Снабжение второй Камчатской экспедиции
Казенная постановка всего дела Камчатской экспедиции обрекала как членов самой экспедиции, так и крестьян, снабжавших ее всем необходимым, на беспрерывные мучения.
Работа ссыльных на судах Камчатской экспедиции приравнивалась указами к каторге. Но на тех же судах и при том же режиме, который был установлен для ссыльных, работали привлеченные местной властью служилые люди и крестьяне.
Вся разница между свободными рабочими и ссыльными заключалась в том. что первые могли после окончания работ вернуться домой, а вторые сами сплавляли себя на север в вечное изгнание, на каторгу без срока.
Движение громадной по составу второй Камчатской экспедиции начал капитан Шпанберх со своей командой.
Путь его освещен рапортами, хранящимися в Центральном государственном архиве древних авторов.
Капитан Шпанберх послал Берингу несколько рапортов с жалобами на илимскую воеводскую канцелярию и о мошеннических проделках илимских воевод. Беринг пересылал копии рапортов в адмиралтейскую коллегию, а последняя — в Сенат.
Подпись Шпанберха.
13 октября 1733 г. Шпанберх жалуется, что енисейский воевода Полуектов не дал ему «вожей» и не заплатил денег рабочим на хлебных барках, направлявшихся в Илимск. По его письму видно, что он 24 сентября доплыл до устья р. Илима и остановился «под деревней Симахиной». По требованию Шианберха илимский управитель прислал к Симахиной 134 лошади и 27 лодок, «в том числе каюк один, набойных два, а достальные лотки все мелкие, однодеревки», грузоподъемностью по 10 пудов. Шпанберх выгрузился с дощаников и перевез на лодках и вьюками все тяжести «чрез порог, имянуемой Косой», находящийся в двух верстах выше деревни Симахиной. Часть судов Шпанберх вернул в Енисейск.
27 сентября порох и фитиль доставили на вьюках в Илимск, а остальной груз пошел на лодках «под бичевами», но на полпути был выгружен, так как Илим покрылся льдом.
Шпанберх не преминул пожаловаться, что Турчанинов вопреки указам и распоряжениям дал мелкие лодки «и те весьма худые» и в присылке людей и лошадей «учинил немалую остановку».
3 октября Шпанберх прибыл в Илимск, а 9-го туда же были доставлены на лошадях грузы, захваченные в пути ледоставом. В перевозках было занято 250 вьючных лошадей.
11 октября Шпанберх отправляет на 33 подводах в Усть-Кутский острог 119 рабочих, плотников и кузнецов во главе со «шлюпочного дела мастером». Эта команда должна была «сплыть» в Якутск, где ей поручалось заготовить лес для постройки судов.
Сам Шпанберх 13 октября направился на 8 подводах в Иркутск, «понеже бес прибытия моего туда во всем том отправлени[и] имеюсь я ненадежен, дабы тамошние командиры во отправлениях не учинили таково ж продолжения, как учинено в Енисейске и в Ылимске».1
В Иркутске Шпанберх справился о положении с провиантом. Иркутская провинциальная канцелярия ответила, что она велела собрать в Илимске и Верхоленске 31387 пудов муки. «А всего в доимке там имеетца» 68311 пудов ржи и 20273 пуда овса.
Нашлись подрядчики, бравшиеся поставить муку и сухари в Якутск. Но Шпанберх решил, что они просят очень дорого: муку по 60 копеек, а сухари до 1 рубля за пуд. Шпанберх приказал «учинить пробу — испекши хлебы, велел накрошить и высушить в сухари. Ис того пуда (муки) явилось добрых сухарей 35 фунтов». Пуд сухарей обошелся в 34 копейки, т. е. в 3 раза дешевле, чем требовали подрядчики.2
Вернувшись из Иркутска в Усть-Кутский острог, Шпанберх велел построить 7 большегрузных барок на 8000 пудов каждую и «выдал мадель». Там же починялось 2 старых барки по 4000 пудов емкостью и 9 дощаников по 800 пудов.
На строительство каждой барки было поставлено по 10 человек. Стоимость одной барки Шпанберх определяет так: вывозка леса — 12 руб. 50 коп., 6 пудов пеньки — 5 рублей, 1000 скоб — 3 рубля, десяти «служилым плотникам» — по 2 копейки в день, на 1 1/2 месяца — 9 рублей, итого 29 руб. 50 коп. На строительстве судов работали 131 человек, выделенных Иркутском.
Получив сведения, что вблизи Якутска нет хорошего строевого леса, Шпанберх задержал 119 рабочих, направленных им в Якутск, и велел ждать его в Сплошенском Погосте.
Капитан Шпанберх решил остаться в Усть-Куте до весны для наблюдения за постройкой судов, «чтоб во оных отправлениях на щет экспедиции не превзошло б какой излишней суммы, как чинено в Ылимском».
Далее Шпанберх сообщает о злоупотреблениях управителя Турчанинова при подрядах на постройку судов.
За три барки, длиной по 50, шириной по 9 ¾ аршина, Турчанинов выдал подрядчикам все деньги вперед, по 114 рублей за барку.
Но подрядчики, приходившие к Шпанберху, за такие же суда просили по 60 рублей.
Вскоре Шпанберх получил другие сведения о злоупотреблениях с постройкой судов. Один из отставных плотников показал, что бывший управитель Горяистов подрядил его в 1732 году построить 10 дощаников длиной по 8 сажен за 500 рублей. Но плотник передал этот подряд другим лицам, которые согласились строить дощаники по 24-26 рублей. Один из таких вторичных подрядчиков ухитрился сдать постройку дощаника третьему лицу, уже за 15 рублей.
При дальнейшем расследовании этого дела Шпанберх узнал, что первые подрядчики дали Турчанинову «во взяток» 50 рублей, подьячему 20 рублей, «росходчику» 4 рубля, еще одному лицу 2 рубля и канцеляристу «у протоколу» 3 рубля.
Скуратов дал Горяистову по 15 рублей с дощаника, т. е. всего 150 рублей, его слуге 5 рублей, двум подьячим 30, целовальнику 5, мелких расходов 10 рублей. Всего на взятки и мелочные расходы оба издержали 332 рубля.
Убыток казне, по расчету Шпанберха, причинен в размере 693 рублей.
Капитан заключает: «Управители илимские... во всяких отправлениях опасения не имеют», потому что штрафы «роспределяют Илимского ведомства на прикащиков, а прикащики — на народ».
Например, на управителя Турчанинова был наложен штраф в 1000 рублей «за нескорое отправление... морскаго и сухопутного правианта» в Камчутскую экспедицию. Этот штраф Турчанинов распределил среди приказчиков от 25 до 150 рублей на каждого, «а на свою долю... он, управитель, ни единые доли и не оставил. И то их управительское, а паче же во отправлении дел, стало быть, видимое безстрашие, а к расположению штрафов — ко отягощению народа самовольство».3
По ведомости, составленной в Орленской слободе о числе взятых подвод Камчатской экспедицией, записан следующий расход крестьянских подвод: в 1734 году «ехал капитан Шпанберх», взял 20 подвод «от Грузновской деревни до Усть-Куты, а прогонов не платил»; в 1734 году он же брал дважды по 8 подвод; кроме того, подводами пользовались солдаты его команды. В 1734 году «господин Беринг» ехал от деревни Грузновки на Усть-Кут, у него в работе находилось 42 крестьянина, получая по 5 копеек в день на человека. За постройку амбара им не заплатили. В конце ведомости приписано: «и никакого раззорения от них, командора... непредъявлены» (Фонд 75, опись 2, арх. № 100).
Нерасчетливые требования Камчатской экспедиции, не считавшейся с местными возможностями и с силами крестьян, приводили к необоснованным запросам.
Когда понадобилось перебросить 1200 четвертей енисейского хлеба, дошедшего на дощаниках до Кежмы в рекостав, то илимская воеводская канцелярия дала по волостям разверстку на 705 подвод. Шпанберх оказался достаточно чутким, чтобы пожаловаться на такие действия воеводской канцелярии, приводящие «к отягощению народа».
Мало задумывалась илимская воеводская канцелярия над тем, что крестьяне какой-то там Яндинской волости должны будут гнать 170-180 подвод за сотни верст на север — в Кежму, а потом за сотни верст на восток — в Усть-Кут, откуда добираться до дома, проделав еще несколько сот верст. Все-таки илимская воеводская канцелярия предварительно, прежде чем давать разверстку подвод по волостям, попыталась объявить торги и с этой целью послала 23 января 1734 г. указ приказчику Тулунской деревни Гусельникову.
Одновременно воеводская канцелярия посылает Шпанберху 16 служилых людей для рубки леса и постройки судов (Фонд 75, опись 2, арх. № 124, лл. 69-70).
Немало затруднений для воеводской канцелярии доставляла пересылка пакетов, поступавших «превосходительнейшему господину капитан-командору Ивану Ивановичу Берингу» (Фонд 75, опись 2, арх. № 129, л. 109).
Так как основная часть постоянных рабочих Камчатской экспедиции состояла из ссыльных, то Илимску часто приходилось иметь дело с их пересылкой и с ловлей беглых.
В 1733 году прибыла из Енисейска на 10 дощаниках, шедших с хлебом, партия ссыльных. Но по дороге от устья Илима к Илимску бежало 9 человек. Впрочем, трое бежавших, побродя по неприютной тайге, вскоре добровольно явились к властям.
По «реэстру» ссыльных, составленному в Енисейске, в партии числилось 79 мужчин и 10 женщин. Принято же в Илимске мужчин 84, женщин 11.
Можно судить, какой порядок был в учете ссыльных, если при таком простом переезде оказалось шесть лишних ссыльных.
Часть ссыльных воеводская канцелярия отдала «в работу» илимским жителям, а 46 мужчин и четырех женщин, направленных в Криволуцкую слободу, было велено «роздать крестьянам для работы, на росписки».
Отправлять ссыльных в Охотск и Якутск к Берингу было «за осенним поздым временем... невозможно». Вскоре якутский воевода Заборовский передал илимской воеводской канцелярии еще 20 ссыльных, которых он сопровождал из Енисейска (Фонд 75, опись 2, арх. № 129, лл. 148-162).
Весной 1733 года идут последние приготовления к сплаву по Лене грузов и людей Камчатской экспедиции. Приказчик Илгинского острога Василий Бейтон получает распоряжение принять «доброго мастерства и в указную меру 4 барки у подрядчиков пашенных крестьян» Жернакова и Подымахина. Размер барки: 10 сажен длиною, 10 аршин без четверти шириною и 3 аршина без четверти высотою (Фонд 75, опись 2, арх. № 133).
Одновременно иркутская провинциальная канцелярия запрашивает — не найдутся ли в Илимске желающие «во отправляющуюся Камчатскую экспедицию капитана-командора господина Беринга поставить к Лене реке или в Якуцк... муки ржаной 30037 пудов 1 ½ фунта, круп 3442 пуда 20 фунтов, сухарей 1350 пудов, масла 728 пудов 36 фунтов, гороху 1095 пудов» (там же, лл. 12-13).
Осенью того же 1733 года илимская воеводская канцелярия предлагает нарядчику Ивану Мишарину выбрать «обще с илимскими служилыми людьми» одного человека для покупки хлеба, двух человек для сплава этого хлеба в Якутск и одного — для отбора и препровождения в Якутск 50 крестьянских семей на поселение (там же).
Переписка по делам Камчатской экспедиции за 1733 год сосредоточена в особом сборнике (Фонд 75, арх. № 466. лл. 1-196).
В нем отражена поимка 4 беглых, передача Шпанберху 14 ссыльных, отсылка ему и Гречанинову кузнецов и плотников, отправка 2000 четвертей енисейского хлеба в Якутск и перевозка этого хлеба от Кежемской слободы до Усть-Кутского острога.
В феврале 1734 года власти собирают в Усть-Кут 37 ссыльных, живших в работе у крестьян илимских волостей, для отправки в Охотск (Фонд 75, арх. № 468, лл. 100-101).
Главные работы по обслуживанию судов Камчатской экспедиции, направлявшихся вниз по Лене, выполнялись ссыльными. Тяжкий труд, плохое довольствие, жестокое обращение начальства заставляли ссыльных бежать в тайгу, в безлюдные приленские дебри.
Вряд ли в лучшем положении, чем ссыльные каторжники, оказывались крестьяне и служилые люди, которых направляли на суда Беринга и Шпанберха.
Немудрено, что казаки всячески уклонялись от явки в команды Камчатской экспедиции.
В конце 1733 года илимская воеводская канцелярия дважды направляла в Братский острог казака Туголукова, чтобы он привез в Илимск всех казаков, годных к службе на судах. Но казаки, как писал приказчик острога Алексей Главинский, «учинились противны» и в Илимск не поехали. Сказались больными 9 человек, и 11 казаков скрылись.
Получив такие сведения, исполнявший должность воеводы Чемесов приказал «послать с указом... третично» солдата и дать ему двух служилых людей «в вспоможение». Приказчика Главинского Чемесов велел за отговорки, «оковав, привесть к ответу».
Солдат Толмачев, ездивший в Братский острог по этому приказу, привез с собою только двух служилых людей и 4 казачьих детей. И то приехали «вместо Григория Падерина отец ево Андрей, вместо Никифора Кузнецова отец ево Алексей». В своем докладе солдат, кстати сказать — неграмотный, указал, что 12 человек лежат «в огневой немощи», один бежал с дороги, двое умерли, двое «в сыску не явились» (Фонд 75, арх. № 468, лл. 130-138).
Одной из тяжелых работ, выполненных илимскими крестьянами в 1734 году, была переброска енисейского хлеба, «которой остановился в заморозе на 12 дощаниках в Кежемской слободе». Необходимо было этот хлеб «поднять нынешней зимою и перевесть половину на Усть-Кут».
Шпанберх, учитывая громадные трудности, с которыми была сопряжена переброска енисейского хлеба в предыдущие годы, решил проверить раскладку подвод по волостям и с этой целью потребовал от илимской воеводской канцелярии сведений о количестве тяглой пашни по волостям Илимского уезда, «понеже о том надлежит нам ведать», как он писал "(Фонд 75, арх. № 435, лл. 25-27).
Рассмотрев данные воеводской канцелярии, Шпанберх принял упрощенное решение: он освободил дальние волости от перевозок, усилив таким образом тяжесть работы для остальных волостей. Поэтому крестьяне Кежемской и Нижне-Илимской волостей, наиболее отягощенные обслуживанием Камчатской экспедиции, обратились в Иркутск с жалобой, что они «от несносных подвод пришли в раззорение». На этом основании иркутская провинциальная канцелярия обязала илимскую воеводскую канцелярию привлечь к перевозке хлеба всех крестьян Илимского уезда, т. е. пришла к тому нелепому решению, от которого отказался даже Шпанберх.
Тогда крестьяне ряда волостей обратились к Шпанберху с совершенно новым и неожиданным предложением, сущность которого Шпанберх изложил в письме, отправленном 10 марта 1734 г. в илимскую воеводскую канцелярию.
Предложение крестьян, поставленных в безвыходное положение сверхдальними перевозками, заключалось в том, чтобы отдать Камчатской экспедиции свой собственный хлеб, а вместо него взять хлеб в Кежме, лишь бы не ездить за тридевять земель с казенным провиантом!
Шпанберх, изложив предложение крестьян, заключил: «Того ради ко льготе (!) их крестьянской, а паче же к пользе ея императорского величества интереса, учинили мы (т. е. Шпанберх) резолюцию: вместо тех подвод, взамен того правианта, просителем крестьяном, определили — привести собственного своего хлеба с каждой десятины по 3 подводы. А на подводу положено б было осмнадцать пудов». Это, по расчету Шпанберха, давало казне с Илгинской, Тутурской и Орленской волостей до 2500 пудов хлеба (там же, л. 60).
В действительности крестьяне должны были вывезти более 3600 пудов своего хлеба.
Но крестьяне Чечуйской, Киренской и Криволуцкой волостей в мае 1734 года решили обратиться с жалобой на Шпанберха, что он взыскивает с них лишний хлеб — по 54 пуда муки и по 3 пуда крупы с двора, «с мешками», вместо оставленного «в заморозе» в Кежемской слободе енисейского провианта. Иркутская провинциальная канцелярия предложила илимскому воеводе Игумнову исследовать все, на что указали крестьяне, и удовлетворить их просьбу (Фонд 75, опись 2, арх. № 171).
А в илимскую воеводскую канцелярию поступают все новые и новые требования.
Из Тобольска велят купить масла «коровья», а «купя, положа в бочки, перепустить оное масло с солью» (там же, лл. 47-51).
Затем Шпанберх предлагает, на основании указа из Тобольска от 17 января 1734 г., починить старые и поделать новые лодки к прибытию Беринга на устье Илима. Воеводская канцелярия объявляет торги, и отставной служилый человек Скуратов подряжается сделать 2 паузка, размером 4x1 сажен за 30 рублей; отставной судовой плотник Филипов соглашается построить еще один такой же паузок за 15 рублей; казачий сын Скуратов берется сделать 4 паузка; отставной служилый человек Момонтов подряжается построить еще 2 паузка «добрым и крепким мастерством, не текучие, высмоля и выконопатя, с веслами». Срок изготовления судов — 20 июля (там же, лл. 26-46).
В том же году Илимск выдает хлебное жалование команде Беринга в составе 223 человек. «Порутчик Вилим Валтон» требует 3 апреля выдать команде вместо крупы деньгами (там же, лл. 7278, 80). В апреле он же предлагает дать на 128 человек муку, крупу и соль (Фонд 75, арх. № 534, лл. 11-17).
Из команд Камчатской экспедиции беспрерывно бегут люди, которых должна была разыскивать илимская воеводская канцелярия.
Лейтенант Михаила Плаутин промеморией от 10 мая сообщает, что бежало 3 илимских кузнеца, все носящие фамилию Кузнецовых, и 2 плотника. Через 5 дней поручик Валтон пишет, что от него бежала «дворовая моя крепостная девка», купленная в Енисейске (там же, лл. 133, 134).
Оплата разных расходов Камчатской экспедиции за 1734 год отражена в Делах денежного повытья (Фонд 75, арх. № 509).
В марте Шпанберх требует отослать его пакет в Енисейск (л. 8). Через месяц от него идет пакет в Иркутск (лл. 17-18). По каждому такому отправлению возникает переписка: резолюция воеводы, расчет прогонов, выдача подорожной, отпуск денег.
Илимск оплачивает из таможенных и кабацких сборов провоз хлеба от Кежмы до Усть-Кута. За каждую подводу нужно заплатить по 2 руб. 45 коп. с деньгою, так как расстояние между этими селениями составляло по книгам воеводской канцелярии 491 версту 280 сажен. И снова возникает сложная переписка. Сперва оплачивается 47 подвод, затем 13, наконец 4 подводы (лл. 11-13).
Шпанберху чинят 4 дощаника, выдают 94^ аршина холста для пошивки мешков под хлеб. С устья р. Муки просят оплатить постройку 5 дощаников по 40 рублей за каждый дощаник.
Тем временем по волостям разъезжаются служилые люди, чтобы собрать подводы для перевозки енисейского хлеба.
Но крестьяне Ново-Удинской слободы 4 декабря 1734 г. просят разрешить им сдать Камчатской экспедиции свой собственный хлеб. Они писали, что их высылали для перевозки хлеба с устья р. Илима на устье р. Куты, теперь второй раз гонят в Кежемскую слободу на р. Кову, чтобы перевезти хлеб на Лену, «которого правианта нам, нижайшим, вести за дальним растоянием невозможно, понеже которые лошади были в подводах и оные все пристали. А мы, нижайшие, вместо той поездки, что надлежит с нашей слободы подвод, вместо того правианта по росчислению решили поставить мукою на Усть-Илгинское плотбище своим правиантом, толикое ж число. Да сверх того из Ылимска до Усть-Куты для перевоски под остаточную крупу и масло наняли 25 подвод». Подписали — пашенные крестьяне Степан Мамруков, Никита Подкорытов «и всей той слободы пашенные крестьяне» (там же, л. 225).
Снова крестьяне одной из волостей нашли более приемлемым для себя отдать Камчатской экспедиции свой хлеб, привезти его к пристаням и даже нанять других возчиков, чем пускаться в тысячеверстное путешествие на усталых конях по ненаезженным дорогам.
Не миновала общая для всех крестьян повинность и Барлукскую слободу, о которой только что упоминалось. И там забрали 68 подвод. Кроме того, 33 крестьянина этой волости с лошадьми были взяты «по требованию к ним же от флота капитана командора господина Беринга и капитана Шпанберха... для чищения дороги и мосты мостить, а по грязям гати гатить, а по рекам плоты плотить» (там же, лл. 229-234).
Сдача своего хлеба вместо поездки на Кежму была произведена крестьянами Тутурской, Криволуцкой и Киренской волостей.
За провоз 18 пудов хлеба от Кежемской слободы до Усть-Кутского острога, т. е. на расстояние 491 версты 280 саж., считая по деньге с версты, воеводская канцелярия платила по 2 рубля 45 копеек 1 1/2 деньги (Фонд 75, опись 2, арх. № 172, лл. 67-74).
30 марта 1734 г. приказчик Яндинского острога Зарубин донес, что для перевозки капитана Беринга выслано в Илимск 80 подвод (Фонд 75, опись 2, арх. № 173).
Не только илимская воеводская канцелярия была загружена разной перепиской, умножившейся с прибытием в Илимск Камчатской экспедиции, но и некоторые приказные избы отдельных волостей принуждены были завести целые книги новой переписки. Такова частично сохранившаяся книга указов, полученных в 1734 году приказчиком Усть-Кутского острога Алексеем Карауловым (Фонд 75, арх. № 515, лл. 191-235).
Здесь и распоряжение о выдаче денежного жалования по 5 рублей в год 23 илимским служилым людям, посланным в команду Шпанберха в качестве плотников и кузнецов, здесь и указ о перевозке хлеба, прибывшего в Кежму на 12 дощаниках в 1201 восьмипудовом куле, здесь и приказ о починке старых дощаников, постройки 1731-1732 годов и оказавшихся по осмотру Шпанберха негодными, здесь и другие распоряжения: о изготовлении крупы, о выдаче хлеба, крупы и соли команде Шпанберха, о приостановке выплаты плотникам хлебного жалования, о привлечении всех ссыльных к работе, о заготовке семенной ярицы, о пеньке, скобах, караулах, сплаве хлеба по вешней воде и т. д.
Здесь же имеется несколько извещений о бегстве работников, в том числе крепостного, принадлежавшего лейтенанту Василию Прончищеву (лл. 228, 232).
На основании сообщения Беринга от 22 августа 1734 г. илимская канцелярия объявляет сыск 30 человек, бежавших от Шпанберха (Фонд 75, опись 2, арх. № 162). Бежали из команд Камчатской экспедиции беспрерывно. От Шпанберха бежало в июне 5 человек, к сентябрю список возрос до 31 человека. После этого скрылось еще 8 (Фонд 75, опись 2, арх. № 170).
Вскоре Илимск стал ждать еще одного командира: «от флота капитан» Чириков весной 1734 года отплыл из Енисейска на десяти дощаниках, направляясь к устью р. Илима (Фонд 75, опись 2, арх. № 170).
Требования продолжали тем временем поступать и в воеводскую канцелярию и в приказные избы с той же постоянностью.
В ноябре 1734 года Шпанберху потребовались топоры, тесла, долота, скобели, напарьи, 100 пудов пеньки.
Зимой 1734 года началась подготовка к сплаву 1735 года. На заготовку леса привлекаются крестьяне; со 100 душ выделялось по 2 плотника с топорами для работы на Верхоленской пристани.
О размерах судов, построенных в 1734 году для Камчатской экспедиции, можно судить по таблице 82, составленной по делу о сплаве 1735 года (Фонд 75, опись 2, арх. № 191).
Таблица 82
Из этих судов 3 были построены в деревне Каемоновой на р. Куте, остальные — на Усть-Кутском плотбище.
В то же время получается указ о заготовке в Илгинском остроге 68 пуд. 20 фун. семенной ярицы для крестьян, поселяемых где-то в Якутске.
Проезжает из Екатеринбурга команда «артиллерии от господина генерала-лейтенанта и кавалера Генипа», которая должна была построить в Якутске завод «для кования железа» и требует лошадей.
Илимские служилые люди выбирают из своей среды трех человек для покупки масла, круп и гороха (Фонд 75, опись 2, арх. № 172). Они закупают 102 пуда 25 фун. коровьего масла на 301 руб. 82 1/2 коп. Покупалось масло по разным ценам и в среднем обошлось по 2 руб. 94 коп. за пуд (Фонд 75, опись 2, арх. № 1437, лл. 82-83). Значит, пуд молока стоил около 7 копеек.
В конце 1734 г. через Илимский уезд проследовал приплывший из Енисейска капитан Чириков с командою. 12 сентября Беринг дал следующее распоряжение «усть-куцкому прикащику»: до приезда сюда Чирикова остается геодезист Баскаков с солдатом, плотником и конопатчиком. Нужно выдавать по требованию геодезиста «сухопутной правиант до прибытия помянутого капитана помянутым служителям» (Фонд 75, опись 2, арх. № 173).
30 декабря того же года приказчик Нижне-Илимской слободы сообщил, что люди и грузы команды капитана Чирикова перевезены с устья Илима до Усть-Кутского острога, на что потребовалось 286 подвод.
Наступает 1735 год. Начинается он тем, что в Якутске обнаруживается плохое качество вина, поставленного Камчатской экспедиции. Поэтому Илимску предлагают накурить для экспедиции 350 ведер вина, которое «выгорало б вполы», а вино якутской выкурки выгорает на 2^ точки или же не горит совсем (Фонд 75, арх. № 270, лл. 95 и др.).
И Илимск готовит Берингу вино. Согласно «ведения» о выкурке вина, на его изготовление было израсходовано 876 пудов ржаной муки, 190 пудов ржаного солода, 12 пуд. 15 фун. хмеля, 42 ведра дрожжей и 246 сажен сосновых дров.
Из указанных припасов вышло 210 ведер вина. «И по вышеписанному росходу придет оное двойное вино в ыстинне по рублю по семидесят по две копейки ведро». Вино это было послано в Якутск в 11 лиственничных бочках, каждая из которых стоила 70 копеек (Фонд 75, арх. № 270, лл. 112-113).
В январе 1735 года производятся расчеты за перевозки, произведенные илимскими крестьянами для Камчатской экспедиции: за провоз 182 пуд. 33 фун. масла от Илимска до Усть - Кута, на 135 1/2 версты на 10 подводах по 67 3/4 копейки за подводу выплачивается 6 руб. 9 коп.
Солдату выдают за крупу деньги — по 40 копеек «з деньгою и с полуденьгою, а за мал четверик — 5 копеек». Отсюда можно установить, что малый четверик весил около 5 фунтов. Кроме того, оплачивается привоз пеньки, присланной из Тобольска и выдается жалование 18 солдатам (Фонд 75, арх. № 395, лл. 9-11).
В феврале производится закупка пеньки, и Илимск выдает служилому человеку Бутакову 70 рублей. Осуществляется перевозка церковных колоколов, стали брусчатой и полосового железа, что потребовало трех подвод (там же, лл. 22, 29, 61).
В этом же деле отражены: провоз в марте 1668 пуд. 30 фун. грузов (на 64 2/3 подводы) от Ковы до Усть - Кута, т. е. на 610 верст, что обошлось в 43 руб. 81 коп., затем в апреле — 1356 пудов грузов из Братского острога (лл. 65, 86).
Тут же говорится о подготовке 5 дощаников, о провозе вина, выкуренного в Илимске, о даче подвод и денег Чирикову (лл. 66-128). Для какой-то цели Чириков предлагает купить 25 хомутов. Илимская воеводская канцелярия покупает их за 16 руб. 10 коп. и передает прапорщику Левашеву (Фонд 75, арх. № 531, л. 40). В другом деле подшито требование выслать точило.
Готовясь к весеннему сплаву, руководители Камчатской экспедиции предлагают илимской воеводской канцелярии собрать на суда Ендогурова всех ссыльных, розданных в работу крестьянам разных волостей.
Из Орленги прибывает 28, из Илимска 21, из Яндинска 11, из Нижне-Илимской слободы 28, из Братского острога и Барлукской слободы 13. Кроме того, из Братского острога вместе с ссыльными прибыло 7 служилых людей и казачьих детей (Фонд 75, арх. № 557, лл. 51, 63, 65, 89 и друг.).
Служилые люди противились было отправке, но их привезли под караулом. Воевода Игумнов 16 сентября 1735 г. вынес решение: «...учинить наказание (5 служилым): вместо кнута бить
плетьми без всякого милосердия, чтоб на то смотря их братье — служилым, впредь противности было чинить неповадно». С виновных взыскиваются прогонные по привозу их в Илимск для наказания. Впрочем, их здесь, в Илимске, поставили на работу к строению и починке города, так как постройка судов уже была закончена (там же, лл. 330-331).
Тутурские крестьяне, 44 человека, отпущенные с постройки судов, получили оплату из илимской воеводской канцелярии. В списке против имени каждого крестьянина помечено: «взял 5 копеек» (там же, л. 297).
Иркутская провинциальная канцелярия 6 апреля 1736 г. по требованию Беринга велела илимской воеводской канцелярии «на 2 пакетбота морским и адмиралтейским служителем и протчим чинам на порцию (выкурить) вина двойного, самого доброго 178 ведер, да на утечку и на усышку ведр 8, пробою в выгорке против указу по последней мере, что 7 или 6 доль, из размеченной на 8 частей стопки». Вино следовало отправить в небольших 8-10-ведерных бочках в Усть-Кут до вскрытия льда (Фонд 75, арх. № 558, л. 251-253).
Илимская канцелярия сумела очень быстро, к 24 апреля, накурить 100 ведер двойного вина и на утечку «четыре ведра с четью и с осминою». Оно «по пробе в размеченую осмиточную стопку выгорало 5 доль». Ведро такого вина обошлось в 1 руб. 66 коп. В означенный день вино отправляется с илимскими выборными посадскими на 12 подводах до Мукского («Муцкого») плотбища, откуда его сплавили после ледохода до Усть-Кута по р. Куте.
Но «от флоту прапорщик» Павел Левашев 29 мая написал в Илимск, что по его испытанию «в выгорке простое выгорело 3 доли, а двойное 5 доль» По инструкции Беринга Левашев не имел права принимать вино, если оно выгорело менее 6 доль. Поэтому Левашев от вина отказался.
В илимскую воеводскую канцелярию направляли требования и самые высшие рукводители Камчатской экспедиции и простые рядовые ее участники, вплоть до солдат, перемешивая и неотложные и вовсе несрочные, и крайне важные, и совершенно пустяковые, копеечные дела. Никто из состава Камчатской экспедиции не задумывался, что вследствие неупорядоченных и несогласованных распоряжений членов экспедиции илимская канцелярия нередко должна была разновременно выполнять однородные или одновременно — самые разнородные приказы. Неизменно из разных частей неуклюжего и беспомощного тела Камчатской экспедиции протягивались руки, чтоб забрать хлеб, деньги, водку, ямщиков, дощаники, смолу, масло, канаты, служилых людей, собак. И все это делалось со ссылкой на указы свыше, иногда на «ея императорское величество».
Не успевала одна рука забрать хлеб, крупу и писчую бумагу или сургуч, как вторая требовала хлеба, водки и перевозки церковных колоколов.
Илимская воеводская канцелярия была на побегушках у всех начальников экспедиции, девкой-чернявкой, поощряемой к усердию подзатыльниками. И так продолжалось 10 лет.
Пожалуй, только один раз за все это время илимская канцелярия составила более или менее подробный отчет об услугах и расходах, которые она оказала Камчатской экспедиции — это отчет за 1733-1734 годы (фонд 75, арх. № 561, лл. 39-450; опись 2, арх. № 738, лл, 4-47).
Остановимся на одном эпизоде, связанном с составлением и отсылкой упомянутого отчета в Иркутск.
Иркутский вице-губернатор Плещеев 11 июля 1745 г. посылает к илимскому воеводе Игумнову солдата Посникова с послушным указом: «И где он тебя получит, то весть тебя в Ылимск под караулом и по прибытии в Ылимск содержать тебя в канцелярии под караулом же по тех мест, пока репорты, також и об отправлении с начала Камчатской экспедиции... ведомости сочинишь». Солдату было приказано привезти воеводу в Иркутск, как только он составит требуемый отчет. Проезд солдата туда и обратно совершается за счет воеводы («...доправить на тебе, обратно повезет на твоем коште»).
Получив этот указ, Игумнов распорядился: указ записать, снять с него копию, ведомости «сочинить в самой скорости. И для сочинения тех ведомостей и репортов приказных служителей содержать в канцелярии скованых» (Фонд 75, арх. № 608, лл. 1 12113).
Всякий посетитель, вошедший в то время в илимскую воеводскую канцелярию, мог полюбоваться идиллией: воевода сидит под караулом солдата, а канцеляристы в кандалах сочиняют отчет о снабжении экспедиции Беринга.
Всего за два года поступило 79 требований от 17 учреждений и отдельных лиц.
По всем 79 требованиям илимская воеводская канцелярия заводила сложную переписку и по мере своих сил выполняла их.
Ни многочисленные начальники камчатской экспедиции, ни воеводская канцелярия не замечали, тяжело или легко приходилось илимскому крестьянину и служилому человеку выполнять все эти требования. Удобно ли или затруднительно, хорошо или плохо крестьянину — такого вопроса не существовало.
Раз что-нибудь требовалось Камчатской экспедиции, то, значит, это было необходимо. Если требование выполнялось, то это было хорошо. Если не выполнялось, то это было плохо.
Определить, во что обходилось содержание экспедиции, никто никогда не мог. Правда, илимская воеводская канцелярия подсчитала, что, выполняя 79 приказов Камчатской экспедиции, она израсходовала 13546 руб. 23 5/8 коп. Но она не принимала во внимание, что перевозки оплачивались крестьянам по очень низким расценкам, что труд крестьян и служилых людей почти приравнивался к арестантскому труду, что при этом крестьяне отрывались от важнейших сельскохозяйственных работ и расстраивали свое хозяйство.
Все подсчеты расходов на Камчатскую экспедицию являлись заниженными, да они мало кого и интересовали. Даже воеводская канцелярия, обязанная точно определить хотя бы казенные издержки на экспедицию, делала это как попало. Она не позаботилась выверить свои записи, чтобы выправить ошибки и, определяя расход по выдаче 7 января 1734 г. Шпанберху 825 пуд. 4 фун. соли на 33 рубля, записала эту сумму в графу копеек.
1735 год не принес для илимской воеводской канцелярии ничего нового. Чириков требует кузнецов. Пересылаются на кеты Беринга, Илимску предлагается дать лодку пастору до Якутска.
Также как и в предшествующие годы, происходит передвижка многих людей: одних принудительно направляют на северо-восток, другие самовольно бегут в обратном направлении — на юго-запад.
Прибывшие в Якутск 50 семей крестьян Чечуйской, Киренской и Криволуцкой волостей были «освидетельствованы» якутским воеводой. Он велел их поселить «в удобных местах по разсуждению морского флота капитана командора Беринга». Но 8 крестьян оказались, по мнению воеводы, непригодными, а двое умерли по дороге. Лекарь из команды Беринга дал следующее заключение об одном из крестьян: «имеет на колене левой ноги рану и вящее де обдержим нутренною болезнию и исходит моча с кровию». Это Камчатская экспедиция так надрывала крестьян.
Присылка больных крестьян рассматривалась властями прежде всего с точки зрения ущерба казне.
В июле 1735 года из Енисейска прибываем партия ссыльных в составе 44 человек, в том числе 12 — «девки да бабы». Из партии оставляется в Илимске 13 ссыльных, из них 2 «бабы», 3 «девки» и 3 «ростриги». Остальных направляют в Якутск и Охотск (там же, лл. 498-499).
В «ведении» Чирикова 28 мая 1735 г. сообщается, что «от строения судов» с Илгинской пристани бежало 32 человека — илимские служилые люди, илгииские крестьяне и ссыльные (там же, лл. 486-487). По уведомлению Беринга от 7 июля того же года из Якутска бежало 49 человек, в том числе 8 служилых людей, 20 крестьян, 20 ссыльных и разночинец (там же, лл. 493-494).
Стремление избавиться от работ в Камчатской экспедиции заставляло многих изыскивать самые разнородные предлоги, чтобы остаться на месте.
Некто Егор Шестаков, ссыльный, сообщил в феврале 1735 года илимской канцелярии, что он нашел медную руду.
Илимская канцелярия отослала образец руды «для опыта» в Иркутск и собрала поручные записи по Шестакове. Тогда ссыльный попросил дать ему указ и привилегию; потом он сообщил, что другого образца достать не мог, так как вода в Ангаре прибыла и затопила берег. Он просит дать другой указ и получает его (Фонд 75, арх. № 575, лл. 66-67).
Ссыльных осматривал в январе 1735 года лейтенант Ендогуров. «И ис тех ссыльных выбрано мною годных на дощеники в работу Камчатской экспедиции 131, а достальные 148 по смотру моему за старостию и за их болезнями негодны». Ендогуров распорядился негодных к работе отпустить «и велеть жить в тех местах, у кого они жить пожелают». А всех пригодных к работе пока уволить, но представить в Усть-Кут, как только их потребует Чириков. В феврале илимская воеводская канцелярия прислала Ендогурову на осмотр еще 30 ссыльных. Лейтенант отобрал из них 10 человек, а остальных признал негодными (фонд 75, арх. № 592, лл. 33-40, 4647).
В феврале 1735 года в илимскую воеводскую канцелярию поступило распоряжение — выслать к Чирикову всех ссыльных, живущих в Илимском уезде, кроме тех, «которые своими домами живут и в подушный оклад положены». Узнав об этом, многие ссыльные просили обложить их оброком как посадских, т. е. по 1 руб. 20 коп. с души муж. пола, не скрывая, что они боятся отправки на Камчатку (фонд 75, опись 2, арх. № 185).
Бегство ссыльных, крестьян и служилых людей из команд Камчатской экспедиции приняло к этому времени столь большие размеры, что руководители экспедиции и местные власти наряду с применением порки придумали новый способ устрашения беглецов. 10 апреля 1735 г. было направлено следующее «ведение из ылимской походной канцелярии благородному господину морского флота капитану господину Чирикову: велено по Лене реке в Киренском остроге поставить крепкия заставы и при тех заставах поставить три веселицы. И велено тем заставщиком смотреть накрепко, когда ваше благородие с командою своею упловете на судах в Якутск и после вашего благородия ежели пойманы будут... беглые, то велено из ссыльных, кто к тому побегу явитца больше виновен, до трех человек на тех веселицах повесить... чтоб другим бегать было неповадно». Но так как в Илимске не оказалось человека, который бы мог вешать людей, то илимская канцелярия просила Чирикова: «благоволите прислать от команды вашего благородия... к наказанию умеющего — ко учению в заплечные мастеры ссыльного Ивана Ремеза» (Фонд 75, опись 2, арх. № 184, лл. 144).
Упомянутый Ремез уехал по какому-то вызову в Иркутск, может быть, там требовалось его палаческое искусство, и сведений о том, чтобы на виселицах близ Киренского острога умерщвляли беглецов, в делах не имеется.
Как бы то ни было, берега Лены впервые украсились глаголями, служившими для местных крестьян невольными символами экспедиции.
Рядом с приведенным письмом имеется «ведение», что пойманного беглого били. И после установки зловещих сигналов (может быть, на тех местах, где был некогда поставлен крест Ярофеем Хабаровым) бегство продолжалось. И если беглецы являлись с повинной, то не потому, что боялись наказания, которое было неизбежно и при явке, а в силу невозможности прожить в неприютной северной тайге.
Так, в конце сентября, при наступлении холодов, в илимскую воеводскую канцелярию пришли 1 1 беглецов из команды Беринга и заявили, что из лесов их выгнал голод. Семеро из них были биты кнутом и, к их радости, они оставляются в Илимске для починки острога, трое получили более мягкое наказание: были биты «батоги», но зато их направили в Усть-Кут для сплава в Якутск, в распоряжение Камчатской экспедиции (Фонд 75, опись 2, арх. № 185).
Якутская воеводская канцелярия послала 24 мая 1736 г. указ о сыске трех плотников и пятерых служилых людей, бежавших из команды Беринга с Юдомского Креста. В сентябре от Чирикова с Юдомского Креста, «с правианских судов», бежало 16 человек — 14 ссыльных и 2 служилых. Из этих беглецов пятеро ссыльных до побега косили сено на Юдомском Кресте (Фонд 75, опись 2, арх. № 203).
Капрал Колков извещал илимскую канцелярию, что 14 августа из его команды бежали 3 ссыльных, и прилагает приметы беглецов.
Приметы позволяют представить вид людей, окружавших Беринга и служивших ему едва ли не основной человеческой силой.
Ефрем Миломанов «ростом средней, лицом сухощав, волосы светлорусые, гаворит — заикаетца, глаза белы, ноздри пороты». Федор Соколов «ростом средней, волосом черен, лицем сухощав, нос горбат, ноздри пороты, глаза карие, под правой пазухой валдырь». Василий Рудаков «ростом средней, волосом черен, лицем сухощав, нос закорючился и ноздри пороты, глаза карие, ноги кривы» (Фонд 75, арх. № 610, л. 47).
В том же году Беринг сообщает, что с «новозаведенного близ Якуцка Тамгинского железного завода» бежало 7 ссыльных и служилых, и требует их розыска (там же, л. 50).
Алексей Галкин, сопровождавший 64 ссыльных из Енисейска в Илимск, уведомляет, что с дороги бежало 14 человек. 9 сентября 1736 года Илимск объявляет о их сыске (там же, л. 53).
В июле 1736 года Беринг извещает, что «вверх по Лене к Столбовым горам для доставания руды железной» было послано 9 служилых людей (один илимский, 2 енисейских, 6 иркутских) и 5 ссыльных, и что все они бежали (там же, л. 92; здесь же имеется еще ряд дел о бегстве из Камчатской экспедиции).
Получая такие известия, воеводская канцелярия рассылала указы о розыске беглых по острогам и слободам Илимского уезда. Обычно она получала ответы от приказных изб, что беглых в волости нет, но чаще приказные избы подшивали указы о сыске беглых, не посылая в Илимск никаких «репортов».
Так, приказчик Барлукской слободы, получив указ, что разыскиваются «многие из бегов от Камчатской экспедиции от капитана командора господина Беринга и от капитанов Шпанъ Берха и Чирикова служилые и пашенные крестьяне и разночинцы и присыльные, и чинят в тех побегах смертные убивства и воровства», ответил, что таких в волости нет (Фонд 75, арх. № 615, л. 31).
Пойманные или добровольно явившиеся беглецы обязательно подвергались допросу, а затем и наказанию.
С переездом главной части состава Камчатской эскпедиции из Илимска в Якутск требования по ее обслуживанию илимскими силами вряд ли уменьшились.
Беринг 24 сентября 1735 г. писал из Якутска в Илимск, чтобы ему прислали 4 бечевы «длиною по сту сажен, толстотою по 2 ¼ дюйма, весом по 3 пуда, да пеньки 65 пудов» (Фонд 75, арх. № 625, л. 8). К этому времени в Усть - Кут поступило 278 ½ пудов пеньки, присланной из Енисейска для Камчатской экспедиции (Фонд 75, арх. № 624, л. 98). Но можно ли было из этого количества выделить то, что требовал Беринг, никто не знал.
Как только Беринг уехал в Якутск, по волостям Илимского уезда рассылается указ об опросе крестьян, не причинял ли им обид солдат Посников. Илимский воевода расширил запрос и велел опросить крестьян, не имеют ли они жалоб на Беринга, Шпанберха и Чирикова (Фонд 75, арх. № 625, лл. 5, 7).
Но жаловаться было бессмысленно, так как Камчатская экспедиция являлась высшей властью северо-восточной Сибири.
Весь 1736 год прошел для Илимска под знаком организации по Лене сплава грузов и людей для Камчатской экспедиции. Хлеб, собираемый с илимских крестьян, направляется теперь, согласно указу иркутской провинциальной канцелярии (Фонд 75, арх. № 561, лл. 514-516), целиком на нужды экспедиции.
Опыт сплава на больших барках, построенных Чириковым, показал, что крупные суда, грузоподъемностью в 5-6 тысяч пудов, часто и подолгу сидели на мели. Поэтому Беринг высказал мнение о целесообразности сплава не столько на судах, сколько на плотах, которые поднимали бы по 2-2 ½ тысячи пудов груза.
Иркутская провинциальная канцелярия согласилась с мнением Беринга и 28 февраля 1736 г. предложила Илимску, кроме постройки 3 дощаников и 2 барок, заготовить необходимое число плотов, так как делать плоты быстрее и дешевле, чем строить суда. На плоты нe требуется смолы, пеньки, скоб, что сильно осложнило судостроение в минувшие годы. Кроме того, барки в Якутске использовались на дрова, а плоты давали строевой лес. Провинциальная канцелярия предложила построить на Усть-Кутской пристани 5, на Усть-Илгинской 15 и на Верхоленской 10 плотов грузоподъемностью по 1 ½ тысячи пудов и более. Рубку леса и сплочивание его было велено производить силами служилых людей и т ex пашенных крестьян, которые не платили оброчного провианта, а вывозку леса силами пашенных крестьян, обложенных хлебными платежами (Фонд 75, арх. № 625, лл 62-64).
Через месяц провинциальная канцелярия предписала Илимску направить в Усть-Кут и Усть-Илгу для сплава в Камчатскую экспедицию 50 служилых людей, 30 яндинских беломестных казаков, 100 ссыльных из числ а не положенных в оклад и не имеющих пашни, а также 40 разночинцев, всего, следовательно, 220 человек.4
Не довольствуясь этим, провинциальная канцелярия 6 апреля посылает «понудителя», иркутского сына боярскою Ловцова, «которому велено тебя, Игумнова (илимского воеводу), понуждать». Игумнов должен был выставить на сплав еще 50 ссыльных, иначе «понудитель» должен был его держать в канцелярии безвыходно» (там же, л. 119).
В это же время капитан Маремьянов, являвшийся начальником сплава Камчатской экспедиции, приказал илимскому воеводе отправить из Усть-Кута заблаговременно 15431 пуд муки, 800 пудов крупы, 120 пудов пеньки и 310 листов белого железа. Месяц спустя, прибыв в Усть-Кут, Маремьянов пишет, что он принял не всех людей, назначенных на сплав, так как восемь ссыльных «неявилось»: в день его приезда («в ночи») бежали трое ссыльных, а двое оказались негодными, как больные «французскою болезнию». Конец его письма наполнен угрозами по адресу илимской воеводской канцелярии (там же, л. 134).
Маремьянов решил самовольно взять трех усть-кутских крестьянских сыновей, несмотря на то, что имелись ссыльные и разночинцы, не занятые в работах по обслуживанию Камчатской экспедиции (Фонд 75, арх. № 686, л. 25).
Попутно на илимскую воеводскую канцелярию сыпались с разных концов другие требования.
Прапорщик Павел Левашев 23 марта велел купить в Илимске 141 пуд 29 1/2 фунта масла из общего количества в 649 пуд. 11 фун., требовавшихся Камчатской экспедиции. Кроме того, надлежало купить в Илимске 175 пуд. 27 фун. масла вместо испорченного в предыдущем году и 74 пуда 30 фун. вместо «неявившегося» при сдаче в Якутске (там же, л. 94).
В апреле иркутская провинциальная канцелярия разослала распоряжение, основанное на письме Беринга, о покупке в Илимске 100 шуб бараньих и козлиных, 100 кафтанов и 100 чирков. Такие же покупки должны были сделать уездные власти в Селенгинске и Нерчинске (там же, лл. 116-1 18).
Иногда люди из команд Камчатской экспедиции превышали свои полномочия, но лишь немногие случаи такого рода дошли до сведения воеводской или провинциальной канцелярии.
В 1736 году в отношении передвижки людей сохранились оба направления: вниз по Лене шли принудительно, вверх — своевольно.
26 августа из Енисейска прибыли 64 ссыльных, направлявшихся главным образом в Якутск и Охотск. Но 12 человек из них получают в Илимске топоры, по 5 копеек денег и направляются на местную работу, а 8 оказались старыми, слепыми или безрукими. Через несколько дней прибыла еще одна партия ссыльных в числе 8 человек (Фонд 75, арх. № 718, лл. 24-39, 4052).
Об обратной утечке рабочей силы, т. е. о беглых, в этом же деле имеется несколько документов. Беринг сообщает 25 мая о бегстве с Майской пристани 6 служилых людей (л. 14), 24 июля он же просит сыскать 3 служилых и 4 ссыльных, бежавших с Тамгинского железного завода (л. 60). Под одной из промеморий, посланных в илимскую воеводскую канцелярию о сыске беглых, кроме подписи Беринга (нерусскими буквами), стоит подпись: «клерк Никифор Захаров» (лл. 20-21). Чем замысловатей оформлялись бумаги, тем большее почтение они вызывали у канцеляристов.
По всем подобным промемориям илимская воеводская канцелярия писала указы в волости, а также вывешивала в Илимске листы с трафаретным содержанием: «Объявляется во всенародное известие: сего июля 6 дня... бежали» и т. д.
Иркутская провинциальная канцелярия в 1736 году также прислала в Илимск несколько указов о поимке беглых: бежал один служилый человек (лл. 65-66), потом 6 человек (лл. 73), затем 9 иркутских и 5 балаганских служилых людей (лл. 81-82).
Илимская воеводская канцелярия опять посылала указы в волости, опять объявляла «во всенародное известие» о сыске беглых.
Местные власти видели только одно средство борьбы с побегами — усиление карательных мер и создание новых застав.
Иркутский провинциальный воевода Плещеев в указе на имя илимского управителя Бейтона писал 7 сентября 1736 г.: «из отправленных в Камчатскую экспедицию и к поплаву правианта служилых и ссыльных людей (заметим, что Плещеев не без основания ставит служилых и ссыльных рядом, в одну категорию людей) бежало многое число, ис которых несколько и поймано и посланы со учинением наказания кнутом попрежнему в тое же экспедицию». Многие из них, продолжает Плещеев, намеревались бежать в Томск, Красноярск и Енисейск. Малое число пойманных беглецов служит доказательством плохой деятельности застав «в Балаганску и в Бельску и в Брацку». Плещеев предлагает Бейтону учредить еще одну заставу, именно в Тулунской деревне, лежавшей на Большой Московской дороге.
Для этой заставы Иркутск присылает в Илимск шнуровую книгу, чтобы записывать проезжающих. Илимские служилые люди выбирают из своей среды начальника новой заставы — Семена Мироманова (Фонд 75, арх. № 718, лл. 75-80).
Общее число людей, взятых к 1735 году в Камчатскую экспедицию, можно установить по «ведению» Чирикова от 5 июня этого года (Фонд 75, арх. № 723, лл. 305-314). Всего было направлено на «судовую походную работу» 615 человек «всех чинов», из них служилых людей 129, разночинцев 34, крестьян 212 и ссыльных 240 человек. Главная часть рабочей силы была привлечена из Илимского уезда.
Лиц свободных сословий, т. е. служилых людей, разночинцев и крестьян, взятых на работу в экспедицию, было 375 человек. Из этого числа 266 человек, т. е. 71%, являлись илимскими жителями.
Иркутск дал 38 служилых людей, Селенгинск 36, Удинск 10, Илимск 39, прочие города — 6. Илимск дал в работу 29 разночинцев, Иркутск 5. Илимских крестьян в экспедиции работало 196, иркутских — 16.
Конечно, приведенные цифры не отражают полного числа рабочей силы, которой пользовалась на местах Камчатская экспедиция. Ведь, кроме «судовой походной работы», много крестьян, и притом почти исключительно илимских, было занято на заготовке леса и постройке судов; тоже можно сказать и в отношении изнурительной подводной повинности, требовавшей многих сотен подвод.
Некоторая и довольно значительная часть рабочих, как указывалось, бежала. По тем же ведомостям Чирикова количество беглых к июню 1735 года достигло 76 человек, что составляет 12% от числа привлеченных рабочих. Значит, из экспедиции бежал каждый восьмой человек. Из 76 беглых 18 являлись служилыми людьми, 31 — крестьянами и 26 — ссыльными. Из разночинцев бежал один.
Перевозка хлеба и в 1736 году была произведена по разверстке, причем на этот раз с одной десятины крестьяне должны были выставить по 3 1/8 подводы. Чечуйская волость от перевозок была освобождена (Фонд 75, арх. № 723, лл. 70-71).
Всего 12 волостями было дано 716 подвод, которые перевезли 1673 куля хлеба и 316 сыромятных сум.
Криволуцкая слобода, одна из самых отдаленных волостей от Кежмы, откуда перевозился енисейский хлеб, за 69 3/8 недоставленных подвод была обязана вывезти на Усть-Кутскую пристань 1387 ½ пуда своего, крестьянского хлеба, считая по 20 пудов на подводу. Взамен своего хлеба, сданного Камчатской экспедиции, крестьяне получали енисейский хлеб на устье р. Илима.
Выборный Тутурской волости дал подписку в том, что вместо недоставленных 10 подвод крестьяне вывезут на Усть-Илгинскую пристань свой хлеб в количестве 200 пудов. То же обязались сделать и крестьяне Илгинской волости.
Через короткое время производится новая разверстка подвод, на этот раз для перевозки 3212 пудов хлеба от Илимска до Усть-Кута. С 11 волостей, в том числе и отдаленных, была затребована 161 подвода (Фонд 75, арх. № 726, лл. 49-55).
В то же время в илимскую канцелярию поступило несколько писем (от Беринга, Гмелина, прапорщика Левашева) о покупке и перевозке масла и пеньки, а также об отправке срочных пакетов (там же, лл. 33, 45-46, 56-60) и об отсылке Берингу 104 ведер вина (Фонд 75, опись 2, арх. № 209).
В Илимском уезде действовала, как упоминалось, застава в Усть-Кутском остроге. Для того, чтобы судить, насколько успешно, а строго говоря, — безуспешно, действовала эта важная застава, стоявшая на стыке больших путей, достаточно ознакомиться с короткой перепиской о смене ее начальника (Фонд 75, арх. № 727, лл. 17-18).
Отставной служилый человек Иван Красильников пишет в илимскую канцелярию, что он определен 31 октября 1735 г. в Усть-Кутский острог «на заставу для беглых и для всяких беспашпортных людей», но ЧТО он стал стар и просит его отставить. Однако Илимск испытывал в это время острую нехватку служилых людей, поэтому на заставу был выбран казаками «за малолюдством» плотничий сын Иван Гиляшев. Ясно, что плотничьему сыну никакого дела не было до того, вылавливаются ли беглые или нет. Самое большее, на что он был пригоден, это принимать людей, добровольно являвшихся из бегов.
В ноябре 1736 года на Усть-Кутскую заставу явилось двое беглых. Они были отправлены в Илимск, и один из них, Соловьев, на допросе показал:
Он — крестьянин из Переяславля. За ночной разбой ссылается в Сибирь и из Тобольска направляется на дощаники Чирикова. В 1734 году он прибывает в Илимск, где получает отпуск для прокормления в Нижне-Илимскую слободу. Там он «жил у крестьян в работе». В 1735 году его посылают к Ендогурову в Усть-Кут строить дощаники. Весной он поплыл в Якутск, откуда его направили на Алдан и Маю для работы на судах в команде лейтенанта Дмитрия Лаптева. После отгрузки провианта его возвращают в Якутск, а затем посылают за железной рудой к Столбовым горам, где он пробыл 2 ½ месяца Так как хлеба у рабочих не было, то Соловьев в мае 1736 года бежал от голода вместе с 4 товарищами Они шли вверх по Лене до Олекминского погоста «недель с шесть», по дороге «питались сараною и ягодами и другим лесным былием». Трое беглецов остались в Олекминске, а Соловьев и его товарищ «пошли по Лене реке самдруг». Они добрались до Нюи, питаясь рыбою. Но здесь Соловьев заболел и пролежал в юрте якута около 20 недель. Затем он один возобновил путь, достиг Чечуйской волости, питаясь милостыней и обходя большие деревни. По дороге он встретил одного из беглых ссыльных. Придя в Усть-Кут, они решили явиться к заставщику.
Решение воеводской канцелярии было простым: бить кнутом и отослать в Усть-Кут на постройку судов (Фонд 75, опись 2, арх. № 207).
Нетрудно догадаться, что беглецов заставило явиться под кнут крайнее истощение сил и невозможность скрываться долее в тайге. Соловьев бежал в мае, когда наступало теплое время, и явился к властям 10 ноября, когда оно прошло.
Кто знает, что думал беглец, ложась под удары кнута? Может быть, он надеялся, что его хоть не пошлют снова в каторжную работу на суда Камчатской экспедиции. Такая надежда не была безосновательна. В частности, по делу Соловьева и его товарища илимский воевода вынес сперва решение — бить кнутом и послать снова в Камчатскую экспедицию, но потом почему-то было решено иначе — отослать на постройку судов.
В 1737 году главной задачей илимской воеводской канцелярии был сплав хлеба в Якутск для Камчатской экспедиции и, пожалуй, сыск рабочих, бежавших от нее.
В этом году впервые производятся заготовки хлеба для Беринга в Красноярске, откуда было направлено 1000 четвертей ржаной муки в сопровождении 80 человек. Но этот сплав, насколько можно судить по документам, был проведен охотниками с торгов (Фонд 75, опись 2, арх. № 228).
В конце того же года производится покупка 6520 пудов ржи в Братском остроге. По каким-то причинам хлеб покупался только у некрестьянского населения. Братская Спасская пустынь запродала 2000 пудов, 12 служилых людей — 2050 пудов (в т. ч. один продал 650 пудов), 5 посадских — 1670 пудов (в т. ч. один продал 970 пудов). Кроме того, 400 пудов ржи было поставлено присыльным, 200 пудов — монастырским крестьянином и 200 пудов — ясачным Степаном Новокрещеновым (Фонд 75, арх. № 735, лл. 199-202).
Для сплава хлеба из Иркутска на Верхоленскую пристань наряжается 20 служилых людей. Илимску было велено «командровать» на сплав хлеба 100 служилых людей и 50 беломестных казаков. Но иркутская провинциальная канцелярия, давая это распоряжение, знала, что в Илимске не имелось свободных служилых людей (Фонд 75, арх. № 735, лл. 25-28).
Размер переписки по вопросам организации Камчатской экспедиции за эти годы не поддается учету. Одна только Иркутская провинциальная канцелярия получила, главным образом из Сибирского приказа, притом за короткое время — с 5 сентября 1734 г. по 1 января 1735 г. — 36 указов. Они касались заготовки масла, крупы, поделки дощаников, выкурки вина, привлечения рабочих и ссыльных, перевода якутов в Охотск, выдачи денежного жалования, пересылки священнических риз и церковной посуды, а также деятельности геодезистов и профессоров.
За 1735 год в Иркутск поступил 31 указ, в том числе о заготовке 800 ведер вина; в 1736 году — 12 указов.5
Своим давно заведенным чередом идет ловля беглых и в 1737 году.
В феврале усть-кутский заставщик Гиляшев препровождает двух беглецов из ссыльных, и их допрашивает воевода Бейтон. Они показали, что «бежали от нестерпимаго гладу и от наготы». Илимская воеводская канцелярия делает выписки, требующиеся по делу, и Бейтон велит «учинить публичное жестокое наказание — чрез барабанной бой, вместо кнута бить плетьми нещадно, а по учинении наказании отослать в Усь-Куцкой острог для сплавки в Якутск в Камчатскую экспедицию двойного вина, в работу на судно». Воевода в приговоре прибавляет, что беглых следовало бы бить кнутом, «но токмо для помянутой отсылки в работу оное наказание им надлежит умалить того ради, чтоб они к той работе были годны» (Фонд 75, опись 2, арх. № 237).
Грозный тон начальников Камчатской экспедиции, которым они давали распоряжения о сыске беглых, сменялся на просительный, если командиры искали своих дворовых людей.
Капитан Маремьянов писал в октябре 1737 года проходимцу и взяточнику Бейтону: «покажи, благородный господин Матвей Яковлевич, и подай помощи своей. Ехал я из Якуцка, и убежал денщик мой у меня з дороги... и покрал меня он... живота моего (стерто: «на») сто (стерто: «на») двадцать рублев денег и посуды и другова чево... И чтоб соблаговолили ваше благородие дать указ о сыске оного беглеца».
Приметы беглеца: рост 2 аршина 5 вершков, «собою черн, глаза черны, карымыковат», волосы «выстрижены с уха на ухо» (Фонд 75, арх. № 735, лл. 171-172).
Наказание пойманных беглецов производил заплечный мастер, обычно в Илимске. Иркутский вице-губернатор Бибиков 1 июня 1737 г. приказал Бейтону выслать в Усть-Кут заплечного мастера, «кто в Ылимске имеетца, с принадлежащими х кнутному наказанию инструменты, дав ему одну подводу». Мастер должен был явиться к поручику Якутского полка Греченинову «для учинения беглым от Камчатской экспедиции и ссыльным из ссылок наказания кнутом», после чего вернуться в Илимск.
Бейтон 10 июня послал в Усть-Кутский острог заплечного мастера Алексея Стрельцова (Фонд 75, арх. № 730, лл. 80-81).
В этом году команда Беринга осталась без соли. Беринг в начале июля просил выслать из Илимска 500 пудов соли, но в Усть-Куте выварка ее остановилась, о чем усольский ларешный дал справку. Бейтон в августе ответил Берингу так: соли нет, цырен плохой, можно набрать только 70 пудов соли, «но с оным малым числом за дальным растоянием послать до вашего благородия не для чего (?)... И благородный господин капитан камандор Беринг о приеме сей промемории да благоволит учинить по ея императорского величества указу» (Фонд 75, опись 2, арх. № 237).
Были у Беринга и другие крупные неприятности. Указ Сената от 7 сентября 1737 г., в котором говорилось об обидах якобы причиняемых Берингом профессорам де ля Кроеру, Миллеру и Гмелину, Беринг получил 1 июля. Через 3 дня он послал в Сенат объяснение, в котором подробно и искренне говорит о трудностях снабжения и о том, что он мог и чего не мог сделать для профессоров и о чем предупреждал их. «А обид и угроз им, господам профессорам и свите их служителем, от меня никаких не было. И в тех своих доношениях написали (профессора) на меня напрасно».6
Мало найдется в истории примеров столь тяжелого положения начальника, в котором находился Беринг.
В 1737 году через Илимск проехал знаменитый мореплаватель лейтенант морского флота Дмитрий Лаптев. 24 сентября он писал из Усть-Кутского острога в Илимск, что едет «с Северного моря с нужными ведомостьми и с морскими журналами». Он потребовал лошадей и два «суденка». Но через 4 дня выяснилось, что по р. Илиму «за многим льдом» ехать было невозможно, поэтому Лаптев велел выдать ему и трем солдатам, сопровождавшим его, прогонные деньги до Тобольска (Фонд 75, арх. № 735, лл. 161-168).
Через год, 23 декабря 1738 года, Дмитрий Лаптев, будучи на обратном пути в Усть-Кутском остроге, предложил илимской воеводской канцелярии сообщить ему о сборе хлеба, о покупке масла «для моей и Харитона Лаптева команд». Кроме того, он распорядился о присылке к нему ссыльных в работу, чтобы он мог их осмотреть (Фонд 75, арх. № 836, л. 321).
Подпись Харитона Лаптева.
Харитон Лаптев 10 января 1739 г. напомнил о необходимости прислать ему провиант, соль и корабельные снасти (там же, л. 251).
В том же году производится снова закуп 1000 четвертей ржи в Братском остроге для Камчатской экспедиции (там же, лл. 264-276).
Несмотря на то, что илимские, енисейский и тобольские крестьяне переобременялись работами по снабжению экспедиции, продовольственное положение ее становилось все более тяжелым.
Беринг близко стоял к своим сотоварищам по экспедиции и хорошо видел, в каких тяжелых условиях находились люди его команд. В рапортах Сенату, помеченных 30 июня и 30 октября 1738 г., сообщая о трудностях перевозки людей и грузов в Охотск, он писал: «...и в такой нужде весьма люди исхудали и от великой стужи иные служители познобили руки и ноги. Також и за неимением харчевого запасу и от великой трудности многия такия есть, едва ходят, к тому ж наги и босы... И весьма жалосно смотреть на людей, ибо все платьем и обувью обносились, а помощи учинить никакой неможно и купить ничего негде, понеже оное пустое место... Нынешней год денежного жалования за неприсылкою денежной казны... не получали».7
Лаптевы в начале 1739 года прибыли в Илимск. Харитон Лаптев, отправляясь «для описания Северного моря от реки Лены до реки Енисея», послал свою жену в Енисейск и потребовал о т илимской воеводской канцелярии 2 марта 1739 г. три подводы (Фонд 75, арх. № 869, лл. 12-14, 30). Дмитрий Лаптев 3 марта послал следующее распоряжение в илимскую канцелярию: «Надлежит при команде бота «Иркуцка», когда будет у Северного моря для описи мысов и протчих разъездов иметь собак. Того ради, чтоб от илимской канцелярии определено дать, когда я поплыву к Якутску, а ныне приготовить в нижеписанных острогах по 12 собак, а имянно с Усь-Куцкой, с Киренской, с Криволуцкой волостей и выбирать таких, чтоб в тягу годных, а для промыслу лесного крестьянам не было [б] обидно» (там же, л. 32).
Когда Дмитрий Лаптев в начале июня начал свой путь вниз по р. Лене, то он по дороге забрал и собак. Заказчик Криволуцкой слободы 15 июня писал в Илимск, что Лаптев «у пашенных крестьян набрав в тягу годных 12 собак, а ценою... по 50 копеек... оных собак принял и уплавил с собою», но расписки не дал. Заказчик Киренского острога 9 нюня писал, что собаки взяты без расписки (Фонд 75, арх. № 898, лл. 112-115).
Бегство из команд Камчатской экспедиции в 1739 году шло своим чередом. В мае от Харитона Лаптева бежали 4 «невольника». 8 и 14 июня братья Лаптевы сообщили в Илимск, что из их команды бежало трое служилых людей и 18 ссыльных (Фонд 75, арх. № 869, лл. 95, 139). В ноябре разыскивалось уже 32 служилых человека. Из Иркутска 20 февраля было объявлено о сыске бежавших работников, нанятых в Енисейске на сплав до Иркутска. Им было выдано 1061 руб. 33 ⅓ коп. В приложенном реестре значились: 1 «вожь», 5 кормщиков и 145 палубщиков.
Впрочем, сыски и розыски не миновали и самого Беринга. Сибирский приказ 10 ноября 1738 г. велел «подтвердить наикрепчайшим указом», чтобы на месте был назначен осмотрщик для проверки багажа жены Беринга и его людей, с тем, чтобы все запрещенное к провозу в Россию отбиралось в казну. Илимск получил это скандальное распоряжение из иркутской провинциальной канцелярии, отправленное ею 12 марта 1739 г. (Фонд 75, арх. № 868, лл. 45-46).
По поводу отобранной пушнины у лекаря Буцковского, у лейтенанта Ендогурова и серебра, принадлежавшего якутскому воеводе Заборовскому, возникает обширная и длительная переписка.8
Вещи, отобранные у жены Беринга, были сданы на хранение. В указе Сибирского приказа от 18 марта 1741 года об этих вещах допущены очень нелестные для Беринга выражения: «пожитки капитана командора Беринга (в скобках: «в том числе может быть и немалая мяхкая рухлядь, набранная им, Берингом, в Якуцку в посулы и выменная им к женою ево па вино, которое он, Беринг, в Якуцку курил») по отдаче жены ево, поставлена для охранения... в якуцкую казенную полату». Из Охотска предупреждали якутскую воеводскую канцелярию, чтобы она «тех бы (вещей) без описи жене Беринга отдавать не благоволила, дабы она (жена), ведав о указе, той мяхкой рухляди не ухоронила».9
Были осмотрены вещи мастера бортового дела Козлова и других лиц, все под предлогом исполнения указа о Беринге и его жене, как главных в потенции воров.
Иркутская провинциальная канцелярия писала в июне 1741 года в Сибирский приказ, что бывший командир Охотского порта Скорняков-Писарев задержал пушнину, которую вез Шпанберх. По оценке в Якутске она стоила 628 руб. 38 коп., а по оценке в Иркутске — 797 руб. 50 коп.
Иногда отобранная пушнина у членов Камчатской экспедиции, как например у Ендогурова, из Сибирской губернской канцелярии прямо направлялась в Сенат.10
Отобранная у Шпанберха пушнина, присланная в Сибирский приказ из Иркутской провинциальной канцелярии «за непродажею в Ыркуцке», пролежала в Москве 16 лет.
Она была осмотрена в 1757 году в связи со сменой ларшного, причем оказалось налицо 29 бобров, 76 соболой, 40 лисиц, 9 «разсамак», 940 горностаев и один соболий мех. Вся пушнина была побита молью, многие шкурки оказались «поцвелые», а часть «никуда [не] годных».11
Возвращаемся к прерванному изложению.
1740 год открылся указом иркутского вице-губернатора Бибикова от 23 февраля. В указе сообщалось, что для Камчатской экспедиции и «на Охоцкое правление» требуется до 55000 пудов хлеба, 698 пудов пеньки и «отрепья», 30500 аршин холста «на парусы и на мешки», 315 пуд. 36 фун. масла, 400 пудов соли, 360 ведер простого вина и 252 работных человека.
Бибиков сообщил, что на ленские пристани посланы провиантмейстеры и закупщики для сбора и покупки продуктов. Он велел выбрать для работы на плотах 188 человек из илимских разночинцев, не положенных в хлебный оклад, а если таких нехватит, то и «из положенных в платеж оброчного провианта», но не из семейных, — по 3 человека с 100 душ муж. пола.
Расчет его был таков: в острогах и слободах Иркутского ведомства по генеральной переписи числилось 2653 души разночинцев и крестьян, а по Илимскому ведомству 6254 души, значит, из Илимска нужно назначить 188 чел. Из этих цифр следует, что по численности сельского населения Илимский уезд превосходил Иркутский уезд почти в 2 1/2 раза.
Выделенных рабочих предписывалось выслать к 1 апреля на Верхоленскую, Усть-Илгинскую и Усть-Кутскую пристани «с добрыми отвотчики» (Фонд 75, арх. № 930, лл. 276-278).
Несмотря на суровый указ, уже при отвале плотов с Усть-Кутской пристани бежало 6 человек. С Верхоленской пристани таким же образом исчезло 14 илимских служилых людей.
Затем в Усть-Кутский острог добровольно явился беглый присыльный, отплывший с командой Лаптевых в Якутск. Беглец заявил, что «за недачею мне правианта и за неимением дневной пищи... бежал» (Фонд 75, арх. № 926, лл. 8-9).
Капитан Маремьянинов прислал в Илимск известие о бегстве 4 ссыльных и сообщил их приметы. У троих лицо было «побито оспою», у двух — «нос резан», у одного — «ноздри резаны» (Фонд 75, опись 2, арх. № 285, л. 82).
В том же году поступило сообщение из Якутска о бегстве с дороги 17 крестьян и ссыльных от капитана Мозовского, 14 человек от провиантмейстера Ордина и 17 человек от Егоpa Попова (там же, лл. 114-115). В Илимске также были получены сведения о бегстве 3 ссыльных подмастерьев «от угольного зжения, от рубки угольных дров, ис кузницы», определенных в вечную работу на железоплавильный завод близ Якутска (там же, л. 125).
В другом деле имеется реестр беглецов, в который внесено 52 чел. Все они, видимо, бежали из команд Камчатской экспедиции (Фонд 75, опись 2, арх. № 286, лл. 82-83).
За 1740 год имеется переписка по разным мелким вопросам снабжения экспедиции. В частности, по Лене было сплавлено 330 ведер вина в сопровождении выборных посадских людей. Но выборные жаловались на «скудость», т. е. на голод от недостатка продовольствия. Илимский воевода Кондратьев велел на пропитание выборных собрать с посадских по 1 рублю с души.
В том же году на Усть-Кутской пристани были приняты суда Чирикова и Шпанберха, на которых они возвратились из Якутска. В числе судов имелось 3 дощаника, судов «мелкоходных» — 4 и 7 лодок. На 5 судах имелись очаги, на дощаниках — печи. «В тех же судах кают з железною управою и с нары» (Фонд 75, опись 2, арх. № 286, лл. 47-48).
Тяжелое положение с продовольствием Камчатской экспедиции, сложившееся в 1740 году, еще более осложнилось в 1741 году. В январе Сибирский приказ потребовал от сибирской канцелярии отправки хлеба в Камчатскую экспедицию из Енисейска, Красноярска и Томска, «не имея на Иркуцкую правинцию надежды». Всего Сибирский приказ намеревался заготовить до 50000 пудов хлеба и 3000 пудов крупы.
Спустя месяц, Сибирский приказ получил просьбу иркутской провинциальной канцелярии послать хлеб «с крайним поспешением». Сибирский приказ ответил, что дано распоряжение в Енисейск «крепчайшим указом... яко к нужнейшим ея императорского величества интересу». Если же в Енисейске хлеба окажется недостаточно, то велено «крепчайшим указом» — купить и отправить «с крайним поспешением». Тут же Сибирский приказ сообщил, что по донесениям из Енисейска, там хлеба у крестьян нет, что по осмотру енисейских дворян и детей боярских «молоченого и немолоченого хлеба в скирдах и в кладях и в домех их, у многих ничего не явилось и пропитание имеют себе нужное». Поэтому Сибирский приказ предлагает иркутской провинциальной канцелярии отправить весь свой наличный хлеб Берингу, «не имея на енисейскую правинциальную канцелярию надежды, с крайним поспешением».
Еще не получив этого указа, иркутский вице-губернатор Лоренц Ланг вновь сообщает в Сибирский приказ о тяжелом положении с хлебом в ленских волостях, откуда шло главное снабжение продовольствием Камчатской экспедиции. Л. Ланг ссылается на следующее сообщение Девиэра с Лены, посланное в Иркутск в июне 1740 года: «в зборе доимочного правианта и к будущему году на тамошних крестьян надежды иметь невозможно для того, что в прошлых 1738-м и 739-м годех хлеб не родился, чего ради прикащики бьют их непрестанно на правеже, правя с них правиант».
Несмотря на недостаток хлеба и неурожай в Енисейске, воевода Валмасов осенью 1741 года отправил в Илимск 12 дощаников с 12429 пудами хлеба. Об этом сибирская губернская канцелярия сообщает в Сибирский приказ 27 ноября. А за неделю до этого она же доносит, что по сообщению енисейской провинциальной канцелярии крестьяне в ряде деревень «питаются... травами, капреем и боршом».
Урожай 1741 года в Иркутской провинции был крайне мал. Значит, и 1742 год не мог принести Камчатской экспедиции никакого улучшения.
В декабре 1741 года, когда уже были от всех уездов получены сведения о полном неурожае, из Иркутска написали в Сибирский приказ: «в зборе и в покупке правианта надежды никакой иметь невозможно», так как с 1734 года хлеб на Лене топило, а в 1741 году там «хлеб весь вызяб», в Селенгинске и Нерчинске «хлебы водами вытопило», в Илгинском остроге, где обычно покупали хлеб, урожай «от морозу позяб».
А в Охотске в это время сложилось невыносимое положение: там не было ни хлеба ни денег, жалование не платили ни за 1739 ни за 1740 год, вместо хлеба выдавали деньгами по 25 копеек за пуд. Как писал 28 декабря 1940 г. командир Охотского порта, мука продавалась там «по два рубли и по два рубли по пятьдесят копеек пуд» и заканчивал рапорт безнадежным тоном: «Команды Охоцкого порта служилые и протчих чинов люди не токмо что в пропитании претерпевают голод, но и платья и обуви у себя многие не имеют».
Вот какое отражение получило в делах Сибирского приказа продовольственное положение Камчатской экспедиции в 1741 году!12
К 1741 году тяжелые неурожаи охватили и Енисейскую провинцию. Но енисейский воевода Валмясов только в ноябре 1741 года, и то между всякими другими делами и вскользь, сообщил сибирской губернской канцелярии о голоде, постигшем ряд волостей: жители там «за неимением хлеба от хлебного недороду, питаются... травами кипреем и боршом».
20 ноября 1741 г. сибирская губернская канцелярия сообщила об этом в Сенат. В журнале Сената от 8 января
1742 г. появилась запись: выдать хлеб недородным волостям Енисейской провинции на семена и на еду взаймы.13
За 1741 год переписки о снабжении Камчатской экспедиции в илимском фонде почти нет. Но в Илимске имелись ясные доказательства, что положение с продовольствием в экспедиции было очень тяжелым. 18 марта 1741 г. из иркутской провинциальной канцелярии рассылается указ в Балаганский и Верхоленский дистрикты, «в подгородные к Ыркутску слободы» и в остроги и слободы Илимского ведомства, чтобы «впредь, пока удовольствована будет Камчатская экспедиция, никакого правианта партикулярным людем отнюдь не продавали под жестоким штрафом и истязанием». От крестьян было велено собрать подписки, что они никому хлеба продавать не будут (Фонд 75, арх. № 1065, л. 5).
В следующем, 1742 году, с Илимском не велось почти никакой переписки о делах Камчатской экспедиции. Поступившие указы касались самых обычных дел. Например, стало известно от якутской заводской конторы, что бежало 14 ссыльных (Фонд 75, арх. № 1023, лл. 210-212).
А между тем положение с хлебом в Сибири и особенно в Енисейской провинции к лету 1742 года становилось плачевным. 19 июня сибирская канцелярия писала в Сенат, что по сообщению енисейской провинциальной канцелярии «крестьяне за недостатком и недородом хлеба и паче за скудостию питаются травами, назад тому лет с пять, называемой сараною, черемшею, боршом, сосновым и пихтовым соком и кедровыми шишками. А тот де хлебной недород учинился у них назад тому лет з десять оттого, что в прошедших годех многие из оных жителей и крестьян посыланы были в Камчацкую экспедицию в подводах до города Илимска с лошадьми своими, которых лошади дорогою все перепропали. А имеющийся их пахотныя земли, на которых землях прежде сего деды и отцы их, также и они хлеб сеяли, все выпахались и хлеб де родится весьма плох».14
1743 год ознаменовался новыми затруднениями Камчатской экспедиции. Положение с продовольствием становилось безвыходным. Снова требовалось перебрасывать хлеб на тысячеверстные расстояния.
В промемории енисейской провинциальной канцелярии от 20 июля 1743 г. сообщалось, что «во ассигнованную 20-тысячную пудов сумму» отправлено в Илимск оброчного и десятинного хлеба 684 пуда, четверикового 4563 пуда, присланного из Тобольска 318 пудов и доставленного из Красноярска 5966 пудов — всего 11531 пуд на 2752 рубля. Этот хлеб был отправлен из Енисейска к устью р. Илима на 13 дощаниках, на каждом из которых находилось по 22 рабочих — всего 286 человек, в том числе 132 из Енисейска и 154 из Красноярска.
Хлеб был благополучно доставлен к устью р. Илима, где его принял представитель илимской воеводской канцелярии, а дощаники пошли обратно в Енисейск (Фонд 75, арх. № 1109, лл. 40-52, 7678).
Иркутская провинция испытывала в 1743 году настоящий голод.
Сибирская губернская канцелярия 30 июля 1743 г. доносила в Сенат о неурожае в Иркутской провинции и просила, выслать хлеб для Камчатской экспедиции из Енисейска и Тобольска, «понеже де в Ыркуцком ведомстве за недородом хлеба означенных экспедицей удовольствовать нечем и в том учинилась крайняя остановка». Иркутская провинциальная канцелярия сама писала о том же в Енисейск: «в Ыркуцке, також и в Ылимском ведомстве, где наперед сего те команды (Камчатской экспедиции) довольствовались провиантом, збором и покупкою, за недородом хлеба достать никак невозможно... Тамошния крестьяне и других чинов люди за неимением хлеба питаютца травою и сосновою корою и разным кореньем».15
Главный начальник экспедиции погиб, и дела по руководству фактически вел капитан Чириков.
Но долгое время смерть Беринга не была известна.
Сенат, занятый разбором склоки между командирами Камчатской экспедиции и начальником Охотского порта, послал 17 сентября 1741 г. указ Берингу и Шпанберху — быть послушными следователю. Но указ получил Чириков и 20 сентября 1743 г. писал в Сенат: «сим покорнейше репортую, что капитана командора господина Беринга в живых уже не обретается, но в бытность в вояже, будучи на некотором острову, еще прошлого 741 году декабря 8 числа волею божиею умре».16
Илимск продолжает получать со всех сторон требования об удовлетворении различных нужд экспедиции. Из Иркутска поступает распоряжение об отправке в Якутск 3000 пудов соли, о закупке 300 пудов масла. Якутск требует присылки 3744 пудов крупы, 500 пудов пеньки.
Лейтенант флота Андрей Колычев, назначенный в Якутск на место советника Ларионова «ко отправлению в Камчатскую экспедицию всяких потребностей», просит илимскую канцелярию выдать ему и его трем денщикам денежное жалование — 314 руб. 72 коп., а также 87 пудов муки и 6 пудов крупы. Для переезда из Илимска в Киренск, где он решил «весновать», он требует приготовить удобное судно (там же, лл. 1,4-6,9).
В ноябре из Чечуйского острога сообщили, что «под архимандрита Иоасафа Хатунцеевского, под обретающуюся при нем свиту и под церковную утварь на судно работных людей» дано 18 человек и один «вож» (Фонд 75, опись 2, арх. № 356, лл. 5-6).
Дмитрий Лаптев пишет, что он будет 4 августа на устье р. Куты и велит приготовить ему на устье р. Илима судно с 6 рабочими и выделить «одного доброго вожа», снабдить судно бечевой, веслами и шестами с оковами. Илимск все исполнил к 9 августа (там же, лл. 15-20). Лаптев, направлявшийся в Петербург, проехал по Ленскому волоку из Усть-Кута в Илимск на 36 лошадях. Он один из немногих членов Камчатской экспедиции понимавший, какое отягощение для крестьян приносила эта экспедиция, писал 2 августа приказчику Усть-Кутского острога: «Известно мне, что от илимской канцелярии по указу для проезду моего собирают крестьян чистить дорогу от Усь-Куты до Илимска. А ныне пора самая нужная, рабочая. Того ради, ни одного человека для чищенья дороги не собирать, а ежели собраны, то распустить. А будут чистить проводники, которые за подводами» (Фонд 75, опись 2, арх. № 352, л. 248).
Казалось, все шло обычным путем. Писались указы, плыли суда, выгонялись на работу крестьяне и разночинцы, тянулись подводы, бежали вконец забитые люди. Но уже появлялись новые признаки того отчаянного положения, в котором находилась Камчатская экспедиция.
Чириков отправляет 26 августа из Якутска промеморию, полученную в Илимске 24 октября, что «за оскудением экспедичного правианта отпущено из Якуцка Камчатской экспедиции работных людей, служилых, пашенных крестьян и ссыльных, всего 150 человек».
Все эти изголодавшиеся и надорванные на непосильной работе люди должны были жить до весны 1744 года в ленских волостях (Фонд 75, арх. № 1109, лл. 67, 83-87). 28 октября последовал указ иркутской провинциальной канцелярии, что Чириковым «за умалением» в Якутске провианта отпущено 108 крестьян, 29 служилых и 13 ссыльных в сопровождении 11 солдат. Всех велено было расставить по селениям Киренской, Усть-Илгинской и Верхоленской волостей (Фонд 75, опись 2, арх. № 355, лл. 3-6).
Промеморией от 23 июля 1743 г. Чириков известил илимскую воеводскую канцелярию об увольнении 8 илимских служилых людей и 53 пашенных крестьян, работавших на перевозке хлеба из Якутска до Юдомского Креста (Фонд 75, опись 2, арх. № 368, лл. 81-83).
Вслед за рабочими, которых не была в состоянии прокормить Камчатская экспедиция, потянулись на запад и начальники.
Снова на Илимск была возложена обязанность перевозить многочисленный персонал экспедиции, только теперь в обратном направлении.
В апреле 1744 года пришло в Илимск из Якутска распоряжение Чирикова, чтобы ему подготовить в Усть-Куте 109 подвод, считая на каждую по 3 лошади, — всего 327 лошадей, а на р. Илиме 6 или 7 дощаников «с принадлежащими судовыми припасы». На каждом судне должен находиться лоцман и 4 рабочих «для греби». Кроме того, приготовить 300 пудов муки и 20 пудов крупы (Фонд 75, опись 2, арх. № 372, лл. 1-5).
Чириков в промемории указывал: «велено мне и от флота ж капитану Шпанберху для крайняго в Ыркутской и Енисейской правинцыях хлебного недостатку до будущаго указу в морские вояжи более не ездить» и сообщал список служителей Камчатской экспедиции, которые будут следовать в Енисейск через Илимск.
В список вошли: флота капитан, 2 лейтенанта, 2 шкипера, 3 геодезиста, «артилерного корпуса констапель», 2 лекаря, 3 подлекаря и лекарский ученик, 2 гардемарина, 4 писаря, 4 боцмана, 3 канонира, 4 квартирмейстера, 8 матросов. Из «адмиралтейских»: 3 плотника, токарь, 4 «купора», 6 конопатчиков, 5 парусников, «кузнешной десятник», кузнец, прядильный десятник, 4 прядильщика, 9 сибирских плотников и 43 солдата с барабанщиком. Всего в списке состояло 119 человек (Фонд 75, опись 2, арх. № 372, лл. 70-72, 119).
13 июля Чириков, прибыв в Усть-Кут, велит приказчику принять суда, на которых он ехал, разную утварь и припасы (Фонд 75, опись 2, арх. № 378, лл. 15, 28).
Вслед за Чириковым в Усть-Кут является Шпанберх и 23 июля велит приказчику: «собрать тебе под нас и под команду нашу к проезду чрез Илимской волок... 61 лошадь... в самой крайней скорости, безумедлительно» (Фонд 75, опись 2, арх. № 372, л. 76).
Капитан Чириков, приехав в Илимск, потребовал 23 июля 1744 г. от илимской канцелярии дать ему на устье р. Илима дощаник, 6 павозков и лодку. 30 июля шкипер Д. Коростелев и штурман X. Юшин дали расписку воеводской канцелярии в получении двух павозков для сплава до Енисейска (там же, лл. 85, 86).
23 июля из Якутска в Усть-Кут приехал лейтенант Ваксель и сдал местному приказчику 3 дощаника, 4 судна мелкоходных, 7 лодок, бечеву, ванты, паруса, брасы, шкоты, векши, бурундуки, причалы. На одних судах были устроены печи, на других — камельки (там же, лл. 87-88).
Но хлеб и другие припасы, приготовленные в 1743 году для Камчатской экспедиции, продолжали в 1744 году заданное движение на восток. По указу иркутской провинциальной канцелярии от 3 декабря 1743 г. было велено прибывший на устье р. Илима енисейский хлеб в количестве 11929 пуд. 5 фун. перевезти на Усть-Кутскую пристань. Хлеб предназначался уже для винокурения и для питания возвращающихся команд Камчатской экспедиции.
Тогда же, в 1744 году, Иркутск дал распоряжение Усть-Кутской заставе пропустить продовольствие и разные припасы, купленные лейтенантом Писаревым для капитана Чирикова и лейтенанта Колычева «для их домовой провизии»: 40 пудов кедровых орехов, 1000 пудов хлеба, 8 тюней китайки, 30 пар сапогов, 2 пуда сахару, 40 бахчей чаю, 120 аршин сукна, 180 ведер простого вина в 6 бочках (Фонд 75, арх. № 1139, л. 5).
В 1743 году илимская воеводская канцелярия составила сводный отчет о расходах на Камчатскую экспедицию за 1733-1742 годы (Фонд 75, арх. № 1183, лл. 722-779).
Конечно, этот отчет не мог быть полным и не все расходы отражает он в действительных величинах. Например, совершенно не учтена рабочая сила, занятая в течение 10 лет на сплаве, расходы на перевозки исчислены илимской канцелярией по выплате прогонов согласно «плакатных цен», т. е. гораздо ниже, чем стоила крестьянам подводная гоньба.
Все денежные выплаты, произведенные илимской воеводской канцелярией по распоряжению чинов Камчатской экспедиции за указанный срок, определены ею в сумме 9300 руб. 07 коп. (впрочем, в этих расходах есть какая-то невязка на 53 рубля).
Основная часть выплат падает на выдачу денег за подводы — 4177 рублей. Если считать, что перевозки оплачивались по 1 деньге за подводу и версту, то окажется, что илимские крестьяне только по оплаченной гоньбе дали 835400 подводо-верст. Далее, выдано денег на судовое строение 1816 руб. 65 коп., следовательно, принимая среднюю оплату рабочего по 5 копеек в день, на этой работе было затрачено 3633 человеко-дня.
В общем, 44,9% денежных выплат приходится на подводную гоньбу, 30,8% на судовое строение, 14,0% на снабжение различными припасами, 9,7% на жалование чинам экспедиции и 0,6% на какие-то мелкие расходы.
В сумму расходов не включены выплаты, связанные с проездами профессоров Камчатской экспедиции.
Кроме расходов в денежной форме, в отчете илимской воеводской канцелярии отражен отпуск Камчатской экспедиции разных припасов в натуре.
Всего выдано и сплавлено хлеба в разных видах 97406 пудов, не считая енисейского провианта. Из указанного количества сплавлено муки 77164 пуда, крупы 7939 пудов, отдано крестьянами своего хлеба вместо перевозки грузов из Кежмы 2900 пудов. Остальное падает на купленный хлеб, на солод, семена, сухари и хлеб в зерне.
За то же время отправлено в Якутск соли 7325 пудов.
Илимская воеводская канцелярия оценила (не полностью) расходы на экспедицию в 15786 рублей.
Главная тяжесть содержания Камчатской экспедиции пала, разумеется, на крестьян. Они поставили многие десятки тысяч пудов хлеба, они осуществили все сухопутные перевозки в пределах Илимского уезда, они дали главную часть рабочей силы на сплав.
После 1744 года лишь случайные незначительные дела напоминают изредка о Камчатской экспедиции, как последние всплески столь недавно волновавшейся реки.
Илимский служилый человек Иван Попов «меньшей» еще оставался «для сохранения судов и материалов», покинутых Шпанберхом на Юдомском Кресте, но и он, как последний и единственный представитель Камчатской экспедиции, в марте 1746 года подал челобитье об увольнении и выдаче ему жалованья, причем выразительно писал: «а в. прошлом же 743-м году оная Камчатская экспедиция рушилась» (Фонд 75, опись 2, арх. № 391, лл. 27-29). Этим словом «рушилась» местные жители обозначали конец знаменитых исследований на Дальнем Востоке, предпринятых по замыслу Петра.
В разных местах Илимского уезда еще оставались суда, которые обслуживали Камчатскую экспедицию, но и они вскоре были проданы с торгов или сломаны (Фонд 75, арх. № 1433, лл. 53-54).
В делах 1753 года (Фонд 75, опись 2, арх. № 661, лл. 49-53) имеется черновик ответа илимской воеводской канцелярии на указ иркутской провинциальной канцелярии, в котором излагается жалоба братьев Лаптевых, что снабжение их команд в 1739 году «отправлялось... с великою слабостию и непорятком».
Воеводская канцелярия даст подробные объяснения по всем вопросам снабжения команды братьев Лаптевых и заключает: «против которых их промемориев илимская канцелярия никакой винности и во отправлении к ним всяких припасов слабости не признаваетца».
В том же 1753 году иркутская провинциальная канцелярия согласно требованию Сибирского приказа предложила пересоставить отчет о расходах на Камчатскую экспедицию с начала ее работ и до 1743 года. Итак, канцеляристам в Иркутске и Москве понадобилось 10 лет на то, чтобы обдумать вопрос — хорош или плох отчет илимской воеводской канцелярии. Но для бюрократической системы характерна не только умопомрачительная медлительность — столь же свойственна ей и холерическая спешка.
Поскольку Сибирский приказ пришел, наконец, к заключению, что отчет Илимска нехорош, то из Иркутска немедленно посылается нарочный солдат для понуждения илимской воеводской канцелярии — пересоставить отчет «под опасением тягчайшаго штрафа» в самый короткий срок. Солдату было велено держать воеводу в канцелярии «безысходно, а с приписью подьячего и приказных служителей — скованых безвыпускно». Прогонные, выданные солдату на проезд от Иркутска до Илимска, он должен был взыскать с илимской воеводской канцелярии (Фонд 75, опись 2, арх. № 665, лл. 14-15).
Кажется, на этом и должна была бы закончиться драма, поскольку все действующие лица ее прошли перед зрителем и покинули сцену. Но перед самым закрытием занавеса появляется илимский отставной казак Василий Бутаков и заявляет (21 июня 1754 г.), что у него под охранением осталось масло, предназначенное для снабжения Камчатской экспедиции.
Илимская воеводская канцелярия наводит по заявлению Бутакова справки и устанавливает, что масло было принято 12 февраля 1734 г. (20 лет назад!) у енисейского сына боярского Пантелея Лалетина вместо негодного. Всего налицо должно было остаться 43 пуда 35 фун. Но при проверке оказалась недостача 9 пуд. 7 фун. Естественно предположить, что воеводская канцелярия должна была забеспокоиться, — как могло случиться, что масло, поступившее на замену негодного, пролежало «под охранением» 20 лет и почему не было своевременно использовано.
Но, нет! Ведь указа о расходе масла не было, значит, оно должно храниться; а вот почему его нехватило — на это нет никакого документа.
И илимская воеводская канцелярия повела следствие о недостаче масла.
Однако только через 2 года Бутаков был допрошен и на допросе предъявил письменные приказы воеводы Попова, по которым масло расходовалось на освещение (Фонд 75, арх. № 2047, лл. 360-384).
Следствие о масле было последним отзвуком дел о снабжении Илимском Камчатской экспедиции.
* * *
На протяжении десяти лет Илимск являлся основной базой Камчатской экспедиции, а илимский пашенный крестьянин — невольным участником и главной ее силой. Экспедиция действовала на крепостнических началах, и она неизбежно должна была подорвать эту основную силу, углубить упадок крестьянского хозяйства в неурожайные годы и таким образом сделать невозможным продолжение великих научных работ. Не придворные интриги, как это иногда изображается историками, а глубокий упадок крестьянского хозяйства Восточной Сибири и последовавшие голодовки, вызванные Камчатской экспедицией, прервали ее работу.
И потомки, воздающие честь славным деятелям этого поразительного научного предприятия, лишь выполнят свой долг, если вспомнят о позабытом герое — пашенном крестьянине, на плечи которого крепостниками была возложена непомерная тяжесть работ в Камчатской экспедиции.
1Фонд Сената № 248, опись 4, арх. № 8/160, лл. 526-532.
2Там же, лл. 552-558.
3Фонд Сената № 248, опись 4, арх. № 8/160, лл. 559-563.
4В команде Маремьянова работали, в частности, ссыльные князья Василий и Сергей Ухтомские.
5Фонд Сибирского приказа № 214, опись 15, арх. № 113.
6Фонд Сената № 248, опись 4, арх. № 28/180, лл 201-204.
7Фонд Сената № 248, опись 4, арх. № 28/180, л. 127.
8Фонд Сибирского приказа № 214, опись 10, арх. № 181, лл. 1-34.
9Там же, лл. 43-46.
10Фонд Сената № 248, опись 4, арх. № 31/183, лл. 923-927.
11Фонд Сибирского приказа № 214, опись 15, арх. № 1233, лл. 90-91.
12Сибирский приказ, фонд 214. опись 10, арх. № 71, лл 1-4, 34-38, 45-47, 52-61, 76, 100-102, 141142, 145-146.
13Фонд Сената № 248, опись 4, арх. № 32/184, лл. 17-19.
14Фонд Сената № 248, опись 4, арх. № 32/184, лл. 28-30.
15Фонд Сената № 248, опись 4, арх. № 32/184, лл. 39-51.
16Фонд Сената № 248, арх. № 28/180, л. 200.
<< Назад Вперёд>>
