Боевое крещение
Накануне первого выхода в засаду разведроту уложили спать пораньше. Вовка Губин начал было шебутиться, когда в неурочное время дали команду «Отбой!», но узнав, почему и зачем, быстренько присмирел и натянул на голову одеяло. Гриша Вареник, наоборот, укладывался медленно, ворочался, все что-нибудь мешало. Только Ержан, казалось, быстро уснул – лежал не шелохнувшись, как бы и не дыша. Завтра может быть первый бой…
Трое друзей вскочили первыми по команде и в неярком дежурном освещении помогали другим разбирать оружие, приборы ночного видения, надевать нагрудники с боеприпасами и пиротехникой. Минут через десять они были уже со всеми на броне, тревожно озираясь на выступающие из темноты деревья, дувалы, камни.
Фары боевых машин тусклым светом, словно посохом, нащупывали полуслепой колонне дорогу, и Гриша Вареник, хотя и оказался на головной машине, все никак не мог определить хотя бы направление их движения, пока под гусеницами не загрохотал мост.
«Ага, значит, через реку Кабул, – и перед глазами вырисовалась карта района. – Если сейчас, за мостом, колонна повернет вдоль берега направо, значит, едем в ту самую Каму, о которой у бывалых разведчиков разговоров на тысячу и одну ночь». Он хотел спросить у кого-нибудь, правильно ли он догадался, но «бывалые» кемарили на броне, да и не перекричать бы, наверное, грохот моторов и моста. «Сам должен уметь ориентироваться, – строго пристыдил себя Вареник. – Рассчитывай, едем уже полтора часа. Хотя при такой скорости… А какая скорость?» Так он ничего и не рассчитал, потому что за мостом колонна действительно резко повернула направо, и вдруг все погасло и заглохло.
В темноте и тишине, разговаривая вполголоса, двигаясь по-кошачьи, разведвзводы бесшумно разошлись в разные стороны по своим «задачам».
Взвод сержанта Маслова продирался через разрушенные глиняные строения, перепрыгивая через арыки, спускался в ложбинки, чтобы снова продираться через кустарники, опять перелезать через дувалы… А еще надо помнить инструктаж: попадать следом в след предыдущего разведчика. «Умеют же у нас «инструктировать»! – усмехнулся про себя Вовка. – Тут ноги своей не видно, не то что следа предыдущего», – и сразу же был наказан за «непочтение» к военному приказу: не разглядел арык и ухнул вниз, громким лязгом автомата о камень извещая окрестных душманов: остерегитесь, идет советский разведчик Губин! Группа замерла. Вернувшийся замкомвзвода молча помог Губину встать, всмотрелся в темноте в его лицо, отошел на полшага и довольно увесисто кулаком по голове придал ему устойчивости на обе ноги. «Еще раз зашумишь – вылетишь из разведки», – злым шепотом пообещал оказавшийся здесь же Маслов.
Присев у ног Губина, тем самым показав, что про это хватит, командир взвода вынул упакованную в целлофан карту и стал подсвечивать ее миниатюрным китайским фонариком. Вокруг командира склонилось несколько голов, из тех, «бывалых», остальные воспользовались привалом. Один Губин продолжал стоять изваянием, со слабой подсветкой снизу: видимо, поставил его на ноги замкомвзвода, да и карта Маслова лежит на его горных ботинках. А как мишень на фоне ночного неба – хорош! И вдруг – бац-бац! – по загривку апельсин, второй в грудь, третий – по плечу. Оказалось, что их привал – под апельсиновыми деревьями с перезревшим уже богатым урожаем.
– Кончай ты его воспитывать! – услышал Губин голос сзади. – Расплачется еще, маму звать начнет. Давай лучше соку надавим во фляжки.
Хозяйственная идея кого-то из «дедов» быстро овладела массами. И весь взвод разумно совмещал приятное с полезным. Все быстро навитаминились «от пуза» и впрок, за исключением Вовки, который не мог даже наклониться за теми апельсинами, которые попали в него.
Невдалеке он узнал шепот Ержана и Григория:
– А почему в нашем взводе нет офицера?
– Хлопцы кажуть, погиб взводный за неделю до нас. А ты не трухай, Ержан, наш сержант Маслов дюже капитальный.
– Да я ничего. Это вон Вовка дрожит… – И оба рассмеялись. «Ну я вам посмеюсь!» – бессильно пообещал Вовка, и в это время Маслов поднялся, укладывая карту снова в нагрудник. Разведчики тоже все встали. Притихли. Маслов объяснил, что они уже почти пришли к месту засады. Вот эта тропа и есть та, по которой перед рассветом проходят душманы. Скоро она будет огибать огромный дувал. Вот со всех четырех сторон мы его и будем сторожить.
Там, где тропа с гор выходила на дувал, Маслов остался сам с Вареником. Справа, вдоль дувала расположился остальной взвод, а Вовка и Ержан оказались на самом краю правого фланга, внизу, у реки.
Разведчики заняли посты, бесшумно сняли с себя оружие, снаряжение и приникли к окошкам и башенкам дувала каждый в своем секторе обзора.
Ночь безлунная, тьма кромешная. Был как раз тот «самый жуткий час», когда зайцы на поляне косили трын-траву. Но это где-то там, далеко на севере, в Тугулыме. Может быть, и под Полтавой, может, и под Алма-Атой. А тут только звон цикад да загадочные крики ночных птиц. Не встанешь и не пропоешь бесшабашно: «А нам все равно!»
Какой бы ни был этот «жуткий час», но он проходит. Маслов изредка включает рацию и докладывает ротному, что пока – будет потом рассказывать Гриша, – «як хтойсь мэнэ пид ребро пырнув: десь близко е духи».
Он не отводил ночного бинокля от дальнего поворота тропы, где вот-вот, как ему подсказывала интуиция, они должны были появиться. Наворожил! В зеленое мерцающее поле прибора, озираясь и замирая, вошли двое вооруженных людей. Обернувшись назад, махнули рукой.
– Паша, духи! – громким шепотом, но спокойно и деловито сообщил новость Гриша. Маслов уже видел выходящих на поляну перед дувалом человек десять в колонну по одному. Среди них бросался в глаза один, весь в белом, со связанными за спиной руками.
– Держись, Вареник, держись браток! Только сильно не высовывайся! – И, выдернув чеку, Паша швырнул на поляну гранату.
Вместе со взрывом в глиняные стены со свистом и шипом впились осколки, темнота огласилась криками, началась ответная стрельба.
Подсоединяя очередной магазин, Вареник вдруг поймал себя на том, что он без устали лупит по одному месту в темноте – по тому, где только что в зеленых кругах ночного бинокля крались враги. «Их же там уже нет! – какая простая, но «дорогая» истина. – Паша Маслов вон через ночной прицел, а я…»
До этой мысли Григорий не может вспомнить первые мгновения боя. Дышал ли он вообще? Потому что только теперь, когда перевел дух, обнаружились ватные ноги и нехватка воздуха в легких. Одно может сказать о себе уверенно: не струсил. Ну, а если уж совсем откровенно, то испугался. И боялся, как бы не замолк автомат. Сколько же времени прошло, если он расстрелял почти все магазины? Потом, много раз вспоминая эти первые мгновения первого боя, он признается самому себе: в этот момент жила в нем только одна мысль, одно желание – чтобы не умолкал автомат. Пока автомат работает, его не убьют, не ранят…
А бой становился совсем другим. Душманы вели странный огонь: одиночными частыми выстрелами, но прицельно. Видимо, они хорошо знали местность и ориентировались в темноте. В проеме окна то и дело посвистывали пули, не давая высунуться и приглядеться. «Мы что, одни ведем бой? Где же остальные наши?» – недоумевал Гриша, присоединяя к автомату последний снаряженный магазин, и вдруг увидел: справа от них по деревьям, за которые отступили уцелевшие душманы, ударили дружные строчки трассеров. Духи ответили гранатометом. Слепящим ярко-алым шаром граната ударила в соседний дувал, окутав их клубами афганской глиняной пыли. Маслов засек гранатометчика, но у него тоже кончился магазин. «Скорее!» – крикнул он Варенику, а у того тоже последний снаряженный. А тут еще от пыли в носу засвербило, глаза к небу повело.
– Да скорее же! – Маслов не сводил глаз с точки в пространстве, откуда следующий выстрел уже не в глаза – душу на небо отправит. Вареник отсоединил магазин и вложил в протянутую Пашину руку. Теперь уже сам Гриша трясся в нетерпении: отчего медлит Паша, долго смотрит в ночной прицел. Наконец его автомат затрясся в длинной очереди почти одновременно со вспышкой гранатомета, и вторая граната с грохотом пронеслась в сторону… Успел.
– Готов, сволочь, – устало опустился Маслов на глиняный пол. И наступила тишина. Гриша опасливо посмотрел на запыленное лицо Маслова. Сейчас он откроет глаза, сурово посмотрит на него и врежет за расстрелянные попусту магазины. А Маслов, хотя действительно после двух глубоких вздохов открыл глаза, но посмотрел на Гришу, улыбнулся, подмигнул и пропел, доставая сигарету:
– Я научу их свободу любить!
Гриша вдруг сообразил, что Маслов-то тоже ведь расстрелял все магазины, значит, и ему было страшно! Значит, не такой уж последний солдат Вареник!
Осела пыль, и стало заметно, что рассвет приблизился. Уже без ночного бинокля можно было различить на том месте чернеющие трупы и того, в белых одеждах, среди них.
К лежащим на тропе с разных сторон устало и как бы через силу шли наши разведчики, ставя оружие на предохранители, отирая кепками взмокшие лбы и шеи, все еще, хотя уже без прежнего пыла, матеря духов. С лучами солнца стало ясно, что опасность миновала, а ушедших душманов не догнать, третий взвод расположился отдыхать. Разожгли костры, грели чай в найденных в дувалах чайниках, открывали консервы, умывались из арыков, ждали бронегруппу.
За завтраком Маслов вдруг неожиданно хлопнул Вареника по плечу и громко, чтобы все слышали, сказал:
– А молодежь-то у нас ничего! Можно в разведку брать.
Ержан и Вовка чувствовали себя обойденными на пиру: к их позициям душманы даже не приблизились. Им оставалось только с учащенным сердцебиением слушать треск и грохот боя в отдалении. Но сейчас они с восхищением смотрели на своего друга Гришу и тоже чувствовали себя именинниками. К тому же Вовка понял, что командир окончательно простил ему ночной конфуз. Хотелось скорее тут же, по-губински, что-нибудь придумать такое-этакое, заковыристое, а родилось только неуклюжее:
– Если хочешь пулю в зад, поезжай в Джелалабад!
Но он, кажется, достиг своего. Все весело смеялись, и Маслов тоже. А из-за дувалов уже послышался отдаленный гул бронегруппы.
Трое друзей вскочили первыми по команде и в неярком дежурном освещении помогали другим разбирать оружие, приборы ночного видения, надевать нагрудники с боеприпасами и пиротехникой. Минут через десять они были уже со всеми на броне, тревожно озираясь на выступающие из темноты деревья, дувалы, камни.
Фары боевых машин тусклым светом, словно посохом, нащупывали полуслепой колонне дорогу, и Гриша Вареник, хотя и оказался на головной машине, все никак не мог определить хотя бы направление их движения, пока под гусеницами не загрохотал мост.
«Ага, значит, через реку Кабул, – и перед глазами вырисовалась карта района. – Если сейчас, за мостом, колонна повернет вдоль берега направо, значит, едем в ту самую Каму, о которой у бывалых разведчиков разговоров на тысячу и одну ночь». Он хотел спросить у кого-нибудь, правильно ли он догадался, но «бывалые» кемарили на броне, да и не перекричать бы, наверное, грохот моторов и моста. «Сам должен уметь ориентироваться, – строго пристыдил себя Вареник. – Рассчитывай, едем уже полтора часа. Хотя при такой скорости… А какая скорость?» Так он ничего и не рассчитал, потому что за мостом колонна действительно резко повернула направо, и вдруг все погасло и заглохло.
В темноте и тишине, разговаривая вполголоса, двигаясь по-кошачьи, разведвзводы бесшумно разошлись в разные стороны по своим «задачам».
Взвод сержанта Маслова продирался через разрушенные глиняные строения, перепрыгивая через арыки, спускался в ложбинки, чтобы снова продираться через кустарники, опять перелезать через дувалы… А еще надо помнить инструктаж: попадать следом в след предыдущего разведчика. «Умеют же у нас «инструктировать»! – усмехнулся про себя Вовка. – Тут ноги своей не видно, не то что следа предыдущего», – и сразу же был наказан за «непочтение» к военному приказу: не разглядел арык и ухнул вниз, громким лязгом автомата о камень извещая окрестных душманов: остерегитесь, идет советский разведчик Губин! Группа замерла. Вернувшийся замкомвзвода молча помог Губину встать, всмотрелся в темноте в его лицо, отошел на полшага и довольно увесисто кулаком по голове придал ему устойчивости на обе ноги. «Еще раз зашумишь – вылетишь из разведки», – злым шепотом пообещал оказавшийся здесь же Маслов.
Присев у ног Губина, тем самым показав, что про это хватит, командир взвода вынул упакованную в целлофан карту и стал подсвечивать ее миниатюрным китайским фонариком. Вокруг командира склонилось несколько голов, из тех, «бывалых», остальные воспользовались привалом. Один Губин продолжал стоять изваянием, со слабой подсветкой снизу: видимо, поставил его на ноги замкомвзвода, да и карта Маслова лежит на его горных ботинках. А как мишень на фоне ночного неба – хорош! И вдруг – бац-бац! – по загривку апельсин, второй в грудь, третий – по плечу. Оказалось, что их привал – под апельсиновыми деревьями с перезревшим уже богатым урожаем.
– Кончай ты его воспитывать! – услышал Губин голос сзади. – Расплачется еще, маму звать начнет. Давай лучше соку надавим во фляжки.
Хозяйственная идея кого-то из «дедов» быстро овладела массами. И весь взвод разумно совмещал приятное с полезным. Все быстро навитаминились «от пуза» и впрок, за исключением Вовки, который не мог даже наклониться за теми апельсинами, которые попали в него.
Невдалеке он узнал шепот Ержана и Григория:
– А почему в нашем взводе нет офицера?
– Хлопцы кажуть, погиб взводный за неделю до нас. А ты не трухай, Ержан, наш сержант Маслов дюже капитальный.
– Да я ничего. Это вон Вовка дрожит… – И оба рассмеялись. «Ну я вам посмеюсь!» – бессильно пообещал Вовка, и в это время Маслов поднялся, укладывая карту снова в нагрудник. Разведчики тоже все встали. Притихли. Маслов объяснил, что они уже почти пришли к месту засады. Вот эта тропа и есть та, по которой перед рассветом проходят душманы. Скоро она будет огибать огромный дувал. Вот со всех четырех сторон мы его и будем сторожить.
Там, где тропа с гор выходила на дувал, Маслов остался сам с Вареником. Справа, вдоль дувала расположился остальной взвод, а Вовка и Ержан оказались на самом краю правого фланга, внизу, у реки.
Разведчики заняли посты, бесшумно сняли с себя оружие, снаряжение и приникли к окошкам и башенкам дувала каждый в своем секторе обзора.
Ночь безлунная, тьма кромешная. Был как раз тот «самый жуткий час», когда зайцы на поляне косили трын-траву. Но это где-то там, далеко на севере, в Тугулыме. Может быть, и под Полтавой, может, и под Алма-Атой. А тут только звон цикад да загадочные крики ночных птиц. Не встанешь и не пропоешь бесшабашно: «А нам все равно!»
Какой бы ни был этот «жуткий час», но он проходит. Маслов изредка включает рацию и докладывает ротному, что пока – будет потом рассказывать Гриша, – «як хтойсь мэнэ пид ребро пырнув: десь близко е духи».
Он не отводил ночного бинокля от дальнего поворота тропы, где вот-вот, как ему подсказывала интуиция, они должны были появиться. Наворожил! В зеленое мерцающее поле прибора, озираясь и замирая, вошли двое вооруженных людей. Обернувшись назад, махнули рукой.
– Паша, духи! – громким шепотом, но спокойно и деловито сообщил новость Гриша. Маслов уже видел выходящих на поляну перед дувалом человек десять в колонну по одному. Среди них бросался в глаза один, весь в белом, со связанными за спиной руками.
– Держись, Вареник, держись браток! Только сильно не высовывайся! – И, выдернув чеку, Паша швырнул на поляну гранату.
Вместе со взрывом в глиняные стены со свистом и шипом впились осколки, темнота огласилась криками, началась ответная стрельба.
Подсоединяя очередной магазин, Вареник вдруг поймал себя на том, что он без устали лупит по одному месту в темноте – по тому, где только что в зеленых кругах ночного бинокля крались враги. «Их же там уже нет! – какая простая, но «дорогая» истина. – Паша Маслов вон через ночной прицел, а я…»
До этой мысли Григорий не может вспомнить первые мгновения боя. Дышал ли он вообще? Потому что только теперь, когда перевел дух, обнаружились ватные ноги и нехватка воздуха в легких. Одно может сказать о себе уверенно: не струсил. Ну, а если уж совсем откровенно, то испугался. И боялся, как бы не замолк автомат. Сколько же времени прошло, если он расстрелял почти все магазины? Потом, много раз вспоминая эти первые мгновения первого боя, он признается самому себе: в этот момент жила в нем только одна мысль, одно желание – чтобы не умолкал автомат. Пока автомат работает, его не убьют, не ранят…
А бой становился совсем другим. Душманы вели странный огонь: одиночными частыми выстрелами, но прицельно. Видимо, они хорошо знали местность и ориентировались в темноте. В проеме окна то и дело посвистывали пули, не давая высунуться и приглядеться. «Мы что, одни ведем бой? Где же остальные наши?» – недоумевал Гриша, присоединяя к автомату последний снаряженный магазин, и вдруг увидел: справа от них по деревьям, за которые отступили уцелевшие душманы, ударили дружные строчки трассеров. Духи ответили гранатометом. Слепящим ярко-алым шаром граната ударила в соседний дувал, окутав их клубами афганской глиняной пыли. Маслов засек гранатометчика, но у него тоже кончился магазин. «Скорее!» – крикнул он Варенику, а у того тоже последний снаряженный. А тут еще от пыли в носу засвербило, глаза к небу повело.
– Да скорее же! – Маслов не сводил глаз с точки в пространстве, откуда следующий выстрел уже не в глаза – душу на небо отправит. Вареник отсоединил магазин и вложил в протянутую Пашину руку. Теперь уже сам Гриша трясся в нетерпении: отчего медлит Паша, долго смотрит в ночной прицел. Наконец его автомат затрясся в длинной очереди почти одновременно со вспышкой гранатомета, и вторая граната с грохотом пронеслась в сторону… Успел.
– Готов, сволочь, – устало опустился Маслов на глиняный пол. И наступила тишина. Гриша опасливо посмотрел на запыленное лицо Маслова. Сейчас он откроет глаза, сурово посмотрит на него и врежет за расстрелянные попусту магазины. А Маслов, хотя действительно после двух глубоких вздохов открыл глаза, но посмотрел на Гришу, улыбнулся, подмигнул и пропел, доставая сигарету:
– Я научу их свободу любить!
Гриша вдруг сообразил, что Маслов-то тоже ведь расстрелял все магазины, значит, и ему было страшно! Значит, не такой уж последний солдат Вареник!
Осела пыль, и стало заметно, что рассвет приблизился. Уже без ночного бинокля можно было различить на том месте чернеющие трупы и того, в белых одеждах, среди них.
К лежащим на тропе с разных сторон устало и как бы через силу шли наши разведчики, ставя оружие на предохранители, отирая кепками взмокшие лбы и шеи, все еще, хотя уже без прежнего пыла, матеря духов. С лучами солнца стало ясно, что опасность миновала, а ушедших душманов не догнать, третий взвод расположился отдыхать. Разожгли костры, грели чай в найденных в дувалах чайниках, открывали консервы, умывались из арыков, ждали бронегруппу.
За завтраком Маслов вдруг неожиданно хлопнул Вареника по плечу и громко, чтобы все слышали, сказал:
– А молодежь-то у нас ничего! Можно в разведку брать.
Ержан и Вовка чувствовали себя обойденными на пиру: к их позициям душманы даже не приблизились. Им оставалось только с учащенным сердцебиением слушать треск и грохот боя в отдалении. Но сейчас они с восхищением смотрели на своего друга Гришу и тоже чувствовали себя именинниками. К тому же Вовка понял, что командир окончательно простил ему ночной конфуз. Хотелось скорее тут же, по-губински, что-нибудь придумать такое-этакое, заковыристое, а родилось только неуклюжее:
– Если хочешь пулю в зад, поезжай в Джелалабад!
Но он, кажется, достиг своего. Все весело смеялись, и Маслов тоже. А из-за дувалов уже послышался отдаленный гул бронегруппы.
<< Назад Вперёд>>
