Автомобильный инцидент со мной в Чикаго
В Америке со мной произошло еще одно печальное происшествие, надеюсь, уже последнее в моей жизни. В 1930 году я собрался в путешествие по Европе, в компании сына Василия и племянника Владимира Петровича, вместе с их женами. Ехали с намерением осмотреть все достопримечательности Европы, также и Америки. Маршрут наш предполагался через Нью-Йорк в Европу. К сожалению, непредвиденный несчастный случай расстроил все наши планы.
Мы остановились на два дня в самом крупном промышленном городе Соединенных Штатов, Чикаго. Утром с племянником осмотрели знаменитую на весь мир скотобойню, после чего, вернувшись в центральную часть города, позавтракали в ресторане и отправились в находившийся напротив ресторана, на берегу озера, на большой открытой площади, Музей искусств. Когда мы проходили через площадь, по которой в двух направлениях, разделенных бульваром, двигались автомобили, в нескольких шагах от ресторана на нас налетел вывернувшийся из боковой улицы автомобиль. Племянник успел отскочить в сторону, меня же автомобиль подмял под себя, превратив чуть не в котлету: оказалась разбитой голова, вывернуты шейные позвонки и сломана нога. Меня в бессознательном состоянии отправили в находившийся близ места происшествия большой госпиталь и поместили в отдельную палату. Врачи госпиталя находили, что надежд на выздоровление мало. Десять дней пролежал я без сознания, ничего не зная и не помня о происшедшем со мной. Когда же я пришел в себя и мне рассказали все случившееся и сказали, что я нахожусь в опасном состоянии, я, совершенно не сознавая всей серьезности положения, ответил: «Врачи всегда склонны преувеличивать опасность». Боли я в то время не чувствовал, только не мог повернуть шею.
Пятьдесят дней провел я на излечении в госпитале. Врачи главное внимание обратили на повреждения шеи и черепа; опасались кровоизлияния в мозг. На ногу же внимания обращали мало, считали, что это дело пустое, легко исправить. Лежать мне пришлось не очень удобно, потому что шею, для исправления, подтянули кверху, а ногу залили гипсом. В результате голову и шею мне действительно поправили, но зрение после сотрясения головы перестало быть нормальным: все отдаленные предметы кажутся двойными. Правда, этот недостаток нисколько не мешает мне читать и писать. Глазные врачи признали, что зрение может исправить только время, медицина же в данном случае бессильна. Должен сказать, что, несмотря на мой восьмидесятилетний возраст, зрение у меня вообще великолепное, если исключить указанный недостаток, причиненный несчастным случаем.
Хуже обстояло у меня дело с ногой. Кость зашла за кость, и привести их в надлежащее положение не удавалось. За пятьдесят дней лежания в госпитале не появилось никаких признаков срастания костей в новом их положении. Попытка поставить кости на прежнее место – под наркозом, с помощью трех дюжих студентов-практикантов, которые растягивали ногу не за страх, а за совесть, – закончилась неудачей: спустя некоторый промежуток времени оказалось, что кости загипсованной ноги вернулись в старое положение, то есть одна кость надвинулась на другую. Лежать в госпитале мне уже надоело, в Чикаго в это время наступила сильная жара, и я выехал в Сан-Франциско. Передвигаться мне приходилось, пользуясь парой костылей; сломанная, бессильно болтавшаяся нога причиняла мне много беспокойства.
В Сан-Франциско посетивший меня на квартире профессор французского госпиталя в категорической форме заявил: «Ни гнилое дерево, ни гнилые кости никогда не могут срастись. Необходимо подпиливание кости в местах излома». Наслышавшись об алчности американских врачей, я не отнесся с полным доверием к его словам. Кроме того, я побоялся новой мучительной процедуры с моей ногой, да и уверенности не было в благоприятных результатах этой операции. По советам окружавших меня лиц я решил еще обратиться к специалисту по изломам костей, профессору Калифорнийского университета, имевшему и частную практику. Профессор прислал ко мне на дом своего ассистента, который осмотрел меня и пришел к заключению, что кость может срастись без всяких операций. На другой день приехал сам профессор и полностью подтвердил мнение своего ассистента. На следующий же день он снял мерку с ноги, чтобы приготовить для нее специальный браслет, и, уезжая, сказал: «Будем надеяться, что теперь нога скоро срастется». И действительно, через месяц кости срослись, нога и до сих пор служит отлично, я не хромаю. Единственное последствие излома – нарушенная циркуляция крови.
В конце лечения я в силу создавшегося у меня представления о больших аппетитах американских врачей, ждал весьма солидного счета; но, к моему удивлению, мне подают счет всего только на 25 долларов.
– Позвольте, – говорю я профессору, – вы слишком мало желаете получить с меня за все ваши труды и хлопоты. Ведь только ваш ассистент побывал у меня пять раз.
Он просто ответил мне:
– Мы обязаны делать это.
Мне удалось все же уговорить его, засчитав визиты его ассистента, принять от меня 50 долларов. В чикагском же госпитале мне пришлось заплатить, за время моего лежания там, 400 долларов.
После несчастного случая со мной наша группа, состоявшая из пяти человек, распалась: сын с его женой сопровождали меня, а племянник с супругой поехали путешествовать по Европе.
Мы остановились на два дня в самом крупном промышленном городе Соединенных Штатов, Чикаго. Утром с племянником осмотрели знаменитую на весь мир скотобойню, после чего, вернувшись в центральную часть города, позавтракали в ресторане и отправились в находившийся напротив ресторана, на берегу озера, на большой открытой площади, Музей искусств. Когда мы проходили через площадь, по которой в двух направлениях, разделенных бульваром, двигались автомобили, в нескольких шагах от ресторана на нас налетел вывернувшийся из боковой улицы автомобиль. Племянник успел отскочить в сторону, меня же автомобиль подмял под себя, превратив чуть не в котлету: оказалась разбитой голова, вывернуты шейные позвонки и сломана нога. Меня в бессознательном состоянии отправили в находившийся близ места происшествия большой госпиталь и поместили в отдельную палату. Врачи госпиталя находили, что надежд на выздоровление мало. Десять дней пролежал я без сознания, ничего не зная и не помня о происшедшем со мной. Когда же я пришел в себя и мне рассказали все случившееся и сказали, что я нахожусь в опасном состоянии, я, совершенно не сознавая всей серьезности положения, ответил: «Врачи всегда склонны преувеличивать опасность». Боли я в то время не чувствовал, только не мог повернуть шею.
Пятьдесят дней провел я на излечении в госпитале. Врачи главное внимание обратили на повреждения шеи и черепа; опасались кровоизлияния в мозг. На ногу же внимания обращали мало, считали, что это дело пустое, легко исправить. Лежать мне пришлось не очень удобно, потому что шею, для исправления, подтянули кверху, а ногу залили гипсом. В результате голову и шею мне действительно поправили, но зрение после сотрясения головы перестало быть нормальным: все отдаленные предметы кажутся двойными. Правда, этот недостаток нисколько не мешает мне читать и писать. Глазные врачи признали, что зрение может исправить только время, медицина же в данном случае бессильна. Должен сказать, что, несмотря на мой восьмидесятилетний возраст, зрение у меня вообще великолепное, если исключить указанный недостаток, причиненный несчастным случаем.
Хуже обстояло у меня дело с ногой. Кость зашла за кость, и привести их в надлежащее положение не удавалось. За пятьдесят дней лежания в госпитале не появилось никаких признаков срастания костей в новом их положении. Попытка поставить кости на прежнее место – под наркозом, с помощью трех дюжих студентов-практикантов, которые растягивали ногу не за страх, а за совесть, – закончилась неудачей: спустя некоторый промежуток времени оказалось, что кости загипсованной ноги вернулись в старое положение, то есть одна кость надвинулась на другую. Лежать в госпитале мне уже надоело, в Чикаго в это время наступила сильная жара, и я выехал в Сан-Франциско. Передвигаться мне приходилось, пользуясь парой костылей; сломанная, бессильно болтавшаяся нога причиняла мне много беспокойства.
В Сан-Франциско посетивший меня на квартире профессор французского госпиталя в категорической форме заявил: «Ни гнилое дерево, ни гнилые кости никогда не могут срастись. Необходимо подпиливание кости в местах излома». Наслышавшись об алчности американских врачей, я не отнесся с полным доверием к его словам. Кроме того, я побоялся новой мучительной процедуры с моей ногой, да и уверенности не было в благоприятных результатах этой операции. По советам окружавших меня лиц я решил еще обратиться к специалисту по изломам костей, профессору Калифорнийского университета, имевшему и частную практику. Профессор прислал ко мне на дом своего ассистента, который осмотрел меня и пришел к заключению, что кость может срастись без всяких операций. На другой день приехал сам профессор и полностью подтвердил мнение своего ассистента. На следующий же день он снял мерку с ноги, чтобы приготовить для нее специальный браслет, и, уезжая, сказал: «Будем надеяться, что теперь нога скоро срастется». И действительно, через месяц кости срослись, нога и до сих пор служит отлично, я не хромаю. Единственное последствие излома – нарушенная циркуляция крови.
В конце лечения я в силу создавшегося у меня представления о больших аппетитах американских врачей, ждал весьма солидного счета; но, к моему удивлению, мне подают счет всего только на 25 долларов.
– Позвольте, – говорю я профессору, – вы слишком мало желаете получить с меня за все ваши труды и хлопоты. Ведь только ваш ассистент побывал у меня пять раз.
Он просто ответил мне:
– Мы обязаны делать это.
Мне удалось все же уговорить его, засчитав визиты его ассистента, принять от меня 50 долларов. В чикагском же госпитале мне пришлось заплатить, за время моего лежания там, 400 долларов.
После несчастного случая со мной наша группа, состоявшая из пяти человек, распалась: сын с его женой сопровождали меня, а племянник с супругой поехали путешествовать по Европе.
<< Назад Вперёд>>
