Показания крестьян о неурожаях
На величину урожая влияют многие сложные условия, независимые от воли земледельца. В заявлениях илимских крестьян чаще всего делаются ссылки на состояние погоды, на разливы рек и на нападение вредителей. Эти заявления очерчивают ту сложную обстановку, в которой приходилось действовать местному землепашцу.
Но если размер урожая зависел от многих причин, то и он в свою очередь обусловливал разносторонние следствия. Величиной урожая определялась вся жизнь крестьянина — его личное потребление, размеры его будущего посева, состояние скота, возможность уплатить налоги.
Неурожаи усиливали зависимость крестьянина от государственных чиновников, от разных воевод, приказчиков, провиантмейстеров, «понудителей» и т. д., заставляли искать заработка на стороне, попадать в кабалу к кулакам.
Казна предпринимала многие меры по воздействию на крестьян в неурожайные годы, вплоть до принудительного переселения земледельцев из неурожайных волостей в более благополучные округи.
В годы неурожая, потрясавшего хозяйство земледельца, поневоле усиливалась коллективная, общемирская жизнь крестьян — писались донесения, возбуждались ходатайства, посылались челобитчики в уезд и губернию с просьбами об отсрочке платежей, о списании недоимок, о выдаче ссуд, производились обмеры посевов, предпринимались учеты хлебных остатков, описывались потери, строились хлебные балансы. При этом невольно обнажались многие стороны крестьянской жизни, незаметные в благополучные годы.
Все это нашло отражение в крестьянских показаниях о неурожаях.
В этих документах крестьянин неизменно связывает, как бы невольно сближая, два обстоятельства — стихийные причины неурожая и тяжесть государственного хлебного обложения. Эксплуатация крестьянина государством выступала в наиболее обнаженной форме именно в натуральных хлебных платежах. Она ослабляла хозяйственную устойчивость крестьянина в годы нормального сбора хлебов и подрывала его при неурожаях. И поскольку крестьянин становился неплатежеспособным, казна начинала присматриваться к положению крестьянина. Сперва она усиливала давление на крестьянина, чтобы понудить его отдать нужный ей (а еще больше — ему) хлеб, а затем, убедившись в тяжелом состоянии своего кормильца, делала какой-нибудь милостивый жест.
Голодовки неизменно сопровождают илимского крестьянина на протяжении долгих лет его истории и особенно сильно в годы, когда действовало хлебное обложение. «...голодают мелкие крестьяне, которых принято считать (и которые сами себя считают) самостоятельными хозяевами, лишь случайно попадающими иногда в ту или иную «временную» зависимость. Ближайшая причина голода — неурожай — бедствие, в глазах массы, чисто стихийное, божье попущение. А так как эти сопровождаемые голодовками неурожаи тянутся с незапамятных времен, то и законодательство давно уже вынуждено считаться с ними» (В.И. Ленин. Сочинения, том 5, стр. 252).
Так было в России даже в начале XX века, когда Ленин писал приведенные слова, так было и в Сибири в XVIII веке, когда крестьяне подавали бесчисленные заявления о постигавших их бедствиях.
Переходим к изложению документов.
Трое крестьян Нижне-Илимской слободы в 1727 г. просили освободить их от платежа хлеба в казну до следующего года «для того, что божиим изволением в прошлом 726-м году от солничья жару хлеб выжегло, а сего 727 году кобылкою и червием весь выело».
Иркутский провинциальный воевода Измайлов велел илимскому управителю Ивану Литвинцеву проверить это заявление, и если оно окажется правильным, то разложить платежи на других крестьян (Фонд 75, арх. № 194. лл. 61-62).
Но выполнить приказ Измайлова оказалось невозможным.
В сводке, составленной илимской воеводской канцелярией за 1727 г. по сбору хлеба с крестьян и обротчиков, значится, что вместо 4225 четвертей ржи собрано лишь 573 четверти и дается следующее объяснение неудовлетворительным итогам: «Хлеб недобран за скудостию и за недородом правианта, а имянно во оном 727м году хлеб в полях червием и кобылкою выело (зачеркнуто: «и от божия изволения») и от солнечного жару. А на иных — за збегом и [с] умерших крестьян недобрано ж, что вместо их и взять не с кого» (Фонд 75, арх. № 230, лл. 117-118).
Некоторые волости в эти годы вступили в полосу сплошных неурожаев. В марте 1729 г. крестьяне трех ленских волостей решили общими усилиями добиться отсрочки платежей государству. Выборные пашенные крестьяне Чечуйского острога, Усть-Кутского острога и Криволуцкой слободы от имени трех волостей писали в илимскую воеводскую канцелярию, что внести хлеб в казну за 1726-1729 годы «никоторыми делы невозможно» вследствие неурожаев, и просили отсрочки до 1730 года.
Илимский комиссар (воевода) Бодоруев, получив это челобитье, велел воеводской канцелярии «выписать».
Выписка была сделана 31 марта. «По справке с окладною дворового числа правианскою книгою» оказалось, что в трех волостях еще в 1728 году был недород и крестьяне тогда же подавали «в разных числех» доношения о постигшем их неурожае и наводнении.
Водоруев, получив эти справки, велел послать в ленские волости «на крестьянском коште» отставного подьячего Семена Воинова, того самого, который впоследствии управлял Илимском. Перед поездкой Воинов был приведен к присяге. Ему поручалось установить, сколько хлеба имел каждый крестьянский двор.
По учету Воинова у 188 дворов оказалось 7232 пуда хлеба, т. е. по 39 пудов на двор. Ни одна волость не могла платить государству хлеба, так как наличных запасов зерна у крестьян не хватало даже на семена и на еду (Фонд 75, опись 2, арх. № 80).
Одновременно подобное же челобитье было подано в илимскую воеводскую канцелярию крестьянами Нижне-Илимской волости.
Федор Литвинцев по поручению воеводы произвел учет остатков хлеба у крестьян «при тамошних пашенных и десятских» и записал результаты в особую «переписную» книгу. Всего в 33 селениях Нижне-Илимской волости у 92 дворов пашенных крестьян было учтено 5910 ½ пуда разного хлеба в зерне (один двор был «впусте»).
Перепись Федора Литвннцева обнаружила крайне неравномерное обеспечение хлебом нижне-илимских крестьян.
У 8 дворов «ничего хлеба не явилось», у 47 дворов учтено не более 20 пудов на семью, у 10 дворов имелось до 50 пудов на семью, у 20 дворов — до 100 пудов, у 5 дворов — по 100 и более пудов на семью. Зато у Андрея Ступина хранилось 3000 пудов хлеба, т. е. больше, чем у всех остальных 40 дворов волости!
Значит, по крайней мере в 65 дворах уже в феврале-марте голодали или находились накануне голодовки, остальные 25 дворов еще могли свести концы с концами. Сам Литвинцев называет «лутчими» только 8 крестьянских дворов.
Причины недобора хлеба в 1729 году объяснялись воеводской канцелярией со слов крестьян так: «На полях весною сев был в доброе и в удобное время, как всякие хлеба насевают. И в том посеве в помешке непогодами не бывало. А всходы озимния и яровыя были неисправны, понеже в то время дождей не имелось и было сухое погодье и солнечным жаром выжгло. И от того солнечного выжгу — по посеве и по всходе — в осеннее сенокосное время ужины и умолоты были плохи для того, что по всходе на каждом колосу зерна родилось мало и едром был скуден» (Фонд 75, арх. № 276, лл. 14, 19).
О состоянии хлебов в 1730 году илимская воеводская канцелярия запрашивала приказные избы с большой настойчивостью, чтобы можно было решить, как взыскивать «правиант» за предыдущие годы, платеж которого был отсрочен по просьбам крестьян до 1730 года.
Криволуцкая приказная изба писала: «в том 730-м году за недородом сев был мал за умалением хлеба. И засуха была велика и ветрами выдувало и дождями в цвету хлеб в сенокосное время вымывало и после того иньями вызнобило. Да в том же 730-м году — которой поздой сев был вторичной яровой — и тот хлеб весь вызеб и метлицо[й] обдавило и в жнитве тот хлеб не был» (Фонд 75, арх. № 343, лл. 126-127).
Более подробный отчет о состоянии хлебов прислали из Киренского острога. Киренская земская (приказная) изба при этом ссылалась на показания «Нижне-Киренской волости мирского старосты... десятского... и всей той волости пашенных крестьян». Ответ содержал следующие сведения: «сев был ржаному хлебу в прошлом 729-м году в августе месяце к 730-му году и в посеве никакова помешательства не было. А... на тот ржаной хлеб волей божией напал червь и засуха была великая и червем ржанова хлеба выедено много... А яровому хлебу сев был в нынешнем 730-м году в майе и в июне месяцах... А на всходе яроваго хлеба помешательство было от великих дождей и от морозов для того, что с Петрова дни дожди были великие. И после тех дождей на тот мокрой хлеб пала ржа и мороз, и на цвету ржею подавило и морозами побило все без остатку. А в ужинах ржанова хлеба в ретких местах з десятины набирали снопов по сту и по пятидесят и тот хлеб гораздо плох, а с ыных десятин и жать было не для чего — травили скотом. А в умолотах ржанова хлеба с овина падало пуда по три, и в силу что — по четыре. И тот хлеб зело плох же... А яровова хлеба в ужине и в умолоте падало з десятины потому ж, и меньши. А в нынешнем 730-м году к 731-му году осенней сев был ржаному хлебу августа в первых числех... А на всход червь потому ж напал и выел множество».
Неурожай 1731 года охватил также Илгинскую волость.
В точных, чисто народных выражениях рассказывает о неурожае и плохом качестве хлеба «оставшей закащик», т. е. заместитель приказчика, Матвей Шевелев в донесении 26 января 1740 г. из Криволуцкой слободы. Он пишет, что крестьянам платить в казну нечем. «Всякой хлеб — рожь, ярица, ячмень и овсы весьма вызябли. И самим на пропитание не будет... у них, крестьян... всякой хлеб в ростилах не ростет, зерном тонок и весьма вызяб. И ис печи едва вынимают — и весьма солодит. А которые хлебы были вузелень — и те хлебы на полях косили косами и кормят скотишко своя» (Фонд 75, арх. № 970, л. 14).
Это письмо не только обрисовывает положение крестьян при неурожае, но и дает представление о способах оценки качества зерна и муки. Оказывается, крестьяне проращивали семена «в ростилах», оценивали их и по внешнему виду и по вкусу выпекаемого хлеба.
Неурожай 1739 г. был столь значительным, что илимские служилые люди не могли приобрести хлеба на месте. Поэтому по указу иркутской провинциальной канцелярии и по выбору иркутских служилых людей Сава Казанцев должен был купить в Иркутске 3000 пудов ржаной муки и сплавить ее на устье р. Илима для продажи жителям Илимска. Он привез на 2 дощаниках только 267 пудов ржи по 9-10 копеек и 500 пудов муки по 12-13 копеек за пуд (Фонд 75, арх. № 971, лл. 15-37).
Особенно тяжелые неурожаи постигли илимскую деревню в начале 40-х годов XVIII века.
Немалую долю вины за низкие урожаи несет Камчатская экспедиция, ослабившая крестьянское хозяйство северного Предбайкалья отрывом лошадей и людей на многочисленные перевозки, на постройку судов и на сплав грузов по Лене.
В 1740-1742 годах в илимскую воеводскую канцелярию поступили от большинства волостей крестьянские заявления о неурожаях.
Осенью 1741 года воеводская канцелярия поручила подканцеляристу Николаю Сенотрусову осмотреть хлеба, установить размер повреждения посевов наводнением, освидетельствовать брошенные и выпаханные земли в Нижне-Илимской и Кежемской волостях. Сенотрусов выполнил поручение добросовестно и все собранные материалы представил в виде показаний крестьян за их подписями (Фонд 75, арх. № 1000, лл. 110-199).
Крестьяне объясняют неурожаи 1740 и 1741 годов не только неблагоприятными условиями погоды, но также и выпаханностью земель.
Например, крестьяне Пановы из д. Вологжениной показали, что «хлеб морозами вызнобило».
В других деревнях Нижне-Илимской волости крестьяне показали: «а которую пахотную землю снесло и та земля после сносу не родит». «Место по Илиму реке тесное и каменистое и лесное. И та земля вся выпахалась». Вдова Татьяна Мышкиных «сняла оной хлеб зяблой от иньев и от морозов и от дозжей. А солнышней теплоты не было. Вешней большей водой не топило и льдом не выдирало для того, что было на горе, в боровом месте посеено». У другого крестьянина водою не топило, так как «земли на материках, от реки в дальнем расстоянии, в угорах», у следующего — «земля выпахалась и хлеб родит мало», у иных — земли нехватает, распахать негде, земля «имеетца на острову и на материках... припали места каменныя, болотныя и лесныя».
Крестьянин Черемный из деревни того же названия показал, что с 1 десятины ржи он снял 50 суслонов, вымолотил из 30 суслонов 30 пудов хлеба и посеял «сего лета». Остальные сложил «в кладушки». Земли старые, пахали прадед, дед и отец.
Отсюда следует, что илимский крестьянин сеял рожь иногда сыромолотными семенами.
16 человек, в том числе 2 крестьянские жены, мужья которых ушли «для вырабатывания хлеба», «скитаютца меж двор христовым имянем» или «питаются работой своей».
Всего Сенотрусовым взято 175 показаний крестьян о 184 хозяйствах, из которых 10 дворов возглавлялись вдовами и крестьянскими женами. В 45 случаях расписались 6 крестьян, остальные показания подписаны 8-10 разными лицами — посадским, дьячком, служилым, «купецким человеком», двумя писчиками и двумя илимскими «жителями».
Всего в 184 хозяйствах было посеяно в 1741 году 5840 пудов, собрано 5843 пуда. Умолот с овина составил 5 ½ пуда, с десятины — 13 пудов.
Следствием почти полного неурожая явилось, в частности, сокращение посевных площадей с 614 5/8 до 440 ½ десятины. Так как по материалам Сенотрусова можно определить размер посевов озимой ржи 1742 года, то легко проследить величину посева этой культуры на протяжении трех лет: в 1740 году было озимой ржи 408 ½, в 1741 году — 255 ½. а в 1742 году — только 229 7/8 десятины.
Посев на 1 двор в 1740 году составлял 3,7 десятины, а в 1741 году он упал до 2,9 десятины.
Уменьшение посева на 1 двор за этот год можно наблюдать почти по всем группам крестьян, что и показано в таблице 53.
Таблица 53
Неурожаи предыдущих лет так подорвали хозяйство крестьян этих волостей, что появилась группа беспосевных дворов; она насчитывала в 1740 году 19 хозяйств, в 1741 году эта необычная для илимской деревни группа увеличилась до 34 дворов. Образовалась она из следующих групп: 12 хозяйств не сеяли и в 1740 году, 16 хозяйств сеяли в 1740 году до 2 десятин на двор, 5 хозяйств сеяли до 5 десятин на двор и 1 хозяйство имело в предыдущем году более 5 десятин.
Случилось так, что целая деревня, именно Кеульская (в документе — Теульская), насчитывавшая 6 дворов, оказалась беспосевной. Все домохозяева этой деревни в 1741 году показали: «питаютца меж дворы работой своей и христовым именем».
Глубокий кризис охватил Илимский уезд и особенно волости по р. Илиму. Не видя исхода, многие побросали пашни в поисках заработка или новых, более хлебородных мест.
Выборный приказчик Нижне-Илимской волости Аврам Байкалов сообщал 24 апреля 1742 г. илимской воеводской канцелярии: «А в Нижно-Илимской слободе глад имеетца. И от того гладу... многие з женами и з детьми розъехались, а иные и бежали в другие остроги и слободы Илимского ж ведомства. И остаточные от того ж гладу отбыть желают и содержать в том гладе не имеют силы».
Илимский управитель дьяк Никифоров сердито ответил: ты утруждаешь напрасно илимскую воеводскую канцелярию такими отписками, ибо сам распустил крестьян, давая им паспорты без ограничения (Фонд 75, арх. № 1024, лл. 23-24).
Вероятно, нижне-илимские крестьяне поняли хорошо, в чем заключается разница между назначенным и выборным приказчиком, когда Байкалов в тяжкую для них годину не испугался окриков воеводы и отпускал односельчан на все четыре стороны.
Неурожай 1741 года, завершивший недороды предыдущих лет настоящим голодом, коснулся всех слоев населения. В марте 1742 года служилые люди и другие жители Илимска обратились к воеводе Кондратьеву с прошением, что «за недородом в Ылимском ведомстве у крестьян хлеба... помирают де от того голодом». Они просили разрешения купить 1000 пудов хлеба из присланной Енисейской партии для Камчатской экспедиции. Хлеб этот находился в Кежемской слободе и на устье р. Илима. Служилые люди просили взамен хлебного жалования, которое фактически не выплачивалось из-за неурожая, выдать им по 25-30 копеек за пуд, чтобы на эти деньги они могли купить енисейский хлеб. Кондратьев препроводил их просьбу в Иркутск и 7 апреля 1742 г. Лоренц-Ланг разрешил продать в Илимске 1000 пудов хлеба, присланного для Камчатской экспедиции, за наличный расчет (Фонд 75, арх. № 1023, лл. 70-72).
Продажа енисейского хлеба производилась в августе 1742 года на устье р. Илима. Отпускали каждому понемногу, иногда, как плотникам, только по 1 пуду. Всего было продано 1342 пуда 25 фун. ржаной муки по 45 1/2 копейки за пуд, немного ржи и крупы (Фонд 75, арх. № 1043, лл. 1-9).
Но и хлеб, посланный из Енисейска, не был излишком производства его в Западной Сибири. В те же дни, когда илимские служилые люди обратились за помощью к воеводе, сибирская губернская канцелярия (в Тобольске) писала илимскому управителю: «Енисейские обыватели за недородом хлеба питаютца травою и боршем... Велеть тебе из Ылимска отправить в Енисейск овса, ежели имеетца излишной за семенами, до двух тысяч четвертей (16000 пудов) в самой крайней скорости». Указ помечен 16 марта 1742 г. (Фонд 75, арх. № 1023, л. 76).
Одновременно в Илимск поступила из Енисейска промемория с просьбой о помощи.
Илимск, сам страдавший от голода, мог только ответить, что никакой помощи Енисейску он оказать не может.
Бедствие захватило не только среднюю Сибирь, но и Забайкалье.
Иркутская провинциальная канцелярия 6 мая того же 1742 г. сообщила текст обращения архиерея по поводу неурожая: «Понеже всем известно есть, какое праведным судом божиим за умножением грех человеческих, в Ыркуцкой правинцыи, в городе Иркуцке, а паче что в Ылимске и в Селенгинском и в протчих местах имеется в хлебе недостаточество», — то надлежит повсеместно устроить молебны «з глубочайшим смирением, воздыханием же и сокрушением сердец и подобающим от злых дел раскаянием неотменно» (там же, лл. 122-124).
Если бы молитвы и евангелие не были написаны задолго до появления провинциальных, губернских и воеводских канцелярий, то светское и духовное начальство XVIII века заставило бы православных обращаться к небесам с просьбами, изложенными подьяческим слогом.
После сплошных неурожайных лет 1736-1742 годов известия о недородах поступают лишь от отдельных волостей и только за некоторые годы.
В 1749 г. сильный неурожай поразил низовые ангарские волости.
Староста и крестьяне Кежемской слободы в ответ на требование приехавшего к ним из Илимска казака Ивана Мишарина внести хлеб в казну писали: «сею скаскою обьявляем по самой христианской правде, без всякой лжы, в том, что в тое нашей Кежемской слободе у всех нас прошлого 749-го году... в насеве весь [хлеб] изгиб безостаточно... Многие от глада разбрелись в другие слободы». О своем положении они также писали в илимскую воеводскую канцелярию «с нарочным челобитчиком» (Фонд 75, арх. № 1766, лл. 2, 7-8).
Отзвук крестьянских помыслов и сетований на тяжелые условия их жизни и труда звучит в заявлении Прокопия Бушмакина, которое было отправлено 20 октября 1754 г. из Киренской волости в илимскую воеводскую канцелярию (Фонд 75, опись 2, арх. № 698, лл. 1-16).
«...Крестьяне имеют у себя пахотные земли по обе стороны Лены реки и на островах, в ниских и наволочных местах... А окладной провиант положен на нас... с 728-году невсилу и весьма в отягчение и из-за пристрастия великаго и мучения, которой и выплачивать не по которой мере невозможно. И не точию что иные крестьяне правиант платить могут, но и едва себе на пропитание имеют... И многие пахотные земли и покосы выносные лежат впусте и к пахоте и к кошению сена негодны. А яровые севы бывают в поздое время, в майе месяце, в последних числах, и от великих мразов и иньев не уходят и вызябают для того, что по Лене реке воздух иметца студеной и бывают иньи августа на первое число... А снеги бывают сентября на первое ж число и послее... Да сего ж 754 году майя с 10 по 20 число от воли божии вешнею льдяною водою... все вытопило... И сего ж 754 году сентября с 10 числа пал на стоячей хлеб великой снег и ис под того снегу, октября по 8 число, насеянной хлеб снимали с великою нуждою».
Основная мысль этого изъяснения заключалась в том, что «заплатить доимочного нранианта вскоре неуповательно». Но документ в то же время излагает основные причины неурожаев по Лене.
Нижне-илимские крестьяне в 1754 году дважды подавали доношение в илимскую воеводскую канцелярию о гибели урожая «во время хлебного зрения... от божиего изволения и от солнышного печения», а также от кобылки и червя.
Но в следующем, 1756 году, Нижне-Илимскую волость вновь постиг тяжелый неурожай. Последствия его были подытожены в ведомости, отправленной приказчиком Андреем Анцыфоровым 29 февраля 1756 г. в илимскую воеводскую канцелярию (Фонд 75, арх. № 2132, лл. 327-339).
Ведомость сопровождалась доношением, как всегда написанным бесстрастным языком, тем сильнее оттеняющим бедственное состояние крестьян и затруднения самого приказчика. Он писал, что провиант «никоими меры взыскать невозможно для того, что подлинно у тех крестьян прошедшего лета от солнешного жару разного хлеба не родилось и предписанными червями и кобылками поедено («предписанными» значит — упомянутыми)... Пало... разного скота многое число за неимением сен и соломы... И многие крестьяне в то время перемолотили тот разной хлеб и приели, а ино в землю не сеяли, а именно называемую рожь. А ерового почти не у кого не уродилось. И во взыскании предписанного провианта крестьяне и протчие плательщики содержатся в нижно-илимской приказной избе под караулом безвыпускне».
О содержании под караулом за неурожай приказчик прибавил, несомненно, для красного словца. Этой фразой он давал понять воеводской канцелярии, что взыскивать хлеб с крестьян совершенно невозможно. В самом деле, ведомость перечисляет 65 пашенных крестьян 25-ти деревень Нижне-Илимской волости, у которых погиб хлеб и пал скот. Держать их под караулом было не только бессмысленно, но и невозможно.
Вероятно, и крестьяне, не без участия которых составлялись ведомость и доношение, не были против такой фразы.
За неграмотного главу волости, «велением приказчика Андрея Анцыфорова крестьянин Никифор Куклин руку приложил».
По той же ведомости пало от бескормицы 174 лошади, 220 голов крупного рогатого скота и 277 овец, всего 671 голова, или более, чем по 10 голов на один двор.
Воевода Андреев, получив доношение и ведомость из Нижне-Илимской слободы, велел «содержащихся в неплатеже правианта крестьян ис под караулу свободить», хлеб с них не взыскивать до будущего года, а казака, посланного для принуждения крестьян к платежу, вернуть в Илимск.
Выборный от крестьян Братского острога сообщал, что в 1754 году «во время хлебного зрения насеяной ржаной и яровой хлеб за бездождием и от безмерных жаров выгорел» (Фонд 75, арх. № 2134, лл. 186-187).
Выборный от крестьян Чечуйского острога крестьянин Юмшанов подал в феврале 1755 года воеводе Андрееву челобитье, в котором сообщал, что во время наводнения 6-16 мая 1754 г. река Лена потопила посевы и просил отложить взыскание хлеба до будущего урожая.
Но положенный на крестьян окладной хлеб и недоимки Андреев велел взыскивать «без всякого упущения и поноровки», несмотря на челобитье чечуйских крестьян, при котором они представили образец негодной ржаной муки.
Приказчику Чечуйского острога было велено «за крестьянами прилежное смотрение иметь, дабы они прежде имеющиеся и ныне отведенный по разделу земли засевали в удобные времена и всегда находились в своих крестьянских обыкновенных здельях и работах и старались бы больше к тому, что до хлебопашества принадлежит» (там же, лл. 133-137).
Но об этом крестьяне знали лучше воеводы и не нуждались в его советах.
В следующем году два мирских старосты, 9 десятских «и все той волости пашенные крестьяне» вновь безуспешно просили отсрочки в платеже провианта, ссылаясь на гибель хлеба от морозов.
Возвратимся к нижне-илимским крестьянам. Не успели они отсеяться весной 1756 года, как опять началась засуха и появились вредители. 14 июля того же года крестьяне уже писали в Илимск, что погибло много хлеба «от солнышного жару, червя и кобылок едения... поедено». Вновь была составлена по всем селам волости ведомость о пострадавшем хлебе. Погублено вредителями: ржи 119, ярицы 238, пшеницы 64, овса 54, ячменя 52, а всего 527 десятин, т. е. больше, чем в минувшем году.
Воевода Андреев приказал выдать крестьянам на посев 130 четвертей (1040 пудов) ржи и велел приказчику смотреть над крестьянами прилежно, «чтоб в посеве хлеба было со удовольствием и порозжих земель впусте не оставалось и пашни пахали неленосно и к пахоте тех пашен почасту принуждать, дабы они праздно не жили». Выданный хлеб надлежало взыскать с крестьян при следующем урожае.
Когда осенью был подсчитан урожай, то оказалось, что во всей волости собрали лишь 78 овинов ржи, 118 — ярицы. 8 — пшеницы, 5 — ячменя и 9 — овса, всего 218 овинов (Фонд 75, арх. № 2199, лл. 7, 3031, 347-348, 380-389).
Напомним, что в 1751 году сбор составил 1897 овинов, т. е. в 9 раз больше. Недаром крестьяне писали в одном из заявлений, что «против прошлых лет не родилось и десятой доли».
K азак Никита Петровых в январе 1757 года заехал в качестве «понудителя» в Нижне-Илимскую волость, но, ознакомившись с положением крестьян, писал воеводе: «взыскать ничего не могу, не точию окладного, но и заемного... и помирают оне гладкою смертию, чего ради многих крестьян, кои займывали правиант, выслал самих головами в ылимскую воеводскую канцелярию, а иные разъехались».
Опустошительное нападение кобылки отмечается в 1756 году и по другим волостям. Из Кежемской слободы сообщили, что поедено кобылкой 230 десятин хлебов, посохла трава на лугах, пало разного скота 125 голов.
Между Кежемской и Нижне-Илимской волостями лежала Карапчанская волость. Получив сведения о кобылке, илимская воеводская канцелярия послала указ и в Карапчанский погост, чтобы там составили сведения — сколько осталось неповрежденного хлеба (Фонд 75, арх. № 2199, лл. 399-406).
Кроме того, илимская воеводская канцелярия в марте того же года обратилась в Иркутск с просьбой об отсрочке платежа хлебом: «Илимская воеводская канцелярия сие репортует и притом требует повелительного... указу вышеозначенным нижно-илимским и карапчанским крестьянам за их трилетним крайнейшим в хлебе неурожаем... до будущего и нынешнем 757-м году урожаю сроку дать соизволено ль будет».
Обратив внимание на непрерывную в течение ряда лет гибель хлебов от кобылки, иркутская губернская канцелярия в указе 10 марта 1757 г. предложила, очевидно, на основании личных указаний губернатора Вульфа, считавшего себя знатоком сельского хозяйства, призванным поучать крестьян, следующее мероприятие по истреблению вредителя: «А в разсуждении означенной по вся годы бывшей и ныне появляющейся кобылки, которая, как известно, ни откуда из других отдаленных стран не прилетает, но тут же распложается, необходимо надлежит о ея переводе попечение иметь». Пусть крестьяне берут пример с Украины, куда прилетает саранча и там оставляет «свои семена». Тамошние жители «те места, на которых она садилась, ради ее переводу пристойными к тому метлами и вениками сметают нашего и то все сметеное лопатами згребают и в нарочно на то выкопанные ямы сыплют и закапывают». Иногда жгут, а потом уже закапывают «и тем тот гад весь до остатку и переводят. Почему и во всех тех Илимского ведомства местах велеть всем земледельцам и всем тем, кои сенокосы имеют, по вышепрописанному свои все поля и сенокосы, на которых кобылка в нынешнем лете была, очистить и по оном в разсуждении интересной (т. е. государственной) и им в том собственной (т. е. крестьянской) пользы велеть в будущее лето примечание иметь. И потому, когда оной уменьшение явится, впредь такожде поступать и всех к тому принуждать. А за неисполнение, смотря по обстоятельству — и наказывать».
Забавная рекомендация, которая могла в руках местных властей стать и средством вымогательства взяток у крестьян, считалась, видимо, действительным средством борьбы с саранчой. Можно указать, что даже у Глеба Успенского имеется очерк, в котором положительно оценивается подобная мера.
Илимская воеводская канцелярия разослала в волости указы, в которых повторила распоряжение Вульфа, в том числе и «о имении наиприлежного к переводу кобылки попечения», но о метлах и вениках умолчала (Фонд 75, арх. № 2309, лл. 46-137).
Почему илимская воеводская канцелярия не поддержала просьбы крестьян Кежемской слободы, объяснить трудно. А между тем их челобитье написано сильно и убедительно. Приводим его с некоторыми сокращениями.
В умолоте лучшая рожь с овина (200 снопов) дала по 9-10 пудов, средняя по 4-5 пудов, «а большая часть плохово, которой мразом побило, которой и жат токмо ради одного скотцкого корму». Сенокосы поедены кобылкой «и против прежнего и третьей части сен не имеется». В деревнях много больных и умерших. Некоторые дома стоят пустые, и хлеб не жат. В деревне на Барнауловом острове во всех 6 домах все «скорбны», и для надзора за ними и для корма скота туда приезжают крестьяне из других деревень.
Хлеб заплатить могут очень немногие. Если у кого «какой хлеб потаен будет, то повинны мы, староста з десятниками и со крестьяны, жесточайшему истязанию» (Фонд 75, опись 2, арх. № 780, лл. 35-36).
Наиболее ценный по полноте материал был представлен по Яндинскому острогу (Фонд 75, арх. № 2206, лл. 9-18). На основании его можно сделать важные заключения о действительных размерах посевов у крестьян и беломестных казаков.
Один такой случай уже был рассмотрен по Нижне-Илимской слободе, когда крестьяне, стремясь показать размер потерь, невольно раскрыли действительные площади посевов.
В ведомость-список занесено 124 хозяйства, у них пострадало 1228 5/8 десятины.
С убранной площади было получено, по показаниям хозяев, 985 ½ овина, значит, с десятины — 0,8 овина. Считая умолот по 6-8 пудов с овина, сбор с десятины составил 5-6 пудов. Значит, действительно, Яндинскую волость в 1756 году поразил полный неурожай.
Но это обстоятельство и заставило крестьян и беломестных казаков, в первую очередь, конечно, зажиточных, забыть осторожность, с какой они относились к показаниям о размерах своего хозяйства и раскрыть действительные величины посева.
В таблице 54 приведена группировка дворов пашенных крестьян и беломестных казаков по величине посева, согласно ведомости о числе пострадавших десятин. Ввиду того, что 18 хозяйств показаны в ведомости в 9 дворах и расчленить их нет возможности, они в таблице выделены в особую строку.
Таблица 54
Таким образом обнаруживается, что 45 многопосевных, т. е., вероятно, зажиточных дворов, имели 768 7/8 десятины посева. По числу дворов многопосевные составляли 36% от общего числа хозяйства Яндинской волости, удельный вес их посева равнялся 63% всех посевных площадей волости.
Наиболее крупные посевы имели: Иван Шиверских с братьями из деревни того же имени — 24 десятины, Артемий Смолеников с братьями в деревне Щербаковой — 27 ¼ десятины, Семен Константинов в деревне Шиверской — 38 десятин и Павел Москалев в деревне Милославской — 43 ½ десятины.
Неурожай в 1758 г. отмечается по Кежемской слободе (Фонд 75, арх. № 2382, л. 1).
В следующем, т. е. 1759 году, Кежемскую и Нижне-Илимскую волости опять постиг неурожай. Гибель хлебов объяснялась засухой и нападением кобылки (Фонд 75, арх. № 2523, лл. 35-53).
Другое доношение из Кежемской слободы, поданное в илимскую воеводскую канцелярию в конце 1759 года, отмечает: «...ис под снегу озими вышли все здравы и отрасли дали». Ущерб был нанесен посевам в конце мая — начале июня. Так как посевы яровых были произведены зяблым хлебом, они были плохи: «ничего не ростет... Корень ел червь».
У 35 крестьян оказалось 307 ¾ десятины посева, т. е. по 8,8 десятины на двор. Погибло 50 ¼ десятины ржи, или 23,8%, о состоянии яровых в ведомости сделаны на полях примечания: «иззябло... редкие... редко весьма... весь изгиб... погиб... плохи... плох».
И опять ведомость раскрывает крупные посевы у отдельных крестьян: Филип Воронов сеял в Кежемской слободе 22 ¼ десятины, Фома Кокорин (там же) — 24 ½ десятины, Петр Панов с братьями в деревне Пановской 34 1/8 десятины.
В Нижне-Илимской волости после перезимовки 1760 года погибло озимой ржи «от великих мразов и ветров» 239 десятин. Часть погибшей площади была перепахана и засеяна яровыми (Фонд 75, арх. № 2524, лл. 631-639).
В апреле 1762 года быстро сошел снег с полей Криволуцкой волости и вдруг снова покрыл землю. При этом пострадали «озименныя ржи». Несколько позднее Лена вышла из берегов и потопила многие поля. «А которые земли хламом и протчим дрязгом и песком занесло — и на тех землях хлеб сесть было невозможно» (Фонд 75, опись 2, арх. № 953, лл. 2-3).
Через 3 года после того, как Кежемскую волость постиг неурожай, в 1762 году приказчик Иван Сизов сообщал: «божиим за грехи наши попущением насеянной хлеб, как рожь, так и яровое, все изгибло безостаточно. А посланные де от народу челобитчики в ылимскую воеводскую канцелярию подписались», что Кежемская слобода полностью хлеб в казну не сдаст.
Крестьяне сами составили ведомость о погибшем хлебе и приложили ее к заявлению.
В 1763 году крестьяне Братской волости составили ведомость посеянного и пострадавшего от морозов, засух и наводнения хлеба (Фонд 75, опись 2, арх. № 994, лл. 113-115).
Из 1211 ¾ десятины «выгибло» 390 3/8 десятины, или 32,2%. Наиболее пострадала озимая рожь, ее погибло 43,7%; далее в убывающей последовательности по степени гибели идут: ячмень — 36,2%, пшеница — 15,8%, ярица — 15,2% и овес — 11,5%.
По величине гибели разных хлебов можно предположить, что главной причиной ее была засуха в первой половине лета, во время цветения ржи и до начала цветения хлебов позднего сева.
Об одном неурожае, вызванном наводнением Лены в Усть-Кутском остроге, можно узнать по указу иркутской канцелярии от 12 марта 1763 г. Челобитчик, крестьянин Василий Подымахин, заявил, что вследствие наводнения «все бедныя и неимущия крестьяне... довольствовалися одною мекиною, печа хлеб ис травы пелыни с семенем и березовым дубом (т. е. корою), о чем и проба имелась» (Фонд 75, арх. № 2725, лл. 260-263).
Почти беспрерывные неурожаи в Нижне-Илимской волости, в частности неурожай 1763 года, заставили крестьян еще раз выбрать представителя мира и направить его с доношением в Иркутск. Челобитчик предъявил пробу хлеба в мешочке за печатью нижне-илимской приказной избы.
Иркутская канцелярия на основании доношений о неурожаях в Илимском уезде писала в Сибирский приказ, что с илимских крестьян не взыскано за 1754-1756 годы 25569 пудов, кроме того, в 1765-1766 годах выдано «заимно» 17445 пудов. За крестьянами Нижне-Илимской волости состоит недоимок с 1744 по 1763 год 26426 пудов 9 фун. Выданный заимообразно в 1762 году «по их неотступной просьбе» хлеб они возвратили.
Иркутская канцелярия велела илимскому воеводе собирать хлеб только с тех нижне-илимских крестьян, «у кого уродилось». Кроме того, было дано разрешение вновь выдать хлебную ссуду с платежом в 1764 году.
Все излагаемое дело (Фонд 75, арх. № 2799, лл. 111-124) о выдаче ссуды нижне-илимским крестьянам закончилось письмом иркутской канцелярии в Сибирский приказ: «не соизволит ли Сибирский приказ указать — всю ту доимку с тех мест сложить, а илимской воеводской канцелярии до того взыскания обождать».
В это время уже началась переписка по поводу указа Сената от 2 апреля 1764 г. о переселении илимских крестьян из неурожайных мест и о причинах громадной задолженности по платежу хлеба в казну. Выяснить эти вопросы на месте было поручено воеводе Шарыгину.
В сентябре 1764 года Криволуцкая, Чечуйская, Киренская и Нижне-Илимская волости сообщили Шарыгину об урожае и прислали колосья и «хлебу пробы».
В частности, криволуцкие крестьяне писали Шарыгину, что яровой хлеб они сеют «в майе, в последних числах, а с поль съем бывает в августе — в последних, також и в сентябре — в первых числех». Значит, в те времена применялся далеко не ранний сев, по современному календарю в начале июня.
Далее крестьяне указывали, что главной причиной неурожаев являются осенние морозы, «поход Лены реки, также на те хлебы, по их крестьянскому обыкновению (т. е. названию), падает ржа (ржавчина)» (Фонд 75, опись 2, арх. № 1068, л. 102).
Присланные ленскими волостями колосья и пробы муки воевода передал илимскому городничему как постороннему и незаинтересованному лицу и велел ему совместно с казаками осмотреть и решить — годен ли хлеб текущего урожая в пищу (Фонд 75, опись 2, арх. № 1040, лл. 41, 44).
Как должны были поступить городничий и казаки с образцами муки, можно установить по другому случаю испытания качества хлеба. Прапорщик Хабаров призвал для испытания местных казаков. Образец муки весом в 5 фунтов был испечен, и хлеб был дан всем присутствующим. Казаки «тот испеченный хлеб пробовали, которой по свидетельству явился, хотя не весьма бел, токмо в пищу человеческую годен; как запаху, тако и солоделого и гнилого не имеетца» (Фонд 75, опись 2, арх. № 1129, л. 37).
Результаты испытания были подписаны 19 казаками.
Такой способ определения хлебопекарных качеств хлеба являлся тогда общепринятым, и документ, составленный указанным порядком, признавался бесспорным обеими заинтересованными сторонами. Проверка семенных качеств зерна, как отмечалось, осуществлялась проращиванием.
В 1769 году в Нижне-Илимской волости опять случился недород. В июне пострадало от инеев 495 ¼ десятины. Осенью туда ездил пятидесятник Никифор Качин и нашел, что «позябшего» хлеба имеется 771 десятина. Вследствие этих донесений Нижне-Илимская волость получила отсрочку в платежах хлебом до 1770 года (Фонд 75, опись 2, арх. № 1192, лл. 15-18, 32-36).
Для проверки показаний крестьян илимская воеводская канцелярия послала весной 1770 года в Нижне-Илимскую волость «в должности воевоцкого товарища» сына боярского Андрея Березовского. Он произвел опись хлеба, хранившегося в амбарах крестьян и составил ведомость на 1 апреля этого года. В 70 дворах проживало 1376 душ обоего пола, т. е. по 19,6 человека на двор. Оставалось хлеба 13383 пуда, или по 9,7 пуда на человека.
Но насколько неравномерно распределялся этот средний показатель, можно судить по тому, что 12 дворов имели хлеба менее, чем по 3 пуда на душу, 7 дворов — до 5 пудов. 7 — до 8 пудов, 9 — до 10 пудов, 21 — до 20 пудов и 5 семей имели более чем по 20 пудов на душу.
Среди них можно назвать Василия Москвина, имевшего на 23 души 575 пудов хлеба, Ефима Черных из деревни Игнатьевской, который запас 593 пуда на 15 душ, Тимофея Куклина из деревни Заусаевой. хранишиего 590 пудов при 23 душах (Фонд 75, опись 2, а px. № 1192, лл. 3-11).
Зажиточные двopы скрывались и ни этот раз за спиной бесхлебных крестьян, избегая платежей государству и храня значительные запасы хлеба. Таким образом они получали возможность ссужать не без выгоды те дворы, бедствия которых помогали им ускользнуть от обложения.
В ленских волостях, включая сюда Илгинскую и Тутурскую, расположенные по притокам Лены, заметных неурожаев не отмечалось в течение 15 Лет, до 1770 года.
Но в этом году ранний заморозок поразил хлеба во время налива, например, в Чечуйской волости — 20 июля или, по современному исчислению, — 31 июля.
Всего по 5 главным хлебам было посеяно 896 десятин, из них «в позябе» оказалось 854 десятины, «в урожае» лишь 42 десятины. Умолот из 10 снопов «большой вязи», или копны, составлял 1 четверик, т. е. 1 пуд (Фонд 75, опись 2, арх. № 1254, лл. 336, 368).
В 1770 году 10 волостей сеяли 4475 десятин, из них «позябло» 3073 десятины, т. е. 68,7%.
Наиболее пострадала из всех хлебов рожь, как рано созревающее растение, а менее всего овес — культура позднего или среднего сева. Видимо, заморозок случился до начала массового цветения овса, и половина его ушла от морозов.
Но хлеб пострадал не только от заморозков. Летом стояла сухая и знойная погода и хлеба, как выразилась чечуйская приказная изба, были «яко от огня и молнии опалены».
Просматривая ведомость о «позяблом» хлебе по Илгинской волости, где больше, чем в других волостях, применялся наемный труд, легко выделить хозяйства с крупными посевами. Зажиточное крестьянство, показывая казне свои потери, уже не имело интереса скрывать и преуменьшать размер запашки.
У Широковских было посеяно 20 десятин, у Бузюковых — 22, у Стреловых 25, Чувашевых, Кобычевых, Евдокимовых — по 27 десятин на двор, у Винокуровых — 30 десятин.
Голос зажиточного крестьянина лучше слышен в сумерки его хозяйств из-за спины попавших в беду маломощных дворов.
Июльский заморозок 1770 года охватил значительные пространства. Рядом с Илгинской волостью находились две бывшие заимки Якутского Спасского монастыря. В доношении о них сказано: «в Тыптинской вотчине и ведомства оной, в Балыктинской деревне», где насчитывалось всего 16 дворов, погибло «от превеликих мразов в июле 21, 22 и 23 чисел» 88 1/4 десятины. Значит, по современному стилю иней пал 1-3 августа, как раз во время налива хлебов. Поэтому он и был опустошителен. Недаром в Тыпте «косили солому в пропитание скоту» (Фонд 75, опись 2, арх. № 1230, л. 78).
В Нижне-Илимской волости, как отмечала воеводская канцелярия, «рожь и протчее всякое жито против прошлогоднего году по умолоте скуднее зерном и мельче». Сено «против других годов зелено и мелко».
В Карапчанском погосте хлеб, «зерном неполон и мельче от выгибели. Сено травою черняе и мельче от великих дозжей и от насаждения при проходе рек илом».
В Братском остроге и Барлуцкой слободе «...в урожае зерном был неполон от предписанных приключений и зерно было морховатое (щуплое) и весьма мало».
В Яндинском остроге «за зяблостию неполон».
По другим 8 волостям повторяется, что зерно было мелкое и «морховатое» (Фонд 75, опись 2, арх. № 1231, лл. 63-70).
В конце 1770 и в начале 1771 годов воеводский товарищ Шатилов производил обследование 8 ленских волостей для представления в иркутскую губернскую канцелярию обоснований о списании хлебных недоимок (Фонд 75, опись 2, арх. № 1274, л. 9).
Вероятно, об этом быстро узнали другие волости Илимского уезда. Выбранный крестьянами Братского острога Филип Усов в марте 1771 года просит от имени крестьян отсрочить платеж хлебом.
Семен Шестаков 23 марта поручил канцеляристу Корелину вместе с выборным освидетельствовать муку и «круглый хлеб», т. е. хлеб в зерне.
Неурожай вследствие «жаров» и нападения кобылки был и в верховьях Лены, в пределах Иркутского уезда. Об этом говорит указ иркутской губернской канцелярии 25 января 1772 г.: из Бирюльской слободы отозван понудитель, так как там погибло 587 десятин хлеба, а крестьяне освобождались на этот раз от сплава провианта в Якутск.
По той же причине были отозваны понудители и из Манзурской, Верхоленской, Тутурской и Илгинской волостей (Фонд 75, опись 2, арх. № 1275, лл. 33-36).
Наиболее пострадавшие ленские волости с середины зимы, вскоре, после обследования Шатилова, обратились в илимскую воеводскую канцелярию с просьбами о выдаче хлебной ссуды. Мирской староста Чечуйского острога сообщал при этом, что в 1770 году «насеянные у нас ржаные и яровые хлебы от власти божеской июля на 20 число повредило — и так, подобно яко от огня запален был, от которого никакого плода, и кроме овса (эти два слова поставлены в скобках), в прочность не последовало». Староста просил выдать на 119 крестьян ссуду в размере 303 четвертей 5 четвериков.
Из Киренского острога посылается в Илимск «по выбору нароцкому» крестьянин Лев Караулов просить о выдаче ссуды в количестве 315 четвертей. Киренские экономические крестьяне также просили ссуду в размере 321 четверти (Фонд 75, опись 2, арх. № 1276, лл. 1-28).
Илимская воеводская канцелярия велела выдать хлеб заимообразно. Взыскать его следовало осенью, «с первых овинов, сухой и не сыромолотной». Далее идут ведомости о раздаче ссуды и подписки крестьян «с круглою порукою», что взятый из государства хлеб будет возвращен.
В следующем, 1771 году ленские волости вновь пострадали, на этот раз от наводнения.
Осенью в присутствии воеводы Ходыревского там была составлена ведомость о неурожае.
Орленская приказная изба 1 июля 1771 г. писала в Илимск, что крестьяне не могут платить подушных денег, несмотря на присылку понудителя — солдата Спиридонова: «...ныне все Орленской слободы жители от гнева божия произошли в несостояние и, как от бывшего великого мраза и от позябку хлеба, принимают себе глад». Умер крестьянин, который «питание имел, за неимением у них в доме хлеба, травою». Умерло от того же двое детей. Их домашние, «хотя и здоровы, токмо весьма отощали и на лицо исхудели... и ходить, хотя б для искания па еду травы, уже не могут».
Осенью того же года поступили ведомости от Чечуйской волости, где в это время был воевода Ходыревский, от Орленской, Криволуцкой и Киренской волостей о полном неурожае.
Частичный неурожай постиг в 1773 году Чечуйскую волость (Фонд 75, опись 2, арх. № 1343, лл. 54-58).
Сведения о неурожаях и частичных потерях встречаются после 70 годов до конца XVIII столетия, но они уже не отражают столь подробно картину бедствий. После отмены обложения илимских крестьян хлебом отпали и многочисленные заявления об отсрочке платежа со ссылками на неурожай. Поэтому в делах киренского нижнего земского суда можно лишь изредка встретить более или менее обстоятельные материалы о неурожаях.
По отчетам волостей о посевах за 1787-1790 гг. имеются замечания о произрастании хлебов и размерах урожая (Фонд 9, арх. № 42, лл. 5, 6, 16, 30 и до 161).
Например, макаровская экономическая изба отмечает гибель от заморозков 56 3/4 десятины хлебов, почти исключительно яровых. Про озимую рожь по каждому селению (такое слово в эти годы стало входить в употребление вместо слова «деревня») сказано: «при том селении было хлебу приключение озимому — чреззерница и пустоколосие».
Таким образом, крестьянин точно подметил причину низких сборов от неполного опыления ржи.
Таковы известия о состоянии хлебов за 3 года. Вообще почти все волости отмечают, что хлеба хватит на продовольствие и на семена и определяют, сколько остается его на продажу.
На этот раз и Нижне-Илимская слобода прислала утешительные сообщения: «Хлебы сходом исправные и повреждения никакого не было».
Так отразились в крестьянских заявлениях тяжелые условия для ведения сельского хозяйства и последствия для крестьянина от неурожаев хлеба.
Рассмотренные документы отразили не только непосредственные причины неурожаев, вроде кобылки, засухи и морозов, они невольно раскрывают и другую сторону — непомерную эксплуатацию крестьянина государством.
«Хищническое хозяйство самодержавия покоилось на чудовищной эксплуатации крестьянства. Это хозяйство предполагало как неизбежное последствие повторяющиеся от времени до времени голодовки крестьян той или иной местности. В эти моменты хищник-государство пробовало парадировать перед населением в светлой роли заботливого кормильца им же обобранного народа... В 1892 г. Толстой с ядовитой насмешкой говорил о том, что «паразит собирается накормить то растение, соками которого он питается»... (В.И. Ленин. Сочинения, том 6, стр. 66-67).
<< Назад Вперёд>>
