«Русские хоронят мертвых со многими церемониями, — писал в конце XVII века секретарь австрийского посольства Иоганн Корб, — они нанимают женщин равно суеверных, как и нечестивых, которые с купленными воплями проводят тело покойника. В гроб кладут препоручительное письмо к св. Николаю, которого считают привратником рая; патриарх свидетельствует в этом письме, что покойник вел христианскую жизнь и скончался, сохраняя похвальную верность православной русской вере. Когда тело опустят в землю, поп, сказав краткую речь о неизбежности смерти, первый начинает погребение, бросив на гроб горсть земли; кроме молитв за усопших, когда уже труп предан земле, и перед самым совершением погребения нанятые женщины выражают скорбь пронзительными воплями и с громкими причитаниями, по языческому обычаю, обращаются к умершим: "Зачем они умерли? Зачем так скоро покинули милых жен и любезнейшее потомство? В чем нуждались? В пище ли, в напитках ли?" Потом приносят на гроб разные кушанья, которые и разделяют между нищими, обыкновенно в огромном множестве стоящими около гроба. Таковую раздачу пищи из любви и нежности к усопшим родные их повторяют несколько раз в год»(32).
Первые похороны в окружении Петра Великого совершались по протестантскому обряду, поскольку царь и его соратники прощались с кальвинистом Францем Лефортом. Подробное описание этого печального события, состоявшегося 11 марта 1699 года, приведено в дневнике Корба: «Все представители иностранных держав, приглашенные участвовать в пофебении покойного генерала Лефорта, явились в его дом в печальном платье. Вынос назначен был в восемь часов утра, но пока согласились касательно разных обстоятельств и делались нужные приготовления, то солнце уже дошло до полудня и оттуда взирало на готовившуюся печальную процессию. Между тем, по обычаю жителей <Немецкой> слободы, столы были уже накрыты и заставлены кушаньями. Тянулся длинный ряд чашек, стояли кружки, наполненные винами разного рода, желающим подносили горячее вино. Русские, из которых находились там, по приказанию царя, все знатнейшие по званию или должности лица, бросались к столам и с жадностью пожирали яства; все кушанья были холодные. Здесь были разные рыбы, сыр, масло, кушанья из яиц и тому подобное». Только Борис Петрович Шереметев, одетый в немецкое платье и с Мальтийским крестом на груди, счел, что участвовать в этом безудержном и отчасти кощунственном пиршестве у гроба ниже его достоинства.
Петр I появился с выражением скорби на лице. «Когда пришло время выносить гроб, — продолжает австрийский дипломат, — любовь к покойнику царя и некоторых других явно обнаружилась: царь залился слезами и перед народом, который в большом числе сошелся смотреть на погребальную церемонию, напечатлел последний поцелуй на челе покойника».
Погребальная процессия направилась от дома Лефорта к расположенной неподалеку реформатской церкви. Впереди ехал на лошади полковник Преображенского полка барон Иоганн Эрнст Бломберг, за ним под звуки траурной музыки шел его полк, первую роту которого вел сам царь. Затем двигался Семеновский полк, а после него — полк покойного генерала Лефорта. Следом шли трубачи, барабанщики и знаменосцы; а дальше пять человек несли на шелковых подушках драгоценные знаки отличия покойника: золотые шпоры, инкрустированные пистолеты, обнаженную шпагу с лежавшими рядом с ней ножнами, генеральский жезл и шлем. Далее несли гроб с телом Лефорта, покрытый черной шелковой тканью с золотыми каймами. За гробом шли члены семьи покойного, а также полковник русской службы австриец Алексис де Дюит, австрийский и бранденбургский посланники, боярин Борис Петрович Шереметев, другие бояре, думные дьяки и прочие чиновники.
Гроб с телом был внесен в церковь, где пастор Немецкой слободы Штумпф произнес короткую речь. При выходе из церкви и по пути к кладбищу бояре, за исключением Шереметева, оттеснили иностранных посланников и вместо них пошли непосредственно за гробом. Петр не сразу это заметил. Лишь у самого кладбища он спросил у племянника покойного, полковника Пьера Лефорта:
— Кто нарушил порядок? Почему идут позади те, кто только что шли впереди?
— Русские самовольно нарушили порядок, — вынужден был признать Лефорт.
— Это собаки, а не бояре мои, — с горечью произнес царь.
По дороге на кладбище и на нем самом было расставлено сорок пушек, из которых произведено три залпа. Затем солдаты каждого из трех полков трижды салютовали покойному генералу ружейным огнем. Во время артиллерийского салюта произошел трагический случай: один из пушкарей, закладывавший заряд в дуло орудия, не успел отойти от него, и при выстреле ему оторвало голову ядром.
«По окончании погребения, — рассказывает Корб, — царь с солдатами возвратился в дом Лефорта, а за ним последовали все спутники, сопровождавшие тело покойника. Их уже ожидал готовый обед. Каждый из присутствовавших в печальной одежде при погребении получил золотое кольцо, на котором были вырезаны день кончины генерала и изображение смерти». Некоторое время спустя Петр вышел из зала, где происходила поминальная трапеза. Бояре поспешили за ним, решив, что он уходит совсем. Однако царь вернулся и столкнулся с ними на ступенях у выхода. Их торопливое удаление из зала показалось государю подозрительным. Русские вельможи не любили Лефорта, пользовавшегося особым расположением царя. «Быть может, вы радуетесь его смерти? — гневно спросил бояр Петр. — Его кончина большую принесла вам пользу? Почему расходитесь? Статься может, потому, что от большой радости не в состоянии долее притворно морщить лица и принимать печальный вид?»(33)
Заметным событием в жизни Петербурга в первые десятилетия его существования стали похороны царицы Марфы Матвеевны, урожденной Апраксиной, вдовы царя Федора Алексеевича и сестры генерал-адмирала. С начала 1710 года она жила в Петербурге в собственном дворце. Последний визит Петр нанес невестке за несколько дней до ее смерти, 25 декабря 1715 года. Умерла она 31 декабря во втором часу пополуночи и была похоронена 7 января 1716 года в Петропавловской крепости. Петр активно участвовал в подготовке церемонии, рассылал собственноручные письма архиереям с извещением о кончине царицы и указаниями о должном поминовении ее души, награждал по воле покойной ее служителей, пожаловал принадлежавшую ей деревню Федору Матвеевичу Апраксину, а графский титул — другому ее брату, Андрею Матвеевичу(34).
В повседневных записках А. Д. Меншикова указано, что в день похорон в третьем часу пополуночи светлейший князь поехал в дом покойной царицы «для отправления тела ее величества к погребению, и быв довольно». «…И убираясь, понесли оное тело под балдахином в город (Петербургский остров, ныне Петроградская сторона. — В.Н.), и по дороге от самого города стояли солдаты саженях в десяти и более со свечами, и в городе в ружье. И погребли оное тело в соборной новой церкве близ гроба блаженная памяти крон-принцессы»(35) — покойной супруги царевича Алексея Петровича.
Более подробно похороны Марфы Матвеевны описаны в сочинении ганноверского резидента в России X. Ф. Вебера. «Хоронили ее в вечерние сумерки с большим великолепием, — сообщает дипломат. — От ее печального дома до церкви было расстояние с небольшую четверть мили, и весь этот путь по льду уставлен был двойным рядом факелов, между которыми совершалась процессия. Богатую корону, всю усыпанную драгоценными камнями, нес тайный советник Толстой, а гроб и провожатых (числом более 500, из которых 200 были в похоронных плащах) везли на санях. Тело, по совершении над ним последнего погребального обряда, погребено в новой царской усыпальнице в крепостной церкви…» Во время похорон Вебер подметил отступление от старых русских традиций: «В подобных случаях у русских искони в обыкновении были громкие рыдания, плач и разные причитания, которые часто казались мне настолько искренними, насколько же и притворными; но царь решительно хочет вывести этот обычай, и на упомянутых похоронах строго приказано было, чтобы никто громко не плакал и не причитывал»(36).
Другие детали этого печального события нашли отражение в письме Ивана Зотова — сына знаменитого «дядьки» и соратника Петра Великого Никиты Моисеевича Зотова. 29 января 1716 года Иван Никитич сообщил в письме одному из иерархов Русской церкви о том, как хоронили вдовствующую царицу. Тело внесли в церковь, где высшее духовенство совершило обедню и погребальное отпевание, затем гроб поставили в центре и покрыли плащаницей, оставив открытой только левую руку царицы для целования. У гроба дежурили 12 капитанов «в должном оружия уборе». По пути в Петропавловский собор стояли «по обе стороны улицею полки солдацкие», в руках у всех были тонкие свечи, а у каждого пятого — большая свеча; на земле через каждые 50 саженей стояли лампы весом в пять пудов. Траурную процессию возглавлял Меншиков, за ним по двое шли сенаторы, «затем несли корону и скиптр, а потом шли министры, за министрами распятие Господне и певчие и архимандриты с попами, потом архиереи и епископы, а за ними шел генерал ревизор Зотов и нес герб Российский и имя умершей резное златое в зеленостях цветов на высоком жезле, последи же везли тело 12-ю коньми, всё было великой печали исполнено. Певчие пели с початку от церкви Святый Боже, потом стих "Кто нас разлучит от любви Божией", а потом стихиры погребения, и, приходя к церкви в замку (Петропавловской крепости. — В.Н.), снову пели Святый Боже». За гробом Марфы Матвеевны шли три ее брата, потом Петр I, царевич Алексей Петрович, а за ними — знатнейшие вельможи. Далее следовали царица Екатерина Алексеевна, вдовствующая царица Прасковья Федоровна и сестры и племянницы Петра. Гроб с телом усопшей опустили в могилу, и участники церемонии прошли мимо нее, отдавая «последний респект», а затем пропели «вечную память» и отправились на поминки в дом брата покойницы Федора Матвеевича Апраксина(37).
Похороны подполковника Семеновского полка князя Петра Михайловича Голицына, состоявшиеся 24 января 1722 года, подробно описаны в дневнике Ф. В. Берхгольца: «Два священника стояли в головах покойника и совершали панихиду, а два других постоянно читали. Когда приехали их величества, розданы были мантии, флер и белые перчатки, и церемония началась. Сперва один из священников сказал маленькую речь, потом вдова, родственники и большая часть присутствовавших подходили отдавать прощальное целование. Затем гроб закрыли и поставили на колесницу в шесть лошадей, над которою 12 поручиков несли балдахин. Каждую из лошадей вел особый прислужник.. В церкви тело было поставлено на приготовленный там катафалк, и крышу с гроба сняли поручики, которые его внесли. В ногах покойника стал епископ и говорил о его рождении, жизни и подвигах; потом прочел свидетельство, что он был добрый христианин, и, по обыкновению, положил эту бумагу в гроб возле него. После того началось последнее прощание, причем вдова в особенности предавалась неутешной горести. Недалеко от гроба стоял священник и держал икону Спасителя; все подходившие прощаться с покойником сперва крестились и наклонялись перед нею, потом уже шли далее и при возвращении повторяли то же самое. Наконец гроб был закрыт, заколочен и опущен в землю, причем гвардия, стоявшая на церковном дворе, дала три залпа. Ее величество императрица, которая с большою свитою дам изволила, по здешнему обычаю, провожать тело до церкви, по окончании всей церемонии уехала домой; но император, его королевское высочество (герцог Карл Фридрих Гольштейн-Готторпский. — В.Н.) и многие другие отправились опять в дом покойного, где братья его великолепно угощали их и где все оставались до 10 часов вечера»(38).
32. Корб И. Г. Дневник путешествия в Московское государство. С. 215.
33. Там же. С. 133-135.
34. См.: Пекарский П. П. Царица Марфа Матвеевна, урожденная Апраксина, вторая супруга царя Феодора Алексеевича, самодержца всероссийского. СПб., 1858. С. 14 — 15; Агеева О. Г. К истории траурного церемониала Романовых петровского времени: редкий рисунок погребения представительницы царской семьи (из ОР РНБ) // Петровское время в лицах — 2007: Материалы научной конференции. СПб., 2007. С. 6.
35. Повседневные записки делам князя А. Д Меншикова. С. 19 — 20.
36. См.: Вебер Х Ф. Указ. соч. Вып. 7. Стб. 1342 — 1343.
37. См.: Агеева О. Г. К истории траурного церемониала Романовых петровского времени. С. 6 — 7.
38. Берхгольц Ф. В. Указ. соч. (окончание). С. 307 — 308.
<< Назад Вперёд>>
