1.3. Руководство, личный состав и организация работы КПК
Постановлением Пленума ЦК ВКП(б) от 24 мая 1939 г. КПК была сформирована в количестве 31 человека147. В КПК вошли: А.А. Андреев —-председатель; его четыре заместителя И.Т. Гришин, Г.И. Ивановский, Г.В. Перов и М.Ф. Шкирятов (все четыре заместителя совместно с Андреевым образовывали Бюро КПК, Перов и Шкирятов входил еще и в Партколлегию); А.П. Леонов — ответственный секретарь Партколлегии, А.Г. Абрамова — член Партколлегии; И.Я. Алехин, П.Н. Алферов, Н.М. Афанасьев, П.П. Елисеев, Г.И. Егоров, В.А. Ершов, М.Г. Захаров, М.И. Землянский, Л.М. Зубынин, А.К. Жигалов, П.С. Крюков, В.Н. Миронов, А.Л. Орлов, В.П. Павлов, В.П. Петров, С.В. Потапов, Г.Н. Пуговкин, И.Н. Строкотенко, А.С. Трофимов, А.И. Федоренко, В.Л. Филимонов, М.М. Фонин, И.С. Фурсов, К.И. Цыплаков — ответственные работники КПК, которые частью оставались в центральном аппарате, частью образовывали институт уполномоченных КПК и уезжали на места148.
Этот состав, разумеется, менялся в последующие годы. Так, заместитель Андреева Гришин в 1940 г. был послан уполномоченным в Новосибирскую область. Ивановский в этом же году ушел в Наркомат госконтроля, а Перов — в Государственный Банк СССР. Заместителями Андреева (помимо Шкирятова) стали И.И. Кузьмин (1940 г.), В.А. Донской (1941 г.), А.А. Савченко (1941), Р.С. Землячка (1943). Но и этот состав тоже продержался недолго. Савченко ушел в 1441 г. в Государственный комитет обороны. В 1946 г. Донской отправился на пенсию, в 1947 умерла Землячка, а Кузьмин перешел на работу в Совет Министров СССР. Первым и постоянным заместителем Андреева был Матвей Шкирятов. В 1946 г. вторым заместителем Андреева стал Иван Ягодкин, который находился на этой должности вплоть до 1952 г.
Андрей Андреевич Андреев (1895-1971) — бессменный председатель КПК с 1939 по 1952 г. Андреев совмещал эту работу с многочисленными советскими и партийными должностями: в 1935—1946 гг. Андреев секретарь ЦК ВКП(б), в 1943— 1946 гг. нарком земледелия СССР, в 1946—1953 гг. заместитель председателя Совета Министров СССР. Член Политбюро с 1932 по 1952 г. Председатель Совета Союза Верховного Совета СССР с 1938 по 1946 г.149
«Открытое, простое лицо. Уважительное отношение к собеседнику. Нет и намека на разницу в нашем положении. Простота и скромность»153, — отзывался об А.А. Андрееве Н.С. Патоличев, тогда еще молодой партийный работник. Тепло и даже, можно сказать, восторженно об Андрееве вспоминал его заместитель И.А. Ягодкин: «Пятидесятилетний руководитель невысокого роста, с голубыми широко расставленными глазами, с умным, выразительным лицом, высоко эрудированный, имевший огромный опыт партийной и государственной работы, пользовался в партии и народе колоссальным авторитетом. Андрей Андреевич обладал исключительной умудренностью — хорошо говорить, хорошо мыслить, хорошо делать и внимательно выслушивать людей. Не только глубокая коммунистическая идейность, знания, не только высокие моральные качества, но и культура поведения, уважение и доверие к людям находились на уровне такого положения, которое олицетворял этот человек с большой буквы <...> Андрей Андреевич был поистине добрым, глубоко партийным, удивительным человеком не потому, что совершал чудеса, а потому, что сам делился всем своим запасом знаний и требовал, чтобы мы поступали так же. Он не раз и не два, а всегда подчеркивал, что надо любить, не только детей, но и людей, особенно коммунистов»154.
Менее идиллический образ Андреева донесли некоторые другие его современники. Так, Н.Я. Мандельштам в своих в воспоминаниях приводила слова Фадеева, что, по его сведениям, приговор Осипу Мандельштаму подписал Андреев155. Н.С. Хрущев также свидетельствовал: «Андрей Андреевич сделал очень много плохого во время репрессий 1937 года. Возможно, из-за своего прошлого он боялся, чтобы его не заподозрили в мягком отношении к бывшим троцкистам. Куда он ни ездил, везде погибало много людей»156. Если верить Молотову, то Андреев действительно числился в «раскаявшихся троцкистах»157. Активное участие Андреева в сталинских репрессиях (в частности, в процессах над «вредителями» в сельском хозяйстве в 1936-1937 гг.) подтверждается новейшими историко-архивными данными158.
В конце 1940-х гг. Андреев много болел. В январе 1949 г. он обратился в Политбюро с просьбой предоставить ему дополнительный отпуск: «Головокружения повторяются почти через день. Не успеешь подняться, как опять валит с ног. Я просто измучился вконец»159. К тому времени его председательство в Комиссии было номинальным.
В личном фонде Андреева в РГАСПИ (ф. 73) не удалось обнаружить ни одного документа, освещающего деятельность КПК, либо относящегося к руководству Андреева этим органом.
Действительным руководителем КПК являлся заместитель Андреева Матвей Федорович Шкирятов (1883-1954), который с 1936 г. фактически возглавил КПК —-тогда её председателю Н.И. Ежову было поручено «9/10 своего времени отдавать работе в НКВД»160. В послевоенный период все документы, поступавшие в КПК, направлялись только на имя Шкирятова.
Шкирятов — выходец из тульских крестьян, образование получил начальное, до революции работал портным, с 1906 г. в партии. В 1918-1920 гг. секретарь ЦК союза швейников, с 1921 г. — в аппарате ЦК РКП (б). В 1935-1952 гг. заместитель председателя КПК при ЦК ВКП(б), в 1952-1954 гг. председатель Комитета партийного контроля161.
О Шкирятове середины сороковых годов пространно писал в своих воспоминаниях его ближайший помощник Ягодкин: «Ростом он был небольшой, слегка обрюзгший, у подбородка появился вялый мешочек. Походка стала шаркающей. О своей профессии говорил афоризмом: "шей, пори до новой поры , что означало — портной. К старости он стал неуравновешенный, вспыльчивый, заводной. Иногда по мелочам так заведется, что остановить его было почти невозможно. Работать с ним, прямо скажу, было нелегко. Говорил он сумбурно, свои мысли излагал нелогично, порою трудно было понять, что он хочет сказать; чем больше он старел, тем становился тяжелей <...>Человек он был старой закалки, не пришлось ему получить образования. Плохо знал народное хозяйство. Положительным было у него одно исключительно сильное качество — политическая интуиция, посредством которой он мог глубоко проникать в душу человека и почти безошибочно познавать его политическое нутро <...> Нередко можно было слышать, что Шкирятов в разборе персональных дел человек мудрый, видит человека насквозь. Заседания партколлегии проводил напряженно, говорил подолгу, утомительно, повторяя одни и те же слова. Вместо "это самое" говорил "ето самое". Нередко проявлял необъективность, особенно, если ему позвонят по телефону от имени и по поручению вышестоящих. В этих случаях он даже шел на прямое нарушение Устава партии, принимая единолично решения, по-видимому, боясь, что при рассмотрении вопроса на партколлегии могут быть возражения, к которым он относился нетерпимо»162.
Н.С. Хрущев в своих воспоминаниях называет Шкирятова «дубинкой» Сталина: «Он слепо, именно слепо, делал все так, как говорил Сталин»163. За исключением личного дела Шкирятова в РГАНИ, какого-либо его личного архива обнаружить не удалось.
Иван Александрович Ягодкин (1911-1979) — фактически второй человек в КПК послевоенного периода. Как это следует из анкеты Ягодкина, он начинал пастухом общественного стада, затем устроился чернорабочим в Москве. В 1932 г. вступил в ВКП(б). «Лес рук, поднятых на собрании коммунистами партийной организации электро-аппаратного завода за то, чтобы принять меня в партию, осталось на всю жизнь в моей памяти как самое дорогое, самое близкое моему сердцу событие...», — написал Ягодкин в своих воспоминаниях164.
Номенклатурный работник «сталинского» призыва. Уверенно и быстро делал карьеру: уже в 1933 г. Ягодкин стал заведующим орготделом Крапивинского райкома ВЛКСМ, затем — секретарем райкома ВКП(б), заведующим культпросветотделом Куйбышевского обкома, заместителем уполномоченного, а с 1940 г. уполномоченным КПК при ЦК ВКП(б) по Куйбышевской области165. На этой должности Ягодкина заметили и в конце 1945 г. пригласили на работу в Москву в центральный аппарат КПК. Он стал заместителем Андреева, по сути — заместителем и помощником Шкирятова.
Ягодкин окончил исторический факультет Саратовского пединститута. Вероятно, именно историческое образование внушило Ягодкину некоторое уважение к историческому свидетельству и навело на мысль о собственных мемуарах, которые в настоящее время хранятся в Центральном московском архиве-музее личных собраний (машинопись с рукописной правкой).
Он не замалчивает темные стороны работы КПК, но пытается «обелить» своего руководителя, приписывая все преступления преимущественно плохому влиянию окружения, в особенности членам Партколлегии166:
«Некоторые члены Партколлегии, не обладая общей культурой, в своих выступлениях допускали прямо-таки безграмотные, грубые выражения: "фулиган, чумудан, мирской бык (такой ярлык приклеивался исключенному за неправильное поведение в быту), твое место в тюрьме, шляешься здеся по колидору" и т.д. и т.п. Секретарь партколлегии [Леонов], например, имел дурную привычку набрасываться на апеллирующего прямо при входе его в кабинет заседания, шумливо говоря: "Ты еще на свободе, твое место в тюрьме", называя ему срок (как бы в шутку) тюремного заключения... Вообще он был человеком недалеким, беспринципным и поверхностным. Когда его спрашиваешь: ну как исключить или восстановить в партии X, он, не зная о ком идет речь, потому что не участвовал в обсуждении вопроса, говорил "исключить"»167.
По воспоминаниям Ягодкина он сам чудом избежал ареста: его подозревали в связях с фигурантами так называемого «Ленинградского дела».
КПК была одной из крупнейших структур ЦК ВКП(б). В процентном отношении к личному составу всего аппарата ЦК удельный вес КПК колебался между 13—15 % в 1934—1941 г. до 8—9 % в 1942—1952 гг. Эти данные можно получить из «Сводок по личному составу аппарата ЦК ВКП(б)»168.
Характерной чертой работы КПК был последовательный отказ от публичности. Почти все публикации о работе КПК в советской печати (разъяснение задач КПК, решения пленумов КПК) относятся к 1934—1938 гг. Положение о КПК 1934 г., несмотря на то, что в последующие годы в полномочия и структуру КПК вносились изменения, не обновлялось и не публиковалось. Решения КПК принимались узким составом Бюро, количество членов которого сокращалось. В 1947 г. Бюро состояло всего из двух человек — Шкирятова и Ягодкина.
Партколлегия КПК в большей степени являлась апелляционным «партийным судом», туда оспаривались партийные взыскания и исключения из партии, вынесенные обкомами, крайкомами и ЦК компартий союзных республик. Каждый год в Партколлегию КПК поступало 8—9 тыс. апелляций169. Поступающие в Партколлегию вместе с апелляциями персональные дела коммунистов сначала изучались помощниками членов Партколлегии, запрашивались дополнительные сведения по делу, составлялись справки. На само заседание Партколлегии примерно в каждом четвертом случае вызывали апеллирующего и представителей исключившего его парткома.
По воспоминаниям Ягодкина Партколлегия КПК работала неудовлетворительно, руководствуясь принципом «лучше десять исключить из партии, чем одного недостойного восстановить»:
«Апеллирующие обращались в ЦК с жалобой на формальный разбор дел в КПК, из ЦК пересылались они в КПК, КПК еще и еще раз разбирает заявления исключенных. В ряде случаев одного и того же апеллирующего разбирала партколлегия до семи раз и было очевидно, что его надо восстановить. Партийная коллегия, не решаясь изменить свои прежние решения, как бы выкручивалась, делала запись: "давно не имеет связи с парторганизацией, может вступить в партию на общих основаниях" и т.д.»170.
Отдельным направлением работы Партколлегии было рассмотрение «по первой инстанции» — по специальному заданию ЦК ВКП(б) — особо важных персональных дел.
На Бюро КПК были возложены контрольные функции по проверке исполнения решений партии и ЦК, а также соблюдения Устава ВКП(б). Бюро выполняло поручения Секретариата ЦК ВКП(б) и отдельных указаний ЦК по проверке заявлений и материалов. Как следует из отчета, всего за период с 1947 по май 1952 г. КПК было выполнено более тысячи таких поручений. Из 1131 решений, вынесенных Бюро КПК в 1947-1952 гг., 660 решений по инициированным в поручениях ЦК вопросам171, то есть больше половины.
Заседания Бюро КПК проходили примерно раз в десять дней в здании КПК на Старой площади. Своими постановлениями Бюро КПК накладывало на провинившихся взыскания (выговор, строгий выговор, строгий выговор с предупреждением) вплоть до исключения из партии. В этом смысле Бюро КПК было судом «первой» (и последней) инстанции но делам коммунистов, поднятых во время контрольных мероприятий. На практике к таким делам относились «бытовое разложение» (пьянство, беспорядочные половые связи и пр.), неуплата членских взносов, утеря партийного билета, сокрытие своего социального происхождения, участие в религиозных обрядах и т.п. На экономические злоупотребления приходилось около 40% всех дел.
За период с 1936 по май 1952 г. Бюро КПК исключило из рядов ВКП(б) 343 человека, вынесло 895 партийных взысканий172. В качестве дополнительных санкций Бюро могло снять с работы, передать материалы дела судебно-следственным органам.
В состав Бюро входили председатель КПК и его заместители. Они предварительно обсуждали повестку заседания Бюро: по большинству вопросов предлагалось «ограничиться принятыми мерами» и вопрос с контроля снять. На Бюро выносили только особо важные дела. Только часть вынесенных на Бюро вопросов разбиралась непосредственно на заседании, большинство же дел разрешалось опросным голосованием.
Заседания Бюро и Партколлегии проходили в закрытом порядке. Протоколы заседаний являлись строго секретными, а некоторые из них попадали в «Особую папку». Постановления Бюро и Партколлегии утверждались в Секретариате ЦК ВКП(б).
И.А. Ягодкин так описывал повседневную работу КПК:
«Вся основная работа в аппарате КПК велась в вечернее и ночное время (ночные бдения). Аппарат КПК был большой и полностью загруженный, с ним надо было повседневно вести работу, направлять его деятельность, просматривать деловые бумаги, читать и визировать справки, подготовленные на рассмотрение Бюро и партколлегии КПК. Особенно тщательного просмотра и изучения требовали материалы, подготовляемые на заседания Бюро КПК, которое обсуждало главным образом результаты проверок выполнения решений ЦК партии и правительства с участием руководящих работников ведомств, секретарей и представителей обкомов, крайкомов партии и ЦК союзных республик. Разбор материалов носил в своем большинстве критический характер, иногда принимались решения о наказании виновных за невыполнение решений партии<...> В практике работы КПК самое большое место занимали заседания, были случаи, когда в день проводилось по два и более заседания по рассмотрению результатов проверки выполнения решений партии и правительства, разбору апелляций исключенных из партии. Это, конечно, нельзя считать нормальным явлением, но в то время избежать такой практики мы не могли»173.
Практическое осуществление контроля возлагалось на ответственных контролеров и уполномоченных КПК. Ответственные контролеры следили за исполнением соответствующих директив «подшефными» союзными наркоматами (министерствами).
Сфера деятельности уполномоченных была более обширной — они представляли КПК в своем регионе (республике, крае или области). Там они отслеживали исполнение партийных решений местными органами власти, контролировали региональное руководство, проверяли поступающие в Партколлегию КПК апелляции от коммунистов. Словом, уполномоченные КПК были «ушами и глазами» ЦК ВКП(б) в регионах.
Как уже отмечалось, институт уполномоченных КПК был создан в 1934 г. Тогда же оформились основные принципы работы уполномоченных. «Каков наш контроль? Он оперативный, действенный. Мы не контролеры по профессии, нас так не рассматривают. Наше вмешательство рассматривается как вмешательство ЦК партии, который добивается исполнения решений ЦК. Часто достаточно одного нашего звонка, чтобы дело двинулось вперед. Эта работы не поддается учету, однако дает немало положительных результатов. Не редко руководитель учреждения, член партии нам говорит: мы срочно исправим недочеты, не сообщайте только в ЦК партии...», — рассказывал об особенностях своей работы уполномоченный по Ленинградской области Рубенов на III Пленуме КПК в марте 1936 г174.
В 1939 г. уполномоченных было всего 11, в 1946 г. их число достигло максимума в 59 человек175 (один уполномоченный мог курировать несколько областей). Аппарат уполномоченного являлся независимым от местных партийных органов и содержался на средства ЦК ВКП(б). Уполномоченные нередко чувствовали себя «самыми главными» в регионах и пытались подчинить себе местную власть. На этой почве периодически возникали конфликты.
Так, в конце июля 1946 г. секретарь Дагестанского обкома ВКП(б) Х.М. Фаталиев жаловался секретарю ЦК ВКП(б) А.А. Жданову на неправильное поведение уполномоченного П. Матюшина: «Чувствуется определённое желание командовать всеми, поставить себя выше всех. 1 мая 1946 г. т. Матюшин совсем не к месту несколько раз повторял: "Я в республике являюсь самым главным". Тов. Матюшин проявил большее недовольство и нервозность, когда узнал, что первый секретарь обкома ВКП(б) больше него получает денежную дотацию»176. Дело в том, что по утверждённому КПК порядку, уполномоченные должны были получать столько же, сколько первые секретари соответствующих обкомов177. Нарушение этого порядка, вероятно, воспринималось Матюшиным как покушение на утверждённую номенклатурную иерархию.
В сентябре 1945 г. в КПК поступила записка ответственного контролера о плохих взаимоотношениях первого секретаря Читинского обкома ВКП(б) И.А. Кузнецова178 с уполномоченным по Читинской области Новаковым. Это взаимоотношения, как сообщалось в записке, «совершенно не нормальны»: секретарь обкома позволяет «грубые выкрики» в адрес уполномоченного, не желая обсуждать с ним проблемы области, а уполномоченный в свою очередь не хочет делиться с обкомом директивами ЦК ВКП(б). Второй секретарь обкома объяснил более чем холодное отношение к уполномоченному следующим образом: «Мы считаем, что уполномоченный КПК, прежде чем начать проверку какого-либо вопроса, должен посоветоваться с обкомом <...> Это тем более необходимо т. Новакову, так как он плохо знает область, не имеет опыта партийной работы, да и в партии он состоит года три или четыре. В то время, как первый секретарь обкома — старый член партии, давно работает в области и т. Новакову следовало бы прислушиваться к его советам»179.
Как строилась повседневная работа уполномоченного? Уполномоченный проверял исполнения решений партии и ЦК ВКП(б), поступающие жалобы и заявления. Отдельные вопросы уполномоченный проверял по специальным поручениям КПК. Он мог проводить проверку и по своей инициативе. Для проверки уполномоченный выезжал в районы, колхозы, на предприятия... Но чаще использовал для этого работников своего аппарата (обычно 5-10 человек)180.
Все записки уполномоченных в КПК предварительно рассматривались заместителями председателя КПК А.А. Андреева. Если вопросы заслуживали внимания, они ставились на рассмотрение Бюро КПК. Менее серьезные вопросы направлялись Комиссией для рассмотрения в бюро обкомов, крайкомов или ЦК компартий союзных республик. Во всех случаях по запискам уполномоченных устанавливался контроль. Партийные комитеты и уполномоченные КПК были обязаны совместными силами устранить вскрытые недостатки.
Согласно Отчету о работе КПК за 1939-1952 г. за все это время по запискам уполномоченных было принято 239 решений КПК, утвержденных Секретариатом ЦК ВКП(б)181. Это примерно 10 % от объема всех решений КПК.
Записки уполномоченных охватывают большой круг вопросов (и сельское хозяйство, и промышленность, и партийную работу, и бытовое обслуживание населения...), в ряде случаев они выявляли действительно крупные недостатки. Но их работа сильно страдала от вала повседневных бытовых проблем, «текучки». Назначенные из центра уполномоченные не могли вскрывать серьезные недостатки партийного или советско-хозяйственного характера, не вступив в конфликт с местным руководством, то есть, главным образом, с обкомами, крайкомами и компартиями союзных республик. На это готовы были пойти далеко не все.
Осев на местах некоторые уполномоченные КПК стали успешно «адоптироваться» на местах, обрастать связями и знакомствами, разрушение которых не всегда входило в их личные интересы. В феврале 1941 г. на совещании у Шкирятова обсуждали промах одного из уполномоченных — он напутал с цифрами, в итоге пришел к неверным выводам по заготовкам. Обком на это не обиделся, потому что, как удалось выявить ответственному контролеру, «у них это взаимное, он [уполномоченный] так же покрывает ошибки обкома»182.
Уполномоченные были быстро приняты в круг местной партийной элиты. По воспоминаниям Ягодкина, который продолжительное время был уполномоченным КПК в ряде поволжских областей, его положение в регионе не уступало положению секретарей обкома183. Некоторые бросились открыто пользоваться привилегиями их статуса. Так, в июле 1946 г. в Москву поступила жалоба на уполномоченного КПК по Алтайскому краю. В жалобе с негодованием описывались «барские замашки» уполномоченного. Уполномоченный входил в «девятку» — девять руководящих краевых работников, за которыми было закреплено «особое снабжение». Он заказывал себе и жене пошив одежды и обуви «без ограничений», мог в любых количествах брать продукты со склада закрытой столовой крайисполкома. Свой аппарат уполномоченный использовал исключительно в личных целях, для выполнения мелких бытовых поручений184. Обязанность уполномоченного «быть оком ЦК ВКП(б)» в регионе сводилась лишь к формальным отпискам.
Институт уполномоченных стал «головной болью» КПК. Контролерам приходилось «перепроверять» едва ли не каждую записку уполномоченного, специально выезжать в регионы. Ими вскрывалась неэффективность и формальность работы уполномоченных, о чем сообщалось в докладных записках: «не добивается устранения недостатков, вскрытых его проверкой»185, «в своих докладных записках использует материалы ведомственных органов без проверки их на месте»186.
Ликвидация института уполномоченных, однако, жизнь КПК не облегчила. Скорее наоборот. Дело в том, что КПК почти все время ее существования испытывала острый «кадровый голод». В «Сводках по личному составу аппарата ЦК ВКП(б)» содержится информация об изменении штатной численности работников КПК в период с 1934 по 1952 г. (см. таблицу)187.
Итак, мы видим, что наибольшая численность личного состава КПК была в 1939 году, дальше его численность последовательно снижалась, пока не достигла минимума в 1942 году и не начала понемногу увеличиваться. Однако планка 1939 года так и не была преодолена.
В то же время нагрузка на аппарат КПК после войны возросла в разы. В 1945 г. в Комиссию поступили 907 заявлений и 4851 апелляция (всего 5 758), в 1946 г. — 3710 и 6198 (9908), в 1947г. — 4604 и 5952 (10556), в 1948 г. — 5 726 и 6 941 (12667), в 1949 г.— 9 650 и 9054 (18704), в 1950 г. — 11 244 и 9 102 (20346), в 1951 г. — 15 473 и 4293 (19 766) соответственно188. К 1951 г. по сравнению с 1945 г. количество заявлений увеличилось более чем в три раза, а аппарат КПК — всего лишь на треть (на самом же деле не увеличился совсем — в «Сводках» не учитывались «внешние» штаты уполномоченных КПК — суммарно около 700 человек189).
Соотношение изменений штатной численности работников КПК (без учета штатов уполномочены) и поступающих заявлений (жалоб) и апелляций лучше всего представить в процентах к показателям 1945 года (см. таблицу).
Рост в %% штатной численности КПК и поступающих в КПК заявлений (жалоб) и апелляций к показателям 1945 г.
В июле 1948 г. М.Ф. Шкирятов направил в штатную комиссию ЦК ВКП(б) объяснительную записку, в которой обосновывал свои требования по увеличению штата КПК:
«До войны в КПК было 205 работников, не считая членов Бюро и Партколлегии. Из 205 работников: отв. контролеров было 49, помощников члена Партколлегии — 42 и технических сотрудников — 114. В период войны аппарат не увеличивался, и на 1.1.1947 он состоял из 161 сотрудника, в том числе отв. контролеров 45, пом. члена Партколлегии — 25 и технических — 91, или меньше по сравнению с довоенными штатами на 44 (на 20,9 %).
Несмотря на то, что у нас аппарат был намного сокращен во время войны, в 1947 г., после упразднения уполномоченных КПК в областях, краях и республиках, центральный аппарат КПК еще был уменьшен до 139 человек или на 21 чел. (-13 %). Отсюда следует, что аппарат КПК, по сравнению с 1941 г., уменьшился на 66 чел. или на 32,2 %. На 1 января 1948 г. в КПК работало 144 работника аппарата и 4 чел. руководящего состава (заместители Председателя КПК — 2, отв. секретарь Партколлегии и член Партколлегии)<...> В штатном расписании предлагается увеличение числа контролеров до 30, вместо 24. Необходимость увеличения на 6 человек объясняется тем, что ранее, при существовании уполномоченных, последним посылалось значительное количество материалов, требующих проверки на месте, а в данное время контролеры постоянно находятся в разъездах для проверки заявлений и жалоб, число которых значительно увеличилось.<...> В то же время передача многих материалов на рассмотрение местных парторганов не достигает цели: заявители, обращающиеся в КПК, нередко подают жалобы на то, что расследование их заявлений, переданных в местные парторганизации, произведено неправильно, поэтому нам приходится чаще направлять на места контролеров для проведения проверок. Исходя из всего этого, имеющееся в данное время количество контролеров является совершенно недостаточным»190.
Количество контролеров было увеличено с 25 до 37 человек191. Но и усиленный их состав не позволял оперативно справляться с валом работы. Ягодкин писал в своих мемуарах о работе ответственных контролеров послевоенного периода: «Ответственные контролеры были чрезмерно загружены, в их сейфах и столах лежало много неисполненных поручений большой давности. Их хватало только на проверку особо важных заданий»192.
Основные усилия были сосредоточены на выполнении поручений Секретариата ЦК ВКП(б), в то время как КПК осиливала проверку лишь 10-12 %193 поступающих жалоб «со стороны» и чаще стала перенаправлять жалобы в партколлегии и парткомы областей, краев и республик, а также проводить проверки совместно с другими советскими и партийными ведомствами, например, с Министерством государственного контроля.
Ситуация осложнялась не только нехваткой людей в штате, но и плохой организацией работы. «То, что я встретил и перенес, недопустимо не только в центральном партийном аппарате, но и вообще в советской действительности не должно иметь места», — писал в Секретариат ЦК ВКП(б) не рядовой проситель, а уполномоченный КПК. Ему пришлось просидеть в приемной два дня, чтобы добиться встречи с заместителем ответственного секретаря КПК Николаева194. Стареющий М.Ф. Шкирятов, по воспоминаниям Ягодкина, держал у себя бумаги на подписи месяцами195. Всё это свидетельствовало о переживаемом КПК в конце 1940-х гг. кризисе.
На первой стадии своего институционального оформления партийные контрольные органы непосредственно разрешали лишь дела, связанные с нарушением членами партии коммунистической этики. Относительно уголовных преступлений контрольные комиссии должны были лишь следить, чтобы эти дела «получали надлежащее движение». Согласно озвученным на X съезде РКП(б) (1921 г.) цифрам, за первые пять месяцев работы ЦКК рассмотрела 200 дел, из которых 150 (или 15%) носили «уголовный характер» и были перенаправлены в соответствующие учреждения196. Тогда еще было понимание того, что «есть карательные и всякие другие советские учреждения, которые могут с этим справиться»197.
Как говорилось в проекте «Положения о Контрольных комиссиях», представленном на XI съезде партии в марте 1922 г., «порядок рассмотрения дел в контрольных комиссиях не должен носить характера порядка судебного учреждения»198. Однако в итоговый вариант этот пункт не вошел и, очевидно, не с проста, ибо очень скоро стали набирать силу противоположные тенденции.
Возможности партийного контроля существенно расширились в 1923 г. за счет объединения с Рабоче-крестьянской инспекцией. В число задач новообразованного ведомства входила «борьба с злоупотреблениями должностных лиц», то есть по сути борьба с уголовными преступлениями199.
В 1924 г. в «Ежегоднике советской юстиции» был опубликован Циркуляр «О взаимоотношениях между органами РКИ и органами советской юстиции и прокуратуры». Органы РКИ получили право «производить соответствующие обследования деятельности судов и обслуживающих их органов как для выявления методов их работы, соблюдения установленных процессуальных норм и сроков, так и для проверки правильности проведения классовой линии и результатов осуществления этими органами и судами карательной политики»200.
После реорганизации в 1934 г. партийный контроль сохранил эти два важнейших направления деятельности, а именно:
1) самостоятельное осуществление судебно-следственных функций;
2) проверка работы органов милиции, суда и прокуратуры.
С конца 1920-х гг. в ЦКК поступали заявления об ускорении разбора дел, о пересмотре судебных приговоров. Большинство таких писем рассматривались членом Президиума ЦКК А.А. Сольцем201. Он, как правило, при рассмотрении обращения затребовал материалы дела, разбирал их и, если находил нужным, обращался с личным письмом в соответствующие учреждения (Народный комиссариат юстиции, Верховный Суд РСФСР, окружные суды, ОГПУ, губернские и областные прокуратуры), в которых просил пересмотреть дело или пустить иначе расследование. Сольц отметил в своём выступлении на XVI съезде ВКП(б), что «суд работает невероятно плохо, и его приходится постоянно исправлять»202.
В КПК эта практика получила свое дальнейшее развитие. Примерно каждая вторая жалоба, поступившая в КПК в 1950-1951 гг., была жалобой на судебный приговор. Это говорит о том, что само советское общество воспринимало КПК как верховную апелляционную инстанцию. Среди подобных писем есть характерное обращение писателя Михаила Шолохова, просившего заместителя председателя КПК М.Ф. Шкирятова пересмотреть приговор одному из жителей станицы Вешенская: «Я глубочайше убежден, что следственные власти подошли к расследованию этого дела пристрастно <...> Убедительно прошу Вас, чтобы Вы вашим веским словом перед Верховным Судом помогли в тщательном пересмотре этого дела»203. Ответ Шкирятова не удалось найти среди материалов архивного фонда.
Дела по 58 статье УК РСФСР Комиссией к рассмотрению не принимались. Быть может, именно этим объясняется небольшое количество рассмотренных КПК «судебных» обращений. Известно, что в период с 1947 по 1952 г. ответственными контролерам было проверено всего 189 жалоб на неправильное привлечение к судебной ответственности204. Это число ничтожно по сравнению с общим объемом поступающих писем, тем не менее оно позволяет говорить, что работа КПК по проверке судебных приговоров продолжала вестись.
Ответственные контролеры затребовали материалы уголовных дел, посылали запросы в партийные организации. Сохранившиеся справки контролеров за 19471952 гг. свидетельствуют о том, что решения о пересмотре судебных приговоров принимались ими примерно в каждом десятом случае. Гораздо чаще можно видеть такие резолюции: «Дело судом разрешено правильно»205 или «Оснований для вмешательства в решения судебных органов по делу <...> не имеется»206.
Если же основания находились, то КПК направляла записку в соответствующую инстанцию — Прокуратуру или Верховный Суд, а те уже беспрекословно претворяли в жизнь эту рекомендацию. Например, справка ответственного контролера КПК Ф.И. Калистратова (сентябрь 1950 г.):
«В КПК при ЦК ВКП(б) от 4-х малолетних детей осужденного Шишова поступило заявление, в котором они просили оказать им содействие в освобождении их отца. Проверкой уголовного дела Шишова установлено, что он осужден к 7 годам лишения свободы за продажу 2,5 кубометров досок<.. .> Учитывая, что <.. .> убытков от его действий строительство не понесло, КПК был поставлен вопрос перед Прокурором РСФСР о пересмотре этого дела. По сообщению заместителя прокурора РСФСР тов. Буримович приговор по делу Шишова ими был опротестован и определением Верховного Суда РСФСР от 11.VIII. 1950 г. мера наказания Шишову снижена до пределов отбытого срока и он из под стражи освобожден»207.
КПК могла также смягчить меру наказания: «Власова правильно привлечена к судебной ответственности, но мера наказания избранная судом <...>является чрезмерно жесткой»208; «При избрании меры наказания считаем возможным ограничиться наказанием не связанным с лишением свободы»209.
Органы советской юстиции и прокуратуры к «пожеланиям» КПК были весьма чувствительны и их исполняли. В архивном фонде Прокуратуры СССР можно ознакомиться с характерной запиской начальника следственного отдела прокуратуры РСФСР Л.И. Уракова на имя начальника следственного отдела Прокуратуры СССР Л.Р. Шейнина от 23 марта 1948 № с7/95353 (гриф «секретно»):
«В соответствии с Вашим поручением по делу К<...>ва В.В. я немедленно связался с Партколлегией КПК при ЦК ВКП(б) на предмет получения соответствующих материалов. На телефонные и официально письменные запросы из КПК <...> был получен по телефону ответ, что дело К<...>ва будет пересмотрено и до пересмотра этого дела от производства расследования необходимо воздержаться. В марте[помощник члена Партколлегии КПК] тов. Молодцова сообщила, что в результате пересмотра дела К<.. ,>ва КПК при ЦК ВКП(б) принято решение по этому делу никого к судебной ответственности не привлекать»210.
Советские суды и прокуратуры подвергались постоянным проверкам со стороны органов партийного контроля. В 1934 г. уполномоченный КПК Рубенов отчитался перед II Пленумом КПК, что ему удалось инициировать «чистку» киевской прокуратуры211. На III Пленуме КПК уполномоченный по Узбекской ССР Беккер сообщил, что своим постановлением снял с работы трех «социально-чуждых» народных судий и двух окружных прокуроров212. К отставкам привели организованные КПК чистки судов Казахстана, Свердловской области213. В целом руководитель административно-советской группы КПК Грановский отмечал «огромнейшую засоренность аппарата судебных органов»214.
Бюро КПК принимало постановления, в большинстве которых на Министерство юстиции СССР, либо на Прокуратуру СССР возлагалась обязанность исправить выявленные партийным контролем недочеты. Вот, например, постановление Бюро КПК при ЦК ВКП(б) от I5.VIII.1946 (протокол № 82, пункт 48 — г.с., гриф «совершенно секретно»), обязывающее Генерального прокурора СССР и Министра юстиции СССР принять меры по записке уполномоченного «О недостатках в работе народных судов и прокуратуры Куйбышевской области». В этой записке уполномоченный ругал областные суды за низкий процент оставленных в силе приговоров после обжалования215. В целом же Бюро КПК в своих постановлениях постоянно обращало внимание на организацию работы судебных и следственных органов в тех или иных регионах216.
Бюро КПК выносило решения персонально по высокопоставленным прокурорским и судебным работникам, как за «ненадлежащие исполнение обязанностей», злоупотребления и бюрократизм, так и за нарушение «коммунистической этики».
ЦКК, а затем и КПК, таким образом, полностью контролировали советскую юстицию и ничем не были ограничены в «расследовании» мнимых и явных преступлений членов партии.
Партийные контролеры не без гордости отмечали, что «практика контрольной комиссии выработала особый тип, особую форму судопроизводства, суда партийного, товарищеского»217. В 1923 г. в Контрольной комиссии был образован следственный аппарат из семи человек, целью которого было расследование совершенных коммунистами проступков.
Сущность партийного проступка нечетко определялась партийными нормативными актами. В Уставе партии, принятом VIII Всероссийской партийной конференцией (1919 г.), был выделен специальный раздел «О партийной дисциплине». В нем указывалось, что наказанию подлежит «неисполнение постановлений высших организаций» (п. 51)218. Заметим, что к «высшим организациям» могли быть отнесены не только партийные, но и государственные органы. Тем самым Устав допускал привлечение к партийной ответственности за нарушение как партийных, так и советских нормативных актов и распоряжений.
Согласно Уставу партийная ответственность предусматривалась и за «другие проступки, признаваемые преступными общественным мнением партии»219. Эта расплывчатая формулировка расширяла содержание партийного проступка и позволяла привлекать к партийной ответственности практически за любое действие / бездействие, что было удобным в условиях тоталитарной модели управления. Данное положение сохранилось в последующих редакциях Устава220.
ЦКК, а затем и КПК помимо разбора нарушений партийной дисциплины и этики занималась расследованием уголовных преступлений членов ВКП(б). Отчасти в этом признавался в своем выступлении на XII съезде РКП (б) М.Ф. Шкирятов:
«У нас установлен контакт с Верхтрибом. Он нас извещает о том товарище, который попал под суд. Мы знакомимся с этим материалом <...> С этими вопросами мы иногда входили в ЦК, с тем, чтобы он обратился в соответствующий судебный орган, стоит ли это дело вести в судебном порядке»221.
Вмешательство партийного контроля в судебный процесс было настолько беспрецедентным, что даже обрело в глазах партийной верхушки определенную политическую опасность. В отчете ЦКК ХIII съезду партии (1924 г.) говорилось:
«Шестьдесят К[онтрольных]К[омиссий] (из 96) систематически рассматривали дела коммунистов до решения суда. Некоторые КК брали на себя ответственность за прекращение дел коммунистов в суде. В результате такой работы КК, последние загружались уголовными делами, не говоря уже о том, что у беспартийных могло получиться представление о безнаказанности коммунистов»222.
Однако ситуация не исправилась, и год спустя (1925 г.) в отчете ЦКК ХIV съезду партии также отмечалась необходимость регламентации привлечения коммунистов к наказанию за уголовные преступления:
1) каждый коммунист за совершенное преступление подлежит привлечению судебной ответственности, аресту, наказанию на общих со всеми гражданами основаниях;
2) парторганизации должны отказаться от опеки над действиями судебных карательных органов по делам членов партии, а прокуратура от практикуемых ею иногда испрашиваний предварительных указаний парторганов по вопросу привлечения к ответственности коммунистов;
3) как общее правило, дела коммунистов, в случае привлечения их к судебной ответственности, КК ставит после приговора суда и только в исключительных случаях при ясности материалов КК может, не дожидаясь судебного приговора, вынести решение о партвзыскании вплоть до исключения из партии»223.
Десять лет спустя, в 1934 г., уже член КПК Е.М. Ярославский напомнил, что «коммунист отвечает перед судебными и административными органами советов наравне со всеми другими гражданами»224. «Мы должны самым суровым образом различать дела, которые необходимо разбирать в партийном порядке и дела, которые должны быть разбираемы в государственном порядке, — говорил Ярославский на III Пленуме КПК, — не за чем иметь такое положение, когда партколлегии подменяли собой партийным судом наш советский суд»225.
Но эти пожелания не реализовывались: партийный контроль продолжал подменять судебно-следственные органы. Более того, если в 1925 г. от Контрольной комиссии требовалось только в особых случаях исключать коммунистов из партии до решения суда, то в более поздний период досудебное исключение коммунистов из ВКП(б) стало общим правилом, отклонение от которого становилось объектом порицания.
В ноябре 1945 г. уполномоченный КПК по Куйбышевской области П.П. Елисеев сообщал КПК о «возмутительных фактах» в работе бюро Куйбышевского обкома ВКП(б)(гриф «секретно»):
«Проверкой установлено, что в области укоренилась неправильная практика рассмотрения дел коммунистов, привлекаемых к судебной ответственности. Райкомы партии большинство дел на коммунистов, привлекаемых к судебной ответственности, рассматривают после решения судебных органов и почти по всем этим делам выносят партийные решения в зависимости от решения суда<.. >Следует сказать, что, если вышестоящие судебные органы отменяют решение народного или областного суда, то и обком ВКП(б) зачастую также пересматривает свое решение»226.
М.Ф. Шкирятов дал окончательное и вполне прозрачное разъяснение этого вопроса на совещании с секретарями партколлегий при обкомах, крайкомах и ЦК союзных республик 19 июня 1950 г.:
«Дело коммуниста нужно разбирать независимо от судебного дела <...> По-моему мы не должны себя связывать в этом вопросе. Поступило дело, не нужно дожидаться, когда кончится дело в суде. Нельзя также и ждать решения суда и затем уже исключать <...> Ведь зачастую судебные органы не совсем правильно решают. Мы не можем равняться на это»227.
Такой порядок предварительного разбора уголовно наказуемых деяний привел к тому, что, во-первых, виновность обвиняемого было предопределена в глазах судьи еще до суда, во-вторых, КПК могла произвольно «фильтровать» дела, подлежащие передаче в судебно-следственные органы.
По сути ЦКК и затем КПК превратились в закрытый «сословный суд» для «своих»228. III Пленум КПК констатировал, что «партийным взысканием нередко подменяется ответственность члена партии перед советским законом за совершенный им проступок»229. Об этом в своем выступлении говорил председатель КПК Н.И. Ежов: «Если член партии нарушил советский закон, скажем, просто проворовался, его не всегда отдают под суд, а начинают рассуждать: "Член партии, - давай обсудим его проступок в партийном порядке". Обсудили, вынесли партвзыскание и этим ограничились. Таким образом, получается, что член партии фактически не отвечает за нарушение советского закона<...> Мы знаем сотни случаев, когда жулик и проходимец отделывался партийным взысканием за совершенное им уголовное преступление, за которое любой беспартийный был бы сурово осужден в судебном порядке»230.
Примерно 40% всех рассмотренных КПК вопросов касаются различных злоупотреблений и растрат. Это наиболее распространенная категория проступков. Если посмотреть предметно, то почти все такие случаи закапчивались выговорами.
Постановлением Бюро КПК от 26 июня 1948 г. один из заместителей председателя Совета Министров Азербайджанской ССР получил строгий выговор с занесением в учетную карточку за строительство личного особняка за счет государственных средств и продажу по повышенным ценам фруктов с личного участка в государственную торговую сеть231. В своей записке Шкирятов в Секретариат ЦК ВКП(б) прямо писал о «нецелесообразности рассмотрения этого дела еще и в судебном порядке»232.
При наложении санкции на растратчиков КПК часто включала в резолютивную часть постановления обязательство по внесению в доход государства определенной суммы: «Обязать П<...> внести в течение года в госбюджет 15 тыс. руб. в возмещение незаконно израсходованных им государственных средств»233; «Обязать Н<.. .> внести до января 1951 г. в доход государства незаконно полученные деньги в сумме 13.328 рублей»234; «Обязать Г<...> к 1 .V. 1950 г. в возмещение израсходованных премиальных средств, внести в доход государства 5 тыс. рублей»235. Этим «инцидент» считался исчерпанным.
Согласно отчету КПК с 1947 г. по 1952 г. Бюро приняло 1131 утвержденных ЦК ВКП(б) решений. Из решенных вопросов относятся к злоупотреблению должностных лиц — 366; о нарушениях государственной дисциплины в расходовании денежных и материальных средств — 50; приписки в отчетности о выполнении государственных планов — 6; нарушения советской законности — 22.
Последний пункт («нарушение советской законности») в отчете совершенно неосновательно указан отдельно, потому что и первые три по сути являются тем же нарушением советской законности. Они представляют собой уголовно наказуемые деяния. Здесь можно говорить о статье 109 УК РСФСР «Злоупотребление властью или служебным положением» (лишение свободы на срок не ниже шести месяцев). Нарушениях государственной дисциплины в расходовании денежных и материальных средств может быть и растратой (статья 116 УК РСФСР), и бесхозяйственностью (статья 128 УК РСФСР) и даже расхищением государственного или общественного имущества (статья 129 УК РСФСР). Приписки в отчетности — это служебный подлог, если речь идет об извлечении выгоды (статья 120 УК РСФСР), а если без таковой, то это «халатное отношение к служебным обязанностям» (статья 112 УК РСФСР). Тем не менее только в 28 случаях из 438, потенциально содержащих состав уголовных преступлений, материалы были переданы следственным органам236. Вероятной причиной такого явления было нежелание афишировать количество, прежде всего, должностных и экономических преступлений, совершаемых членами партии. С другой стороны собранные досье надежно оседали в архивах КПК.
Об этой лояльности к экономическим злоупотреблениям писал в своих воспоминаниях Павел Судоплатов: «ЦК не всегда принимает меры по фактам взяточничества, "разложения" и т.п. по докладам Комиссии партийного контроля и органов безопасности. Сталин и Маленков предпочитали не наказывать преданных высокопоставленных чиновников. Если же они причислялись к соперникам, то этот компромат сразу же использовался для их увольнения или репрессий»237.
Участие КПК в проводимой Сталиным репрессивной политике — темная, малоисследованная сторона работы этого органа. Тем не менее здесь была даже своя «нормативная основа». Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О порядке производства арестов» от 17 июня 1935 г. предписывало, что «разрешения на аресты членов и кандидатов ВКП(б) даются по согласованию с секретарями районных, краевых, областных комитетов ВКП(б), ЦК нацкомпартий, по принадлежности, а в отношении коммунистов, занимающих руководящие должности в наркоматах Союза и приравненных к ним центральных учреждениях, по получении на то согласия председателя Комиссии партийного контроля»238.
Председатель Комитета партийного контроля при ЦК КПСС Н.М. Шверник на июньском пленуме ЦК КПСС в 1957 г. отметив, что Шкирятов «угодничал перед Берией», обвинил Комиссию в фальсификациях: «Получалось, что основанием для исключения из партии арестованного являлось сообщение КГБ о факте ареста, а основанием для обвинения во вражеской деятельности арестованного было постановление КПК об исключении его из партии как врага народа»239.
Об этом же вскользь писал в своих воспоминаниях Ягодкин: «[Шкирятов] нередко проявлял необъективность, особенно, если ему позвонят по телефону от имени и по поручению вышестоящих. В этих случаях он даже шел на прямое нарушение Устава партии, принимая единолично решения»240. Так, не было внесено в протокол Партколлегии КПК решение от 29 декабря 1948 г. об исключении из партии Полины Жемчужиной.
Борьба с внутрипартийной оппозицией, генеральные сражения которой проходили на пленумах ЦК и ЦКК, уступила свое место кулуарным расправам.
Фраза из воспоминаний Н.С. Хрущева, что исключенных из партии сотрудники НКВД «хватали в приемной Шкирятова», похоже, буквальна. Показательно свидетельство А.В. Снегова, которое приводит в своей книге Рой Медведев. Снегов — друг А.И. Микояна — был исключен из партии, арестован, но в 1939 г. отпущен. Он стал добиваться партийной реабилитации в КПК. Дальше со слов Снегова произошло следующее: «Микоян позвонил Шкирятову, чтобы тот побыстрее решил его вопрос. И Шкирятов "побеспокоился" об этом. Когда Снегов пришел в КПК, Шкирятов попросил его подождать немного в приемной. Не прошло и получаса, как в приемную вошли четверо сотрудников НКВД. У них был подписанный Берией ордер на арест Снегова. Шкирятов был доверенным человеком Берии, а последний помнил и ненавидел Снегова еще по работе в Закавказье в 1930—1931 годах»241.
Член Комитета партийного контроля Ольга Шатуновская, занимавшаяся реабилитацией репрессированных, впоследствии рассказывала о существовавшей при КПК на улице Матросская Тишина секретной тюрьме для особо важных политических заключенных: «Эта тюрьма выделялась тем, что ею непосредственно руководил Шкирятов. И его работники там фигурировали в качестве следователей. <..> Это только их тюрьма была. А там людей просто уничтожали. Хотя эта организация и не должна была заниматься такими делами, но именно она и занималась всем этим».
К сожалению, детальное изучение повседневных контактов КПК с органами госбезопасности серьезно затруднено отсутствием архивных делопроизводственных источников — в фонде КПК не сохранились материалы секретариата Шкирятова, которые могли бы пролить свет на такие контакты, если они вообще документировались. Сам Шкирятов скончался в январе 1954 г. По этой же причине мы не можем точно сказать, какое количество репрессированных органами НКВД— МГБ попали туда через КПК. Сохранившиеся в фонде КПК персональные дела, которые насчитывают несколько десятков тысяч единиц хранения, в настоящее время практически недоступны для исследования.
Таким образом, КПК по своей сути являлась следственным и судебным (а точнее — квазисудебным) органом, развив полученные от своих предшественников (КК и ЦКК-РКИ) традиции самостоятельного расследования преступлений членов партии, подмены судопроизводства, давления на советские правоохранительные органы. Эти функции КПК были «теневыми», нормативно не закрепленными. Но именно они наиболее полно выражали специфику КПК и должны учитываться при работе с документами этого органа. Нельзя руководствоваться презумпцией достоверности документов КПК. Необходимо принимать во внимание как обстоятельства конкретного дела, роль КПК, признаки очевидной ангажированности242 в расследовании, так и фактические несоответствия в документах, привлекая для сравнительного анализа материалы иных фондообразователей.
146 РГАНИ. Ф. 6. Оп. 6. Д. 1165. Л. 4.
147 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 642. Л. 47.
148 Сформирование Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) // Партийное строительство. 1939. № 12.С. 62.
149 РГАНИ. Ф. 5. Оп. 98. Д. 1231. Л. 1—3.
150 Там же. Л. 5.
151 Андреев А.А. Воспоминания, письма / Сост. : Н.А. Андреева. М., 1985. С. 9.
152 Там же. С. 222.
153 Патоличев Н.С. Воспоминания. Испытание на зрелость. Совестью своей не поступись. М., 2008. С. 69.
154 ЦМАМЛС. [Сдаточная опись]. Д. 11. Л. 25-26.
155 Мандельштам Н.Я. Воспоминания. М: Книга, 1989. С.338.
156 Хрущёв Н.С. Время. Люди. Власть. (Воспоминания), М, 1999. Кн. I. С. 134.
157 Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым: Из дневника Ф. Чуева. М., 1991. С. 192.
158 Хаустов В., Самуэльсон Л. Сталин, НКВД и репрессии 1936-1948 гг. М., 2010. С. 152, 172, 277.
159 Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет Министров СССР. 1945—1953. М., 2002. С. 406.
160 Сталин и Каганович. Переписка. 193 I —1936 гг. М., 2001. С. 683.
161 Центральный комитет КПСС, ВКП(б), РКП (б), РСДРП (б): историко-биографический справочник /Сост. Горячев Ю.В. М., 2005. С. 429 ; См. также: РГАНИ. Ф. 5. Оп. 98. Д. 39581.
162 ЦМАМЛС. [Сдаточная опись]. Д. 11, Л, 27-29.
163 Хрущёв Н.С. Время. Люди. Власть. (Воспоминания), М., 1999. Кн. I. С. 193.
164 ЦМАМЛС. [Сдаточная опись]. Д. 10. Л. 15.
165 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 121. Д. 571. Л. 13—13 об.
166 ЦМАМЛС. Ф. 173. [Сдаточная опись]. Д. 11, Л. 27—28.
167 Там же. Л. 34.
168 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 79. Д. 79-89.
169 РГАНИ. Ф. 6. Оп. 6. Д. 1. Л. 16.
170 ЦМАМЛС. Ф. 173. [Сдаточная опись]. Д. 11, Л. 34—35.
171 РГАНИ. Ф. 6. Оп. 6. Д. 1. Л. 5.
172 Там же. Л. 6.
173 МАМЛС. [Сдаточная опись]. Д. 11. Л. 31-32.
174 РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 4. Д. 13. Л. 43.
175 РГАНИ. Ф. 6. Оп. 6. Д. 1. Л. 2.
176 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 121. Д. 463. Л. 31.
177 Там же. Ф. 589. Оп. 4. Д. 36. Л. 102.
178 Кузнецов Иван Алексеевич (1897 - 1983 гг.). Член КПСС с 1918 г. Профессиональный партийный работник. Участник Первой мировой войны, боев с белочехами в Красноярске, В 1918 - 1919 гг. на подпольной работе в г. Омске, Прибайкалье. Один из руководителей партизанского движения в Забайкалье. В дальнейшем на партийной работе в Забайкалье, Нижнем Новгороде, Мордовии. В 1939 - 1948 гг. - I -й секретарь Читинского обкома ВКП(б). Делегат X, XVIII съездов партии, депутат Верховного Совета СССР, Награжден орденом Красного Знамени.
179 РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 5. Д. 84. Л. 106-112.
180 Типичный состав аппарата уполномоченного рассмотрим на следующем примере: постановлением Бюро КПК при ЦК ВКП(б) (протокол № 68, п. 58-гс от 14.04.1945) установлен штат аппарата уполномоченного КПК при ЦК ВКП(б) по Днепропетровской области в количестве 12 человек: уполномоченный, заместитель уполномоченного, 5 контролеров, помощник уполномоченного, делопроизводитель, 2 машинистки, курьер (РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 5. Д. 80. Л. 52).
181 РГАНИ. Ф. 6. Оп. 6. Д. 1. Л. 3.
182 Там же. Д. 1458. Л. 69.
183 ЦМАМЛС. [Сдаточная опись]. Д. 11. Л. 61.
184 РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 5. Д. 101. Л. 50-51,
185 Там же. Д. 100. Л. 180.
186 Там же. Д. 83. Л. 113-115.
187 Там же. Ф. 17. Оп. 79. Д. 79-89.
188 РГАНИ. Ф. 6. Оп. 6. Д. 1. Л. 9.
189 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 121. Д. 571. Л. 12.
190 Там же. Оп. 129. Д. 70. Л. 68-69.
191 Там же. Оп. 79. Д. 86. Л. 35.
192 ЦМАМЛС. [Сдаточная опись]. Д. 11. Л, 24.
193 РГАНИ. Ф.6. Оп. 6. Д. 1. Л. 10.
194 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 121. Д. 463. Л. 81.
195 ЦМАМЛС. [Сдаточная опись]. Д. 11, Л, 27.
196 Десятый съезд РКП (б). Март 1921. Стенографический отчет. М., 1963. С. 59.
197 Там же.
198 Одиннадцатый съезд РКП (б). Март-апрель 1922 г. Стенографический отчет. М., 1961. С. 697.
199 Двенадцатый съезд РКП (б). 17-25 апреля 1923 г. Стенографический отчет. М., 1968. С. 701.
200 Еженедельник Советской Юстиции. 1924. № 25. Ст. 594.
201 РГАСПИ. Ф. 613. Он. 3. Д. 168, 172, 175.
202 ХVI съезд Всесоюзной коммунистической партии (б). Стенографический отчет. М.-Л., 1930. С. 360.
203 РГАНИ. Ф. 6. Оп. 6. Д. 1608. Л. 25.
204 Там же. Д. 1. Л. 10.
205 Там же. Д. 1608. Л. 26.
206 Там же. Д. 1609. Л. 77.
207 Там же. Д. 1608. Л. 56.
208 Там же. Л. I.
209 Там же. Л. 69.
210 ГА РФ. Ф. Р-8131. Оп. 37. Д. 4221. Л. 272.
211 РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 4. Д. 4. Л. 63.
212 Там же. Д. 13. Л. 150.
213 Там же. Ф. 671. Оп. 1. Д. 94. Л. 97.
214 Там же. Ф. 589. Оп. 4. Д. 14. Л. 142.
215 Там же. Оп. 5. Д. 98. Л. 86-89.
216 См. напр.: Постановления Бюро КПК: от 21.12.1945 «О непорядках в работе Прокуратуры Туркменской ССР» (РГАСПИ.Ф. 589. Оп. 5. Д. 86. Л. 121); 26.12.1945 «О неудовлетворительной работе органов милиции, суда и прокуратуры Владимирской области» (РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 5. Д. 86. Л. 149); 23.10.1946 «О крайне неудовлетворительной работе военной прокуратуры Селенгинского участка Ангарского и Байкало-Селенгинского бассейнов» (РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 5.Д. 100. Л. 56); 29.4.1948 «О непорядках в Рязанской областной прокуратуре и областном суде» (РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 5. Д. 112. Л. 1)
217 Отчет о деятельности Московской Контрольной Комиссии РКП с 20 июня 1921 г. по 1 марта 1922 г. М„ 1922. С. 5
218 Устав Российской Коммунистической Партии (большевиков). М., 1920. С. 12.
219 Там же.
220 См., напр.: Устав ВКП(б). [Принят единогласно XVIII съездом ВКП(б)]. М., 1944. С. 28 (П. 73).
221 Двенадцатый съезд РКП(б). 17-25 апреля 1923 г. Стенографический отчет. М., 1968. С. 243.
222 Отчет Центральной контрольной комиссии РКП (б) XIII съезду партии. Май 1923 — май 1924. М., 1924. С. 221.
223 Отчет ЦКК РКП (б) XIV съезду партии. Май 1924 — декабрь 1925. М., 1925. С. 78.
224 Ярославский Е,О партколлегиях Комиссии Партийного Контроля // Правда. 5 марта 1934 г. С. 3.
225 РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 4. Д. 15. Л. 115.
226 Там же. Оп. 5. Д. 86. Л. 103-109.
227 РГАНИ. Ф. 6. Оп. 6. Д. 56. Л. 34.
228 Никулин Н.Н. Двойной стандарт: закон и партийцы в советской России в 1920-е гг. // История государства и права. 2009. № 20. С. 19.
229 Постановления III Пленума комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) 7-10 марта 1936 г. М., 1936. С. 21.
230 РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 95. Л. 22-23.
231 Там же. Ф. 589. Оп. 5. Д. 116. Л. 1
232 Там же. Ф. 17. Оп. 121. Д. 638. Л. 79
233 Там же. Ф. 589. Оп. 5. Д. 139. Л. 129
234 Там же. Д. 141. Л. 62.
235 Там же. Д. 142. Л. 1.
236 РГАНИ. Ф. 6. Оп. 6. Д. 1. Л. 5.
237 Судоплатов П. Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930—1950 годы. М,, 2005. С. 518.
238 Лубянка. Сталин и ВЧК—ГПУ—ОГПУ—НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти. Январь 1922 —декабрь 1936. М., 2003. С. 676—677.
239 Последняя «антипартийная» группа: Стенографический отчет июньского (1957 г.) пленума ЦК КПСС // Исторический архив. 1993. № 6. С. 13.
240 ЦМАМЛС. Ф. 173. [Сдаточная опись]. Д. 11, Л. 29.
241 Медведев Р.А. Они окружали Сталина. М., 2012. С. 172.
242 Шатуновская О.Г. Об ушедшем веке. ЬаЛоПа, 2001. С. 326,
<< Назад Вперёд>>
