От Цусимы к Февралю. Царизм и военная промышленность в начале XX века.

Советская историография российского империализма видела одну из своих центральных идеологических задач в опровержении тезиса о «полуколониальном» статусе России. Признавая Россию «мировым лидером в развитии науки, техники, культуры и пр.», «неудобно было ее рассматривать в качестве полуколонии», неспособной преследовать собственные империалистические цели. Отсюда поиски доказательств того, что царизм чуть ли не до 1914 г. мог выбирать, «балансировать», «лавировать» между двумя враждовавшими коалициями¹; в военной области подчеркивалась роль России как мощного и надежного партнера, а в августе 1914 и весной-летом 1916 г. — спасителя положения на западных фронтах. Приводились также данные о достигнутом Россией уровне экономического развития (5-е место в мире, сразу после Франции), об успехах в модернизации (страна среднеразвитого капитализма), могуществе российских монополий. Идеологическая тенденциозность историографии повлияла на отбор фактического материала. Ныне ту же тенденцию подкрепляет оживившаяся «патриотическая», «державная» конъюнктура, сдвиг в пропаганде («методологии») с «марксистско-ленинских», «классовых» критериев к «геополитическим».

В эту тенденцию не вписываются труды известного отечественного историка, выдающегося по профессионализму специалиста в данной области, автора наиболее весомых исследований о развитии вооруженных сил России в начале XX в. К.Ф. Шацилло (1924-1998). В его исследованиях показаны масштаб поражения, нанесенного России Японией, бедственное состояние военно-экономического потенциала империи перед первой мировой войной, глубина разрыва между великодержавными целями внешней и военной политики — и возможностями, которыми располагало правительство, а также степень зависимости России от союзников по Антанте. К.Ф. Шацилло уделил большое внимание вопросу о соотношении усилий, направленных властью на воссоздание морского флота и на подготовку сухопутных сил. Он доказывал, что предпочтение, отданное дорогостоящему флоту, было решением в перспективе нерациональным, продиктованным переоценкой собственных сил, имперскими пристрастиями. Вместе с тем Шацилло раскрыл условия, способствовавшие увлечению флотом. В их числе кажущаяся выгодность момента (всеобщее перевооружение флотов), незащищенность угрожаемых с моря стратегически важных пунктов и пр., что не всегда учитывается в литературе. Обратил он внимание и на нереальность тех затрат, которых требовало приведение в порядок также и сухопутных сил. Тем самым на очередь выдвигается вопрос о том, как изменится оценка решений по флоту, если отделить владевшие умами царских стратегов авантюрные фантазии, вроде овладения черноморскими проливами с согласия союзников (а скорее без их согласия) или постройки к 1930 г. боевых эскадр в трех океанах и т. п., — от горьких действительных обстоятельств, в которых находились вооруженные силы, приняв последнее за точку отсчета.

Вырабатывая в 1905-1907 гг. решения о восстановлении флота, правительственные органы подвергли критической оценке состояние судостроения. Во всем мире происходило перевооружение флотов судами нового типа — дредноутами. Для этого требовались заводы с увеличенными стапелями, мощные турбинные двигатели, орудия калибром, может быть, до 16 дюймов, броня повышенной прочности. Между тем существующим заводам оказалось не по силам не то что строить дредноуты — даже справиться с уже введенной в действие программой постройки судов прежних типов. К середине 1904 г. выяснилось, что, судя по ходу работ в Николаеве и Петербурге, не удастся заложить в 1905 г., как следовало бы по программе, три очередных броненосца. Три имевшихся больших эллинга были еще заняты постройкой судов, подлежавших спуску на воду в 1905 г. Четвертый эллинг, на Галерном островке в Петербурге, еще только сооружали.

В растерянности начальник отдела сооружений А.Р. Родионов 24 июля 1904 г. просил указаний министерства: с одной стороны, «нужно приводить в исполнение намеченную программу», иначе флот, несущий крупные потери, не скоро получит пополнение. С другой стороны, ему представлялось, что тип броненосцев, намеченный той же программой, устаревает и «нужно безотлагательно решить вопрос о том, следует ли начинать постройку больших броненосцев, согласно программе, или же вместо этих броненосцев строить суда меньших размеров, а следовательно, более дешевые».

Средний путь, связанный с видоизменением программы в расчете на «новые проекты боевых судов», которые разработает МТК с учетом опыта войны, не годился. «Если строители будут долго разрабатывать новые проекты», то «в ожидании этих проектов порта и заводы останутся без работы... рабочие будут голодать»².

Побудительный толчок к оценке состояния заводов и верфей дала 19 октября 1904 г. директива царя военному, морскому и финансовому ведомствам, связанная с только что случившимся кризисом в отношениях с Англией из-за так называемого гулльского инцидента. Тогда особенно ясно обрисовалась опасность перерастания войны против Японии в «большую», «общую» войну, давно беспокоившая министра иностранных дел В.Н. Ламздорфа. По его предложению Николай II, еще уверенный в победе над Японией, распорядился «обдумать и изыскать все средства к подъему общей боевой готовности России ко времени окончания войны», когда победившая сторона выдвинет свои условия и надо будет проявить готовность «поддержать наши требования вооруженною силой, хотя бы для этого оказалось нужным вступить в борьбу с Америкой и Англией». Не успели военное и морское ведомства составить сводки своих пожеланий, как вполне выявилась несостоятельность самих замыслов о «большой» войне и был дан отбой. 3 декабря 1904 г. царь утвердил доклад министра финансов В.Н. Коковцова, содержавший вывод: «Подсчеты ясно свидетельствуют, что при полном напряжении всех наших ресурсов и самом широком использовании кредита государства у нас тем не менее не достанет средств» для должной подготовки «на случай вооруженного столкновения с другими державами, кроме Японии». И без того приходилось предпринимать судорожные усилия, чтобы где-то занять денег на продолжение военных действий против Японии. Такой вывод раскрыл министру иностранных дел истинное положение вещей: «Это откровенное слово, — писал Ламздорф Коковцову о его пессимистическом докладе царю, — должно, так сказать, служить мерилом для наших будущих притязаний и грозным предостережением против опасных увлечений»³.

Тем временем, узнав, что Министерство финансов рассчитывает получить внешний заем в 500-700 млн руб., председатель Морского технического комитета генерал-адъютант Ф.В. Дубасов подал царю проект судостроительной программы, намечавшей экстренное сооружение (на английских заводах) в течение ближайших двух лет новой тихоокеанской эскадры стоимостью около 700 млн рублей⁴. Одновременно «безобразовская» придворная группировка, втянувшая страну в военную авантюру, выбивала 58 млн руб. на приобретение семи чилийских и аргентинских крейсеров, предназначая их для усиления эскадры З.П. Рожественского. Николай II дважды, 7 января и 3 марта 1905 г., отдавал распоряжения выкупить эти суда, но дело затянулось до Цусимы, после чего интерес к нему пропал⁵. 25 января 1905 г. Коковцов доложил царю свои возражения против дубасовского проекта. Его мнение и контрвозражения Дубасова⁶ по распоряжению Николая II обсуждались 22 марта 1905 г. на специально созванном совещании руководителей военных и экономических ведомств под председательством шефа морского ведомства генерал-адмирала вел. кн. Алексея Александровича.

Совещание проходило в обстановке, когда перспективы войны несколько прояснились — после сдачи Порт-Артура, гибели 1-й Тихоокеанской эскадры и поражения под Мукденом. Огромные потери на море заставили правительство еще в феврале 1905 г. признать, что последняя судостроительная программа, утвержденная год назад (12 января 1904 г.) на десятилетие 1903-1914 гг., «уже не отвечает своему назначению» и теперь предстоит составить новую. В тот момент, как видно из доклада Морского министерства от 14 февраля 1905 г., продолжавшаяся на основе той программы постройка судов все еще связывалась с задачей не только дать работу на 1905 год заводам, но и «успешно закончить войну с Японией»⁷. Однако уже тогда эскадра Рожественского, еще находившаяся на пути к Дальнему Востоку, считалась обреченной на гибель. Общую оценку состояния морских сил председатель совещания резюмировал так: «К тому моменту, когда государю императору угодно будет заключить мир, возможно, что мы нигде ничего не будем иметь: следовательно, необходимо обратить внимание на постройку будущего флота теперь же». Центральным вопросом, обсуждавшимся на совещании, и оказался обращенный к министру финансов вопрос о том, «на что мы могли бы рассчитывать для воссоздания флота».

По словам Коковцова, изменившаяся военная обстановка и особенно внутренний политический кризис повлияли на кредитоспособность правительства и «то, чему я верил в декабре и январе... совершенно невозможно, и внешний кредит нам теперь закрыт... Денег нет и их достать нельзя». В таких условиях, когда «страна бедна, обнищала, в ней смуты», говорил он, нельзя произвольно «задаваться целью создавать флот того или другого объема», а нужно сообразоваться с имеющимися денежными и техническими средствами, во всяком случае на заказ судов за границей в течение войны казна «решительно никаких средств не имеет»⁸. Отбивать натиск Дубасова Коковцову помогал государственный контролер П.Л. Лобко, возражавший против постройки судов за границей. «Нам нужен флот в том размере, в каком Россия может его построить постепенно, только на своих верфях, — сказал он. — Очевидно, флот [наш] будет меньше японского, но главная наша задача — восстановление потерянного флота, строя его на наших верфях и не определяя сейчас его размера, насколько это будет нам по средствам». Коковцов подтвердил, что у казны хватит средств, чтобы полностью загрузить работой судостроительные верфи на Балтийском море; явится и более широкая возможность — если только привлечь иностранных предпринимателей к развитию судостроения внутри России. Существующие верфи на Балтике «недостаточны»: если Балтийский завод «строит хорошо и быстро», то два других — или «медленно и плохо» (Новое адмиралтейство) или вовсе «никуда не годятся» (Невский завод, временно состоявший в ведении Министерства финансов). Коковцов высказался за «усиление русского судостроения привлечением иностранных предпринимателей к оборудованию у нас новых предприятий. Такие предложения были уже сделаны некоторыми фирмами»⁹. Этот путь имеет «невыгодные стороны», но все же при этом «часть стоимости судов остается внутри страны; кроме того — оборудование судостроительных заводов иностранными фирмами может способствовать распространению необходимых для будущего знаний и умения». Коковцов не уставал напоминать, что казенных средств для развертывания судостроения в нужном размере «может оказаться недостаточно», поэтому надлежит «оборудовать дополнительные верфи» пользуясь «помощью иностранных предпринимателей, знаний и капитала».

Окончательного решения о характере предстоявшего в ближайшие годы судостроения совещание не вынесло, но министр финансов и государственный контролер совместными усилиями свели затребованные Дубасовым на два года 700 млн руб. до ежегодных 70-75 млн на 7-8 лет, то есть до такого размера, как сказал Коковцов, «чтобы работа шла в полной силе на всех верфях»¹⁰. Тот же размер допустимых ассигнований (75 млн в год) был подтвержден и дополнительно проведенным совещанием под председательством вел. кн. Алексея Александровича 13 апреля 1905 г. Правда, на этот раз Коковцов говорил об отпуске таких сумм на протяжении не 7-8, а пяти лет: «В пять лет составляется сумма в 375 млн руб. — нив одном государстве мы не видим в такой срок столь значительного расхода на судостроение». (По его же данным, однако, Англия потратила «в течение пяти последних лет» средства, равноценные примерно 700 млн рублей).

Катастрофа, разразившаяся в мае при Цусиме, ясно и объективно осветила состояние вооруженных сил. Накануне, 13 апреля, состоялся выразительный диалог:

«[Председатель Департамента государственной экономии Государственного совета] Д.М. Сольский: В настоящее время на Балтийском море нет никаких судов? и миноносцев нет?

Управляющий Морским министерством [Ф.К. Авелан]: Есть, но остались лишь плохие и старые суда.

Председатель [вел. кн. Алексей Александрович]: Собственно, можно сказать, что ничего нет. Все, что построено на 90 млн, теперь в Тихом океане»¹¹.

На дне Тихого океана оказались теперь эти суда¹². «Огромные, колоссальные жертвы, понесенные русским народом для создания флота и армии, оказались напрасными, — резюмировал общественное мнение либеральный публицист сразу после известия о катастрофе. — То, что создано на эти средства, не отвечает своему назначению». Всем очевидна «полная неподготовленность русской армии и русского флота к исполнению тех задач, которые им ставились». Не годится «вся система», вопиет неотложность «коренной государственной реформы», нужен «немедленный созыв народных представителей, свободно и правильно выбранных»; «в их руках, а не в руках нового бюрократического учреждения» должна находиться государственная оборона¹³.

Цусимский разгром, новый факт отсутствия дееспособного флота повлек за собой переоценку стратегического положения. Как признавало Морское министерство, «за понесенными утратами, наш флот не может уже идти в сравнение с боевыми эскадрами тех держав, с которыми возможны конфликты», и это новое положение не только не могло быть быстро изменено, но, ввиду бедственного состояния финансов, нельзя было и немедленно приняться за воссоздание флота. «Вопрос о том, необходимо ли поддерживать флот, надо ли его создавать, мы решать не призваны, — с оттенком сожаления заявил 30 сентября 1906 г. министр финансов, — этот вопрос может ставить и решать только государь император»; «я имею по поводу этого свои взгляды, о которых не обязан высказываться сейчас»; «этот вопрос нам не ставится». Можно лишь сказать, что в истории России «Портсмутский договор представляет поворотную точку, — говорил Коковцов. — ...Уже нельзя говорить о прежних задачах для ее флота... Нельзя говорить о широком размахе и стремлении к Тихому океану. Судьбы, наступившие для России, заставляют нас сидеть смирно, вести политику всегда примирительную, осторожную». По мнению Коковцова, не только окончание войны с Японией диктовало «сдержанность» в военных расходах: самого развязывания той войны нельзя было допускать, это была ошибка. «Нам необходимо видоизменить наши взгляды на восточную политику вообще, — говорил он, — в которой была допущена та коренная ошибка, что мы не соразмерили бывших в нашем распоряжении средств с намеченной целью»¹⁴.

Оценив масштаб урона, высшие руководители экономической политики, Сольский и Коковцов, заявили, что «они переменили свое мнение относительно возобновления флота в Тихом океане и полагают необходимым строить только суда для Балтийского и Черного морей». 29 июня 1905 г. последовал царский рескрипт морскому министру, определявший как первоочередную задачу — обеспечить ослабленную потерями оборону морских берегов и лишь потом, в зависимости от средств, приступить к постепенному воссозданию боевых эскадр. В соответствии с такой оценкой задач председатель СГО вел. кн. Николай Николаевич известил Государственный совет, занятый рассмотрением бюджета на 1906 г., о том, что в смете Морского министерства на 1906 г. желательно сохранить лишь некоторую сумму, предназначенную на обеспечение минной и подводной обороны берегов¹⁵.

В Морском же министерстве продолжали составлять судостроительную программу применительно к объему средств, обещанному по итогам мартовского и апрельского совещаний 1905 г. (до 75 млн руб. в год). Принять как факт отказ от флота в Тихом океане, объявленный Сольским и Коковцовым, Морскому министерству было трудно, и 3 октября 1905 г., ссылаясь на необходимость при составлении программы иметь опору на правительственное решение, морской министр А.А. Бирилев попытался запроситьуказаний от председателя СГО. Вопрос ставился так: «Надлежит ли во всех морях иметь самостоятельные флоты», у каждого из которых «свои судостроительные верфи и адмиралтейства с заводами... или по-прежнему Балтийское море будет служить главным депо эскадр и отдельных судов, посылаемых в различные моря (т. е. прежде всего на Тихий океан. — В. ГТ.), и останется главной базой в смысле судостроения, ремонта и снабжения боевыми припасами и личным составом?.. Какие изменения последуют в указаниях Совета [государственной обороны], в смысле последовательности создания флота... в случае уменьшения ассигнования»¹⁶. Не дождавшись разъяснений от вел. кн. Николая Николаевича, Морское министерство составило программу, включавшую (помимо достройки уже заложенных судов) сооружение эскадренного броненосца, трех броненосных крейсеров, трех канонерских лодок, судов береговой обороны и миноносцев.

Эта программа вызвала скандал. При обсуждении проекта ведомственной сметы на 1906 г. в Департаменте государственной экономии Государственного совета 25 ноября 1905 г. Бирилеву было указано, что его смета никуда не годится: «Расходные * * * исчисления по одному из важнейших ведомств представляются Государственному совету в совершенно сыром виде, и на Государственный совет возлагается пересоставление сметы, т. е. работа, которая вовсе ему не приличествует».

Суть просчета заключалась в том, что, явно преувеличивая собственные возможности и ориентируясь на обещанные Коковцовым в марте ассигнования, Морское министерство не сумело оценить происшедшее изменение стратегического и экономического положения. Если в марте состояние казны еще позволяло наметить на ближайшие 5-7 лет расход по 75 млн руб., то после Цусимы, отмены выкупных платежей и революционных потрясений эта сумма не имела «более никакого обязательного для финансового ведомства значения»¹⁷, так что, по мнению Государственного совета, «приближаться» к ней «даже в первоначальных своих предположениях по смете» было со стороны Морского министерства «совершенно неправильно». Надлежало «с глубокой вдумчивостью» отнестись к определению новых задач и принять к руководству царский рескрипт, которым «поставлены гораздо более скромные», чем до Цусимы, цели, а потому — «коренным образом пересмотреть» судостроительную программу, сложившуюся «при совершенно иных условиях и заданиях». Ничего этого еще не сделано, а в результате Государственному совету остается лишь пойти по пути «огульного сокращения сметы». Применить «этот прием, столь необычный» в бюджетной практике, Государственный совет поручил бывшему управляющему Морским министерством адмиралу Н.М. Чихачеву.

Однако и для «огульного» сокращения существовали известные пределы. Прежде всего учитывалось, что в тот момент на военно-судостроительных предприятиях, главным образом в столице, было занято 25-30 тыс. рабочих, и увольнение значительного их числа не отвечало бы «целям умиротворения», тем более что «дело идет о заводах казенных или питаемых, по преимуществу, правительственными заказами, а следовательно, причиненная урезкою кредитов безработица была бы приписана непосредственно именно правительству». Требовалось сохранить также и частные заводы, приспособившиеся к военному судостроению и заручившиеся уже обещаниями морских заказов. «Потрясение» подобных заводов противоречило бы «финансовым видам, в которые, несомненно, входит поддержание таких специальных промышленных заведений, как судостроительные и механические заводы»¹⁸.

8 декабря Государственный совет утвердил произведенное Чихачевым, финансовым и контрольным ведомствами сокращение морской сметы 1906 г. со 145 до 104 млн руб.; 32 из вычеркнутых 41 млн руб. приходилось на новое судостроение. Соответственно уменьшались и расходы на артиллерийское и минное вооружение судов. Но 29 декабря 1905 г., обсудив состояние государственной казны, Комитет финансов и Департамент государственной экономии пришли к совместному заключению, что «окончание военных действий предоставляет полную возможность допустить сдержанность» в военных расходах и «подвергнуть соответственному пересмотру» военные и морские сметы. Для этого при обоих министерствах создавались особые комиссии с участием представителей финансового и контрольного ведомств¹⁹.

Заводы морского ведомства (как, впрочем, и рассчитывавшие на военные заказы частные предприятия) после кризиса и войны переживали тяжелые времена. Достраивались ранее заложенные суда, но эта работа скоро подошла к концу. Если бы не поступили новые заказы, то вскоре заводы морского ведомства должны были бы закрыться. «Речь идет о пропитании стотысячного населения (рабочие с семьями. — В. П.), — указывал Бирилев, — ...необходимо удержать на заводах опытных мастеров до времени, когда начнется более деятельное судостроение»²⁰.

По данным министерства²¹, в середине 1906 г. на его заводах было занято 42 тыс. рабочих, но к 1907 г. «их останется только 30 тыс., а затем будет и еще меньше». Начальник Ижорского завода сообщил: «Постепенным сокращением мы довели число рабочих с 4200 до 2800 без сильных потрясений в деятельности завода²²... Но и 2800 человек я не в силах был удержать до конца года при условии полной работы; пришлось сначала в металлургических работать на две очереди понедельно; но и этого сокращения оказалось недостаточно, и во всех мастерских пришлось сократить два рабочих дня в неделю. Следовало бы уволить просто часть рабочих, но я уступил их слезной просьбе»; они уже голодают, их раздражение растет. «При условии нового заказа мог бы занять полной работой от 2800 до 3000 человек». Балтийский завод, доложил его начальник, при тех же условиях даст работу 5000 человек. На Обуховском заводе до закрытия его 8 декабря 1905 г. было 5300 рабочих. «С открытием завода после забастовки, — докладывал начальник завода, — принято сначала лишь 3500 человек, а затем число их увеличено до 4600. Таким образом, непринятых оказалось 700-800 человек, из которых 500 разъехались, а 300 остаются около завода. В будущем году придется постепенно еще уменьшать число рабочих — с февраля в металлургических, а с марта — ив механических, оставив всего лишь около 3500 человек. Но тем не менее в июле или в августе при условии отсутствия новых заказов завод придется совсем закрыть».

Морское министерство считало себя обязанным «обеспечить, по возможности, все работающие для морского ведомства судостроительные и другие заводы заказами в таком размере, чтобы они не были вынуждаемы прибегать, помимо своей воли, к роспуску рабочих. Я надеялся тогда, — объяснял 17 октября 1906 г. Совету министров Бирилев, — что ко времени окончания в половине 1906 г. данных заводам крупных нарядов... новая судостроительная программа будет уже разработана и окажется возможным развить работы по новому судостроению... если не в усиленном, то хотя бы в нормальном размере».

Составление программы осложнялось неясностью выдвигаемых перед флотом задач. Имея в своем распоряжении 4 млн руб., ассигнованных на судостроение по смете 1906 г., Морское министерство долго не могло «решить, что же нам строить на эти 4 млн, что нам нужнее всего... Но надо строить, — говорил Бирилев на совещании 16 апреля 1906 г., — иначе лишимся и миллионов, да и работы в адмиралтействах остановятся... Если мы ничего не заложим теперь, то обездолим заводы²³ и не получим уже этих денег». Загрузить заводы работой, держась в пределах, очерченных в 1905 г. рескриптом об обороне берегов, оказалось невозможным. «Следуя буквально указаниям высочайшего рескрипта, — докладывал Бирилев СГО 24 октября 1906 г., — ...можно бы было начать строить эскадренные броненосцы лишь впоследствии, но этому препятствует обстоятельство огромной государственной важности, а именно — состояние... судостроительных, бронепрокатных и артиллерийских заводов». 4 сентября морское ведомство провело совещание, которое пришло к заключению, что невозможно строить только минные суда и подводные лодки: «Этим путем нельзя удовлетворить даже самые скромные требования заводов, в особенности металлургических». Грозила остановка бронепрокатных мастерских: бронирование «Павла I» и «Андрея Первозванного» (линкоры доцусимской постройки) «уже закончено, и с 15 ноября придется начать роспуск рабочих; если же работать тонкую броню, то искусство изготовления толстой, требующей большой опытности, утратится». Чтобы занять все заводы Петербургского района, следовало заложить поскорее два эскадренных броненосца, передав часть заказов (на вспомогательные суда) Невскому заводу²⁴.

Возникло и новое затруднение, заключавшееся в состоянии отечественной инженерной мысли. Упрекая морское ведомство в «пессимистическом взгляде на русское судостроение», заводчики, однако, признавали, что «за отсутствием опыта и надлежащих технических сил русские заводы не могут дать проектов и детальных чертежей судов», что «русские заводы не успели ни развить у себя основательно оборудованных техническим персоналом контор, ни скопить таких богатых архивов чертежей, какими справедливо гордятся некоторые иностранные верфи»²⁵. Таким образом, в случае решения начать с крупнейших броненосцев негде было взять чертежи и исполнителей. Посовещавшись 16 апреля 1906 г., руководители судостроения выяснили, что «в настоящее время... чертежей для постройки теперь же броненосцев, а равно и для крейсеров не существует». Потратить 4 млн надо так, чтобы «заложить то, что войдет в программу», когда она будет разработана, сказал адмирал И.М. Диков. «Но этого нельзя ведь, потому что еще ничего не разработано, нет и чертежей», — сомневался вел. кн. Александр Михайлович, главноуправляющий торговым мореплаванием и портами. «В этом и вопрос, — поддержал его морской министр. — Стоит ли нам заниматься своими чертежами, когда мы видим, что на практике за прошлое время все, что нами улучшалось затем, по этим чертежам, или тонуло, или перевертывалось, или было неудобоуправляемо... Не проще ли нам купить чертежи, на рынке, ведь такие найдутся». Вел. кн. Александр Михайлович: «Для быстрой закладки иначе и поступить нельзя». — «Так стоит ли нам самим вырабатывать чертежи?» — бил в ту же точку Бирилев. «Может ли быть какой-либо вопрос, ведь мы сами не сможем создать чертежи в короткий срок», — заверил его И.Ф. Бострем, бывший морской агент в Англии, капитан крейсера «Богатырь». Морской министр, однако, с досадой заметил: «Наши корабельные инженеры станут доказывать, что они могут создать чертежи, и даже очень хорошие»²⁶.

16 апреля и 2 мая 1906 г. продолжительную дискуссию на совещании по судостроительной программе вызвал вопрос об использовании на новых судах турбинных двигателей. Представители Морского технического комитета упорно держались за поршневые двигатели, призывая подождать с турбинными до результатов испытания англичанами своего «Дредноута», а то и вообще до неопределенного времени, когда появятся турбины более совершенных систем. Вообще «вопрос весьма темен. Иностранцы держат дело в полном секрете»²⁷.

Осторожность имела и другое объяснение. При переговорах в 1905 г. с Виккерсом о заказе на постройку «Рюрика» фирма предложила поставить на нем турбинные двигатели (как это делалось уже в Англии, где к тому времени было заложено четыре броненосца с турбинами). Полгода в Морском министерстве изучали это предложение, обещавшее увеличение скорости до 25 узлов, и в конце концов отклонили. Предпочтение было отдано старым, испытанным цилиндровым машинам. Морской министр пояснил, что такая «чудовищная скорость» не нужна, потому что тогда «наши командиры» не сумеют управиться с кораблем и «пользоваться поэтому такой скоростью не будут, а если и пойдут, то не избегнут аварий». Узнав о таком решении, Брут (военно-морской эксперт «Нового времени») изменил свое мнение о добросовестности английской фирмы, которая не навязывала русскому флоту, как он раньше полагал, устаревший проект. Ознакомившись позднее с документами, Брут убедился, что это не так: «В ошибках виноваты мы сами»²⁸.

Еще большие сомнения вызывала перспектива изготовления турбин в России. Морской министр был уверен, что «построить их в России не сумеют, и надо будет заказывать их за границей, а этого не разрешат... У нас в России три завода, в том числе и Франко-Русский, купили у Парсонса [Parsons Marine Steam Turbine C°] право постройки турбин. Но могут ли быть хороши их первые машины?». При окончательном голосовании 2 мая воздержавшимся оказался заведующий Опытовым бассейном проф. А.Н. Крылов, для которого был, по его словам, неясен вопрос: где будут построены турбины, кем спроектированы. «Мы не имеем никакой возможности проектировать, не имея никаких обоснованных данных для этого, — заявил он. — Мы не можем даже составить чертежей... Так спрашивается, как же начать постройку, не имея никаких сведений?» А при заказе чертежей за границей «кто будет гарантировать скорость, если машина будет конструирована одним заводом, а корпус совершенно отдельно?» «Главное, каждое дело надо знать, — резюмировал Бирилев, — а мы не знаем. Придется сказать — делали дело, которое не знали. Лучше дорого заплатить, да взять человека, который бы знал дело». И совещание перешло к обсуждению цены чертежей «в случае покупки их за границею».

На итоговом совещании 30 сентября 1906 г., проведенном Морским министерством с участием Коковцова и государственного контролера П.Х. Шванебаха, Бирилев снова признал, что с механизмами судов «чуть ли не еще больше затруднений, чем с вопросом финансовым... Нам надо еще учиться, как их строить, нам придется доставать за границей мастеров или по крайней мере чертежи... Для того, чтобы нам построить турбинные двигатели, прежде всего придется заключить контракт с Парсонсом о том, чтобы он открыл мастерские для постройки турбин на Балтийском заводе и, кроме того, дал бы своих учителей»²⁹. «Мы долго будем еще принуждены обращаться за образцами за границу, — проводил ту же мысль на заседании СГО 26 октября 1906 г. вице-адмирал Н.Н. Ломен («состоящий при особе» царя). — Только косное самохвальство может себя уверить в своей непогрешимости, независимости от техники и изобретательности европейцев и американцев. Япония подала нам пример тем, что брала немедленно все, что было лучшего на рынках и из опытов иностранцев, и тем отчасти победила нас». (Заметно изменение его позиции: до войны Ломен упрекал русских корабельных инженеров за то, что они всегда только копируют иностранные образцы со всеми их недостатками³⁰). «Самостоятельная разработка чертежей подобного судна нашими техниками потребовала бы многих месяцев, причем, судя по бывшим примерам, мы все-таки не были бы гарантированы от неудачи», — говорилось в докладе Бирилева Совету министров от 17 октября; «излишнее доверие к собственным силам и старание опередить иностранную технику в выборе типа при помощи одних своих средств могут привести к роковым ошибкам», следует «остерегаться потери времени и систематического отрицания опыта, достигнутого в иностранном судостроении. Наше теперешнее положение довольно сходно с тем, в котором мы оказались после Крымской войны, и было бы крайне желательно не повторять ошибок, допущенных тогда». Поэтому надо «войти в соглашение с английской фирмой “Виккерс, Максим и Ко” для получения от нее уже готовых данных для проектирования броненосцев с турбинными двигателями и безотлагательно начать постройку этих судов».

При поддержке Дикова Бирилев старался закрепиться на прежнем рубеже (обеспечить заказами заводы) и сохранить за ведомством остатки предназначавшихся на судостроение кредитов, но встретил сильное противодействие в СГО. Возражали Военное министерство, великие князья, да и большинство представителей флота. «Для воссоздания флота не столько важно сохранение в теперешних размерах существующих заводов, — говорил Ломен, — сколько вообще развитие в стране промышленности, техники». Если не строить двух броненосцев, то это еще не погибель железоделательной промышленности. «Недавнее прошлое, — сослался Ломен на кризис рубежа XIX XX вв., — показало ошибочность расчета — основывать и строить фабрики, принимая в соображение лишь одни заказы казны». Поучительно выглядел в его глазах опыт Германии: если есть «развитая промышленность, рассчитанная на общий рынок, как свой, так и иностранный, а не на заказы какого-нибудь специального ведомства», то «построить могущественный флот ничего не стоит». Верные, но отвлеченные соображения моряка подкрепили и поставили на почву соперничающих ведомственных интересов военный министр А.Ф. Редигер, великие князья (генерал-инспекторы сухопутных сил, председатель СГО) и закаленный в подобных спорах Коковцов. Но в решающий момент Коковцов пришел на помощь морскому министру, изложив свое понимание значимости различных аспектов судостроения.

Роспуск 30 тыс. рабочих, чего не хотел допустить морской министр, в глазах Коковцова (заседание 30 сентября) не имел существенного значения в условиях разгула стачечной стихии. «Мы видим в настоящее время без работы значительно большее количество людей, и без всякой вины со стороны правительства... а только потому, что в рабочем люде поддерживается брожение постоянной агитацией злонамеренных элементов». Куда важнее сдержать расходы казны: «Сохранению [платежного] баланса следует подчинить все, кроме достоинства государства». Так что он возражал бы, «если бы дело шло о поддержании мануфактурной промышленности, о нефтяных вышках. Но, к сожалению, я не могу так же спокойно судить о наших судостроительных заводах. Разорить их легко... Вопрос же о создании флота столь важен, что приходится ответить определенно: судостроительных заводов разрушать нельзя».

Подводя итог обсуждению программы судостроения на совещании 30 сентября 1906 г., Бирилев благодарил Коковцова и Шванебаха за их «принципиальное согласие... на постройку двух предположенных броненосцев, без чего я не имел бы возможности войти в Совет министров» с представлением об отпуске денег. Торжествовать и адресоваться в Совет министров все же оказалось преждевременно. 10 ноября 1906 г. свое решение принял СГО, где Морскому министерству не удалось отстоять предложение начать постройку броненосцев немедленно, хотя оно не встретило и совершенного отказа — СГО, «не предрешая ныне» вопроса о броненосцах, поручил обоим военным ведомствам прежде согласовать свои планы³¹. Ведь одновременно с морскими запросами готовилось предъявить свое требование и сухопутное ведомство — не на 42 млн и не на 425, как указывает Д. Стивенсон³², а на два миллиарда рублей единовременно. По поводу этой суммы Коковцов сказал помощнику военного министра А.А. Поливанову, что «можно было заявить и 20 миллиардов, но что, конечно, таких расходов на армию государство сделать не может»³³.

Финансовое истощение свело задачи, возлагавшиеся правительством на судостроительную (как и военную в целом) промышленность, к крайнему минимуму, и такое положение в основном сохранялось не один год; с этим вынужден был считаться и Николай II. 29 декабря 1906 г. он утвердил решение о согласовании ведомственных планов, принятое СГО 10 ноября.

С точки зрения МГШ, появление нового оружия, дредноутов, создало для России исключительную возможность покончить со своим отставанием от ведущих морских держав. «Именно данный момент является в высшей степени благоприятным для воссоздания флота, потому что это момент, когда ставится крест на все старое и создается совершенно новое; если флот упустит этот момент, это будет ошибкой непоправимой». Отсутствие готовности высшего государственного руководства немедленно приняться за воссоздание флота на новых началах, то есть немедленно заложить сразу четыре дредноута, не уступающих по силе германским, ввергло МГШ в отчаяние. В войне с Японией, докладывал он СГО в ноябре 1906 г., «мы потеряли именно то, что не пригодно для современного боя... потеряли то, что уже более не нужно», теперь все решают дредноуты. Дальнейшие колебания в выборе типа судов гибельны: «Мы до сих пор никогда не пытались захватить в свои руки инициативу в прогрессе техники военного дела... всегда шли в хвосте Западной Европы, мы всегда только перенимали уже готовое и испытанное, но мы не творили, не созидали сами. Но и перенимаем-то уже готовое мы всегда с большой осторожностью и потому с большим опозданием, и в деле военной техники мы всегда отстаем, мы всегда позади наших противников и жестоко за это платимся... Мы получили самый богатый опыт в последней войне, но... не сумели его обработать и сделать из него все выводы; не у нас, а за границей разработан тип современного линейного корабля на основании опыта минувшей войны, и нам остается только одно — признать этот тип... и принять его. Если мы не можем сами творить, если мы не можем стать во главе прогресса военной техники даже при самых благоприятных к тому условиях, надо по крайней мере своевременно принимать то, что уже разработано в других странах»³⁴.

Отношение Николая II к планам судостроения вскоре изменилось, и он дал новое толкование своего рескрипта об обороне берегов. На поданном ему Бирилевым 2 ноября 1906 г. докладе о разногласиях в СГО он написал: «В рескрипте на имя морского министра от 29 июня [1905 г.] я имел в виду, чтобы были созданы силы, которые сделали бы оборону прибрежий сильной и действительной, но не указывал мер, как достигнуть этого, в особенности в вопросе о постройке броненосцев береговой обороны». В апреле-июне 1907 г. царь уже определенно настаивал, не ожидая окончания согласований, на строительстве линейного флота на Балтике. Морское министерство представило ему четыре варианта судостроительной программы, максимальный из которых мог потребовать расхода в несколько миллиардов рублей (свыше двух годовых бюджетов государства). Но и наименьший вариант, с расходами в 870 млн рублей, оказался непосильным для казны, и когда морское ведомство добилось исполнения хотя бы части своих желаний, то все свелось к 126,7 млн руб. в течение 4-5 лет. После этого лишь в феврале 1909 г. морское ведомство занялось разработкой несколько более обширной программы, которую по финансовым мотивам пришлось и на этот раз сократить; однако в дальнейшем даже постройку уже заложенных дредноутов приходилось искусственно тормозить из-за нехватки денег³⁵.

Принятое Николаем II волевое решение связывается в литературе с его желанием, не считаясь с мнением СГО и руководителей Военного министерства, обзавестись линейным флотом, чтобы не упустить «редкую возможность», связанную с перевооружением морских сил европейских держав дредноутами, и усилить голос России в «европейском концерте» держав.

Весомость в его глазах подобной мотивировки не вызывает сомнений, однако такое соображение выдвигалось и раньше, — например, как раз на том заседании СГО 26 октября 1906 г., где обсуждалась претензия Морского министерства на 42 млн. Вопрос о предназначении флота вызвал тогда в СГО острый спор, и сущность высказанных сторонами доводов изложена в журнале, представленном царю на утверждение. Морской министр обосновывал строительство двух дредноутов (помимо необходимости поддержать заводы) тем, что «Россия, как великая держава, без флота существовать не может... В международной политике морские силы государства определяются исключительно активной силой ее флота», т. е. количеством полноценных эскадр. Но тогда же Коковцов возразил, что «Франция рассчитывает на наши сухопутные силы, а не на наш флот; заманчивость союза с нами для Англии и Германии также этими двумя судами не увеличится». Министр иностранных дел А.П. Извольский, высказавшись повторно, согласился с Коковцовым: «Франция весьма интересуется состоянием наших сухопутных сил, тогда как состояние нашего флота ее интересует очень мало. В отношении флота для Франции представляет интерес Англия, а не мы»³⁶. Таким образом, принимая 24 декабря 1906 г. сторону большинства СГО, Николай II уже должен был иметь в виду изложенные в журнале соображения; вместе с этим журналом в этот же день царю Палицын и Брусилов представили доклад двух Генеральных штабов, в котором говорилось, что Балтийскому флоту устанавливается в случае войны роль «оборонительная» (хотя бы и при наличии в его составе «линейных боевых единиц»); она будет отвечать «свойствам морей и берегов», и Балтийский флот «должен ограничиваться» этой «высочайше указанной ему ролью»³⁷.

Вопрос, что же привело к пересмотру императором решения СГО и подталкивало к уступкам Коковцова, несколько разъясняется в свете эпизода, происшедшего с одним из участников дискуссии. Начальник Генерального штаба Ф.Ф. Палицын, считая, что в системе обороны флот «должен являться дополнением сухопутных сил», 26 октября в СГО выступал против создания Балтийского флота для «активной деятельности» (о таком флоте «средства не позволяют думать ныне»). Но французскому Генеральному штабу полгода потребовалось, чтобы вытянуть из Палицына указание «примерного срока», когда русская армия окажется в состоянии выполнить обязательства протокола 1901 г. о наступлении на Берлин в случае нападения Германии на Францию. И в конце июня 1907 г. Палицын вынужден был ответить, что русская армия еще могла бы действовать против Австрии, но «вспомогательное наступление в Восточной Пруссии» Россия предпринять не в состоянии потому, что эта операция «ничего не даст без поддержки Балтийского флота, которого в данный момент более не существует». С точки зрения царского Генерального штаба, при сложившихся условиях излишне было даже обсуждать вопрос о немедленном переходе русских войск в наступление против Германии в случае войны³⁸. Как признал еще до Цусимы (на совещании 13 апреля 1905 г.) вел. кн. Алексей Александрович, «в случае столкновения с Германией — наши воды свободны и, следовательно, армия беспомощна, пока на Балтийском море нет достаточно сильного флота»³⁹.

Ссылка русского Генерального штаба на необходимость взаимодействия войск с флотом обнажает расхождение союзников в понимании смысла операции в Восточной Пруссии. С точки зрения Палицына, операция оправданна, если решается ее задача — разгром немцев на берлинском направлении. С точки зрения французского Генерального штаба, важен не исход борьбы в Восточной Пруссии, а быстрейшее ее начало; смысл наступления — в ослаблении немецких сил, которые будут действовать против французов в первые дни войны, и неважно, будет ли у русских войск взаимодействие с флотом. Если же русский Генеральный штаб стоит на своем, то судьба Парижа увязывается с состоянием Балтийского флота. И тогда ошибочно думать, что, как полагает Д. Стивенсон, «отвлечение ресурсов на флот» «противоречило требованиям военной подготовки на европейском театре»⁴⁰. Отсюда также следовало, что французам не только на море, но и на суше малополезным окажется их союзник, набравший у них долгов, но не имеющий возможности на 15-й день мобилизации предпринять через Восточную Пруссию натиск на Берлин. Тем самым отказ от решения разорительных для казны морских задач мог отозваться, как ни парадоксально, уже не только военными, но и финансовыми осложнениями. Ведь этим ставилась под сомнение «наступательная ценность» восточного союзника, имевшего, конечно, право на собственные стратегические интересы, но кредитуемого под обязательство действовать прежде всего в поддержку французов. Неудивительно, что в июне 1914 г. президент Р. Пуанкаре «высказывал неудовольствие по поводу медленного, по его мнению, хода постройки» боевых судов и еще с августа 1912г. оказывал давление на русских и англичан, тщетно добиваясь, чтобы они наметили план совместных действий на Балтике⁴¹.

Сложность выбора, перед которым оказалось правительство, заключалась в том, что для желательного военного успеха требовались затраты и на армию (более двух миллиардов) и на флот (еще более дорогостоящий). Ни этих миллиардов, ни времени, чтобы использовать их по назначению, не было. И техническая неподготовленность, и недостаточность средств для развертывания производства вооружения, отвечавшего масштабу стратегических задач, были признаны всеми высшими органами, ведавшими военной экономикой: не только Военным и Морским министерствами, но и Министерством финансов, Советом министров. Государственным советом.

Думским деятелям, правда, удалось создать впечатление, что тот или иной объем финансирования зависел от решения Думы, а не от состояния казны: «После переворота 1907 г., — пишет Стивенсон, — Дума ассигновывала практически все, чего требовала армия». Свой первоначальный отказ (1908 г.) финансировать судостроение Дума постаралась изобразить как проявление воли к контролю за властью со стороны общества (при улучшении порядков в морском ведомстве будто бы могли бы дать денег, но раз реформы не идут, денег не даем). Председатель думской Комиссии по государственной обороне А.И. Гучков впоследствии так и утверждал. что в расходах на вооруженные силы «мы никогда ничего не урезывали, шли очень широко», «все шло благополучно... Мы [комиссия] указывали на необходимость увеличения кредитов по тем или другим статьям». Помогавший ему генерал В.И. Гурко также свидетельствовал, что эта комиссия добивалась укрепления вооруженных сил «не считаясь с расходами»⁴².

Но считаться с расходами все же приходилось: «Если подвести итоги всем тем нуждам, какие признаны [сухопутным ведомством], то мы приходим к совершенно колоссальной цифре в 2133 млн руб. единовременных затрат... — заявил в мае 1908 г. председатель Комиссии по государственной обороне, — а ежегодных затрат на то, чтобы поставить содержание нашей армии на должную высоту, потребуется до 144 млн руб. Ясно, что если посмотреть этим нуждам прямо в глаза, то мы должны признать, что такого рода затраты... для нас недоступны»⁴³. На следующий год Гучков опять затронул этот вопрос, призывая военное начальство «несколько свернуть со старого проторенного пути и искать новых выходов», «подумать, не следует ли... путем основательного пересмотра военного бюджета найти в пределах тех средств, которыми располагает уже ведомство, суммы на введение необходимых улучшений. Средства эти, несомненно, найдутся». Иначе ведь удастся покрыть «далеко не все нужды... некоторые потребности остаются совершенно не удовлетворенными». Это не мешало Гучкову тут же заявить о «постоянной нашей готовности итти навстречу желаниям Военного министерства, вотировать все те кредиты, какие испрашиваются у нас... Этой готовности до сих пор не было пределов. (Голос слева: Верно.) Военное министерство не может указать, чтобы мы в каком-либо случае отказали ему в кредите, сколько-нибудь обоснованном и действительно усиливающем нашу оборону». И Гучков допытывался: «Поняло ли ведомство все трагическое значение необходимости поставить дело государственной обороны на надлежащую высоту?., в ожидании великих международных коллизий?., использован ли, наконец, тот энтузиазм, который мы принесли сюда, та готовность итти на всякие жертвы?»⁴⁴.

Исчисленных военным ведомством двух миллиардов оно и в самом деле не смогло получить вплоть до начала мировой войны, когда счет деньгам начался иной. Ряд историков считает принятое решение строить броненосцы на Балтике порочным, видит в нем чуть ли не каприз недалекого умом царя. На пути планов восстановления боеспособности армии встала «личная приверженность царя перевооружению морских сил» (П. Гэтрел, Н. Стоун); когда же грянула война, то армия терпела урон из-за нехватки вооружения и боеприпасов, но не ощущалось нехватки морских гигантов, которые ржавели недостроенными всю мировую войну. «Не могло вызывать сомнений, что военные силы российской сухопутной державы определялись не численностью линейных кораблей, а состоянием армии» (Д. Гайер, Д. Стивенсон и др.)⁴⁵ Такая точка зрения восходит к межведомственной тяжбе из-за распределения кредитов на военные цели в 1906-1910 гг. Тогда начальник Генерального штаба А.З. Мышлаевский протестовал против чрезмерных, по его мнению, трат на флот и напоминал: «История России учит нас тому, что флот играет вспомогательную роль по отношению к сухопутной армии». Бывший военный министр А.Н. Куропаткин также доказывал, что если отпустить на флот «суммы, не соответствующие важности для обороны государства морской силы», то пострадает сухопутная армия, «составляющая главную силу России»⁴⁶.

Подобные общие соображения, однако, противоречили конкретным обстоятельствам: помимо влияния обязательств перед Францией о наступлении на Берлин, приходилось учитывать и не менее весомое условие: столица «сухопутной державы» и такие важнейшие военно-промышленные центры, как Ревель, Рига, располагались на морском берегу, и захват их противником можно было предотвратить лишь имея на Балтике эскадру, способную противостоять германским силам. Пока же такой эскадры не имелось, десант (если бы он входил в планы немецкого командования) мог быть задержан лишь на несколько дней, и никаких «сомнений» (Стивенсон) в этом отношении морское командование не испытывало.

Вплоть до 1914 г. при планировании развертывания Балтийского флота приходилось постоянно учитывать, что «современные наши морские силы не могут оспаривать у неприятеля обладание (господство. — В. П.) в открытой части Балтийского моря», «во внешней части Финского залива». Согласно предположениям Генерального штаба «о вероятных планах Тройственного союза против России по данным на 1 марта 1914 г.», при наступлении немцев севернее Полесья начнутся также и «самые энергичные действия германо-шведского флота против нашего Балтийского флота с целью обеспечения успеха десантной операции». По «Плану операций морских сил Балтийского моря на случай европейской войны», утвержденному царем в 1912 г. и приведенному в действие с началом войны, считалось, что, собранный в кулак, Балтийский флот, опираясь на оборудованные в Финском заливе минно-артиллерийские позиции, сможет «на некоторое время задержать движение неприятеля вглубь залива», но в случае движения всего германского флота эта задержка «будет непродолжительна»⁴⁷.

Таким образом, в случае войны с Германией отсутствие полноценного флота с ядром в виде дредноутов не давало возможности защитить балтийские берега от десанта — не говоря уже о собственной десантной операции в тыл немцам⁴⁸. Решение о постройке дредноутов принималось, конечно, не без расчета использовать их в будущем при преследовании далеко идущих «исторических», «созидательных» целей; практический же, насущный вопрос заключался в необходимости получить таким путем хотя бы минимальную возможность прикрыть свои берега на Балтике от десанта, столицу — от обстрела с Финского залива. То же соотношение далеких замыслов и кричащей неотложной нужды сложилось на черноморском театре, где речь фактически шла не об обеспечении фантастических планов захвата проливов («с хинтерландом»), овладения Константинополем, островами в Эгейском море, а о недопущении нападений немецко-турецкого флота на черноморские города и базы, что и было достигнуто, в общем и целом, во время первой мировой войны. На Балтике «германский флот имеет такое огромное численное превосходство над нашим, что никакая борьба за обладание морем немыслима, — писал Бирилев в записке от 3 ноября 1906 г. — ...Единственная для нас возможность действительно защитить наши берега — это иметь средства вступить в борьбу с германским активным флотом в открытом море... Для этого же надо приступить к воссозданию боевых эскадр и положить этому начало теперь же»⁴⁹. Смысл записки Бирилева сводился к тому, что не следует стремиться к созданию на Балтике специально оборонительного флота, так как помешать высадке немецкого десанта, поддерживаемого современной эскадрой, он не сможет, а значит, нет и выбора: тратить ли деньги на хотя бы два могучих дредноута, создавая ядро будущей эскадры, или на 8 никчемных малых броненосцев.

Председатель СГО, требуя от морского ведомства выработать совместный с Военным министерством план действий по восстановлению боеспособности вооруженных сил, лишь с трудом добивался своего, но практический результат все же был. 15 декабря 1906 г. Палицын уже вынужден был признать, что вероятные противники на Балтике (Германия, Швеция, Англия) могут послать к русским берегам сильную эскадру и значительный десант, и потому сухопутной армии, прикрывавшей побережье, «весьма важно базировать свои соображения на некоторой обеспеченности берегов от десантов»; создаваемые морские силы смогут либо не допустить («помешать»), либо хотя бы замедлить высадку противника. Десанта следовало ожидать у Либавы, а может быть, у Риги; шведский десант в Финском заливе в районе Або-Ганге-Порккала-Удд сразу создавал бы угрозу захвата Петербурга. Общий смысл такой оценки соотношения сил на Балтике подтвердили «большие сухопутно-морские маневры»⁵⁰ и совещание обоих генеральных штабов в апреле 1908 г., и это при том что английский флот на этот раз исключался из расчета в качестве противника (шведский же учитывался вплоть до 1917 г.). Единое мнение участников совещания сводилось к тому, что сдержать германцев не удастся. «Вся боевая работа Балтийского флота» сведется лишь к «незначительной задержке наступления противника». Представители же Морского министерства полагали, что «в современном своем виде Балтийский флот совершенно не в состоянии выполнить и этой более чем скромной задачи»⁵¹.

Изменение взгляда сухопутного Генерального штаба на роль Балтийского флота закрепило совещание 15 августа 1909 г., посвященное обсуждению программы развития морских сил на предстоящее десятилетие; в нем участвовали военный и морской министры, начальники обоих генеральных штабов (Мышлаевский, А.А. Эбергард); председательствовал вел. кн. Сергей Михайлович — генерал-инспектор артиллерии.

Морское министерство поставило целью создать такой флот (эскадра, включающая восемь линкоров), «который дал бы нам возможность достигнуть господства на Балтийском море и угрожать берегам Германии». Моряки объяснили участникам совещания, что «мнение о возможности оборонять берега хотя бы временно при помощи минного и подводного флота несостоятельно», так как сильная артиллерия немецких дредноутов «заставит упомянутые мелкие суда укрыться и не даст им возможности проявить какую-либо деятельность», борьба возможна только для «правильно сложенной эскадры» по типу «принятой во всех странах», а до того сухопутная армия останется, как это ни прискорбно, в «затруднительном положении», «не обеспеченной содействием флота на флангах». Совещание признало, что «с военно-сухопутной точки зрения содействие морской силы... является крайне ценным и необходимым» ввиду опасности немецкого десанта на курляндском или даже финляндском побережье. Далее, В.А. Сухомлинов (новый военный министр) и Мышлаевский согласились, что «в ближайшие годы, пока наш линейный флот не будет настолько силен, чтобы принять бой с неприятельской эскадрой в южной части Балтийского моря», «государство должно рассчитывать в отношении обороны южного побережья Балтийского моря, Або-Аландского района и побережья Ботнического залива лишь на сухопутные силы». В целом военный министр и начальник сухопутного Генерального штаба признали за программой «соответственность поставленной цели» и не возражали «против состава предположенного флота». Согласованное мнение всего военного руководства и было одобрено царем 18 августа⁵². Такой исход дела не позволяет трактовать августовское междуведомственное совещание как «лишь еще один форум для борьбы» между руководителями армии и флота⁵³.

Развитие событий в августе 1914 г. оправдало расчет Палицына относительно роли флота в поддержке наступления на Берлин; печальный для русской армии исход импровизированной операции в Восточной Пруссии известен; иногда упускается лишь из виду, что как раз и был испытан на практике тот вариант, который заранее считался проигрышным: флот никакого участия в Восточно-Прусской операции не принимал и не мог принимать; ему по необходимости было поставлено исключительной задачей — которую он и выполнил — удерживать «центральную позицию» в Финском заливе (Порккала-Удд-Ревель). Мысль о собственной десантной операции в Померании привлекала внимание, но средств для ее исполнения не имелось.

Возобновление военного судостроения требовало переоборудования, приспособления казенных заводов к постройке дредноутов. Добившись, в обход Думы, крупного кредита на судостроение уже в июне 1908 г., Морское министерство лишь со второй половины 1909 г. смогло заложить линейные корабли, а прежде пришлось заняться переустройством казенных заводов. В частности, потребовалось преобразовать верфи Петербургского порта в самостоятельный новый завод, получивший название Адмиралтейского; удлинить его стапеля настолько, чтобы можно было заложить новейшие дредноуты; соорудить судостроительную мастерскую и электростанцию, расширить устье Фонтанки. Пришлось, кроме того, реконструировать сталелитейную, главную механическую и сборочную мастерские Балтийского завода, пополнить его оборудование 200-тонным плавучим краном. Завод купил право строить турбины Парсонса и в начале 1907 г. заказал за границей на полмиллиона станки для обработки частей турбин. Техники Балтийского завода в 1908 г. проходили обучение изготовлению турбин на заводе Парсонса⁵⁴. В 1908 г. началось расширение основного, броневого отдела Ижорского завода и производства броневых плит на Обуховском заводе. Тот же завод осваивал производство 12-дюймовых орудий со стволами длиной в 52 калибра. Станки для этого были заготовлены еще перед войной 1904 г., и «до сих пор [1908 г.] лежат надворе Обуховского завода под открытым небом», и прежде их установки «потребуют значительного ремонта»; не были еще готовы и соответствующие новые мастерские⁵⁵.

По оценке МГШ (записка «Программа развития и реформ морских вооруженных сил России» от 8 марта 1908 г.⁵⁶), состояние судостроительных и судоремонтных баз флота внушало опасения. В портах Балтийского моря оборудования «недостаточно даже для обслуживания имеемого небольшого судового состава». В Российском морском союзе возмущались тем, что на казенных заводах «здания времен Екатерины II, от которых дерево можно отрывать руками, подача и перевозка вручную (!) полос стали в 150-200 пудов, такое расположение построек, при котором одна и та же плита отправляется в пять противоположных концов завода, раньше чем доедет до назначения; лесопилки поперек завода»; «есть станки 1813 года»⁵⁷. В Кронштадте «в полном неблагоустройстве» доки для больших судов («нуждаются в совершенном возобновлении» Петровские доки и мортонов эллинг⁵⁸). «При рассмотрении и оценке портовых мастерских, — свидетельствовал адмирал К.А. Плансон, начальник штаба Черноморского флота, ранее, в 1904-1905 гг. служивший в оперативном отделении штаба Кронштадтского порта, — оказалось, что денег на их оборудование было затрачено много, но толку вышло мало. Все — устарелых образцов; мастеровых мало, они невежественны, дурно оплачиваются. Постановка заводского дела — заскорузлая»; артиллерийские мастерские «в очень печальном состоянии». Кронштадтский пароходный завод «построен более 50 лет тому назад», в 1857 г., гласила записка МГШ, и за истекшие десятилетия «совершенно не следовал за развитием техники»; там «тихоходные станки, первобытная трансмиссия и краны только ручного действия. Мастерские не вмещают половины требуемых работ. Помещения не вентилируются, некоторые опасны для здоровья в смысле случаев отравления вредными газами, некоторые же опасны в пожарном отношении... Водоснабжение завода в невозможном состоянии». К 1910 г., как считал МГШ, кронштадтские заводы, мастерские, лаборатории и прочие технические средства этой «главной операционной (снабжающей и ремонтной) базы Балтийского флота» должны были быть приведены в порядок, к 1912 г. — углублены рейды и гавани, построен сухой аварийный док для линкоров с ремонтными мастерскими. Либавский порт располагал мастерскими, в которых «большинство имеемых станков неисправно и нет самых необходимых инструментов... нет плавучих средств, грузоподъемные средства порта слабы». Свеаборгский порт «содержится в образцовом порядке», но может принять только 10 миноносцев. Прочие балтийские порты признавались не имеющими значения в военное время.

На Черном море Севастополь являлся единственным портом для военного флота, но не располагал доками достаточной для крупнейших судов глубины. «Замена поврежденных частей артиллерийского вооружения [судов] Севастопольским портом совершенно невыполнима без содействия Петербурга», так как нет достаточно оборудованных мастерских и обученных рабочих. «Технические средства порта и по другим отделам не отвечают требованиям боевой обстановки, несмотря на то, что порт строит новые суда... На судах Черноморского флота введены водотрубные котлы уже много лет, но мастерской для ремонта их в порту нет». Предстояло к 1912 г. построить много мастерских (в том числе для подводных лодок), но места для них на портовой территории нет; к 1919 г. — два дока для линкоров и четыре для малых судов.

«В еще более худших условиях» находился Николаев, «несмотря на то, что окружен многими хорошо оборудованными частными заводами». В Николаевском адмиралтействе «уже 25 лет строят боевые суда, однако оно не имеет никаких современных технических приспособлений, улучшающих постройку и удешевляющих рабочую силу». «Мастерские порта совершенно устарели, станки их расшатались, работы на них могут производиться... только для удовлетворения грубых требований». Даже достроить крупное судно до конца в Николаеве нельзя, так как при полной погрузке такое судно не пройдет через слишком мелкий (25 футов) Днепровско-Бугский канал; только если углубить его до 30 футов, Николаев сможет быть «обращен во вторую базу для флота». К 1912)'. Николаевский порт должен был быть оборудован как главная судостроительная база Черноморского флота с соответствующими верфями.

По сравнению с Балтикой и Черным морем более благополучным представлялось положение на Дальнем Востоке. Петропавловск и Охотск почти не имели средств для обслуживания хотя бы торговых судов⁵⁹, но Владивостокский порт ранее был подготовлен для обслуживания целой эскадры, «а теперь он обслуживает лишь весьма небольшое число судов». Для этого он имел сухой док, механический завод, артиллерийскую и минную мастерские; «некоторые его мастерские — чугунолитейная, сталелитейная и железокотельная — оборудованы весьма удовлетворительно и могут отвечать даже строгим требованиям, между тем как другие мастерские — кузница, модельная, станочно-слесарно-сборочная — оборудованы гораздо слабее... Кораблестроительные мастерские можно считать оборудованными вполне удовлетворительно и способными производить все работы по корпусу для самых больших судов. В общем можно считать, — заключал МГШ, — что Владивостокский порт обладает вполне достаточным числом мастерских для обслуживания находящихся на Дальнем Востоке судов». Слабым местом порта оказывалось отсутствие «связи нормальной колеей со станцией Уссурийской железной дороги и набережной коммерческого порта; подъездные пути оборудованы тоже недостаточно, и перевозка тяжестей производится главным образом на китайских арбах». Единственное, что намечал МГШ добавить во Владивостоке, это «построить станцию для ремонта и снабжения подводных лодок, вынеся ее на Русский остров»⁶⁰. В Николаевске-на-Амуре, отмечалось в его записке, «оборудования почти не существует», а предстоит построить эллинги для миноносцев, док для канонерок и ремонтные мастерские и проложить рельсовые пути.

Никакое строительство современных военных судов, тяжелой артиллерии и пр. оказывалось невозможным без технического руководства со стороны английских (таких как Виккерс, Джон Браун), французских (А. Норман, Сен-Шамон, Шнейдер), австрийских (Шкода, Бёлер) и немецких (Крупп, Блом и Фосс, Шихау) фирм, с которыми пришлось заключить соответствующие контракты и частным предприятиям и заводам морского ведомства.

По данным германского консульства в Петербурге, в 1907 г. шли переговоры между Обществом Путиловского завода и неким английским консорциумом (Виккерс и Каммелс Лерд и Ко), намеревавшимся вложить 1 млн ф. ст. в это предприятие, ввиду предстоявших заказов по судостроительной программе. Переговоры ни к чему не привели, так как из-за сократившихся судостроительных планов правительства оно обеспечило на близкое будущее заказами только казенные верфи⁶¹.

В феврале 1908 г. британское Адмиралтейство пыталось убедить министра иностранных дел Э. Грея в том, что следует помочь России в воссоздании ее военноморских сил — в противовес Германии на Балтике. Но Грей считал, что Англия, выступающая на стороне Франции, сама обеспечит господство союзников на море, тогда как Россия должна бросить на чашу весов свои сухопутные силы. В апреле 1908 г. Лондон и Париж проявили недовольство, узнав, что Россия вместо того, чтобы укреплять свою западную границу, намерена воссоздавать Балтийский и Черноморский флоты и возобновить железнодорожное строительство на Дальнем Востоке. Беседуя с Извольским в мае 1908 г. (во время встречи английского короля с царем) помощник министра иностранных дел Англии Ч. Гардинг не сумел втолковать Извольскому целесообразность намечаемого англичанами распределения обязанностей; поняв собеседника слишком буквально, Извольский вынес из беседы ложное впечатление, что английское правительство заинтересовано в том, чтобы Россия была как можно сильнее и на море и на суше⁶². Со Столыпиным (он только что выступил в Думе с обоснованием флотской программы) пришлось объясниться доходчивее. Как свидетельствовал адмирал Дж. Фишер, сидевший рядом со Столыпиным на официальном обеде на яхте «Штандарт» 28 мая, премьер его спросил: «Что, по-вашему, нам нужнее всего?» «Он воображал, что я должен буду ответить: столько-то линкоров, столько-то крейсеров и т. д., но вместе этого я сказал: “У вас оголена западная граница и опустошены запасы. Устраните все это, тогда и говорите о флотах!” ...Столыпин посмотрел на меня тяжелым взглядом и не произнес больше ни слова»⁶³.

В 1914 г. отсутствие на Балтике значительного российского флота ощущалось все более остро. В мае МГШ вынашивал план десанта в Померании — в случае, если германский флот будет связан англичанами в Северном море и если они же предоставят транспортные средства, которых в России не было. МГШ при этом предполагал, что свои торговые суда англичане переведут в русские балтийские порты еще «до открытия военных действий». Этот замысел, одобренный 21 мая Николаем II, по мнению посла в Лондоне А.К. Бенкендорфа, серьезно затрудняла невозможность «добиться отправки в мирное время английских транспортных судов в Балтийское море в распоряжение наших войск». Обсудить такую форму взаимодействия с англичанами не пришлось, так как тогда же выяснилось, что «английское правительство с этим вопросом не торопится, и спешность исходит со стороны Франции». Английское морское командование давно уже пришло к заключению, что ввязываться в такое предприятие нельзя: войти в Балтийское море королевский флот, безусловно, сумеет, но выход легко может быть перекрыт немцами, и флот окажется в «мышеловке». О переговорах на эту тему в Лондоне немцам во всех подробностях становилось известно от их агента — второго секретаря российского посольства Б. фон Зиберта. Немцы были уверены, что десант в Померании входит в программу предполагаемой англо-русской морской конвенции. Их беспокоило то, что со вступлением в строй четырех русских линкоров в 1914 г., а затем еще четырех дредноутов к 1917 г. подобная десантная операция станет вполне возможной (военная игра, проведенная Германией в канун событий 1914 г., показала возможность успеха русского десанта даже без участия дредноутов — если бы у русского командования хватило решимости и умения⁶⁴), и эта опасность принималась в расчет при решении летом 1914 г. развязать войну⁶⁵.

Началась война, и 6(19) августа морской министр У. Черчилль запросил русских, смогут ли они «предпринять сильную десантную операцию на северном германском побережье... для дальнейшего наступления на Берлин». Для этого требовалось, чтобы «владели» Балтийским морем не немцы, а союзники и чтобы английский флот сумел пройти через Бельтские проливы и обеспечить доставку русского десанта⁶⁶. В те дни 2-я армия А.В. Самсонова уже выдвигалась за Мазурские озера. Взаимодействовавшая с нею 1-я армия П.К. Ренненкампфа правым флангом опиралась на берег Балтийского моря. Вскоре в штаб Ренненкампфа в Инстербурге примчался на автомобиле из Ставки адмирал А.Д. Бубнов. По агентурным сведениям, немцы, «пользуясь своим господством на Балтийском море», «спешно сосредоточивали в Куриш-гафе (залив между Мемелем и Кенигсбергом. — В. П.) мелкосидящие суда», чтобы предпринять десантную операцию в ближайший тыл Ренненкампфа. Бубнову предстояло «лично убедиться в надежности мер» против такой операции⁶⁷. Армия Самсонова была разгромлена в считаные дни, Ренненкампф отступил, и десант немцам не потребовался.

Что же касается русско-английской операции, то, по оценке немецкого историка, «высадка в крупном масштабе на померанском побережье» в принципе была возможна, но «только лишь при условии решительного поражения Германии на море». Английский же историк считал, что весь план был «неясен и чересчур дерзок; он не был проработан ни морским, ни сухопутным штабами» и был сообщен русским лишь «в общих чертах». Предложение Черчилля русское командование «с благодарностью» приняло, ответив 23 августа, что «воспользоваться им сможет лишь если это допустит общая военная обстановка»⁶⁸.

Обстановка изменялась медленно. Лишь в сентябре вступил в строй первый из заложенных в 1909 г. дредноутов — линкор «Севастополь», остальные три корабля того же типа — в декабре. Степень готовности четырех могучих линейных крейсеров к 1915 г. оценивалась (по весу) в 21-60% (готовность корпуса) и в 3,6-18,3% (готовность механизмов); продвигалось строительство и на Черном море (по программе 1911 г.)⁶⁹.

Вопрос о целесообразности того или иного распределения усилий, направленных перед войной на восстановление морских и сухопутных сил, нельзя решить, заранее полагая, что существовала возможность найти такое соотношение, при котором доступные экономические, технические и людские ресурсы позволяли реализовать любые цели правителей империи. С одной стороны, воссоздание балтийской эскадры отвечало насущной потребности прикрыть с моря Петербург, а если уж планировалось воевать в союзе с Францией, то требовалось и обеспечить с моря фланг сухопутных сил, вторгающихся в Восточную Пруссию. С другой стороны, нереальность ни при каких условиях той «исторической» задачи, во имя которой Россия вступила в определенные союзнические отношения и затем в войну (прежде всего, овладение черноморскими проливами), не оставляла никакой возможности наметить в интересах сухопутной армии какую-то якобы достаточную для нее, «разумную» пропорцию в распределении ресурсов между армией и флотом⁷⁰. Сами цели такого рода, поставленные правительством, как показало дальнейшее, не являлись жизненно важными для страны. Решающий критерий для исторической оценки предвоенного политического курса правительства Николая II выдвинут С. Фулером: «Ретроспективно рассуждая», ясно, что «любая цена, какую бы ни пришлось России уплатить за мир летом 1914 г., не была бы чрезмерной»⁷¹. Можно лишь добавить, что эту истину многие современники признавали и не ретроспективно, а задолго до мировой войны, падения самодержавия и всех последовавших испытаний, пережитых Россией до конца века.

Вопросы истории. 2000. № 3.

---

¹ БОВЫКИН В.И. Из опыта архивных разысканий // Экономическая история. Ежегодник. 1999. М., 1999. С. 44—45; ИГНАТЬЕВ А.В. Внешняя политика России. 1907-1914. М., 2000.
² ВПР. Т. 1.С. 163-165.
³ Русские финансы и европейская биржа в 1904-1906 гг. М.; Л., 1926. С. 133, 135, 136, 141, 150. В частном письме бывшему дипломату и коллеге по Комитету финансов П.А. Сабурову 2 апреля 1903 г. Коковцов высказал свое отношение к сложившемуся курсу так: «Я с тревогою смотрю на наше экономическое и финансовое положение... Будущее полно мрачных предзнаменований, и я не вижу, откуда мог бы блеснуть нам луч успокоения. Я не верю ни в наш союз с Францией, ни в умелость и искусство нашей дипломатии... Хочется крикнуть одно суммарное пожелание: пора, давно пора умерить фантазии, которые ведут нас к гибели! Эти фантазии я вижу везде: в непомерном усилении флота, в нашей активной политике за счет голодного мужицкого брюха, в никому не нужном мореплавании, в подачках и воспособлениях, развративших всех и вся, в роскоши чиновничества, в невольном стремлении брать деньги на все, вместо того чтобы приостановить расходную сатурналию и начать ослаблять податной винт» (Российский государственный архив литературы и искусства. Ф. 1208. Oп. 1. Д. 80. Л. 16).
⁴ ГАРФ. Ф. 601. Oп. 1. Д. 528. Л. 1-18; ЧОЙ ДОККЮ. Россия в Корее. СПб., 1996. С. 134-138.
⁵ КОКОВЦОВ В.Н. Из моего прошлого. Париж, 1933. Т. 1. С. 66-68; ГАНЕЛИН Р.Ш. Попытки развития экономических связей между Россией и странами Латинской Америки в конце XIX — начале XX в. И Монополии и иностранный капитал в России. М.; Л., 1962. С. 331-333. К тому времени Англия уже перекупила в Чили два линкора второго класса — чтобы они нс достались России (SUMIDA J.T. In Defence of Naval Supremacy. Boston; London, 1989. P. 24).
⁶ РГВИА. Ф. 2000. Oп. 1. Д. 6605. Л. 49-52, 58.
⁷ BIIP. T. l.C. 208-209.
⁸ Заключения совещания 22 марта 1905 г. были доложены царю 25 апреля 1905 г. (РГВИА. Ф. 830. Oп. 1. Д. 80. Л. 62). Позднее Коковцов излагал проект Дубасова в гротескной форме так: «Занять постройкой все иностранные верфи и немедленно, на 750 млн создать 1-ромадный флот и пустить его гулять по свету... Если бы и были деньги, отпустить их на подобные проекты представляется совершенно невозможным» (там же. Л. 84; РГАВМФ. Ф. 418. On. 1. Д. 1476. Л. 8).
⁹ Известно о попытке Дж. Моргана в марте 1905 г. получить заказы на строительство линкоров, организовав синдикат банков для размещения облигационного капитала в США (ROOSA R.A. Banking and Financial Relations between Russia and the United States И International Banking 1870-1914. N.Y.; Oxford, 1991. P. 313). Коковцов в докладе царю ссылался на предложения американской Bethlehem Steel С° и итальянской фирмы Ансальдо (РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1.Д. 6605.Л.51).
¹⁰ Там же. Ф. 830. Oп. 1. Д. 80. Л. 62; ГАРФ. Ф. 601. Oп. 1. Д. 528. Л. 1-18; ШАЦИЛЛО К.Ф. Русский империализм. С. 50-51.
¹¹ РГВИА. ф. 2000. Oп. 1. Д. 6605. Л. 119, 143, 137, 50. 90 млн — единовременный кредит, отпущенный в 1898 г., но сверх того ежегодно Морское министерство получало на судостроение по 16-20 млн руб. (ПЕТРОВ М.А. Подготовка России к мировой войне на море. М., Л., 1926. С. 50).
¹² Материальные потери флота оценивались в 256 млн руб., в том числе стоимость кораблей — 230 млн руб. золотом (ШАЦИЛЛО К.Ф. Русский империализм. С. 44).
¹³ ВЕРНАДСКИЙ В.И. Публицистические статьи. М., 1995. С. 33-34.
¹⁴ ВПР. Т. I. С. 283; РГВИА. Ф. 830. Oп. 1. Д. 80. Л. 9, 84 и об.; Красный архив. 1933. Т. 1 (56). С. 61.
¹⁵ Морской сборник. 1905. № 7. С. 3; РГВИА. Ф. 830. Oп. 1. Д. 80. Л. 9,62; ШАЦИЛЛО К.Ф. Русский империализм. С. 52.
¹⁶ РГВИА. Ф. 830. Oп. 1. Д. 80. Л. 62об.
¹⁷ По признанию Коковцова, в военное время он не слишком упорствовал в возражениях даже против самых «несообразных» расходов, «дабы не давать главнокомандующему повода заявить, что неуспех военных операций зависит от недостаточного отпуска денежных средств» (КОКОВЦОВ В.Н. Указ. соч. Т. 1. С. 30).
¹⁸ ВПР.Т. 1. С. 248-251.
¹⁹ Исторический архив. 1955. №2. С. 141-142, 148. Это заключение Николай II утвердил 13 января 1906 г.; оно приводилось в исполнение и по сухопутным вооружениям (ВНР. Т. 1. С. 273-278 и др.).
²⁰ ШАЦИЛЛО К.Ф. Русский империализм. С. 52-53; РГВИА. Ф. 830. Oп. 1. Д. 80. Л. 9об.-10.
²¹ ВПР.Т. 1. С. 281.
²² «В начале февраля пришлось выбросить сразу 800 человек, из которых 300 рассеялось, а 500 остается в Колпине, шатается по улицам, собирается кучками и мешает нам работать» (там же. С. 281).
²³ Между тем в январе 1906 г. Виккерс получил заказ на постройку крейсера «Рюрик».
²⁴ РГВИА. Ф. 830. Оп. 1.Д. 80. Л. 9 и об., 87об., 92,4 и об., 11 об.; д. 81. Л. 9.
²⁵ Доклад Комитета Совета съездов металлозаводчиков Северного и Прибалтийского районов по выяснению работоспособности русских судо- и машиностроительных заводов, 12.111.1905 (Море и его жизнь. 1905. № 11).
²⁶ Примечательно, до какой степени поражение в войне прояснило морскому начальству реальные соотношения. В 1898 г. казалось, что отечественная промышленность уже способна самостоятельно строить корпуса судов и вот-вот овладеет искусством изготовления судовых механизмов. В отчете за 1897 г. государственный контролер докладывал царю: «Из изложенного В. И. В. благоизволите усмотреть, что в деле сооружения судовых корпусов мы стоим уже вне зависимости от иностранных заводов». Николай II: «Да, и это Меня радует». Государственный контролер: «Почти в таком же положении находится у нас постройка судовых механизмов» (ВОГК за 1897 г. С. 36). Теперь, с переходом к турбинам, снова предстояло догонять.
²⁷ РГВИА. Ф. 830. Oп. 1. Д. 80. Л. 126об.
²⁸ БРУТ. Ответ «Речи» // Новое время. 13.XI. 1912.
²⁹ При обсуждении 26 мая 1906 г. вопроса о желательном типе котлов Бирилев заявил: «Так как вследствие нашей отсталости в техническом отношении мы всегда будем по ходу [скорости] стоять ниже других, то нельзя уступать в силе артиллерии» (РГВИА. Ф. 830. Oп. 1. Д. 80. Л. 145об.).
³⁰ См.: МЕЛЬНИКОВ Р.М. История отечественного судостроения. СПб., 1996. Т. 2. С. 335.
³¹ ВНР. Т. 1. С. 280, 282, 283, 285; РГВИА. Ф. 830. Oп. 1. Д. 80. Л. 88об., 90 и об., 92 и об., 127-128, 10 и об.; д. 81. Л. 7 и об., 10 и об., 26.
³² STEVENSON D. Armaments and the Coming of War. Europe, 1904-1914. Oxford, 1996. P. 80.
³³ РГВИА. Ф. 962. Oп. 2. Д. 24. Л. 254.
³⁴ Там же. Ф. 830. Oп. 1. Д. 80. Л. 11об., 16,21,23 и об., 26.
³⁵ ГАРФ. Ф. 543. Oп. 1. Д. 106. Л. 102; ШАЦИЛЛО К.Ф. О диспропорции в развитии вооруженных сил России накануне первой мировой войны // Исторические записки. М., 1969. Т. 83. С. 126— 128; ЕГО ЖЕ. Русский империализм. С. 65—69; ЕГО ЖЕ. Государство и монополии. С. 59,78.
³⁶ РГВИА. Ф. 830. Oп. 1. Д. 81. Л. 3, 9об., 11; ШАЦИЛЛО К.Ф. Русский империализм. С. 82-83.
³⁷ См.: ШАЦИЛЛО К.Ф. Русский империализм. С. 319. Царь одобрил доклад в начале января 1907 г.: «Вполне разделяю все высказанное здесь».
³⁸ См.: ИГНАТЬЕВ А.В. Внешняя политика России в 1905-1907 гг. М., 1986. С. 168; РОЗЕНТАЛЬ Э.М. Дипломатическая история русско-французского союза в начале XX в. М., 1960. С. 227. Это разъяснение Палицын дал французскому военному атташе Л. Мулену перед визитом в Петербург начальника французского Генерального штаба генерала Брюна, последовавшим 19-20 июля 1907 г. «Генерал Палицын, обычно очень уклончивый в своих ответах, — сообщил Мулен военному министру Ж. Пикару 9 июля (н. ст.), — на этот раз, напротив, весьма определенно отказался обещать с самого начала наступление против Германии. Пока об этом нечего и думать; но он отказывается даже вести подготовку к этому» (Documents diplomatiques franfais. Ser. 2me. Paris, 1950. T. 11. P. 118-120).
³⁹ РГВИА. Ф. 2000. Oп. 1. Д. 6605. Л. 138.
⁴⁰ STEVENSON D. Op. cit. Р. 77, 79.
⁴¹ ЕГОРЬЕВ В., ШВЕДЕ Е. Военно-морская конвенция 1912 г. и последующие сношения по морским вопросам с Францией в период мировой войны // Кто должник? М., 1926. С. 87; Международные отношения в эпоху империализма. Сер. 2. М.; Л., 1940. Т. 20. 4.2. С. 30-31, 457-458; British Documents on the Origins of the War. London, 1938. Vol. 10. Pt. 2. P. 9; ИГНАТЬЕВ A.B. Русско-английские отношения накануне первой мировой войны. М., 1962. С. 129-130, 132-133. К. Нелсон ошибочно приписывает инициативу выработки такого плана С.Д. Сазонову (NEILSON К. Britain and the Last Tsar. British Policy and Russia, 1894-1917. Oxford, 1995. P. 336).
⁴² STEVENSON D. Op. cit. Р. 150; Александр Иванович Гучков рассказывает... М., 1993. С. 55, 57; GOURKO В. War and Revolution in Russia, 1914-1917. N. Y., 1919. P. VII-VIII, 316317. Разъяренный этой демагогией, С.Ю. Витте в Государственном совете 13 июня 1908 г. отозвался на думские обещания: в Думе говорят — «вот вы сделайте эти преобразования, и мы денег дадим, и гораздо больше дадим, мы денег вообще не считаем, и вот покуда вы их не сделали, мы даже эти 10 млн руб. вам не дадим». «Вообще в настоящее время финансовые соображения стоят всегда на последнем плане. Я чувствую свою финансовую отсталость, когда мне приходится говорить о финансах... В настоящее время... сотни миллионов рублей кидают непочсм... Но сколько я ни стараюсь прочесть, где возьмут деньги, никто до сих пор мне это не объяснил... Подобное расточение народных денег есть, вероятно, новое течение» (СОГС 111. СПб., 1908. Стб. 1797).
⁴³ СОГДIII/1. Ч.З. Стб. 1596, 1597.
⁴⁴ СОГД III/2. Ч. 3. Стб. 1221-1222. Заседание 19.111.1909.
⁴⁵ GATRELL Р. Government, Industry and Rearmament. P. 101-102; STONE N. The Eastern Front, 1914-1917. N. Y., 1975. P. 24, 31; GEYER D. Derrussische Imperialismus. Gottingen, 1977. S. 210; STEVENSON D. Op. cit. P. 146, 149-150.
⁴⁶ Цит. по: ШАЦИЛЛО К.Ф. О диспропорции... С. 132, 133.
⁴⁷ Восточно-Прусская операция. М., 1939. С. 69; ПЕТРОВ М. Указ. соч. С. 203, 210, 214-218.
⁴⁸ «Для выноса действий нашего флота в Балтийское море с целью непосредственно угрожать побережью Германии, — вспоминал Лукомский, — в Либаве сооружалась база для флота и устраивалась крепость. Но ко времени мировой войны сделано было в этом смысле мало, и Либаву пришлось эвакуировать, дабы она не досталась легким трофеем неприятелю» (ЛУКОМСКИЙ А.С. Очерки из моей жизни // Вопросы истории. 2001. № 8. С. 86).
⁴⁹ РГВИА. Ф. 830. On. 1. Д. 80. Л. 69об.-70.
⁵⁰ Об этих маневрах 1908 г. военный эксперт «Нового времени» писал позднее, что как выяснилось, минно-подводный флот «был загнан одними легкими крейсерами, и в гри дня море было от него совершенно очищено, а большая часть флота была перетоплена, и неприятельский флот, огнем своих орудий очистив в свою очередь берег от сухопутных войск, беспрепятственно высадил на Нарвской губе два корпуса десанта, угрожая Петербургу... Никогда армия не может помешать десанту противника, имеющего флот». При этом «до броненосцев дело, разумеется, и не дошло» (ЭЛЬ-ЭС. Бесконечная тяжба // Новое время. 16.V. 1912).
⁵¹ ШАЦИЛЛО К.Ф. О диспропорции... С. 124; РГВИА. Ф. 2000. Oп. 1. Д. 149. Л. 4. Журнал совещания ГУГШ и МГШ, 16.IV.1908.
⁵² ВПР. Т. 1. С. 329; ШАЦИЛЛО К.Ф. Русский империализм. С. 318-321, 332-336, 340; АСТАФЬЕВ И.И. Военная тревога в правящих кругах царской России в октябре 1908 г. // Вестник МГУ. Сер. 9. История. 1965. № 2. С. 93-94.
⁵³ GATRELL Р. Government, Industry and Rearmament. P. 136.
⁵⁴ ВПР. T. 1. С. 332; Морской сборник. 1909. № 5. С. 124.
⁵⁵ ВНР. Т. 1. С. 333; БРУТ. Реформа флота // Новое время. 4.111.1908.
⁵⁶ РГИА. Ф. 1276. Оп. 4. Д. 529. Л. 95-11 боб. Цит. по копии, предоставленной автору К.Ф. Шацилло.
⁵⁷ Новое время. 10.II.1908.
⁵⁸ РГВИА. Ф. 2000. Oп. 1. Д. 1589. Л. 764об. Журнал междуведомственного совещания, 13.VII.1907.
⁵⁹ ПУЗЫРЕВ В.П. Торговый флот России в первой мировой войне. М., 2001. С. 120.
⁶⁰ РГИА. Ф. 1276. Оп. 4. Д. 529. Л. 95-116об.; ср.: ВПР. Т. 1. С. 285-289. Плансон цит. по: Источник. 1997. № 2. С. 12. Намеченная станция, видимо, и была создана, так как 12 февраля 1908 г. Совет министров отпустил 217 тыс. руб. «на устройство стоянок для подводных лодок в заливе Петра Великого» (РГИА. Ф. 1276. Оп. 20. Д. 20. Л. 104 и об.); в 1915-1916 гг. продолжалось оборудование во Владивостоке мастерских для строительства подводных лодок (см.: ВОГК за 1915 г. Пг., 1916. С. 46).
⁶¹ LEMKE Н. Deutsch-russische Wirtschaftsbeziehungen 1906-1914. Dokumente. Brl.. 1991. S. 123. См. также: ЖУКОВСКИЙ Я. Экономическое развитие Путиловского завода // Проблемы марксизма. 1932. № 9-10. С. 164.
⁶² SWEET D.W., LANGHORNE R.T.B. Great Britain and Russia, 1907-1914 // British Foreign Policy under Sir Edward Grey. Cambridge, 1977. P. 243-245. «Можно себе представить, как было приятно» Извольскому слышать от британского коллеги «столь дорогую для него мысль», — отметил историк (ШАЦИЛЛО К.Ф. Русский империализм. С. 83).
⁶³ Цит. no: GATRELL Р. Government, Industry and Reannament. P. 370.
⁶⁴ WESTWOOD J.N. Russian Naval Construction, 1905-1945. London, 1994. P. 100.
⁶⁵ Международные отношения в эпоху империализма. Сер. 3. М.; Л., 1933. Т. 3. С. 98-99. 158-159, 208; HOLZLE Е. Die Selbstentmachtung Europas. Frankfurt; Zurich, 1975. S. 250.
⁶⁶ GEYER D. Derrussische Imperialismus. S. 214; Кто должник? С. 229-230; ВИЛЬСОН X. Морские операции в мировой войне 1914-1918 гт. М., 1935. С. 225.
⁶⁷ БУБНОВ А.Д. В царской Ставке. Нью-Йорк, 1955. С. 55-56.
⁶⁸ ФИРЛЕ Р. Война на Балтийском море. М., 1937. С. 21; ВИЛЬСОН X. Указ. соч. С. 225-226.
⁶⁹ ШАЦИЛЛО К.Ф. Русский империализм. С. 355-356.
⁷⁰ Подобно тому, как в 1904 г., накануне катастрофических поражений в войне с Японией, Николай 11 изучал возможности противостоять еще и Англии с США, так и в 1914-1916 гг. он предписывал правительству к моменту капитуляции Германии подготовить силы для новой борьбы — по меньшей мере с бывшими союзниками по Антанте.
⁷¹ FULLER С. Strategy and Power in Russia. 1600-1914. N. Y.. 1992. P. 463.

<< Назад   Вперёд>>