Самой колоритной фигурой среди всех опричных думных дворян был, конечно, знаменитый Малюта Скуратов — Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский. Малюта — второе имя самого Григория, а Скуратов — прозвище его отца. Знати, пострадавшей от опричнины, имена этого царского слуги и его родственников были ненавистны, и из эмигрантского далёка князь Андрей Михайлович Курбский жестоко осуждал царя за то, что он по дьявольскому наущению приблизил к себе «прегнусодейных и богомерзких Бельских с товарыщи».
После того как другой видный опричник Евстафий Пушкин привёз в Иосифо-Волоколамский монастырь тело Малюты, убитого во время штурма ливонской крепости Вайсенштейн (Пайде), во вкладной книге обители появилась запись: «…дал царь государь и великий князь Иван Васильевич всея Русии по холопе по своем по Григорье по Малюте Лукьяновиче Скуратове» 150 рублей. Немалая сумма вклада и необычное упоминание о «холопстве» свидетельствуют об особом отношении царя к своему верному слуге, возможно, принадлежавшему к потомкам старинных холопов великокняжеского дома.
Тем не менее и этот опричный герой не был обаятельным простолюдином, каким его блестяще сыграл Михаил Жаров в фильме Сергея Эйзенштейна. Род Скуратова был известен с XV века, но к фамилии Гедиминовичей князей Бельских отношения не имел. Сын небогатого вотчинника из-под Звенигорода, Малюта с братьями Яковом и Григорием непонятно как попал ко двору и появился на опричной службе Ивана Грозного среди многих других лиц из провинции. Поначалу он важных постов не занимал, в 1567 году во время похода против Литвы находился в опричном войске среди сотенных голов низшего ранга. Однако Малюта быстро сумел выдвинуться: историки полагают, что именно он командовал в слободе сыскным ведомством и лихо исполнял царские решения об арестах и казнях, после чего играл роль пономаря[13] опричного псевдомонашеского братства. Царь-«игумен» оценил расторопного и надёжного слугу и стал доверять ему ответственные поручения.
Руками Скуратова по пути опричной армии в Новгород Иван Васильевич расправился с непокорным митрополитом Филиппом. Царь, наверное, полагал, что бывший глава церкви не упустит случая отомстить своему врагу, новгородскому архиепископу Пимену, который помог опричникам низложить его с митрополии. 23 декабря 1569 года Малюта от имени царя просил Филиппа благословить расправу над новгородцами и даже будто бы предложил ему вновь занять митрополичий престол. Но Колычёв соглашался «благословить» царя и вернуться на митрополию только при условии упразднения опричнины. Беседа опального архиерея с опричником закончилась тем, что Колычёв стал обличать неистовство «кромешников», а Малюта зажал монаху рот подушкой («подглавием») и задушил его. Игумену монастыря он объявил, будто узник умер от келейного зноя, и приказал немедленно предать его тело земле.
Именно Малюта «зачитал вины» князю Владимиру Старицкому перед его казнью: «Царь считает его не братом, но врагом, ибо может доказать, что он покушался не только на его жизнь, но и на правление». Он же проводил экзекуции в Новгороде с таким усердием, что в синодиках опальных записано: «…по Малютинские ноугородцкие посылки отделано тысяща четыреста девятьдесять человек, да из пищалей стрелянием пятнадцать человек». Едва ли сам Скуратов порубил и пострелял почти полторы тысячи новгородцев, но эта «заслуга» опричников явно недаром приписана ему. А во время московских казней на Поганой Луже верный опричник первым отрезал ухо дьяку Висковатому.
Живший в страхе перед заговорами Иван IV со временем разочаровался в своих ближайших сподвижниках — но неизменно доверял Малюте; видно, было в этом человеке что-то, не позволявшее даже подозрительному государю усомниться в его верности. Может, поэтому и в народной памяти опричник остался не жестоким истязателем, а бескорыстным мастером-палачом, искренне радовавшимся возможности заняться любимым делом, пусть даже пришлось бы казнить царского сына:
В мае 1570 года Скуратов получил чин думного дворянина и стал подниматься наверх в опричной иерархии. Если в этом году он ещё числился четвёртым по списку дворян в царском стане, то в январе 1572-го уже назван первым среди дворян, «которые живут у государя в думе» — казни 1571 года расчистили дорогу державшемуся на вторых ролях Малюте. Сосватав за царя Марфу Собакину, опричник через неё породнился с царской семьёй и был назначен вторым дворовым воеводой, на что ранее не мог претендовать из-за своего худородства.
Скоропостижная смерть царской жены пресекла карьеру Собакиных, но не повлияла на положение Скуратова. Розыск об участии опричной верхушки в «заговоре» внушил царю страх за свою безопасность даже в опричнине. Государь повелел опричнину отменить, но Малюта не только не утратил своего влияния, а, напротив, достиг наивысшего могущества. Как дворянин «ближние думы», с начала 1572 года он участвовал в ответственных дипломатических переговорах с Крымом и Литвой. Сумел он и обеспечить будущее своим детям. Три его дочери были выданы замуж исключительно удачно для представительниц не отличавшейся благородством фамилии: Анна стала женой царского двоюродного брата князя И. М. Глинского, Мария — молодого опричника и будущего царя Бориса Годунова, а Христина вышла за князя Д. И. Шуйского, брата Василия Шуйского, в свою очередь занявшего трон.
Но многообещающая карьера верного слуги внезапно оборвалась. Участвуя в качестве дворового воеводы в походе против шведов, он в январе 1573 года пал в бою под стенами замка Пайде. Безутешный царь приказал во взятой крепости зажарить живьём всех пленных, дал щедрые вклады в монастыри по душе «верного холопа», а вдове «Марье Малютиной жене Белского» — единственный известный случай в XVI веке — назначил «персональную пенсию» в 400 рублей в год.
Единственный сын любимого царского опричника умер в юности, но Малюта успел пристроить ко двору своих родственников, и его смерть не отразилась на их положении. Именно в опричнине началась карьера его племянника Богдана Бельского, а в конце царствования он стал думным дворянином, оружничим и начальником Аптекарского приказа — под его наблюдением приготавливались все лекарства для Ивана IV. Он стоял у трона на посольских приёмах и был одним из самых влиятельных лиц при царе. С его именем кое-кто из современников связывал скоропостижную кончину царя в марте 1584 года. «Нецыи же глаголют, яко даша ему отраву ближние люди. И духовник ево Феодосей Вятка возложил на него, отшедшего государя, иноческий образ и нарекоша во иноцех Иона», — сообщает Московский летописец, сохранивший фрагменты митрополичьего летописания второй половины XVI века{28}. После смерти царя Ивана Бельский бывал не раз обвинён в измене и сослан, но возвращался ко двору и занимал ответственные должности; он пережил шесть царей, пока, наконец, не погиб в Казани в 1610 году.
Жертвами репрессий в период чистки 1570–1571 годов стали связанные с Басмановыми учредители опричнины Вяземский и Зайцев. Но другие думные дворяне пострадали меньше, нежели опричная знать. Эти известные нам опричные начальники второго ряда во многом похожи на Малюту Скуратова. Все они были «выдвиженцами» относительно незнатными (хотя и не крестьянами), не имели поддержки влиятельной родни и своей карьерой были обязаны исключительно царской милости. Пожалование в думные дворяне было не так жёстко ограничено местническими порядками и больше зависело от воли государя и личных заслуг кандидатов. Но их роль была не менее (а может быть, и более) важной, чем формальное первенство обладавших боярскими чинами и княжескими титулами «молодых ротозеев». Думные дворяне были полковыми воеводами, исполняли важные административно-управленческие поручения, участвовали в дипломатических переговорах, разбирали местнические споры.
Потомок ростовских бояр Василий Григорьевич Грязной начал службу в числе слуг старицких князей, на что указал в своём послании к опричнику царь Иван Грозный: «А помянул бы ти свое величество и отца своего отечество в Олексине — ино таковы и в станицах езживали, а ты в станице у Пенинского был мало что не в охотниках с собаками». Город Алексин до 1566 года находился в уделе князя Владимира Старицкого, и, по словам царя, молодой Василий был «мало что не в псарях» у старицкого боярина и княжеского дворецкого Юрия Пенинского. С взятием Алексина в опричнину В. Г. Грязной перешёл на царскую службу и в 1566 году уже выступал в числе поручителей по делам опричных воевод князя И. П. Охлябинина и З. И. Очина-Плещеева. В «разряде» похода 1567 года он был уже одним из голов в государевом полку, как и другие деятели опричнины — Малюта Скуратов и Роман Алферьев.
Вместе с ними Василий вошел в ближайшее окружение царя. 19 июня 1568 года Грязной с оружничим А. И. Вяземским и Малютой Скуратовым был послан «явиться в дома князей, бояр, воевод, государственных людей, купцов и писцов и забрать у них их жён; они были тотчас же брошены в находившиеся под рукой телеги, отвезены во двор великого князя и в ту же ночь высланы из Москвы» и розданы опричникам; после чего царь с войском отправился громить подмосковные усадьбы опальных.
В том же году Василий Грязной, как и другие «угодницы царевы», выступил против митрополита Филиппа, «тщахуся с престола его изгнати». Годом позже опричник принял участие в «суде» и расправе над своим бывшим господином князем Владимиром Старицким и его семьёй. Скуратов и Грязной устранили прежнее опричное руководство — отца и сына Басмановых и князя Вяземского — и заняли его место в качестве думных дворян «из опричнины». Но в отличие от более удачливого, а может быть, и более способного Малюты, Грязной и его родня, Ильины и Ошанины, не сумели удержаться при дворе. В период чистки опричного двора в 1571 году был отравлен «ближний спальник» Григорий Большой Грязной, убит начальник и судья опричного Земского двора в Москве Григорий Меньшой, заживо сожжён сын судьи Никита.
«Васютка» Грязной избежал участи своих двоюродных братьев, но, кажется, всё же лишился прежнего доверия и не был приглашён на свадьбу царя с Марфой Собакиной в 1571 году. После гибели Малюты Ильины были изгнаны из опричной Думы. В. Ф. Ошанин отправился на воеводство в замок Пайде, а позже был арестован и увезён в Москву. Сам Василий Грязной получил назначение в Нарву, а оттуда был послан в крепость Данков на южной границе для наблюдения за передвижениями татар; его поместье в Новгороде к весне 1573 года было передано другим лицам. Во время разведки в степи Грязной, неудачно ввязавшись в бой, попал в плен к татарам.
Написанные в плену письма царю дают некоторое представление о характере одного из главных опричных командиров. Он бывал весёлым сотрапезником государя, но теперь Иван Грозный упрекал его за легкомыслие: «Али ты чаял, что таково ж в Крыму, как у меня стоячи за кушаньем шутити?» Василий в ответ не удержался от шутливого тона, но стремился подчеркнуть свою отвагу, хотя и выглядел человеком хвастливым и тщеславным. Оправдывая своё пленение, он уверял царя, будто все воины его отряда побежали от врага, а он один схватился и в неравной схватке сражался с 280 татарами и сумел убить и ранить многих противников. И даже находясь в плену, он якобы каким-то образом «государевых собак изменников… всех перекусал же, все вдруг перепропали, одна собака остался — Кудеяр, и тот, по моим грехом, маленко свернулся…».
Девлет-Гирей допускал Грязного к дипломатическим переговорам с московскими посланниками, рассчитывая, очевидно, на выгодный обмен, выкуп или какие-то существенные уступки с русской стороны. Простоватый пленник едва ли разбирался в этих восточных хитростях и всерьёз считал себя важной фигурой; в письме царю он сообщал о том, что сам хан советовался с ним об условиях заключения мира между Москвой и Крымом: «…на поминках ли, деи, или, деи, на Казани и на Астрахани?» (то есть требовать ли денег или передачи недавно присоединённых к Московскому государству Казанского и Астраханского ханств). Но в Москве вмешательство опричника в дипломатическую сферу не оценили. В 1578 году Иван Грозный писал хану: «Вася Грязной — полоняник и молодой человек, а меж нас ему у таких великих дел делати и быти у такова дела непригоже». В наказе посланнику в Крым князю В. Мосальскому царь велел сказать Грязному, если тот опять попробует вмешаться в ход переговоров, «что он дурует — хто ему у того дела быти велел».
Иван IV готов был выплатить за любимца немалый выкуп в две тысячи рублей, но решительно отказался менять его на видного крымского полководца Дивея-мурзу. «…y Дивея и своих таких полно было, как ты, Вася, — писал царь бывшему придворному, — тебе, вышедчи ис полону, столко не привесть татар, ни поймать, сколко Дивей кристьян пленит». Грязному, скорее всего, так и не суждено было вернуться на родину. Хан сообщал, что собирался было после выкупа одарить и отпустить пленника, но затем решил задержать до тех пор, «как ваши послы большие будут». С этого момента имя Грязного в источниках не встречается, и дальнейшая его судьба неизвестна{29}.
В конце опричнины в думные дворяне были пожалованы выходцы из родовитой, но захудалой семьи Нащокиных: в одном местническом деле опричный голова Роман Пивов говорил про её представителя Романа Олферова, что «их роду были многие в Можайске в приказщикех городовых, а иные де в холопех». Роман Олферов-Нащокин в холопах как будто не был, но начал службу стрелецким командиром и в первые годы опричнины выступал в скромной роли дворянского головы. Однако после почти двадцати лет военной службы он неожиданно в январе 1571 года получил назначение на Казённый двор в помощники главному земскому казначею князю Василию Литвинову-Мосальскому, а затем был сделан печатником.
В качестве «печатника и думного дворянина» Олферов сопровождал царя в Новгород зимой 1571/72 года. Опричный государственный муж честно признавался: «Яз грамот не прочитаю, потому что яз грамоте не умею», но был горд доверием и полагал, что для исполнения служебных обязанностей вполне достаточно рвения. Более того, опричный выдвиженец начал местничаться со своим начальником и заявил в челобитной: «Я, холоп твой, не ведаю, почему Мосальские князи и хто они». Казначей стерпел бесчестье и смиренно признал, что «своего родства Мосальских князей не помнит», что его противник «человек великой, а я человек молодой» и что «счету он с Романом не держит никоторова».
Но и сам полюбившийся царю неграмотный печатник в «великие» дела не мешался, место своё знал и исполнял то, что прикажут. Он принимал участие (скорее всего, сугубо представительское) в дипломатических делах: в декабре 1571 года «являл» крымских гонцов, в феврале 1572-го — крымских послов, а в сентябре представлял царю дары польского посланника Константина Воропая. Как и Малюта, в 1573 году Олферов участвовал во взятии Пайде, но уцелел, благополучно пережил своего благодетеля и умер около 1590 года. Так простота порой обеспечивала завидную карьеру и, что не менее важно во времена Ивана Грозного, спокойную старость бравого вояки и «великого человека» опричнины.
Двоюродный брат Романа, Михаил Безнин, начал служить несколько позже, с конца 1550-х годов. Как и Олферьев, он был дворянским головой, но в опричнину попал раньше, уже в 1565 году, и уже через пару лет стал вторым воеводой сначала передового, а затем и большого полка. После сожжения Москвы Девлет-Гиреем Безнин отстраивал городские укрепления, а вскоре получил почётное назначение — в дядьки к царевичу Фёдору. В этой должности опричник пробыл, кажется, недолго и уже в 1571/72 году был назначен первым воеводой в Нарву, а в январе 1573-го участвовал в штурме Пайде. В последующие годы он по-прежнему служил воеводой в полках и городах и только в 1582-м стал думным дворянином, а закончил жизнь постриженником и администратором Иосифо-Волоколамского монастыря старцем Мисаилом.
Потомок бежавшего в Литву тверского боярина Василий Григорьевич Зюзин сопровождал царя «в окольничево место» в походах 1567 и 1570 годов. Он же участвовал в новгородском погроме, будучи начальником передового отрада из трёхсот всадников. Думный дворянин Иван Черемисинов находился «в стану у государя» в походе на Девлет-Гирея в сентябре 1570-го, в том же году «являл» крымских гонцов во время приема их в Александровской слободе, в феврале 1572 года вместе с Малютой Скуратовым и дьяком Андреем Щелкаловым вёл переговоры с крымским гонцом Янмагметом, после разгрома Девлет-Гирея ездил к воеводам с «царским жалованным словом» и денежным жалованьем, в качестве головы в «стану у государя» участвовал во взятии Пайде, после чего, вероятно, умер.
К концу опричнины видную роль в опричной Думе играл Дмитрий Иванович Годунов, который стал в 1571 году царским постельничим и привёл ко двору своего племянника, юного Бориса. Молодой опричник в 1570–1572 годах служил оруженосцем в свите царевича Ивана, а на царской свадьбе в октябре 1571 года присутствовал в качестве дружки. Дядя весьма выгодно женил его на дочери Малюты Скуратова. Зять Малюты был слишком молод, чтобы играть в опричном правительстве самостоятельную роль, но прошёл хорошую школу, опыт которой пригодился ему в борьбе за власть и царский трон на исходе столетия.
В отличие от претендовавших на главные роли основателей опричнины и сменившей их титулованной знати эта опричная «гвардия» второго ряда намного более успешно пережила чистку конца 1560-х — начала 1570-х годов. В глазах подозрительного царя Ивана не обременённые влиятельной роднёй, излишними знаниями и политическими амбициями служилые выглядели более надёжными исполнителями его замыслов. Другое дело, что по своему уровню они едва ли могли претендовать на духовную близость с царём-интеллектуалом — но от верных холопов того и не требовалось. Однако, помимо неграмотного печатника Олферьева, государю для управления опричным «уделом» нужны были и более квалифицированные слуги.
28 ПСРЛ. Т. 34. М., 1978. С. 229.
(обратно)29 См.: Шокарев С. Ю. Переписка Ивана IV Грозного с Василием Грязным и русско-крымские взаимоотношения второй четверти XVI в. // Москва — Крым: Историко-публицистический альманах. М., 2000. № 1.С. 142–162.
(обратно)13 Пономарь (парамонарь, от др. — греч. приставник, привратник) — служитель православной церкви, не имеющий священнического сана, в чьи обязанности входит звонить в колокола, петь на клиросе и прислуживать при богослужении.
(обратно)<< Назад Вперёд>>
