2. Заселение русскими Беломорского побережья
Источники позволяют говорить о появлении первых славянских (русских) насельников (а не ушкуйников и ватаг) в поморских районах по крайней мере с конца XIII—начала ХIV в. Нам трудно судить об этническом составе населения новгородских земледельческих и промысловых хозяйств более раннего времени, протянувшихся вдоль основных путей новгородской колонизации к Белому морю, можно только предполагать, что среди местного неславянского даннического населения находились крестьяне и промышленники и славянского происхождения, составлявшие определенный процент жителей.
На основании имеющихся источников можно предполагать, что подавляющая часть русских постоянных поселений на побережье Белого миря возникла в период с середины XIV до конца XVII в. (см. карту 2). Описание этого процесса целесообразно вести хронологически, начав с районов более раннего заселения как основных очагов, сыгравших роль в дальнейшем формировании населения беломорского побережья.
Видимо, к середине XIV в. в низовьях Сев. Двины уже существовала Двинская земля — северная область, давно привлекающая внимание историков и возбуждающая дискуссии о времени ее складывания, об этническом составе жителей, соотношении Новгородской и низовской колонизаций и социально-экономическом содержании (формах землевладения и общинно-производственных организаций, отличных от боярских вотчин новгородского происхождения). Основная территория Двинской земли, по мнению А. Н. Насонова, была не очень велика — от морского побережья до района Орлец—Ступино (32 км вверх по Сев. Двине), но сюда примыкали и поселения по Летнему берегу Белого моря и, по-видимому, погост на противоположном Терском берегу, около будущей Варзуги, так как несколько позднее, к началу XV в., все эти земли образуют некое территориальное хозяйственное единство.
Двинская земля являлась, по мнению историков, древнейшей местной территорией «двинских лук»1, административными центрами которой были Матигоры и Ухтостров2. А. А. Шахматов и А. Н. Насонов считали, что Двинская земля была заселена славянами уже в XI—XII вв., однако сами они не давали ответа на вопрос, откуда эти славяне пришли, а А. Н. Насонов утверждал, что во всяком случае система «лукового» владения не была принесена из Новгорода, поэтому в XIV в. новгородские власти обосновались в новом центре Двинской земли — Холмогорах3. Из известных грамот на Двину великих князей Андрея Александровича и Ивана Даниловича Калиты конца XIII—первой половины XIV в. можно извлечь немногие, но достаточно определенные сведения о том, что князья верхневолжских княжеств тоже имели какие-то давние права на территории двинских лук на Терском берегу, в области Тре, так как "по обычаю" отправляли туда свои промышленные ватаги4. Ватаги княжеских холопов в податном и судебном отношениях не входили в состав местных «черных миров» и подчинялись княжеским приказчикам; кроме того, они находились в каких-то отношениях с местным населением («двинянами»), которое обязывалось выставлять княжеским ватагам на их пути к промысловым угодьям и обратно корм и подводы «по пошлине с погостов».
Недалеко от Двинской земли к середине XIV в. уже существовал массив земель, связанный с «низовским» потоком ("Ростовщина") по Емце, Мехреньге, Ваймуге и нижней Двине (выше Холмогор до впадения в нее Пинеги). Вполне вероятно, что Двинская земля и явилась той территорией, где столкнулись потоки двух переселенческих движений и интересы новгородских и великих князей. Особенно отчетливо это выразилось в знаменитом «отложении» от Новгорода Двинской земли и ее союзе с Москвой в 1397 г. и в последующих событиях до 1417 г. Судя по всему, и существование «двинских бояр», отличаемых источниками от новгородских, не только явилось следствием хозяйственной специфики5 и самостоятельности этого края, но и отражало процесс формирования населения этой области на базе местного и пришлого населения, связанного с двумя направлениями переселенческого движения — «новгородским» и «низовским», но более с последним6.
Наличие погостов в Двинской земле отмечается источниками с конца ХIII в., но названия некоторых из них известны только с начала XV в.: Андреянов стан, Яковлева курья, Цигломень в дельте Сев. Двины и Корельский погост в Арзуге на Терском берегу. Русские названия (Андреянов, Яковлева и др.) дают основание предполагать о существовании здесь какого-то процента русского населения.
К первой половине XV в. относится появление «посадской стороны» на Летнем берегу — поселений, жители которых занимались морскими промыслами, но главным образом солеварением («места соловарные»). Уже в 1447—1454 гг. Ненокса, снабжавшая солью Двинскую землю и другие области Севера и центра, приравнивалась по значению к административному центру Двинской земли Холмогорам: здесь находились новгородский посадник и приказчики7. Видимо, во второй половине XV в. растет Уна, которая в первой половине XVI в. уже имеет равное значение с Неноксой (и с Холмогорами)8.
Развитие двинской торговли и центров солеварения на Летнем Перегу (Неноксы и Уны) способствовало активизации заселения другой части Двинской земли — Терского берега. Здесь во второй половине XV в. (с 1466 г.) вместо Карельского погоста в Арзуге уже известны две богатые промысловые волости — Варзуга и Умба, в свою очередь сыгравшие заметную роль в заселении Терского берега в последующие века.
В XV в. источники фиксируют еще один очаг русских поселений на побережье Белого моря, в его юго-западном районе, связанный с потоком переселенцев, проникавших на побережье через бассейн р. Выг. По-видимому, здесь приоритет принадлежал выходцам из Новгородской земли, которые в одиночку (отдельными семьями или группами) еще в конце XIII-XIV вв. селились на землях, в большинстве случаев ставших к XV в. вотчинами новгородских бояр. Закладная Марфы Борецкой Соловецкому монастырю 1450 г. говорит о существовании Сумской и Кемской волостей9. В течение первой половины XV в. (1415—1447 гг.) карелы, живущие по рекам Выгу, Золотице, Шуе, нападают на бывшие здесь владения новгородского тысяцкого и его людей, занимавшихся рыбной ловлей. Новгородцы были вкраплены в довольно густое карельское население, так как вся прилегающая приморская территория — по Карельскому и Поморскому берегам — в XV в. входила в собственность «пяти родов корельских детей». Эти карельские владения простирались по морскому берегу до Керетской межи, на юго-запад, в глубь материка до Каянского рубежа (видимо, шведской границы) и на северо-запад до Терского наволока («Дикой Лопи»). В первой половине XV в. карелы еще добиваются погодного — поочередного с боярскими людьми — пользования рыбными угодьями («в карельский год» и «в боярский год»), но со второй половины XV в. идет интенсивное оттеснение карел с приморских территорий Соловецким монастырем, который постепенно скупает все их «отчины», способствуя одновременно приливу сюда русского населения и образованию новых поселений10.
В XVI в. происходит раздел беломорских территорий, заселенных и незаселенных, между северными и центральными монастырями; некоторые из них (в первую очередь местные - Соловецкий, Николо-Корельский) начали захват промысловых угодий еще в ХV в. Деятельность монастырей на берегах Белого моря значительно ускорила процесс в XVI—XVII вв. и способствовала увеличению количества жителей в существовавших поселениях.
На Летнем берегу в первой половине XVI в., помимо посадов, существуют небольшие деревеньки — Красная Гора и Солза, жители которых спорят с Николо-Корельским монастырем за владения морскими угодьями11 (во второй половине XVI в. они их уже потеряли)12. В первой половине ХVII в. Летний берег разделяется между тремя монастырями: Николо-Корельскому принадлежат угодья и топи в Солзе, Красной Горе, Неноксе13; у Антониево-Сийского монастыря находились владения в Лопшеньге, Уне, Неноксе14; большая часть Летнего берега - Яреньга, Дураково, Летняя Золотица и незаселенный Онежский берег (почти до устья р. Онеги, «онежского рубежа», — Т. Б.) — принадлежала Соловецкому монастырю15, который также имел свои дворы в Неноксе и Луде16. В середине — второй половине XVII в. на онежском берегу работают многочисленные варницы Соловецмонастыря и имеется несколько значительных поселений — Тамица, Кянда, Пурнема и Лямца. Население Летнего и Онежского берегов формировалось в XVI-XVII вв. главным образов из особой категории постоянных работников ("полетников") в усольях Соловецкого монастыря и других монастырей, живших там в одиночку или со своими семьями и приезжавших из разных районов Русского государства, т.е. русских по присхождению17.
Волость Варзуга на Терском берегу в XVI в. представляет собой уже значительное поселение и делится на две "стороны": название одной из них - Двинская - ясно указывает на связь с Двинской землей. Между волостями Варзугой и Умбой по морскому берегу источники не упоминают в это время волостей и дворов, кроме «живущих тонь» на речках Кашкаранцы, Точильный ручей, Каменной Соловецкого монастыря и соляной варницы на р. Сальпице старца Николо-Корельского монастыря18: рр. Варзуга и Кузонима (позднее — Кузомень) принадлежат жителям Варзужской волости19. Граница между волостями Варзугой и Умбой проходила по речке Оленице: «половина речки Оленицы варзужских жильцов, а другая половина уньбских (умбских, — Т. Б.) жильцов»20. Морские тони варзужских крестьян в «Мурманский конец», т. е. к северу, простирались непрерывно до р. Чаваньги и находились также у рр. Тетрин-Крестовая и Тетрин-Губка. Межа варзужских владений в этой северной части побережья проходила по р. Каменке, от нее далее к северу речными и морскими тонями на берегу (половина реки Каменки, рр. Стрельна, Югин, Чапома, ручеек Чепомка и половина реки Пялицы) «исстари» владели двиняне. На Пялице был рубеж между двинскими владениями и угодьями терских лопарей21.
В конце XVI-XVII вв. на Терском берегу хозяйничают и ссорятся между собой 6 монастырей: Троице-Сергиевский, Спасский (московский), Кирилло-Белозерский, Соловецкий, Антониево-Сийский и Николо-Корельский. Троице-Сергиевский монастырь активно скупает морские и речные тони уже во второй половине XVI в. Среди бывших владельцев этих угодий, кроме собственно варзужан,— «двиняне»22, «белозерцы»23, «пенежане»24. Некоторые из них стали уже местными жителями («пенежанин Терентий Захаров с женой Лукерьей Старостиной продают 2 лука своего приданого)25, а часть — просто торгует «куплей за море и неизвестно, живут ли они здесь — белозерец Алексей Иванов, Суздальцова Огафья с сыном и др.26 Купчие не раскрывают этих довольно скупых географических данных, но, сопоставляя с ними другие документы XVII в., можно добиться более точных сведений: в 1614 г. среди владельцев луков в Варзужской волости наряду с «иногородними» имеются местные жители: Третьячок Никифоров Унянин, Гриша Москаль (зять местного жителя Онанья), Онуфрейка Нюхчанин27; в 1686 г. московский Воскресенский монастырь выменял у Антониево-Сийского монастыря в «Кольском уезде на Терской стороне которые у них речки и тони были куплены у понойских жителей и у лопарей, и Матигорские волости Борисоглебских жителей» (нижнедвинская волость, - Т. Б.)28. Вполне определенные сведения о происхождении двинян, исстари торгующих (и оседающих) в Варзужской волости, дают приходно-расходные книги одного из московских монастырей «о сборе пошлин с приезжающих торговых людей», покупающих на Терском берегу у монастырских крестьян рыбу и «ворванье сало»; в числе их — шесть «колмогорцев», «ухтостровец», «куростровец», «заостровец» (жители нижнедвинских волостей), а также три «каргопольца» и «важенин»29.
В середине—второй половине XVII в. из бывших «живущих тонь» и усолий между Варзужской и Умбской волостями вырастает д. Кузомень, в которой в 1667 г. «поселились вновь из Варзужской волости монастырские бобыли» (Соловецкого монастыря, — Т. Б.), а в конце XVII в. — д. Кашкаранцы, куда переселились Гундоловы, тоже из Варзужской волости, а также находился двор Соловецкого монастыря. Появляются первые дворы в Оленице и Сальнице30.
Как было указано выше, р. Пялица служила во второй половине XVI в. межой между владениями двинян на Терском берегу и угодьями терских лопарей. С конца XVI в. начинается последовательное оттеснение лопарей с их исконных территорий по морскому берегу; в 1575 г. Иван IV дал разрешение монаху Феогносту на построение церкви в устье р. Поной, средства для содержания церкви должны были давать саамы — половину своих доходов от помыслов на этой реке. Саамы воспротивились, и до 1581 г. храм в Поное стоял «пуст», пока Троице-Сергиевский монастырь не получил половину реки Поноя и пустую церковь, «чтобы лопари крещеные от веры не отстали»31. На содержание понойскому священнику русскими и саамами стали отдаваться в заклад земли и угодья по рр. Поною и Еконге32. В середине ХVII в. в Поное существует погост с оседлым населением, а в 1658 г. жалованной царской грамотой Понойский погост с рр. Поной, Лахта и Еконга отдаются во владение двум монастырям патриарха Никона — Воскресенскому (под Москвой) и Крестному (на Кийострове, против устья р. Онеги) пополам33.
Чрезвычайно затруднительно определить этнический состав населения Поноя и образовавшейся несколько позднее д. Пялицы. Возможно допустить, что население этих пунктов сформировалось из двинян, владевших угодьями до Пялицы, и «работных людей» из разных, преимущественно северных местностей. Этих работников посылали сюда на промыслы Воскресенский и Крестный монастыри, хозяйничавшие на Поное более 10 лет: известны, например, Жила Григорий Парфенович — житель д. Лимцы Онежского берега и «поноянин» Жила Артемий34. Источники как будто различают «понойских жителей» и лопарей35, но в то же время трудно уловить грань между ними, так как часто там же «поноянином» мог называться лопарь36. Примерно с 1676 г., после низложения Никона, Крестный монастырь потерял права на свою долю в понойских промыслах; Воскресенскому монастырю посчастливилось больше: его часть Поноя вошла в «домовую вотчину» патриаршего дома и в 80-е годы XVII в. «Воскресенского монастыря понойского промысла промышленные старцы» посылали на Кольский полуостров своих людей, которым на Онежском устье продавалась мука и другие товары37. Таким образом, во второй половине ХVII в. монастыри-вотчинники выжили почти всех самостоятельных крестьян-ловцов из понойских мест, закрепив за собой богатые поморские угодья, однако сюда каждое лето приезжали торговать крестьяне и купцы — «двинянин» Богдан Недельница, «каргонолец» Григорий Кропачихин, «онежанин» Макар Никитин и др.38
В XVI в. увеличивается население в возникших ранее поселениях на Поморском берегу, появляеся целый куст деревень от Сороки до Колежмы (Сорока, Шижня, Сухой Наволок, Вирма, Сума, Колежма), которые Соловецкий монастырь получал в свою вотчину в течение XVI в. В 1539 г. Соловецкий монастырь получил во владение р. Шижню и д. Сухой Наволок с небольшими «волостками» на них, остров с варницами и 30 сенокосных обж39; в 1548 г. — волостку Вирму40; в 1550—1555 г. ему была безоброчно пожалована значительная часть волости Сумы и две деревни Колежмы — «деревня на усть Колежмы (реки, — Т. В.) да деревня Колежма ж»41. Во второй половине ХVI в. деревни Сорока, Шижня, Сухой Наволок,Вирма, Сума, Колежма составляют однц Сумскую волость42 Соловецкого монастыря; в 1591 за строительство Сумского острога, крепости в Соловках и другие ратные заслуги Соловецкий монастырь получает на Поморском берегу волостки Нюхчу и Унежму43.
В конце XVI в. между Сумским острогом и Кемыо образуется волостка Шуя Корельская, названная так в отличие от Никольского Шуйского погоста в Выгозере. Владельцами земель и угодий в ней были наряду с карелами «выгозерцы», «турчасовцы» и др., продающие в начале XVII в. свои угодья и дома Соловецкому монастырю44. В 1613 г. волость Шуя Корельская была пожалована Соловецкому монастырю полностью45.
К 1526 г. относится первое достоверное свидетельство о существовании поселения в Кандалакше, население которой «вместе с лоплянами» отправило послов в Москву с просьбой о присылке к ним священников «церковь свящати и просветите их святым крещением»46. Трудно сказать, откуда здесь появилось русское население, которое (возможно, вместе с карелами) отличало себя от «лоплян», но интересно, что оно в свою очередь сыграло роль в основании Колы, население которой быстро растет в течение XVI в.: в 70-е годы XVI в. перепись насчитывает в Коле 44 двора (37 местных жителей и 7 иногородних купцов и промышленников), а в 80-е годы XVI в. в Кольской волости 71 двор и более 400 жителей47. В середине—второй половине XVI в. развивается деятельность Пречистенского кандалакшского монастыря, который захватывает угодья на побережье Кандалакшской губы - в окрестностях Княжой губы, по pp. Ковде, Колвице, Лувеньге, возникает волостка Порья Губа, относящаяся к Ковдской волости. Сама Кандалакша, находящаяся на сухопутном торговом пути из центральных областей на Кольский п-ов, к морю, превращается в значительное поселение, в котором до 1582 г. живут сборщики податей — представители царской власти48. На юго-западной оконечности Кандалакшской губы, видимо, еще в середине XV в. возникает волость Кереть, так как в 1563 г. в ней насчитывается уже 44 двора (59 жителей) и «отхожие дворы» в Чупе и «над Черной речкой». Морские угодья жителей «трех волостей» (Керети, Чупы, Черной реки) во второй половине XVI в. простирались до кемского рубежа и ими наряду с «керецькими» владели карелы49; «в ухожаях на диком лесу» находились единичные «дворишки лопинов»; на Пулонском озере «тутошние и прихожие люди» били слюду50. Если источники XVI в. почти ничего не сообщают о происхождении местного населения, то после «отписания» Керецкой волости (с Чупой и Черной рекой) в первой трети XVII в. Соловецкому монастырю можно узнать кое-что из его переписных книг (вторая половина XVII в.). В Керетской волости появляются «казачьи» дворы: «... а те казачки пришли жить в Керецкую волость Соловецкого монастыря вотчины из иных волостей, а иные тутошние Керецкой волости жители»51. На подворьях у бобылей тоже обычно жили «пришлые» люди52. В Чупском и Чернореченском усольях жили «тутошние родимцы и прихожие люди из их же Соловецкого монастыря вотчины из иных волостей, а также и Олонеска города»53. В Керетской волости находились отдельные владения крестьян из других районов Поморья: «амбар Сенки Пирожникова из Шуи реки, тоня Евсейки Трапезникова из Шижни» и т. д.54 Эти сведения дают представление о чрезвычайно пестром, смешанном и текучем составе населения Керетской волости в XVII в., так как многие из пришлых работали по найму, били слюду, рубили дрова, варили соль «лет по 5 и 10 переходя и з женами, и з детми»55. Эти данные подтверждаются и более поздними источниками начала XVIII в. (перепись 1710—1711 гг.), которые фиксируют жителей местных, а также пришедших «в прошлые годы» (т. е., возможно, и в конце XVII в.), и наоборот, «збредших» в другие места. Среди пришлых — два «онежаннна» с женами и детьми, два «озерчанина» — тоже с семьями, один «москвич» («соловецкий служебник»), 16 карел56. Уходят из Керецкой волости в иные местности Поморья — в Онегу, Сумской острог, Кемский уезд и т. д.57
Как можно заключить из источников, с конца XVI в. (1597 г.) Кандалакша с Княжой Губой, Ковда с Порьей Губой, Кереть с Черной Рекой и Чупой представляли единый территориально хозяйственный и административный массив с Колой, лежащий на «Московской дороге» из центра к океану58. «Московская дорога» пролегала вдоль Карельского побережья, на котором в конце XVI-XVII в. также действовали соляные варницы Соловецкого монастыря. От второй половины XVII в. мы имеем сведения о постоянном жительстве бывших соловецких сезонных рабочих («полетников») в Поньгоме и Летней Реке; к тому времени их насчитывалось здесь от 30 до 40 человек (без семей)59. Необходимость регулярного сообщения по московскому тракту способствовал возникновению постоянных поселений на местах соловецких «усолий» в Гридино и Калгалакше. В Заонежских погостах и в северо-западном Поморье не было правильно организованной ямской гоньбы с казенными ямщиками, обеспеченными жалованьем. Ямская повинность лежала здесь на мирской организации, которая нанимала ямщиков с подводами или устанавливала среди членов мира очередь по выполнению ямской повинности. В 1694 посыльщики Шуерецкой волости Иродионов с трварищами и староста Керетской волости Куккоев договорились об организации ямской гоньбы: доставлять «зимние подводы из Калгалак до Керети, а летние подводы из Гридиной Губы до Керети же»60. Видимо, на этих ямских пунктах и возникли села Калгалак и Гридино (в этом документе впервые упоминаются «гридинцы» — 2 фамилии), заселенные из Керетской и Шуерецкой волостей.
Сообщения о промысловых рыбных угодьях и солеварнях, которыми владели «двиняне» в южной части Зимнего берега в устье р. Золотицы, появляются в начале XVI в.61
Пo-видимому, в течение второй половины XVI—начала XVII в. происходит превращение промысловых становищ в небольшие постоянные поселения благодаря деятельности Соловецкого и Антониево-Сийского монастырей: известно, что в начале XVII в. на р. Куе находились соляные варницы Соловецкого монастыря62, а тони по р. Зимней Золотице на Зимнем берегу числились за Антониево-Сийским монастырем63. По писцовым книгам Мирона Вельяминова 1622—1624 гг., в устье р. Зимней Золотицы тогда уже существовала «слободка Золотицкая», где, кроме монастырского двора (Антониево-Сийского монастыря,— Т.Б.), находятся 6 дворов церковных людей и И бобыльских. Писцовая запись дает нам некоторое представление о происхождении жителей этой слободки; среди них в бобыльских дворах жили 3 «корелянина», 2 «мудюженина», 3 «заонежанина», «ладоженин» и «важенин»64. Карельское население, возможно, появилось на Зимнем берегу из нижнедвинских владений Антониево-Сийского монастыря, откуда позднее, в конце XVII—начале XVIII в., шло массовое заселение Зимнего берега.
Кроме Золотицкой слободки, до 70-х годов XVII в. на Зимнем берегу, судя по всему, не было никаких постоянных поселений. По «Книге Большому чертежу» (1627 г.) нам известны названия всех более или менее значительных рек Зимнего берега, кроме Куи и Золотицы: Мудьюга, Козла, Ручьи, Мегра, Кулой, Мезень. В списке № 1330 — самом полном из всех сохранившихся списков «Книги Большому чертежу» и, вероятно, одном из вариантов ее первоначального текста — называются еще рр. Майда, Кеды, Нижа65. При большинстве этих рек, названия которых были известны промышлявшим здесь издавна крестьянам, в течение второй половины XVII—первой трети XVIII в. возникают постоянные поселения. В 1632 г. морские угодья от р. Майды до р. Кедовки (Кеды), а также эти «речки с озерки и ыстоки» отдаются нижнедвинскому Козьеручьевскому монастырю66. Антониево-Сийский монастырь владеет устьем р. Кулой «у моря на Зимницком берегу, что было дано на оброк Пронки прозвище Буторки» и слободкой Долгая Щель (на месте, прежде также бывшем за Буторкой), где монастырь поселил бобылей (около 10 чел.) «для рыбных ловель»67. По переписным книгам 1684—1685 гг., слободка Куя с монастырскими дворами (17 дворов) и бобылями (7 дворов) принадлежит Соловецкому монастырю68, Золотицкая волость (уже не слободка!) и Долгощельская слободка — Антониево-Сийскому монастырю69. Остальная часть берега между Золотицей и Долгощельем не была заселена, но там постоянно промышляли «пришлые» люди из Малонемнюжской волости Кеврольского уезда и, как можно вывести из источников, крестьяне нижнедвинских волостей Двинского уезда. Малонемнюжские крестьяне получили в 1623 г. в оброк морской участок от р. Койды70 до Воронова мыса и арендовали его до 1727 г., что неоднократно подтверждалось царскими указами71. После 1731 г. сюда приши крестьяне Куйской волости Двинского уезда (Малыгин и Корельский) и, заплатив «празговые» деньги за участок, получил разрешение на поселение от крестьян Малонемнюжской волости72. Так возникло с. Койда73. Названия зимнебережных речек Майда, Мегра, Чубала находят аналогии в соответствующих названиях деревень, существовавших в XVI—XVII вв. в нижнедвинских волостях74. Кроме того, во второй половине XVII в. на Зимнем берегу находились семужьи тони архиерейского дома, куда он отправлял «домовых людей» на промысел, а также часть угодий сдавал на оброк «двинянам» — крестьянам Ухтостровской, Курейской, Ровдогорской и других волостей75. Подтверждения о происхождении поселенцев на Зимнем берегу находим в сравнении их фамилий, распространенных и в настоящее время (Малыгины и Матвеевы — с. Койда; Титовы, Котцовы и Бурковы — д. Майда, Юрьевы — с. Ручьи, Дорофеевы — д. Чубала, Мегра)76, с фамилиями жителей нижнедвинских волостей, известными по документам XVII—XVIII вв., — Малыгины, Матвеевы, Титовы, Юрьевы, Дорофеевы и т. д.77 Население Зимнего берега росло медленно, и во второй половине XVIII в. многие деревушки насчитывали менее десятка дворов: Куя (66 чел.), Б. Козла и М. Козла (в последней жителей было больше, чем в Б. Козлах), при устье р. Инцы жил один крестьянин, Ручьи (4 двора), Мегра (6 дворов), Майда (4 двора), Койда (4 двора), Нижа (3 двора)78.
Таким образом, к первой трети XVIII в. постоянные поселения на беломорском побережье образовали линию от устья р. Мевени до р. Поноя. В последнюю очередь заселились тундровые районы Беломорья: от р. Пялицы до Чапомы на Терском берегу (вторая половина-конец XVII в.-первая треть XVIII в.).
В XVI—начале XVII в. прирост новых поселений в Поморье происходил, несмотря на тяжелую внутреннюю и внешнюю обстановку, сложившуюся в России и довольно сильно сказывавшуюся в ее северных приморских районах: опричнина Ивана Грозного, нападения северных соседей — «каянских немцев» (в данном случае финнов), Швеции, Дании. Особенно сильно страдали поморские районы в войне со Швецией в 1589—1592 гг. Были до основания сожжены Кемский и Сумской ocтроги, деревни Вирма, Шижня на Поморском берегу, на Карельском берегу были уничтожены варницы, разорены тони, промысловые избы; шведы захватывали рыболовные суда в море и отбирали добычу79. При этом неприятель был хорошо осведомлен о северном крае (благодаря различным описаниям иностранцев, бывавших здесь в течение XVI в.): о незащищенности многих населенных пунктов на Кандалакшском и Поморском берегах — Кандалакши, Керети, Кеми, Шуи, Сумы80, о сухопутных и морских торговых путях, о расстоянии между селениями и т. п.81 В начале XVII в. поморские районы испытали военные тяготы Смутного времени.
Эти внутренние и внешние события, а также стихийные бедствия (непромысловые годы, эпидемии и т. п.) разоряли и опустошали целые селения, гибельно влияя на естественный прирост населения и развитие производительных сил в крае. С другой стороны, особое политическое значение морского побережья как северной пограничной и единственной в то время морской зоны Русского государства, а также роль Белого моря в социально-экономической жизни страны в XVI—XVII вв. обусловливали постоянное пристальное внимание правительства, заинтересованного в сохранении и обороне своих северных границ. Во второй половине—конце XVI в. здесь создается цепь оборонительных крепостей: Архангельск, Кола, Кемский, Сумской остроги, где постоянно живут стрельцы и различные категории служилых людей (например, «казаки» и т. п.). Государство поощряет оборонную деятельность северных монастырей, также представлявших собой поморские крепости, раздавая им в качестве наград поморские волости, освобождая от различного рода пошлин и предоставляя льготы в торговле. Со второй половины XVII в. жизнь в морских районах стабилизировалась, начинается интенсивное развитие морских промыслов и торговли, в свою очередь, привлекших постоянный приток населения. Эти условия стимулировали увеличение численности населения в старых местах заселения (устье Двины с прилегающими частями Летнего и Зимнего берегов, Поморский берег), образование новых поселений в местностях, удобных для морских промыслов — рыбных и звериных (Терский берег до Поноя, Зимний берег до Мезени). Окончательное заселение поморской территории в целом, т. е. возникновение всех русских поселений, существующих и в настоящее время, относится, видимо, к середине—второй половине XVIII в. и впервые полностью отражено на карте Рейнеке 1827 г.
1 Лук — древняя окладная единица, задержалась несколько позднее также на Кольском п-ове, в северной части Карельского берега и на Кандалакшском побережье, т. е. там, где основной базой хозяйства служили рыбная ловля и другие промыслы. В основу лукового обложения клались промыслы, сенокосные угодья и пахотная земля, если таковая имелась.
2 Мы приводим эти данные на основе выводов исторической науки, которые пока не изменились.
3 Насонов А. Н. "Русская земля" и образование территории древнерусского государства. М., 1951, с. 102.
4 ААЭ, т. 1, СПб., 1836, № 1.
5 ААЭ, т. 1, СПб., 1836, № 1.
6 Бернштам Т. А. О роли верхневолжской колонизации в освоении Русского Севера (IX—XV вв.). — В кн.: Фольклор и этнография Русского Севера, Л., 1973, с. 23-24.
7 СГКЭ, т. I, № 39, с. 34 (Жалованная грамота господина Великого Новгорода Троице-Сергиеву монастырю на беспошлинный провоз, куплю и продажу товаров на Двине, Вологде и в других местах).
8 Там же, № 109, с. 110 (Жалованная грамота вел. князя Ивана Васильевича Антониево-Сийскому монастырю на судебные и финансовые льготы).
9 Географическое, историческое и статистическое описание ставропигиального первоклассного Соловецкого монастыря, составленное трудами Соловецкого монастыря архимандрита Досифея. Ч. 1, М., 1836, с. 223.
10 Хрестоматия по истории Карелии с древнейших времен до конца XVII в. Петрозаводск, 1939, с. 71.
11 АИ, т. 1, № 18, с. 37—38 (Правовая грамота Николо-Корельскому монастырю, 1530 г.).
12 СГКЭ, т. 1, № 277, 279, 284, с. 265-270, 1584 г.
13 Там же.
14 Там же, № 442, с. 473 (Жалованная тарханная грамота... Антониево-Сийскому монастырю 1614 г.).
15 Там же, № 574, с. 718 (Грамота ... двинскому воеводе об отдаче на оброк Соловецкому монастырю, 1634 г.).
16 Там же, т. 2, № 75, с. 155 (Выпись из Двинских переписных книг, 1684 г.)
17 Савич А. И. Соловецкая вотчина в XV—XVII вв. М., 1921, с. 110-111.
18 СГКЭ, т. 1, № 165, с. 171 («Сотная» с «Книг описи» двинян Якима Романова и Никиты Пятунина на волость Варзугу).
19 Там же, с. 164.
20 Там же, с. 163-164.
21 Там же, с. 172.
22 Там же, № 260—265 (1582 г.); № 283 (1584 г.).
23 Там же, № 235 (1580-1581 гг.); № 270 (1583).
24 Там же, № 269 (1583 г.).
25 Там же.
26 Там же, № 307 (1586 г.).
27 Там же, т. 2, № 444, с. 487—488 («Отдельные книги» Стефана Мотафина на владения Новоспасского Московского монастыря в Варзужской волости, 1614 г.).
28 Там же, № 81 (Меновая ... между Воскресенским Истринским монастырем и Антониево-Сийским, 1686 г.)
29 Там же, № 443а (Приходо-расходные книги старца Новоспасского Московского монастыря, 1614 г.).
30 ГААО, ф. 1, оп. 1, д. 267, 1728 г.; СГКЭ, т. 2, № 75, с. 159 (Выпись из Двинских переписных книг 1684—1685 гг. стольника Афанасия Фанвисина ... на владения Соловецкого монастыря в Двинском уезде).
31 Там же, № 139, с. 462—463.
32 Там же.
33 Там же. № 151, С. 487—488.
34 Калинин И. М. Торговые сношения лопарей с русскими в половине XVII в.-Изв. РГО, 1929, т. LXI, вып. 1, с. 67.
35 СГКЭ, т. 2, № 81, с. 172-174.
36 Калинин И. М. Торговые сношения, с. 68.
37 Там же, с. 62.
38 Там же, с. 771.
39 ААЭ, т.1. c. 209, № 221; с. 211, № 223 (Уставная грамота отчины Соловецкого монастыря).
40 Там же.
41 Географическое, историческое и статистическое описание ставропигиального первоклассного Соловецкого монастыря, ч. 3, с. 18.
42 ААЭ, т. 1, № 268, с. 303—304 (Уставная грамота Соловецкого монастыря Сумской волости крестьянам, 1564 г.).
43 СГКЭ, т. 2, № 408а, с. 835 (Жалованная грамота царя Василия Ивановича Соловецкому монастырю на подтверждение прежних грамот).
44 Карелия в XVII в. Сборник документов. Петрозаводск, 1948, с. 17—18, 25—26 и др.
45 Там же, с. 347.
46 ПСРЛ, т. V, с. 282.
47 Ушаков И. Ф. Кольская земля. Мурманск, 1972, с. 61; СГКЭ, т. 2, № 136, 1556 г.
48 Ушаков И. Ф. Указ. соч., с. 74.
49 СГКЭ, т. 2, № 137, с. 444 («Сотная» с «Книг описи» двинян Якима Романова и Никиты Пятунина на волость Кереть).
50 Там же, с. 446; № 138, с. 452—455 (Писцовые книги Вас. Агалина и подьячего Степана Федорова на волость Кереть).
51 Очевидно, во время переписи 1647 г. казачьих дворов здесь еще не было, так как в 1684 г. их записано 10 и сказано, что по сравнению с 1647 г. прибыло 10.
52 СГКЭ, т. 2, с. 535-536.
53 Там же, с. 536.
54 Там же, № 137.
55 Там же.
56 Там же, № 172, с. 561—574.
57 Там же, с. 576—580.
58 Хрестоматия по истории Карелии, с. 100—101.
59 Савич А. Н. Указ. соч., с. 110—111.
60 Карелия в XVII в., с. 352.
61 СГКЭ, т. 1, № 60, с. 52 (Дельная Алексея, Андрея, Александра, Степана и Матвея Амосовых на земли, угодья, людей ... на Зимней и Летней стороне).
62 Андреев А. И. Очерк колонизации Севера в XVI—XVII вв. — В кн.: Очерки по колонизации Севера, т. II. Пг., 1922, с. 43.
63 СГКЭ, т. 1, № 442, с. 473 (Жалованная тарханная грамота ... Антониево-Сийскому монастырю).
64 Там же, № 533, с. 639 («Сотная» выпись из писцовых книг Мирона Вельяминова, 1627 г.).
65 Книга Большому чертежу. М.—Л., 1950, с. 158—159, 44, 159; Дополнение I-1, № 1330.
66 СКГЭ, т. 1, № 562, с. 701—702.
67 Там же, т. 2, с. 51 (Грамота ...двинскому воеводе ... о подведомственности ему слободы Долгая щель, 1660 г.).
68 Там же, № 75, с. 158 (Выпись из Двинских переписных книг 1684-1685 гг. стольника Афанасия Фанвисина...).
69 Там же, № 79, с. 168—169 (Грамота ... двинскому воеводе о платеже оброка Антониево-Сийскому монастырю).
70 Название Койда неизвестно «Книге Большому чертежу» (1627 г.): в то время и на том же месте в этом документе отмечена р. Канда. Впервые название Койда (река) появляется на карте, опубликованной в 1745 г., и в документе конца XVIII в., отражающем спор малонемнюжских и куйских крестьян за р. Койду. Возможно, что, несмотря на более давнее пребывание в этих местах малонемнюжских крестьян, название Койда было принесено двинянами с нижней Двины, где в конце XVI—начале XVIII существовала Койдокурская волость.
71 ГААО, ф. 1, оп. 1, д. 12062, л. 25—26.
72 Там же, л. 27-28.
73 Подробнее об этом см.: Бернштам Т. А. Промысловые зверобойные артели поморов Зимнего берега Белого моря во второй половине XIX-первой трети XX в. — Автореф. канд. дис. Л., 1968.
74 Богословский М. М. Земское самоуправление на Русском Севере в XVII в. Т. 1. М., 1909, с. 43, 257.
75 См.: Морозов А. Юность Ломоносова. Архангельск, 1958, с. 135, где имеется ссылка на рукопись археографической комиссии (Архив ЛОИИ № 107, л. 142—143).
76 АИЭ, к-1, т. 2, № 871—873, разные листы.
77 Изюмов А. Ф. Вкладные книги Антониево-Сийского монастыря 1576-1694 гг.- ЧОИДР, кн. II. М., 1917, с. 26, 33-34; ГААО, ф. I, оп. 1, л. 12072, 2178, 13312, 13510.
78 Путешествия академика Ивана Лепехина в 1772 г., ч. IV. СПб., 1805,с. 83, 86, 91, 95, 98—102.
79 Донесение Свена Педерсона о походе к Белому морю (1591—1592 гг.) - ЧОИДР, 1894, кн. III, Смесь, с. 12-16.
80 Штаден Генрих. О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника (1564-1576 гг.) Л., 1925.
81 См. в кн.: Томас Соутэм и Джоп Спарк. Английские путешественники в Московском государстве в XVI в. М., 1937, с. 113.
<< Назад Вперёд>>
