Землевладение местных подьячих
Мы вовсе не располагаем сводными источниками как по поводу размеров их поместных окладов, так и об их фактическом землевладении. Молчание документов по этому поводу объясняется самим порядком верстаний местных подьячих поместными окладами, которые производились по челобитным подьячих и по решениям городовых воевод, а позднее — по грамотам из Поместного приказа. Ведавшие городами и их приказными кадрами приказы первоначально не вмешивались в этот вопрос и в первой половине XVII в. им и не интересовались. Только в 70-80-х годах, с перестройкой системы приказного управления, в приказах, а особенно в Разряде, возникает стремление сосредоточить в своих руках всю информацию о вознаграждении службы местных подьячих, в том числе и о размерах их поместного жалованья. В связи с этим вопросы о поместных окладах подьячих стали включаться в перечень обязательных пунктов для составления сметных списков по городам. Однако и после этого далеко не все приказные избы на них отвечали. Поэтому при выяснении размеров поместных окладов подьячих приказных изб мы вынуждены довольствоваться разрозненными данными, содержащимися в годовых сметных списках городов и другой местной документации.
В связи с названными выше причинами сохранилось мало данных о поместных окладах местных подьячих в первой половине века. По-видимому далеко не везде они имели место. Так, не было их вовсе в приказных избах северных городов. Но и там, где практиковалось их назначение, они присваивались, как правило, только небольшой части подьячих.
Для второй половины века несомненно наметилось увеличение процента верстанных поместными окладами подьячих в местных учреждениях. Так, в 1676 г. в Новгородской приказной избе из 72 подьячих поместные оклады были у 5 человек, общий оклад для которых равнялся 950 четям, в 1694 г. число верстанных подьячих возрастает до 18 человек83. В Пскове в 1699 г. из 54 подьячих приказной, палаты поместные оклады имели 11 человек, в Псковском же дворцовом приказе из 20 — 4 человека84. В 80-х годах в Костроме из 28 подьячих поместное жалованье было у 4 старых подьячих, в Ярославле из 17 подьячих — у 3 человек, в 1690 г. в Белгороде из 23 подьячих — у 4 человек85. Среди 28 подьячих Козловской приказной избы в 90-х годах находим 8 верстанных подьячих86. В более мелких учреждениях количество верстанных поместными окладами подьячих не превышало обычно одного-двух человек.
При этом и во второй половине XVII в. в значительном количестве приказных изб вовсе не было верстанных подьячих. Например, в 1663 г. — в Ельце, в 1690 г. — в Мирополье, в 1692 г. — в Нижегольске и других городах Юга87.
Заметно усилилась раздача поместных окладов в приказных избах в самом конце века, в результате чего создалось положение, при котором все подьячие средних по размерам учреждений европейской части страны оказывались верстанными поместными окладами. Несмотря на это, в приказных избах некоторых районов страны продолжали работать подьячие, не верстанные поместными окладами. В том числе поместные оклады отсутствовали полностью у подьячих приказных изб сибирских городов, где они были заменены натуральными хлебными выдачами (см. ниже). Во всяком случае, доля подьячих, верстанных поместным окладным жалованьем, на местах была явно больше, чем мы видели это для московских подьячих.
Поводом для верстания поместными окладами подьячих на местах обычно бывала долголетняя служба их в приказных избах. Не менее важным предлогом для этого (как и для других разрядов приказных людей) были особые заслуги вне стен приказной избы — как правило, полковые. Практика «наддач» к поместным окладам, характерная для московских подьячих, на местах встречалась крайне редко.
Размеры поместных окладов подьячих городов европейской части страны примерно соответствовали размерам окладов городовых детей боярских и во многом совпадали с нормами средних окладов московских подьячих, однако никогда не достигали их наибольшего уровня и не поднимались выше 400 четей. В среднем же колебались, как и оклады различных разрядов детей боярских, от 200 до 350 четей. Приводимые в документах данные позволяют проследить эти колебания для ряда городов. Указываемые в них оклады подтверждаются данными выписки, сделанной в 1676 г. в Разряде по запросу приказа Казанского дворца о том, «в городех, которые ведомы в Разряде, приказных изб подьячие великого государя жалованьем, поместными оклады, верстаны ль; и буде верстаны, и по скольку четей человеку?»88, в которой говорится: «Розных городов приказных изб подьячим его государева жалованье, поместные оклады, чинены вновь по 300, по 250 и по 200 четей человеку»89. Оклады в 100, 150 и 400 четей в выписке не упоминаются, так как они были довольно редки.
Еще меньшими данными мы располагаем для выяснения фактического землевладения местных подьячих. Так же, как для всей приказной группы, для местных подьячих поверстание поместным окладом не всегда сопровождалось отводом поместий. В первой половине XVII в., например, в Валуйской приказной избе работал в течение 10 лет подьячий Ф. Соломин, который имел оклад в 50 четей и так и не дождался наделения землей90. Но даже в случае отвода поместий их размеры, как правило, были значительно меньше, чем размеры окладов. Вместе с тем о наличии поместных и вотчинных земель у местных подьячих мы располагаем сведениями для всего XVII в.
Следует сказать, что существенной разницей в землевладении московских и местных подьячих было то, что если первые получали свои поместья в различных уездах и меньше всего в Московском, близком от места их непосредственной службы, то отводы земель местным подьячим всегда производились в пределах того уезда, где находилась данная приказная изба. Другими словами, местные подьячие были значительно ближе к своим землям, чем московские. В результате перед местными подьячими не стоял ряд трудностей, о которых говорилось выше применительно к подьячим приказов. Отсюда — их большая заинтересованность в получении конкретных земельных владений.
Наблюдалось своеобразное наследование подьяческих земель, порядок передачи поместных владений от одного подьячего к другому, сменившему его в приказной избе. В 1651 г. волоколамские подьячие владели определенными участками пашенной, огородной и дворовой земли, «что изстари владели по... указу съезжей избы подьячие»91. При смене (смерти, отставке, отъезде и т. д.) подьячих эта земля не поступала в общий поместный фонд уезда, а переходила к другим подьячим той же избы. Тот же порядок находим и в Старорусском уезде, где имелись специальные «старые подьяческие поместья». В 1638 г. подьячий Старорусской приказной избы при переводе в Новгород передал другому подьячему землю, которой владел в течение 10 лет92.
В южных районах страны практиковался иногда обычай наделения подьячих одной избы не индивидуальными, а общинными владениями по примеру служилых людей по прибору.
По-видимому, испомещение местных подьячих усиливается во второй половине века. Об этом, в частности, свидетельствует жалоба арзамасских служилых людей, которые в 80-х годах писали о подьячих Арзамасской приказной избы следующее: «А ныне, государи, они, подьячие, многие испоместились в Арзамасском уезде, землями после арзамасских помещиков владеют... чево в прошлых годех тово не было»93.
Некоторое представление о размерах дворовладения местных подьячих в конце XVII в. дают книги Генерального двора 1700 г. В них находим данные о количестве дворов у восьми следующих местных подьячих: брянский Г. Андреев владел 1 двором, вологодский Ф. Воробьев — 8 дворами, карачевский М. Кузьмин — 7 дворами, козловские А. П. Топильский и И. Свешников — 1 двором каждый, крапивенский В. Епифанов — 1 двором, муромский Г. Бушев — 8 дворами, орловский А. М. Телегин — 5 дворами94.
Как уже говорилось, Сибирь XVII в. почти не знала подьяческого поместного землевладения. Земельные отводы для подьячих приказных изб, как и для всех сибирских служилых людей, были здесь заменены выдачами натурального жалованья или позднее «хлебных денег». Только в отдельных районах, где землевладение получило достаточно широкое развитие, регулярные хлебные выдачи были целиком или частично заменены отводом пашенных земель. Подобная практика получила дальнейшее развитие с середины XVII в. Особенно широкое распространение выделение земли подьячим практиковалось в Илимском уезде, который являлся сельскохозяйственной базой Восточной Сибири. В 1678 г. подьячему Илимской приказной избы Т. П. Пежимскому было предписано воеводой «за... хлебный оклад пахать на себя пашню на заимке отца ево Павла Пежимского» в размере 6 десятин в одном поле. В 1680 г. уже четверо из пяти илимских подьячих владеют землей от 2 до 7,5 десятины95. Вместе с тем выделяемые сибирским подьячим земли никогда не назывались поместными, так же, как сами подьячие не верстались поместными окладами. По-видимому, их следует рассматривать как форму наделения натуральным хлебным жалованьем (см. ниже).
Особым видом землевладения городовых подьячих являлись сенные полосы в окрестностях города. Свидетельства о пользовании ими подьячими постоянно встречаются в документах.
Отводы местным подьячим дворовых мест в городах также производились в строгом соответствии с их служилым положением. Размеры их, как правило, невелики. Так, карачевскому подьячему М. Кузьмину был отведен под двор участок в 8X4 сажени, или 32 кв. сажени96, что было больше нормы для отвода загородных дворов московским подьячим.
В связи с тем, что земли имели для местных подьячих большее практическое значение, чем для большей части московских подьячих, они всеми способами старались расширить свое фактическое землевладение. Широко практиковалось ими приобретение вотчинных земель, в том числе в счет погашения денежных ссуд и т. д.
Встречаются земельные споры, в которых подьячих обвиняют в применении силы для получения земель и документов на них. Так, в 1693 г. козловский подьячий В. Свешников «вымучивал» у козловского сына боярского Ф. Барсукова запись на передачу поместья97.
* * *
Рассмотрев размеры и характер землевладения приказных людей на протяжении XVII в., следует сказать, что по отношению к владению землей они могут быть разделены на следующие группы. На всем протяжении века только очень небольшое количество дьяков принадлежало к разряду крупных земельных собственников, в то время как основная масса их была представлена средними и частично мелкими землевладельцами. Московские подьячие могут быть причислены в небольшой степени к средним, а в основном к мелким землевладельцам, доля которых к концу века заметно возрастает. Только к мелким земельным собственникам может быть отнесена имевшая землю верхушка местных подьячих, хотя поместные владения все более становились определяющими в их имущественном положении, в чем они сливались с основной частью служилого города, в выразителей классовых позиций которого они неизбежно превращались. Таким образом, в разряд крупных светских феодалов страны входила численно незначительная часть приказных людей. Большая часть приказных земельных собственников была представлена разрядами средних и мелких феодальных владельцев. Численно же подавляющее большинство членов приказной группы по существу не включалось в структуру господствующего класса феодалов, хотя и сохраняло на протяжении всего века сословные права на вступление в его ряды.
Вместе с тем, фактическое землевладение для каждого из приказных людей не было постоянной величиной. По мере продвижения приказного человека по службе переход его от одного приказного «чина» к другому сопровождался, как правило, не только увеличением окладного жалованья, но и расширением фактического землевладения, а тем самым и переходом в другую группу земельных собственников. Приказная служба открывала для наиболее способной и предприимчивой части приказного люда путь к обогащению, которое, согласно понятиям феодального общества, они видели прежде всего в концентрации в своих руках крупной земельной собственности.
83 ЦГАДА. Ф. 210. Дела десятен. Кн. 295. Л. 4 об.—7. Дела разных городов Кн. 80. Ч. 2. Л. 1385 об,—1387.
84 ЦГАДА. Ф. 210. Новгородский стол. Кн. 70. Л. 180—195 об.
85 ЦГАДА. Белгородский стол. Кн. 37. Ч. 1- Л. 166; Кн. 158. Л. 25—28; Дела разных городов. Кн. 73. Л. 400.
86 ЦГАДА. Ф. 210. Приказный стол. Кн. 40. Л. 626—629 об.
87 ЦГАДА. Ф. 210. Белгородский стол. Кн. 53. Л. 124 об.; Кн. 155. Ч. 2. Л. 1284; Кн. 162. Ч. 1. Л. 299 об,—300.
88 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 1159. Л. 36.
89 Там же. Л. 37.
90 Оглоблин Н. Н. Из архивных мелочей // Чтения в Обществе истории и древностей российских при Московском университете. Кн. 3. 1913. Смесь. С. 1.
91 ЦГАДА. Ф. 396. Oп. 1. Д. 42255. Л. 1.
92 ЦГАДА. Ф. 141. 1638 г. Д. 20. Ч. 1. Л. 226.
93 ЦГАДА. Ф. 159. Оп. 3. Д. 1744. Л. 1.
94 ЦГАДА. Ф. 1209. Оп. 3. Кн. 5087. Ч. 1. Л. 1317; Ч. 2. Л. 97 об., 108 об., 133, 289, 291.
95 ЦГАДА Ф. 214. Oп. 1. Кн. 686. Л. 98; Кн. 691. Л. 101 об,—103.
96 Ошанина Е. Н. Родовой архив Павловых // Записки Отделения рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина. М., 1977. Вып. 38. С. 80.
97 ЦГАДА. Ф. 210. Приказный стол. Стб. 2557. Л. 459.
<< Назад Вперёд>>
