Предисловие
Отметим некоторые особенности организации информационной базы исследования.
Российский феномен долговременных изменений урожайности мы показываем на фоне аналогичных процессов в группе других, типологически различных («контрастных»), стран (Японии, Индии, США, Узбекистане, Казахстане, Пакистане); используется различный по качеству (адекватность данных, степень охвата экономического пространства статистическими наблюдениями, их разработка, методы измерения, степень влияния политического фактора, как правило, искажающего представление об этих наблюдениях, и т.д.) статистический материал, почерпнутый главным образом из национальных источников2.
Данные по урожайности приводятся в виде сплошных (непрерывных) статистических рядов в исторически длительной ретроспективе3. В частности, по России такие ряды охватывают более чем двухвековой период (1795-2007), по другим рассматриваемым странам — периоды от 100 до 140 лет (их начальные рубежи относятся ко времени, когда национальные статистические службы стали проводить систематические наблюдения за урожайностью). Все данные по урожайности представлены в единой — метрической — системе мер.
В итоге оказалось возможным составить по России информативный, как мы считаем, статистический «портрет» изменений в движении урожайности на протяженном (двести двенадцать лет) отрезке исторического времени и вместе с тем создать статистическую основу для наглядных, количественно соизмеримых, сравнений урожайности в различных странах, включая Россию, за один и тот же период исторического времени.
Анализ движения урожайности зерновых мы ведем в двух ракурсах: во-первых, в ракурсе реальных ее изменений в потоке исторического времени, при этом особое внимание авторы обращают на выявление периодов, соответствующих различным качественным состояниям процесса таких изменений (этим вопросам посвящены две первые главы книги); и, во-вторых, в ракурсе циклически-волновой динамики данного процесса, когда на передний план анализа (он проведен на примере эволюции урожайности хлебов в России) выступает неравномерность хода этого процесса в рамках определенного («циклического») исторического времени (об этом см. третью главу книги). (Здесь мы стремились адекватно использовать методику, разработанную Н.Д. Кондратьевым для целей исследования «больших циклов конъюнктуры», дополнив ее методикой, диктуемой особенностями природы рассматриваемого сельскохозяйственного объекта, в данном случае урожайности сельскохозяйственных культур.) То есть авторы по завершении первой ступени анализа как бы вновь возвращаются к уже исследованным проблемам исторического движения урожайности, но уже в иной плоскости их видения. Насколько эффективным оказался такой «двоякий» подход в оценке тенденций в движении урожайности, судить читателям.
Наконец, авторы стремились показать — на примере динамики крестьянского хозяйства России 30-х - начала 50-х годов XX века, периода самых тяжелых испытаний, пережитых нашей страной, — при каких социально-экономических отношениях (формировавшихся, помимо прочего, под воздействием властной системы внеэкономического принуждения) осуществлялось производство зерна, какие особые (социальные) характеристики были «вмонтированы» в движение его урожайности. (Исследованию этой актуальной темы посвящена Глава IV.)
* * *
Что касается нынешнего времени, движение урожайности зерновых культур, конечно, логично рассматривать, прежде всего, в контексте состояния продовольственной безопасности, органической частью которой являются перипетии изменений в урожайности.
Пламенеющим очагом угрозы мирового развития эта проблема оказалась на старте Ш-го тысячелетия. В самом деле, почему в современном мире (и во многом рефлекторно — в России) буквально за несколько лет нынешнего века, фактически внезапно, если судить по временным меркам исторического процесса, произошла столь резкая актуализация вопросов продовольственной безопасности, вызвавшая, помимо прочего, обильный поток информационных материалов (специальные обследования и публикации, обсуждения на политических и научных форумах4 и т.п.) во всем мире?
Сразу же оговорим: современное обострение продовольственной проблемы в мире в таких масштабах, в каких оно произошло к концу первого десятилетия XXI века, вызвано не столько физической нехваткой продовольственных ресурсов (хотя, конечно, она имеет место, причем в ряде стран, например, африканского континента, с усиливающейся тенденцией роста), сколько «ураганной» повышательной динамикой мировых продовольственных цен, принявшей устойчивый (в противоположность — колебательному, как при случающихся погодовых неурожаях) характер. И это обстоятельство весьма болезненно затрагивает большие массы людей в странах, национальные рынки которых интегрированы в мировой рынок и испытывают сильнейшее влияние его ценовой динамики. И в этом — самое яркое проявление современного продовольственного кризиса.
Конечно, в повышении мировых цен на продовольствие в современный период играет роль целый комплекс причин. Об одной из них, самой «молодой», рожденной специфическими обстоятельствами мирового развития к началу XXI века, скажем сейчас.
В начале XXI в. мировое сообщество стран столкнулось с необычным явлением — быстро усиливающимся изменением ролевых функций многих видов сельскохозяйственного сырья, в частности зерновых культур, в национальном потреблении во все большем числе экономик мира. Вследствие огромного роста цен на энергоносители (нефть и газ) на мировом рынке сельскохозяйственное сырье, в частности зерновые культуры, обеспечивающие наибольшую массу продукта в сфере продовольственного потребления (фураж, непосредственное питание людей и др.), стало конкурентоспособным как сырьевая основа производства энергии — по отношению к минеральным энергоносителям. Именно это обстоятельство уже вызвало, хотя пока сравнительно незначительное5 (но в перспективе — с оглушающей своей мощью тенденцией роста), отвлечение продовольственного сырья от традиционного вида его использования — в качестве основы производства продуктов питания6.
Другими словами, издержки производства биотоплива (и соответственно цены на него) стали сопоставимы с издержками производства различных видов промышленного продукта, сырьевой базой которого являются минеральные энергоносители, попавшие в капкан непомерно увеличившейся монопольной ренты (и к тому же ставшие вожделенным объектом спекулятивных операций). Между тем возросшие цены на минеральные энергоносители активно влияют и на производство сельскохозяйственного сырья — ведь они являются органической частью многих составляющих издержек его производства (например, потребляемые энергетические ресурсы, минеральные удобрения, пестициды и др.).
Именно цены на нефть на мировом рынке выступили в качестве провоцирующего фактора, вызывавшего столь значительный рост цен на продовольствие во многих странах мира, России в частности. При малом пока потреблении биотоплива влияние нефтяных цен гораздо шире — они внесли и продолжают вносить в ряд сегментов жизни обществ таких стран — и нефтедобывающих, и нефтепотребляющих — заметный «вклад» в то, что по сути аналогично процессу, названному в свое время — в эпоху расцвета «зеленой революции» (конец 60-х - 70-е годы) — «революцией растущих ожиданий», ныне стимулирующей «от себя» рост продовольственных цен.
(Не можем не сказать здесь об одном любопытном наблюдении. Как показывает и прошлый опыт, и особенно сегодняшняя ситуация на продовольственных рынках, мировые продовольственные цены, столь охотно откликнувшиеся на повышательную динамику цен на энергоносители в еще совсем недавнее время, отнюдь не торопятся развернуться в своем движении вспять — в связи с сокращением последних вдвое и даже втрое (!) к концу 2008 года — происшедшем, очевидно, не без «злокозненного» влияния разразившегося мирового финансового кризиса. Что наглядно свидетельствует о том, что продовольственные цены отныне прочно завоевали себе статус автономии, т.е. большую независимость от тех побудительных факторов, которые сообщили им первоначальный импульс к интенсивной повышательной динамике.)
Отсюда — потребность в резком увеличении сельскохозяйственного сырья «двойного назначения». Что касается продовольственной составляющей этой потребности, ее масштабы определяются как демографическим ростом, так и ростом групп лиц с доходами, позволяющими им питаться лучше, чем ныне, и более того — неистребимой нуждой тех 854 миллионов людей, которые были отнесены ФАО и Всемирным банком к голодающему населению мира (рубеж XX-XXI вв.). Сумеет ли мировое сообщество стран обуздать безудержный рост монопольной нефтяной ренты, катализирующей спекулятивные тенденции на сырьевых рынках? Справится ли оно (точнее — так называемые «избыточные» ныне страны, а также страны, способные быстро наладить производство «лишнего», т.е. превышающего их общественные потребности, продовольствия) с возникшей и возрастающей двойной «нагрузкой» на производящий сектор сельскохозяйственной сферы экономической деятельности людей? Каков должен быть объем производства сельскохозяйственных ресурсов, в частности, продовольственных? Отсюда — нынешняя актуализация проблемы урожайности зерновых (как и других продовольственных «этанолоемких») культур — проблемы, наиболее болезненно затрагивающей развивающиеся страны мира.
Как же готова ответить на этот драматический вызов эпохи, начавшейся на рубеже XX-XXI столетий, российская экономика?
Значимость проблемы продовольственной безопасности в России в XXI в. растет по нескольким направлениям:
1) Повышение мировых цен на продовольственные продукты, в частности обусловленное непродовольственным использованием продовольственного сырья, бьет по всему населению, особенно по людям с низкими доходами; более того, увеличивает издержки производства в сельском хозяйстве, вызывая негативный эффект в механизмах отраслевого экономического роста. 2) Хотя за последние семнадцать лет существенно сократился удельный вес населения, отнесенного официально к группе «абсолютно бедных» (они составляли в России в 2007 г. 13,4% всего населения7), в связи с увеличением (особенно с начала XXI века) численности лиц, предъявляющих спрос на более широкую номенклатуру и более ценные продовольственные товары, поднялась значимость качественной составляющей продовольственного фонда. Иначе говоря, спрос на продовольствие и по количественным, и по качественным параметрам растет опережающими темпами по отношению к общенациональному (более инерционному) производству (предложению), и эта диспропорция все более увеличивается. Углубляющийся разрыв приходится заполнять импортом, т.е. поставками продовольствия с мирового рынка, генерирующего повышательную динамику продовольственных цен на внутреннем рынке России (особенно это касается основных ценных продуктов питания, таких как мясо, молоко)8. 3) Наконец, все более актуальной становится проблема регулирования сельскохозяйственного экспорта России (прежде всего, вывоза зерна). Ее значимость стремительно нарастает одновременно с начавшимся (впервые после 1913 г.) возрождением России в качестве одного из ведущих агентов мирового рынка зерна9. Более того, если даже к концу XX века экспортный «излишек» зерна формировался в основном по «остаточному» принципу, то теперь процесс этого формирования, побуждаемый динамикой мирового рынка (устойчиво высокие цены на зерно), обретает самостоятельное значение. Поэтому государству предстоит постоянно решать дилемму (регулирование движения потоков зерна на внутреннем рынке, включая регулирование цен) — каков должен быть этот (предназначенный для экспорта) «остаток», чтобы изъятие последнего с внутреннего рынка России не нарушило бы равновесия между спросом (фиксирующим объем общественной потребности) и предложением (величиной наличных ресурсов зерна и других продуктов питания) при сохранении доступных для потребителя цен на продовольствие.
Между тем в России, в который уже раз (за последние 80 лет), подъем сельского хозяйства и «обеспечение доступности продовольствия для населения и стабильность цен» были объявлены руководством страны «основными задачами» аграрной политики государства. Что касается производства сельскохозяйственной продукции, в наращивании ее объемов «следует ... уделять главное внимание зерну». Вопрос первостепенной важности: сколько же зерна нужно современной России? Определено, что потребность в зерне на душу населения составляет в России (как и полвека тому назад) одну тонну в год, что предполагает увеличение производства зерна вдвое — с нынешних 70-80 млн. т. до 140-150 млн. т. (Считается, что этого достаточно для удовлетворения нынешних потребностей в фураже, продуктах питания, техническом использовании сельскохозяйственного сырья, зерновом экспорте.) «Для этого нам надо не только увеличить посевные площади, но и заняться урожайностью» , ео ipso — развивать наукоемкое производство в сельском хозяйстве. Отсюда же вытекает необходимость введения реальных институциональных и экономических преобразований в аграрном секторе России, оказания активнейшей и многообразной (системной) помощи ее селу со стороны государства.
1 О «больших (кондратьевских) циклах» в XX веке подробнее см.: Растянников В.Г., Дерюгина И.В. «Большие циклы» в агросфере. XX век. М.: ИВ РАН, 1997; Они же. Сельскохозяйственная динамика. XX век. Опыт сравнительно-исторического исследования. М.: ИВ РАН, 1999. Гл. 3, 4, 5; Они же. Модели сельскохозяйственного роста в XX веке. Индия, Япония, США, Россия, Узбекистан, Казахстан. М.: ИВ РАН, 2004. Гл. V, VI.
2 Попутно отметим: как и в других странах, в России главным генератором общестрановых и региональных данных по урожайности сельскохозяйственных культур выступало государственное статистическое ведомство (и его региональные филиалы), неоднократно менявшее со времени создания (начало 80-х годов XIX века) свое название и подчиненность в структуре управления.
3 Хотя объектом анализа в книге является урожайность зерновых культур, в работе приводятся также сведения об урожайности одной из распространенных технических культур — хлопчатнике, предназначение данных по которой — сопоставление перипетий межстрановой исторической динамики урожайности обеих категорий сельскохозяйственных культур.
4 Достоин специального упоминания факт: из многочисленных и многообразных проблем мирового развития в начале XXI века на пике перечня таковых, «горящих» и неотложных, рассмотренных на саммите «Большой восьмерки» 2008 года, оказалась именно проблема мировой продовольственной безопасности (см., в частности: Газета. 10.07.2008; www.pravda.ru 08.07.2008).
5 Например, согласно данным Международного энергетического агентства (МЭА), биотопливо ныне приводит в движение примерно 1% дорожного транспорта мира (цит. по: Holiday. Dhaka. 02.11.2007), но удельный вес органического сырья, расходуемого на изготовление биотоплива, — существенно больше. Так, по сведениям Президента Earth Policy Institute (США) Л.Брауна, «около 10% мирового урожая сахарного тростника ныне (т.е. в середине первого десятилетия XXI века. — Авт.) перегоняют в этанол, при этом цены на сахар уже выросли в два раза» (там же).
6 Действительно, по данным МЭА, только за период 2000-2005 гг. производство биотоплива в мире удвоилось. Возникают все более амбициозные топливные проекты. Как свидетельствует доклад Ж.Зиглера, озвученный на сессии ООН в октябре 2007 г., в 2020 г. уже до 10% всего объема топлива, потребляемого автотранспортом в странах Евросоюза, будет замещено «аграрным топливом». Министр энергетики Великобритании М.Уикс в своих ожиданиях «топливного чуда» идет еще дальше. Он предполагает устроить вторую «зеленую революцию», с помощью которой можно было бы повысить к 2020 году потребление энергии из возобновляемых ее источников с нынешних 5% до 15% (цит. по: Holiday. 02.11.2007; Газета. 23.06.2008).
7 Цит. по: Газета. 26.11.2008.
8 Так, Россия, по данным Госкомстата/Росстата, импортировала в 1995 г. 24,8% всего объема потребленных внутри страны мяса и мясопродуктов, в 2005 г. этот показатель достигал уже 35,0%. Та же тенденция сложилась в национальном потреблении молока и молочных продуктов: показатель по указанным годам составлял 13,3% и 16,8%. Впечатляет также стремительность, с какой растут средние отраслевые цены, реализуемые российскими производителями сельскохозяйственного сырья (добавим — и еще больше торговыми посредниками). За период 2000-2007 гт. эти цены увеличились в 2-3 (!) раза, при этом наибольшая часть их прироста приходилась в основном на 2004-2007 гг., завершающие годы первого «ценового бума» XXI века на мировом рынке нефти. Ниже мы приводим данные об изменении индекса цен сельскохозяйственных производителей России в первом десятилетии XXI века (цит. по:Россия в цифрах 2007. Официальное издание, в: www.gks.ru):
Отрасль 2000 г. 2004 г. 2005 г. 2006 г. 2007 г.
Растениеводство
Зерновые: пшеница 100 149 115 140 214
Масличные:
подсолнечник 100 209 197 172 324
Животноводство
Крупный рогатый скот (в живом
весе) 100 182 240 277 295
Молоко 100 160 184 199 231
9 В самом деле, если на исходе XX века зерновой экспорт России составлял 1,6% (1999 г.) — 3,9% (1995 г.) общего объема производства зерна, то уже в начале XXI века он повысился до 11,6% (2003 г.) — 12,2% (2002 г.); в середине же первого десятилетия XXI века российский зерновой экспорт составлял 7,5% в 2004 г., 15,7% в 2005 г., 14,2% в 2006 г., т.е. поднялся до значений, совпадающих со значениями удельного веса экспорта зерна в начале XX века (14-16%). (См.: Основные показатели агропромышленного комплекса Российской Федерации в 1999 году. М.: Госкомстат России, [2000]. С. 34, 43; Агропромышленный комплекс в странах СНГ. Статистический сборник. М., 2004. С. 101, 178; Российский статистический
ежегодник 2007. Росстат. М., 2007. С. 457, 759.) Чистый экспорт зерна (экспорт минус импорт) из России был меньше: он составлял в общем объеме производства зерновых, например, в 2004-2006 гг., 9,6%, против 12,5%, доли, приходившейся на весь зерновой экспорт (страна ввозила преимущественно пищевое зерно).
10 Изложено по материалам выступления Премьер-министра РФ B.В. Путина в Ессентуках на совещании по развитию АПК. (Цит. по: Твой день. №508. 20 мая 2008 г.; Газета. 20.05.2008.)
Вперёд>>
