12. Отъезд
9/22 января
В 7 часов утра +2°, на море туман, ветерок с юга, сыро.

Сегодня воскресенье.

Встали рано, в последний раз попили чаю в Артуре, дело стало за японским жандармом, который должен осмотреть наш багаж.

Наконец явился и он. За полученную от нас канарейку с клеткой и небольшую «благодарность» он не заставил перерыть уложенный багаж, а сам помог завязать тюки и налепил на них ярлыки досмотра. Затем я получил в жандармском управлении пропуск на всю семью, на багаж и обратный пропуск на солдата-санитара с двуколкой.

В 9 часов 45 минут мы отправились в дорогу, на горе за Сводным госпиталем посмотрели еще раз на залитый солнцем чудного утра Артур, — на Артур во власти неприятеля, — на Артур, в котором пережито столько ужасного и который покидаем сейчас с болью в сердце, но и с радостью, что наконец вырываемся из рук приторно-любезных победителей.

За нами остается Артур — мрачное прошлое, а впереди неизвестное... Надеемся, что более светлое.

У ворот центральной ограды японский пост, требующий предъявления пропуска — и с Богом...

Проезжаем арсенал, миновали Казачий плац, Курганную батарею, вправо осталось укрепление № 3, вдали форт III и прочие бывшие наши укрепления, влево остается Кумыр-нинский редут; далее форт IV, Зубчатая, Обелисковая батареи, Панлуньшань. Всюду видны японские окопы, ходы сообщения.

Выезжая из крепости, мы встретили кавалькаду: впереди и сзади японские офицеры и солдаты, среди них иностранные офицеры, в числе коих германские мундиры361; иностранцы любезно раскланялись с нами, обменялись несколькими фразами.

Когда мы проехали деревню Шуй-шиин, в которой было что-то вроде базара, и, миновав массу встречных китайцев и японцев с разным обозом, направляющимся в Артур, выехали в поле, то почувствовали некоторое облегчение, будто мы вырвались из могилы, вернулись в жизнь. День великолепный, стало очень тепло, а так как мы шли пешком, то даже жарко.

Вот когда начинаем оживать!

Вдоль всей дороги, по водомоинам и углубленным канавам были устроены японские ходы сообщения, по которым они придвигались к Водопроводному редуту, а потом к Артуру, далее их первые окопы, затем батареи.

Вся местность вспахана нашими снарядами, много валяется и неразорвавшихся.

За Шуй-шиином, на горе, большая ограда с памятником павшему под Артуром генералу, дальше, около дороги, еще памятники. Встречные японцы объясняют нам, что это большие капитаны.

Проходим западную часть Волчьих гор — и мы в долине, в которой японцы сосредоточивали свои резервы и где войска отдыхали после неудачных штурмов, там видны склады запасов, парки и проч.

Нашим войскам негде было иметь такую передышку, они были на позициях бессменно362.

Над одной из китайских деревушек влево от дороги развеваются огромные флаги — должно быть квартира японского штаба.

Нас встретил японский фотограф-корреспондент какой-то газеты, очень вежливо попросил разрешения снять уезжающих артурцев и поблагодарил, щелкнув аппаратом.

К 3 часам дня прибыли на ст. Чанлиндза — к баракам из циновок. Кругом станции целые горы разных японских боевых и прочих припасов; все у них упаковано и сложено аккуратно.

Оказывается, что сегодня поезда в Дальний для нас не будет; он будет лишь завтра утром. Барак набит артурцами, негде ни присесть, ни прилечь, на улице нагроможден багаж. Наконец при любезности друзей и мы устроились кое-как. Решено, что ночью необходимо посменно дежурить около багажа и посменно спать363.

Нам сообщали, что сегодня японцы отправили на север артиллерию и кавалерию. Будто «там» был бой...

Мое дежурство было от 12 до 2 часов ночи. Ночь довольно теплая, лунная, легкий ветерок будто с юго-востока, порою совсем тихо. Затем начало заволакивать и наступили матовые сумерки. Где-то в горах закричала какая-то ночная птица: ду-ду-ду-ду... В китайских деревнях залаяли собаки, а птица все не унимается364.

В бараке заплакали ребята; им, бедняжкам, холодно.

С 5 часов 20 минут утра подул северный ветер и стало очень холодно.

В 8 часов утра подали поезд, состоящий из открытых товарных платформ; на них мы уложили свой багаж и расселись сами, как могли. Холод пронизывал нашу довольно легкую одежду, руки коченели. За этот день позябли мы так, как едва ли когда в жизни.

В 9 часов поезд тронулся и шел довольно медленно, на станции Инчендзи нас держали довольно долго.

Всюду видны двигающиеся пешком на север японские войска, артиллерия, вьюки войсковые, обозы. Значит, в Артуре останется их горсть.

Наконец, положительно окоченевших от холода, нас привезли в Дальний, пропустили сквозь карантин и препроводили под конвоем к зданию недостроенных русских училищ.

Навстречу нам шли с пристани только что привезенные из Японии свежие отряды пехоты. Солдаты ухмылялись во все лицо, любуясь нашими съежившимися от холода фигурами.

— Бедное пушечное мясо! — думалось нам. — Рано вам ухмыляться, вы еще не знаете, что будет там, дальше...

Жили мы в Дальнем 11 дней, японцы все отговаривались неимением свободных пароходов, жили в холодном помещении, валялись на полу, на грязных циновках, угорали от угольного чада, заболевали, некоторые даже умерли там. Погода стояла холодная, по утрам доходило до 14° ниже нуля; выпал большой снег.

Тут японцы дали нам почувствовать, почувствовать в полной мере, что они победители, а мы побежденные... И убедили нас в том, что лоск внешней культуры иногда еле прикрывает азиата — дикаря, ненавидящего белолицых. Понатешились они над нашей беспомощностью, хотя старались увертываться от заслуженных упреков. Приезжали полюбоваться и члены парламента, и принц Канин-младший, ездивший в Артур и к северной японской армии. Любовались и злорадствовали.

Здесь мы узнали, что и генералы Фок365 и Никитин ушли в плен и что генерал Горбатовский и полковник Третьяков поехали в Россию. Признаться, как то, так и другое удивило нас немало.

Несмотря на то что в Дальнинской гавани было и приходило много пароходов, японцы все уверяли нас, что нет свободного парохода — выгружают. Кроме торговых судов виднелись в гавани и военные суда — канонерки или крейсера 2-го или 3-го класса и миноносцы. Провиантом, фуражом и боевыми припасами завалены все склады и вся площадь вблизи гавани. По всему видно, что японцы запаслись всем необходимым основательно, всюду виден строгий порядок — система.

18/31 января
вечером большинству скопившихся за это время на этапе артурцам выдали билеты-записки на пароходы: семейным на «Синькоу-мару», бессемейным на «Сейтоку-мару».
19 января
(1 февраля) к вечеру, после долгой волокиты на холоду, при пронизывающем ветре, мы попали на ожидавшие транспорты, на которых только что прибыла из Японии кавалерия. Не все еще успели убрать. Люки были открыты, для того чтобы в трюме было светло, холодный ветер гулял по неотапливаемому трюму вовсю. Но мы знали, что нашим страданиям вскоре настанет конец, и это придавало нам силы перенести то, что в другое время, казалось, было бы выше всяких сил.

Вечером транспорт вышел на рейд, а утром 20 января (2 февраля) мы двинулись в путь. Транспорт был, как говорили наши спутники-шкипера, «старая таратайка», которого японцам не жалко, если и наскочим на плавучую мину...

В тот же день вечером мы благополучно прибыли в гавань Чифу; но нас спустили на берег лишь на другой день к обеду.

С тех пор мы опять почувствовали, что мы люди, что мы свободны...

В Чифу нам бросились в глаза расклеенные на всех углах японские лубочные картины на темы осады и продолжавшейся на севере войны и такие же лубочные карикатуры для убеждения китайцев в бессилии и коварстве России...

Но должен заметить, что Чифу и его далекие окрестности жили и воспряли в течение последних лет лишь за счет русского Артура — и если где не скоро забудут русскую щедрость, если где особенно хорошо оценят разницу между русскими и японцами в Артуре, так это в Чифу.

29 января (11 февраля)
мы отправились на немецком пароходе «Gouverneur Jaeschke» в Шанхай.

На другой день утром наш пароход зашел в порт Цзинтау (германская колония) и простоял там до вечера. Тем временем мы успели побыть на нашем броненосце «Цесаревич» и миноносцах, разоружившихся здесь, побеседовали с офицерами-героями, которые не виноваты в том, что артурская эскадра вернулась обратно и «Цесаревичу» пришлось искать спасения от японских миноносцев в нейтральном порту.

Осмотрели и немецкий «Порт-Артур» — Цзинтау с его красивыми постройками.

1/14 февраля
мы прибыли в международный порт — торговую столицу всего Крайнего Востока — Шанхай, где нам пришлось оставаться довольно долго.
12/25 марта
мы отправились на германском пароходе «Prinz-regent Luitpold» в дальнейший путь через Китайское море, Индийский океан и Суэцкий канал в Европу — на нашу исстрадавшуюся, казалось, вместе с нами Родину.

Но мы нашли ее почти такою же инертною к делам Дальнего Востока, какою мы ее оставили в 1902 году. Она жила своими старыми и новыми внутренними интересами.

Но она волновалась, томилась, ждала новой зари...


361 Как потом узнал, это был принц Карл Гогенцоллернский со своей свитой.

362 Тут еще раз должен сказать, что крепость Порт-Артур была спланирована и сооружалась так, что она не могла соответствовать своему назначению, она не соответствовала ни самой простой теории о крепостях, ни практическим опытам последних войн. От крепости требуется, чтобы ее центр остался недосягаемым для неприятельских снарядов (осадной артиллерии) для того, чтобы там могли найти отдых измученные боем войска и чтобы госпитали и разные склады были в этом центре в полной безопасности. Если при этом крепость составляет и базу флота, то необходимо вполне обеспечить и эту базу. Но Порт-Артур поражался весь неприятельскими снарядами, осадные орудия неприятеля расстреливали наши военные суда через всю крепость, на внешнем даже рейде, а большая половина центра крепости была обсыпана градом неприятельских пуль, поражавших и насмерть.

363 Тут я ограничиваюсь краткой выпиской из дневника, так как размер книги не вмещает всего. Отъезд из Артура прекрасно описан в серии брошюр Н. Веревкина: «Среди победителей», «В нейтральных портах» и «На родину». Кроме того, теперь уже решено издать в близком будущем отдельную брошюру под заглавием: «Домой!» Эпилог «Страдных дней Порт-Артура». В эту брошюру войдет более подробное описание всего пережитого нами в Дальнем — в полной власти японцев — и в пути, много такого, чего не коснулся ныне покойный Николай Николаевич Веревкин, а также и другие авторы сочинения о Порт-Артурской эпопее.

364 По некоторым иностранным источникам узнаем, что японские часовые перекликаются, подражая крику ночных птиц, зверей или писку мелких животных. Вещь очень остроумная и целесообразная.

365 «По некоторым политическим расчетам» — как говорилось в опубликованном в «Новом времени» его письме к матери. Ныне я узнал от вернувшихся из плена офицеров следующее: На пароход, на котором генерал Стессель, его штаб, его близкие и едущие домой офицеры отправлялись японцами в Нагасаки, попали и семь человек артиллеристов, бывших до последних дней на позициях и решивших идти в плен со своими солдатами. Отправляясь в Японию артиллеристы нарядились в лучшие свои сюртуки, чтобы этим не уронить русского офицера в глазах японского народа, встречающего с любопытством живую военную добычу. Генерал Стессель и его окружающее, напротив, были все в самых обношенных куртках и т. д., чтобы этим доказать, что крайность заставила сдать крепость. В столовой артиллеристы сидели всегда за особым столом и составляли резкий контраст щеголеватостью своих мундиров по отношению остальных пассажиров чуть не оборванцев. К столу щеголей-артиллеристов часто подседал генерал Фок и уговаривал их дать честное слово (и подписку) японцам и ехать домой с генералом Стесселем, артиллеристы остались непоколебимыми, при своем решении и спросили Фока, почему же он едет в плен? — Мое дело другое: я старик и в России не могу ничем быть полезным, поэтому иду в плен. В последний день пути генерал Стессель подошел к артиллеристам, непоколебимость коих была ему известна, поблагодарил их за то, что они решили разделить участь гарнизона. — Не слушайте этого старого... (тут последовал один из эпитетов на счет умственных способностей). После прибытия парохода в Нагасаки, когда пленников отделили от уезжающих домой, генерал Фок вновь обратился к артиллеристам: — И прекрасно, господа, что вы решили пойти в плен. Так и следует! Этого не понимает только Стессель, этот старый... (тот же эпитет на счет умственных способностей)...

<< Назад   Вперёд>>