Мортирный дивизион, при котором служил Щорс, все лето вел тяжелые оборонительные бои. В те жаркие месяцы не было времени для раздумий — по восемнадцать часов в сутки операции, перевязки, к ночи замертво падал на нары и забывался тяжелым сном.
В нем все более крепло желание стать офицером.
Кто-то из знакомых сказал: для приема в офицерские школы требования сейчас помягче — слишком много людей съедает фронт.
И Щорс решился, подал рапорт командиру дивизиона. Тот не возражал. Знал, что молодой военфельдшер во время кампании зарекомендовал себя с лучшей стороны.
Его приписали к 277-му пехотному батальону, отправлявшемуся к Минску. Несколько месяцев прошло в томительном ожидании вызова. Наконец он прибыл. Щорса вызывали в Полтаву, куда было переведено Виленское офицерское училище.
Учеба проводилась по сверхускоренному курсу. Из-за острой нехватки офицеров производство в прапорщики предполагалось через четыре месяца.
Занятия были напряженные. По весенней распутице ходили в учебные атаки, проводили стрельбы, потом, мокрые и уставшие, садились за классные столы.
Николай учился жадно, стараясь не пропустить ни слова. А в немногие свободные часы отправлялся в библиотеку, листал книги и журналы. В учебниках разбирались старые операции. Тогда Щорс начал внимательно изучать помещенные в журнале «Нива» дневники военных действий, сопровождаемые картами.
Заставая его за картами, товарищи по учебе удивленно поводили плечами, некоторые донимали насмешками:
— Господа, Щорс готовится прямо в генералы. Звание прапорщика его не устраивает!
— Не в генералы, а воевать готовлюсь! — преодолевая раздражение, твердил Николай. — Грамотно воевать, чтобы побеждать!
Карты ответа на причины поражений не давали. На них все казалось правильным. Так почему же неудача за неудачей сыпались на русскую армию?
Может быть, потому, что разные «фоны» и княжеские отпрыски смотрят на солдатскую массу как на убойный скот, промышленники торгуются, кому достанется более лакомый кусок? Да и у солдата настроение не то. Это чувствовалось еще в прошлогоднюю кампанию. Истощал, завшивел, обозлился от окопной жизни солдат. В отношении к офицерам — скрытая мужицкая ирония, а то и откровенное недоброжелательство. Только и разговоров, что о доме: у того семья голодает, у другого последняя лошаденка пала...
Снова и снова возвращался мыслями в родной Сновск. Всплывали в памяти события более чем десятилетней давности: взбудораженное депо, застывшие в непривычном молчании паровозы и возбужденные люди, силящиеся перекричать друг друга.
Ему тогда еще не исполнилось и десяти, но он хорошо помнит, о чем все говорили. В Петербурге, Москве, других городах — революция, царь расстрелял мирную демонстрацию. Александр Васильченко, подручный его деда, Михаила Табельчука, взобравшись на паровоз, призывал железнодорожников браться за оружие...
События 1905 года для сновских рабочих окончились без кровопролития: кое-кого похватали жандармы, на том и обошлось.
Отец Николая, машинист Александр Николаевич Щорс, в стачке участия не принимал. А вот дядя, Казимир Табельчук, брат покойной матери, кое-что ему рассказал. Николай не знал, состоит ли Казимир Михайлович членом РСДРП. О том, что такая группа существовала в Сновске, говорили многие. Жандармы за дядей Казимиром следили постоянно, их опеку Николай ощущал и на себе. А тот факт, что после маевки 1914 года Табельчука арестовали и, хотя при обыске ничего компрометирующего не нашли, сослали в Сибирь, говорил о многом.
От дяди Казимира Щорс впервые услыхал об Ульянове-Ленине, создавшем революционную рабочую партию, о Петровском, отстаивавшем народные интересы в Государственной думе, о том, что большевики хотят свергнуть власть царя и создать государство, в котором хозяевами будут рабочие и крестьяне.
Но жизнь надолго разлучила его с рассудительным, так много знающим Казимиром Михайловичем, окунула в водоворот бурных событий. Интересно, как бы оценил он, Табельчук, сегодняшнее положение, какую позицию занял бы в отношении войны? Может, и в самом деле рассудил бы, что не с германцем нужно сражаться, а в своей стране наводить порядок? Но как? Ведь идет война, жестокая, кровопролитная...
Четыре месяца учебы пролетели быстро, в мае 1916-го состоялось производство в прапорщики. Щорс получил назначение в 142-й пехотный запасный полк, на Юго-Западный фронт. Как горевал он, что его перебрасывали из части в часть и только к концу осени 1916 года назначили на должность младшего офицера роты 335-го Анапского полка. Наконец Щорс попал в свою роту, стоявшую на берегу реки Прут. Настроение здесь, на позициях, было отнюдь не победное. Ходили в дозоры, редко делали небольшие вылазки к противнику. Иногда постреливали через реку. Потерь практически с обеих сторон было мало. Щорс сблизился с прапорщиком Митиным. Без лихачества храбрый, выдержанный, серьезный, он вызывал искреннюю симпатию. Как-то, возвратившись с вылазки, преподнес Николаю трофейный хронометр. Сказал немного загадочно:
— Желаю, Щорс, чтобы он тебе новое время начал отсчитывать!
— Это как же понимать?
— В самом прямом смысле! — серьезно ответил Митин.
Щорс сокрушенно вздохнул.
— Новое время. Все о нем толкуют, только каждый по-своему. А мне кажется, что, пока мы германца не разобьем, ни о каких переменах к лучшему говорить нельзя.
Митин улыбнулся.
— Щорс, ты такое имя — Ленин — слыхал?
— Да кто же сегодня не слыхал о Ленине... Прапорщик расстегнул карман френча, зашуршал бумагами.
— Дам я тебе прочесть два документа. Надеясь, конечно, на твою, как бы это назвать, скромность, что ли. Первый называется «Война и российская социал-демократия». Это Манифест ЦК РСДРП, созданный на основе присланных Владимиром Ильичем тезисов. Опубликован еще в конце 1914-го. И один из последних номеров газеты «Социал-демократ» — в нем статья Ленина «О сепаратном мире». Между ними — целых два года. Когда прочтешь, увидишь, что отношение Ленина к этой войне не меняется.
До поздней ночи Щорс читал и перечитывал потертые листки. Слова о необходимости превратить империалистическую войну в войну гражданскую, в революцию против господствующих классов, о том, что буржуазно-шовинистическому лозунгу «защиты отечества» нужно противопоставить лозунг поражения царского правительства, приобретали особое значение, когда он вспоминал увиденное и услышанное за два года окопной жизни. Как же различно отношение к войне ее участников! А страдает солдат. Зачем в самом деле нужна очередная победа рядовым его полуроты, когда мысли их заняты печальными делами дома. Хозяйство рушится, дети голодают. Да займи они хоть всю Германию, станет ли от этого легче солдату?
И вот волнующее, загадочное, будоражащее умы слово, которое до сих пор боялись произносить вслух, открыто прозвучало в февральской ростепели. Революция! Однако никто толком ничего не мог объяснить. Говорили, что государь отрекся от престола, власть перешла к Временному правительству. Взвинченные прапорщики и подпоручики, нацепив красные банты, протягивали солдатам блестящие портсигары.
— Угощайтесь, братцы, смелее, нынче — демократия! Солдаты брали загрубевшими пальцами папиросы, кашляли в кулак.
— А как насчет земли, вашбродь, намечается ли какая перемена?
— Мир с германцем скоро ль заключат?
— Никаких «благородий»! Нынче революция! И вообще ты не о том говоришь. Вот победим германца, тогда будем домашние дела устраивать...
Щорс пытался разобраться в событиях сам, но безуспешно. Если произошла революция, о которой столько говорили и мечтали, за которую шли на каторгу и под пули, почему же ничего не меняется здесь, на фронте?
<< Назад
Вперёд>>
