Русская экономическая политика в Маньчжурии и на русском Дальнем Востоке после Русско-японской войны
После Русско-японской войны, закончившейся неожиданным для России финалом, в правительственных кругах появилась тенденция бить отбой от Маньчжурии, не считаясь с потерей сотен миллионов русских денег, затраченных на постройку дороги и городов. При такой политике правительства мы, частные предприниматели, оказались в ролях козлов отпущения. Правительство своими намерениями как бы заявляло, что нам нужно «играть назад»: бросать все наши предприятия в Маньчжурии и заняться развитием промышленности на Дальнем Востоке. Но что было делать там русским мукомолам, в частности нашей владивостокской мельнице, перерабатывавшей в год до 3 миллионов пудов пшеницы, если наше отделение в Никольск-Уссурийске с трудом закупало сто вагонов местной пшеницы да прочим мельницам удавалось приобрести не более двухсот вагонов, а остальные миллионы пудов перерабатываемой на мельницах пшеницы ввозились из Маньчжурии и кормили весь край.
Когда в Харбине остановился ненадолго, на обратном пути с Дальнего Востока в Петербург, бывший томский губернатор Н.Л. Гондатти, который должен был быть назначен приамурским генерал-губернатором, руководители «Русского мукомольного товарищества» предложили ему посетить и осмотреть принадлежавшие товариществу мельницы. В предприятии этом, кроме штата, сплошь состоявшего из русских служащих, были заняты еще 100 человек русских рабочих. Мы пытались доказать будущему начальнику Приморского края, мнение которого должно было иметь решающее значение в Петербурге, что у правительства не имеется никаких достаточных оснований для немилости в отношении русского производства в Маньчжурии. Обычно заграничные предприятия, находящиеся в аналогичных с нашими условиях, пользуются поддержкой своего государства, и меньше всего им надо ждать препятствий с его стороны. Гондатти сделал вид, что он вполне разделяет наши мнения, и сказал, что не забудет, где нужно, об этом напомнить, но в действительности вышло не так.
В те годы место премьер-министра занимал П.А. Столыпин, который, не зная местных условий того или иного края, всегда опирался, правильно или неправильно, в своих решениях на мнения близко стоящих к нему людей. Гондатти, вернувшись в Петербург, примкнул к господствовавшему там мнению и выявил себя большим противником утверждения русского влияния в Маньчжурии. Заняв потом пост генерал-губернатора, он настаивал на необходимости или по меньшей мере желательности постройки крупных мельниц и других предприятий в Приморской области и, через посредство своего специального чиновника по особым поручениям в Петербурге, N.N., добивался введения пошлин на ввозимую в Приморье муку и некоторые другие съестные припасы. В продолжение двух лет представлял он в Министерство финансов и торговли доклады по данному вопросу, но, вероятно, в министерстве его предложения не встречали особого сочувствия.
Однажды я приехал, в 4 часа дня, из Москвы в Петербург, а в 6 часов был вызван к телефону одним из членов правления Китайско-Восточной железной дороги, который сказал мне:
– Сегодня в восемь часов вечера, после доклада N.N., состоится решающее заседание членов Государственного совета и Государственной думы по вопросу об обложении пошлиной вывозимых из пределов Маньчжурии в Россию муки и других продуктов. Вы в данном вопросе заинтересованы более чем кто-либо другой, и поэтому ваше присутствие на заседании крайне желательно.
Я заверил говорившего, что непременно постараюсь попасть на заседание. Когда я вошел в зал, собрание было уже в сборе. Заседание открыл член Государственного совета Денисов. На мою просьбу разрешить мне присутствовать на данном заседании Денисов ответил:
– Пожалуйста, пожалуйста! Мы охотно выслушаем ваше мнение по затронутому вопросу.
Всего присутствовало на заседании 24 человека: 8 членов Государственного совета, 8 членов Государственной думы и 8 чиновников разных ведомств. На долгое время занял внимание присутствовавших объемистый доклад N.N., весь состоявший из цитат, как классное сочинение ученика, не имеющего собственного мнения: «Такой-то генерал говорил следующее… Такой-то ученый профессор высказывался так-то…» В заключение он произнес речь приблизительно такого содержания: «Ведь прежде мельниц в Маньчжурии не было, следовательно, и маньчжурской муки не существовало, а между тем население Приморья ело хлеб, приготовленный из муки-крупчатки. Значит, была не только мука, но были и мельницы».
Короче говоря, если послушать господина N.N., то в Приморском крае все имелось в изобилии.
Если присутствовавшие на заседании члены Государственной думы, в большинстве учителя из Приморья, слабо разбирались в экономике края, то остальная публика имела уж совсем смутное представление о Приморье. После окончания меркуловского доклада председатель обратился к членам собрания с предложением высказаться по вопросам, затронутым в докладе. Собрание ответило полнейшим молчанием, никто не взял слова. Молчание продолжалось довольно долго. Наконец я попросил разрешения у председателя сказать несколько слов; мне разрешили.
– Естественно, – сказал я, – что господин N.N., в своих суждениях о положении края, опирается на мнения таких-то и таких-то генералов и профессоров, взятые им со страниц всевозможных периодических изданий. Это потому, что он сам в данном вопросе не компетентен. В самом деле, как требовать от человека знания местных условий, если сразу после окончания гимназии во Владивостоке он уехал получать высшее образование в Петербург, а с университетской скамьи попал в чиновники особых поручений к генерал-губернатору Гондатти, с местом жительства в Петербурге. Не зная истинного положения вещей, можно с легким сердцем жонглировать мнениями других лиц. Но я проработал в крае пятнадцать лет, мне хорошо знакома экономика края и вопросы продовольствия. Основывая коммерческое предприятие, руководствуешься не только настоящим, но заглядываешь и в будущее. Рассчитывая на увеличение посевов пшеницы в Приморье, я построил мельницу и крупорушку в Никольск-Уссурийске. Увы, ожидания мои не исполнились, и все оборудование пришлось продать. Правда, позднее «Русское мукомольное товарищество» выстроило большую мельницу во Владивостоке, но не надо закрывать глаза на тот факт, что мельница перерабатывала пшеницу, получаемую из Маньчжурии и Западной Сибири, а в годы недородов – австралийскую, прибывавшую во Владивостокский порт. Ввоз зерна в Приморье – явление не последних лет, как неправильно указал господин N.N. И в прошлые годы для продовольствия войск ввозили рожь и перемалывали ее в Никольск-Уссурийске, на мельнице Ликкольда. То же надо сказать об овсе для корма лошадей в армии, который подвозился из Одессы. Овес, правда, родился в Уссурийском крае, но лошадям его не давали, потому что лошади от уссурийского овса пьянели, превращаясь словно в зачумленных. Обращаюсь теперь к экономической стороне вопроса, – продолжал я. – Если послушать господина N.N., то выходит, что развитию хлебопашества в крае мешает ввоз дешевой маньчжурской пшеницы. Полно, так ли это? В Маньчжурии пшеницу не даром дают. Даже теперь в урожайные годы за пуд зерна надо заплатить пятьдесят – семьдесят копеек. Прибавив сюда пять копеек на россыпь и тридцать пять копеек за провоз пуда зерна до Владивостока, получим, что во Владивостоке пуд маньчжурской пшеницы обходится в один рубль. Это паритетная цена Лондона. Предположив, что природные условия Уссурийского края благоприятствуют развитию сельского хозяйства, о какой конкуренции со стороны маньчжурской пшеницы можно говорить? Мельницы предпочтут переплачивать десять копеек на пуд местного зерна вместо того, чтобы затрачивать крупный капитал на покупку полугодового запаса зерна и нести дополнительные расходы по его перевозке. Я отвечаю на вопрос господина N.N.: какой хлеб ело до сих пор все Приморье? Хлеб-крупчатку из американской пшеницы. Теперь я спрашиваю вас, здесь присутствующих: следует ли облагать пошлиной ввозимые в Приморье съестные припасы?
Указанные мной факты подтвердил выступивший после меня товарищ председателя, военный генерал, фамилию которого я, к сожалению, забыл. Он сказал, что со своей стороны может подтвердить факт ввоза ржи и овса из Одессы в Приморье в течение четырех лет, пока он занимал пост коменданта крепости города Владивостока. Председатель поставил вопрос на баллотировку, предложив лицам, не согласным с введением ввозных пошлин, поднять руки. Вверх протянулись руки всех присутствовавших, за исключением четырех, принадлежавших представителям Западной Сибири.
С Николаем Львовичем Гондатти у меня произошло однажды объяснение при следующих обстоятельствах. По приезде в Читу я узнал, что с попутным мне экспрессом в Харбин едет вновь назначенный генерал-губернатор Приморья Гондатти. Ночью я занял место в том же поезде, а утром, когда подъезжали к Маньчжурии, посетил его в служебном вагоне и поздравил с высоким назначением. Почти с первых же слов разговор перешел на интересовавшую меня тему о взглядах правительства на расширение русского влияния в Маньчжурии.
– Видите ли, – говорил Н.Л. Гондатти, – Петр Аркадьевич Столыпин прав. Не промышленность Маньчжурии, а именно промышленность Приморского края следует развивать…
– А что вы посоветуете предпринять промышленникам? – спросил я. – Отказаться от годами созданного материального положения, махнуть рукой на затраченные миллионы рублей, распрощаться с перспективами на будущее и создавать промышленность в малонаселенном Уссурийском крае? Там ни сейчас, ни в ближайшем будущем не найти достаточного количества зерна для бесперебойной работы мельниц. Вообще должен признаться, что наше положение, положение русских промышленников, еще более осложняется вследствие неопределенной политики правительства. Каждое лицо, стоящее у власти, руководя курсом государственных дел, считается со своими личными убеждениями и мнениями. Сегодня нас ведут в одном направлении, а завтра, быть может, поведут в прямо противоположном.
Последнее замечание задело Гондатти за живое, и он отвечал с некоторым возбуждением:
– Что же, вас тащили силой в Маньчжурию?
– Пожалуй что и силой. Два года тому назад премьер-министр Витте, стремясь к укреплению и развитию русских дел в Маньчжурии, усиленно предлагал мне основать в городе Дальнем завод для переработки масленичных бобов, с суточной производительностью в десять тысяч пудов. Для постройки он обещал совершенно бесплатно участок земли. Значит, действительно «тащили».
Когда в Харбине остановился ненадолго, на обратном пути с Дальнего Востока в Петербург, бывший томский губернатор Н.Л. Гондатти, который должен был быть назначен приамурским генерал-губернатором, руководители «Русского мукомольного товарищества» предложили ему посетить и осмотреть принадлежавшие товариществу мельницы. В предприятии этом, кроме штата, сплошь состоявшего из русских служащих, были заняты еще 100 человек русских рабочих. Мы пытались доказать будущему начальнику Приморского края, мнение которого должно было иметь решающее значение в Петербурге, что у правительства не имеется никаких достаточных оснований для немилости в отношении русского производства в Маньчжурии. Обычно заграничные предприятия, находящиеся в аналогичных с нашими условиях, пользуются поддержкой своего государства, и меньше всего им надо ждать препятствий с его стороны. Гондатти сделал вид, что он вполне разделяет наши мнения, и сказал, что не забудет, где нужно, об этом напомнить, но в действительности вышло не так.
В те годы место премьер-министра занимал П.А. Столыпин, который, не зная местных условий того или иного края, всегда опирался, правильно или неправильно, в своих решениях на мнения близко стоящих к нему людей. Гондатти, вернувшись в Петербург, примкнул к господствовавшему там мнению и выявил себя большим противником утверждения русского влияния в Маньчжурии. Заняв потом пост генерал-губернатора, он настаивал на необходимости или по меньшей мере желательности постройки крупных мельниц и других предприятий в Приморской области и, через посредство своего специального чиновника по особым поручениям в Петербурге, N.N., добивался введения пошлин на ввозимую в Приморье муку и некоторые другие съестные припасы. В продолжение двух лет представлял он в Министерство финансов и торговли доклады по данному вопросу, но, вероятно, в министерстве его предложения не встречали особого сочувствия.
Однажды я приехал, в 4 часа дня, из Москвы в Петербург, а в 6 часов был вызван к телефону одним из членов правления Китайско-Восточной железной дороги, который сказал мне:
– Сегодня в восемь часов вечера, после доклада N.N., состоится решающее заседание членов Государственного совета и Государственной думы по вопросу об обложении пошлиной вывозимых из пределов Маньчжурии в Россию муки и других продуктов. Вы в данном вопросе заинтересованы более чем кто-либо другой, и поэтому ваше присутствие на заседании крайне желательно.
Я заверил говорившего, что непременно постараюсь попасть на заседание. Когда я вошел в зал, собрание было уже в сборе. Заседание открыл член Государственного совета Денисов. На мою просьбу разрешить мне присутствовать на данном заседании Денисов ответил:
– Пожалуйста, пожалуйста! Мы охотно выслушаем ваше мнение по затронутому вопросу.
Всего присутствовало на заседании 24 человека: 8 членов Государственного совета, 8 членов Государственной думы и 8 чиновников разных ведомств. На долгое время занял внимание присутствовавших объемистый доклад N.N., весь состоявший из цитат, как классное сочинение ученика, не имеющего собственного мнения: «Такой-то генерал говорил следующее… Такой-то ученый профессор высказывался так-то…» В заключение он произнес речь приблизительно такого содержания: «Ведь прежде мельниц в Маньчжурии не было, следовательно, и маньчжурской муки не существовало, а между тем население Приморья ело хлеб, приготовленный из муки-крупчатки. Значит, была не только мука, но были и мельницы».
Короче говоря, если послушать господина N.N., то в Приморском крае все имелось в изобилии.
Если присутствовавшие на заседании члены Государственной думы, в большинстве учителя из Приморья, слабо разбирались в экономике края, то остальная публика имела уж совсем смутное представление о Приморье. После окончания меркуловского доклада председатель обратился к членам собрания с предложением высказаться по вопросам, затронутым в докладе. Собрание ответило полнейшим молчанием, никто не взял слова. Молчание продолжалось довольно долго. Наконец я попросил разрешения у председателя сказать несколько слов; мне разрешили.
– Естественно, – сказал я, – что господин N.N., в своих суждениях о положении края, опирается на мнения таких-то и таких-то генералов и профессоров, взятые им со страниц всевозможных периодических изданий. Это потому, что он сам в данном вопросе не компетентен. В самом деле, как требовать от человека знания местных условий, если сразу после окончания гимназии во Владивостоке он уехал получать высшее образование в Петербург, а с университетской скамьи попал в чиновники особых поручений к генерал-губернатору Гондатти, с местом жительства в Петербурге. Не зная истинного положения вещей, можно с легким сердцем жонглировать мнениями других лиц. Но я проработал в крае пятнадцать лет, мне хорошо знакома экономика края и вопросы продовольствия. Основывая коммерческое предприятие, руководствуешься не только настоящим, но заглядываешь и в будущее. Рассчитывая на увеличение посевов пшеницы в Приморье, я построил мельницу и крупорушку в Никольск-Уссурийске. Увы, ожидания мои не исполнились, и все оборудование пришлось продать. Правда, позднее «Русское мукомольное товарищество» выстроило большую мельницу во Владивостоке, но не надо закрывать глаза на тот факт, что мельница перерабатывала пшеницу, получаемую из Маньчжурии и Западной Сибири, а в годы недородов – австралийскую, прибывавшую во Владивостокский порт. Ввоз зерна в Приморье – явление не последних лет, как неправильно указал господин N.N. И в прошлые годы для продовольствия войск ввозили рожь и перемалывали ее в Никольск-Уссурийске, на мельнице Ликкольда. То же надо сказать об овсе для корма лошадей в армии, который подвозился из Одессы. Овес, правда, родился в Уссурийском крае, но лошадям его не давали, потому что лошади от уссурийского овса пьянели, превращаясь словно в зачумленных. Обращаюсь теперь к экономической стороне вопроса, – продолжал я. – Если послушать господина N.N., то выходит, что развитию хлебопашества в крае мешает ввоз дешевой маньчжурской пшеницы. Полно, так ли это? В Маньчжурии пшеницу не даром дают. Даже теперь в урожайные годы за пуд зерна надо заплатить пятьдесят – семьдесят копеек. Прибавив сюда пять копеек на россыпь и тридцать пять копеек за провоз пуда зерна до Владивостока, получим, что во Владивостоке пуд маньчжурской пшеницы обходится в один рубль. Это паритетная цена Лондона. Предположив, что природные условия Уссурийского края благоприятствуют развитию сельского хозяйства, о какой конкуренции со стороны маньчжурской пшеницы можно говорить? Мельницы предпочтут переплачивать десять копеек на пуд местного зерна вместо того, чтобы затрачивать крупный капитал на покупку полугодового запаса зерна и нести дополнительные расходы по его перевозке. Я отвечаю на вопрос господина N.N.: какой хлеб ело до сих пор все Приморье? Хлеб-крупчатку из американской пшеницы. Теперь я спрашиваю вас, здесь присутствующих: следует ли облагать пошлиной ввозимые в Приморье съестные припасы?
Указанные мной факты подтвердил выступивший после меня товарищ председателя, военный генерал, фамилию которого я, к сожалению, забыл. Он сказал, что со своей стороны может подтвердить факт ввоза ржи и овса из Одессы в Приморье в течение четырех лет, пока он занимал пост коменданта крепости города Владивостока. Председатель поставил вопрос на баллотировку, предложив лицам, не согласным с введением ввозных пошлин, поднять руки. Вверх протянулись руки всех присутствовавших, за исключением четырех, принадлежавших представителям Западной Сибири.
С Николаем Львовичем Гондатти у меня произошло однажды объяснение при следующих обстоятельствах. По приезде в Читу я узнал, что с попутным мне экспрессом в Харбин едет вновь назначенный генерал-губернатор Приморья Гондатти. Ночью я занял место в том же поезде, а утром, когда подъезжали к Маньчжурии, посетил его в служебном вагоне и поздравил с высоким назначением. Почти с первых же слов разговор перешел на интересовавшую меня тему о взглядах правительства на расширение русского влияния в Маньчжурии.
– Видите ли, – говорил Н.Л. Гондатти, – Петр Аркадьевич Столыпин прав. Не промышленность Маньчжурии, а именно промышленность Приморского края следует развивать…
– А что вы посоветуете предпринять промышленникам? – спросил я. – Отказаться от годами созданного материального положения, махнуть рукой на затраченные миллионы рублей, распрощаться с перспективами на будущее и создавать промышленность в малонаселенном Уссурийском крае? Там ни сейчас, ни в ближайшем будущем не найти достаточного количества зерна для бесперебойной работы мельниц. Вообще должен признаться, что наше положение, положение русских промышленников, еще более осложняется вследствие неопределенной политики правительства. Каждое лицо, стоящее у власти, руководя курсом государственных дел, считается со своими личными убеждениями и мнениями. Сегодня нас ведут в одном направлении, а завтра, быть может, поведут в прямо противоположном.
Последнее замечание задело Гондатти за живое, и он отвечал с некоторым возбуждением:
– Что же, вас тащили силой в Маньчжурию?
– Пожалуй что и силой. Два года тому назад премьер-министр Витте, стремясь к укреплению и развитию русских дел в Маньчжурии, усиленно предлагал мне основать в городе Дальнем завод для переработки масленичных бобов, с суточной производительностью в десять тысяч пудов. Для постройки он обещал совершенно бесплатно участок земли. Значит, действительно «тащили».
<< Назад Вперёд>>
