Чтобы ходить в походы и исполнять прочие обязанности, дворяне XVI века должны были иметь владения — поместья и вотчины, доходы с которых позволяли им «подняться» на службу. Присоединение к Москве Новгорода, Твери, Рязани нередко сопровождалось «выводом» местной знати и конфискациями её земель (в Новгороде было конфисковано около миллиона десятин), на которых «испомещались» московские выходцы, в том числе из низших слуг великокняжеского дворца и вчерашних холопов. Эти дворяне-помещики в то время ещё не имели фамилий и записывались в документах как «псарь Данилко», «дьяк Ермола», «истопник Антон». Но рядом с ними владения получали и младшие члены знатных семей: родовые владения князей и бояр дробились при наследовании, разорялись и продавались. Поэтому нельзя противопоставлять знатных бояр-вотчинников и дворян-помещиков: в России XVI века нередко один и тот же землевладелец имел и вотчину, и поместье. Уже дед Грозного, «государь всеа Русии» Иван III стал ограничивать право своих вассалов «отъезжать» со службы: в договоры с ними вносились условия, что в таком случае они теряют свои вотчины. С московских слуг стали брать клятвы — «поручные записи», в которых они обязывались великому князю и его детям «служити до своего живота, а не отъехати… ни х кому».
На владение поместьем выдавалась особая «ввозная» грамота — подобная той, что получил только что ставший новгородским помещиком Семён Огарёв. Грамота уведомляла крестьян, что у них появился помещик, а самого нового владельца предупреждала: «А что из тех обеж[8] Семен возьмет себе или своим людям на пашню, и ему с тех обеж на крестьянах своих доходов не имати. А что прибавит на крестьян своего дохода, и он в том волен, только бы не было пусто… А доспеет пусто, и Семену платити великих князей дань и посошная служба самому, а от великих князей в том быти ему в опале». Так государство разрешало помещику заводить свою барскую пашню и «прибавлять» крестьянские повинности — с условием, чтобы он не разорил крестьян и не «запустошил» поместья. Грамоты второй половины XVI века уже прямо указывают крестьянам, чтобы они помещика «слушали во всем, и пашню на него пахали, и оброк ему денежной и хлебной платили, чем он вас изоброчит».
Естественно, высший слой московской знати был лучше обеспечен землёй и рабочими руками. Многие из представителей княжеских и боярских фамилий сохранили родовые земли и владели сотнями крестьянских дворов. Правда, громадных латифундий в то время не было, а обширные владения состояли из десятков разбросанных по разным уездам вотчин. В боярских усадьбах жили десятки, а иногда и сотни слуг-холопов, составлявших «двор» хозяина.
Не самый богатый опричный боярин Алексей Басманов имел вотчины: под Москвой — пустошь Смолинскую заводь, в Переславском уезде — село Елизарово с деревнями, в Дорогобужском — село Тучково, в Кашинском — село Сенькино с деревнями, в Волоцком — село Ильинское; там же — поместье, село Никольское с деревнями, а ещё одно, село Бухалово, в Костромском уезде. Опричному думному дворянину Ивану Воронцову и его брату Василию принадлежали подмосковные вотчины (два села с сорока четырьмя деревнями и пустошами, 12 отдельных деревень и два починка), село Олявидово с двадцатью семью деревнями, тринадцатью пустошами и двумя починками в Дмитровском уезде и два села в Ярославском уезде, а также земли в Ростовском, Боровском, Мещерском и Переславльском уездах — всего почти четыре тысячи четвертей.
Стоявшие ниже рядовые члены «государева двора» также владели приличными вотчинами и поместьями и имели возможность для карьерного роста и получения прибавки к полагавшимся им земельному и денежному окладам. Опричному голове (офицеру) Григорию Полеву принадлежали доставшиеся от родителей четыре пустоши и село Быково с деревнями в Волоцком уезде. Его племянник Богдан владел в Московском уезде родовой вотчиной из шести деревень с пустошами и приобретённым в 1567/68 году сельцом с деревней и пустошью с 212 четвертями земли. Другую свою вотчину — сельцо с двумя селищами, пятью деревнями и двумя пустошами в Дмитровском уезде — Б. И. Полев продал после опричнины за 400 рублей. К немуже перешло бывшее поместье князя Л. Щербатого в Вяземском уезде и еще одно, общей площадью в 398 четвертей «доброй земли». Кроме того, у него имелось 99 четвертей в Кашинском уезде и 166 в Старицком, а всего 663 четверти поместной земли.
Представители славного рода Пушкиных в опричнине никаких ответственных постов не занимали. Евстафий Михайлович Пушкин владел подмосковным селом с пятью деревнями и пустошью, общей площадью около 250 четвертей; на оброке у него было «порозжее» поместье с 120 четвертями земли. У его брата Ивана имелись две подмосковные вотчины общей площадью почти 500 четвертей в совместном владении с третьим братом Леонтием{8}.
Владения же большинства провинциальных служилых людей были небольшими: в середине XVI века новгородские помещики в среднем имели 20–25 крестьянских дворов; при этом поместье могло не представлять собой целостный комплекс земель, а состоять из различных по размерам «дач» в разных частях уезда. «Дача» же могла не соответствовать полагавшемуся окладу, так как фонд пригодных для раздачи земель не поспевал за ростом числа самих помещиков. Так, дворянину-опричнику Ивану Хлопову из 300 четвертей положенного поместья дали только 100; хорошо, что у него имелась ещё приличная вотчина в 360 четвертей в Коломенском уезде. На их положении сразу же сказывались неурожаи, военные опустошения и чрезвычайные поборы. В отсутствие владельца крестьяне нередко уходили; к тому же у бедных и неродовитых помещиков их сманивали, а то и насильно увозили «сильные люди» из числа московской придворной знати.
На деле у многих «детей боярских» после голодных лет или эпидемии вообще не оставалось мужиков. «Крестьян ни единого человека, служить невмочь», — слёзно жаловались в челобитных служилые, которые пахали пашню «своими руками» и являлись на смотры «бесконны и безодежны, в лаптях» и пахали пашню «своими руками». Часто такая дворянская беднота предпочитала даже «похолопиться» за знатного боярина и стать его «послужильцем» или приказчиком в вотчине.
Обустройство господского двора зависело от того, жил ли там сам владелец. Если село было хозяйской резиденцией, то в нём появлялся господский двор. Выглядел он в XVI столетии не слишком презентабельно, состоял из деревянных клетей и изб, сочетавшихся в разных вариантах. Избы обычно отапливались, другие помещения (горницы), где жили летом и хранили одежду, печей не имели. В богатом суздальском вотчинном селе Васильевском недалеко от церкви стоял боярский двор со следующими постройками: двумя горницами (одна с комнатой, «а у комнаты на красных столбах чердачок», другая без комнаты), между ними «двои сени», «повалуша с кровлями», «мыльня на земле с сенями». На том же дворе имелись три житницы, в одной из которых, кроме зерна, хранились овечья шерсть, пивной медный котёл, «кубик перепусной с трубой» (перегонный куб для курения «хлебного вина»), коробы новгородские, медная и оловянная посуда. На боярском дворе располагались конюшня и сенник под одной кровлей, погреб с напогребницей, поварня. Во дворе находилось три улья. Двор был огорожен «городьбой в заборе». Княжеский двор Б. К Черкасского в Рязанском уезде был окружён бревенчатыми стенами («круг двора острог рублен»). Рядом находился «конюшенный двор, а на нем живут конюхи, да люцких 18 дворов да крестьянских 100 дворов». За «городьбой» стоял двор приказчика (изба, две клети, мыльня). Во Владимирском уезде в конце XVI века в вотчине братьев Никиты и Козьмы Рагозиных в деревне Яковлеве был двор боярский, «а на дворе хором: изба боярская с передсеньем, да против ея клеть да изба лютцкая, да 3 житницы, да мылня с передсеньем, да погреб, да онбар, да 2 канюшни плетеные». Рядом на холопьем («лютцком») дворе были построены две избы, две клети, четыре «стаи животинные» плетёные (коровники и овчарни), овин и две мякинницы. Неподалёку располагались боярские и людские хмельники{9}.
Кроме деревянного барского дома, почти не отличавшегося внешним видом от крестьянских домов, в провинциальной помещичьей усадьбе той поры имелись служебные помещения — «холопьи дворы», конюшни, скотный двор. «Двор большой, на дворе хором две горницы с комнаты да повалуша, сени одны, поварня, другая поварня естовная, две житницы, дворец конюшенной, на нем четыря конюшни, да сенник, да челяденной двор, на нем два подклета, да изба, да за двором пять дворъцов люцких…» — так выглядела довольно богатая псковская усадьба князя Ивана Бабичева в селе Озерцы Которского погоста, описанная после его гибели в 1572 году. На дворе стояли 14 построек жилого и хозяйственного назначения, но все они были пусты: к тому времени сделали своё дело опричный эксперимент, затяжная война, повышение налогов и чума. В 1584 году в Коломенском уезде А. С. Лашинский заложил свою «куплю», деревню Полубояриново, при которой находился «двор боярской, а на дворе хором: горница с комнатою, да повалушка, да две житницы, да мыльня, да поварня». В деревне было три крестьянских двора, каждый с избами и клетями.
Таким образом, те, кого школьные учебники называют на западный манер «феодалами», на деле представляли собой служилые «чины», сильно различавшиеся по статусу и доходам. Попытайся кто-то объяснить, к примеру, боярину князю Ивану Петровичу Шуйскому, что он и его коллеги по Боярской думе являются «братьями по классу» с каким-нибудь рязанским «сыном боярским» Ивашкой Вострой Саблей, он бы не понял да еще и возмутился бы: как можно сравнивать его, представителя «честно́го» рода, с безвестным служилым человеком, может быть, вчерашним холопом или конюхом! А в глазах помещика «богатины»-бояре выглядели главной причиной его бедности и тягостей службы, и эти настроения как раз упрочивали царскую власть в её борьбе против «вольностей» и притязаний аристократии.
Выше уже шла речь о том, что наступление опричнины сопровождалось выселениями земцев из опричных уездов и раздачей их бывших владений опричникам. В распоряжении исследователей нет доказательств, подтверждающих полные переселения земцев с территорий, вошедших в опричнину{10}, тем не менее во многих случаях произошла смена владельцев, причём порой новым хозяином становился родственник старого. Так, Сахар Константинович Писемский в 1566/67 году потерял в Костромском уезде родовую вотчину на реке Письме — сельцо Фатьяново: государь передал её служившему в опричнине Фёдору Андреевичу Писемскому. Ставший впоследствии опричником Иван Семёнович Черемисинов, будучи ещё земским, потерял свою вотчину в Суздальском уезде, но, видимо, получил за неё хорошее возмещение, так как нет сведений о том, что бывший хозяин и его опричник-сын пытались её вернуть.
Служба в опричнине могла существенно поправить имущественное положение человека. Крупными вотчинниками стали к концу столетия князья Хворостинины. Духовная грамота младшего из братьев, опричного головы Фёдора Хворостинина, свидетельствует, что у него «к баткову благословению селцу Грибищеву з деревенями в додачю» имелось село Городище с деревнями в Костромском уезде и с 1400 четвертей пахотной земли. Кроме того, у Ф. И. Хворостинина были вотчины в Боровском (сельцо Головенское с деревнями), Переел авском (село Богородское с деревнями), Ростовском (село Павлово с деревнями) уездах; в Бежецком Верхе к нему перешла за долг вотчина брата Петра — сёла Баскаково и Александровское с деревнями. В Костромском уезде он купил у сестры село Романово с деревнями, а в Троице-Сергиев монастырь дал вкладом село Малышево — притом князь был при разделе отцовского наследства обделён братьями, которые «завладели насилством» сёлами Заозерьем и Ново-Клинцовым с деревнями в Переславском уезде с общим количеством земли свыше 1200 четвертей.
Князь-опричник раздал в монастыри 550 рублей по своей душе (при жизни и по духовной). Большую часть вотчин он в завещании называл «государевым жалованием», и находились они именно в опричных уездах; возможно, это было достойное возмещение за потерянные в земщине владения{11}.
Новые имения на Новгородчине получил весельчак-опричник и думный дворянин Василий Грязной. «По государеву цареву и великого князя Ивана Васильевичя всия Руси грамоте, от государевых царевых и великого князя дияков… такова ввозная <грамота> дана Василью Григорьевичю Грязного на Федорово поместье Скуратова сына Грибакина… в Шелонскую пятину, в Которской погост по отделным книгам губного старосты Ляцкого стану Обакши Труфанова: в селцо Бершевичи, а в нем: церковь Егорей Страстотерпец да придел Никола Чюдотворец, двор болшой и пашни на 6 обеж, священник… дьячок… да проскурница… да людцких пят дворов пусты; в деревню в Милятино: двор Олекса Ортемов да Сашко Семенов на обжу с третью, двор Самон Остафьев да Ждан Самсонов на обжу с третью, двор Куземка Исаков да брат его Данилко на обжу с третью, двор Самсоновской пустой на обжу с третью, двор Прохновской пустой на обжу с третью, двор Поташкинской пустой на обжу с третью, двор бобылской, непашенной; в деревню в Егощу… в деревню в Клин… в деревню в Керково… в деревню в Деревенку на реке на Плюсе… в деревню в Березову… в деревню в Страки… в деревню в Пастороне… в деревню в Лозе… И теми… селцы и деревнями пожаловал царь и великий князь Василья Григорьевичя Грязново против старого его поместья… а Семейку Лодыгина пожаловал государь в его оклад… из поместья Грязного. И вы б все крестьяни, которые в тех селцех и деревнях живут и вперед учнут жити, Василья Григорьевичя Грязново и его приказщика слушали и пашню его пахали и оброк ему хлебной и денежной платили, чем вас Василей Григорьевич изоброчит», — перечисляла его владения ввозная грамота от 10 октября 1572 года, выданная опричным дьяком Семёном Мишуриным{12}.
Вместе с Грязным земли в Новгородском уезде получили и другие видные опричники: дьяк Пётр Григорьев, окольничий Василий Умной Колычёв, родственник Малюты Скуратова Богдан Бельский. Последний, будучи человеком «молодым» и по возрасту, и по служебному положению (служил всего лишь рындой «с рогатиной»), в опричнине стремительно разбогател — приобрёл вотчины Василия Воронцова, брата казнённого опричного думного дворянина Ивана Воронцова, и в 1579 году смог дать в Иосифо-Волоколамский монастырь огромный вклад в 500 рублей. В этот же монастырь и в Троицу его холопы делали вклады по 50 рублей — такую сумму на помин души иные дворяне собирали всю жизнь.
Вместе с начальством жаловали и рядовых. Весной 1572 года во взятой в опричнину Бежецкой пятине Новгорода впервые вводился во владение отцовским и дедовским поместьем Иван Злобин сын Базаров — потомок боярских послужильцев вольного Новгорода, ставших московскими помещиками. Поместье состояло из усадища и тринадцати деревень, составлявших 19,5 обжи, и семи деревень новой придачи (15,5 обжи), а всего он имел 35 обеж земли среднего качества. Придача к старому поместью была не в лучшем состоянии: лишь в одной из семи деревень имелось два крестьянских двора с одной обжей живущей пашни. Во всём же поместье из тридцати пяти крестьянских дворов 14 были жилыми и имели 10,75 обжи пашни, а 21 двор с 23,25 обжи лежали впусте.
Базаров был в это время «новиком», а потому и получил не всё отцовское хозяйство, а только 20 обеж из прежних тридцати пяти — остальное ему ещё предстояло заслужить. Правда, интересы юного опричника были учтены — при разделе ему оставили лучшие деревни как из старого поместья, так и из придачи. В результате поместье Ивана Базарова состояло из усадища с обжей пашни, кроме этого, его человек пахал в деревне Хирово еще 0,5 обжи. Находящиеся в деревнях 15 крестьян с четырнадцати крестьянских дворов пахали 9,25 обжи и платили хозяину оброк в размере четверти ржи, четверти овса и 2 алтынов денег с каждой обжи.
Так Иван Злобин сын начал свою карьеру — доход выходил небольшим, но прожить было можно. Однако он служил успешно и к началу 1580-х годов вышел в люди — был повёрстан как «сын боярский первой статьи» окладом в 450 четвертей (45 обеж). Он вернул себе ту часть поместья, которая была у него отписана на государя в 1572 году, а затем присмотрел по соседству хороший участок земли, принадлежавший умершим земцам Бобровым, и подал челобитную: «Государю царю великому князю Ивану Васильевичу всея Руси бьет челом холоп твой государев из Бежицкие пятины Иванец Базаров. Пожаловал еси, государь, меня холопа своего, велел учинити поместьеца за мною на пол-пятаста четвертей, и меня, государь, твоего жалования не дошло в мой оклад ста четвертей. Православный царь государь, пожалуй меня, холопа своего, в Бежицкой пятине, в Прокопьевском погосте на Белой пустошми по своей государевой грамоте, што были за земце за Олферком да за Злобою за Бобровыми полушесты обжами; а их, государь, в животе не стало; а те, государь, пустоши к моему поместьишку смежно и в однем погосте. Государь царь, пожалуй».
Государь просьбу «холопа» исполнил, и владелец сумел за 10–15 лет развернуть на разорённой Новгородчине барское хозяйство с масштабной заготовкой и продажей сена силами «беспашенных» бобылей, во множестве бродивших в округе и живших работой «меж двор». В двух своих «усадищах» Иван Злобин завёл барщину, которую пахали его «люди». В усадьбе имелся солидный скотный двор: четыре служилых коня, восемь рабочих лошадей, восемь жеребят, четыре коровы, пять телят, 12 овец-стариц, баран, семь коз, три козла и семь племенных свиней. В житницах лежали обмолоченные рожь, овёс, греча и пшеница, на сеновале и в стогах хранилось сено на 20 возов. Во второй усадьбе под надзором приказчика Гриши Кузьмина по прозвищу Всячина находились новый помещичий двор с избой, клетью, житницей, сушилом на погребе, двор приказчика, три двора людских, семь дворов крестьянских с одиннадцатью крестьянами, среди которых двое были овчинниками, и четыре двора бобылей. В этом «усадище» помещичьи люди пахали на барина 57,5 четверти (5,75 обжи), из которых три обжи пахал приказчик; сена косили 650 копен. Здесь же приказчик Всячина курил вино, так как на этом усадище имелся медный винный котёл с трубами. На помещичьем дворе стояли два служилых коня, четыре пашенных лошади, жеребец, три жеребёнка, три коровы, четыре телёнка, десять овец-стариц и семь коз. Там же хранились запасы хлеба, гороха и сена. Барская запашка составляла теперь 90 процентов против 12,8 процента в 1572 году и не облагалась налогами. Оборотистый хозяин не только поднимал имение, но и службу не забывал: занял пост полкового головы и выполнял свои обязанности исправно, так что к началу 90-х годов XVI века получил новые земельные владения и имел по 14 рублей в год государева жалованья как служилый человек «первой статьи»{13}.
Впрочем, милости доставались не всем. Другой бравый командир Константин Поливанов сверх поместья в 450 четвертей в Можайском уезде ничего не выслужил. Иные же благодаря влиянию родственников на короткое время «взлетали» по служебной лестнице — и столь же стремительно сходили с исторической сцены и исчезали со страниц документов. Так случилось с целым захудалым родом Вяземских, появившимся в опричнине. Александр Иванович Глухов-Вяземский стал первым воеводой передового полка. Андрей Иванович Зайцев-Вяземский до опричнины был одним из самых мелких служилых людей, но в походе из Новгорода в Литву в сентябре 1567 года выступал уже первым головой и дворянином «в стану у государя». Василий Иванович Вяземский из «Литвы дворовой» по Костроме в опричнине дослужился до окольничего. Имя Дмитрия Ивановича Лисицы-Вяземского до опричнины вообще не встречается в перечнях служилых людей, а в 1567 году он стал вторым воеводой большого полка под Калугой. Семён и Тимофей Ивановичи Вяземские даже не упоминаются в опричных разрядах, но зато в 1565/66 году они получили конфискованные поместья в опричном Суздальском уезде. Затем все Вяземские потеряли в опале и чины, и земли — от былого богатства остались крохи в виде нескольких малоземельных и запустевших поместий.
Васюк Грязной владел своим новым новгородским поместьем меньше года: в марте 1573 года его «сельцами» и деревнями «пожаловал государь царь и великий князь Михаила Тимофеева Плещеева (сына опричника. — И.К., А.Б.) противо старого его поместья». Правда, новый хозяин тоже скоро расстался с поместьем — оно было «по государеве грамоте отдано Назарью да Григорью Василчиковым», родственникам очередной царицы Анны Васильчиковой. «А во Дворец те вотчины пойманы были у деда моего князя Юрья Темкина, как была на родителей моих опала блаженные памети при государе царе и великом князе Иване Васильевиче всеа Русии, с ыными родовыми нашими ростовскими вотчинами. И из Дворца отданы были в поместье боярину князю Федору Шестунову», — вспоминал в 1627 году об утрате дедовских вотчин князь Михаил Тёмкин-Ростовский{14}.
Другие служилые люди надеялись не только на царские щедроты. Сын безграмотного царского печатника (хранителя государственной печати, то есть главы приказного аппарата) Пётр Романович Пивов купил «впрок без выкупу» у ярославского клана Мотовиловых немалую вотчину — село Фефилово с одиннадцатью деревнями, четырьмя починками и многочисленными угодьями — всего за 300 рублей и лошадь впридачу{15}. Похоже, что ярославцы не имели возможности отказаться от предложения сына «сильного человека».
Иван Васильевич Головленков был при опричном дворе в малом чине поддатни «к доспеху» или «к шелому». Отличился же он тем, что в 1569/70 году незаконно завладел в Белозерском уезде отписанными на государя вотчинами высланных в земщину Семого и Нечая Васильевых детей Ергольских и Андрея Иванова сына Бурухина. Под конец жизни он, видимо, оказался замешан в серьёзном деле, так что под именем «старца Иосифа» был посажен в тюрьму Соловецкого монастыря закованным в «железа».
Демид Иванович Черемисинов в 1570 году в качестве «государева посланника» приезжал в Новгород, чтобы отправить оттуда полученную в результате «правежа» казну, — но и себя при этом не забыл: его люди вывозили крестьян из временно бесхозных поместий Шелонской пятины. Предприимчивый опричник впоследствии скупил большое количество земель в Юрьев-Польском уезде, но добытое богатство впрок не пошло — в 1596 году он попал в опалу и имения были конфискованы{16}.
Сходным образом вели себя и другие опричники. К примеру, в Водской пятине Новгорода «мужики» Юрия Нелединского захватили крестьян своего господина, вышедших было в Юрьев день к другому помещику, Русину Волынскому: «у старосты и у целовальников выбили и вывезли их в опришнюю» и не вернули, хотя имение и было отписано на государя{17}.
Такие брошенные новыми опричниками владения также приходили в упадок: «…деревня Фатьяниха, 5 обеж, пуста, непахана и некошена, пашни было сеялось на обжу и с отхожею пашнею по 4 четверти, а в дву по тому ж, сена по 5 копен на обжу. А была та деревня в поместьи за Ондреем за Веригиным сыном Благова, и Ондрей взят в государеву опришнину… деревня Пески, 6 обеж, пуста, непахана и некошена, пашни было сеялося в поле и с отхожею пашнею на обжу по 5 четвертей, а в дву по тому ж, сена закоси было по 4 копны на обжу. А была та деревня в поместьи за Степаном за Фендриковым сыном Благова, и Степан взят в опришнину». Та же судьба постигла в 1571 году и земли их соседей в Лосицком погосте Шелонской пятины — Ивана Лугвенева, Петра Шулепникова, Василия Хлопова{18}.
С объявлением той или иной территории опричной начиналось перераспределение собственности. Во взятом в опричнину Переславском уезде крупнейшими вотчинниками оставались потомки смоленских князей Заболотские; в первой половине XVI века представители этой фамилии занимали видное служебное положение. В первые же годы опричнины Фёдор Заболотский был сослан в Казань, а затем казнён вместе с родственниками Игнатием и Богданом — их имена записаны в синодиках опальных Ивана IV. Оставшиеся в живых их «однородцы» отдавали свои владения с десятками деревушек, починков и пустошей Троице-Сергиеву монастырю. Другие вотчины рода перешли в руки опричников или близких к царю лиц; так, принадлежавшее Д. В. Заболотскому сельцо Селково досталось дьяку Андрею Щелкалову, который и дал эту вотчину вкладом в тот же Троицкий монастырь. Некий Григорий Литвинов отписал этой обители ещё одну бывшую вотчину Заболотских — полсельца Боярского с деревнями и пустошами. Так монастырские акты отражают гибель старых вотчин, чьи владельцы оказались в числе опальных. Но их новые хозяева не были уверены в прочности своих приобретений, и в течение короткого времени большая часть владений Заболотских перешла к Троице-Сергиеву монастырю.
Другие местные землевладельцы — Конковы, Клобуковы, Новосельские, Макаровы, Михалковы, Уполовниковы — также отдавали вотчины монастырям. Имена некоторых из них встречаются в синодиках опальных Ивана Грозного; другие непосредственно во времена опричнины не пострадали, но отнюдь не оптимистично смотрели в будущее. Члены дворянских фамилий — Скрипицыны, Обуховы, Сусловы — обусловливали вклады возможностью пострижения в обители, чтобы спокойно прожить остаток своих дней в её стенах.
Большое село Хребтово (900 четвертей пашни), принадлежавшее казнённому вместе с родичами боярину Владимиру Морозову, досталось сопернику братьев Щелкаловых дьяку И. М. Висковатому, но было отобрано и у него и отдано В. И. Тёмкину-Ростовскому и В. Я. Щелкалову. Василий Щелкалов в 1568/69 году вложил свою долю в Троице-Сергиев монастырь, а оставшуюся часть князь-опричник Тёмкин-Ростовский отдал дьяку Никите Аксентьевичу Парфеньеву в качестве штрафа за убийство его сына. Несчастный отец сразу же пожертвовал эту вотчину в Троице-Сергиев монастырь.
Переславскими вотчинниками были попавшие в опричнину Басмановы-Плещеевы и их родственники Дмитрий Бутурлин и Иван Собакин. Однако служебные успехи не спасали род от опал и казней. При опале А. Д. Басманова «вотчина… у него взята была и отдана в раздачю в иной род князю Петру Тутаевичу Шейдякову, а не Плещеевым»; только внуку основателя опричнины царь велел отдать «те… отца их вотчины, которые были в раздаче». Отбирались земли и у других Плещеевых, даже не бывших в опале. Опричник Иван Дмитриевич Плещеев пробыл 12 лет «без съезду» на службе в Юрьеве Ливонском, а его родовая вотчина была взята «на государя»; взамен он получил село в Медынском уезде. В синодиках опальных записаны имена пятерых Бутурлиных: Василия, Григория, Ивана, Стефана и сына опричного окольничего Леонтия Дмитриевича. Последний вместе с братом Романом, предчувствуя конец своей служебной карьеры, успел в 1570/71 году отдать в Троицкий монастырь село Богородское с деревнями при условии пострижения. Погиб и их сосед по имению, сын Ивана Григорьевича Собакина. В отличие от Бутурлиных Собакины не успели или не смогли отдать вотчину в монастырь, и она была конфискована.
Вероятно, что-то получил в Переславском уезде сам Малюта Скуратов. Выдав дочь замуж за Дмитрия Шуйского, опричник дал ей в приданое тамошнюю вотчину на 660 четвертей земли.
Опричники Ловчиковы в 1571/72 году дали в Троицкий монастырь пустошь Махру в Верхдубенском стане для поминовения душ родителей. Годом раньше крупный вклад туда же сделала дочь Ярца Нармацкого Ирина. Монастырские власти обязывались «беречи» вкладчицу, пока она жива, а после её смерти должны были получить остаток её вотчины. Брат Ирины, Семён, был опричником и постельничим и в конце 1570-го или начале 1571 года «выбыл» — возможно, был казнён. В 1579/80 году опричник Иван Иванович Бобрищев-Пушкин подарил Троице приданое своей жены — селище Терпилково.
Всего за 1560–1570-е годы монастыри получили только в одном Переславском уезде не менее полсотни земельных вкладов, в том числе не менее сорока — от средних вотчинников, не говоря уже о денежных вкладах, которые для Троицы составили сумму более чем в 30 тысяч рублей. Оборотной же стороной образования богатых монастырских вотчин стало разрушение векового местного вотчинного мира с его соседскими связями. В поисках сильного защитника землевладельцы расставались «впрок без выкупа» с родовыми землями, чтобы сохранить хотя бы часть прав на них, спасти свою жизнь в рядах монастырской братии или, в худшем случае, обеспечить спасение души, записав имя вкладчика и его родни в монастырский синодик{19}.
В Вяземском уезде появилось 170 фамилий новых помещиков, преимущественно опричников: Борисовы-Бороздины, Барятинские, Воейковы, Головленковы, Истленьевы, Ловчиковы, Овцыны, Полевы, Ртищевы, Сабуровы, Толстые, Шуйские, а также «дворовые» и, возможно, опричные Татищевы и Фофановы; менее чем за 40 лет состав землевладельцев уезда обновился примерно на 75 процентов. В опричном же Можайском уезде утвердились в качестве местных землевладельцев опричники Блудовы, Измайловы, Пушкины, Черемисиновы; в Малоярославецком уезде земли выселенных местных помещиков и вотчинников получили такие видные опричники, как Бутурлины, князья И. Ф. Гвоздев-Ростовский, В. А. Борец-Охлябинин и П. И. Хворостинин, И. И. Очин-Плещеев, И. Д. и К. Д. Поливановы, дьяк У. Львов; крупная малоярославецкая вотчина перешла в качестве приданого от Малюты Скуратова его зятю Борису Годунову.
Перетряска целого слоя землевладельцев в условиях длительной войны не могла не сказаться на их положении. По тем уездам, где это можно проследить документально, количество землевладельцев сократилось. Так, в Вязьме в середине XVI века согласно писцовым книгам было около 430 помещиков, а в конце столетия осталось 350; состав малоярославецких землевладельцев сократился с 200 до 145 человек.
Опричнина нанесла удар по вотчинному землевладению в Костромском уезде. Десятки доопричных вотчинных фамилий в конце XVI века здесь уже не встречаются. Даже вернувшимся в родной уезд после опричнины далеко не всегда удавалось вернуть свои старые вотчины — теперь они получали земли уже как помещики. Немало бывших вотчинных владений в 1590-х годах пустовали (они значатся в писцовых книгах как «старые порозжие земли»): либо они так и не обрели хозяев, либо опричные переселенцы «опустошили и пометали» свои новые владения, а претендовать на них было уже некому.
Крестьянам приходилось ещё хуже. Писцовые книги наиболее пострадавшей от военных действий и опричных экзекуций Новгородчины периода 1570-х годов, по словам исследователя, «походят на громадные кладбища, среди которых кое-где бродят ещё живые люди. Не только отдельные деревни и поместья — целые погосты иногда стоят пусты. Земля поросла лесом; хоромы развалились»{20}. Только треть прежней пашни числилась «в живущем» и обрабатывалась, остальные две трети лежали впусте. Документы не говорят о причинах «пустоты» — они лишь бесстрастно указывают: «а крестьяне вымерли», «а те деревни все пусты и хоромы развалились», «в той деревни крестьяне вымерли», «соборяне все вымерли», «и те земци те обжи покинули и сошли в Ругодивскую слободу и в Божие поветрие все перемерли», «жильцы вымерли», «в трех дворех 3 крестьянина восмдесятом (7080-м, то есть 1572-м. — И.К., А.Б.) году померли поветреем, а в семдесят девятом году ярь сеена рожь и ярь жата, а к восмдесятому году рожь сеена». Так же скупо сообщали писцы и о судьбе помещиков: «и Федора <Тыртова> в животе не стало», «и Дмитрея <Тыртова> в животе не стало», «и Еремея <Румянцева> в животе не стало в поветрие», «деревни порожних поместей, а помещиков тем деревням крестьян не ведают».
Опричные переселения, конфискации, казни и «правежи» тяжким бременем легли на деревню, и без того отнюдь не процветавшую, тем более в условиях длительной Ливонской войны.
«В лете 7070 пятом был мор в Новгороде в Великом от Госпожина заговенья да до Николина дни осеннего и далее, а мерло многое множество людей, мужей и жен и детей и черньцов и черниц, тако же и по селам и в Старой Русе; а во Пскове начало мерети тое же осени. Того же лета явися знаменье в Юрьевщине в ливонском: два месяца на небеси, в нощи, и ударилися вместе, и один у другого хвост отшиб, и тот месяц отшибеной хвост приволок к себе, и знати стало на месяцы том как перепояска.
Того же лета, генваря в начале, ходиша воевати в немецкие городки, что за Литву задалися, ис Колывана свейскои воевода Клаустень с свейскими людми, и воевали четыре городки литовьские, Рую да Малотель, да третей Буртники, а четвертый Лимбаш, тот и взяли, лестници приставливая, а людей в нем литовских взяли и побили осмъсот человек, и волостей воевали много. Тое же зимы на феврале приходиша литовские люди ж жемоцким старостою и с маистром и с немцы, на свейских немец городков и на колываньские волости воевати, и воеваша много. И был промеж ими бой Литве с свейскими, и побиша Литва свейских немец много, мало их убежало.
Того же лета были на весне литовские люди под Ригою городом под немецким, и рижани от них отседелися, а города им не здали; пошли от города прочь безделны, потеряв людей своих много. Того же лета поставиша два городка в Полотчине, Сокол и Улоу, а третей почаша делать на озере именем Копье. И которые люди московскиа присланы на блюдение делавцов, князь Петр Серебряных да князь Василей Дмитриевич Палицкого, и литовскиа люди пригнав изгоном, на зори, да многих прибили, а князя Василья Палицких убили, а князь Петр Серебряных убегл в Полоцко» — такое описание повседневной жизни северо-западных русских земель зимой и весной 1567 года даёт псковский летописец{21}.
В этих условиях и крестьяне, и их господа часто меняли или теряли свои земли. Иногда сами опричники отдавали новые владения в монастырь, как это сделал Василий Воронцов: «Се яз Василей Федорович Воронцов дал есми в дом Живоначалные Троицы и Пречистой Богородице и великим чюдотворцом Сергею и Никану и архимариту Памве з братьею вотчину свою в Дмитровском уезде в Повелском стану село, Олявидово з деревнями и со всеми угодьи и с лесы и с луги и с пожнями с отхожими, а к селу деревень по реке по Дубне и по реке по Веле, с мелницею и с рыбною ловлею и с новою придачею, что государь пожаловал те деревни в вотчины нашие место села Николского в Пошехонье, с лесы и с луги и с пожнями и со всеми угодьи, куды по старым межам ходил плуг и соха и коса и топор, и с селищи с отхожими, с олевидовскими и с новоприбылными, и со всеми угодьи изстари ж, по старым межам, куды ходил плуг и соха и коса и топор; а в селе храм Живоначалные Троица да в приделе чюдотворец Сергей, а деревень к селу: пустошь Шестаковская, деревня Жаре, деревня Олехово на речке на Шибахте…» Вместе с перечисленными владениями ещё четыре десятка деревень и пустошей «с отхожими пожнями по реке по Дубне, по берегу реки Дубны и реки берег реке Дубны… по реке по Веле с пожнями и с пустошми и с мелницею, обе стороны реки Вели береги, и со всеми угодьи, куды ходил плуг и соха и коса», были вложены Воронцовым «по своей душе и по своих родителех, впрок без выкупа для вечнаво покоя»{22}.
В отличие от брата Ивана Василий Воронцов не был казнён, но отдал в монастырь не только полученную от государя чужую вотчину, но и свою родовую. Впрочем, предусмотрительный опричник «взял есми с того села из деревень здачи у келаря у старца Еустафья Головкина да у старца Варсунофья у Якимова 700 рублев денег», что может говорить не о благочестии, а о замаскированной продаже земли, которую в любой момент могли отнять. Другие опричники также отдавали в обители на помин собственные вотчины, как Дмитрий Иванович Годунов и его младший родственник Борис Фёдорович, отписавшие в марте 1572 года родному костромскому Ипатьевскому монастырю «искони вечное» сельцо Прискоково «по наших душах в наследье вечных благ вовеки»{23}. Вероятно, в последний год существования опричнины будущее казалось им непредсказуемым.
Многие утерявшие земли вотчинники и спустя 40 лет помнили о своих родовых владениях. Ещё в 1610 году князь И. А. Солнцев-Засекин пытался вернуть «старинную прародительскую вотчину», которая была у его семьи «взята в опришнину при царе Иване и отдана в поместье ярославцу сыну боярскому Ивану Андрееву сыну Долгово Сабурову»; характерно, что истец сам получил спорное сельцо Гавшинское с деревнями в поместье после того, как потерял свою вотчину и был выслан «из Ярославля вон».
Многие дворяне также были наделены землями в других уездах в виде компенсации за конфискованные вотчины и поэтому утратили право на возврат этих имений. Процесс возвращения вотчин растянулся на десятилетия. Не надеясь на царскую милость, то есть возврат владений законным путём, служилые люди после Смуты самовольно, явочным порядком вселялись в свои прежние доопричные вотчины, оставленные их новыми владельцами вследствие разорения в Смутное время. Они рассчитывали впоследствии записать эти земли за собой в писцовые книги и таким образом вновь утвердиться на них. Такие случаи были распространены, поскольку они специально оговаривались в проекте наказа писцам, составленном в 1682/83 году, то есть через 110 лет после окончания опричнины. Но московское правительство даже спустя многие годы после смерти Грозного признавало законность земельных переселений и не стремилось к пересмотру их результатов{24}.
Опричнина оказала глубокое воздействие на судьбы русского дворянства. За время существования этого режима пострадали многие представители аристократии, однако опричная гроза миновала крупнейшие княжеско-боярские фамилии Мстиславских, Воротынских, Бельских, Шуйских, Глинских, Одоевских, Романовых-Юрьевых, которые составляли цвет Боярской думы. Именно поэтому сразу же после смерти Ивана Грозного, при его сыне Фёдоре, управление страной перешло в руки боярского совета. В конце XVI века в списках служилых людей по-прежнему сохранялись ростовские, суздальские, оболенские, ярославские, стародубские корпорации служилых князей. Княжеские владения и после опричнины оставались в среднем крупнее некняжеских. Составленная в 1678 году роспись владений членов Боярской думы показывает, что многие из титулованных бояр и окольничих даже в последней четверти XVII столетия имели земли на территории своих бывших княжеств, как, например, Оболенские в одноимённом уезде.
Зато рядовые помещики и вотчинники пострадали от ударов опричной политики даже больше, чем знатные бояре, поскольку были экономически более слабыми. Значительная часть (вероятно, не менее половины) помещиков и вотчинников сменила в последней трети XVI века свои земли и таким образом рассталась с соседями, что нарушило традиционные местные связи служилых людей с «однородцами», друзьями, фамильными монастырями и храмами. Под влиянием опричных переселений была разрушена прежняя территориальная структура «государева двора» — деление на москвичей, галичан, «можаичей» и т. д. Произошла консолидация верхушки дворянства в особую замкнутую чиновно-сословную группу «дворян московских», которые обособлялись от уездных корпораций, несли службу по «московскому списку» и противопоставлялись остальной части дворянства — городового (провинциального).
Сложившаяся к концу XVI века замкнутая чиновно-сословная структура «государева двора» закрепляла господство знати и ограждала представителей московской аристократии от проникновения в их среду выходцев из провинции. После опричнины уже не родовые, а жалованные государем вотчины составляли основу земельных богатств таких фамилий, как Годуновы и Романовы. Утратившая значительную часть родовых земель и прежнее влияние на местах княжеско-боярская знать не была способна противостоять самодержавной власти. Лишённые связей с уездами и чуждые местным интересам, представители верхушки «государева двора» проводили на местах политику правительства в качестве воевод и приказных судей, ущемляя сословные интересы прочих групп населения — они-то и выступили против московской знати и приказной бюрократии во времена Смуты.
8 См.: Кобрин В. Б. Опричнина. Генеалогия. Антропонимика: Избранные труды. М., 2008. С. 32–33, 63, 68, 74.
(обратно)9 См.: Дворянская и купеческая сельская усадьба в России XVI–XX вв. М., 2001. С. 64–66.
(обратно)10 См.: Кобрин В. Б. Власть и собственность в средневековой России (XV–XVI вв.). М., 1985. С. 149.
(обратно)11 См.: Кобрин В. Б. Опричнина. Генеалогия. Антропонимика. С. 87–88.
(обратно)12 Цит. по: Самоквасов Д. Я. Новооткрытые документы Московского государства XV–XVII вв. М., 1905. С. 52.
(обратно)13 См.: Абрамович Г. В. Новгородское поместье в годы экономического кризиса последней трети XVI в. // Материалы по истории сельского хозяйства и крестьянства СССР. М., 1974. С. 9–16.
(обратно)14 Акты служилых землевладельцев XV — начала XVII в. Т. 2. С. 435.
(обратно)15 См.: Антонов А. В. Ярославские монастыри и церкви в документах XVI–XVII вв. // Русский дипломатарий. Вып. 5. М., 1999. С. 44–45.
(обратно)16 См.: Кобрин В. Б. Опричнина. Генеалогия. Антропонимика. С. 38, 91–92.
(обратно)17 См.: Самоквасов Д. Я. Архивный материал. М., 1909. Т. 2. Ч. 2. С. 49.
(обратно)18 См.: Новгородские писцовые книги. СПб., 1905. Т. 5. С. 509.
(обратно)19 См.: Алексеев Ю. Г. Аграрная и социальная история Северо-Восточной Руси XV–XVI вв.: Переяславский уезд. М., 1966. С. 186–196.
(обратно)20 Загорский В. Ф. Землевладение Шелонской пятины // Журнал Министерства юстиции. 1909. № 10. С. 194.
(обратно)21 Псковские летописи. М.; Л., 1955. Т. 2. С. 249.
(обратно)22 Цит. по: Садиков П. А. Из истории опричнины. С. 251.
(обратно)23 См.: Антонов А. В. Указ. соч. // Русский дипломатарий. Вып. 7. М., 2001. С. 97.
(обратно)24 См.: Павлов А. П. Земельные переселения в годы опричнины: К вопросу о практической реализации указа об опричнине 1565 г. // История СССР. 1990. № 5. С. 89–99.
(обратно) (обратно)8 Обжа — единица поземельного обложения в новгородских землях в XV–XVII веках, взыскивавшаяся с пахаря, имевшего одну лошадь. Размер обжи зависел от качества земли и других природных условий и в среднем составлял 15 десятин. (Прим. ред.)
(обратно)<< Назад Вперёд>>
