§3. Предпринимательство в текстильной промышленности
В хлопчатобумажной промышленности крепостной труд не применялся. Эта отрасль стала развертываться тогда, когда уже было запрещено основание новых посессионных мануфактур, а помещики хлопчатобумажных предприятий не заводили: эта отрасль перерабатывала импортное сырье, а не сырье помещичьих имений, да к тому же она не работала на казну, а поэтому никаких привилегий не давала. Наемный труд и работа на широкий народный рынок ускорили развитие отрасли.
Поэтому с хлопчатобумажной промышленности в России и начался промышленный переворот. Первая в стране фабрика, которая называлась Александровской хлопкопрядильной мануфактурой, возникла в первые годы XIX в. (Тогда слова "фабрика", "завод", "мануфактура" не употреблялись в современном смысле.) Александровская мануфактура была вообще первым хлопкопрядильным предприятием в России, так что хлопкопрядение у нас началось с фабрики, минуя стадию мануфактуры. Правда, до этого оно существовало в России на стадии крестьянских промыслов. А поскольку при механическом хлопкопрядении производительность труда была в 300 раз выше, чем при ручном, и пряжа оказывалась на порядок дешевле, кустарное хлопкопрядение быстро исчезло.
Ткацкий станок медленнее завоевывал позиции, потому что переход от ручного станка к механическому повышал производительность труда только вдвое. Первая хлопкоткацкая фабрика начала действовать только в 40-х гг., а накануне ликвидации крепостного права механические станки давали только 20% бумажных тканей.
Производство хлопчатобумажных тканей в России выросло с 8 млн аршин в начале века до 338 млн аршин в 1860 г., т. е. в 39 раз, а в переводе на деньги — с 2,5 до 75 млн руб., т. е. в 29 раз. Стоимость продукции выросла меньше, чем ее количество в натуральном выражении, потому что ткани стали дешевле. Численность рабочих за это время выросла только в 18 раз, а это значит, что выросла производительность труда. Только в 5 раз выросло число предприятий, т. е. намного повысилась концентрация производства. Накануне ликвидации крепостного права в среднем на предприятие выпускалось продукции в 7,5 раза больше, чем в начале века.
В начале века на душу населения производилось 0,3 аршина хлопчатобумажных тканей, а в 1860 г. — 14,7 аршина. Это было в 20 раз меньше, чем в Англии, в 4 раза меньше, чем во Франции, но несколько больше, чем в Австрии. Особенно большой разрыв с Англией, но Англия, "фабрика мира", работала на экспорт и обеспечивала хлопчатобумажными тканями весь мир.
Вот еще один показатель. Для сравнения хлопчатобумажного производства в разных странах принято за основу брать количество потребляемого хлопка. В России это количество выросло за полвека в 66 раз, в Англии — в 9 раз, во Франции — только на 60%. Таким образом, по темпам Россия опережала эти страны и имела тенденцию их догнать.
И еще одно сопоставление: в начале века Россия импортировала половину потребляемых тканей, но уже к 30-м гг. доля импорта в потреблении уменьшилась до 5% и на этом уровне оставалась до ликвидации крепостного права. Это значит, что внутренний рынок был уже к 30-м гг. насыщен отечественной продукцией.
Таким образом, производство тканей выросло в 39 раз, а потребление хлопка — в 66 раз. Это несоответствие объяснялось тем, что больше половины тканей производилось не на мануфактурах, а в крестьянских промыслах, причем промыслы увеличивали производство быстрее. Правда, сами эти промыслы за полвека изменились. Еще в 30-х гг. 2/3 ввозимого хлопка перерабатывалось в пряжу в крестьянских избах, а в 40-х гг. прядильные фабрики перерабатывали более 80% хлопка. Теперь они обеспечивали пряжей не только ткацкие предприятия, но и промыслы. Иными словами, в крестьянских избах теперь только ткали, причем из фабричной пряжи.
Более того, изготовленная в крестьянских избах грубая ткань (миткаль) затем поступала на набивные предприятия, на нее наносился узор, и она превращалась в ситец. Таким образом, промыслы стали придатком к крупной промышленности, заполняя промежуток между прядильным и набивным производством.
В дополнение к этому следует отметить еще одно обстоятельство. Зажиточные люди покупали тонкие, относительно дорогие ткани — кашемир, бумазею, канифас. Эти ткани не красились и не набивались, потому что употреблялись в основном на нижнее и постельное белье. Набивные же ткани типа ситца шли на рубахи, платки, кофты, т. е. на народное потребление, причем в набойку обычно шел тот миткаль, который производился в крестьянских избах. Таким образом, эта часть продукции, и производилась и потреблялась крестьянами.
Очень коротко о других отраслях текстильной промышленности.
Шерстяная промышленность к началу века была помещичьей отраслью, с преобладанием крепостного труда, причем производила только армейское сукно, обслуживая казенные потребности. К середине века она полностью насытила русский рынок своей продукцией, и теперь ввозилось в страну этих тканей столько же, сколько вывозилось.
За 1800—1860 гг. объем производства вырос в отрасли в 13 раз в натуральном выражении и в 15,5 раза — в денежном (шерстяные ткани стали дороже). К 1861 году на душу населения этих тканей в России производилось 0,6 аршина, в Англии — 9,5 аршина, во Франции — 2,4 аршина. Но если в Англии с начала века производство на душу населения сократилось, а во Франции оставалось на прежнем уровне, то в России оно выросло в 8,5 раза.
Чем объяснить эти успехи помещичьей, крепостной отрасли? Когда тканей стали производить больше, чем требовалось для армии, пришлось менять ассортимент продукции. Армейское сукно не годилось для рынка. Рынок предъявлял спрос на тонкие сукна, которые прежде импортировались, а затем повысился спрос на камвольные ткани, дешевые и легкие.
Но помещичьи мануфактуры этих новых видов ткани не производили: они работали на казну. А новые виды продукции на рынок стали выпускать купеческие предприятия в городах.
Переходу к купеческому предпринимательству способствовало еще два обстоятельства.
Во-первых, грубая шерсть русских овец годилась только на грубое сукно. Для тонкого сукна и камвольных тканей нужна была мериносовая шерсть. В начале века мериносовых овец в России было только 150 тыс., а к 1861 г. — 11,6 млн Теперь мериносовой шерстью не только полностью обеспечивалась промышленность, но еще 1 млн пудов этой шерсти ежегодно вывозился. Таким образом, в стране была создана сырьевая база шерстяной промышленности, мериносовое овцеводство развивалось на юге страны, а не в помещичьих имениях средней полосы. Ее надо было заготовлять, закупать, иметь для этого аппарат.
Во-вторых, камвольные ткани готовились из так называемой гребенной пряжи, которую приходилось импортировать, потому что в России ее делать не умели. Отечественное производство гребенной пряжи началось только в 1845 г. на фабрике Гучкова, а в 50-х гг. открылось еще 5 таких фабрик.
Заготовка мериносовой шерсти, импорт гребенной пряжи, а потом организация ее производства на фабриках (а не на мануфактурах) были более доступны купцам, а не помещикам. И развитие капитализма в этой отрасли происходило путем увеличения удельного веса купеческих мануфактур.
Льнопеньковая промышленность. В середине века Россия давала 64% всего льна, поступавшего на мировой рынок. Текстильная промышленность перерабатывала в восемь раз меньше льна, чем шло его на экспорт. Можно предположить, что, имея такое неограниченное количество сырья, льнопеньковая промышленность должна была развиваться особенно успешно. А в действительности она развивалась особенно медленно. С 1800 по 1860 г. цензовое производство в натуральном выражении (т. е. по количеству выпускаемых тканей) выросло только на 50%, а в денежном выражении даже сократилось, потому что понизилась цена на полотно.
В 1860 году российская промышленность производила тканей в 8—8,5 раз меньше, чем английская или французская. На душу населения она выпускала только 0,5 аршина, в то время как английская — 15,5 аршина, а французская — 11,5 аршина. Того поларшина ткани, которая у нас производилась на душу, было достаточно лишь на 1/5 часть рубахи.
Но и значительная часть той ткани, которая производилась российскими мануфактурами, тоже шла на экспорт. До 40-х гг. вывозилось 75—80% продукции, в 50-х гг. доля экспорта сократилась до 30%, зато увеличился экспорт льна. Так завершался промышленный переворот, и выгоднее было этот лен перерабатывать на своих фабриках.
Таким образом, в России оставалась в среднем только четверть того полотна, которое производила промышленность. Но и из этого полотна на рынок шла только часть. Крупным потребителем была казна: ткани нужны были для парусов, для обмундирования солдат и матросов, которое готовили только из льняных тканей. Часть помещичьих мануфактур обслуживала своих хозяев: на них готовились тонкое полотно, скатерти, салфетки, но на рынок эта продукция не шла.
Тем не менее россияне ходили в основном в полотняной одежде. Дело в том, что в этой отрасли преобладали кустарные промыслы и домашняя крестьянская промышленность.
Домашняя промышленность, т. е. изготовление тканей для себя, не поддавалась никакому учету, потому что и лен, из которого готовилась ткань, и сама ткань на рынок не поступали. Если же учитывать только товарную продукцию, то оказывается, что в начале столетия цензовая мануфактурная промышленность давала только 2,3% российского товарного полотна, а в 50-х гг. — 15,6%. Все остальное производили кустарные промыслы. И с учетом продукции промыслов в середине века на душу населения производилось полотна все-таки не поларшина, а 3,7 аршина. Если бы можно было учесть домашнюю промышленность, эта цифра была бы намного больше.
Не будем рассматривать шелковую промышленность: ее удельный вес в производстве тканей был невелик, а основные процессы, происходившие в текстильной промышленности, отслежены на примере других отраслей.
Несколько цифр об общих итогах развития текстильной промышленности. Производство всех видов тканей за период с 1800 по 1860 г. выросло с 32 до 331 млн аршин, т. е. в 10,4 раза, а их стоимость — в 7,5 раза. По темпам роста Россия опережала Англию, Францию и Германию. С учетом кустарных промыслов в середине века на душу населения в России производилось 16,2 аршина тканей.
<< Назад Вперёд>>
