Сергей Шабалов. Предисловие
и взаимной помощи пробыть не можно.
Старинный морской устав
новоземельских промышленников
Петр Саввич Ефименко (1835-1908) стал этнографом Русского Севера благодаря тому, что оказался в ссылке и много лет прожил в Архангельской губернии. Сложись его судьба иначе, большинство этнографических трудов он посвятил бы не Русскому Северу, а своей родной Малороссии.
Во многих своих работах П. С. Ефименко рассматривает «народные юридические обычаи», то есть обычное право жителей Русского Севера. Это вполне закономерно. Обычное право является важнейшим элементом традиционной культуры и представляет для этнографа не меньший интерес, чем, к примеру, народные промыслы или фольклор. Все элементы традиционной культуры органично связаны между собой, они тесно переплетаются и плавно переходят друг в друга. В изделиях народных ремесленников отражаются мотивы мифов и сказок, а в сказках можно найти намеки на существовавшие некогда обычаи. Таким образом, фольклорные источники можно использовать для реконструкции существовавших некогда обычаев, для изучения архаичных норм обычного права. С другой стороны, зафиксированный в сказке, обрядовой песне или пословице обычай мог выступать в качестве нормы, на которую ориентировались в традиционной культуре. Поэтому неудивительно, что в работах Ефименко, посвященных обычному праву, нередко цитируются песни, присловья и поговорки, бывшие в ходу у жителей Архангельской губернии.
В предисловии к «Сборнику народных юридических обычаев» Ефименко указывает источники, которыми он пользовался. Прежде всего, это материалы, присланные добровольными помощниками — корреспондентами Архангельского статистического комитета (АСК). В 1864 г. секретарем комитета П. П. Чубинским была составлена и помещена в «Архангельских губернских ведомостях» (АГВ) «программа обычного права, при обнародовании которой комитет обратился ко всем просвещенным лицам с просьбой оказать ему содействие доставлением сведений по этой программе». Кроме сведений, собранных таким образом, источниками для Ефименко послужили материалы, опубликованные в АГВ, издания АСК, сочинения отдельных авторов, посвященные Архангельской губернии, и, наконец, материалы, собранные самим Ефименко, который опрашивал местных крестьян.
«Сборник народных юридических обычаев», как и последующие работы этнографа, содержит исключительно богатую коллекцию материалов по семейной и общественной жизни северян. Введение к «Сборнику» содержит довольно подробный очерк истории Русского Севера. Важно отметить, что в этом очерке Ефименко указывает предпосылки, благодаря которым здесь, на Севере, сформировался своеобразный тип русского человека. «Характер и нравы местного крестьянства поражают своею оригинальностью, — пишет он. — Долговременное пользование самоуправлением во время владычества Новгорода, равномерное падение крепостного права, занятие опасными морскими промыслами, частые торговые сношения с иностранцами, частое посещение Петербурга и других мест произвели в здешнем народе необыкновенную для крестьянского сословия развитость, ясное понимание своих выгод, предприимчивость и охоту перенимать все полезное, неустрашимость и отвагу, доходящие до презрения жизни. Все сказанное преимущественно относится к поморам, но в меньшей степени приложимо и к обитателям внутренних частей губернии». Кроме того, продолжает Ефименко, «благодаря относительной развитости крестьянства и влиянию раскола грамотность здесь значительно привилась и дает утешительную пропорцию: один грамотный на 17 человек сельских жителей губернии». (Далее мы узнаём, что в Архангельской губернии крайне редко случаются тяжкие преступления вроде убийств и разбоев.)
Действительно, в силу исторических причин — главной из которых Ефименко справедливо считает отсутствие крепостного права — здесь, на Севере, не было задавлено «народное начало», выражавшееся как в относительно свободном местном самоуправлении, так и в традиционной форме организации труда — промысловых артелях. Получила здесь развитие и присущая изначально русскому человеку здоровая предприимчивость. Вообще для социально активного населения Русского Севера (то есть для большинства мужчин) характерно было развитое чувство собственного достоинства, сознание своих прав, своей «самости». Это, безусловно, определило и своеобразие бытовавших здесь правовых обычаев.
Ефименко высказывает фантастическое предположение, что бесправие женщины в семьях русских северян — традиция, заимствованная у соседних финских племен. Если уж предполагать здесь какое-то заимствование, то скорее — из Московии, которая в XV веке сокрушила новгородское владычество над Двинской землей. Впрочем, этот вопрос нуждается в особом исследовании. Так, например, в берестяной грамоте № 9 из Старой Руссы («От Гостяты к Василию»), которая датируется концом XII в., написано следующее: «Что мне отец дал и родичи прибавили, то <всё осталось> за ним. А ныне привел новую жену и мне ничего не вернул. Избив руки, пустил же мя, а иную поял»1.
С другой стороны, в своих «юридических» работах Ефименко приводит данные, свидетельствующие о том, что на Русском Севере женщина пользовалась большей самостоятельностью, нежели во внутренних губерниях России. Обратим внимание на то, как в народе называли незаконного мужа или незаконную жену — их называли «богоданный», «богоданная» (равно как свекровь — это «богоданная мать», отчим — «богоданный отец» и т. д.). На распутство тех, кто засиделся в девках, или тех, чей муж ушел на промыслы, здесь смотрели более снисходительно, чем в других краях. В некоторых деревнях, где девушками очень дорожили и поздно выдавали их замуж, нравы могли быть довольно свободными. «Когда священник делает замечание касательно этого порока, крестьяне обыкновенно говорят: «Что же нам делать, бачка? Так искони у нас ведется; девка родит, сама и водится с ребенком». <...> Впрочем, и женихи не брезгают девичьим пороком».
В разделе, посвященном семейному праву, красочно описано благоговейное отношение к отцовской воле, к отцовскому слову. «При патриархальном складе крестьянской семьи, — пишет Ефименко, — особа отца и его распоряжения священны для членов ее. Наследники дорожат отцовским достоянием при самой ветхости его; кто же расточает, того считают несчастным, говоря: „Благословенное именьице кидает на ветер, а на ветер живота не напашешь!" Иные отцы по гневу своему не допускают нелюбимых сыновей до себя, даже находясь в болезни („Чтоб глаз мой не видел, око не задело", — говорят), исключая разве прощения при конце жизни. Это духовное наказание почитается за высшее, ибо думают, что гнев отца-родителя оказывает свое действие даже над поздним потомком несчастного сына. Случается еще, что отцы при конце своей жизни „заклинают детей", то есть запрещают им вступаться в какую-либо часть родового имения, и религиозный страх: „прах мертвого будешь трясти" — останавливает идти наперекор последним желаниям родителя».
Сакральную составляющую имели некоторые обычаи, присущие общественной жизни северян. Традиционная форма организации труда на Русском Севере — промысловые артели. Им Ефименко уделяет большое (на наш взгляд — чрезмерно большое) внимание. Подробнейшим образом описаны условия труда промышленников и взаимоотношения внутри артелей. Но особенно интересны те нормы поведения, которые диктуются не экономическими соображениями, а куда более сложными мотивами, хотя и не вполне осознаваемыми.
Так, Ефименко пишет, что рыболовная артель «имеет свой условный словарь, который преподается еровщиком (главой артели); за нарушение его виновный наказывается вицею (розгой) на невод. Избушку называют теплухою, сороку — векшею, медведя — Мишей стуколкою, ворону — курицею, озеро — лужею, невод — румагой, зайца — лесным барашком». Заметим, что подобные иносказательные «словари» использовались рыбаками и в других частях света. Так, шотландские рыбаки, выйдя в море, избегали называть многие вещи и многих живых существ именами, которыми те назывались на суше: например, церковь следовало называть «колокольным домом», а священника - «человеком в черном»2. Очевидно, что эта традиция имеет магическое происхождение.
Или такой вот обычай поморов, явно восходящий к древнему магическому обряду: «Перед ловлей бросается в сеть хлеб, нарезанный в куски, называемые шахмачами, и, когда проволокут сеть по льду, еровщик вынимает шахмачи и раздает рыболовам, а те чинно садятся по кругу румаги и, перекрестясь, съедают как бы добычу из тони».
Тут же нельзя не отметить и сакральное значение воткнутого шеста как юридического знака собственности у поморов. (Всем, кто читал Джека Лондона, памятно выражение «застолбить участок».) В связи с этим Ефименко цитирует академика Вера: «Вещь с подобным знаком считается неприкосновенною. Как-то на берегах Лапландии я нашел лодку с сетями и разными рыболовными орудиями, и возле, наклонно, - воткнутое весло. Я хотел было опереться на него, как вдруг несколько промышленников бросились ко мне и просили не трогать весла, потому что это грех. Только впоследствии объяснили мне эти слова и уверяли, что если б я оставил на Новой Земле часы, воткнув возле них палку, то их, конечно, никто бы не тронул».
Ефименко пишет, что подобное отношение к чужой собственности, распространенное в Архангельской губернии (особенно у поморов), а также чрезвычайная редкость тяжких преступлений (таких как разбой и убийство) выгодно отличают Русский Север от прочих частей России. В этом тоже выражается некая своеобычная традиция — как и в том, что кража овощей с чужого огорода ради собственного пропитания или порубка казенного леса в народе вообще не считаются воровством. Относительно леса существовало стойкое убеждение, что лес — не казенный, а Божий, поэтому лесом могут пользоваться все. Народ предпочитал свои традиции любому писаному закону. Читая «Сборник народных юридических обычаев» и другие работы Ефименко, делаешь вывод, что во второй половине XIX века, когда писались эти работы, на Русском Севере по-прежнему господствовало традиционное мышление и неписаное — обычное — право.
Старинный морской устав новоземельских промышленников (опубликованный в свое время академиком Озерецковским) объясняет, почему следует соблюдать известные обычаи: «...ибо ходящему по морю без страха и ствовании быть должны, а если кто по оным пунктам исполнять не будет, надеясь на свое нахальство или хозяйское могутство, тому да воздаст праведный Бог морским наказанием». Слова эти приобретают особый смысл, если под «морем» подразумевать не только конкретное Белое море, но и море житейское.
Сергей Шабалов
1 Хрестоматия по истории русского языка. М., 1990. С. 30.
2 Миненок Е., Редфорд Э. Энциклопедия суеверий.— М.: Миф, Локид, 2000. С. 393
Вперёд>>
