Русские масоны. От Романовых до Березовского

Под крышами Парижа. «За» и «против» возвращения.
Американское лидерство. Свертывание традиционных занятий.
Среди деятелей зарубежья. СССР после войны. Появление советских масоноведов. Штрихи личного. Под диктовку КГБ.
Душеприказчики Нилуеа. Общественное брожение. Канун краха
империи

Вторая половина минувшего столетия отличалась от первой принципиально новой и сложной противоречивостью субъектов международного общения, четко размежевавшихся по завершении мировой войны на западный, капиталистический и восточный, социалистический лагери по глубинному водоразделу США — СССР.
Увы! После победы в Великой Отечественной войне Сталин с ближайшим окружением погрузились в состояние безмятежной эйфории и начали проводить жесткий курс в отношении бывших партнеров, усматривали в них заклятых и обреченных на неизбежный крах врагов, которые не заслуживали ни малейших уступок и даже чисто делового сотрудничества. Москва неверно оценивала обстановку в мире.
В развернувшихся баталиях свое место заняло и масонство, которое по-прежнему содействовало проведению курса господствующих элит, опираясь на Приобретенный в предшествующий период опыт благодаря ведущей роли братьев Рузвельта и Черчилля. Важным было возникновение Организации Объединенных Наций, в определенной мере кульминации давних пацифистских устремлений «вольных каменщиков», о чем ясно свидетельствовали основные положения ее Устава, против которых не смог возражать и Кремль. Появившийся вокруг ООН целый спектр учреждений рангом пониже со значительным числом международных чиновников способствовал созданию прочной сети влияния на весь мир, подкрепленный еще и взаимодействием различных масонских послушаний для действий в антикоммунистических плоскостях с сохранением прежних доктринальных разногласий и отсутствии порой надлежащих формальных связей.

К тому же в мировом масонстве произошло коренное изменение соотношения сил в пользу англоамериканцев, когда сильнейшая капиталистическая держава — США — превратилась в своего рода руководителя близких по духу стран. Располагая огромными материальными ресурсами и разветвленными средствами воздействия, американцы начали выстраивать под своей эгидой порушенные фашистами системы мастерских в оккупационных зонах Германии, в Италии, Франции, отчасти в ряде восточноевропейских государств. Своей надежной опорой они сделали походные ложи в местах дислокации своих и британских вооруженных сил. Так, во Франции заокеанские центры делали ставку на дружественную им, но малочисленную Великую Национальную Ложу (ВНЛФ), единственную признанную законной англосаксами, которой мы ранее не касались, а также старались поставить под свой контроль хорошо знакомые читателю ВВФ и ВЛФ, что им отчасти удалось. А именно в союзе последней и находилась шестерка русских ассоциаций древнего и принятого шотландского ритуала. Лидеры ВЛФ пошли на частичный пересмотр своих принципов без прекращения, однако, сотрудничества с ВВФ. Впрочем, Великий Восток по своей инициативе активно подключился к антисоветской линии США, Англии и собственных правящих кругов, действуя тайными методами.
Конечно, после великой победы в обстановке значительного роста влияния компартий и стоявшего за ними СССР масонство не могло претендовать на ведущее место в отпоре поднявшимся левым. Его быстро заняли возрожденные или созданные заново католические партии Запада, вокруг которых сплотились основные консервативные группировки в стремлении твердо опираться на США. Во Франции этой партией стаю т.н. народно-республиканское движение (МРП), сумевшее завоевать массовую поддержку электората при соответствующих позициях во властных структурах. Оно действовало не только под флагом антикоммунизма, но и стремилось отменить прогрессивные законы по ограничению привилегий клерикалов в области образования.

Обстановка заставляла орденские послушания маневрировать, в том числе по налаживанию временных контактов с компартией, памятуя о позитивных моментах взаимодействий в рамках Народного фронта 30-х годов. В результате каких-то закулисных зондажем глава административного секретариата ВВФ Ж. Солиньяк письменно запросил генерального секретаря ФКП М. Тореза, достоверны ли сведения о том, что политбюро компартии приняло решение о согласии на прием в свои ряды масонов. Торез от ответа воздержался, препоручив это сделать секретарю политбюро Л. Мове, который подтвердил данный факт 27 ноября 1945 г. Руководство Великого Востока довело в свою очередь весть до низовых звеньев. По существу это означало отказ от выполнения известного нам решения IV конгресса Коминтерна, принятого по докладу Троцкого¹. Мера давно назрела, ибо ставший бесполезным для Кремля III Интернационал был упразднен Сталиным по настоянию союзников еще в 1943 г. В то же время социалистический II Интернационал с перерывами функционирует по сей день при определенном содействии масонов.
Принятое компартией решение не привело все же к налаживанию постоянного делового сотрудничества между ней и масонством, дело ограничилось эпизодическими рабочими контактами, «вольные каменщики» редко становились коммунистами. По отрывочным сведениям печати Великий Восток даже возглавляли симпатизировавшие компартии лица. Известно также, что конвенты ВВФ и ВЛФ 1945 г. высказывались за целесообразность ограниченного единства действий с ФКП для ограничения влияния правых, что способствовало в следующем году образованию коалиционного правительства, возглавляемого масоном Ф. Гуэном в составе социалистов, коммунистов и католиков. Их коалиция продержалась почти год.
Взаимодействие масонов и коммунистов происходило и в организации политических судебных процессов над предводителями режима Виши, включая маршала Петена и премьер-министра Лаваля. Первый начался в ноябре 1946 г. и над прежними гонителями «вольных каменщиков», которых обвиняли в принадлежности к тайным обществам. Среди обвиняемых фигурировали профессор Б. Фуа, капитан 2-го ранга Р. Лаба, подполковник Ж. де Вершер, архитектор Ш. Берде, журналист Ж. де Братель и архивист Ф. Ласерф. Им и другим вменялось в вину составление 60 тыс. анкет, которые повлекли за собой преследование 6000 адептов, 549 из них были расстреляны, 989 депортированы. Виновных наказали по всей строгости действовавших законов, в том числе двоих приговорили к пожизненному заключению, остальным дали от 15 До 5 лет тюрьмы.
Русских братьев в первую очередь интересовало определение собственной позиции в отношении СССР. Значение имела их причастность к деятельности Союза советских патриотов. В связи с этим велись нескончаемые споры. «Масонские принципы свободы совести, права каяедого иметь и высказывать свои взгляды и убеждения делали очень сложным исключение нежелательных лиц из лож. Обстановка в них накалялась, кое-кто перестал посещать заседания. Одна из лож объявила свои собрания «семейными», т.е. закрытыми для «вольных каменщиков» других мастерских, не имеющих специального приглашения. Некоторые ложи стали отказываться от общих с другими мастерскими собраний. Положение усугублялось высылкой французским правительством ряда новоявленных советских граждан, часть из которых была масонами, по обвинению во вмешательстве в политическую жизнь Франции. Русское масонство оказалось на грани распада»².
Острота положения усугублялась размежеванием в орденской верхушке, где получили временное преобладание сторонники советских патриотов Кривошеин, Голеевский, Товстолес, выступавшие также за перенесение масонства в СССР. Им решительно противостояли последовательные антикоммунисты Бурышкин, Лианозов, Г.Я. Смирнов и другие, нейтральную позицию занимали Бобринский и Вердеревский³. На наш, взгляд, первая группировка страдала полным отсутствием реализма в подходе к советской действительности. Партийная элита никогда бы не легализовала Орден «вольных каменщиков» в любых его ипостасях, тем паче, что она стремилась выкорчевать малейшие ростки свободолюбия, стихийно проникавшие к нам или целенаправленно внедряемые западными спецслужбами и пропагандой.

Начавшуюся сумятицу в эмигрантских кругах в значительной мере разрядила знакомая речь оставшегося не у дел бывшего британского премьера, масона У. Черчилля, проигравшего парламентские выборы лейбористам. Прибыв в гости к новому хозяину Белого дома брату Г. Трумэну, он снова взял на вооружение антикоммунизм и выступил 5 марта 1946 г. в американском штате Миссури (г. Фултон) с обоснованием тезиса об угрозе еще одной войны и тирании, на сей раз исходящих от СССР и международного коммунистического движения. Он ярко расписывал грядущие бедствия для человечества от «железного занавеса», якобы опущенного Советами на Западную Европу. Сам же термин о занавесе им был, оказывается, заимствован из одной передовицы соратника фюрера Геббельса в газете «Дас Рейх». Для противодействия мнимой экспансии было предложено образовать на масонский манер «братскую ассоциацию народов, говорящих на английском языке, в виде особых отношений или военно-политического союза между Англией и США», что будто бы диктуется «растущей дружбой и взаимопониманием между нашими двумя обширными, но родственными системами общества». Союз должен быть направлен против СССР, дабы вынудить его на капитуляцию под угрозой применения военной силы, в том числе атомного оружия⁴. Речь Черчилля была единодушно расценена общественностью как объявление нашему государству и его союзникам, как это назовут позднее, «холодной войны». Тем самым традиционный орденский пацифизм трансформировался в отчетливую мировую программу противостояния СССР.
Однако столь вызывающая риторика лидера консерваторов с потенциальной угрозой грядущего англо-американского мирового диктата пришлась далеко не всем по вкусу. Мало того, правоцентристские круги восприняли давно известные постулаты даже настороженно. Ради их корректировки Черчилль 19 сентября 1946 г. выдвинул в Цюрихском университете обновленную идею любимого масонского лозунга о Соединенных Штатах Европы в виде «объединенной Европы», могущественного противовеса СССР и средства подрыва восточноевропейских режимов народной демократии. Ближайшей целью он объявил превращение старого континента в некую «свободную и процветающую», подобно Швейцарии, общность народов. Вскоре полный энергии деятель создал в Лондоне движение за объединение Европы. И почти сразу его филиалы появились во Франции, Италии, Бельгии и других государствах.
В свою очередь, США сделали фокусом глобального курса связанные между собой инициативы масонов Трумэна и госсекретаря Маршалла. Первый заявил об оказании крупной финансовой и иной поддержки правителям Греции и Турции, которым якобы смертельно угрожает внутренний коммунизм и советская экспансия. 12 марта 1947 г. конгресс одобрил ассигнование в 400 млн. долларов названным странам в силу т.н. доктрины Трумэна. 5 июня Маршалл выдвинул план массированной экономической помощи странам Западной Европы для укрепления капиталистического строя и предотвращения серьезных социальных преобразований, отстаиваемых коммунистами. Американцы намеревались приобщить к плану также СССР и страны народной демократии, но те отказались. Напротив, 16 государств приняли план и учредили в Париже Комитет европейского экономического сотрудничества. За четыре года осуществления плана американцы предоставили участникам до 17 млрд. долларов безвозмездных займов и субсидий. Большая часть общей суммы досталась Франции, Англии, ФРГ и Италии. Расчеты США оказались вполне оправданными, расчистив дорогу образованию в 1949 г. Организации Северо-Атлантического договора (НАТО) при гегемонии заокеанской сверхдержавы.
Параллельно разрабатывались меры по отстранению от властных рычагов управления коммунистов, начинались многоходовые комбинации по ослаблению СССР и близких ему режимов. Вначале намеченная схема была опробована во Франции, где по сигналу Вашингтона премьер-министр, социалист и масон П. Рамадье, воспользовавшись очередным министерским кризисом, удалил в мае 1947 г. из своего кабинета коллег-коммунистов. ФКП была тем самым отброшена на долгие годы в оппозицию и утратила значительную часть электората. Аналогичная операция была успешно проведена в Италии и Бельгии, нанеся значительный ущерб левым силам. Французские масоны поддерживали такую линию, но с англо-саксонскими федерациями так и не сблизились по причине прежних доктринальных разногласий.

Понятно, пунктирно обозначенные крупные международные и внутренние события в полной мере сказались на положении эмигрантского масонства. В обстановке укрепления позиций консерваторов масоны предпочли воздержаться от гонений на братьев, вступивших в наше гражданство, ограничившие], их моральным осуждением и выборочным бойкотом. К тому их побуждали и местные власти, которые чинили препятствия репатриации русских вплоть до организации шумных провокаций. Именно тогда официальные круги США попытались сплотить на антисоветской платформе все организации беженцев от осколков старой эмиграции до власовцев и бывших военнопленных для использования наших соотечественников в идеологических и иных операциях «холодной войны».
В начале 1948 г. правительство Франции закрыло союз советских граждан и его печатный орган, выслав из страны 24 активистов, ряд других лиц возвратился на Родину законным путем. Из них к видным масонам принадлежали H.Л. Голеевский, B.C. Муравьев, П.В. Погожев, И.А. Кривошеин, Г.Н. Товстолес, Ю.Ф. Волошинов. Часть их безвинно пострадала по инициативе КГБ, но после смерти Сталина все были реабилитированы, некоторые позднее возвратились во Францию. Вообще процесс репатриации проходил медленно. Выехавших в СССР автоматически исключали из Ордена «вольных каменщиков». К началу 50-х годов брожение адептов на почве советофильства завершилось, чему всемерно способствовали главным образом руководители Великой Ложи.
Впрочем, даже в «смутные» времена традиционные работы в ассоциациях не прекращались, несмотря на слабый приток свежих сил. Суммарные данные о ложах союзов ВЛФ и ВВФ свидетельствуют об усилении посвятительской направленности работ при заметном ослаблении внимания к социальным и политическим вопросам на собраниях. Немало внимания уделялось истории и философии Ордена. Явная нацеленность на изучение эзотерики в православной трактовке обнаружилось в «Северном Сиянии», тогда как «Лотос» больше тяготел к актуальной общественной тематике. Адепты «Астреи» стремились заниматься тем и другим, что подтверждается следующими докладами за 1948—1950 гг.: «Проблемы прекрасного в посвятительском плане» (М.Г. Корнфельд), «Идея прекрасного» (М.П. Кивелиович), «Символизм и эзотеризм масонства» (Д.А. Шереметев), «Розенкрейцерское движение в США» (П.А. Бурышкин). Несколько докладов прочел В.Е. Татаринов, включая «Масонство и внешний мир», «Масонство и мировой кризис», «Человек и машина»⁵.

В послевоенный период масонство обрело новых членов, ряд их выдвинулся в число руководителей. То были кинематографический деятель Н.М. Катков, скорняк Г.И. Крутиков, служащий транспортной фирмы К.П. Кондзеровский, член акционерного общества К.Г. Лерхе, театральный деятель С.А. Дерюжинский и др. лица. Масоны сравнительно нового посвящения возглавили ложи в 50-х годах, когда там возник очередной кризис прежде всего из-за малочисленности и во вторую очередь по причине идейных расхождений, обусловленных возросшими осложнениями в послушаниях французского масонства. Это привело к снижению активности русских лож древнего и принятого шотландского устава. Действительно, в 1953 г. в них сделали 32 доклада, в 1954 г. — 25, в 1955 г. только 7. В 1956 г. 21 адепт ложи «Гермес» ее «усыпил» и присоединился к «Астрее», через три года прекратило деятельность «Северное Сияние», члены разошлись по иным братствам, включая французские. Без формального закрытия аналогично поступили братья «Гамаюна».
Координирующие функции в организационной области продолжал выполнять Совет объединения русских лож, который, помимо решения текущих дел, проводил традиционные празднества, церемонии по случаю печальных событий, заслушивал доклады о символике и эзотерике Ордена, его развитии в разных странах. В то же время Русский особый совет 33-й степени из-за отсутствия кворума работы прекратил, адепты заседали в составе Консистории «Россия», куда входили братья 32-го градуса. Она действовала до 1961 г. под руководством Д.Н. Вердеревского, П.А. Бобринского, Г.Я. Смирнова и С П. Тикстоиа, который являлся администратором банкирского дома, мемуаристом. Ареопаг «Ордо аб Хао» (30-я степень шотландского обряда) продолжал занятия при участии почти тех же столпов организации, имея великими мастерами руководителя американского исследовательского института в Париже Византийской библиотеки Б.Н. Ермолова, Вяземского, Смирнова, Тикстона. На заседаниях рассматривались сюжеты рыцарства и розенкрейцерства, а также проблемы отношений России и Запада, будущее масонства в нашей стране. Орган существовал до начала 60-х годов.
Функционировал и капитул «Астрея» (18-я степень) во главе с драматургом и журналистом Н.Н. Евреиновым, позднее Б.Н. Ермоловым, на собраниях обсуждались вопросы символики и философии, например, «Эрос и Агапа» (М.Г. Корнфельд), «Евангелие св. Иоанна» (C.I1. Тикстон), «Наука и религия» (В.Л. Клячко). Довольно активно действовала ложа совершенствования «Друзья Любомудрия», которая занималась изучением символики, философии и орденской истории в углубленном концептуальном плане. Вот примерная тематика докладов: «Размышления о современном безверии» (М.М. Мазер), «Духовная алхимия и масонство» (Дж.О. Таль), «Гностицизм первых веков нашей эры» (М.И. Воронцов-Дашков). К 1964 г. братство насчитывало 38 человек при средней посещаемости занятий.
Вторая ветвь отечественного масонства, принадлежащая к союзу Великого Востока, всегда значительно уступала по численности освещенной выше. Напомним, что в состав ее двух лож входили преимущественно правоцентристы, близкие прежним кадетам и эсерам, притом политически ангажированные в антисоветском духе, что нередко вызывало расхождения и подчас трения е более левыми руководителями собственной федерации, настроенными критически, а порой враждебно к линии США и их союзников в мировых делах. Еще в 1940 г. ложа «Свободная Россия» избрала в качестве названия «Вехи», через восемь лет из-за сокращения численности она стала вести работы совместно с ложей «Северная Звезда», и постепенно произошло их слияние. Несмотря на объединение, здесь также порой не хватало кворума для собраний. Посвящения в новые члены происходили сравнительно редко, причем за счет близких родственников здравствующих или уже почивших масонов. На собраниях рассматривались преимущественно социальные или даже политические вопросы и намного реже аспекты обрядности. Досточтимым мастером сперва избирался известный еврейский деятель, руководитель организаций сионистского толка А.С. Альперин, затем активный участник эмигрантских обществ М.М. Тер-Погосян. Оба ранее примыкали к движению русских патриотов, как и ветеран В.А. Маклаков, но под влиянием ранее упомянутых международных событий кардинально изменили взгляды, заняв привычную нишу враждебности к СССР и социалистическому строю.

В результате заметное место на собраниях заняла советская тематика. Тер-Погосян трактовал в докладах особенности политического и социального базиса, государственного строя, освоения целинных земель в СССР, А.В. Лурье рассмотрел вопросы тамошнего книгоиздательства. 22 декабря 1955 г. прошло собрание при участии членов других лож, посвященное началу революции 1905 —1907 гг. Состоялся также цикл лекций-воспоминаний о русских писателях. По случаю контрреволюционного мятежа в Венгрии 1956 г., подготовленного западными спецслужбами и начавшейся пропагандистской шумихой после его подавления советскими войсками, адепты братства внесли резолюцию о солидарности с венгерским народом. Однако руководство ВВФ отказалось его распространять среди подконтрольных ассоциаций.
Начало 60-х годов ложа встретила обновлением офицерского состава. Досточтимым мастером стал коммерсант Ал.О. Маршак, 1-м стражем писатель Г.И. Газданов, 2-м — журналист и редактор Н.В. Петровский, оратором — врач В.А. Маршак, секретарем А.И. Позняк, которые неоднократно переизбирались. Преобладание евреев среди лидеров, характерное в большей мере и для других лож, объяснялась их лучшей приспособляемостью к быстро менявшимся жизненным обстоятельствам, отличными профессиональными навыками, наконец, активностью при неспособности или нежелании многих русских адептов хорошо справляться с обязанностями. Несмотря на усилия руководителей достойно продолжать традиционные работы, они затухали в силу объективных и субъективных причин. Ложа постепенно перенесла собрания из помещения ВВФ на квартиру досточтимого мастера, который начал исподволь готовить ее закрытие и передал архив в отдел рукописей Национальной библиотеки Франции. В конце ноября 1971 г. братство прекратило работы, отдельные члены перешли в «Астрею» или в иностранные ложи. Несколько раньше были распущены из-за малочисленности масонские кружки россиян в других странах.
Положение наших братьев осложнялось и углублением размежевания англо-саксонского и латинского течений в Ордене «вольных каменщиков», о чем неоднократно говорилось выше. При общности стратегической линии, взглядов на главные проблемы современности в совместной борьбе против СССР наблюдалось обострение прежних разногласий в сочетании с неоднозначными тактическими подходами к отдельным вопросам, возникшим после прихода к власти де Голля и превращения Франции из парламентской в президентскую республику.
В обстановке ухудшения международных, да и внутренних позиций-руководство Великого Востока Франции с учетом мнений рядовых адептов стремилось уйти от превращения в придаток федераций англосаксов, выступив, по крайней мере, их равноправными партнерами. Сказалась и принадлежность большинства лидеров ВВФ и отчасти ВЛФ к числу правых социалистов, которых американские правители терпят у власти, но всегда предпочитают им правые или центристские группировки. Отсюда вытекали участившиеся попытки масонства США подорвать сотрудничество наиболее влиятельных французских послушаний для возвращения Великой Ложи в русло т.н. регулярности или признания традиционных ландмарок в британской интерпретации, равно сильного на деле , присоединению к Великой Национальной Ложи Франции, единственной федерации, которая была давно признана правильной и законной.
15 мая 1954 г. шесть западноевропейских масонских центров подписали в Люксембурге конвенцию о необходимости точно следовать принципам регулярности, т.е. работать в братствах во имя Великого Архитектора Вселенной, верить в бессмертие души и использовать Библию на своих занятиях при запрещении адептам посещать ассоциации, считающиеся незаконными. Среди последних упоминался ВВФ за отказ от признания орденских ландмарок⁶. Конвенцию подписал великий мастер ВЛФ Л. Дуаньон, что вызвало возмущение многих братьев и отказ очередного конвента послушания санкционировать упомянутое соглашение.

Если большинство членов русских лож шотландского устава придерживались в рабочем порядке принципов регулярности и одобряли позицию главы ВЛФ, члены местных ассоциаций союза не торопились последовать за своим шефом. Они не желали порывать с традиционным союзником и переходить в гораздо менее важное послушание, считающееся к тому же инструментом иностранных держав. После длительных переговоров ВЛФ окончательно отказалась в 1959 г. подписывать Люксембургскую конвенцию и начала сближаться с Великим Востоком, заключив с ним «братский союз». Это, в свою очередь, привело ряд послушаний других стран к разрыву официальных отношений с «отступниками», несколько руководящих деятелей ВЛФ отвергли ее курс и перешли в ВНЛФ, аналогично поступили до 1000 адептов ВВФ, как сторонники регулярности и противники курса руководства на политизацию деятельности.
Однако сколько-нибудь серьезного раскола французского масонства и тем более полного разрыва двух основных федераций англосаксы не добились благодаря решительному противодействию их глав Ж. Миттерана и П. Анксьонназа, Р. Дюпюи и Р. Лемера. Вкратце остановимся на карьере первого, родственника будущего президента страны. Он был инициатором создания движения левых радикалов, дважды занимал посты великого мастера ВВФ, участвовал в просоветском Всемирном совете мира, посещал Москву, где его принимал П.С. Хрущев. В книге воспоминаний Миттеран писал о несовместимости коммунизма и масонских идеалов, порицал США и СССР за взаимную нетерпимость, при резком осуждении гегемонизма Вашингтона, поддержки им реакционного переворота Пиночета в Чили. По словам этого автора, американское масонство погрузилось в религиозные догмы и расизм. «Уже давно, — заключал он, — франкмасоны мечтали объединить Европу, доходя до рассмотрения возможности формирования мирового правительства»⁷. Конечно, пресловутые мечты не превращались в реальность.

Для лучшего понимания сути вскрывшихся расхождений чисто орденской подоплеки сопоставим доктрины трех упомянутых послушаний Франции. В уставе отмечается: «Франкмасонство является посвященческим братством, имеющим в качестве фундамента веру в Бога, Великого Архитектора Вселенной... Оно представляет собой Орден, куда могут вступать только свободные и уважаемые мужчины, которые обязуются проводить в жизнь идеалы Мира, Любви и Братства. Масонство вменяет всем своим членам в обязанность точно и прилежно соблюдать обряды и символизм, средства познания, свойственными ему духовными и посвященческими путями». Тем самым масонство ставит целью осуществлять посредством «морального совершенствования своих членов улучшения всего человечества», исходя из старинных правил и ландмарок Братского сообщества особенно в отношении «абсолютного уважения специальных орденских традиций, которые являются сутью регулярности данного послушания». Подчеркивается важность трех великих светочей: Книги Св. Закона, Наугольника и Циркуля. Наконец, в своих ложах адепты «исповедуют любовь к Родине, законопослушность и уважение предержащих властей, считая труд первейшим долгом человека и всемерно его почитая»⁸.

Со своей стороны, ВЛФ записала в своей конституции следующее: «Франкмасонство является традиционным всемирным орденом, основанным на Братстве. Оно представляет собой союз свободных и высоконравственных людей всех рас, национальностей и религиозных убеждений. Масонство ставит целью моральное совершенствование человечества, и в этом плане его члены занимаются постоянным улучшением жизни людей как в духовной, так и в материальной областях. В постоянных поисках Истины и справедливости масоны не .терпят никаких преград и не ставят перед собой никаких ограничений. Они уважают убеждения и свободное волеизъявление других. Они стремятся к примирению противоположностей в желании объединить людей на почве общепризнанной морали и уважения личности каждого». При сохранении означенных положений федерация все-таки пошла навстречу англо-саксонскому масонству в «декларации принципов», записав первым пунктом работу во славу Великого Архитектора Вселенной, признав важность соблюдения традиций и ландмарок, отказ от вмешательства в политические и конфессиональные вопросы, но при разрешений их обсуждать для пополнения знаний с условием отказа от голосования по ним и принятия резолюций, способных затронуть убеждения и чувства некоторых братьев⁹. Подобная двойственность ни в коей мере не удовлетворяла противоположную сторону, которая приравнивала Великого Архитектора к божеству и запрещала любые обсуждения политических, социальных или религиозных проблем.
Совершенно иным был подход ВВФ, конституция которого гласила: «Масонство, организация главным образом филантропическая, философская и прогрессивная, ставит задачей поиск истины, изучение морали и практики солидарности. Она действует ради материального и морального улучшения, интеллектуального и социального совершенствования человечества. Своими принципами она провозглашает взаимную терпимость, уважение себя и других, полную свободу совести. Считая метафизические условия делом индивидуальной оценки своих членов, она воздерживается от любого догматического утверждения. Своим девизом масонство считает «Свободу — Равенство — Братство»¹⁰. Такие посылки всецело отрицали веру в божество, признание ландмарок, что было совершенно неприемлемо для англо-саксонского масонства.

Когда перед русскими братьями шотландского устава встала дилемма, оставаться ли в союзе ВЛФ или последовать за ее диссидентами и влиться в Великую Национальную Ложу, то большинство высказалось за присоединение к последней. Выбор был обусловлен твердой приверженностью православию, праволиберальными политическими убеждениями, надеждами извлечения материальных выгод от пребывания среди регулярного масонства, доминирующим в Ордене «вольных каменщиков». Этому последовал почти полный состав ложи «Гамаюн», две трети «Астреи» и половина «Юпитера». «Лотос» покинул только один адепт. Перешедшие в ВНЛФ братья образовали новую «Астрею» с досточтимым мастером М.В. Гардером из дворян Саратовской губернии, участником движения Сопротивления. Будучи офицером французской армии и работником спецслужб, в отставку он вышел полковником, занимался также научной деятельностью и публицистикой. Отдельные русские адепты участвовали в основании ложи «Голос Украины» того же союза. 34 масона осталось в союзе ВЛФ, соответственно 9 в старой «Астрее», 13 в «Юпитере», 12 в «Лотосе». Среди большинства находились наиболее известные деятели Г.Я. Смирнов, Д.К. Старынкевич, Г.И. Кругликов, М.Г. Корнфельд, за ними не последовали Б.Н. Ермолов и С.А. Дерюжинский. Судьба двух разделившихся ветвей братской цепи сложилась по-разному. Все попытки сохранить действующими три ассоциации системы ВЛФ завершились провалом, и их членам пришлось работать совместно при сохранении тройственного названия «Астрея — Юпитер — Лотос» из-за малочисленности. Они продолжали традиционные занятия, заслушивали доклады главным образом по вопросам обрядности и символизма до 1979 г. Последним досточтимым мастером слившихся в одну ложу братьев был В.В. Беллин, профессор медицины, переехавший в Париж из Каира.
Гораздо успешнее вплоть до последнего времени действовали представители регулярного масонства в составе новой «Астреи». Основываясь на материалах знакомого читателю Энциклопедического словаря А.И. Серкова, проведем сжатое биостатистическое обследование. Вначале «Астрея» насчитывала 37 членов, из которых подавляющая часть относилась к ее основателям. С 1965 до конца 80 х годов она пополнилась 12 регуляризированными и присоединенными участниками и 30 вновь посвященными. Среди последних преобладали люди среднего возраста, по профессиональному признаку здесь оказалось 9 инженеров, 3 переводчика, остальные были чиновниками и представителями свободных профессий (архитекторы, журналисты, певцы). Относительно состоятельными из них можно считать только 3—4 человек. Отдельные были родственниками масонов первого призыва, отпрысками родовитых фамилий Волконских, Горчаковых, Милорадовичей, Муравьевых, Бестужевых, Воронцовых, Римских-Корсаковых, Шереметевых, Чичаговых, Яшвилей.

Самыми активными из основателей «Астреи» начального периода можно считать авторитарного по характеру Гардера, режиссера, актера и инженера Н.Н. Агрова, инженера Д.К. Старыикевича, инженера-технолога А.И. Мазе, ремесленника и шофера В. Г. Томазова, адвоката и издателя М.М. Мазора, администратора фирмы B.Л. Клячко, доктора права и адвоката Г.Г. Шклявера. Досточтимыми мастерами избирались в хронологической последовательности Гардер, Агров, адвокат В.М. Лиссим, генеральный представитель фонда Рокфеллера А.П. Макинский, Мазор, директор фирмы Л.Н. Пашенный, генеральный секретарь компании А.А. Римский-Корсаков, адвокат и музыкант А.А. Коварский, инженер-топограф Н.М. Вартапетянц и зубной врач В. С. Пельтцер.

На собраниях, помимо традиционных орденских вопросов, рассматривались особенности посвятительского плана, символизма, философии, религии, в том числе «Вера и безверие» (Мазор), «О ритуале Эмулейшн» (Б.В. Кашинский), «Что такое масонство и его цель» (Томазов), «Восточные религии и Библия» (М.И. Воронцов-Дашков), «Размышления о Высшем Начале» (Мазор), «Два святых Иоанна» (Тикстон) и др. Согласно правилам, доклады на специально политические темы, включая положение в СССР, не ставились. Но можно не сомневаться, что его важные аспекты затрагивались в сообщениях о значении и роли масонства в современном мире, о чем неоднократно рассуждали Гардер и Тикстон в выступлениях о прошлом наших «вольных каменщиков».
Со временем в «Астрее» стали доминировать местный язык и соответствующий «дух», даже русские по происхождению братья общались друг с другом и делали доклады на французском языке. В 1985 г. в ложе осталось 24 члена, впервые офицерами начали избирать французов, которые постепенно вытесняли русских, к их значительному недовольству. В этой связи Гардер «жесткими мерами» добился установления внешнего спокойствия в ложе и в 1990 г. сам ее возглавил, обеспечив регуляризацию пяти румын и начав форсированное посвящение французов. Недовольные порядками русские оказались вынуждены оставить братство¹¹.

Наряду с «Астреей» продолжали действовать высшие мастерские, ареопаг «Ордо аб Хао» при великих мастерах Такстоне и Мазе, а также державный капитул «Астрея» под руководством Г.И. Крутикова и С.Н, Татарулы. «Друзья Любомудрия» возобновили занятия лишь в 1979 г., первым великим мастером стал А.А. Римский-Корсаков. Они занимались повышением членов в соответствующие градусы, заслушивали доклады на тему истории, философии, обрядности. Начальниками попеременно выступали названные выше досточтимые мастера ложи «Астреи» и ее активисты, уже обладавшие высокими степенями, а высшую, 33-ю, имели только Гардер, Мазе и украинский деятель, журналист Л.Е. Гузар.
В чем же состояла специфика внутренней обстановки в Великой Национальной Ложе по сравнению с покинутой частью русских братьев Великой Ложи Франции? Здесь и там они практиковали идентичный древний и принятый шотландский обряд, однако на новом месте существовала гораздо более строгая дисциплина при необходимости соблюдения четко зафиксированных догматических принципов. Один из французских твердых приверженцев подобных порядков так обосновывает их необходимость: «Послушание «правильное» характеризуется уважением «правил», принятых во всем мире, и выражение «правильное» означает не что иное, как твердое намерение и действенную волю соблюдать эти правила». И далее: «Главной особенностью масонства является посвященческое братство. Для нас, традиционных масонов, фундамент этого братства ерь то, что мы все принадлежим к детям одного Бога и отца, в результате чего все люди суть наши братья. В то же время мы особенно признаем братьями в масонстве, принадлежащих подобно нам, к послушаниям, которые соблюдают те же правила, и называемыми нами «масонами правильными». Общие рассуждения сопровождаются критическими стрелами сперва в адрес Великого Востока, затем Великой Ложи, которая находится в «относительно двусмысленном положении». Да, она лучше ВВФ избегает обсуждения или занятия политических позиций, проводит работы во имя Великого Архитектора Вселенной и даже восстановила наличие Библии в ложах, но не дает Великому Архитектору ясного определения и превращает его из «Бога создателя» старинных традиций в некий свободно интерпретируемый «символ». Мало того, о ужас, она имеет братьев, исповедующих атеизм или агностицизм и поддерживает «братские связи» с Великим Востоком, исключая тем самым себя из универсальности». И это достойно сожаления, поскольку часть ее братств работают прекрасно и многие члены нашли бы свое место в рядах всемирного масонства¹². Разумеется, с подобными посылками лидеры ВЛФ согласиться не могли. Ее великий мастер, малоизвестный писатель Ж. Верден утверждал в своей книге о признании старинных ландмарок, включая Великого Архитектора Вселенной и использование Библии во время работ, и одновременно порицал Великий Восток за отказ от подобных символов. Однако далее он обрушивался на федерацию-соперницу, которая, дескать, не является ни великой, ни национальной, ни французской, а на самом деле английской, ибо пользуется дурной репутацией в мастерских других французских послушаний. «Поскольку она закоснела в гордыне быть единственной из признанных Объединенной Великой Ложей Англии и следовательно единственной, состоящей в официальных отношениях с великими ложами США, то притягивает к себе, подобно вшам, разномастных аферистов, которые выдают доллар за пламенеющую звезду». ОВЛА изображалась «памятником нетерпимости», что приводит ее к «тесной связи с британским и американским империализмом при смешении также масонского посвящения и веры в Бога»¹³.

Гневные взаимные филиппики, к удивлению, отнюдь не препятствовали главам различных центров, включая женские и смешанные, проводить неформальные встречи для обмена информацией и согласования общемасонских интересов, о чем упоминает тот же Верден без сообщения деталей. Русские братья предпочитали не вникать в такие разборки, стремясь приспособиться к обстановке в ВНЛФ.
В стремлении ослабить СССР изнутри по мере развития «холодной войны» США и другие западные державы продолжали использовать эмиграцию в разных странах и ее определенные ассоциации, в том числе масонство. Сперва американцы пытались добиться с помощью денег объединения русских и националистических организаций на съезде их предводителей в Фюссене, Штутгарте и Висбадене (ФРГ). На последней конференции вступительную речь произнес видный американский публицист Исаак Дон Левин, призвавший создать единый фронт народов СССР против «большевистской тирании». Туг вскрылись острые разногласия между участниками и единства достичь не удалось. Среди них особенно близким к масонству было Российское народное движение во главе с писателем Р.Б. Гулем, куда примкнул давно отошедший от Ордена «вольных каменщиков» А.Ф. Керенский. На переговорах антикоммунистов они занимали Центристскую позицию¹⁴.
После провала объединительного предприятия американцы начали работать отдельно с каждой организацией при координации их усилий и продолжении финансирования, делая основную ставку на Народно-Трудовой Союз (НТС) и националистические движения. Закон конгресса США о «порабощенных нациях» центральной задачей выдвигал содействие распаду СССР по национальному признаку посредством религиозно-сепаратистских устремлений союзных республик. Параллельно на чисто русских территориях разжигались диссидентские настроения и оказывалось поощрение любым невозвращенцам с упором на представителей творческой интеллигенции, от литераторов до ученых-ядерщдков.
Среди русских масонов ВНЛФ подобную линию твердо проводил полковник в отставке М.В. Гардер, приверженцами Великого Востока и Великой Ложи негласно дирижировал другой военный отставник А.В. Липский, досточтимый мастер ложи «Свобода» союза ВВФ. Его отец, поляк по происхождению, был офицером царского генштаба, мать была русской. Отпрыск участвовал в движении Сопротивления, специализировался по психотехнике во Вьетнаме, трудился в Службе безопасности (контрразведка), одно время был переводчиком военного министра. Будучи членом правления общества Земств и городов (Земгор), пользовался авторитетом у эмигрантов. К числу их надежных последователей и подопечных пропагандистского профиля отнесем ромаииста, публициста, историка, создателя «Нового журнала» в Нью-Йорке М.А. Алданова (Ландау), его главного редактора Гуля, председателя Литературного фонда в США Я.М. Цвибака, осетина Г.И. Газданова, первого главного редактора русской службы радиостанции «Свобода», официально финансируемой американским правительством и продолжающей действовать по сей день, редактора журнала «Америка» с распространением подписки в СССР Л.Л. Домгерра. С.Н. Милорадович издавал в Париже газету «Русская мысль». Конечно, эти и другие фигуранты не замыкались целиком в антисоветской тематике. Немало они сделали и для изучения корней российского масонства, распространения верных представлений об Ордене «вольных каменщиков».

Отдельные члены лож возглавили филиалы компаний США во Франции, вроде А.А. Римского-Корсакова, шефа отделения фирмы безалкогольных напитков «Кока-Кола» или директора т.н. Византийской библиотеки Б.Н. Ермолова. Среди активистов еврейских обществ находилось достаточно адептов лож, включая М.С. Мендельсона, В.Ю. Расина, Б.Ю. Прегеля, К.С. Лейтеса, А.С. Альперина, И.М. Троцкого и др. Напротив, численность братьев в верхах эмигрантских организаций снизилась. В их числе находились генеральный секретарь Общества охранения русских культурных ценностей Н.Г. Стерко, член его правления фабрикант В.В. Вырубов, участники руководства Русского музыкального общества и Объединенного союза русских дипломированных инженеров И.И. Фидлер, Е.П. Шимунек.
По инициативе ВДФ в Париже было создано Общество «А.С. Пушкин», в состав которого вошли русскоязычные братья и сестры разных послушаний (1988 г.). Вице-председателем стал член «Астреи» С.С. Пельтцер, одним из участников экономист А.А. Тихомиров. Значительно раньше во французской столице появилось «Содружество масонов-украинцев» во главе с посвященными в наших ложах музыковедом А.И. Вирстой и инженером С.Н. Татарулой. Конкретные данные о занятиях членов у нас отсутствуют. На ниве благотворительности усилиями адептов «Северной Звезды» союза ВВФ действовало общество «Быстрая помощь» для материальной поддержки остро нуждающихся. Генеральным секретарем в середине 70-х годов состоял инженер
A.M. Юлиус. К ее полезным начинаниям отнесем устройство двух домов для престарелых эмигрантов в Ганьи и Севре. Шесть лет в первом из них директорствовал Липский, очевидно, не без намерения пополнить багаж знаний о покинутой родине, ибо ранее не состоял в братствах соотечественников и с ними мало общался.
К моменту краха СССР во Франции, вероятно, осталось не более 100 «вольных каменщиков» русского происхождения, причем работали систематически в «Аетрее» и в отдельных французских мастерских около 50 мужчин и несколько женщин, остальные из-за преклонного возраста и по другим обстоятельствам не могли заниматься былой деятельностью. Тем не менее им удалось все-таки не только обеспечить непрерывность следования орденским традициям, но и заложить фундамент для возобновления масонской активности в посткоммунистической России.

***

Теперь перенесемся мысленно в СССР с разрушенными городами, обезлюдевшими местностями европейской части и бедным, значительно сократившимся населением, вследствие опустошительной войны. Общественные науки были сориентированы на идеологическое обслуживание господствующего строя и резкую критику западных порядков, политики США и их союзников в «русском вопросе». В послевоенный период этот курс оставался неизменным при отдельных послаблениях в годы развенчания культа личности решениями XX съезда КПСС по докладу Н.С. Хрущева.
Сохранившиеся здесь чудом единичные «вольные каменщики» и новые наши граждане, включая бывших членов орденских мастерских, естественно, проявить себя каким-то образом были не в состоянии. В научных трудах тех лет масонская тематика бегло затрагивалась только применительно к XVIII — началу XIX веков. Да и авторы оперировали фактически материалами дореволюционных историографов в негативных трактовках без оригинальных выводов и обобщений. Вряд ли им чинились препятствия в этом отношении. Скорее сказывалось игнорирование властной элитой существования Ордена вообще. Только Комитет госбезопасности масонством занимался всерьез, о чем, к сожалению, известно крайне мало.
Для большей наглядности автор попытается взглянуть на эволюцию ситуации в стране через призму личного опыта, который имеет то или иное касательство к возникновению у нас предпосылок возвращения масонства, что подготовлялось зарождением и становлением комплексной научной дисциплины «масоноведения» для изучения прошлой и настоящей деятельности Ордена «вольных каменщиков».
Я появился на свет в конце первой четверти минувшего столетия в семье беспартийного инженера-текстильщика, старшего сына многодетной семьи сельского священника Владимирской губернии В. Соловьева. Отец окончил Духовную семинарию, несколько лет учительствовал в народной школе, затем стал выпускником Харьковского технологического института, в каникулы и свободное время трудился ремонтником на фабриках и в железнодорожном депо. По материнской линии я отношусь к обедневшему дворянскому роду Горбуновых. Дед служил почтовым чиновником г. Херсона на Украине, содержат большую семью. Политикой не занимался, скончался относительно молодым. Его младшая дочь Надежда, давшая мне жизнь, по окончании Института благородных девиц Петрограда за казенный счет ушла добровольно сестрой милосердия на фронт в Первую мировую войну, специализируясь в области хирургии. После революции трудилась в полевом госпитале армии Деникина, вышла замуж за строевого офицера, который сгорел в пламени Гражданской войны. В 1922 г. она обвенчалась с отцом, уже ставшим инженером в г. Харькове. В начале Великой Отечественной родитель скончался по болезни, значительно позже умерла мать, школьный преподаватель, затем пенсионерка, беспартийная. Среди многочисленной родни только двое состояли в партии, один из них, ленинградский инженер, погиб в 1937 г. Других репрессированных у нас не было.

По месту службы отца проживал в Подмосковье и в Ашхабаде (Туркмения), потом семья обосновалась в столице. В армии я не служил из-за последствий тяжелой болезни. По окончании средней школы поступил на факультет Международных отношений МГУ им. Ломоносова, вскоре ставший Институтом международных отношений (МГИМО) при МИД СССР. Учебное заведение готовило кадры внешнеполитического профиля, понесшие огромные потери в период сталинских репрессий. Сперва принимали только мужчин, состоявших в комсомоле, а еще лучше в партии. Среди сокурсников преобладали сыновья совслужащих и рабочих, попадались, конечно, отпрыски ответственных лиц, старых большевиков, высшего генералитета, в том числе сыновья маршалов артиллерии и авиации Яковлева и Новикова. Часть студентов пришла после фронтовых ранений, с орденами и медалями. По национальности явно преобладали русские, далее шли грузины; армяне, татары, евреев были считаные единицы.
Получали мы по тем временам сносные стипендии и карточки на продовольствие рабочей категории. Иногородние обеспечивались общежитием на ул. Горького и частично в помещении института, когда он длительный срок обретался на Крымском Валу. Руководство НКИД и его управление кадров уделяло нам значительное внимание. Лекции читались крупнейшими международниками, академиками Е.В. Тарле, Л.И. Ивановым, АЛ. Сидоровым, профессорами Ф.И. Нотовичем, А.З. Манфредом, С.Б. Крыловым, В.Н. Дурденевским и др. Семинарские занятия вели профессора и доценты, среди них были и дипломатические работники. Ориентировали нас на изучение истории и современности Запада, развитие советского общества. Востоком студенты фактически не занимались. Соответственно, преподавались английский, французский, немецкий и испанский языки. На последних курсах можно было изучать по выбору второй язык, включая отдельные восточноевропейские.

Поскольку жизненные трудности и ранняя самостоятельность приучили заранее составлять наметки будущего трудоустройства, я предполагал по окончании Института где-нибудь поработать и заочно завершить аспирантуру, считая для себя главной научную деятельность. Поэтому участвовал в создании Научного студенческого общества (НСО), после обязательных занятий усердно посещал кружок по изучению новейшей истории Франции. В характеристике, выданной мне председателем Совета НСО академиком Ивановым для поступления в аспирантуру Института истории АН СССР, говорилось, что студент V курса МГИМО Соловьев «за время своего пребыания в Институте принимал активное участие в научной жизни и в течение ряда лет выполнил три работы, получившие высокую оценку руководства НСО». Он показал себя «вполне добросовестным научным работником, способным проводить самостоятельную научно-исследовательскую работу на базе теории марксизма-ленинизма»¹⁵. Документ, к сожалению, использовать по назначению не удалось, но оценка столь авторитетного академика, как Лев Николаевич, являвшегося автором крупных работ в области международных отношений, внештатным консультантом партийных лидеров и высокого начальства дипломатического ведомства, сыграла большую роль в моей судьбе.

В 1949 г. я сдал на «отлично» все государственные экзамены, а также участвовал в составлении для МИД аналитической справки «Русский конфликт 1923 г. и Франция», которую положительно оценили в Министерстве, засчитав дипломной работой. На комиссии по распределению меня пригласили стать сотрудником МИД, но, к удивлению ее членов и нашего директора Ю.П. Францева, я отказался от такой чести, сославшись на определенные семейные осложнения. Тогда была предложена должность литсотрудника в международной редакции газеты «Известия», что меня еще меньше устраивало. Однако на сей раз пришлось согласиться. Встреча с зав. редакцией, известным политическим обозревателем Кудрявцевым, который держался нагло и самодовольно, укрепила меня в решении избежать любой ценой вступления на стезю журналистики. А тут подоспел и благоприятный случай. Когда я сообщил академику Иванову о своих проблемах, тот сразу пригласил на должность научного редактора в возглавлявшуюся им международную редакцию Издательства иностранной литературы. Я принял любезное приглашение, и дело быстро уладилось.
После зачисления на службу осенью 1949 г. я приступил к выполнению первых трудовых обязанностей. В числе коллег находилось и несколько однокашников по МГИМО, включая Г.А. Арбатова, который попал на сравнительно малоответствепиый пост, несмотря на партийную принадлежность и наличие боевых наград, за свое, как утверждали, иудейское происхождение. Его это мало тяготило, ибо он не собирался здесь долго засиживаться и продвигался в качестве члена партбюро. Основной контингент сотрудников представлял собой выходцев из систем МИД, КГБ, ТАСС, центральных печатных органов, чем-то проштрафившихся или ставших неугодными начальству, зачастую по причинам личного характера. Думается, потому и атмосфера была далекой от товарищеской, процветали взаимное подсиживание и интриги, чего я всегда избегал, навлекая подчас на себя даже гнев начальства, ожидавшего участия в неблаговидных деяниях того или иного лагеря. Дрязги задели и нашу малочисленную редакцию, вследствие усилий члена коллектива Тихомировой, интимного друга главного редактора издательства П. Вишнякова, добиться увольнения академика и его заместителя Телешевой, дабы занять место последней. Попутно целились и в меня, приглашенного сюда Л.П. Ивановым. В результате академик без сожаления покинул кляузное место. Я же удостоился первого и последнего в служебной деятельности выговора в приказе за «ошибки» при редактировании книги французского экономиста А. Клода «План Маршала», говоря проще, не вычеркнул из текста перевода одной, якобы неуместной, фразы именитого автора. Однако по прошествии нескольких месяцев новый директор из когорты военных пропагандистов, полковник Чувиков, выговор снял.

Последние годы сталинского режима были омрачены возобновлением репрессий против действительных или мнимых врагов при инспирации Берией и его подручными в сопровождении трафаретной шумихи в средствах массовой информации. По своему размаху кампании намного уступали довоенным и направлялись в сущности против евреев на самых разных постах. Без шума в тюрьму бросили и ряд крупных военачальников, близких Г.К. Жукову. В их числе оказался упомянутый выше маршал артиллерии Н. Яковлев, а заодно и мой сокурсник, сын его Николай, успешно начавший делать карьеру в стенах МИД СССР. Попутно пострадал приятель отпрыска, сослуживец по издательству В. Лигский. Начался подкоп и под дружившего с ними Арбатова, очевидно, уже по инициативе издательского начальства. Из его сейфа выкрали какой-то служебный документ и сфабриковали дело по партийной линии с угрозой исключения из КПСС. Но веских улик не обнаружили, ограничившись выговором и увольнением, что, в общем, лишь пошло на пользу преследуемому, он перешел в какой-то журнал, был замечен видным партийным деятелем О. Куусиненом и так попал в аппарат КПСС.
Обстановка диктовала мне необходимость смены ориентиров и места приложения своих сил, благо я уже собрал достаточно материалов для будущей кандидатской диссертации, которую предполагал защищать в МГИМО, что подразумевало поступление в очную аспирантуру. Академик Иванов, возглавлявший по-прежнему кафедру международных отношений и дипломатии, обещал оказать содействие, но не скрыл и определенных трудностей, ибо на одно место претендовала еще и влиятельная конкурентка — Людмила Косыгина (по мужу Гвишиани). Она завершила учебу годом позже в компании сановитых подруг Светланы Молотовой и Эры Жуковой, принятых в аспирантуру сразу, хотя те научным рвением не отличались и всю энергию употребили на поиск перспективных супругов, в чем, конечно, преуспели. Первая положила глаз на молодого стройного доцента Никонова, побудила его расторгнуть предыдущий брак и заключить новый. Она была дурнушкой, крайне высокомерной и наглой, на что доцент не обращал внимания. Супружество оказалось неудачным, благоверная через пару десятков лет спилась и умерла. Не задалась и научная карьера Никонова. Быстро нашла подходящую кандидатуру и честолюбивая Эра, а Людмила вышла за своего друга детства, отпрыска генерала госбезопасности Гвишиани.

«Три грации» обзавелись спутниками жизни до окончания института, а моя соперница успела произвести на свет и первенца. Была она хорошей, скромной миловидной женщиной, усидчивой и не без способности к гуманитарным предметам. Однако коллектив кафедры, в отличие от меня, ее почти не знал и не считал подходящей кандидатурой для приема в аспирантуру. Короче говоря, она получила по какой-то дисциплине «четверку» и не набрала нужную сумму баллов, ус туп ив пальму первенства конкуренту. Это ее не расстроило, и но прошествии пары лет она все-таки туда поступила, защитила кандидатскую диссертацию, которую и опубликовала.
Очутившись среди соискателей первой ученой степени, я обнаружил в их числе всех принятых тремя годами ранее сокурсников. которые продолжали еще корпеть над своими работами. Отчасти такое положение объяснялось слабостью научного руководства со стороны ведущих специалистов кафедры. В сущности большинство аспирантов получило руководителями слишком перегруженных выполнением многих ответственных заданий академика Иванова и доцента А.А. Рощина, тогда заведующего отделом МИД по делам ООН, участника бесконечных международных конференций. Обрусевший француз по фамилии Рош, он каким-то образом попал в Наркомат по иностранным делам еще в 1936 г. и, несмотря на многочисленные чистки, всегда был в фаворе у начальства. Попутно до войны опубликовал брошюру по внешнеполитической тематике, затем вел семинарские занятия в МГИМО. Был он весьма тщеславным человеком, надменным себялюбцем, обнаружившим неспособность помогать советами своим аспирантам. Достаточно сказать, что при обсуждении на кафедре первого варианта диссертации В. Матвеева, впоследствии крупного обозревателя «Известий», Рощин присоединился к хору резких критиков работы за ее недостатки, на которые ему следовало обратить внимание задолго до обсуждения.

Последовало предложение рекомендовать его мне в качестве руководителя. Естественно, я высказался против и просил заменить профессором Ф.И. Нотовичем, имеющим всего двух аспирантов, причем особо подчеркнул научные заслуги замечательного человека. Такое выступление в период гонения на евреев произвело на присутствующих значительное впечатление. Никто из членов коллектива возражать не стал, и мое предложение было принято.
Филипп Иосифович проявил в отношении меня бесконечное терпение, мудрость и педагогическое мастерство, что в значительной степени позволило успешно защитить диссертацию о франко-германских отношениях накануне Второй мировой войны уже через полтора года, к черной зависти других аспирантов. Думается, совокупность чисто субъективных обстоятельств предопределила отклонение моего заявления о приеме в КПСС, вопреки положительному отзыву комсомольской организации. Сделано это было грубо и бестактно прямо на заседании парткома института, когда его секретарь Н. Сидоров без всяких объяснений внес такое предложение, дружно одобренное остальными, которые не задали ни одного вопроса ни своему вожаку, ни мне. Я молча покинул форум партийцев и позднее не проявил никакого интереса к мотивам их решения.
Между тем складывавшееся в стране положение вызывало немалое беспокойство у мыслящих соотечественников, особенно творческой и технической интеллигенции, где в начале 50-х годов зародились и оформились противоположные течения западнического и русофильского толка. Одни мечтали о проведении реформ на капиталистический лад под знаком демократических свобод и многопартийности, опираясь на иностранный опыт. Другие ратовали за откат к прошлому с реставрацией обновленного национал-патриархального строя, опорой на православие без царя. Большинство же видело опасность демонтажа сложившихся государственных устоев, предпочитая медленные изменения базиса и системы управления в демократическом духе.

Каковы же были реальные способы воздействия пунктирно обозначенных течений на общественное мнение и конкретно от кого такие идеи исходили? Среди вдохновителей западничества и близких им лиц назовем писателей Чуковского, Паустовского, Твардовского, академиков Сахарова, Лихачева, Заславскую, докторов наук Бурджалова, Некрича, Тарновского. Их идеалы и чаяния находили отражение на страницах популярных журналов «Новый мир», «Знамя», «Нева», в «Литературной газете». Противоположный лагерь олицетворяли т.н. писатели-почвенники и национально-ориентированные романисты Распутан, Шукшин, Некрасов, Бондарев, Проханов, Пикуль, Чивилихин, Куняев, академики Рыбаков. Шафаревич, Черепнин, доктора наук Кузьмин, Буганов, Данилов, Шишкин. Группировка располагала журналами «Наш современник», «Октябрь», «Молодая гвардия» с одноименным издательством для юношества. Наконец, к писателям и ученым «третьего пули» принадлежали Шолохов, Фадеев, Панферов, К. Симонов, Л. Леонов, В. Катаев, академики и доктора наук И.И. Минц, Н.М. Дружинин, АЛ. Сидоров, А.Д. Удальцов, И.А. Орбели, А.Л. Нарочницкий, подавляющая часть других ученых, регулярно выступающих во многих журналах и газетах, выпускавших произведения в различных издательствах.

Антиеврейские кампании вызвали в целом негативную реакцию советских людей и волну возмущений на Западе, что побудило еще Сталина видоизменить прежний курс с переключением акцентов на критику лидеров националистических движений далекого прошлого и возвеличением исторической миссии русских на окраинах страны. Свидетельством тому была директивная статья в печатном органе Института истории Академии наук, посвященная восхвалению речи вождя на XIX съезде КПСС, ставшей его лебединой песнью. Грозно указующий тон передовицы указывал на принадлежность составителей к работникам отделов науки и пропаганды высшего партаппарата, несомненно, утвержденной секретариатом ЦК КПСС. К бумаге приложили руки и представители ведомства обер-палача Берии, о чем свидетельствовали ссылки на съездовские выступления казахского делегата Ж. Шаяхметова и особенно близкого друга и соратника министра госбезопасности, делегата от Азербайджана М. Башрова, который "принялся вразумлять видных членов редколлегии «Вопросов истории». Журнал, дескать, не помог кадрам его республики в «борьбе с проявлениями буржуазного национализма в области истории, если не сказать обратное».
Прежде всего статья подводила якобы неутешительные итоги недавнего разноса на президиуме Академии наук по заказу свыше всего Института истории и его печатного органа в свете критики партийной прессы. Вот, мол, и делегаты съезда осудили неправильную, на их взгляд, трактовку главных особенностей и условий давнишнего присоединения к России народов Кавказа и Средней Азии в XIX в., ибо там не поставлена «во весь рост» проблема прогрессивности важных событий.
Отсюда вытекал и обобщающий вывод передовицы, что Институт истории не занимается в должной мере «марксистским изучением» данной тематики. И только мельком упоминались «некоторые успехи» ученых, а ведь многие из них удостоились звания лауреатов Сталинской премии. Как известно, пресловутое «изучение» заключалось тогда в умелой перестраховке с расстановкой по тексту цитат классиков научного коммунизма и подтягивании к ним зачастую несущественных выводов. Подчас довольно пухлые, но малоинформативные издания вызывали интерес разве что у специалистов, привыкших к эзопову языку коллег. И потому они при ознакомлении с подобными сочинениями мысленно отбрасывали в сторону идеологические вкрапления, извлекая крупицы полезного из этого. Использовались и приемы «критики наоборот», когда явно абсурдные суждения объявлялись последним словом науки ради самозащиты от наскоков невежественных оппонентов.

В рассматриваемой передовице журнала находят частичное отражение и наши соображения по поводу расслоения советской интеллигенции на определенные течения, о чем свидетельствуют ссылки на съездовский доклад преемника вождя, члена политбюро ЦК КПСС Г.М. Маленкова, признавшего наличие у нас остатков буржуазной идеологии, которые не отмирают сами собой, очень живучи, могут расти и против них надо вести решительную борьбу. «Мы не застрахованы также от проникновения к нам чуждых взглядов, идей и настроений извне, со стороны капиталистических государств, и изнутри, со стороны недобитых партией остатков враждебных советской власти групп. Историческая наука должна способствовать очищению сознания людей от пережитков капитализма, от предрассудков и вредных традиций старого общества». И далее отмечалось: «В ряде отраслей науки еще полностью не ликвидирована монополия отдельных групп ученых, оттирающих растущие свежие силы, ограждающих себя от критики и пытающихся решать научные вопросы административным путем. Ни одна отрасль науки не может успешно развиваться в затхлой атмосфере взаимного восхваления и замалчивания ошибок, попытки утвердить монополию отдельных групп ученых, неизбежно порождают застой и загнивание в науке»¹⁶. Правильное по сути заявление, однако, редко претворялось в реальность, служа подобием некоего демократического прикрытия господствующих порядков.
Небезынтересен пассаж статьи, касающейся основных международных противников. «Силы империализма, враждебные народам, идут против истории, против ее неумолимых законов и потому обречены на поражение. Стремясь преградить дорогу силами социализма, которым принадлежит будущее, империалисты всех стран, и прежде всего американские империалисты, с помощью своих оруженосцев, «ученых» лакеев и социал-предателей, отравляют сознание масс растленной буржуазной идеологией.
Чтобы продлить свое господство, они стремятся внушить массам лживую идею о мнимой «прочности» и «извечности» загнивающего капиталистического строя... Враги советского государства стремятся распространять, подогревать и раздувать всяческие нездоровые настроения, идеологически разлагать неустойчивые элементы нашего общества». Поэтому в свете «сталинских указаний» на советских историках «лежит обязанность смело и беспощадно разоблачать реакционную, антинародную сущность империализма, обличать лживую империалистическую идеологию, пригвождать к позорному столбу фальсификаторов подлинной истории народов. Важную роль в разоблачении растленной буржуазной идеологии, реакционной сущности писаний современных лакеев империализма, прислужников поджигателей войны призваны сыграть наши исторические журналы». Евреев и сионистов пока оставили в покое, намекнув на возможные удары по великодержавному русскому шовинизму. Материалы научного рупора отражали, конечно, директивные установки. И только по чистой случайности была опубликована большая рецензия на книгу американского профессора Ф.Д. Скотта «США и Скандинавия», мое первое выступление в научной печати (в соавторстве с В.В. Похлебкиным).

В сентябре 1953 г. я поступил третьим секретарем в Архивное управление МИД СССР, позже стал и.о. зав. отделом Архива внешней политики России. Министром тогда являлся видный партийный и государственный деятель В.М. Молотов, управление возглавлял профессор В.М..Хвостов. Небольшой наш отдел ведал огромными фондами дипломатического ведомства царизма и Временного правительства, трофейными материалами из Германии и ее бывших сателлитов, а располагался на Б. Серпуховской улице в доме 15. Работники такого профиля мало ценились и отличались низким профессиональным уровнем.
Продолжая общение с сокурсниками, я как-то узнал от одного из них под большим секретом о прошлом его участии в составлении описей иностранных документов Особого архива КГБ СССР, в том числе и масонского происхождения. Информация меня почти не заинтересовала, хотя надолго отложилась в памяти. Однажды в кабинете раздался телефонный звонок, и взволнованный голос уже знакомого читателю И. Яковлева попросил о встрече.
После недавнего освобождения с Лубянки он мало напоминал уверенного в себе студента. В товарищеском разговоре Николай предпочел не касаться причин случившегося, сообщил о решении никогда не служить в каком-либо ведомстве, посвятив себя всецело научной деятельности. Затем по ходатайству какого-то академического института просил оказать содействие в ознакомлении с архивными материалами по истории США конца XIX в., что было мной охотно выполнено. В результате он вскоре опубликовал статью, оттиск которой подарил мне с теплой надписью. В дальнейшем нам встречаться не довелось. От общих знакомых стало известно о его быстром продвижении на ниве американистики и о защите докторской диссертации в довольно молодом возрасте, что объясняли содействием КГБ.
В то же время я все больше разочаровывался в избранном амплуа. Угнетала глухая вражда коллектива на почве зависти к чужаку с ученой степенью и опала нового начальства управления, именуемого отныне Историко-дипломатическим. Пожалуй, единственной отдушиной являлось общение с учеными, осваивавшими в нашем читальном зале богатые исторические залежи. Там я встретил и будущую супругу, аспирантку Ленинградского университета М.Р. Арунову. После завершения рабочего дня обычно занимался собственной научной деятельностью. Итогом были две книги и несколько статей, касавшихся внешней политики СССР и отношений между Россией и странами Юго-Восточиой Азии, включая Индию, Индонезию, Таиланд, Бирму. Подобная тематика все же представлялась мне недостаточно весомой для докторской диссертации, и я собирался заняться иными сюжетами.

В конце 50-х годов довелось близко узнать академика И.И. Минца, который сделался моим учителем и наставником. Этот замечательный человек внес крупный вклад в новейшую историю страны и международных отношений. Большевик с апреля 1917 г., он начал военную службу простым красноармейцем, а завершил гражданскую войну комиссаром 1-го Конного корпуса червонного казачества при командующем В.М. Примакове. Затем занялся наукой, сосредоточившись на комплексной проблеме Октябрьской революции, боевых операциях красных и белых, иностранной интервенции. При деятельном участии академика появились глубокие монографии о непролетарских партиях эсеров, меньшевиков, кадетов, о монархических движениях. Решил и я подключиться к такой тематике с целью создания обобщенной работы о внутренних противниках советской власти в союзе с западными державами.
Начальство тогда перевело меня в научно-исследовательский отдал Управления. Мысленно я вижу себя в большой комнате за столом у огромного окна. Справа трудится Людмила Гвишиани, по левую руку восседает строгая дама в очках, Г. Ерофеева, супруга видного дипломата и мать прославленного в наши дни писателя Ерофеева. Перед каждым лежат груды секретных архивных дел, откуда надо выписывать в особые рабочие тетради нужные сведения. По заданию руководства МИД мы составляем аналитические обзоры отношений СССР и других держав. Весьма интересная, но изнурительная работа венчается фолиантом в 300— 400 страниц по каждому из периодов с охватом пятидесяти лет. В завершенном и отредактированном виде обзоры тянул на кандидатские, порой на докторские диссертации. Примерно за три года я выдал четыре подобных сочинения и написал несколько больших справок, за что неоднократно премировался.
Начальству все-таки удалось избавиться от меня, организовав длительную командировку в качестве первого секретаря посольства во Вьетнаме, где я вскоре был назначен советником и пробыл там с 1963-го по 1965 г. Поскольку нет худа без добра, то я сумел завершить основную часть диссертации и подготовил для публикации две статьи. В далеком Ханое до нас дошла весть о смещении Хрущева и приходе к руководству партией и государством Л.И. Брежнева, вторым лицом после него стал А.Н. Косыгин. Приехав домой в очередной отпуск, я тяжело заболел и был оставлен на родине.
В ходе перестановки руководящих кадров пост председателя Комитета госбезопасности занял секретарь 1ДК КПСС Ю.В. Андропов, выдвиженец из рядов комсомола, успевший поработать в МИД и послом в Венгрии, где отличился при подавлении контрреволюционного мятежа 1956 г. Близко знавший его мой сокурсник Н. Яковлев пишет не без доли восхищения: «Был он политиком, по преимуществу мечтателем. Но в делах повседневных партизаном порядка и твердости. Не знаю откуда, от чтения или размышлений на основе наблюдений, Юрий Владимирович вывел, что извечная российская традиция — противостояние гражданского общества и власти — в наши дни нарастает». Андропов неоднократно повторял, что «дело не в демократии, он первый стоит за нее, а в том, что позывы к демократии неизбежно вели к развалу традиционного российского государства». Сами по себе диссиденты не были злодеями, но в обстановке противостояния двух противоположных социальных систем «содействовали нашим недоброжелателям, открывая двери для вмешательства Запада во внутренние проблемы нашей страны»¹⁷.

Считая главной внутренней задачей борьбу с диссидентами, шеф КГБ воссоздал в системе своего ведомства 5-е управление во главе с генерал-майором Ф.Д. Бобковым. Через пятнадцать лет тот переметнется в стан бывших противников и возглавит службу безопасности олигарха Гусинского. Андропов умело выдавал себя за демократа на словах, на деле же покровительствовал националистам от интеллигенции. В своем учреждении ограничился ликвидацией внутренней тюрьмы, куда перевел библиотеку и приблизил отдельных научных работников. Не без его подачи в системе Академии наук был основан Институт США и Канады, выполнявший также задания госбезопасности и военного руководства. Возглавил его любимый консультант Брежнева, срочно увенчанный лаврами академика мой сокурсник Г.А. Арбатов, который взял на должность заведующего сектором получившего некоторую известность трудами по американистике Н.Н. Яковлева.
Почти одновременно по инициативе партийных верхов в МИД СССР было создано Управление по планированию внешнеполитических мероприятий (УПВМ), некий суррогат «мозгового треста», к недовольству честолюбивого министра А.А. Громыко, который всячески тормозил его деятельность. На базе личного опыта берусь утверждать, что оно занималось подготовкой аналитических материалов по крупным международным проблемам. В 1966 г. я получил там должность советника по вопросам американской политики в отношении Вьетнама. Пару лет работа шла на холостом ходу, большинство готовившихся бумаг в лучшем случае доходило до министра, который не давал им хода в ЦК КПСС. Дело пошло на лад только после назначения нашим начальником опытного и энергичного дипломата, зам. министра и кандидата в члены ЦК партии B.C. Семенова, который ранее являлся верховным комиссаром СССР в Германии и пользовался расположением Сталина.
Ранее шефа я не знал и, подобно всем, несколько побаивался. Впрочем, довольно быстро у нас сложились деловые и подлинно товарищеские отношения. Он прекрасно понимал необходимость тесной связи дипломатии и науки и создал для этого в Управлении соответствующую группу с моим участием. Кое-чего мы в этом отношении добились. В плане продолжения научной работы я защитил в Московском государственном педагогическом институте докторскую диссертацию «Великий Октябрь и крах его противников», вскоре опубликованную отдельной книгой в издательстве «Мысль». Но хотелось поработать и за рубежом по линии на сей раз международных организаций; В итоге я получил постоянный контракт в Международной организации труда (МОТ) на пост директора Департамента изданий и документации в Женеве, куда выехал с супругой в 1972 г. Семенова направили туда же главой нашей делегации на советско-американских переговорах об ограничении стратегических вооружений. Начальником УГ1ВМ сделали главного фаворита Громыко, выпускника МГИМО, А.Г. Ковалева. То был весьма своеобразный дипломат с замашками вельможи, скрываемыми личиной несколько застенчивого и боязливого человека. Великий перестраховщик при подготовке ответственных документов, он проявлял недюжинные способности в карьерном продвижении собственного отпрыска и при расстановке на ключевые посты в Министерстве лично преданных ему чиновников. К наукам относился пренебрежительно, выпустив единственную книжку «Азбука дипломатии», многократно переиздаваемую, да тоненький сборник лирических стихов. Наши острословы шутили, что в области стратегического мышления он не дорос до постижения не только высшей математики, но и до алгебры.

Находясь в Женеве до 1975 г. во главе крупного издательского комплекса, занимавшегося публикацией документации организации, значительного количества социально-экономической литературы и специальной периодики, я лишь урывками мог продолжать научные изыскания. Тем не менее при краткосрочных командировках в Париж сумел ознакомиться с материалами архивов — Национального и МИД Франции, позднее получить ксерокопии бумаг из хранилищ Лондона и Лиги Наций в Женеве периода 1917—1922 г. Во время летних отпусков встречался с академиком И.И. Минцем для обмена мнениями по разнообразным проблемам, в том числе и вопросам масонства России, придя к выводу о необходимости их глубокой разработки для выявления участия в революционных событиях.
Только много позже стало известно о регулярном общении Андропова и Яковлева, который признает частое хождение на Лубянку ради ведения «ученых бесед», весьма оживившихся после выступлений Солженицына и публикации им книги «Август четырнадцатого». По словам нашего американиста, «истерия недоучек» его просто забавляла. «Малая осведомленность автора в избранной теме изумляла. Но и марксисты-ленинцы, законодатели нашей идеологии, отупевшие от беззаботной номенклатурной жизни и безнаказанности, были совершенно непригодны сказать что-либо вразумительное по поводу острополемического сочинения. Подивившись смехотворности складывавшейся ситуации, мы с Бобковым решили подкинуть полузнайкам материал для размышлений»¹⁸
Здесь что ни утверждение, то подтасовка фактов или заведомая ложь. Прежде всего, выдворенный на Запад Солженицын по указке новых хозяев, американцев, опубликовал чисто пропагандистский памфлет «Архипелаг-ГУЛАГ», а названная Яковлевым книга являлась романом о начале Первой мировой войны. Она мало интересовала даже эмиграцию, не говоря о наших согражданах, поскольку органы безопасности тщательно замалчивали неугодные сочинения. Что же касается упоминаемых идеологов, то при их содействии была создана целая научная отрасль критики буржуазной советологии, о чем профессор прекрасно знал, и ее представители без особого труда раскритиковали бы книгу писателя, коли она имела хоть малую научную весомость. Но зачем же им было заниматься художественным произведением, не заслуживающим внимания исследователей. Отчасти это, видимо, понимала и Лубянка, противопоставившая изгнаннику популярную книжку британской публицистки Б. Такмен «Августовские пушки», выпущенную в русском переводе оперативно и с обширным предисловием нашего американиста, никогда специально не занимавшегося историей России. Шефу госбезопасности она понравилась, научная общественность ее не заметила как очередную компиляцию на давно известную тему.

Но Яковлев не ограничивался, понятно, «просвещением» Андропова, он принимал живейшее участие в советской контрпропаганде, о чем начисто умалчивает в своих воспоминаниях. Попытаемся заполнить отмеченный пробел. Перед нами еженедельник «Голос Родины», орган курируемого тем же Бобковым Комитета по культурным связям с соотечественниками от февраля 1974 г. за № 13. Семь из восьми страниц убористого текста занимал опус Яковлева «Продавшийся и простак», т.е. пасквиль на Солженицына и физика-ядерщика академика Сахарова, слывущего до сих пор светочем русской демократии. Первый рисовался завзятым предателем-русофобом, второй - наивно-аполитичной с виду, но столь же опасной для СССР фигурой. Автор почему-то выдавал писателя за историка, полного ненависти к нашему народу, хотя тот в сущности осуждал лишь царизм и революционеров-большевиков. Особенно не понравилось сыну маршала артиллерии осуждение разложившегося самодержавного строя, подорванного якобы «злонамеренной» буржуазией, а также реалистические изображения прежней русской армии, терпевшей только поражения от немцев. Неправомерно он ставил на одну доску художественное произведение и чистую публицистику «Архипелага ГУЛАГа». Ряд оценок все же был недалек от истины, формулировались же они грубо и прямолинейно по худшим образцам "тупых пропагандистов, что покажем на примерах.
Заключительная часть статьи гласила: «Всех их объединяет не только цель - не брезгуя никакими средствами опорочить Родину но отличает и поразительная импотентность. На каждом шагу они берутся открывать давно открытую Америку». Или другой аналогичный заход. «Деятельность диссидентов в современных условиях - явная попытка исправить промахи врагов нашей страны, приглашение проводить самый жесткий курс в отношении СССР. Солженицын и иные - грязные провокаторы, готовые способствовать даже развязыванию войны ради достижения своих бредовых антикоммунистических целей». Здесь же Сахаров относился к «отбросам научно-технического прогресса», что не помешало профессору по заданию шефа Лубянки посетить позже в г. Горьком ученого в попытке склонить его к отказу от своих взглядов. Тогда академик наградил профессора пощечиной, о чем последний бегло упоминает.
Органы безопасности сочли фактического своего агента вполне надежным для предоставления ему относительной «свободы творчества». «Я выражал сильнейшее неудовлетворение трактовкой истории России в канун судьбоносного года — 1917. «Вот и попробуйте силы на этом поприще», — дружески заметил генерал Бобков, который охотно делился своими пугающе-громадными познаниями в этой области, в том числе о масонах. Он, кстати, предупредил, чтобы я не «пережимал» в этом вопросе. Андропов помалкивал». Плодом «творчества» сделалась выпущенная массовым тиражом «Молодой гвардией» книжица Яковлева «1 августа 1914», направленная против трактовок Солженицына без упоминания, однако, его имени. До подписания рукописи в печать она якобы получила одобрение однофамильца автора, «шефа пропаганды» А.Н. Яковлева. Профессор вновь грубо ошибается: последний работал тогда послом в Канаде, да и никакого одобрения, в сущности, не требовалось после высокого отзыва госбезопасности.

В увлекательной по форме работе объявлялось о принадлежности 'ведущих' деятелей Временного правительства Некрасова, Керенского, Терещенко, Коновалова к тайной масонской организации. По сравнению с давно известными свидетельствами и догадками очевидцев новое сводилось к нескольким выдержкам из показаний Некрасова советским карательным органам и ряду второстепенных деталей. Но отсюда делался совершенно необоснованный вывод, будто «верхушка» всех без исключения буржуазных партий «была объединена в рамках некой сверхорганизации — масонов... В главном и решающем вопросе о власти — лидеры класса эксплуататоров попытались осуществить концентрированную волю. В широком смысле эксплуататорский класс стремился создать единую сверхпартию»¹⁹. На самом деле все происходило далеко не так, в пресловутую «верхушку» почему-то не входили лидеры октябристов, многие эсеры и меньшевики, а из кадетов здесь оказались лишь представители левого центра, как показано в четвертой главе настоящей монографии. Никаких попыток образования сверхпартии не было, буржуазия была вдобавок расколота на противостоявшие друг другу фракции.
Под видом «открытия» Яковлев фактически изложил разновидность старой монархистско черносотенном версии о якобы злонамеренном подрыве тайными средствами обороноспособности и военных усилий страны, чему не смогли противостоять ни «героический» офицерский корпус, ни преданные царю верноподданные. Естественно, все это побудило отдельных наших ученых подготовить нелицеприятные рецензии на книгу профессора для журналов «Вопросы истории КПСС» и «Коммунист». Думается, любой честный специалист в случае их опубликования мог бы дать в печати аргументированный ответ противникам. А Яковлев явно испугался возможной дискуссии и благодаря личным связям в КГБ добился срыва выступлений критиков и еще этим бахвалится в своих воспоминаниях. Все-таки появление его работы было по большому счету полезным, дав первый толчок научной разработке масонской проблематики уже без участия Яковлева, не пытавшегося в пространной биографии Ф.Д. Рузвельта даже упомянуть о членстве последнего в Ордене «вольных каменщиков». К тому времени темой начал заниматься и знаток ленинианы В.И. Старцев, посвятив ей две страницы в книге о Временном правительстве «Революция и власть» (М., 1978, с. 206—208).

Пик споров пришелся на заключительный период моего женевского «сидения», откуда я вырвался домой осенью 1975 г. и вновь попал в Управление по планированию, которое под руководством А. Г. Ковалева утратило былой престиж и превратилось в некое «кладбище слонов». Там коротали служебный век ответственные дипломатические чиновники. Основной контингент составляли рядовые сотрудники без высоких покровителей и благосклонности начальства. Они занимались изготовлением бумаг по второстепенным и третьестепенным вопросам, охотно выполняли партийные и профсоюзные поручения.
Сонливая безмятежность владычества позднего Брежнева была внезапно нарушена апрельской революцией 1978 г. в Афганистане, переросшей в ожесточенную гражданскую войну после переброски туда наших войск. Конечно, СЖА, их многочисленные союзники и попутчики не замедлили использовать ситуацию, оказав всестороннюю помощь контрреволюции далекой страны с развертыванием широкой антисоветской кампании на международной арене при подключении и масонских центров. Наши идеологи неубедительно отвечали в средствах массовой информации и выпускали псевдонаучные труды, обвиняя противников во всех смертных грехах. Увидела свет и инспирированная КГБ работа Н. Яковлева «ЦРУ против СССР», предмет его особой гордости, в дальнейшем переиздаваемая.

30 октября 1979 г. академик Минц сделал на заседании бюро Отделения истории АН СССР доклад «Об освещении роли масонов в революциях в России». Он вызвал значительный интерес участников и одновременно выявил их слабую осведомленность в данной области. Бюро постановило напечатать доклад в журнальном варианте, подготовленную же мной рукопись о прошлом отечественного масонства рекомендовало для публикации в издательстве «Наука». Первое было сделано в следующем году²⁰, осуществлению второго тогда помешали. Названная тематика вписывалась в контекст комплексной проблемы противостояния революции и контрреволюции в стране.
К началу 80-х годов прошлого века я сформулирован отдельные аспекты концепции, изложенной в нескольких научных статьях и монографии по линии издательства «Мысль». В 1981 г. произошло событие, подстегнувшее общественный интерес к масонству. В Италии при не совсем ясных по сей день обстоятельствах последовало разоблачение махинаций ранее почти неизвестной римской ложи «11-2 > (Пропаганда-2), что наше охранительное ведомство поспешило использовать против масонства вообще. В спешном порядке начали издаваться брошюры и книги в переводах, на экранах кинотеатров появился художественный фильм «Тайны виллы Грета». Шумиха продолжалась несколько лет без ощутимых дивидендов для режиссеров, ибо строилась на зыбкой почве измышлений и предположений без знания предмета. Тем не менее я счел полезным проконсультироваться со специалистом, зав. редакцией издательства «Молодая гвардия» В.А. Пигалевым. Моложавый, поджарый мужчина почти час излагал свои мысли по поводу всемогущества и особой таинственности масонства, имеющего координирующий центр где-то в Австралии. Им подчеркивалась настоятельная необходимость развертывания беспощадной борьбы со «вселенским злом». Таким предстал передо мной воинствующий националист и антисемит, наверное, в прошлом гэбист. Вступать с ним в спор посчитал бесполезным, откланялся, и мы расстались. Вскоре издательство «Знание» напечатало огромным тиражом его брошюру «На службе международной реакции».

Параллельно Лубянка подготовила благовидный сценарий недопущения публикации моей работы о русском масонстве, учитывая предисловие к ней академика Минца, да и личность автора, одного из ответственных сотрудников МИД СССР. Несмотря на две положительные внутренние рецензии, написанные членом-корреспондентом Академии наук, в прошлом видным советским разведчиком-нелегалом И.Р. Григулевичем, и доктором исторических наук Г.З. Иоффе, она была встречена негативно руководством издательства «Наука» при подготовке к печати. Зам. главного редактора по общественным наукам П.А. Белов, бывший сокурсник по МГИМО, посетовал на встрече по поводу того, что я связался, мол, с евреями, целя явно в академика и рецензентов. В ответ на протестующую реплику по поводу антисемитских высказываний он предрек значительные трудности в продвижении книги. Действительно, вскоре прибегли к испытанному средству отклонения нежелательных работ при содействии т.н. «черных рецензентов». Первым был преподаватель Педагогического института им. Ленина А.Г. Кузьмин, который сперва занимался историей колхозного движения на Рязанщине, потом переключился на древнерусские летописи и очутился в составе редколлегии «Вопросов истории», изображая себя знатоком вопросов сионизма и масонства. За откровенно националистические взгляды ему пришлось изменить место работы. Вторым рецензентом являлся надежный кадр Академии общественных наук при ЦК КПСС А.Ф. Смирнов, который ничего существенного не создал. Оба даже не удосужились прочесть всю рукопись, ограничившись двумя главами.

Кузьмин начертал с наивной простотой агитатора средней руки: «Империализм усиливает подрывную деятельность против лагеря социализма, масонство же является одной из главных форм организации космополитической буржуазии и наиболее удобным путем проникновения в антиимпериалистические партии и организации вплоть до компартий Запада». И потому у читателя может сложиться впечатление, будто автор стремится «не разобраться в масонстве, а оградить от критики своеобразным снижением его значения». А общий вывод гласил: «Книги о масонстве нужны, но не защитительные, а обличительные». Следовательно, роль исторической науки сводилась в данном случае не к объективному анализу общественного феномена, но к явно обвинительному уклону. Я уже не говорю, что книга охватывала период с XVIII в. до февраля 1917 г., когда и в помине не было ни социалистического лагеря;, ни компартий. Но социалистические партии активно участвовали в деятельности масонства разных стран, причем его видные представители возглавляли II Интернационал, с которым тесно сотрудничали и большевики. Рецензент Смирнов развивал еще более удивительную архументацию. Она сводилась к констатации малой изученности вопроса, находящегося в стадии обсуждения. Тем самым якобы следовало подождать неизвестно сколько времени, пока не появятся авторитетные оценки и одобрение свыше²¹.
На поступившие отзывы последовали мотивированные возражения. Академик Минц разговаривал на сей счет с директором издательства Г.Д. Комковым, затем направил ему письмо с просьбой заключить соглашение с автором и оказать содействие в публикации рукописи. Тогда соответствующая редакция направила работу на отзыв третьего «черного» рецензента, личность которого установить не удалось. Он, конечно, составил аналогичное заключение. Вскоре директор сообщил академику об отказе в публикации рукописи, но благоразумно воздержался от письменного обоснования такого решения, очевидно, опасаясь возражений со стороны отделения истории Академии наук.
Автор впервые освещает приведенный случай исключительно в качестве наглядного примера закулисного вмешательства КГБ в чисто научную сферу из-за стремления опорочить труд независимого исследователя, не желавшего перепевать трафаретные байки националистического толка о масонстве. Вырисовывается и подлинная роль академика Минца, которого Н. Яковлев рисует виновником своих бед. В результате первая монография о русском масонстве увидела свет лишь в 1993 г.
До нас все чаще доходили сведения о наличии в руководство КГБ расхождений по делам внутренней политики из-за несогласия с подходами Андропова и Бобкова группировки первого зампреда ведомства, члена ЦК КПСС, бывшего крупного партизанского вожака на Украине С.К. Цвигуна, стоявшего на интернационалистских позициях и не одобрявшего покровительства своим шефом националистических русофилов. Среди курируемых им вопросов находилась и цензура, которая вопреки неверным представлениям не пропускала в печать преимущественно сведения секретного порядка и весьма редко вмешивалась в чисто научные вопросы. Поэтому я частично перенес масонскую проблематику из фактически запрещенной рукописи в другую, готовившуюся к выходу в издательстве «Мысль», где та не вызывала возражений. Она появилась в 1982 г. под скучнейшим названием «Международный империализм — враг революции в России» с хронологическим охватом периода до начата Первой мировой войны.

Работа не осталась незамеченной теми, кто вопросами масонства интересовался специально. Как-то дома у меня раздался телефонный звонок, и женщина, представившаяся Надеждой Николаевной Озеровой, сказала о желании встретить автора и обменяться мнениями. Знакомство наше состоялось на следующий день в Библиотеке им. Ленина. Я увидел довольно пожилую даму, опиравшуюся на палочку. Она сразу поведала о принадлежности к старинному дворянскому роду и близости к небезызвестному Нилусу, издателю антисемитских «Протоколов сионских мудрецов». По ее словам, тот преследованиям властей не подвергался, родину не покидал и умер в конце 20-х годов. Отметив, что прекрасно разбирается в масонстве, особенно обрядах отечественных лож начала XIX в., собеседница высказалась по поводу тотальной вражды Ордена «вольных каменщиков» к нашему народу, православию. Я ответил в духе категорического неприятия изложенной «жидомасонской» версии за ее полную несостоятельность. Якобы Озерова иного и не ожидала от меня, однако предпочла убедиться в этом лично и кое-что полезное извлечь для себя.
Беседа наша велась корректно, без пропагандистских перехлестов и взаимных порицаний. На мое замечание но поводу фальсификаторских приемов Пигалева и автора другой брошюры, В.Я. Бегуна, последовала красноречивая реплика: «Ведь они жили у меня на квартире и получали советы избегать крайностей в полемическом задоре, а они, такие-сякие, не послушались». Тут стало совершенно ясно об ангажированности дамы и ее молодых единомышленников из националистов, патронаже тех и других органами госбезопасности, и я поспешил откланяться.
Со смертью вконец одряхлевшего Брежнева в ноябре 1982 г. и приходом к власти Андропова в стране почти ничего не изменилось. Во время очередного зарубежного вояжа прямого начальника А.Г. Ковалева я представил на имя министра Громыко несекретный материал насчет деятельности Ордена «вольных каменщиков» с выводом о целесообразности учета данного фактора во внешней политике. В итоге бумагу передали на усмотрение зав. Первым европейским отделом, ставленника Коватева А.А. Адамишина, который без комментариев возвратил материал автору, возможно, почерпнув для себя кое-что полезное.

Второй служебный демарш относился к публикации «Литгазетой» 4 апреля 1984 г. статьи некоей Н. Якименко «В лабиринтах масонства» при вероятной инспирации ее Комитетом госбезопасности, на что прозрачно намекнула Н. Озерова при случайной встрече в спецхране Библиотеки им. Ленина. Тогда она не без гордости заявила о причастности к окружению зам. главного редактора названного органа Сырокомского, надзиравшего, по мне нию многих, за настроениями либеральной части журналистов. По словам собеседницы, именно она настояла на выпуске статьи, нанесшей якобы сильнейший удар масонам, причем вскоре последует продолжение. Якименко воспроизвела давно известные мифы о всемогуществе Ордена, который обвинялся в прислужничестве самым реакционным кругам буржуазии и международному сионизму. Я подтвердил прежнее сугубо негативное отношение к подобным утверждениям и попытался предотвратить выход в свет продолжения опуса. Рассказав о том зав. отделом печати
Министерства, я передал свое краткое мнение с предложением запросить у редколлегии «Литгазеты» гранки подготовленного материала для «заключения о политической целесообразности ее публикации». Дипломат пенсионного возраста выслушал мои аргументы с нескрываемым скептицизмом и ограничился обещанием подумать на сей счет. Конечно, он вряд ли что-либо предпринял, хотя аналогичных материалов, насколько известно, в нашей прессе не появлялось.
Зато подконтрольное КГБ издательство «Молодая гвардия» вскоре выпустило небольшой сборник под интригующим названием «За кулисами видимой власти» с предисловием и комментариями упоминавшегося ранее В.И. Старцева. В то время главный покровитель воинствующих русофилов Андропов отправился в мир иной, а его верный человек, возведенный в генералы армии Бобков, больше думал о сохранении прежнего положения при новом руководстве. Ничего принципиально нового книга не содержала, продолжая гнуть прежнюю линию, и прошла незамеченной, несмотря на традиционно огромный тираж.

В середине 1985 г. я без сожаления оставил МИД, выйдя в отставку с почетной грамотой Верховного Совета РСФСР «за многолетнюю плодотворную дипломатическую работу и в связи с 80-летием со дня рождения», что даю возможность полностью отдаться научной работе. Через год вышло продолжение работы о революционном движении России с освещением роли масонства в период мировой войны, критикующей взгляды Яковлева и Старцева²². Она получила благожелательные отзывы в печати и не вызвала возражений оппонентов.
Это случилось уже в начале правления СССР группы заурядных партийных чиновников, разбавленной единственным интеллектуалом в лице академика А.Н. Яковлева, которые решительно повернули страну на путь демократизации и гласности. Более откровенно стали затрагиваться темы сионизма и масонства на взрыхленной учеными, публицистами и журналистами почве новаторских подходов к недавнему и отдаленному прошлому. Сперва организационно сплотилась часть идеологов русофильства.
Их рупором было не без подачи КГБ историко-культурное
объединение «Память», добивавшееся сохранения духовных ценностей, включая памятники старины, церковные сооружения и утварь, которые якобы намеревались порушить центральная и местные власти. Главным организатором и вдохновителем оказалась совершенно неизвестная дотоле личность, Д.Д. Васильев, выдававший себя за «журналиста и фотохудожника». Сплотив вокруг себя группу радикальных приверженцев православия, он развернул кипучую деятельность в столице и провинции, проводил многолюдные сходки в клубах, выпускал записи своих выступлений, устраивал выставки, а однажды провел шествие около Манежа под лозунгами спасения отечественной культуры от уничтожения их «темными силами» в облике сионистов и масонов, стремящихся к порабощению «народа-богоносца». Манифестация напугала высоких чиновников, их лидеров принял тогдашний первый секретарь Московского горкома партии Б.Н. Ельцин, но отделался туманными обещаниями содействия, чему те безмерно обрадовались. Откуда же поступали немалые средства на подобные мероприятия? Возможно, с Лубянки, которой ничего не стоило бы прекратить такие действия.

В ответ шеф партийной пропаганды, секретарь ЦК КПСС А.Н. Яковлев, еще выдававший себя за верного ленинца, инспирировал в прессе кампанию по разоблачению установок «Памяти». Популярные газеты «Известия», «Комсомольская правда», «Советская культура», еженедельник «Огонек» в серии выступлений правильно критиковали националистов за несостоятельные утверждения и муссирование антисемитских версий, подрывающих интернационализм нашего общества, вопреки известным партийным решениям. Однако авторы материалов плохо знали особенности затрагиваемых проблем, изображали своих противников ничтожной кучкой авантюристов, иных даже просто уголовниками, при игнорировании реально существующих настроений немалой части интеллигенции, противостоявшей ее подавляющему большинству, которое склонялось к принятию духовных ценностей Запада и стояло за проведение в СССР кардинальных реформ на капиталистический лад. Замалчивались очевидные связи ратоборцев с КГБ.

Как и следовало ожидать, активность «Памяти» и созданного ею хилого антимасонского фронта резко пошла на убыль, методы их значительно видоизменились в связи с трансформацией течений в интеллигенции, что требовало уточнения прежних подходов к прошлому «вольных каменщиков». Такая обстановка, видимо, побудила редколлегию журнала «Вопросы истории», возглавлявшуюся членом-корреспондентом АН СССР А.А. Искендеровым, обратиться ко мне с просьбой о срочной подготовке статьи о русском масонстве. Таковая была представлена и сперва опубликована в сокращенном варианте газетой «Московский комсомолец» 16 октября 1988 г. В полном виде она появилась на первых страницах октябрьского номера упомянутого журнала. Основой материала стал текст ранее отвергнутой издательством «Наука» монографии, дополненной архивными документами. Разумеется, критике подверглись и противоположные взгляды ученых.
Статья получила значительный резонанс у нас и за рубежом. Ограничусь отзывом польского профессора Л. Хасса. «Многоуважемый доктор Соловьев! С большим вниманием прочел я вашу статью. Слова признания за открытую и мужественную полемику с игнорантами (т.е. невеждами) и фальсификаторами вопроса. Ведь дело касается, между прочим, быть может, прежде всего, защиты идеи Просвещения перед всякого рода старого и нового мракобесия. Однако заметил я еще, что вам неизвестны мои работы по истории масонства в Центрально-Восточной Европе, тоже в России, в которых использовал архивные материалы Великого Востока Франции в Париже. Русскому масонству, тоже эмигрантскому, уделил я тоже внимание в своих монографиях-книгах. Варшава 11 января 1989 г.»²³. В ответ я письменно поблагодарил профессора за лестное мнение и заверил в обязательном использовании его трудов при написании очередных работ.

Не успел я получить вожделенный номер «Вопросов истории», как в квартире раздался телефонный звонок, и я услышал голос Н. Яковлева. «Ну как ты мог?» — гневно произнес он, имея в виду печатное выступление. В том же тоне последовал ответ: «А ты разве неприкасаемый?» Только по прошествии шести лет профессор отважился дать выход кипевшему гневу, отписав в воспоминаниях: «Ахмет Искандеров гостеприимно приютил на страницах журнала оруженосца Минца О.Ф. Соловьева, обрушившегося в № 10 с очередной филиппикой против «1 августа 1914». Оппонент даже не удосужился правильно назвать фамилию уважаемого ученого — «Искендеров». Пресловутая же филиппика относилась, конечно, не ко всей книге, а к двум ее страницам о масонстве. В этой связи я опубликовал позднее письмо в редакцию журнала, реакции на которую не последовало²⁴. Года через три Яковлев скончался.

Вскоре на подмогу приверженцам антимасонских мифов поспешила супруга умершего деятеля эмиграции В.Ф. Ходасевича Н.Н. Берберова. Оба имели к масонству косвенное отношение, в ложах Парижа никогда не состояли. Берберова издала в Нью-Йорке в 1986 г. книгу под названием «Люди и ложи», которая дошла до нас значительно позже²⁵. Потом Берберова посетила СССР, познакомилась со Старцевым, который при ее содействии немного поработал в США над документами русского происхождения, но извлек из них мало пользы.
Тем временем редколлегия «Вопросов истории» в обстановке плюрализма и демократизации решила предоставить трибуну моему давнему оппоненту Старцеву и примкнувшему к нему Хассу. Первый ограничился обоснованием прежней версии, подвергнув нашу статью неубедительной критике, а польский профессор при изменении на 180 градусов изложенной выше своей позиции обвинил меня и для вида названного оппонента в употреблении «манипуляционных приемов» за отнесение масонства к широкому движению, носящему политический характер, чего я никогда не утверждал. Да и сам ученый вконец запутал вопрос, признав, что руководство Великого Востока Франции выступало в «решающие моменты» за координацию действий более или менее близких ему группировок и влияло через своих представителей на их поведение, т.е. занималось политикой²⁶. Ведь упоминавшиеся группировки являлись радикал-социалистической и социалистической партиями, возглавлялись же они лидерами ВВФ. Великий Вое ток народов России, как было показано выше, в первую очередь проводил линию оппозиции царизму и почти не соблюдал традиционной обрядности.

Ответ оппонентам я изложил в более авторитетном «Вестнике АН СССР», где первым из коллег дал следующую развернутую оценку творениям Берберовой. «При всех заслугах автору недостает профессионализма историка, позволяющего анализировать проблему. Поэтому ее выводы отличаются субъективизмом, в них отсутствует критический подход к источникам, расплывчат политический фон событий. Описания структуры масонства и деятельности лож поверхностны. Многие приводимые данные сомнительны и требуют тщательной перепроверки. В целом бросается в глаза явная переоценка роли масонства, изображаемого серьезной политической силой. К сожалению, Берберова, как, впрочем, и многие ее единомышленники, берется судить о проблеме без проникновения в цели и задачи масонства, хотя бы во Франции. Отсюда методологические и иные ошибки»²⁷.

Вскоре ко мне обратилась редакция крупного общественно-политического еженедельника ТАСС и Союза журналистов СССР «Эхо планеты» с предложением подготовить краткий очерк развития масонства вообще и отечественного в особенности. В номере от 14—27 июля 1990 г. появилась моя статья «Храм вольных каменщиков» в сопровождении материалов корреспондентов ТАСС во Франции и Ирландии. Острие статьи направлялось на критику антинаучных взглядов масонофобов, основанных на версии о «жидомасонском заговоре». В частности, развенчивались взгляды В. Пикуля о стремлении масонов к «завоеванию всего мира» и о заимствовании большинства элементов его ритуалов из иудаизма. Впервые в нашей печати подводился такой итог. «Изучение истории и нынешнего состояния масонства свидетельствует о поддержке им общечеловеческих ценностей, пацифизма, гуманизма и веротерпимости... С масонскими, как, впрочем, и сионистскими организациями, наши ведомства поддерживали эпизодические связи в информационных целях. Думается, теперь есть предпосылки и для налаживания контактов по линии народной дипломатии и общественных организаций. Может оказаться позитивным обмен мнениями о решении глобальных проблем».

Вставшие по разные стороны баррикад «холодной войны» масоны русского зарубежья, неведомые им очень долго советские единомышленники, а также представители зародившейся научной отрасли масоноведения при полном отсутствии прямых контактов все-таки ощущали незримые узы косвенной сопричастности к деяниям Ордена «вольных каменщиков». Яростные противники его в СССР, как и сторонники объективного изучения, своими выступлениями в печати вынесли дотоле сокрытый предмет на суд общественности, которая заинтересовалась и продолжает следить за ним в условиях посткоммунистической России.

---

¹Faucher J. -A. Les francs-masons et le pouvoir. Paris, 1986. P. 242.
²Карпачев С.П. Российское масонство XVIII—XX веков. М., 2000. С. 6.
³Серков А.И. История русского масонства после Второй мировой войны. СПб., 1999. С. 35—37.
⁴Трухановский В.Г. Уинстон Черчилль. М., 1977. С. 404—409.
⁵Данные приводятся по упомянутой выше монографии А.И. Серкова. использовавшего недоступные нам парижские архивы русских лож. Ссылки на нее делаются лишь в отдельных случаях.
⁶Серков А.И. Указ. соч. С. 196—197.
⁷Mitterand J. La politique des francs-masons. Paris, 1973. P. 164, 210—212.
⁸Цитируемые положения 1980 г. по сути не расходятся с предыдущими.
⁹Chaboud J. Ies francs-masons. Paris, 1998. P. 54.
¹⁰Chaboud J. Op. cit. P. 55.
¹¹Серков А.И. Указ. соч. С. 302.
¹²Fontaine P. Op. cit., р. 47, 48, 55.
¹³Verdun J. Carnets d'un grand maittre. Paris, 1990. P. 85, 249.
¹⁴Назаров М.В. Миссия русской эмиграции. Ставрополь, 1992. С. 369—370.
¹⁵Документ находится в личном архиве автора.
¹⁶За дальнейший подаем исторической науки в СССР.// Вопросы истории. 1952. № 9. С. 15—16.
¹⁷Яковлев Н. Н. 1 августа 1914. 3-е изд. М., 1993. С. 290.
¹⁸Яковлев Н.Н. Указ. соч. С. 290—291.
¹⁹Яковлев Н.Н. Указ. соч. 1-е изд. М., 1974. С. 234—235.
²⁰Минц И.И. Метаморфозы масонской легенды. // История СССР, -1980, № 4.
²¹Здесь и ниже использован личный архив автора.
²²Соловьев О.Ф. Обреченный альянс. М., 1986.
²³Приводится без изменения орфографии и синтаксиса по личному архиву автора.
²⁴Яковлев Н.Н. Указ, соч. 3-е изд. С. 312; Соловьев О.Ф. По поводу книги Яковлева «1 августа 1914».// Вопросы историй. 1994. № 12.
²⁵Журнальный вариант книга впервые появился в «Вопросах литературы» (1990, № 1, 3—7), а отдельное издание вышло в 1997 г.
²⁶Хасс Л. Еще раз о масонстве в России начала XX в.// Вопросы истории. 1990. № 1. С. 20.
²⁷Соловьев О.Ф. Споры вокруг масонства: некоторые итоги.// Вестник АН СССР. 1990. ль 9. С. 23.

<< Назад   Вперёд>>