на солепромышленников, и бывали случаи, что стрельцы расплачивались с таможней своим жалованьем. В этом отношении интересна челобитная 7 конных стрельцов, поданная в 1690 г. в приказную палату. Стрельцы писали, что таможенный голова И. Мелентьев требует с них «таможенных и соляных и красной уловной рыбы третных пошлин, а нам, холопем вашим, в вашу великого государя казну тех третных пошлин платить нечем», и просили досрочно выдать им жалованье, с тем чтобы внести долг в таможню.

Стремясь сэкономить деньги, отдельные стрельцы при продаже соли добивались согласия на уплату третных пошлин от покупателей. В частности, взял на себя уплату таких пошлин скупщик И. Полубояров за часть соли, купленной им у И. Гагары и Е. Пахолкова⁸⁶.

И. В. Степанов, изучавший историю астраханских соляных промыслов в XVII в., сообщает, что число стрельцов, занимавшихся добычей соли, постепенно снижалось. В 1626 г. на их долю приходилось 26%, a в 1674 г. — только 10%⁸⁷. Но это снижение в XVII в. Вряд ли вызывалось уменьшением реального числа стрельцов-солепромышленников. Правильнее предполагать, что их доля понизилась в связи с общим ростом числа солепромышленников, количество которых во второй половине XVII в. сильно увеличилось за счет приезжих. Среди приезжих были не только крупные купцы, которые организовывали добычу соли в крупных масштабах, но и множество посадских людей, крестьян и представителей других слоев, прибывавших летом грести соль из приволжских уездов. Положение изменилось только в начале XVIII в., когда сначала возросли откупные пошлины за право эксплуатации озер, введены гербовый сбор, а также причальные и отвальные сборы от 50 коп. до 5 руб. в зависимости от типа судна, а затем добыча соли вообще стала государственной монополией. После введения соляной монополии соляной промысел продолжали вести только крупные откупщики, получавшие казенные подряды. Стрельцов среди них, как правило, уже не было.

Третьим типичным для Астраханского края видом стрелецких «промыслов» было садоводство и огородничество. Как видно из купчих крепостей и сказок, собиравшихся в 1702 г. в связи с проверкой прав владения, огородами-садами владели и стрельцы и солдаты. В Астрахани их огороды располагались во многих удобных для этой цели местах: за Кутумом и у Кривуши, на Мечетном, Красном, Ивановском и других буграх. Имелись они также в ближайших окрестностях Царицына, Красного и Черного Яров⁸⁸.

Стрельцы, у которых огороды были небольшими, обрабатывали их силами своей семьи. Но были среди стрельцов и огородники-профессионалы. Братья Ждановы, например, владели огородом, площадь которого достигала гектара. Треть этого огорода (45X17 саженей) их вдовы продали в 1707 г. за 18 руб. У стрелецкого сына И. Шурыгина был огород (120X18 саженей), цена которого достигала 80 руб. Большими огородами владели конные стрельцы В. Красовский, Ф. Носов, И. Калашников⁸⁹. Владельцы больших огородов применяли наемный труд. Интересные данные об этом имеются в «поступной» вдовы М. Барминой, передавшей в 1694 г. свой двор и огород стрельцу В. Красовскому⁹⁰. В «поступной» значилось, что двор со всем имуществом она отдает при условии «ее поить и кормить, одевать и обувать по смерть», а за огород и 2 лошадей Красовский должен был выплатить 60 руб. дочери хозяйки после ее смерти. При жизни Барминой Красовский должен был обрабатывать огород и продавать овощи, на вырученные деньги «кормитца и одеватца», а также нанимать огородных работников. Обязался он и сам работать в огороде, а если ему «достанетца стрелецкая годовая или отъезжая месячная... и ему Василью тое службы в свое место наймывать ис тех же наших огородных овощных денег». Условия «поступной» позволяют установить, что, владея огородом, стоившим 60 руб., площадь которого, судя по цене, достигала гектара, стрелец мог в конце XVII в. содержать семью, нанимать нескольких работников и даже откупаться от некоторых служб. Условия «поступной» Красовский выполнил.

На стрелецких огородах росли разные овощи, виноград и фрукты. Урожай стрельцы реализовывали на местных рынках и за их пределами. Самый большой рынок арбузов был в Царицыне, где их скупали купцы из разных городов. Выращивали арбузы в Царицыне и привозили партиями от 500 до 3500 штук из Астрахани, Красного и Черного Яров⁹¹. В конце XVII — начале XVIII в. стрельцы И. Луковников, И. Балахна, А. Яковлев, Ф. Емельянов были известны как виноградари. Многие стрельцы объединялись в компании и брали на откуп казенные виноградники. В 1698 г. компания из 12 конных стрельцов внесла за откуп 120 руб., расплатившись частично своим годовым жалованьем⁹².

Подобные компании существовали и позднее. В 1705 г. казенные виноградники были взяты на откуп компанией из 20 человек, в состав которой входили конные и пешие стрельцы, 2 записных садовника и несколько посадских людей. Возглавлял компанию конный стрелец Т. Димитриев. Цена откупа, вносившегося частями, была весьма высокой — 1210 руб. Заключая договор, компания выговорила право поставить «где погодитца полки на базарех или на Исадах» для продажи винограда и вина-чихиря, возможность использовать для изготовления бочек 2 записных плотников и обручника, а также получила несколько лошадей, котлы, ушаты, луб, рогожи и другое оборудование. Но основная масса стрельцов продавала небольшие партии овощей и фруктов на городских базарах или скупщикам. Некоторые стрельцы занимались заготовкой и продажей сена. Так, конный стрелец А. Герасимов в 1705 г. возил сено на 6 телегах и держал 14 работников. Его косцы жили на покосах длительное время, о чем свидетельствуют запасы выданных им продуктов: 8 мешков ржаной муки и по полмешка крупы, толокна и солода⁹³. Большинство стрельцов косили сено для себя, а небольшие излишки продавали.

Обычным видом занятий для стрельцов всех городов было ремесло. И. И. Смирнов обратил внимание, что еще в 1616 г. среди астраханских стрельцов кроме рыбников, овощников и винокуров встречались сапожники, скорняки, хомутники, шубники, седельники, овчинники, завязошники, строчники, рукавишники, кузнецы, бронники, кожевники, котельники, холщевники, портные, епанешники, шапошники, строгальщики, плотники, оловянишники, серебряники, калашники, ситники, масленники, мясники. С. Г. Томсинскому удалось обнаружить в документах 1614—1699 гг. упоминания о 2282 стрельцах-ремесленниках, среди которых было 310 сапожников, 230 кузнецов, 203 портных, 197 плотников, 138 шапошников, 168 хлебников, 113 свечников, 110 мясников, 89 квасников, 54 каменщика и 52 пирожника. Специальности остальных он не называет⁹⁴. В 1666 г. в Астрахани был известен стрелец Г. Давыдов, который красил «розными красками» белую парчу, изготовляя из нее киндяки и кумачи⁹⁵.

Конный стрелец О. П. Серебряник славился как мастер серебряного дела. Учеников к нему привозили даже из других городов. В соглашении, которое заключил с ним в 1666 г. терский стрелец М. Т. Кукольников, определяя в учение своего младшего брата, значилось, что О. Серебряник берется научить его делу «резному и чеканному, чему он, Осип, сам горазд» за 8 лет. По окончании учения, если ученик «отживет свои урочные лета», мастер обязывался дать ему «на дело... снасти: наковальню да молот, да доску волочильную, да клещи вострогубцы и ножницы, и как ведется в людех». Были среди стрельцов и столяры. В 1695 г. московский стрелец А. Минин выполнял заказы и частных лиц, и Астраханской приказной палаты, стрелец В. Матвеев точил балясы по заказам Делового двора. Пушкарь Кошка был печником⁹⁶.

Среди московских стрельцов имелись кровельщики, как И. Федотов. В 1697 г. он вместе «с товарыщи» взял подряд на перекрытие крыши Гостиного двора. Стрелец Т. Антипьев «с товарыщи» брали заказы на рытье колодцев. Стрелец Я. Иванов «с товарыщи» плотничали и изготовляли оборудование лавок, делали полки, полати, чуланы, ставни и «мостили перед ними мосты». В 1698 г. они оборудовали, таким образом, 5 лавок в Гостином дворе, получив за работу по 1 руб. 70 коп. с лавки. Конные стрельцы И. Сундук и Г. Максимов владели сообща «кирпичными заводами», состоящими из сарая (15x15 саженей), подъемного устройства (очепа), желобов для подачи воды и «крышки» — навеса для сушки кирпичей. Построили они его в конце XVII в. и сохранили до весны 1708 г. Изготовляли кирпичи стрелец Ф. Чечен и пушкарь Н. Калашников⁹⁷. Конный стрелец Я. Ситников имел «кожевенный двор» в Садовой слободе, где были брусяная и земляная избы, казенка, погреб с надпогребицею и кожевенный амбар. В марте 1705 г. он продал кожевню солдату Л. О. Кожевникову. Конные стрельцы С. Анисимов и С. М. Кузнец имели кузницы. Кузница С. М. Кузнеца за Решетчатыми воротами была «на два разбора». Там было 3 горна, 3 кузнечных меха, 2 наковальни, 3 «стула» с тисками, 10 клещей, 2 молота боевых, 2 пилы, гвоздильня, станок для подковки лошадей, 3 «рушника» — одноручные кузнечные молоты, «оправка» (ось, на которой ковали колесные втулки и гайки). Из описания оборудования кузницы видно, что там работали несколько человек, они изготовляли различные железные изделия. Кузницу С. М. Кузнец приобрел в 1697 г. за 4 руб., в 1709 г. она была продана за 18 руб. 50 коп. Конный стрелец О. Офросимов владел двумя кузницами⁹⁸.

В мастерских стрельцы работали сами, использовали труд своих семей и учеников, а иногда и наемных работников. У конного стрельца, калашника С. Густихина был работник, «гулящий человек» Д. Яковлев. Стрелец Т. Дементьев держал 3 работников. Нанимали работников «во всякую куренную работу» стрельцы хлебники Ф. М. Смирнов и Марков. Были работники у владельцев кузниц и кожевен⁹⁹. Но в массе мастерские не выходили за рамки обычных ремесленных заведений, характерных для городской экономики того времени.

В Царицыне, Красном и Черном Ярах перечень ремесленных специальностей стрельцов был беднее. В Красном Яре, например, когда в 1705 г. понадобилось сделать печать, выяснилось, что серебряников там нет. Но представители наиболее распространенных ремесел (кузнецы, сапожники, калашники, сусленики и др.), обслуживающих потребности населения, там были.

К широко распространенным занятиям стрельцов всех городов относилась и торговля, которая часто соединялась с занятиями промыслами и ремеслом, но существовала и как самостоятельная отрасль хозяйства. Среди стрельцов встречались крупные купцы, занимавшиеся и местным, и «отъезжим торгом», купцы, имевшие лавки только в своем городе, и мелкие базарные торговцы, в том числе промышлявшие «походячим торгом».

Стрельцы, занимавшиеся «отъезжим торгом», большей частью совмещали торговлю с рыбным и соляным промыслами или огородничеством, отправляя вверх по Волге соль, рыбу, рыбопродукты, виноград, вино и арбузы. Но были среди стрельцов и купцы, торговавшие товарами восточного экспорта, которые они перекупали у восточных купцов и продавали в других городах России. В 1682 г. струги с шелком, тканями, кружевом, хлопчатой бумагой и прочими восточными товарами отправляли из Астрахани со своими приказчиками конные стрельцы Г. Ларионов и Г. Васильев¹⁰⁰. В 1694 г. конный стрелец П. Григорьев отправил в Москву 2150 черных и несколько серых калмыцких овчинок, 11 мерлушковых шуб, 3 ковра, 11 черкесских епанчей, 8 шелковых кисейных и 16 шерстяных «полотенец», персидскую хлопчатобумажную материю и «завес индийский», всего по таможенной оценке на 915 руб. 80 коп. В том же году пешие стрельцы В. Квасников и А. Каменщиков зарегистрировали в московской Большой таможне «100 курпеков черных, 10 курпеков черных хивинских, 15 бурметев, 4 косяка пестрядей хивинских, 6 кушаков бумажных, завес да киндяк, кумач зеленой, 2 пуда 18 фунтов бумаги хлопчатой, попона, да ковер» на сумму 52 руб. 40 коп. На 16 руб. привез в Москву 124 черные и красные калмыцкие мерлушки черноярский стрелец И. С. Столетов, а стрелец И. И. Горшенок «явил» в Москве на покупку товаров на 100 руб.¹⁰¹.

Эти единичные явки не дают, естественно, полного представления о деятельности стрельцов, специализировавшихся на такого рода торговле. Однако не подлежит сомнению, что на вырученные в Москве деньги они закупали товары, находившие сбыт в городах Астраханского края. В течение года они осуществляли несколько операций, а товары отправляли кроме Москвы на Макарьевскую ярмарку, в Нижний Новгород, Казань и другие города. Вели стрельцы активную торговлю и внутри края, перебрасывая товары из города в город и торгуя с кочевниками.

О видном месте «отъезжего торга» в деятельности стрельцов в XVII и начале XVIII в. косвенно свидетельствует то, что в тех городах, где сохранились «служилые люди старых служб», они продолжали эти занятия. Так, в 1719 г. «служилые казаки» Терского редута привезли из Астрахани в Терки: В. Иванов — 1300 аршин холста, 12 пудов свинца, 5 мешков русских орехов, 4 мешка пшена, 3 мешка пшеничной муки; И. Прибылов — 1700 аршин холста, 12 пудов свинца. В 1723 г. терский конный казак привез оттуда же 1000 аршин холста, 10 пудов пеньки, 2 куля кремней и 17 000 мелкого мунжуку¹⁰².

Любопытные данные о торгах «служилых старых служб» содержит рассматривавшееся в 1724 г. в Сенате дело, вызванное спором Астраханской губернской канцелярии и местных магистратов. Городские магистраты требовали записи в местные посады «торгующих конных казаков», а губернская канцелярия доказывала исконность прав «казаков» на торговлю, так как им при жалованьи в 6—8 руб. плюс 1 юфть хлеба «никоим образом вооруженно и доброконно содержать себя невозможно». Их торги канцелярия характеризовала так: «Брали товары в Москве и других городех у купецких людей в долг, потом ездят в калмыцкие улусы, в башкиры и в Кабарду и те товары меняли на лошадей, на скот и на протчия тамошния мелочи и что от того прибытка получают, с того служат». Отмечая давность связей служилых со степными районами, губернская канцелярия приводит в их пользу и такой довод, что купцы из посадов «оные промыслы упустят, понеже они к тому необыкновенны, и с того всем будет нужда, как уже сие в Астрахани и было, понеже несколько месяцев мясо покупали тройною и четверною ценою». Сенат, приказав проверить эти сведения, предварительно вынес мнение, что «Астрахань в отдаленном крае состоит», а потому надлежит оставить служилым право торговать¹⁰³.

Лавки в своих городах имели очень многие стрельцы и пушкари, но среди владельцев лавок преобладали конные стрельцы. Торговали они самыми различными товарами. В 1695—1698 гг. стрельцы Т. Горшков, В. Иванов, К. Мякишев и Я. Ростопчин продавали гвозди, скобы, дверные пробои и другие железные изделия, стрельцы В. Волдырь, Ф. Ордин, И. Горшков торговали свечами, красками, бочками, пушкарь И. Ермолаев продавал писчую бумагу, а стрелец Я. Банщиков продавал «струговые припасы»: цепи, якоря, уключины и т. п. Конный стрелец И. Свешников торговал виноградным вином, фруктами и овощами, а стрелец А. Молчанов — рыбными снастями. Целая группа конных стрельцов (М. Афонасьев, М. Пылай, Я. Фролов, П. Иноземцев и красноярский пеший стрелец М. Мыльников) занималась продажей стругов и лодок¹⁰⁴.

В 1700—1710 гг. стрельцы И. Горютин, Л. Палилов, отставной солдат В. Остафьев имели рыбные лавки, стрелец И. Палкин продавал «коробьи» и сундуки с замками, Г. Болдырев и пеший стрелец П. Решетов торговали обувью; П. Свешников торговал сальными свечами, С. Никифоров — тулупами и шапками, Иванов — медными изделиями; И. Федоров имел мучной ларь. Многие стрельцы продавали материи, посуду, металлические изделия. Им принадлежали также хлебные и бакалейные лавки, харчевни, квасни. Один из известных хлебников, стрелец С. Марков, владел 5 хлебопекарными «куренными избами»; пекарню и хлебную лавку имел И. Носов¹⁰⁵.

Конные стрельцы И. и Я. Степановы занимались продажей скота, и имели мясные лавки в Астрахани. Стрелец Я. Тагсаринов торговал лошадьми. Значительное развитие мясной «промысел» получил и в Красном Яре. В списке красноярских жителей, «продававших скот на убой и не на убой» (1706 г.), перечислены 33 человека, среди которых упоминаются стрельцы И. Курочкин, Г. Пермитинов, Д. Тутарин, Н. Тутара, Н. Саратовец, К. Аристов, Ф. Казанок, конный стрелец Куранов, пушкарь Икрянцев, стрелецкая жена Белобокова и др. Большинство из них «било рогатую скотину на продажу»¹⁰⁶.

Лавки приборных людей располагались на городских улицах и в торговых рядах всех городов. Размеры их были различными. Так, лавка И. Палкина и мясная лавка Тарковского, проданная в 1707 г. его вдовой за 27 руб. 50 коп., были 4x2 сажени (32 кв. м). Пеший стрелец Ф. Максимов владел лавкой 3х3 сажени (36 кв. м), стрелец А. Яничкин купил в 1702 г. у конного стрельца И. В. Огородника лавку на два разбора 8,5x3 сажени (102 кв. м). Сапожные лавки Г. Волдыря и Н. Решетова были совсем маленькие: 2,5х1 сажень и 3x1 сажень, то есть 10 и 12 кв. м. При отдельных лавках имелись погреба. Имели в Астрахани по 2 лавки в Большом ряду конный стрелец С. Гиляк, пушкари А. Лукьянов, С. Дементьев и др. У пушкаря Тарковского кроме лавки в мясном ряду была лавка в рыбном ряду. Крупные купцы и промышленники имели и амбары на берегах рек, где хранили запасы товаров. Конный стрелец Б. Торопчанин и пеший стрелец Е. Казанец владели амбарами на Исадах. Амбар Б. Торопчанина был брусяной (4,5x2,5 сажени, или 45 кв. м)¹⁰⁷.

Уличные лавки располагались в домах, где жили их владельцы, но иногда их строили и отдельными зданиями. Так, лавка (2X2 сажени) конного стрельца Я. Московитина, перешедшая затем к стрельцу Г. Парасытову, занимала 1/4 часть его двора, на остальной площади которого находилась жилая изба и другие помещения. У конного стрельца Велитерова лавка была в первом этаже его двухэтажного дома. Цена лавок определялась не только их величиной, местоположением, но и материалом, из которого они были построены, и их состоянием. В 1707—1710 гг. мелкие лавки стоили от 2 до 4 руб., средние — по 10—15 руб., а самые лучшие — от 25 до 30 руб.¹⁰⁸.

Значительное число стрельцов владели скамьями, полками или шалашами. В 1672 г., когда таможенному голове А. Лузину было предложено выявить в Астрахани торговцев, не обложенных оброком, среди обнаруженных им 74 человек 66 оказались стрельцами. Они торговали хлебом, калачами, квасом и разным «харчем» — 4 стрельца в шалашах, а остальные — на скамьях и полках. Упоминания о стрельцах-владельцах шалашей, полков и скамей встречаются и в более поздних источниках. В начале XVIII в. стрельцы Г. Морозов и Р. Тюкеев имели по 2 прилавка, у стрельца Гурьева был один прилавок¹⁰⁹.

Со всех торговых и ремесленных заведений в конце XVII и начале XVIII в. стрельцы платили таможенные пошлины, оброки за пользование землей, на которой они располагались, а также все установленные в начале XVIII в. новые сборы: «С погребов с сажени по гривне... валешных по 2 деньги, от точенья топоров по 4 деньги, с ножа 2 деньги, с варенья пив и браг с конных по 5 алтын, с солдат и с пеших стрельцов по гривне... Да поземельного брали с лошади и с коровы по 4 деньги, з барана, свиньи, с овцы, с лисиц по 2 деньги, с конских и с коровьих кож по 10 денег». За лошадей, купленных для перепродажи, взыскивалось по 10 денег с рубля, а «с шерстей потому ж». Мясники платили особую «рожешную пошлину», взыскивавшуюся с поголовья забитого скота. Мелкие торговцы были вынуждены платить «с рубленых шалашей, с скамей, где торговали платеным и ветошным, и щепетинным, и всяким мелочным товаром по рублю с места, на год, опричь оброчных денег». Пошлины брали и с единичных операций и даже тогда, когда операция не осуществилась, за одно только присутствие на базаре с товаром. На следствии после восстания 1705—1706 гг. астраханцы показывали, что «буде кто выведет на базар какую скотину и того дни ее не продаст, а после того на другой или на третий день ту же скотину, выведет продать же, и с той скотины имали по вся дни поземельное». Торговые сборы брали и с лиц, продававших товары с телег или с рук. Большинство сборов отдавалось к тому же на откуп, а откупщики увеличивали сумму сборов, брали, например, «с телеги и з саней и с пешего человека, опричь пошлины по 2 деньги»¹¹⁰.

По подсчетам Н. А. Баклановой, питание одного человека в день стоило в конце XVII в. немногим более копейки¹¹¹. Таким образом, минимальный сбор в 2 деньги был лишь немногим меньше цены дневного рациона. Не удивительно поэтому, что многие мелкие торговцы и ремесленники не всегда могли выплатить налоги, и тогда тех, «кому вскоре заплатить будет нечем, бивали на правеже». Правеж приводил к необходимости продавать имущество, закладывать двор, залезать в долги. Повышение таможенных сборов, введение новых налогов и откупная система вызывали в начале XVIII в. недовольство ремесленников и торговцев из всех слоев городского населения. Его целиком разделяли и стрельцы, которым к тому же все труднее и труднее было совмещать свои занятия с растущими служебными обязанностями.

Однако, рассматривая занятия стрельцов, нельзя не отметить, что отдельные стрельцы, как и посадские люди, были заинтересованы в существовании откупной системы, так как специализировались на откупах. Такие стрельцы брали на откуп или некоторые сборы, или некоторые виды обслуживания населения. В приходной книге откупных сборов за 1672 г., где имеются сведения о 30 видах местных откупов, значится, что стрельцы принимали участие в 8 из них. Стрельцы Г. Максимов «с товарыщи» брали на откуп «хоженое» — базарный сбор с лиц, продававших товары с рук, цена которого определялась в 280 руб. 75 коп. в год. Пушкари И. Баскаков и М. Кирилов брали пополам на откуп сбор с продажи лука, чеснока, соли, жира и молока на татарском базаре за 21 руб. 78 коп.; А. Михайлов откупал прорубный сбор за 12 руб.; Е. Щербак взял точильный откуп за 14 руб. 90 коп. И. Григорьев и М. Галечанин получили «извоз в город и из города» за 382 руб. 66,5 коп., а Батюков и Гривцов откупали городские бани за 427 руб. 81 коп. Стрелец К. Константинов входил в компанию из 6 человек, которая брала на откуп «рожечные бани» (бойни). Его доля в откупе составляла 4 руб. 50 коп. Упоминания о стрельцах-откупщиках встречаются и позднее. В 1673—1674 гг. они брали на откуп водопои и «портяные пролуби». 3 стрельца держали точильный откуп. В 1689—1690 гг. конные стрельцы Б. Никитин и С. Васильев «откупали в мясном ряду рожешную рублевую пошлину»¹¹².

Откупа были, как правило, делом весьма выгодным, так как откупщики получали монопольное право эксплуатации взятых на откуп заведений, а при откупе сбора пошлин все деньги, собранные сверх суммы откупа, шли в их пользу. В случае жалоб населения откупщикам всегда помогала городская администрация. Так, была удовлетворена челобитная стрельцов-откупщиков Ф. Никифорова и В. Ермолаева о запрете точить топоры вне их точильного заведения, так как из-за того, что многие люди завели точила у себя в домах, им «чинитца убыток».

Однако откуп мог оказаться и убыточным, причем избавиться от него было трудно; если при ежегодных торгах желающих взять этот откуп не находилось, городская администрация оставляла его за прежними откупщиками независимо от их желания. В такое положение попали в 1690 г. откупщики рожечной пошлины стрельцы Б. Никитин и С. Васильев. Взяв данный откуп на 1689 г., они хотели в 1690 г. от него отказаться, но его «навалили» на них «насильством», потому что других откупщиков «не отыскалось». Эти стрельцы разорились и откупных платежей внести не смогли. «В том откупу починился недобор большой, потому что помешали донские воровские казаки, и бусурманцы в город скотины не пригоняли, и платить нам, холопам вашим, нечем, скудны и бедны»,— писали стрельцы, прося зачесть в уплату за откуп их денежное жалованье, чтобы им «стоя на правеже, замученными не быть». Но большинство откупщиков вели дела успешно и наживали крупные капиталы. Учитывая их высокие доходы, местная администрация, руководствуясь требованием правительства «радеть о государеве интересе», стремилась повысить на торгах цену откупов, что приводило к росту откупных платежей. Так, если водопойный и прорубный откупы оценивались в 1672 г. в 12 руб., то в 1673 г. они поднялись в цене до 16 руб. 31,5 коп., а в 1674 г. — до 17 руб. 30 коп.¹¹³.

Прибыльность откупов вызывала в ряде случаев борьбу конкурентов. В Астрахани стрельцам-откупщикам приходилось сталкиваться не только с представителями посада, но и с местными дворянами. В начале XVIII в. при содействии воеводы Т. Ржевского большинство стрелецких откупов перешло к дворянам. Им были отданы сборы с рыбных, соляных и других промыслов, причальные и отвальные сборы, поземельный сбор, торговые пошлины и др. Среди откупщиков оказались полковники и другие офицеры, а также сами воеводы, вопреки закону входившие в долю с ними. Полковник Армянинов, например, взял на откуп «поземельное», «конский откуп» и «Караганскую бусу»; Д. Галачалов держал на откупе сборы на татарском и калмыцком базарах¹¹⁴. В таких условиях зависимость стрельцов от офицеров мешала им выступать против них на торгах, так как это могло повлечь множество осложнений. Поэтому даже стрелецкая верхушка была вынуждена уступить прибыльные откупа дворянам.

Одной из своеобразных стрелецких специальностей была специальность площадных подьячих. Получая соответствующее разрешение в приказной избе, при условии уплаты определенного взноса в казну, они занимались составлением различных актов для городских жителей и приезжих купцов. Специальность эта требовала не только знания формуляров разного вида документов, но и основных законодательных актов. Знания эти передавались от отца к сыну, и профессия площадных подьячих часто была наследственной. При выдаче разрешений на право составления актов от стрельцов требовались поручители, которые заверяли, что писец будет оформлять частные сделки по закону. За стрельца Ф. Федорова, получившего разрешение «кормиться письменным промыслом на площади» в 1681 г., поручились 6 человек¹¹⁵. Но в 1699 г. все «крепости» было предписано писать на гербовой бумаге, в приказах или в приказных избах, а в 1701 г. в городах были учреждены особые крепостные избы, или крепостные столы¹¹⁶. Эти мероприятия лишили площадных подьячих основной массы клиентов и они фактически оказались не у дел.

Помимо стрельцов, имевших собственное промысловое, торговое или ремесленное хозяйство, во всех городских полках были люди, не обладавшие капиталами, необходимыми для организации даже самого мелкого производства. К ним относились главным образом недавно поверстанные из «гулящих людей». Такие стрельцы прирабатывали работой по найму. Стрелец И. Москва, например, «от скудости работал в юртах у астраханских татар и кормился наймом в разных местах». Стрельцы И. Дементьев «с товарыщи три человека» нанимались к кирпичникам носить сырые и обожженные кирпичи. Летом 1695 г., перенеся 39 200 штук, они получили за работу 2 руб. 58 коп. Стрельцы и стрелецкие сыновья встречались также среди работных людей рыбных и соляных промыслов¹¹⁷, нанимались на огородные работы и косить сено, устраивались к купцам в «лавочные сидельцы», выполняли различные поденные работы. Таких стрельцов нанимали и богатые однополчане, чтобы они заменяли их на различных очередных и внеочередных стрелецких службах.

Данные о деятельности стрельцов, показывая разнообразие их занятий, свидетельствуют и о том, что стрелецкая масса была весьма пестрой, отличаясь не только по специальностям, но и разной степенью достатка. Имущественное неравенство в их среде было весьма ощутимым. Этот вывод подтверждается и сведениями относительно стрельцов, постепенно вошедших в состав посадских общин.

Всего по разным источникам 20-х гг. XVIII в. удалось выявить среди астраханских посадских людей 50 бывших стрельцов или стрелецких сыновей. По имущественному положению их можно разделить на несколько групп. К первой группе относились крупные дельцы, вошедшие в состав посадской верхушки, которые вели разнообразную хозяйственную деятельность и имели широко разветвленное хозяйство. Среди них Ф. Д. Любимовский — сын стрелецкого писаря, сам служивший с 1696 по 1707 г. конным стрельцом. В 1720 г. он имел лавку, кожевню, табачное заведение, а также рыбный промысел «на Мардане реке», брал на откуп в компании с посадскими людьми Ф. Кобяковым и В. Плотниковым тюлений промысел на островах Каспийского моря, посылал работников торговать водой на базаре, брал на откуп сбор «десятой» деньги, основного налога, платившегося посадскими людьми, и вел широкую оптовую торговлю. Свой капитал Ф. Д. Любимовский определял в 1723 г. в 1000 руб. и платил с него 70 руб. налога. Фактически он располагал более крупными средствами, что доказывается многими данными его операций. В 1724 г., например, он внес 1600 руб. за тюлений откуп, дал взаймы трем лицам 1577 руб., заплатил 136 руб. 50 коп. 15 приказчикам, взятым для сбора десятой деньги, 36 руб. — 3 работникам, нанятым «табак вертеть», 7 руб. — лавочному сидельцу, то есть только часть его расходов составила 3356 руб. Общее число наемных работников Ф. Любимовского выяснить не удалось, но они, несомненно, были и на его кожевенном «заводе», и на рыбном и на тюленьем промыслах. Кроме наемных работников Ф. Любимовский широко использовал кабальных должников¹¹⁸.

Сын стрельца В. А. Лоскутов унаследовал от отца 2 лавки и рыбный промысел. В 1720 г. он повез на Макарьевскую ярмарку рыбу, добытую в откупных водах. Торговал Лоскутов и другими товарами. В 1724 г. он дважды отправлял в Ставрополь на собственном судне мед, муку, толокно, солод, пшено, грибы, мыло, холст, сапоги и кожи, в Хлынов послал партию хлопчатой бумаги. В Астрахани Лоскутов торговал в розницу в своих лавках и продавал луб, который ему поставляли подрядчики. В хозяйстве Лоскутова широко применялся труд наемных работников: кормщиков и тяглых, рыбных ловцов и приказчиков, а также купленных холопов. В 1724 г. для этой цели он купил за 40 руб. 6 мужчин и 6 женщин со всем их имуществом¹¹⁹.

Конный стрелец И. Г. Кисельников, перешедший сначала в городовые воротники, а затем в посад, имел морское судно, на котором отправлял товары «за моря», поставлял рыбу и рыбопродукты на Макарьевскую ярмарку и в другие места, имел хлебопекарню и харчевню¹²⁰. Пеший стрелец В. Я. Квасников, еще в 1694 г. отправлявший в Москву восточные товары, выйдя в начале XVIII в. в отставку, помимо торговли, с 1708 по 1714 г. брал на откуп извозный и ледокольный сборы, занимался рыбным промыслом. В 1728 г. его сын Яков брал на откуп Бузанские воды, при оформлении которого, заплатил одних только откупных 66 руб. 91 коп. Пеший стрелец В. О. Прянишников (получил отставку в 1703 г.) в ревизской сказке назвал своими основными занятиями «купечество, струговой и ватажный промысел». Рыболовецкую ватагу он имел еще до отставки, после которой продолжал привычное дело. В 1705 г. оборудование его рыбного стана, ограбленного калмыками, оценивалось в 122 руб. Занимался Прянишников и добычей соли. Свой капитал он в сказке не указал, но сообщил, что налогов платил: 30 руб. за рыбный откуп, 100 руб. за промысел, 4 руб. десятой деньги и 10 руб. запросных сборов. Судя по его операциям, сбор десятой деньги он платил со значительно меньшего капитала, чем имел фактически¹²¹.

К числу весьма богатых астраханцев относился и бывший конный стрелец, а затем воротник Иван Палкин. Он оставил сыну Андрею лавку в Большом ряду, струг (26x5,5 сажени), 2 двора, 11 амбаров, несколько торговых шалашей и прилавков. Помимо оптовой и розничной торговли, он занимался добычей соли. В ту же группу крупных дельцов входил и бывший пушкарь Н. Калашников. Кроме «кирпичных заводов» он имел 3 кожевенных двора, 9 лавок и 2 торговых шалаша.

Как и другие дельцы, Н. Калашников держал приказчиков и работников¹²².

Из приведенных примеров видно, что для хозяйства бывших стрельцов было характерно соединение нескольких видов деятельности и довольно широкое применение наемного труда. Типично также, что большое место в их хозяйстве занимала торговля.

Следующую группу стрельцов, вошедших в состав посада, составляли лица с капиталами в несколько сотен рублей. Их хозяйство не было таким многоотраслевым. Чаще всего они соединяли торговлю лишь еще с одним видом деятельности. Так, Д. И. Водовозов, определявший свой капитал в 1724 г. в 400 руб., имел 3 рыболовецкие лодки со всеми необходимыми снастями, на которые нанимал 6 работников, и лавку — совмещал торговлю с рыбным промыслом. О. Чича, а позднее его сын Петр, имели хлебопекарный курень и 2, а затем 3 лавки, 2 двора и лодку-коломенку, на которой возили дрова. В их пекарне работали несколько работников. Такие дельцы были и среди терских стрельцов. А. Кононов, например, в августе 1725 г. купил в Астрахани на 205 руб. 60 коп. 4000 аршин холста гребнины, 3000 аршин холста хряща, 30 пудов пряжи, 50 коровьих войлоков и 3 «пульки» кремней для перепродажи в Терках¹²³.

Далее выделяется более многочисленная группа бывших стрельцов, капиталы которых не превышали 100 руб. Среди 50 зачисленных в посад 14 человек занимались торговлей, причем трое вели «отъезжий торг», продавая небольшие партии товаров без помощи приказчиков. Примером их операций может служить зарегистрированная в 1724 г. явка И. П. Чарина, который повез в Дербент 500 аршин холста хряща, 200 замков, 100 дюжин ножниц, 3 стопы писчей бумаги, 50 000 иголок и булавок, 17 000 мунжука, 7 связок наперстков, 4 дюжины складных ножей и 400 коробок «малой руки». По астраханским ценам эта партия товаров оценивалась примерно в 60 руб.¹²⁴.

Другие 11 купцов имели городские лавки, где вели розничную торговлю. Д. Дементьев продавал рогожи, пряжу, бечевки, яловые кожи; И. М. Горшок торговал красками, свечами, бочками; Ф. Казаков имел огород и рыболовецкую лодку; Д. Г. Шапошников владел шапочной мастерской и 4 рыболовецкими лодками, а В. К. Плотников занимался тюленьим промыслом. Давая сведения о себе, 12 купцов определили свой капитал в 50 руб., трое — в 40 руб., четверо — в 30 руб., двое — в 20 руб.¹²⁵. Правда, в некоторых случаях достоверность показаний вызывает сомнения. Так, Д. Г. Шапошников, определивший свой капитал в 30 руб., фактически имел больше. Дело в том, что для обслуживания 4 лодок ему надо было иметь не менее 8 работников. Даже если одну лодку обслуживали 2 его сына, то и тогда оплата 6 работников, при самой минимальной норме 1724 г. в 7 руб.¹²⁶, должна была превысить 30 руб. А он владел еще и шапочной мастерской. Это заставляет предполагать, что официальные сведения о капитале Шапошникова или были занижены, или он пользовался кредитом.

Бывшие стрельцы с капиталом в 40—80 руб. были и в других городах края. Отставной царицынский стрелец Г. Кондаков в 1722 г. закупил в Астрахани на 55 руб. 110 пар калмыцких сапог и повез их «куда погодитца». Ассортимент товаров у царицынского стрельца Д. Иванова был более разнообразным. В 1719 г. он купил в Астрахани для перепродажи 80 пар калмыцких сапог, 64 шапки, 15 бухарских мерлушек, 2 ковра, 5 аршин сукна, косяк камки, пуд хлопчатой бумаги и 10 пар калмыцких стремян¹²⁷. К той же группе можно отнести и терских «конных казаков» И. Прибылова и В. Иванова, закупавших товары на аналогичные суммы.

К еще одной группе стрельцов, вошедших в состав посада, надо отнести лиц, капиталы которых составляли 5—10 руб. Капиталы в 10 руб. имели 2 рыбных ловца, 2 сапожника, свечник, 2 калачника и 4 торговца. У 2 других рыбных ловцов были капиталы в 7 и 5 руб., 2 торговца и сапожник имели по 5 руб., один торговец владел 6 руб. Большинство из них вели и «мелочной торг». Свой оборотный капитал они увеличивали с помощью займов, о чем свидетельствуют их фактические затраты. Рыбный ловец И. И. Бороздин при капитале в 10 руб. держал 4 работников и платил им 34 руб. 40 коп. в год. Калачник Ф. М. Смирнов при капитале 10 руб. нанимал 5 работников за 48 руб.

Встречались в посадах и бывшие стрельцы, никаких капиталов не имевшие; они вели дела в долг или работали по найму¹²⁸.

В целом среди стрельцов, оказавшихся в астраханском посаде, на владельцев крупных капиталов и примыкавших к ним обладателей капиталов свыше 300 руб., входивших в состав посадской верхушки, приходилось 18,75%; вошедшие в средние слои посада составляли 35,42%, а пополнивших посадские низы было 44,83%.

Данные эти нельзя считать полными. Могут быть внесены в них и некоторые поправки, в связи с недостаточной точностью официальных сведений. Но они вряд ли изменят процентные показатели, так как попытки преуменьшить свой капитал при подаче ревизских сказок не могли выходить за определенные рамки, вне пределов которых контраст между показаниями и фактическим состоянием мог бы сразу быть замечен. Таким образом, полученное процентное соотношение приблизительно верно отражает ту внутреннюю структуру стрелецкого сословия, которая сложилась в городах Астраханского края.

Об имущественном неравенстве стрельцов позволяют судить и некоторые другие данные. Так, хотя при расквартировании стрелецких полков в городах края все стрельцы получали одинаковые дворовые места, сохраняли их далеко не все. Попадая в затруднительное положение, они продавали двор или половину двора или закладывали их, а затем не могли выкупить и теряли. Сведений о закладе дворов стрельцами сохранилось много и за разные годы. Так, в 1681 г. заложили дворы за 2 руб. Ф. Клепиков, С. Самара и Жерноков, за 3 руб. — М. Самарин. У стрельцов Ф. Игнатьева, В. Черемисина, Беспалова и Т. Дементьева, которые не смогли отдать долгов в 10, 8 и 11 руб., дворы отобрали кредиторы. В 1693 г. такая же судьба постигла стрельца С. Андреева, который не вернул 5 руб., а в 1698 г. пропал двор у П. И. Орлова. Имущественное неравенство особенно подчеркивается тем, что дворы обедневших стрельцов часто переходили к их зажиточным товарищам. Так, двор Ф. Клепикова перешел к стрельцу Г. Кощею, а двор Д. Самары — к стрельцу Г. Волдырю. Дворы Игнатьева, Черемисина, Жернокова и Дементьева оказались у стрельцов конного полка Утятникова, Вязмитинова, Исаева и пешего стрельца Воронова¹²⁹.

Надворные постройки в стрелецких дворах тоже были разными. Одни строили у себя просторные брусяные дома, другие могли соорудить только землянки.

Имущественное неравенство не могло не оказывать влияния на взаимоотношения стрельцов. Беднейшая стрелецкая масса часто попадала в зависимость от богатых однополчан, нанимаясь к ним на работу, занимая у них деньги или получая от них заказы на изготовление ремесленной продукции. Такая зависимость приводила к эксплуатации стрелецких низов стрелецкой верхушкой и способствовала возникновению социального антагонизма в стрелецкой среде. Он усугублялся тем, что в обстановке произвола, царившего в полках, богатые стрельцы, давая взятки, откупались от служб, на которые офицеры назначали вместо них других, «не в очередь». Эти факты стрельцы отмечали в челобитных, где писали, что «начальные люди с них же, служилых людей имали себе великие взятки, годовые спуски рублев по 15 и по 20 с человека, с промышленных людей, и за те взятки обходили их в караулах, и в работах, и в посылках, а те караулы и работы, и посылки обслуживали они, маломочные люди»¹³⁰.

В таких условиях, несмотря на общие сословные интересы, стрелецкая масса не могла быть единой и монолитной. Социальные противоречия разъедали ее изнутри, порождая в стрелецкой среде разные настроения и группировки.

Занятия приборных людей промыслами, торговлей и ремеслом способствовали возникновению весьма тесных связей между ними и другими группами населения городов, в первую очередь с посадскими людьми. В то же время они были не простыми, так как складывались под влиянием разных факторов. С одной стороны, стрельцы выступали конкурентами посадских людей. Посадская община рассматривала не несших тягла стрельцов как своеобразных беломестцев и пыталась при каждом удобном случае перетянуть хотя бы часть из них в посад. С другой стороны, в условиях Астраханского края в XVII — начале XVIII в., когда процесс освоения волжской поймы и соляных озер еще не закончился, а торговля с Востоком более или менее успешно развивалась, возможности приложения капиталов практически не ограничивались. Поэтому, хотя между стрельцами и посадскими людьми, могли быть отдельные столкновения за откупа или рыболовецкие угодья, в целом конкурентная борьба между ними не носила острых форм. Поскольку гораздо сложнее было найти капиталы, необходимые для организации рыбного или соляного промыслов, откупных операций и торговли, местные стрельцы и посадские люди чаще объединялись в торгово-промысловые компании и вели дела совместно.

Кроме деловых связей между посадом и стрельцами существовали тесные семейные связи. Они возникали путем брачных союзов и благодаря тому, что члены посадских семей переходили в число стрельцов и наоборот. Перелив людей из одной сословной группы в другую был для городов Астраханского края обычным явлением. Нуждаясь в служилых людях, местная администрация часто включала в стрелецкие полки сыновей посадских людей, годных или желающих вступить в службу. Одновременно воеводы переводили в посад не пригодных к стрелецкой службе, а также тех, кто добивался отставки с помощью взяток. Деловые и родственные связи, а также постоянное соседское общение, так как к концу XVII в. ни стрелецкие, ни посадские слободы не сохранили своей замкнутости, способствовали тесному сближению стрельцов с посадом.

Помимо личных и деловых связей стрельцов, примыкавших по роду своих занятий и имущественному положению к разным слоям посада, соединяла с ними социальная близость. Общий круг интересов и стремлений, одинаковое отношение к людям, стоявшим выше или ниже их на социальной лестнице, одинаковые трудности, встречавшиеся в жизни, — все это способствовало тому, что стрелецкие и посадские низы или стрелецкая и посадская верхушка «были гораздо ближе друг к другу, чем к представителям других социальных слоев из своего собственного сословия. Тесно связывало стрельцов и посадских людей в начале XVIII в. и их общее недовольство налоговой политикой правительства, а также произволом и безнаказанностью административного аппарата. Все эти факторы действовали в городах Астраханского края в XVII и начале XVIII в. сильнее, чем те трения, которые существовали между стрельцами и посадом в целом. Близость и общность интересов посадских людей и стрельцов не раз объединяли их на совместные выступления и в XVII в., и в начале XVIII в.

В целом все материалы, рисующие занятия стрельцов Астраханского края, показывают, что, несмотря на связанные со службой особенности положения, они являлись типично городской категорией населения. Занимаясь различными видами городской деятельности, они содействовали формированию поселений городского типа и ускоряли процесс преобразования военных крепостей в города не менее чем посадские люди. В тех городах, где количество служилых по прибору превосходило по численности население посадских общин, их роль была особенно велика.

---

⁶⁸ ЛОИИ, ф. 178, карт. 93, д. 29, л. 1.
⁶⁹ См.: Смирнов И. И. Указ. соч., с. 231—233; Степанов И. В. Указ. соч. — УЗ ЛГУ, вып. 5, с. 96 и 107.
⁷⁰ ЛОИИ, ф. 178, карт. 61, д. 72.
⁷¹ Соймонов Ф. Описание Каспийского моря. СПб., 1763, с. 349—350.
⁷² ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 57, 134.
⁷³ ЛОИИ, ф. 178, д. 5649, л. 1—4, д. 6193, л. 14—18, д. 6180 и 6024.
⁷⁴ ЛОИИ, ф. 178, д. 5663, л. 7—8, д. 5863, л. 5, д. 6193, л. 14—18, д. 6837.
⁷⁵ ЛОИИ, ф. 178, д. 5877, л. 1—9, д. 6010, л. 1—4, д. 6011, л. 1—2.
⁷⁶ ЛОИИ, ф. 178, д. 5863, л. 4—5, д. 5663, л. 8.
⁷⁷ ЛОИИ, ф. 178, д. 5649, л. 1—4, д. 6193, л. 14—18.
⁷⁸ ПСЗ, т. IV, № 1956, 1972; Голикова Н. Б. Политические процессы..., с. 302.
⁷⁹ ПСЗ, т. IV, № 1956, 1958, 1959, 1994, 1995.
⁸⁰ См.: Голикова Н. Б. Политические процессы..., с. 310.
⁸¹ ЛОИИ, ф. 178, д. 6432, 6433, 6436, 6439, 6443, 6444, 6450—6452, 6476, 6478, 6498, 6500.
⁸² ЛОИИ, ф. 178, д. 6432, 6439, 6444, 6476, 6498, .6831, карт. 61, д. 69, карт. 90, д. 172.
⁸³ ЛОИИ, ф. 178, д. 6132, 6432, 6433, 6444, 6451, 6498, 6436, карт. 90, д. 172, д. 6132, л. 1—2, д. 6438, 6450—6452, 6494.
⁸⁴ ЛОИИ, ф. 178, д. 6193, л. 39, д. 6432, 6439, 6444, 6476, 6500, 6498, 12 020, 12 021 и др.
⁸⁵ См.: Степанов И. В. Указ. соч. — УЗ ЛГУ, син, вып. 8, с. 150.
⁸⁶ ЛОИИ, ф. 178, д. 6132, 6424, 6452.
⁸⁷ См.: Степанов И. В. Указ. соч. — УЗ ЛГУ, вып. 8, с. 233.
⁸⁸ ЛОИИ, ф. 178, карт. 107, д. 36—72 и др.
⁸⁹ ЦГАДА, ф. 615, кн. 521, л. 8—9, 40, кн. 522, л. 25—26; д. 523, л. 3—5 об., кн. 527, л. 6—7.
⁹⁰ ЦГАДА, ф. 615, кн. 521, л. 45 об. — 49 об.
⁹¹ ЛОИИ, ф. 178, д. 6826, 6827, 6830, 6836, 6837, 6839; ЦГАДА, ф. 371, кн. 458, л. 237.
⁹² ЛОИИ, ф. 178, карт. 100, д. 43, л. 2—3.
⁹³ ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 11, 45—46, 66.
⁹⁴ См.: Смирнов И. И. Указ. соч., с. 233; Томсинский С. Г. Указ. соч., с. 207.
⁹⁵ Русско-индийские отношения в XVII в., № 80.
⁹⁶ ЛОИИ, ф. 178, д. 5974—5983, карт. 96, д. 82, л. 1, карт. 97, д. 43, л. 1, карт. 100, д. 21, л. 1.
⁹⁷ ЛОИИ, ф. 178, карт. 97, д. 4, л. 1, карт. 100, д. 31, л. 1, карт. 101, д. 106, л. 1, карт. 107, д. 73—81.
⁹⁸ ЦГАДА, ф. 615, кн. 522, л. 123 об. — 125, 140—141, 120—121, кн. 521, л. 99—101 об.
⁹⁹ ААО, ф. 394, oп. 1, д. 20, л. 68 об.; ЛОИИ, ф. 178, д. 6796, л. 2, карт. 60, д. 66, л. 7.
¹⁰⁰ ЛОИИ, ф. 178, карт. 61, д. 23, л. 50.
¹⁰¹ Книги Московской Большой Таможни 1693/1694 гг. — Труды ГИМ, вып. 38. М., 1961, с. 70.
¹⁰² ААО, ф. 681, оп. 6, д. 3, л. 13, 18, д. 25, л. 9.
¹⁰³ ЦГАДА, ф. 291, д. 88.
¹⁰⁴ ЛОИИ, ф. 178, карт. 96, д. 30, 84, 91, 94—96, 98—100, 105, 111, карт. 97, д. 36, 38—39, 41, 42, 44—49, 51—61, 100.
¹⁰⁵ ЦГАДА, ф. 615, кн. 521, л. 61—64, 128, кн. 522, л. 35, 149—150, кн. 523, л. 102—104, кн. 527, л. 6—7, 29; ААО, ф. 1010, oп. 1, д. 45; ф. 394, on. 1, д. 20.
¹⁰⁶ ЦГАДА, ф. 371, стб. 394(1144), л. 204.
¹⁰⁷ ЦГАДА, ф. 615, кн. 521, л. 61—64, кн. 522, л. 106—107, 115—119, 129—130, 149—150, 153—154, кн. 523, л. 116—117; ААО, ф. 394, oп. 1, д. 20.
¹⁰⁸ ЦГАДА, ф. 615, кн. 522, л. 85—86, 122—123.
¹⁰⁹ ЛОИИ, ф. 178, д. 6302; ААО, ф. 394, onп1, д. 20, л. 35 об., 62 об.— 63 об.
¹¹⁰ Голикова Н. Б. Политические процессы..., с. 302, 313; ЦГАДА, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 204.
¹¹¹ См.: Бакланова Н. А. Торгово-промышленная деятельность Калмыковых во второй половине XVII в. М., 1959, с. 157.
¹¹² ЛОИИ, ф. 178, д. 5877, л. 1—9, карт. 88, д. 63, л. 1 и д. 6295, л. 1—7, д. 6297, л. 1.
¹¹³ ЛОИИ, ф. 178, карт. 88, д. 63, д. 6514 и 6595.
¹¹⁴ См.: Голикова Н. Б. Политические процессы..., приложение № 2, с. 307.
¹¹⁵ ЛОИИ, ф. 178, карт. 60, д. 32, л. 7—8.
¹¹⁶ См.: Капустина Г. Д. Записные книги Московской крепостной конторы как исторический источник. — Проблемы источниковедения, т. 7. М., 1959, с. 217—219.
¹¹⁷ См.: Томсинский С. Г. Указ. соч., с. 207; Степанов И. В. Гулящие — работные люди в Поволжье в XVII в. — ИЗ, кн. 36. М., 1951, с. 148.
¹¹⁸ ЦГАДА, ф. 350, д. 5465, л. 43, ф. 615, кн. 525, л. 13, 160, 239—240, кн. 526, л. 67, 74, кн. 528, л. 11, 20, кн. 528, л. 26.
¹¹⁹ ЦГАДА, ф. 273, л. 3277, л. 69—70, ф. 615, кн. 525, л. 55, 81, 122, кн. 527, л. 10; ААО, ф. 394, oп. 1, д. 20, л. 20—21, д. 86, л. 6, 11, 25.
¹²⁰ ЦГАДА, ф. 615, кн. 525, л. 124; кн. 526, л. 37, кн. 527, л. 101, кн. 528, л. 145; ААО, ф. 394, oп. 1, д. 20, л. 76—77, д, 86, л. 16, д. 153, л. 38, ф. Астраханской воеводской канцелярии, oп. 1, д. 6, л. 35.
¹²¹ ЦГАДА, ф. 350, д. 5465, л. 55, д. 3534, л. 55, 184 об., ф. 615, кн. 521, л. 86—87, кн. 523, л. 99—100, ф. 371, стб. 394 (1144), л. 61.
¹²² ЦГАДА, ф. 350, д. 5549, л. 1015, ф. 615, кн. 525, л. 130, 166, кн. 526, л. 44, кн. 528, л. 115; ААО, ф. 394, oп. 1, д. 20, л. 9, 16, 26, 29, 62, 74—75.
¹²³ ЦГАДА, ф. 350, д. 5465, л. 180, ф. 615, кн. 522, л. 180—181, кн. 523, л. 42, 43, 106—107, 115—117, кн. 525, л. 22, 24, 27, 34; ААО, ф. 394, oп. 1, д. 20, л. 13, ф. 681, оп. 6, д. 26, л, 20.
¹²⁴ ААО, ф. 394, oп. 1, д. 86, л. 9 об.
¹²⁵ ЦГАДА, ф. 615, кн. 523, л. 14—15, кн. 525, л. 43, 54 об., 197, 213, 216 об., ф. 350, д. 5465, л. 18, 30, 31, 34, 41, 47—48, 51, 153, 176, 369, 379.
¹²⁶ См.: Голикова Н. Б. Наемный труд в городах Поволжья в первой четверти XVII века. М., 1965, с. 95.
¹²⁷ ААО, ф. 681, оп. 6, д. 13, л. 13, 18—19, д. 17, л. 21.
¹²⁸ ЦГАДА, ф. 350, д. 5465, л. 8, ф. 615, кн. 525, л. 61, 163, 184, 194, 219, л. 41.
¹²⁹ ЛОИИ, ф. 178, карт. 59, д. 72, л. 1, 2, 7, карт. 60, д. 50, л. 1, д. 66, л. 7, 8, 29, 62, карт. 93, д. 83, карт. 102, д. 6, л. 1, карт. 107, д. 35.
¹³⁰ Голикова Н. Б. Политические процессы..., с. 314.

<< Назад   Вперёд>>