28 декабря
(10 января). В 7 часов утра — 2 °, тихо, ясно.Прошлую ночь спалось плохо — во сне переживал бомбардировку, будто наяву. Нервы повторяют переиспытанное, можно ожидать этого и в будущем.
Сегодня пришлось самим приниматься за заготовку топлива: японцы не продают угля из складов порта. Мы пожгли уже все, что могли: разные щепки, доски разрушенных заборов, ненужные двери и т. д.
Хорошо еще, что погода стоит теплая, а то померзли бы и в «японском» Артуре.
В 9 часов утра отправился в Новый город, для того чтобы записаться в гражданском управлении как мирный житель, желающий выехать из крепости.
По дороге увидел расклеенное японцами объявление:
«Штаб Императорской японской армии приказал объявить, что русским военным и морским офицерам346, а также их семействам надлежит прибыть на станцию Чалинца, в 19 верстах от Порт-Артура, 29 сего декабря, в 10 часов утра.Этим офицерам и их семействам будет оказано возможное содействие для возвращения на родину. 9 декабря 1905 г.».
Это точная копия. В подписи явная ошибка: следовало бы 9 января (нового стиля). Она произошла, вероятно, оттого, что срок выезда назначен по нашему стилю.
Японцы словно издеваются над нами: объясняют, что где-то за крепостью ими приготовлены перевозочные средства для уезжающих — двуколки, а туда, значит, нужно тащить свой чемоданы на себе!..
Капитуляцией японцы в этом ничем не обязались, и они во всем придерживаются ее с той стороны, с которой это для них выгоднее. Это и понятно. Нужно лишь удивляться нашим мудрецам, заключившим этот не только исторический, но и достопримечательный по всем пунктам документ.
Пошел в гражданское управление. Там толкотня, как во всех наших учреждениях, каждый старается записаться первым, протиснуться вперед, присмотреть за порядком некому. Толпа обступила двух писарей, работающих не торопясь и не без сознания своего достоинства. После небольшого пререкания дали мне списать форму, по которой нужно дать о себе и семье сведения.
Я пошел домой, составил на свою семью и М-х список и унес, сдал в гражданское управление писарю. Там все еще толпа народу.
В другом конце здания заседают какие-то японские офицеры и объясняются при помощи переводчиков с русскими.
На обратном пути зашел к П. А., там несколько знакомых. Темы разговоров все те же, наболевшие.
Возмущаются тем, что генерал Стессель сдал крепость вопреки решению военного совета 16 декабря и не уведомив ни коменданта, ни гарнизон.
Сообщают, будто гарнизона оказалось при сдаче больше 30 тысяч человек, из них более 22 тысяч ушло 23 декабря на сдачу и тысяч 13–15 осталось здесь больных, раненых и калек.
Говорят, будто осталось более 60 тысяч артиллерийских снарядов и целые амбары сухарей, консервов и солонины... Будто многое частью свалили в море, частью сожгли.
Сведения просто невероятные347!
На укреплениях № 4 и № 5 будто остались по полному боевому комплекту снарядов, на Перепелке будто было несколько сот (говорили даже, что около тысячи) 6-дюймовых снарядов, на Ляотешане осталось по 300 снарядов на пушку и много консервов «на крайний случай»...
Н. Н. крайне возмущается остатком снарядов, говорит, что если уже решили сдаваться, то нужно было расстрелять сперва все снаряды — устроить японцам грандиозную огненную баню. Другие говорят, что можно было бы после такого артиллерийского огня устроить еще и грандиозную вылазку в тыл японцам.
Меня же заинтересовал вопрос, откуда и как могли оказаться остатки мясных консервов при существовавшем у нас крепостном контроле и, говорят, довольно строгом.
На меня посмотрели не то с удивлением, не то с сожалением, не то с презрением, как, дескать, можно задавать такие вопросы!
— А покойнички-то на что имеются!.. — сказал кто-то, и все расхохотались над моей наивностью.
Но где именно гнездились эти злоупотребления и каких они достигли размеров, так и не удалось выяснить.
29 декабря (11 января)
В 7 часов утра — 5°, большой иней, тихо. В 9 часов уже 5° тепла, солнце пригревает.О. и Д. рассказывают, что, по словам японцев, на севере их дела неважны, и они поэтому прилагают все старание, чтобы доставить морем возможно больше всяких припасов до прихода нашей Балтийской эскадры.
Прогуливаясь, забрел в один из районов казарм. Куда ни взглянешь — разорение: груды всевозможных кусков одежды, белья, разных домашних вещей, все это перемешано, стоптано, уничтожено — лишь бы не досталось врагу...
В одной из команд выздоравливающих мне сказали, что японцы дают всех припасов вдоволь, так что они питаются теперь лучше, чем у нас здоровые в мирное время...
Вечером зашел к друзьям-раненым, к ним собралось много врачей и офицеров из других палат. По обыкновению затеялись дебаты и споры вокруг наболевших вопросов: о сдаче, о плене, о всех перенесенных невзгодах и мрачном пока будущем.
Врачи уверяют и доказывают, что цинга, голодный тиф и другие болезни ослабили гарнизон больше, чем японские штурмы и бомбардировки — потребовали больше жертв. Оказывается, что цинга распространилась больше, чем мы этого подозревали; среди кажущихся здоровыми было очень много цинготных первой стадии. Всякое поранение цинготного могло оказаться смертельным — раны гноились, не заживали.
Морской врач Я.И. Кефели предпринял два раза точное обследование — перепись заболеваемости цингой на крайнем правом (мало атакованном) фланге, через небольшой промежуток времени. Результаты оказались ужасающими. В скором будущем не было бы нецинготных вовсе, их осталось небольшой процент348.
Но все цинготные несли службу без ропота, пока могли, и не хотели отправляться в госпиталь, так как не верили в лечение без необходимой сытной пищи. Они говорили:
— Так и этак — один конец, так лучше помрем здесь!..
Дебаты перешли на военные темы.
Установили как аксиому, что ныне войну нельзя приравнять прежним походам, похождениям и приключениям, красивым схваткам и т. д., что ныне война представляет собой беспрерывную тяжелую работу, напряжение всех сил.
Далее большинство выдвигало тезис, что в интересах нашего дорогого Отечества — России было потерять Порт-Артур и потерять именно так — испить горькую чашу до дна, для того чтобы не забыть ее, вскрыть всю гниль, все гноевые язвы, при которых мы никогда и ни в чем не можем достичь успеха, добиться благоденствии для всего народа и стать мощным государством.
Дебатируя вокруг этого, высказывалось, между прочим, что невольно позавидуешь японцам, у них всюду видно, что казенные деньги израсходованы на дело, что все действительно налицо, вещь хорошая, прочная. А у нас, дескать, за что ни возьмись, за любую дрянь... и никак не можешь определить, во что она обошлась казне, что если бы даже казне удалось приобрести ее за действительную ее стоимость, и то такая дрянь не могла бы принести требуемой от нее пользы и т. д. Крадут, дескать, у нас и качеством, и количеством неимоверно и едва ли где еще в мире может процветать подобное хищение.
— Одно утешение, — заметил вечно иронизирующий С., — что хоть этим мы перещеголяли весь мир.
30 декабря (12 января)
В 7 часов утра было — 3,4°, иней, тихо. Вчера в обед было 16° тепла.Был опять в Новом городе, зашел к редактору «Нового края» П.А. Артемьеву и его помощнику Н.Н. Веревкину. У них встретил знакомых. Все слушают с напряженным вниманием рассказ П. А. о разговорах с зашедшим к нему вчера юрисконсультом японского штаба, доктором международных прав господином И. Синода.
Господин Синода высказался, что если мы, мирные жители, находимся сейчас в крайне неопределенном положении и наши интересы ничем не ограждены, то этим мы обязаны всецело нашим уполномоченным по заключению капитуляции, даже не затронувшим вопрос об обеспечении выезда и имущества мирных жителей.
Он уверяет, будто японцы вовсе не ожидали, что в крепости окажется так много мирных жителей. Японцы будто предлагали еще 3 августа через майора Ямоока генералу Стесселю свободный выпуск из крепости всех мирных жителей, но генерал Стессель будто ответил, что в крепости нет вовсе мирных жителей349.
Статья капитуляции о том, что частное имущество не составляет военной добычи и что невоюющие не считаются пленными, будто предложена самими японцами.
Далее господин Синода высказал удивление, что мы не выработали таких своих условий сдачи, которые были бы более почетны и выгодны для нас, которые устранили бы всякие недоразумения. Он уверяет, что японский штаб ожидал контрпредложений и пошел бы на многие уступки ради прекращения этой тяжелой кровопролитной эпопеи, чтобы только завладеть дорого им стоящим Артуром без дальнейших жертв. Они будто не ожидали, что в крепости еще так много войск и что им придется эвакуировать сразу 23 тысячи пленных... Поэтому, дескать, они сейчас даже не в силах вскоре отправить на родину мирных жителей — некомбатантов. Вообще, с падением Артура они встретили много неожиданного...
Относительно причин войны г-н Синода высказался, что уступкой Кореи, т. е. невмешательством в дела Японии, нам можно было устранить конфликт, приведший к войне, что японцы решились на эту войну лишь после того, как изучили всю нашу беспомощность здесь, на Дальнем Востоке, и невозможность ни подвезти достаточно войск, ни снабдить войска всем необходимым по одноколейной Сибирской железной дороге, что если бы Россия часть того, что она сейчас тратит на войну, истратила на предупреждение войны, то ее и не могло бы случиться.
Он будто даже сознался, что японцы поставили на карту очень многое, почти все, но с полной вероятностью на выигрыш...
Тяжелое впечатление произвели на всех слова господина Синода, переданные П. А-чем, тем, что он высказал те элементарные истины, к которым только наш Петербург упорно остался глухим и слепым.
Генерал-адъютант Стессель выехал вчера из Артура на 19-ю версту и оттуда в Дальний со всем своим «двором»350; одних подвод с багажом, говорят, было не меньше сорока, а кто говорит, что и 60351.
— Не знаю, — говорит Т., — можно ли было уронить всякий русский престиж в глазах неприятеля и всего мира, и государеву власть в глазах граждан более, чем это удалось генералу Стесселю; он вообразил, что со дня производства его в генерал-адъютанты для него уже не существует ни закона, ни указа, все прикрывается государевым именем.
В. возражает ему на это, что дело не в одном генерале Стес-селе, что печален сам по себе тот факт, что у нас ответственная власть может быть отдана в такие руки.
Л. замечает, что генерал Стессель мог выйти из этой «неприятной истории» со славой, хотя далеко не заслуженной, если бы у него хватило еще на несколько дней, на недельку-другую мужества оставаться под риском быть случайно убитым и потерять свое имущество, если бы он это время даже просидел в блиндаже, например, на Дачных местах... Болезни шли ускоренно вперед, обхватывали изнуренный гарнизон все шире и шире, стойкость гарнизона подрывалась все больше и больше... Запасы истощились бы, крепость пала бы со славою, далее генерал Стессель мог бы отвергнуть предложение победителей вернуться на родину, и пойти в плен вместе с гарнизоном... И тогда никто не был бы в силах лишить его того ореола, который он сумел сгустить вокруг своего имени...
Но это было бы плохо для России, в таком случае она бы, пожалуй, никогда не узнала правды — не поверила бы ей.
Н. высказывает мнение, что острая личная неприязнь между С. и В., а также и другими, объясняется очень просто: до войны все они низкопоклонствовали перед наместником, изощрялись перед ним в заискивании; ныне же С. захотел, чтобы все низкопоклонствовали перед ним; это не понравилось тем, кто прежде с ним сталкивались при обивании одного порога, одинаково слащаво улыбались и дрожали перед другим, вместе с ним интриговали, сплетничали...
— Досадно то, что все эти мелкие личные недовольства отразились на деле, на высших интересах!
Сегодня расклеено новое объявление:
«Штаб Императорской японской армии приказал объявить, что русские и другие иностранные подданные могут с разрешения гражданского комитета свободно выезжать на шаландах из Голубиной бухты в места их назначения после 14 января (н. ст.). Шаланды должны быть наняты на свой счет...Гражданский комитет японской армии»352.
С переходом крепости в руки японцев все мы выброшены из обычной колеи, словно рыба из воды, делать нечего — вся работа наша была бы сейчас бессмысленной, даже изменой отечеству.
Скучно и невесело. Поэтому собираемся то у того, то у другого и рады, если можем о чем-либо спорить.
Р. сообщил, будто ежедневно масса русских прибегает к содействию японской полиции, будто воруют и грабят свои друг у друга и японские солдаты. Японцы высказались, что они должны быть очень строги к своим солдатам, иначе не совладать с ними. Так, им будто пришлось на днях расстрелять одного, который имел уже много заслуг за эту войну...
Среди японских солдат действительно много кавалеров разных знаков отличия — у другого полная грудь, начиная от медалей красной меди и серебра или никеля и кончая какими-то звездами на ленточках разных цветов. У них, вероятно, проявленная храбрость вознаграждается без всяких ужимок, заслужил — на, получи!..
Так, сказывают, что все участвовавшие в Кинчжоуском бою солдаты получили от микадо карманные часы, много их находили наши солдаты на павших при штурмах крепости.
Д. рассказывал об умершем в госпитале защитнике-герое поручике 27-го полка Седельницком, командовавшем ротою Квантунского экипажа, что после отступления с Длинной горы (на левом фланге) 8 сентября его принесли в госпиталь № 10 в бесчувственном состоянии. Ночью он соскакивал с кровати с криком: «Сорви флаг, флаг сорви!» (т. е. японский флаг-значок), хватался руками в воздухе и падал в обморок. До этого он был ранен в грудь навылет и в ногу, после — сорвавшейся с горы бочкой ему переломило два ребра, потом был ранен в плечо с раздроблением кости. От всех ранений он оправился, но от истощения сил при плохом питании умер в госпитале № 9.
По словам поручика Седельницкого, сдача японцам Длинной горы произошла так: на горе находились справа охотничья команда, две роты 5-го полка, рота 28-го полка (7-я), рота запасного батальона и рота матросов под командой поручика Седельницкого. Штурм начался 6 сентября вечером, шел с перерывами всю ночь, утро и день 7 сентября; все атаки были отбиты с большим уроном для неприятеля. Вечером этого дня все как бы успокоилось. Поэтому комендант горы капитан Москвин пригласил к себе всех офицеров отдохнуть, выпить, закусить, ну и выпивали. Приглашению не последовал командир 7-й роты 28-го полка Франц, имевший личную неприятность с некоторыми офицерами 5-го полка, будто свалившими вину по оставлению Угловой горы в начале августа на совершенно неповинные роты 28-го полка. Через некоторое время японцы внезапно начали новую атаку. Солдаты, оставшиеся без офицеров, стали уходить с горы. Таким образом сошла с горы рота 5-го полка, у подножья ее поймали и повели обратно на гору; но навстречу ей спускалась уже в беспорядке рота запасного батальона, а за ним другая рота 5-го полка. Все бросились врассыпную, так как японцы, заняв хребтовину, поражали убийственным огнем. Поручик Седельницкий бросился еще со своими матросами в штыки и был контужен до потери сознания, но он помнил, что пулеметы спасала рота 28-го полка. Офицеры, бывшие в блиндаже у коменданта горы, попали в плен. Говорят, что от капитана Москвина была отобрана подписка, что он не оставит горы. Он сдержал свое слово: японцы окружили блиндаж и взяли его в плен. Но потом в силу реляций вину за сдачу Длинной горы свалили на капитана Франца, и его отрешили от командования. Франц просил суда над ним, но его не предали суду, а назначили вновь командовать ротой, и дело было замято обещанием повышения... Такие случаи сваливания вины на других встречались еще.
346 Это касалось офицеров, оставленных в Артуре для сдачи крепости и порта, и семейств офицеров, вышедших к месту сдачи 23 декабря.
347 Но как потом оказалось, в этих сведениях было очень много вероятного. В сочинении графа Э. Ревентлова «Der Russisch-Japanische Krieg» (вып. 40, с. 455–459) нахожу следующие цифры: «4 января (22 декабря ст. стиля) в Порт-Артуре было сдано японцам: 546 орудий; из них 54 крупных, 149 средних и 343 малокалиберных; 82 670 снарядов (по уверению русских, преимущественно китайского происхождения); 3 тысячи килограммов (приблизительно 183 пуда) пороху; 35 265 ружей и 1920 лошадей. В гавани нашлось (кроме затопленных 5 броненосцев и 2 крейсеров 1 ранга) 14 контр-миноносцев, канонерок и проч. судов (крейсер 2 ранга, минных крейсеров), 10 меньших и 35 маленьких пароходов (должно быть, катеров). Пленных набралось всего 32 107 человек: из них 12 генералов и адмиралов, 57 штаб-офицеров, 100 старших офицеров флота, 531 капитан и поручик армии, 200 младших офицеров и чиновников флота, 99 армейских чиновников, 109 военных врачей, 20 военных священников, 22 434 нижних чина сухопутной армии, 4500 нижних чинов флота, 3645 нестроевых армии и 500 человек нестроевых флота». Цифры эти не сходятся с японскими окончательными официальными данными и поэтому нужно полагать, что они добыты корреспондентами, бывшими при осадной армии. Бременская газета «Weser-Zeitung» (№ 21003, 22 апреля 1905 г.), полученная мною на пути домой, сообщает по японским официальным данным, что в Артуре японцы приняли:.528 орудий. 206 746 снарядов, 36 589 ружей и 5 436 240 патронов. Больных и раненых оказалось 15 307 человек, а всего пленных 41 641 человек; провианта: муки 1 миллион 475 тысяч фунтов (должно быть, германских); ячменя 123 тысячи фунтов, кукурузы 23 330 фунтов; ржи 2250 фунтов; хлеба печеного 1 миллион фунтов; консервированного мяса 58 тысяч фунтов; соли 590 тысяч фунтов и сахара 33 300 фунтов. Японское издание «The Russo-Japanese War», Kinkodo C°, Tokio, № 8, c. 1110 и 1111, сообщает довольно подробный перечень военной добычи в Артуре, причем главные цифры тождественны с приведенными из «Weser-Zeitung». Особенно интересно здесь то, что провиант перечислен в суточные рационы (пайки), указан калибр и длина дула пушек (в калибрах) и калибр оставшихся снарядов. Привожу только часть этих цифр: Муки пшеничной 690 тысяч суточных пайков; муки ржаной 80 тысяч пайков; кукурузы 11 200 пайков; рису 1125 пайков; сухарей 666 666 пайков (120 тысяч японских кван); консервов 175 тысяч пайков; соли 23 333 333 пайка и сахара 1 333 333 пайка; купажу для лошадей на 56 дней. Снарядов артиллерийских всего 206 734; из них: 12-дюймовых 47 шт.; 28-см (11-дюймовых) 130 шт.; 24-см (10-дюймовых) 34 шт.; для 23 см (9-дюймовых) пушек 31 шт.; для таких же мортир 105 шт.; для 6-дюймовых (15-см) пушек Канэ 719 шт.; для скорострельных 6-дюймововых пушек 2741; для 6-дюймовых мортир 267 шт.; для 6-дюймовых пушек на батареях (должно быть, крепостных) 1199 шт., 120-миллиметровых 827; для 107-миллиметр. (42-линейных) пушек 1282 шт.; для 105-мм пушек 441 шт.; для 87-миллиметр. полевых 13 449; для 78-мм полевых 98; для 75-мм скорострельных 7148; для таких же полевых 39 395; для 65-мм морских орудий 4074; для 57-мм скорострельных 21 592; для 47-мм скорострельных 20 372; для 37-миллиметровых скоростр. 67 813; для 25-мм (1-дюймовых, должно быть, Гочкиса) 420; для пулеметов Маузера 24 550». (Примечание: если из этого числа отбросить последние две цифры, как подлежащие скорее к разряду патронов, и, как русскими властями утверждалось, около 60 тысяч китайских снарядов, непригодных для наших пушек, т. е. всего отбросить 90 тысяч, то все еще получается такая цифра (116 734), при наличности которой и зная, что много снарядов удалось бросить в море и взорвать до заключения капитуляции, — трудно утверждать, что не было снарядов, хотя и преимущественно малокалиберных; но в числе оставшихся более 5 тысяч снарядов крупных от 12-дюймовых до 42-линейных, пригодных для наших орудий). «Ружей принято всего 36 598; из них пехотных магазинок 25 700; простых (берданок) 2 200; кавалерийских магазинок 7765; простых 114; малокалиберных (должно быть, японских) 369; револьверов 370, китайских малокалиберных 60 штук. Патронов ружейных 5 436 240, револьверных 7 тысяч шт.». Кроме этих печатных данных в бытность мою в Чифу и Шанхае люди, близко стоящие к делу, сообщили мне, между прочим, будто морским ведомством было сдано победителям 7 тысяч крупных и 160 тысяч мелкокалиберных снарядов, провианта: сухарей белых (галет) 32 тысяч пудов; сухарей ржаных 18 тысяч пудов; муки пшеничной 7 тысяч пудов, муки ржаной 18 тысяч пудов; масла коровьего 160 пудов. Угля сдано 155 тысяч тонн (т. е. 9 миллионов 610 тыс. пудов). Кож (кожевенного товара) сдано на 70 тыс. руб. На одном Тигровом полуострове сдано японцам: бездымного пороха 2 800 пудов, снарядов 12-дюймовых 250 штук (8-дюймовые будто удалось сжечь все до единого; 6-дюймовых патронов 3 тысячи шт., 75-мм патронов 2 тысячи; 47-мм патронов 25 тысяч, ружей 3-линейных 125 шт. и патронов к ним 600 тысяч штук. Все эти цифры, если их считать даже лишь приблизительными, если взять из них только среднее (у нас утверждалось, будто сдано меньше, японцы же уверяли, что ими принято всего больше, чем опубликовано — не успели-де все сразу перечесть), и то получаются очень внушительные данные. Отрицать же все эти цифры никак нельзя. Откуда-нибудь да они взяты! Бросается в глаза то обстоятельство, что в морском ведомстве оказались некоторые запасы, о которых, вероятно, сухопутное ведомство не знало.
348 Мои попытки добыть точные данные по этому вопросу из статистического отдела главного военно-медицинского управления не увенчались успехом, мне советовали подать об этом просьбу тому-то и т. д. Это грозило волокитой и хождением, обиванием порогов. На то нужно время и терпение...
349 Не может быть, чтобы японцы, прекрасно осведомленные обо всем, что творится в крепости, не знали о присутствии в ней мирных жителей, женщин и детей.
350 В Артуре утверждали, что г-жа Стессель занимается и благотворительностью — воспитывает сирот (с которыми она нередко разъезжала по городу). Поэтому мы были крайне удивлены, когда узнали из письма капитана Водяги, что за содержание этих сирот удержано из капитала Квантунского благотвор. об-ва что-то около 500 руб. (см.: газета «Слово» № 411 от 14 марта 1906 г.).
351 Характерно в данном случае то, что генерал Стессель и его начальник штаба ген. Рейс не позаботились не только о частном имуществе, но и об имуществе офицеров гарнизона; им было разрешено взять с собой пустяки, а все остальное пришлось бросить на произвол судьбы. Стоит внимания и тот факт, что генерал Стессель, нередко прибегавший в своих приказах к упованию на святых угодников, и не подумал о вывозе из Артура церковного имущества, будто считал это даже... военной добычей победителя-нехристианина! Его собственные сундуки, конечно, другое дело...
352 Сперва мы предполагали, что объявления эти составляются нашим гражданским управлением по просьбе японцев, но потом оказалось, что японские чиновники не нуждаются в посторонней помощи при составлении объявлений на русском языке...
<< Назад
Вперёд>>
