События новгородские. — Война суздальских князей с Черниговом. — Вражда Новгорода с Псковом. — Войны с мордвою, болгарами, немцами и Литвою. Усобица в Смоленске. — Деятельность Даниила Романовича галицкого. — Участие его в польских делах. — Тевтонский орден. — Батыево нашествие. — Сведения о татарах.
Отношения новгородские, столкновения здесь князей северных с южными грозили было во второй раз нарушить покой на севере. Мы видели, что в 1228 году новгородцы, не довольные Ярославом Всеволодовичем, призвали к себе вторично Михаила черниговского; последний был шурин великому князю Юрию владимирскому, который в первый раз посадил его в Новгороде; Ярославу стали говорить, что и теперь Михаил посажен в Новгороде по старанию Юрия; Ярослав поверил наговорам: в самом деле, мог ли владимирский князь спокойно видеть, что младший брат его, князь Переяславля Залесского, усиливается насчет Новгорода, не имел ли Юрий важных причин мешать этому усилению? Как бы то ни было, Ярослав стал сердиться на старшего брата и, чтоб успешнее действовать против него, поссорил с дядею и троих Константиновичей ростовских Василька, Всеволода и Владимира. Юрий, узнавши об этом, спешил предупредить усобицу и в 1229 году повестил всем родичам, чтоб съехались к нему во Владимир на сейм; Ярослав сначала не хотел было ехать, но, узнав, что племянники поехали, отправился и сам во Владимир. Здесь Юрию удалось уладить дело: все родичи поклонились ему, называя отцом себе и господином, весело отпраздновали Рождество богородицы, получили подарки сами и бояре их и разъехались довольные по волостям своим. Ярослав, обеспеченный со стороны старшего брата, стал готовиться к войне с Михаилом; тогда во Владимир явилось посольство из Южной Руси от князя киевского — Владимира Рюриковича и черниговского — Михаила, обоих близких свойственников великого князя Юрия (который в том же 1230 году женил сына своего Всеволода на дочери Владимира киевского); приехал сам митрополит Кирилл с черниговским епископом Порфирием: новое могущественное значение Северной Руси уже не в первый раз заставляет митрополитов отправляться туда и стараться, чтоб обе половины Руси были в политическом единении, которое условливало и единение церковное. Митрополит достиг цели своей поездки: Ярослав послушался старшего брата Юрия, отца своего митрополита, и заключил мир с Михаилом. Следствием мира было то, что, как мы видели, Михаил уехал из Новгорода, оставя там сына своего Ростислава, и новгородцы не могли дождаться его с войском, чтоб идти вместе на Ярослава. Но опять новые волнения в Новгороде, торжество стороны суздальской, изгнание Ростислава, бегство приверженцев Михаиловых к нему в Чернигов и утверждение Ярослава в Новгороде, могли снова возбудить вражду Суздаля с Черниговом; сюда присоединялась еще другая причина вражды, к которой не мог быть нечувствителен и великий князь Юрий: в 1232 году Михаил черниговский вместе с Владимиром киевским двинулись на волынских князей Даниила и Василька Романовичей, бывших в близком свойстве с Юрием владимирским, ибо дочь последнего была за Васильком. Как бы то ни было, но в том же 1232 году великий князь Юрий с братом Ярославом и племянниками Константиновичами вступил в Черниговские волости; сам Юрий возвратился, не доходя Серенска; но Ярослав с новгородским войском взял и сжег Серенск, осадил было и Мосальск, но отступил без успеха и без мира, истребивши только много хлеба во владениях врага своего.
У последнего, как мы видели, жило много новгородцев, его приверженцев, бежавших вследствие перевеса стороны суздальской. Внезд Водовик умер, но у него остался сын, который вместе с пятью другими изгнанниками, подговоривши трубчевского князя Святослава, явился в пределах новгородских; но Святослав, увидавши, что товарищи его обмануты своими приятелями в Новгороде, что там нет никакой надежды на успех, уехал назад; тогда новгородские изгнанники бросились во Псков и получили здесь успех благодаря, вероятно, недавней вражде псковичей с Ярославом: они схватили наместника последнего, Вячеслава, прибили его, заключили в оковы; смута вставала и в Новгороде: вероятно, и здесь поднялась враждебная Ярославу сторона, пользуясь отсутствием князя; но приезд Ярослава утишил волнение; князь велел схватить псковичей, бывших в Новгороде, посадил их на Городище в гриднице и послал во Псков объявить его жителям: «Мужа моего отпустите, а тем путь покажите прочь, пусть идут, откуда пришли». Но псковичи не послушались, стали крепко за изгнанников и велели отвечать Ярославу и новгородцам: «Вышлите к ним жен их и все имение, тогда мы отпустим Вячеслава, или мы себе, а вы себе». Так прошло все лето без мира. Но псковичи не могли жить долго во вражде с Новгородом; когда Ярослав не велел пускать к ним купцов и берковец соли стал продаваться по 7 гривен, то они отпустили Вячеслава, а князь отпустил к ним жен новгородских изгнанников, но мира все еще не было; наконец, зимою явились псковские послы в Новгород, поклонились Ярославу, сказали ему: «Ты наш князь» — и стали просить у него себе в князья сына его Феодора; Ярослав не дал им сына, но дал шурина, князя Юрия; псковичи взяли Юрия, а изгнанникам новгородским показали от себя путь, и те отправились к немцам в Оденпе.
Таковы были внутренние события на севере. Извне великий князь владимирский продолжал борьбу с мордвою, которая в 1229 году приходила с князем своим Пургасом к Нижнему Новгороду, но жители отбились от нее; варварам удалось только сжечь Богородичный монастырь да загородную церковь. Между самою мордвою шла усобица; в том же году сын русского присяжника Пуреша напал с половцами на Пургаса, избил всю его мордву и русь, и сам Пургас едва успел спастись бегством. Под 1232 годом летописец говорит о походе на мордву сына великокняжеского Всеволода с князьями рязанскими и муромскими: русские пожгли неприятельские села и перебили мордвы много. С болгарами после трехлетнего мира в 1224 году началась опять вражда; в чем она обнаружилась, неизвестно; известно только то, что в 1230 г. болгары опять поклонились великому князю Юрию и заключили мир, разменявшись пленными и заложниками. На северо-западе новгородцы боролись с немцами и литвою. Мы видели, что изгнанники новгородские, Борис Негочевич и другие, будучи принуждены выехать из Пскова, удалились к немцам в Оденпе, разумеется, не на добро своей родине; там же, у немцев, жил изгнанный князь Ярослав, сын известного уже нам Владимира псковского. В 1233 г. эти изгнанники — Ярослав и новгородцы вместе с немцами ворвались нечаянно в русские владения и захватили Изборск; но псковичи отняли назад у них этот город. В том же году немцы опять показались в новгородских владениях; князя Ярослава не было в то время в Новгороде; но скоро он пришел с сильными полками переяславскими, чтоб отомстить немцам за обиды. Время было удобное действовать против немцев: Новгород и Псков в соединении под одним князем, а между тем Ливония лишилась своего великого Альберта, умершего в 1229 году. Магистр Ордена Волквин, которому тяжка была зависимость от Альберта, решился воспользоваться его смертию, чтоб высвободить себя из-под зависимости от преемника Альбертова, которым был назначен Николай из Магдебурга. С этою целию он решился соединить свой орден с Немецким орденом, который процветал тогда под начальством магистра Германа фон Зальца; но Герман отклонил на этот раз предложение Волквина, и, таким образом, орден Ливонский был пока предоставлен собственным силам, которых вовсе не было достаточно для отпора русским, если б только последние могли сообщить постоянство своим движениям. В 1234 году князь Ярослав со своими полками и новгородскими выступил на немцев под Юрьев и стал недалеко от города, отпустив людей своих воевать окрестную страну для сбора съестных припасов, что называлось тогда «воевать в зажитие». Немцы сделали вылазку из Юрьева, другие из Оденпе, но русские побили их; несколько лучших немцев пало в битве, но больше погибло их в реке, когда под ними обломился лед; русские, воспользовавшись победою, опустошили их землю, истребили хлеб; тогда немцы поклонились князю, и Ярослав заключил с ними мир на всей своей правде. Последние слова могут вести к тому заключению, что тут-то Ярослав выговорил дань с Юрьева для себя и для всех преемников своих, ту знаменитую дань, которая после послужила Иоанну IV поводом лишить Ливонию независимости. Этот поход Ярослава был, вероятно, одною из главных причин, почему Волквин возобновил старание о соединении обоих орденов в один. В 1235 году Герман фон Зальц, чтоб разузнать состояние дел в Ливонии, отправил туда Еренфрида фон Неуенбурга, командора Альтенбургского, и Арнольда фон Неуендорфа, командора Негельстандского. Они возвратились и привели с собою троих депутатов от ливонских рыцарей. Лудвиг фон Оттинген, наместник великого магистра в Пруссии, собрал капитул в Марбурге, где ливонские рыцари обстоятельно были допрашиваемы об их правилах, образе жизни, владениях и притязаниях; потом спрошены были командоры, посыланные в Ливонию. Еренфрид фон Неуенбург представил поведение рыцарей Меча вовсе не в привлекательном свете, описал их людьми упрямыми и крамольными, не любящими подчиняться правилам своего ордена, ищущими прежде всего личной корысти, а не общего блага. «А эти, прибавил он, указывая пальцем на присутствующих рыцарей ливонских, — да еще четверо мне известных хуже всех там». Арнольд фон Неуендорф подтвердил слова своего товарища, после чего неудивительно было, что когда стали собирать голоса — принимать ли Меченосцев в соединение, то сначала воцарилось всеобщее молчание, а потом единогласно решили дожидаться прибытия великого магистра. Но медлить скоро нельзя стало более: в 1236 году магистр Волквин сделал опустошительный набег на литву, но скоро был окружен многочисленными толпами врагов и погиб со всем своим войском; псковский отряд из 200 человек сопровождал магистра в этом несчастном походе: из десяти один возвратился домой. Тогда остальные Меченосцы отправили посла в Рим представить папе беспомощное состояние ордена, церкви ливонской, и настоятельно просить о соединении их с орденом Тевтонским.
Папа Григорий IX признал необходимость этого соединения, и оно воспоследовало в 1237 году: первым провинциальным магистром ливонским был назначен Герман Балк, известный уже своими подвигами в Пруссии.
Литва по-прежнему продолжала свои набеги: в 1229 году она опустошила страну по озеру Селигеру и реке Поле, в нынешнем Демьянском уезде Новгородской губернии; новгородцы погнались за ними, настигли, били и отняли весь полон. В 1234 году литовцы явились внезапно перед Русою и захватили посад до самого торгу; но жители и засада (гарнизон) успели вооружиться: огнищане и гридьба, купцы и гости ударили на литву, выгнали ее из посада и продолжали бой на поле; литовцы отступили. Князь Ярослав, узнавши об этом, двинулся на врагов с конницею и пехотою, которая ехала в насадах по реке Ловати; но у Муравьина князь должен был отпустить пехоту назад, потому что у ней недостало хлеба, а сам продолжал путь с одною конницею; в Торопецкой волости на Дубровне встретил он литовцев и разбил их; побежденные потеряли 300 лошадей, весь товар и побежали в лес, побросавши оружие, щиты, совни, а некоторые тут и костью пали; новгородцы потеряли 10 человек убитыми.
Из событий в других княжествах летопись упоминает об усобице в Смоленске: по смерти Мстислава Давыдовича (1230 г.) стол этот по родовым счетам должен был перейти в третье поколение Ростиславичей, именно достаться внуку Романову, Святославу Мстиславичу; но смольняне почему-то не хотели иметь его своим князем; тогда Святослав в 1232 г. с помощью полочан взял Смоленск на щит, перебил его жителей, себе враждебных, и сел на столе.
Подвиги Мстислава торопецкого не принесли никакой существенной пользы для Южной Руси; но по смерти Мстислава судьба дала ей другого князя, которого характер вполне был способен доставить ей прочную и великую будущность, если только будущность Южной Руси могла зависеть от личности одного князя; этот князь был молодой Даниил, сын Романа Великого. С блестящим мужеством, славолюбием, наследственным в племени Изяславовом, Даниил соединял способность к обширным государственным замыслам и к государственной распорядительности; с твердостью, уменьем неуклонно стремиться к раз предположенной цели он соединял мягкость в поведении, разборчивость в средствах, в чем походил на прадеда своего, Изяслава, и резко отличался от отца своего, Романа. Начиная рассказ о подвигах Данииловых, летописец имел полное право сказать: «Начнем рассказывать о бесчисленных ратях, великих трудах, частых войнах, многих крамолах, частых восстаниях, многих мятежах»; имел полное право сказать, что сыновьям Романовым измлада не было покоя. По смерти Мстислава они остались окруженные со всех сторон врагами: в Галиче королевич венгерский и неприязненные бояре; в Пинске князь Ростислав, злобившийся на Даниила за отнятие Чарторыйска и плен сыновей; в Киеве Владимир Рюрикович, наследовавший вражду отца своего к Роману Великому и сыновьям последнего; князья черниговские не хотели также забыть притязания племени своего на Галич и злой обиды, полученной там. Тщетно митрополит Кирилл, которого мы уже в третий раз застаем в святом деле миротворства и которого летописец величает преблаженным и святым, старался отвратить усобицу: Ростислав пинский не переставал клеветать на Даниила и подвигать других князей, и вот Владимир киевский собрал войско. «Отец Даниилов постриг отца моего», — говорил он, и была у него в сердце боязнь великая, прибавляет летописец; значит, Владимир боялся, что молодой Даниил пойдет по следам отца своего и плохо придется от него соседям. Владимир посадил и половецкого хана Котяна на коня, всех половцев и вместе с Михаилом черниговским осадил Каменец; в рати осаждающих были: куряны (жители Курска), пиняне, новгородцы (северские), туровцы. Даниил видел, что нельзя ему противиться такой рати, тем более что в Галиче королевич и главный советник его, боярин Судислав, были в союзе с киевским князем: он начал мирные переговоры, чтоб выиграть время и разделить союзников, что и удалось ему относительно половецкого хана Котяна. «Батюшка! — послал сказать Даниил половчину, — расстрой эту войну, прими меня в любовь к себе». Котян отделился от союзников, опустошил Галицкую землю и ушел назад к себе в степи; остальные союзники, не успевши взять Каменец, также отступили в свои владения. А между тем Даниил спешил в Польшу за помощью и, получивши ее, предпринял со своей стороны наступательное движение, пошел к Киеву; но на дороге встретили его послы от киевского и черниговского князей и заключили мир.
В следующем 1229 году успех ждал Даниила на другой стороне, в Галиче: когда он был в Угровске, то преданные ему галичане прислали сказать ему: «Ступай скорее к нам: Судислав ушел в Понизье, а королевич один остался в Галиче». Даниил немедленно с небольшою дружиною пошел к этому городу, а тысяцкого своего Дамьяна послал на Судислава; на третьи сутки в ночь подошел Даниил к Галичу, где успел уже затвориться Судислав, ускользнувший от Дамьяна; волынцам удалось только захватить его двор подле Галича, где они нашли много вина, овощей, корму всякого, копий, стрел. Даниил стоял против города, на другом берегу Днестра; галичане и венгры выезжали и бились на льду; но к вечеру лед поднялся, река наводнилась, и враждебный Даниилу боярин Семьюнко (которого летописец сравнивает с лисицею по красноте лица) зажег мост. В это время явился к Даниилу Дамьян со многими галицкими боярами, принявшими сторону сына Романова, у которого таким образом набралась многочисленная рать. Даниил очень обрадовался ей, жалел только, что мост зажжен и не по чему перейти Днестр; но когда поехал он посмотреть на место, то увидал, что конец моста погас и переправа возможна; радость была большая, и на другой же день все войско перешло Днестр и обступило Галич с четырех сторон; осажденные не могли держаться долее и сдали город, причем королевич достался в плен Даниилу; но тот вспомнил прежнюю любовь к себе отца его Андрея и отпустил его к последнему; из бояр галицких с королевичем пошел только один Судислав, в которого народ бросал камнями, крича: «Вон из города, мятежник земский!» Но Судислав спешил отомстить народу новым мятежом: приехавши в Венгрию, он не переставал твердить королю и королевичу: «Ступайте на Галич, возьмите землю Русскую; если же не пойдете, то они укрепятся на вас». Андрей послушался, собрал большое войско и объявил поход. «Не останется в Галиче камень на камне, — говорил он, никто уже теперь не избавит его от моей руки». Но как скоро вступил он в Карпаты, то полили сильные дожди, лошади тонули, люди едва могли спастись на высоких местах. Несмотря на то, король шел дальше и осадил Галич, для защиты которого Даниил оставил известного нам тысяцкого Дамьяна. Этот воевода не испугался высокомерного вызова королевского и не сдал города; Андрею же нельзя было долее оставаться под Галичем, потому что в войсках его открылась страшная болезнь: кожа падала у венгров с ног, как обувь. Король снял осаду; галичане напали на отсталых, и много перебили, и побрали в плен, еще больше умерло на дороге от болезни.
Даниил избавился от врагов внешних, но летописец опять начинает рассказ свой зловещими словами: «Скажем многий мятеж, великия льсти, бесчисленныя рати». Бояре галицкие, привыкшие к крамолам, находившие свою выгоду в беспорядке, в возможности переходить от одного князя к другому, не могли сносить спокойно установление наряда, утверждение сына Романова на столе отцовском. Они стали сноситься с давним врагом Романовичей, Александром бельзским, как бы убить Даниила и взять к себе в князья его, Александра. Однажды заговорщики сидели вместе и советовались, как бы зажечь двор княжеский и таким образом погубить Даниила; в это время брат его Василько выходит к ним и в шутку бросается с обнаженным мечом на одного слугу, вырывает щиту другого; заговорщики испугались, думая, что Василько поступает так с намерением, открывши их замысел, и бросились бежать. Даниил с братом никак не могли догадаться, отчего побежали бояре, как один из оставшихся, Филипп, стал звать к себе Даниила на пир; Даниил поехал, но на дороге нагнал его посол от тысяцкого Дамьяна. «Пир затеян злой, — сказал ему посол, Филипп с Александром бельзским сговорились убить тебя». Даниил возвратился в Галич и послал сказать брату Васильку во Владимир, чтоб шел на Александра; Василько выгнал Александра в Перемышль, взял Бельз, а седельничего своего Ивана Михайловича послал захватить бояр, которых и взято было 28 человек; но Даниил не хотел поступать по примеру отца и простил крамольников. Великодушие, однако, не помогло, а только еще усилило дерзость бояр: один из этих безбожников, по выражению летописца, залил на пиру князю лицо вином; Даниил стерпел и это оскорбление. Но он не хотел оставить без наказания Александра бельзского, который засел в Перемышле со своими галицкими соумышленниками. Из всей дружины у Даниила осталось только 18 отроков, на которых можно было положиться; он созвал их на вече вместе с Дамьяном-тысяцким и спросил: «Хотите ли оставаться мне верными и идти со мною на врагов моих?» Те отвечали: «Верны мы богу и тебе, господину нашему, ступай с божиею помощью»; а сотский Микула прибавил при этом: «Господин! не раздавивши пчел, меду не есть». Старый дядька Даниила, Мирослав, привел к нему на помощь еще немного отроков, и с такою-то небольшою дружиною Даниил выступил к Перемышлю; на дороге, впрочем, присоединились к нему и неверные бояре, показывая только вид верности. Александр, узнавши о приближении Даниила, бросил все свое имение и убежал в Венгрию, где вместе с Судиславом стал опять поднимать короля на Даниила; король послушался и с двумя сыновьями выступил к Ярославлю, где заперся воевода Даниилов, Давыд Вышатич, который отбивался целый день от венгров и отбился. Но у Давыда была теща, большая приятельница Судиславу, который звал ее не иначе как матерью: она стала стращать зятя и успела напугать его; тщетно товарищ его, Василько Гаврилович, муж крепкий и храбрый, уговаривал не сдаваться, тщетно переметчик, приехавший из полков венгерских, говорил Давыду, что ослабленные венгры не в состоянии взять города, — Давыд сдал Ярославль, только сам вышел цел со всем войском. Взявши Ярославль, король пошел к Галичу, а между тем отступление от Даниила боярина Климяты, убежавшего с Голых гор к королю, послужило знаком к измене всех остальных бояр галицких. Отнявши Галич у Даниила, король перешел теперь в дедовскую волость его и осадил Владимир Волынский; король Андрей, по словам летописца, удивлен был видом этого города, многочисленностию ратников, которых оружие и щиты блистали, как солнце. «Такого города не находил я и в немецких землях», — сказал он. И начальник в городе был надежный — старый дядька Даниилов, Мирослав. «Бог знает, что с ним случилось, — говорит летописец, — в старину он был храбр, а тут смутился умом и заключил мир с королем, без совета с своими князьями Даниилом и Васильком, обязался уступить Бельз и Червень Александру». Сильно упрекали за это Романовичи Мирослава: «Зачем мирился, имея такое большое войско?» Старик отпирался, что не уступал венграм Червени. Как бы то ни было, король достиг своей цели, посадил опять сына в Галиче и ушел было в Венгрию, но скоро опять сын его Андрей поднял рать на Даниила: с королевичем был Александр бельзский, Глеб Зеремеевич, князья болховские и множество венгров. Соперники — королевич и Даниил виделись на реке Велье, но не уладились; из слов летописца видно, что виною этого была гордость Даниила, слишком понадеявшегося на свою силу. На другой день Даниил перешел реку у Шумска и дал кровопролитную битву венграм, причем воеводы уговаривали Романовичей воспользоваться выгодным положением на высоких горах, но Даниил отвечал словами писания: «Медляй на брань страшливу душу имать», — испустил полки свои вниз на неприятеля; оба брата приняли деятельное участие в битве, подвергаясь страшной опасности; но дружина Даниилова не отвечала храбрости князя своего и в конце дела обратилась в бегство; впрочем, урон, претерпенный венграми, был так велик, что они не смели преследовать неприятеля и отступили в Галич; Даниил с успехом продолжал войну до конца года, мерилом его успеха служит то, что заклятый враг Романовичей, Александр бельзский, перешел от королевича на их сторону, прислал сказать им: «Не годится мне быть нигде, кроме вас»; и братья приняли его с любовию. В следующем 1232 году королевич и Судислав выслали против Даниила воеводу Дианиша; Даниил поехал в Киев, привел оттуда на помощь князя Владимира Рюриковича, Изяслава, которого считают обыкновенно Владимировичем, внуком Игоря Северского, половцев и выступил против венгров, которые после нерешительной битвы должны были возвратиться назад; Изяслав в самом начале похода отступил от Даниила и, вместо того чтоб помогать ему, опустошил его же волость. Следующий 1233 год был счастлив для Даниила: Глеб Зеремеевич перешел на его сторону, после чего Даниил и Василько немедленно отправились к Галичу, где были встречены большею частию бояр: ясно, что переход Глеба произошел с согласия целой стороны боярской; Даниил занял всю волость, роздал города боярам и воеводам (как видно, с этим условием они и призвали его, не надеясь получить того же от венгров) и осадил королевича с Дианишем и Судиславом в Галиче. 9 недель стоял Даниил у города, где осажденные изнемогли от недостатка пищи, и дожидался только льду на Днестре, чтоб идти на приступ. В таких обстоятельствах Судислав придумал средство ослабить осаждающих: он послал сказать Александру бельзскому: «дам тебе Галич, только отступи от брата»; Александр прельстился обещанием и отступил. Но это вероломство не повредило нисколько Даниилу: скоро королевич умер, и галичане прислали звать Даниила на его место; Судиславу удалось уйти в Венгрию, но Александр бельзский был схвачен на дороге в Киев.
Даниил утвердился опять в Галиче; но ему суждено было измлада не иметь покоя: вражда встала на востоке между Мономаховичами и Ольговичами, и Даниил вмешался в нее. Еще в 1231 году Владимир киевский, угрожаемый Михаилом черниговским, присылал звать на помощь Даниила, и тот ездил по этому случаю в Киев; Владимир уступил ему из Русской земли часть Торческа, которую Даниил тотчас же отдал детям Мстислава торопецкого, шурьям своим, сказав им: «За добро отца вашего возьмите и держите этот город». Но нападение венгров вызвало Даниила из Киева. В 1233 году Владимир опять прислал звать его на помощь, потому что Михаил стоял у Киева; Даниил, спокойный теперь в Галиче со стороны венгров, пошел к Днепру и заставил Михаила удалиться. Не удовольствовавшись этим, Мономаховичи перешли Днепр, стали пустошить Черниговскую волость, забирать города по Десне, наконец, осадили Чернигов, поставили таран и били из него стену камнями, а камни были в подъем только человекам четырем сильным; но Михаилу удалось обмануть осаждающих, выйти из города и побить галицкие полки. Мономаховичи — Даниил и Владимир возвратились в Киев, истомленные продолжительною войною, которую вели от Крещенья до Вознесенья, и Даниил уже сбирался идти домой лесною стороною, как пришла весть, что Изяслав с половцами воюет Русскую землю Владимир стал просить Даниила помочь ему и против поганых, старый дядька Мирослав просил за Владимира, и Даниил, несмотря на изнеможение полков своих, отправился в новый поход. У Звенигорода встретились они с варварами: Владимир и Мирослав стали теперь уговаривать Даниила возвратиться, но уже он не захотел. «Воин, — говорил он, — вышедши раз на брань, должен или победить, или пасть; прежде я сам вас отговаривал идти в поход, а теперь вижу, что вы трусы; разве я вам не говорил, что не следует выходить усталым полкам против свежих? а теперь чего испугались, ступайте!» Сеча была лютая, Даниил погнал половцев, но потерял коня и, видя, что все другие бегут, побежал и сам; а Владимир и Мирослав со многими другими боярами были взяты в плен. Даниил прибежал в Галич и по ложной вести, что Изяслав с половцами у Владимира, отправил все свои полки с братом Васильком на помощь этому городу; но как скоро бояре галицкие увидали, что князь остался без полков, то подняли крамолу, и Даниил принужден был уехать в Венгрию. Цель этой поездки состояла, как видно, в том, чтоб убедить нового короля Белу IV не мешаться в галицкие дела и дать время Романовичам управиться с врагами единоплеменными. Владимир Рюрикович освободился из половецкого плена, но не мог занять Киева, где сидел уже Изяслав, а союзник его, Михаил черниговский, занял между тем Галич; таким образом, у Романовичей осталась опять одна Волынь.
Следующие годы прошли, как следует ожидать, в беспрерывной борьбе: враги Романовичей предприняли наступательное движение на их волость, отправили войска с князьями болховскими к Каменцу, но бояре Данииловы с помощию торков поразили их и взяли в плен князей болховских. Михаил и Изяслав стали тогда присылать к Даниилу с угрозою: «Отдай нашу братью, а не то придем на тебя войною». Даниил не исполнил их требований, и они навели на него ляхов, русь и половцев. Но польский князь, узнавши о разбитии своего отряда у Червеня, побежал назад, потопивши много войска в реке Вепре; половцы же пришли не для того, чтоб биться с Даниилом, а чтоб опустошить Галицкую волость, принадлежавшую союзнику их Михаилу. Тогда Романовичи в свою очередь предприняли наступательное движение на Михаила; два раза мирились, и в последний раз Михаил уступил Даниилу Перемышль. Между тем в Киеве произошла перемена: князь Переяславля Залесского и Новгорода Великого, Ярослав Всеволодович, решился воспользоваться усобицею на юге и утвердиться в Олеговой столице, как утвердился в Рюриковой; с другой стороны, усиление врага его Михаила черниговского и вообще усиление Ольговичей на счет Мономаховичей могло также побудить Ярослава вмешаться в дела юга, но, разумеется, он вмешался в дело не для того только, чтобы дать перевес Мономаховичам над Ольговичами, как делывал Мстислав торопецкий; оставя в Новгороде сына Александра, взявши с собою несколько знатных новгородцев, 100 человек новоторжан, полки переяславские и ростовскую помощь от племянников, Ярослав двинулся к югу, опустошил область Черниговскую и сел на столе в Киеве, выгнав оттуда Изяслава» Но страшные вести с северо-востока о татарском нашествии не позволили Ярославу долго оставаться в Киеве. Удалением Ярослава спешил воспользоваться Михаил черниговский: он занял и Киев, отдавши Галич сыну своему Ростиславу и отнявши Перемышль у Даниила, с которым надеялся легко теперь управиться, но обманулся в надежде, потому что как только Даниил получил весть, что Ростислав с дружиною отправился на литву, то появился немедленно пред стенами Галича и стал говорить его жителям: «Люди городские! до каких пор хотите вы терпеть державу иноплеменных князей?» Те закричали в ответ: «Вот наш держатель богом данный!» — и пустились к Даниилу, как дети к отцу, как пчелы к матке, как жаждущие воды к источнику, по выражению летописца. Епископ Артемий и дворский Григорий сперва удерживали жителей от сдачи; но, видя, что не могут более удержать, явились к Даниилу со слезами на глазах, с осклабленным лицом, облизывая губы, поневоле сказали ему: «Приди, князь Данило! прими город». Даниил вошел в свой город и в знак победы поставил хоругвь свою на Немецких воротах, а на другое утро пришла ему весть, что Ростислав возвратился было к Галичу, но, узнавши, что город уже взят, бежал в Венгрию. Тогда бояре, лишенные последней надежды, пришли к Даниилу, упали ему в ноги и стали просить милости, говоря: «Виноваты, что иного князя держали». Даниил отвечал: «Милую вас, только смотрите, вперед этого не делайте, чтоб хуже не было».
Таковы были внутренние дела в Юго-Западной Руси до татарского нашествия; касательно внешних мы видели столкновения с Польшею и Венгриею по поводу Галича. В Польше в это время происходили события, имевшие после важное влияние на судьбы Восточной Европы. После того как Владислав Ласконогий, принужденный уступить Краков Лешку Казимировичу, возвратился в свою отчину, встала усобица между ним и племянником его, сыном Оттоновым, Владиславом, обыкновенно называемым Одоничем (Оттоновичем); эта усобица скоро охватила всю Польшу и страшно опустошила ее, способствуя, с другой стороны, большему ослаблению власти княжеской и усилению власти прелатов и вельмож. В 1227 году Владислав Одонич нанес страшное поражение Ласконогому и занял почти все его владения; тогда на помощь Ласконогому встали против Одонича князья — Лешко краковский, брат его Конрад мазовецкий и князь Генрих бреславский, а на сторону Одонича стал зять его (женин брат) Святополк, князь поморский. Святополк и Одонич напали нечаянно на враждебных князей и поразили их, причем Лешко краковский лишился жизни. Тогда брат его, Конрад мазовецкий, призвал на помощь против Одонича Даниила и Василька, постоянных союзников покойного Лешка; Романовичи пошли вместе с Конрадом и осадили Калиш. Даниил хотел непременно взять город, но поляки не шли биться, несмотря на то что Конрад, любя русский бой, понуждал их идти вместе с Русью. Между тем осажденные, видя приготовления Данииловых ратников к приступу, послали просить Конрада, чтоб прислал к ним двоих мужей своих для переговоров; один из последних, Пакослав, сказал Даниилу: «Переоденься, и поедем вместе с нами на переговоры». Даниил сперва не хотел ехать, но брат Василько уговорил его: «Ступай, послушай их вече», потому что Конрад не верил одному из посланных, Мстиую. Даниил, надевши шлем Пакославов, стал позади послов и слушал, что осажденные говорили с забрал вельможам Конрадовым. «Скажите вот что великому князю Конраду, — наказывали им граждане, — этот город не твой ли, и мы разве чужие, ваши же братья, что ж над нами не сжалитесь? Если нас Русь пленит, то какую славу Конрад получит? Если русская хоругвь станет на забралах, то кому честь доставишь? Не Романовичам ли одним? а свою честь унизишь; нынче брату твоему служим, а завтра будем твои, не дай славы Руси, не погуби нашего города». Пакослав отвечал им на это: «Конрад-то бы и рад вас помиловать, да Даниил очень лют, не хочет отойти прочь, не взявши города; да вот он и сам стоит, поговорите с ним», — прибавил он, смеясь и указывая на Даниила. Князь снял с себя шлем, а граждане закричали ему: «Смилуйся, помирись». Романович много смеялся и долго разговаривал с ними, потом взял у них двух человек, пошел к Конраду, и тот заключил с ними мир. Русские попленили множество челяди и боярынь; но тут Русь и поляки заключили между собою условие и утвердили его клятвою: если вперед будет между ними война, то не воевать полякам русской челяди, а Руси — польской. После этого Романовичи возвратились домой с честью и славою: ни один другой князь не входил так глубоко в землю Польскую, кроме Владимира Великого, который землю крестил, говорит летописец. Мы уже видели, что Конрад отплатил Романовичам за услугу, соединившись с их врагами; Даниил за это навел на него литовского князя Миндовга и русского Изяслава новогрудского (новгородского).
Этот Конрад знаменит в истории Восточной Европы как виновник события, имевшего важное влияние на последующие судьбы ее. В то время, когда западные русские области терпели от опустошительных набегов литвы, волости польские, преимущественно Мазовия, терпели еще больше от набегов единоплеменных ей пруссов. Конрад доведен был до отчаяния этими набегами, ибо не имел никаких средств вести не только наступательный, но и оборонительной войны с варварами: мы видели уже, как повиновались ему подданные на войне. Однажды шайка пруссов пришла к нему требовать лошадей и платья; Конрад не смел не исполнить требование и между тем не имел средств удовлетворить его. Что же он сделал в таких обстоятельствах? Зазвал к себе на пир знатнейших панов своих с женами и во время пира велел отобрать их лошадей и верхнее платье и отослать пруссам. Но не всегда же можно было употреблять подобные средства, и поэтому Конрад начал думать о других. В это время в Ливонии рыцари Меча успешно действовали против туземцев. Конраду пришла мысль учредить подобный рыцарский орден на границе своих владений для постоянной борьбы с пруссами; орден был учрежден под именем Христова ордена, и Конрад дал ему во владение замок Добрынь. Пруссы, сведав о новом враге, несколько раз подступали к замку, взять его не могли, но зато нагнали такой страх, что четверо или пятеро язычников спокойно грабили под самыми валами Добрыня, и никто не смел остановить их. Конрад видел, что на подвиги добрыньских рыцарей плохая надежда, и поэтому обратился к другому, более знаменитому своею храбростью ордену. В 1192 году, во время последних попыток христиан удержаться в Палестине, Тевтонский орден рыцарей богородицы получил окончательное утверждение. Новые рыцари носили черную тунику и белый плащ с черным крестом на левом плече; кроме обыкновенных монашеских обетов они обязывались ходить за больными и биться с врагами веры; только немец и член старого дворянского рода имел право на вступление в орден. Устав его был строгий: рыцари жили вместе, спали на твердых ложах, ели скудную пищу за общею трапезой, не могли без позволения начальников выходить из дому, писать и получать письма; не смели ничего держать под замком, чтоб не иметь и мысли об отдельной собственности; не смели разговаривать с женщиной. Каждого вновь вступающего брата встречали суровыми словами: «Жестоко ошибаешься, ежели думаешь жить у нас спокойно и весело; наш устав — когда хочешь есть, то должен поститься; когда хочешь поститься, тогда должен есть; когда хочешь идти спать, должен бодрствовать; когда хочешь бодрствовать, должен идти спать. Для Ордена ты должен отречься от отца, от матери, от брата и сестры, и в награду за это Орден даст тебе хлеб, воду да рубище».
К этому-то Ордену обратился Конрад мазовецкий с просьбою о помощи против пруссов. Тевтонские рыцари были славны своими подвигами в Палестине, богаты недвижимым имуществом, которое приобрели в дар от государей в разных странах Европы; но они хорошо видели, что им нельзя долго держаться в Палестине, и потому не могли не согласиться на предложение Конрада. Оно обещало им новое поприще, новое средство продлить существование Ордена, которое условливалось возможностию постоянной борьбы с врагами креста христова. В 1225 году послы Конрада предложили магистру Ордена, Герману фон Зальцу, землю Хельмскую, или Кульмскую (terra Culmensis), с обязанностью защищать польские владения от язычников; в 1226 году император Фридрих II предоставил Ордену владение Кульмскою землею и всеми странами, которые он отнимет вперед у пруссов, но в виде имперского лена, без всякой зависимости от мазовецких князей; в 1228 году явился в новых владениях Ордена первый областной магистр Пруссии, Герман Балк, с сильным отрядом рыцарей; в 1230 году последовало окончательное утверждение условий с Конрадом, и Орден начал свою деятельность на новой почве.
Пруссия была разделена на одиннадцать областей, не связанных друг с другом никаким политическим союзом; жители этих областей могли безнаказанно опустошать владения Польши, слабой от раздела, усобиц и внутреннего нестроения, но сами в свою очередь были не способны ни к какому соединенному, дружному предприятию; их нападения на Польшу были набегами разбойничьих шаек; при обороне собственной земли они не могли выставить также общего, дружного сопротивления; каждая область, каждое племя боролось поодиночке со своим новым врагом, а этот враг был военное братство, которое существовало с целью постоянной, неусыпной борьбы и которое обладало всеми средствами к этой борьбе: на его стороне была постоянная, самая строгая дисциплина, на его стороне было военное искусство, на его стороне было религиозное одушевление; потери Ордена были для него нечувствительны; после каждого поражения он восставал с более грозными силами, потому что ряды погибших братьев быстро замещались новыми подвижниками, стекавшимися со всех сторон, чтоб пролить кровь свою в священной борьбе, под славною хоругвию девы Марии и св. Георгия. Против сурового дикаря Западная Европа выставила столь же сурового рыцаря, но со всеми преимуществами образованности. Верен был успех на стороне Ордена; но Орден дорого заплатил за этот успех. Первое занятие прусских земель немцами совершилось довольно быстро; городки старшин прусских полегли перед рыцарями, и замки последних строились беспрепятственно: что шаг вперед, то новая твердыня. Но одним построением крепостей в новозанятых странах Орден не ограничивался; льготами привлекались немецкие колонисты в новопоставленные города; люди, стекавшиеся из разных стран помогать Ордену в священных войнах, получали от него в лен земельные участки, на которых строили новые замки; туземцы, оставшиеся от истребления, принуждены были или бежать в Литву, или принять христианство и подчиниться игу новых господ. Для утверждения новой веры среди пруссов Орден отбирал детей у туземцев и отсылал их учиться в Германию, с тем чтобы эти молодые люди, возвратясь потом на родину, содействовали распространению христианства и немецкой народности среди своих соплеменников. Несмотря, однако, на эти средства, пруссы, озлобленные жестокими притеснениями, тяжкими работами, надменным обхождением победителей, пять раз восставали против последних и против новой веры, принятой неволею. В первое из этих восстаний только две области, прежде всех занятые немцами, остались верны Ордену; в других же областях прусских рыцари едва успели удержать за собою несколько замков, и такое состояние дел продолжалось четырнадцать лет. Казалось, что Орден должен был отказаться от надежды вторично покорить Пруссию; но вышло иначе по причинам вышеизложенным: Орден нельзя было окончательно обессилить опустошением его владений, ибо он получал свое питание извне, из всей Германии, из всей Европы. А пруссы? Благодаря побуждению и подкреплению извне, от князей литовских, они умели единовременно восстать против пришельцев; но при самом этом единодушном и единовременном восстании каждая область выбрала особого вождя — дурное предвещание для будущего единства в борьбе! И точно, когда Орден начал снова наступательное движение, борьба приняла прежний характер: каждая область снова защищалась отдельно и, разумеется, при такой особности не могла устоять пред дружным и постоянным напором рыцарей. Наконец, продолжительное знакомство с христианством, с высшею образованностию пришельцев должно было произвести среди пруссов свое действие: несмотря на упорную привязанность к родной старине, на жестокую ненависть к пришельцам-поработителям, некоторые из пруссов, разумеется лучшие, не могли не заметить превосходства веры и быта последних; и вот иногда случалось, что среди сильного восстания избранный вождь этого восстания, лучший человек в области, вдруг покидал дело соплеменников, переходил на сторону рыцарей и принимал христианство с целым родом своим: так начала обнаруживаться слабость в самой основе сопротивления со стороны пруссов, в религиозном одушевлении. Второе восстание было последним обнаружением сил прусской народности; третье восстание, случившееся в последней четверти XIII века, показало только, что эта народность находится уже при последнем своем часе: вспыхнувши вследствие личных, своекорыстных побуждений одного человека, оно тотчас же потухло; четвертое и пятое восстания носили такой же характер; при пятом жители одной прусской области, Самбии, видя, что все лучшие люди прямят Ордену, положили истребить сперва их и потом уже броситься на немцев; они выбрали себе в предводители одного молодого человека, но тот принял это звание для того только, чтоб удобнее предать главных врагов в руки рыцарей. Ясны были признаки бессилия пруссов, а между тем рыцари не отдыхали на лаврах, неутомимо и неуклонно преследовали свою цель и после пятидесятидвухлетней кровавой борьбы покончили завоевание Пруссии.
Таким образом, благодаря Конраду мазовецкому Пруссия и даже некоторые из старых славянских земель уступлены были в пользу немецкой народности. О непосредственном столкновении новых завоевателей с Русью летописец оставил нам неполный и смутный рассказ под 1235 годом: по его словам, Даниил сказал: «Не годится держать нашу отчину крестовым рыцарям» — и пошел с братом на них в силе тяжкой, взял город, захватил в плен старшину Бруно, ратников и возвратился во Владимир. Даниил хотел было также принять участие в войне императора Фридриха II с австрийским герцогом Фридрихом Воинственным, помогать последнему, но был остановлен в этом намерении королем венгерским. Кроме того, летописец упоминает о войнах с Литвою и ятвягами: в 1229 году, во время отсутствия Романовича в Польшу на помощь Конраду, жители Бреста с князем Владимиром пинским истребили толпу литовцев. Над ятвягами Романовичи одержали победу в 1226 году. Половцы по-прежнему участвуют в княжеских усобицах, но о походах на них не слышно.
В таком положении находились дела в Северной и Южной Руси, когда в другой раз услыхали о татарах. В 1227 году умер Чингисхан; ему наследовал сын его Угедей (Октай); старший сын Чингиса — Джучи, назначенный владельцем страны, лежащей между Яиком и Днепром, Кипчака, прежних кочевьев половецких, умер при жизни отца, и Чингис отдал Кипчак сыну его Батыю (Бату). Еще под 1229 годом наши летописи упоминают, что саксины и половцы прибежали с низовьев Волги к болгарам, гонимые татарами, прибежали и сторожа болгарские, разбитые последними на реке Яике. В 1236 году 300000 татар под начальством Батыя вошли в землю Болгарскую, сожгли славный город Великий, истребили всех жителей, опустошили всю землю: толпы болгар, избежавших истребления и плена, явились в пределах русских и просили князя Юрия дать им здесь место для поселения; Юрий обрадовался и указал развести их по городам поволжским и другим. В следующем году лесною стороною с востока явились в рязанских пределах и татары; ставши на одном из притоков Суры, Батый послал жену-чародейку и с нею двух мужей к князьям рязанским требовать десятины от всего — князей, простых людей и коней, десятины от коней белых, десятины от вороных, бурых, рыжих, пегих; князья рязанские, Юрий Игоревич с двумя племянниками Ингваревичами Олегом и Романом, также князья муромский и пронский, не подпуская татар к городам, отправились к ним навстречу в Воронеж и объявили им: «Когда никого из нас не останется, тогда все будет ваше». Между тем они послали во Владимир к князю Юрию объявить о беде и просить помощи, но Юрий не исполнил их просьбы и хотел один оборониться. Услыхавши ответ князей рязанских, татары двинулись дальше и 16-го декабря осадили Рязань, а 21-го взяли приступом и сожгли, истребивши жителей; князя Юрия удалось им выманить обманом из города; они повели его к Пронску, где была у него жена, выманили и ее обманом, убили обоих, опустошили всю землю Рязанскую и двинулись к Коломне. Здесь дожидался их сын великого князя Юрия, Всеволод, с беглецом рязанским князем Романом Ингваревичем и воеводою Еремеем Глебовичем: после крепкой сечи великокняжеское войско потерпело поражение; в числе убитых были князь Роман и воевода Еремей, а Всеволод Юрьевич успел спастись бегством во Владимир с малою дружиною. Татары шли дальше, взяли Москву, где убили воеводу Филиппа Няньку, захватили князя Владимира Юрьевича и отправились с ним ко Владимиру. Великий князь оставил здесь своих сыновей, Всеволода и Мстислава, с воеводою Петром Ослядюковичем, а сам с тремя племянниками Константиновичами поехал на Волгу и стал на реке Сити; потом, оставив здесь воеводу Жирослава Михайловича, он отправился по окрестным волостям собирать ратных людей, поджидал и братьев — Ярослава и Святослава, 3-го февраля толпы татарские, бесчисленные как саранча, подступили к Владимиру и, подъехавши к Золотым воротам с пленником своим князем Владимиром московским, стали спрашивать у жителей: «Великий князь Юрий в городе ли?» Владимирцы вместо ответа пустили в них стрелы, татары отплатили им тем же, потом закричали: «не стреляйте!» — и, когда стрельба прекратилась, подвели поближе к воротам и показали им Владимира, спрашивая: «Узнаете ли вашего княжича?» Братья, бояре и весь народ заплакали, увидавши Владимира, бледного, исхудалого. Возбужденные этим видом, князья Всеволод и Мстислав хотели было немедленно выехать из Золотых ворот и биться с татарами, но были удержаны воеводою Ослядюковичем. Между тем татары, урядивши, где стать им около Владимира, пошли сперва к Суздалю, сожгли его и, возвратившись опять ко Владимиру, начали ставить леса и пороки (стенобитные орудия), ставили с утра до вечера и в ночь нагородили тын около всего города. Утром князь Всеволод и владыка Митрофан, увидавши эти приготовления, поняли, что города не отстоять, и начали приготовляться к смерти; 7-го февраля татары приступили к городу, до обеда взяли новый город и запалили его, после чего князья Всеволод и Мстислав и все жители бросились бежать в старый, или Печерный, город; князь Всеволод, думая умилостивить Батыя, вышел к нему из города с малою дружиною, неся дары; но Батый не пощадил его молодости, велел зарезать перед собою. Между тем епископ Митрофан, великая княгиня с дочерью, снохами и внучатами, другие княгини со множеством бояр и простых людей заперлись в Богородичной церкви на полатях. Татары отбили двери, ограбили церковь, потом наклали лесу около церкви и в самую церковь и зажгли ее: все бывшие на полатях задохнулись от дыма, или сгорели, или были убиты. Из Владимира татары пошли дальше, разделившись на несколько отрядов: одни отправились к Ростову и Ярославлю, другие — на Волгу и на Городец и попленили всю страну поволжскую до самого Галича Мерского; иные пошли к Переяславлю, взяли его, взяли другие города: Юрьев, Дмитров, Волоколамск, Тверь, где убили сына Ярославова; до самого Торжка не осталось ни одного места, где бы не воевали, в один февраль месяц взяли четырнадцать городов кроме слобод и погостов.
Великий князь Юрий стоял на Сити, когда пришла к нему весть о сожжении Владимира и гибели семейства; он послал воеводу Дорожа с трехтысячным отрядом разузнать о неприятеле; Дорож прибежал назад и объявил, что татары уже обошли русское войско кругом. Тогда князь сел на коня и вместе с братом Святославом и тремя племянниками выступил против врагов 4-го марта 1238 года; после злой сечи русские полки побежали пред иноплеменниками, причем князь Юрий был убит и множество войска его погибло, а Василько Константинович был взят в плен. Татарам очень хотелось, чтоб Василько принял их обычаи и воевал вместе с ними; но ростовский князь не ел, не пил, чтоб не оскверниться пищею поганых, укоризнами отвечал на их убеждения, и раздосадованные варвары наконец убили его. Летописец очень хвалит этого князя: был он красив лицом, имел ясный и вместе грозный взгляд, был необыкновенно храбр, отважен на охоте, сердцем легок, до бояр ласков; боярин, который ему служил, хлеб его ел, чашу пил и дары брал, тот боярин никак не мог быть у других князей: так Василько любил своих слуг. От Сити татары пошли к юго-западу, осадили Торжок, били в него пороками две недели и наконец взяли 23-го марта, истребили всех жителей. От Торжка пошли Селигерским путем, посекая людей, как траву; но, не дошедши ста верст до Новгорода, остановились, боясь, по некоторым известиям, приближения весеннего времени, разлива рек, таяния болот, и пошли к юго-востоку, на степь. На этой дороге Батый был задержан семь недель у города Козельска, где княжил один из Ольговичей, молодой Василий; жители Козельска решились не сдаваться татарам. «Хотя князь наш и молод, — сказали они, — но положим живот свой за него; и здесь славу, и там небесные венцы от Христа бога получим». Татары разбили наконец городские стены и взошли на вал, но и тут встретили упорное сопротивление: горожане резались с ними ножами, а другие вышли из города, напали на татарские полки и убили 4000 неприятелей, пока сами все не были истреблены; остальные жители, жены и младенцы подверглись той же участи; что случилось с князем Василием, неизвестно; одни говорят, что он утонул в крови, потому что был еще молод. С тех пор, прибавляет летописец, татары не смели называть Козельск настоящим его именем, а называли злым городом.
По взятии Козельска Батый отправился в степи, в землю Половецкую, и разбил здесь хана Котяна, который с 40000 своего народа удалился в Венгрию, где получил земли для поселения. В следующем 1239 году татарские толпы снова явились на северо-востоке, взяли землю Мордовскую, повоевали по Клязьме, пожгли город Гороховец, принадлежавший владимирской Богородичной церкви. Весть о новом их нашествии нагнала такой ужас, что жители городов и сел бежали сами не зная куда. На этот раз, впрочем, татары не шли далее Клязьмы на северо-востоке; но зато путем половецким явились в пределах Южной Руси, взяли и сожгли Переяславль Южный, половину жителей истребили, других повели в плен. В то же время Батый отправил отряд войска и на Чернигов; на помощь осажденным явился двоюродный брат Михаила, Мстислав Глебович, но потерпел поражение и убежал в Венгрию; Чернигов был взят и сожжен, но епископ был пощажен; так уже обозначилось обыкновение татар — уважать религию каждого народа и ее служителей. По взятии Чернигова племянник Батыя, сын Угедея, Менгухан приехал к Песочному городку на левый берег Днепра, против Киева, чтоб посмотреть на этот город; по словам летописца, татарин удивился красоте и величеству Киева и отправил послов к князю Михаилу и гражданам склонять их к сдаче; но те не послушались, и послы были убиты. Михаил, однако, не дождался осады и бежал в Венгрию; несмотря на опасность, красота и величество Киева привлекали еще князей к этому городу, и на место Михаила явился из Смоленска внук Давыдов, Ростислав Мстиславич; но старший по родовой лествице четвероюродный брат его Даниил галицкий не позволил ему долго оставаться в Киеве: он схватил Ростислава и взял Киев себе; сам, однако, не остался в нем, а поручил оборонять его от татар тысяцкому Димитрию. Между тем во время бегства Михаилова в Венгрию жена его (сестра Даниилова) и бояре были захвачены князем Ярославом, который овладел также Каменцом. Услыхав об этом, Даниил послал сказать ему: «Отпусти ко мне сестру, потому что Михаил на обоих нас зло мыслит». Ярослав исполнил Даниилову просьбу, отправил черниговскую княгиню к брату, а между тем дела мужа ее шли неудачно в Венгрии: король не захотел выдать дочери своей за сына его Ростислава и прогнал его от себя; Михаил с сыном отправились тогда в Польшу к дяде своему Конраду. Но и здесь, как видно, они не могли получить помощи и потому должны были смириться пред Романовичами, послали сказать им: «Много раз грешили мы пред вами, много наделали вам вреда и обещаний своих не исполняли; когда и хотели жить в дружбе с вами, то неверные галичане не допускали нас до этого; но теперь клянемся, что никогда не будем враждовать с вами». Романовичи позабыли зло, отпустили сестру свою к Михаилу и привели его самого к себе из Польши; мало того, обещали отдать ему Киев, а сыну его Ростиславу отдали Луцк; но Михаил, боясь татар, не смел идти в Киев и ходил по волости Романовичей, которые надавали ему много пшеницы, меду, быков и овец.
Боязнь Михаилова была основательна: в 1240 году явился Батый под Киевом; окружила город и остолпила сила татарская, по выражению летописца; киевлянам нельзя было расслышать друг друга от скрыпа телег татарских, рева верблюдов, ржания лошадей. Батый поставил пороки подле ворот Лядских, потому что около этого места были дебри; пороки били беспрестанно, день и ночь, и выбили наконец стены, тогда граждане взошли на остаток укреплений и все продолжали защищаться; тысяцкий Димитрий был ранен, татары овладели и последними стенами и расположились провести на них остаток дня и ночь. Но в ночь граждане выстроили новые деревянные укрепления около Богородичной церкви, и татарам на другой день нужно было брать их опять с кровопролитного бою. Граждане спешили спастись с имением своим на церкви, но стены церковные рухнули под ними от тяжести, и татары окончательно овладели Киевом 6-го декабря; раненого Димитрия Батый не велел убивать за его храбрость. Весть о гибели Киева послужила знаком к отъезду князей — Михаила в Польшу к Конраду, Даниила в Венгрию. Узнавши об этом, Батый двинулся на Волынь; подошедши к городу Ладыжину на Буге он поставил против него 12 пороков и не мог разбить стен; тогда льстивыми словами начал уговаривать граждан к сдаче, те поверили его обещаниям, сдались и были все истреблены. Потом взят был Каменец, Владимир, Галич и много других городов, обойден один Кременец по своей неприступности. Тогда пленный тысяцкий Димитрий, видя гибель земли Русской, стал говорить Батыю: «Будет тебе здесь воевать, время идти на венгров; если же еще станешь медлить, то там земля сильная, соберутся и не пустят тебя в нее». Батый послушался и направил путь к венгерским границам.
Страх напал на Западную Европу, когда узнали о приближении татар к границам католического мира. Известия об ужасах, испытанных Русью от татар, страшные рассказы об их дикости в соединении с чудесными баснями об их происхождении и прежних судьбах распространялись по Германии и далее на запад. Рассказывали, что татарское войско занимает пространство на двадцать дней пути в длину и пятнадцать в ширину, огромные табуны диких лошадей следуют за ними, что татары вышли прямо из ада и потому наружностью не похожи на других людей. Император Фридрих II разослал воззвание к общему вооружению против страшных врагов. «Время, — писал он, — пробудиться от сна, открыть глаза духовные и телесные. Уже секира лежит при дереве, и по всему свету разносится весть о враге, который грозит гибелью целому христианству. Уже давно мы слышали о нем, но считали опасность отдаленною, когда между ним и нами находилось столько храбрых народов и князей. Но теперь, когда одни из этих князей погибли, а другие обращены в рабство, теперь пришла наша очередь стать оплотом христианству против свирепого неприятеля». Но воззвание доблестного Гогенштауфена не достигло цели: в Германии не тронулись на призыв ко всеобщему вооружению, ибо этому мешала борьба императора с папою и проистекавшее от этой борьбы разъединение; Германия ждала врагов в бездейственном страхе, и одни славянские государства должны были взять на себя борьбу с татарами.
Весною 1241 года Батый перешел Карпаты и поразил венгерского короля на реке Солоной (Сайо); король убежал в Австрию, и владения его были опустошены. Еще прежде другой отряд татар опустошил волость Сендомирскую; потом татары перешли Вислицу, поразили двух польских князей и в конце апреля вторглись в Нижнюю Силезию. Здешний герцог Генрих вышел к ним навстречу у Лигница, пал в битве, и уже татарам открыт был путь чрез Лузацкие долины к Эльбе во внутренность Германии, как день спустя после Лигницкой. битвы перед ними явились полки чешского короля Вячеслава. Татары не решились вступить во вторичную битву и пошли назад в Венгрию; на этом пути опустошили Силезию и Моравию, но при осаде Ольмюца потерпели поражение от чешского воеводы Ярослава из Штернберга и удалились поспешно в Венгрию. Отсюда в том же году они попытались вторгнуться в Австрию, но здесь загородило им дорогу большое ополчение под начальством короля чешского Вячеслава, герцогов австрийского и каринтийского; татары опять не решились вступить в битву и скоро отхлынули на восток. Западная Европа была спасена; но соседняя со степями Русь, европейская украйна, надолго подпала влиянию татар. Чтобы впоследствии вернее определить степень этого влияния, мы должны теперь познакомиться с нравами и бытом этих последних азиатских владык Восточной европейской равнины. Мы будем пользоваться известиями западных путешественников, сводя их с восточными известиями, нам доступными.
По этим известиям наружностию своею новые завоеватели нисколько не походили на других людей: большее, чем у других племен, расстояние между глазами и щеками, выдавшиеся скулы, приплюснутый нос, маленькие глаза, небольшой рост, редкие волосы на бороде — вот отличительные черты их наружности. Жен татарин имеет столько, сколько может содержать, женятся не разбирая родства, не берут за себя только мать, дочь и сестру от одной матери; жен покупают дорогою ценою у родителей последних. Живут они в круглых юртах, сделанных из хворосту и тонких жердей, покрытых войлоком; наверху находится отверстие для освещения и выхода дыма, потому что посередине юрты всегда у них разведен огонь. Некоторые из этих юрт легко разбираются и опять складываются, некоторые же не могут разбираться и возятся на телегах как есть, и куда бы ни пошли татары, на войну или так куда-нибудь, всюду возят их за собою. Главное богатство их состоит в скоте: верблюдах, быках, овцах, козах и лошадях; у них столько скота, сколько нет во всем остальном мире. Верят в одного бога, творца всего видимого и невидимого, виновника счастия и бедствий. Но этому богу они не молятся и не чествуют его, а приносят жертвы идолам, сделанным из разных материалов наподобие людей и помещаемым против дверей юрты; под этими идолами кладут изображение сосцов, считая их охранителями стад. Боготворят также умерших ханов своих, изображениям которых приносят жертвы, и творят поклоны, смотря на юг; обожают солнце, луну, воду и землю. Держатся разных суеверных преданий, например считают грехом дотронуться ножом до огня, бичом до стрел, ловить или бить молодых птиц, переломить кость другою костью, пролить на землю молоко или другой какой-нибудь напиток и т. п. Молнию считают огненным драконом, падающим с неба и могущим оплодотворять женщин. Верят в будущую жизнь, но думают, что и по смерти будут вести такую же жизнь, как и здесь, на земле. Сильно верят гаданиям и чарам; думают, например, что огонь все очищает, и потому иностранных послов и князей с дарами их проводят сперва между двух огней, чтоб они не могли принести хану какого-нибудь зла. Нет ни одного народа в мире, который бы отличался таким послушанием и уважением к начальникам своим, как татары. Бранятся они редко между собою и никогда не дерутся; воров у них нет, и потому юрты и кибитки их не запираются; друг с другом общительны, помогают в нужде; воздержны и терпеливы: случится день, два не поесть — ничего: поют и играют, как будто бы сытно пообедали, легко переносят также холод и жар; жены их целомудренны на деле, но некоторые не воздержны на непристойные слова. Любят пить, но и в пьяном виде не бранятся и не дерутся. Описав добрые качества татар, западный путешественник минорит Иоанн Плано-Карпини переходит к дурным; прежде всего поразила его в них непомерная гордость, презрение ко всем другим народам: мы видели, говорит он, при дворе ханском великого князя русского Ярослава, сына царя грузинского и многих других владетельных особ — и ни одному из них не было воздаваемо должной почести: приставленные к ним татары, люди незначительные, всегда брали перед ними первое место. Татары сколько обходительны друг с другом, столько же раздражительны, гневливы с чужими, лживы, коварны, страшно жадны и скупы, свирепы: убить человека им ничего не стоит; наконец, очень неопрятны. По законам Чингисхана смертная казнь назначалась за 14 преступлений: за супружескую неверность, воровство, убийство и, между прочим, за то, если кто убьет животное не по принятому обычаю. Между детьми от жены и наложницы нет у них различия; однако наследником престола считался младший сын, которого мать была знатнее по происхождению своему всех других ханш; младший сын считался охранителем домашнего очага, он поддерживал семью в случае, если старшие будут убиты на войне. Мужчины ничем не занимались, кроме стрельбы, да еще немного заботились о стадах, большую же часть времени проводили на охоте и в стрельбе, потому что все они от мала до велика хорошие стрелки: дети с двух или трех лет начинают ездить верхом и стрелять в цель. Девушки и женщины ездят верхом, как мужчины, носят луки и стрелы; на женщинах лежат все хозяйственные заботы. Вообще женщины пользовались уважением, щадить их по возможности было законом; ханши имели сильное влияние на дела, им принадлежало регентство; в торжественных случаях подле хана сидела и жена его или жены, даже магометанин Узбек садился по пятницам на золотом троне окруженный справа и слева женами. Касательно военного устройства Чингисхан определил, чтоб над каждыми десятью человеками был один начальник, десятник, над десятью десятниками начальствовал сотник, над десятью сотниками — тысячник; над десятью тысячниками — особый начальник, а число войска, ему подчиненного, называлось тьмою; сторожевые отряды назывались караулами. Беглецы с поля битвы (если только бегство не было всеобщим) все умерщвлялись; если из десятка один или несколько храбро бились, а остальные не следовали их примеру, то последние умерщвлялись; если из десятка один или несколько были взяты в плен, а товарищи их не освободили, то последние также умерщвлялись. Каждый татарин должен иметь лук, колчан, наполненный стрелами, топор и веревки, для того чтоб тащить осадные машины. Богатые сверх того имеют кривые сабли, шлемы, брони и лошадей также защищенных; некоторые делают брони для себя и для лошадей из кожи, некоторые вооружаются также копьями; щиты у них хворостяные. Вступая в неприятельскую землю, татары посылают передовые отряды, которые ничего не опустошают, но стараются только убивать людей или обратить их в бегство; за ними следует целое войско, которое, наоборот, истребляет все на пути своем. Если встретится большая река, то переправляются сидя на кожаных мешках, наполненных пожитками и привязанных к лошадиным хвостам! Завидя неприятеля, передовой отряд бросает в него по три или четыре стрелы и, если замечает, что не может одолеть его в схватке, обращается в бегство, чтоб заманить преследующего неприятеля в засаду; на войне это самый хитрый народ, и не мудрено: больше сорока лет ведут они беспрестанные войны. Вожди не вступают в битву, но стоят далеко от неприятелей, окруженные детьми и женщинами на лошадях, иногда сажают на лошадей чучел, чтоб казалось больше войска. Прямо против неприятеля высылают отряды из покоренных народов, а толпы самых храбрых людей посылают направо и налево в дальнем расстоянии, чтоб после неожиданно обхватить врага. Если последний крепко бьется, то обращаются в бегство и в бегстве бьют стрелами преследующего неприятеля. Вообще они не охотники до ручных схваток, но стараются сперва перебить и переранить как можно больше людей и лошадей стрелами и потом уже схватываются с ослабленным таким образом неприятелем. При осаде крепостей разбивают стены машинами, бросая стрелы в осажденных, и не перестают бить и биться ни днем, ни ночью, чтоб не давать нисколько покоя последним, а сами отдыхают, потому что один отряд сменяет другой; бросают на крыши домов жир убитых людей и потом греческий огонь, который от того лучше горит; отводят реки от городов или, наоборот, наводняют последние, делают подкопы; наконец, огораживают свой стан, чтоб быть безопасными от стрельбы неприятелей, и долгим облежанием принуждают последних к сдаче. При этом они стараются сперва обещаниями уговорить граждан к сдаче, и когда те согласятся, то говорят им: «Выходите, чтоб, по своему обычаю, мы могли пересчитать вас», и когда все жители выйдут из города, то спрашивают, кто между ними знает какое-нибудь искусство, и тех сохраняют, остальных же убивают, кроме тех, которых выбирают в рабы, но при этом лучшие, благородные люди никогда не дождутся от них пощады. По приказанию Чингисхана не должно щадить имения и жизни врагов, потому что плод пощады — сожаление. Мир заключают они только с теми народами, которые соглашаются признать их господство, потому что Чингис-хан завещал им покорить по возможности все народы. Условия, на которых татары принимают к себе в подданство какой-нибудь народ, суть следующие: жители подчиненной страны обязаны ходить с ними на войну по первому востребованию, потом давать десятину от всего, от людей и от вещей, берут они десятого отрока и девицу, которых отводят в свои кочевья и держат в рабстве, остальных жителей перечисляют для сбора подати. Требуют также, чтоб князья подчиненных стран являлись без замедления в Орду и привозили богатые подарки хану, его женам, тысячникам, сотникам — одним словом, всем, имеющим какое-нибудь значение; некоторые из этих князей лишаются жизни в Орде; некоторые возвращаются, но оставляют в заложниках сыновей или братьев и принимают в свои земли баскаков, которым как сами князья, так и все жители обязаны повиноваться, в противном случае по донесению баскаков является толпа татар, которая истребляет ослушников, опустошает их город или страну; не только сам хан или наместник его, но всякий татарин, если случится ему приехать в подчиненную страну, ведет себя в ней как господин, требует все, чего только захочет, и получает. Во время пребывания в Орде у великого хана Плано-Карпини заметил необыкновенную терпимость последнего относительно чуждых вероисповеданий; терпимость эта была предписана законом: в самом семействе хана были христиане; на собственном иждивении содержал он христианских духовных греческого исповедания, которые открыто отправляли свое богослужение в церкви, помещавшейся перед большою его палаткою. Другой западный путешественник, минорит Рубруквис, сам был свидетелем, как перед ханом Мангу совершали службу сперва христианские несторианские духовные, потом муллы магометанские, наконец языческие жрецы. Рубруквис описывает также любопытный спор, происходивший по ханскому приказанию между проповедниками трех религий — христианской, магометанской и языческой. Рубруквис, защищавший христианство против языческого жреца, позван был после того к хану, который сказал ему: «Мы, татары, веруем во единого бога, которым живем и умираем; но как руке бог дал различные пальцы, так и людям дал различные пути к спасению: вам бог дал писание, и вы его не соблюдаете; нам дал колдунов, мы делаем то, что они нам говорят, и живем в мире». По уставу Чингисхана и Октая, подтвержденному впоследствии, служители всех религий были освобождены от платежа дани.
<< Назад Вперёд>>
