Древности русского права. Т.1. Территория и население

Какие права принадлежат господину по отношению к его обельному, или полному, холопу? Памятники, с Русской правды начиная, нередко говорят о холопах, но ни один из них не берет на себя задачи определить права господина. Эти права, несомненно, существуют и постоянно предполагаются, но нигде не определяются. Ясный знак, что права эти родились не из указов княжеских. Проистекая из обычаев, они древнее всяких указов. Древнейшие княжеские указы не права господина определяют, а, отправляясь от существующих уже прав, определяют, что делать князю и его органам на суде, в случае столкновения интересов тяжущихся.

Некоторый и притом довольно значительный ряд таких определений о рабах мы имеем уже в древнейшем нашем памятнике, Русской правде.

Все эти определения проникнуты одной общей мыслью о том, что раб - человек не свободный, что он принадлежит не себе, а господину, что он не субъект, а объект прав. Но, исходя из мысли, что раб есть собственность, предки наши не могли же не замечать, что есть разница между собственностью-человеком и всякой другой собственностью. Такое различие могло быть доступно и славянам язычникам. Недаром же современники говорят об их кротости по отношению к рабам. С принятием же христианства идея общности между рабом и господином должна была сделать дальнейшие успехи. Вот почему взгляд на раба как на собственность не проводится в наших древних памятниках со всеми его последствиями. Раб есть собственность, но с некоторыми отступлениями от этого начала в частностях. А вслед за распространением христианских идей начинаем замечать и положительные ограничения господской власти.

Русская правда (III. 38), исходя из мысли о праве собственности господина на раба, предоставляет господину право искать пропавшего раба:

"А челядин скрыеться, а закличють и на торгу, а за 3 дня не выведуть его, а познаеть и третий день, то свой челядин поняти, а оному платити 3 гривны продажи".

Из этой статьи следует: 1) господин бежавшего раба, сделавший заявку о его бегстве, может взять своего раба у кого бы он ни оказался, если держатель раба сам не предъявит его в течение 3 дней по заявке; 2) непредъявление раба в течение 3 дней по заявке рассматривается как укрывательство его и ведет к штрафу.

Право иска украденного раба предоставляется против всякого владельца раба, хотя бы он приобрел его совершенно правильно.

"Аще познаеть кто челядин свой оукраден, а поиметь и, то оному (у кого найден челядин) вести и по кунам до 3-го свода. Пояти же челядина (у третьяго владельца) в челядин место, а оному (третьему) дати лице (украденнаго челядина), ать идеть до конечнаго свода, а то есть не скот, не лзе рчи: не ведаю, оу кого есмь купил; но по языку ити до конця. А кде будет конечний тать, то опять воротять челядина (взятого у третьяго владельца), а свой (челядин) поиметь (господин), и протор тому же (конечному татю) платити" (III. 47)¹.

Описанный в этой статье порядок восстановления нарушенных прав собственности на раба составляет особое процессуальное действие, которое носит наименование "свода". В цепь лиц, которые составляют свод, могут иногда войти находящиеся в иных княжениях, а потому и не подсудные той власти, к которой обратился истец. На этот случай в Правде (III. 48) находим такое определение:

"А из своего города в чюжю землю (в иное княжение) свода нетуть; но такоже вывести ему (ответчику) послухи любо мытника, перед ким же купивше; то истьцю лице (найденнаго холопа) взяти, а прока (унесеннаго имущества) ему желети, что с ним погибло; а оному (ответчику) своих кун (заплоченных за холопа денег) желети".

Свод, следовательно, не идет в чужое княжение. Человек, у которого найден украденный челядин, должен, в таком случае, очистить себя от подозрения в краже чрез свидетелей или мытника, присутствовавшего при покупке холопа. Ответчик, представивший доказательства законного приобретения холопа, не подлежал платежу штрафа за кражу, но раба все-таки должен был возвратить его господину.

Кто облегчит бегство холопа, укроет его или даст хлеба, тот платит господину полную его цену:

"Аже холоп бежить, а заповесть господин, аже слышав кто или зная и ведая, оже есть холоп, а дасть ему хлеба или оукажеть ему путь, то платити ему за холоп 5 гривен, а за робу 6 гривен" (III. 144).

Иски о возвращении рабов не погашаются никакой давностью: они вечны. В договорах литовских князей с тверскими читаем:

"А холопу, робе, данному, положенному, заемному, поручному, земли и воде - от века суд"².

Мы указали на то, что свод не переходит границ волости. Это надо понимать в том смысле, что судебная власть одного княжества не может действовать в пределах другого. Но для ограждения прав частных лиц в междукняжеские договоры включаются статьи о выдаче беглых рабов, должников и преступников "по исправе".

"По исправе" - термин не очень для нас ясный. Но понять его в применении к рабу можно только в таком смысле: раб выдается по решению местного суда. Так как здесь дело идет об иске прав собственности на раба, то местный суд и должен разрешить этот иск и присудить раба истцу или ответчику. В договоре московских князей с рязанскими читаем:

"Холопа, робу, должника, поручьника, татя, разбойника и пр. выдати по исправе от века" (Рум. собр. I. № 36).

Господин бежавшего раба на основании такой статьи может предъявить иск властям княжества, где окажется бежавший. Они должны выдать его "по исправе" и "от века".

Хотя Русская правда ничего не говорит ни о выдаче рабов, бежавших из одного княжения в другое, ни о вечности иска о беглых, но нет оснований думать, что приведенные постановления договоров составляют новость. Это, конечно, исконный порядок вещей.

Так как раб не лицо, а собственность другого человека, то Русская правда не смотрит на убийство раба как на преступление, равное убийству свободного человека.

"А в холопе и робе виры нетуть; но оже будеть без вины оубиен, то за холоп оурок платити или за робу, а князю 12 гривен продаже" (III. 116).

За убийство свободного человека виновный платит виру; за убийство раба это наказание не полагается. Но раб составляет собственность частного человека, и убийство его причиняет господину несомненный убыток. Поэтому, если раб был убит без всякой вины с его стороны, виновный в убийстве должен вознаградить господина за имущественный ущерб и, кроме того, наказывается еще денежным штрафом в пользу князя, продажей, которая обыкновенно взыскивается за имущественные правонарушения.

Русская правда приводит и оценку рабов. С точки зрения хозяйственной пользы не все рабы равны. Головы людей, пользующихся особым доверием своих господ, оцениваются наравне с головами свободных мужей. За убийство тиунов взимается 40 гривен, ровно столько же, сколько и за убийство свободного человека (III.3). За тиунами идут сельские старосты, ремесленники, дядьки и кормилицы. Их головы оценены в 12 гривен. Последнее место занимают простые рабы, рядовые, за них взимается за холопа пять гривен, за рабу шесть³.

Но такое вознаграждение присуждается господину только в том случае, если раб будет убит без всякой вины с его стороны. Если же он провинился перед третьим лицом, например, ударил его, то убийство раба-обидчика не ведет к возмещению убытков. Это будет убийство в отмщение, на которое всякий имел право.

Итак, раб мог быть убит безнаказанно за всякую вину. Это суровое право мести в значительной степени смягчается при князе Ярославе Владимировиче и особенно при его сыновьях. С Ярослава, как увидим, возникает судебное рассмотрение дела об обидах, наносимых рабами свободным лицам.

Ставим теперь вопрос о том, кто отвечает по суду за убытки, причиненные рабом, лично раб или его господин? Русская правда посвящает этому вопросу пять статей, и несмотря на это обилие, отвечать на него очень трудно. Статьи Правды свидетельствуют о разнообразной практике и не могут быть подведены под одно общее начало. Три из пяти статей говорят о безусловной ответственности господина за убытки, причиняемые действиями раба; две - предоставляют ему на выбор: уплатить убытки или выдать раба.

Остановимся прежде на статье общего характера, которая говорит о приобретениях раба вообще, а не из преступления:

"Оже холоп, бегая добоудеть товару, то господину холоп и долги, господину же и товар" (III. 152).

Троицкий список дает такой вариант:

"...господину же и товар, а не лишатися его" (152).

Раб не совершил преступления, он не украл, а добыл нечто, вступив в сделку, причем мог даже войти в долг. На господина переходят как все приобретения раба, так и его потери. Он отвечает за долг своего раба, а не раб. Прибавка Тр. сп. особенно подчеркивает обязанность господина отвечать за раба: он должен платить и не может лишиться раба, т.е. выдать его потерпевшему. Из 50 списков, бывших в руках Калачова, такая прибавка находится в 47 и отсутствует в 3. Эту прибавку, совершенно согласную с содержанием статьи, считаем правильной.

Перехожу к статьям, которые говорят об убытках, причиненных преступными действиями рабов.

"Аже будут холопи татие..., их же князь продажею не казнить, за не суть не свободни, то двоиче платить ко истьцю за обидоу" (III. 57).

Эта статья повторяется и в других списках без существенных вариантов.

Князь не казнит рабов продажею, так как они не свободны. Это значит, что рабы не отвечают перед князем за совершение кражи; их кража ведет только к уплате частного вознаграждения пострадавшему, и в двойной цене. Кто платит это вознаграждение? Господин, ибо все, принадлежащее рабу, принадлежит господину. Что платит именно господин, а не раб, это прямо сказано в другой статье:

"Аже кто бежа, а поиметь суседне что или товар, то господину платити зань оурок, что будеть взял" (III. 157).

Взять, в данном случае, тоже означает кражу. Господин платит цену (урок) украденного.

Но есть две статьи, которые говорят о кражах же и обманах рабов, но предоставляют господину на выбор - или "выкупить" раба или выдать его.

"Аже холоп крадеть кого-либо, то господину выкупати и любо выдати..." (III. 154).

"Аче же холоп кде куны вылжет (так по Кар., т.е. добудет обманом, вместо "вложит" по Тр.), а он (кредитор) будет не ведая (что имел дело с холопом) вдал, то господину выкупать али лишитися его. Ведая ли (что имеет дело с холопом) вдал, а кун ему лишитися" (III. 149).

По этим статьям у господина выбор. Примирить их с первыми не видим возможности. Надо думать, что практика была разная. Русская правда не Свод законов, а и в нем есть противоречия, тем более в Правде, куда заносились обычаи и практика, часто спорная. Что практика по рассматриваемому вопросу была спорная, это видно из приведенной прибавки: "а не лишитись его". Прибавка эта, конечно, была вызвана желанием господ выдачей виновного раба освободиться от дальнейшего взыскания и соответственной тому практикой. Поэтому статья и входит в полемику и говорит: этого нельзя. Разнообразие практики отразилось и в другом пункте. Приведенная ст. 57 говорит о взыскании двойной цены украденного; а по ст. 83 кража рабом лошади оплачивается обыкновенной ее ценой.

В московских памятниках встречаем также безусловную ответственность господина за убытки, причиненные его рабом.

В наказе белозерским губным старостам читаем:

"А которые люди сами на себя в разбое говорили, и тех казнити смертною казнию, а животы их истцом в выть в полы истцовых исков; а будет боярские люди, и старостам за тех людей имати выти в полы истцовых исков на государех их, чьи те люди" (АЭ. I. №281. 1571).

То же и в Уложении:

"А которые языки говорят на чьих-нибудь людей, и доведется на них взяти выти, и за тех людей класти выти на тех людей, кому кто служит" (XXI. 66).

По наказу белозерским старостам господин платит убытки, причиненные его рабом, вполовину против того, что показывает истец; по Уложению - без всякого ограничения.

По ст. 69 Уложения (XXI) боярский человек, убивший чужого боярского человека, но без умысла, по наказании кнутом, должен быть выдан тому господину, человека которого он убил. Здесь убийца отвечает лично; он выдается в возмещение убытков. Но понесший убыток может не принять убийцу; выдача, в этом случае, заменяется взысканием с господина убийцы 50 рублей (70). Возмещение убытка переходит опять на господина.

Всякие преступления раба - нанесение ран, побоев, оскорблений действием и словом и пр. рассматривались как вина раба перед свободным мужем и могли вести к безнаказанному его убийству, согласно ст. 116 3-й ред., пока рассмотрение этих дел не перешло к судьям. В действительности, надо думать, не всегда находились охотники проливать кровь раба за всякую его вину. Обиженные, которые не хотели убивать раба, входили в соглашение с его господином и довольствовались денежным вознаграждением за обиду.

К вопросу о последствиях преступлений, совершенных рабом, относится ст. 87 3-й редакции, сохранившая след очень глубокой древности. Она читается так:

"А се, аже холоп ударить свободна мужа, а убежить в хором, а господин его не выдасть, то платити зань господину 12 гривен"⁴.

И по этой статье за раба отвечает господин. Но в ней есть и своя особенность: обиженный не может войти в дом господина и распорядиться с обидчиком по своему усмотрению; он должен удовольствоваться установленной платой. В праве господина не выдавать раба надо видеть указание на неприкосновенность жилищ. Дом господина есть место убежища для раба. Его можно убить за обиду вне дома его господина, а не в самом доме. Там он неприкосновенен. Это единственное, а потому и драгоценное указание на неприкосновенность жилищ в нашей глубокой древности. То же начало известно и германскому праву. Но там оно сохранилось очень долго. Еще от начала XVII века есть свидетельства, что преступник, скрывшийся в своем доме, не мог быть схвачен и приведен в суд. Суд сам приходил к его дому, и обвиняемый отвечал на вопросы суда из окна, и то, если хотел (Frauenstadt, Blutrache und Todschlagsuhne im deutschen Mittelalter. 1881. C.63).

Следующая за этой статья (88) дала повод к толкованиям, которые очень трудно принять:

"А за тем, аче и кде налезеть ударенный тъ (тъй, той) своего истьця, кто его ударил, то Ярослав был уставил убити и; но сынове его, по отци, уставиша на куны: любо бити и развязавше, любо ли взяти гривна кун за сором".

Б.Н.Чичерин видит в этой статье указание на единственное "преступление, которое имело последствие и для самого холопа". Последствие это состояло в том, что "обиженный мог убить холопа, где бы его ни встретил" (Опыты. 150).

Что удар свободного мужа есть единственное "преступление", имевшее последствие для самого раба, в этом можно очень сомневаться. Раб мог быть безнаказанно убит за всякую вину. Всякая вина его, следовательно, могла иметь лично для него последствия.

Возникает далее вопрос о том, что означают слова статьи: "А за тем"? Понимать их в том смысле, что обиженный, получив плату за удар, мог потом, при встрече с рабом, убить его, нет никакой возможности. Это значило бы, что одно и то же преступное деяние наказывается два раза. Господин платил 12 гривен, сумму, превышающую обыкновенную цену раба, которая равнялась 5 гривнам, а затем терял и самого раба⁵. Выражение "а за тем", конечно, относится к нововведениям Ярослава и его сыновей, которые изменили старые порядки.

Статью надо читать так:

"А за тем Ярослав уставил, если где ударенный найдет своего обидчика, то убить его, но сыновья его, по смерти отца, уставили на куны" и т.д. Тут целая история законодательства, а не рассказ о нанесении рабом удара свободному человеку, о бегстве раба в дом господина, о невыдаче его господином и встрече с обидчиком после получения штрафа за обиду и т.д. Как же надо понимать нововведение Ярослава?

Б.Н.Чичерин и многие другие исследователи понимают эту статью в том смысле, что она предоставляет обиженному убить раба⁷.

Трудно думать, чтобы именно такой устав сделал христианский князь Ярослав, покровитель книжного просвещения, строитель монастырей, "до излиха" любивший мирную жизнь монахов, число которых при нем очень увеличилось.

Тем не мене, он "уставил убить раба". Этого свидетельства нельзя отвергнуть; что же оно значит?

Ярослав не имел надобности повторять в своем уставе нечто из того, что всегда допускали обычаи, а по народным обычаям обиженный, конечно, всегда имел право убить обидчика. Он, надо думать, установил новое: смертную казнь рабам за удар свободному мужу. С этой точки зрения формула "уставил убити и" получает полный смысл. По определению суда можно предписать казнить раба; но как предписать это обиженному, который может не желать пролития крови?

Таков смысл, кажется мне, нового устава Ярослава.

Я уже имел случай (Лекции и исслед. 447) высказаться в пользу необходимости допустить, что при Ярославе у нас была сделана вторая попытка ввести смертную казнь за убийство. Разобранная статья вполне подтверждает это предположение. Ярослав Мудрый, любитель книжного просвещения, интересовался, конечно, не одними только памятниками церковного законодательства, но и теми сборниками светских законов, которые пришли к нам вместе с Номоканоном. Там нашел он смертную казнь не в смысле мести, как она практиковалась у нас до него, а в смысле наказания по суду. В применении этого наказания и к рабам заключается лучшая сторона его реформы. По народным обычаям всякий мог убить своего обидчика, и не только раба, но и свободного: Ярослав вводит казнь по суду, это значит, что судья может и не приговорить обидчика-раба к смертной казни. Я не хочу этим сказать, что с Ярослава частная месть заменилась судебным приговором. Это делается не так легко и не так скоро. Но великое слово было сказано. В этом заслуга Ярослава; древность не напрасно отметила его наименованием Мудрого.

Нововведение Ярослава могло повести и к отмене неприкосновенности жилища в данном случае. Если раб отвечает за удар свободному перед судом, то судья мог требовать от господина представить обвиняемого к суду.

Составитель Русской правды не ограничивается нововведениями Ярослава. Он приводит и нововведения его сыновей. Рассматриваемая статья (88) - настоящий исторический очерк. В конце ее читаем:

"Но сынове его, по отци, оуставиша на куны: любо бити и розвязавше любо ли взяти гривна кун за сором".

Редакция очень неточная. Впереди идет общее положение: сыновья Ярослава заменили смертную казнь денежным штрафом. А из последующего видно, что виновный раб наказывался альтернативно: штрафом или телесно. Но не это существенно и важно. Важно и существенно то, что сыновья Ярослава пошли дальше своего отца: смертную казнь раба они заменили штрафом и телесным наказанием. Кто же выбирает между штрафом и телесным наказанием? Конечно, суд. Итак, сыновья Ярослава стоят на точке зрения отца: обиды рабов рассматриваются судом, но решаются мягче, чем при Ярославе. Статья предполагает целый ряд произведенных реформ.

Но что значит "бити и розвязавше"? "Розвязавше" указывает на некоторый определенный порядок наказания. Одно место в "Слове Даниила Заточника" дает, кажется, возможность выяснить этот порядок. О наказании безумного там сказано:

"А безумнаго аще и кнутом бьеши, развязав на санех, не отьимеши безумия его" (Рус. бес. 1856. II. 13).

Подлежащего телесному наказанию привязывали, следовательно, к саням. Это и значит "бить развязавше".

Рабы вызываются к суду как обвиняемые еще в XI веке! Объяснения их выслушиваются, и суд может признать раба не виновным в ударе, он может найти, что раб был вызван нанести удар, защищаясь, например. В случае виновности раба суд мог приговорить его или к телесному наказанию, или к платежу штрафа.

Списки древнейшей редакции Правды также сохранили следы нововведений Ярослава, но без ссылки на него. О нововведениях сыновей его им ничего не известно. Одна из редакций имеет такой вариант: если господин не выдаст холопа, - "то холопа пояти да платит за него господин 12 гривне". Это, конечно, описка. У господина берут и холопа, и деньги! Можно думать, что переписчик другого списка заметил и понял эту описку, а потому и поправил ее прибавкой слов: "то холопа не яти" (мое издание Правды. 3). Ни описка, ни поправка в третью редакцию Правды не вошли. У составителей, надо думать, был другой источник, а не нам известные краткие списки Правды.

Но всякое обвинение раба поражает и его господина. Господа не могут оставаться равнодушными к действиям суда по отношению к их рабам. В договорах Новгорода с князьями встречаем поэтому такую статью:

"Ни холопа, ни робы без господаря твоим судьям не судити".

Господа должны быть вызываемы в суд при слушании дел о их рабах для ограждения своих интересов. В Новгороде это право за господами формально признано. В других местах оно, может быть, только практиковалось.

Таким образом, уже с Ярослава, т.е. с первой половины XI века, рабы при столкновении их с третьими лицами не были предоставлены полному их произволу. Вопрос о вине их решался судом. Ярослав Владимирович, установив смертную казнь по определению суда, не ухудшил положения раба, а улучшил его, дав рабу судебную защиту.

Но и ранее этого князя убийство раба за вину не было актом полного произвола обиженного. Статья 116 3-й ред. говорит, что если раб был убит без вины, то убийца платил урок господину и продажу князю. Отсюда следует, что после убийства раба господин его мог начать дело пред судом и доказывать, что раб не был виноват пред убийцей и убит им невинно. Этот порядок, надо думать, современен реформам Ярослава.

Новгородская судная грамота прямо предписывает привести раба, обвиняемого в преступлении, в суд:

"А кому будет дел о до владычня человека, или до боярскаго, или до житейского, или до купетцкого, или до монастырскаго, или до кончанского, или до улитцкого - в волости о татьбе, и о разбое, и о грабежи, и о пожозе, и о головщине, и о холопстве, а кто будет крест целовал на сей грамоте, ино ему речи правое слово, рука дать по крестному целованию, что той человек тать и разбойник, или грабетщик, или пожещик, или душегубец, или холоп (т.е. беглый). Ино в коей волости будет от владыки волостель или посельник, ино им поставить того человека у суда; а боярину, и житьему, и купцу, и монастырскому заказщику, и посельнику, и кончанскому, и улитцьскому также своих людей ставить у суда. А срок взять на сто верст три недели, а больше и дале по числу. А до суда над ним силы не деять. А кто силу доспеет, ино тым его и обвинить" (36).

Этот порядок вещей переходит и в Уложение, о чем ниже.

Рабы, как зависимые люди, не допускаются к свидетельству на суде, за исключением, однако, самых доверенных слуг, тиунов; но и свидетельство тиунов принимается только при отсутствии свободных свидетелей.

"А послушьства на холопа не складают. Но оже не будет свободнаго, но по нужи сложити на боярьска тивуна, а на инех не складывати" (III. 89. 90. Ср. 110, 111).

Большинство разобранных нами статей имеет в виду случаи столкновения рабов с третьими лицами, а не с их господами. К последнему случаю относятся лишь статьи, говорящие о праве господ отыскивать беглых рабов. За исключением этих статей, в Русской правде нет никаких постановлений, определяющих существо господских прав.

В чем же состояли эти права? Мог ли господин распоряжаться своим холопом, наказывать его? Подлежали ли права господина на холопа каким-либо ограничениям, или он мог безнаказанно причинять ему всякого рода обиды, насилия и даже смерть?

Русская правда ни одним словом не отвечает на эти вопросы. Надо думать, что первоначально права господина не подлежали никаким ограничениям. Но ограничения появляются довольно рано. Они существуют уже в XII веке, следовательно, в эпоху Русской правды, которая о них ничего не знает. Но наши сведения об этом предмете чрезвычайно отрывочны и скудны.

Не подлежит сомнению, что улучшение быта рабов происходит у нас под влиянием церкви. Так это было и в Западной Европе. В Древнем Риме это произошло еще при полном господстве язычества, в конце республики, благодаря гуманным идеям римской письменности (S.Boissier, Ciceron et ses amis, 1905). Смотря на брак как на таинство, западная церковь начинает применять этот взгляд и к половым отношениям рабов и добивается, наконец, признания их браков. Это уже ограничение господской власти. Церковь заботится и о смягчении властных отношений господ по отношению к их рабам и достигает запрещения произвольного убиения рабов господами. Христианские правительства должны были присоединиться к этим усилиям церкви. Благодаря соединенному действию этих двух факторов за рабами начинают признавать право на приобретенное ими имущество и право наследования детей после родителей.

Такая же работа церкви и христианских князей происходила и у нас.

В древнейших поучениях духовенства находим уже следы заботливости его о рабах. Кирилл Туровский, знаменитый проповедник XII века, внушает господам не угнетать рабов своих. Описывая мытарства, которые должна испытывать душа умершего, он относит к ним и "ярость с гневом или на чада, или на рабы, на всякаго человека" (Пам. рос. слов. XII в., изд. Калайдовичем. XII слово).

В древнейших известных нам кормчих конца XIII века находится поучение епископа новопоставляемому священнику. В нем воспрещается принимать какие бы то ни было приношения в церковь от жестоких господ:

"В церкви не дай повестити, и не прими приноса в божий жертвенник от неверных, ни от еретик, ни от блоудник, ни прелюбодей, ни от татий и разбойник и грабитель, и вла-стель нёмилосерд, ни от корчемника и резоимьца, ротника и клеветника, поклепника и лжи послуха, влхва и потворника, игрьца и злобника, или томя целядь свою гладмь и ранами: кто боудет от таковых, а не покаються, не емли у них приноса" (Рус. ист. б-ка. VI. 107).

Жестокие господа поставлены здесь рядом с неверными, еретиками и разбойниками.

В тех же кормчих находим поучение духовника исповедующимся, которое, по мнению профессора Павлова, "принадлежит к глубокой древности и носит на себе явные следы русского происхождения". В этом поучении читаем:

"Челядь же свою такоже милоуй, дажь им потребная; наказай же я на добро не яростию, но яко дети своя" (Рус. ист. б-ка. VI. 124).

Слова кротости и милосердия, раздававшиеся и с церковной кафедры, и в поучениях священников, и на исповеди, не могли не оказывать влияния на отношения господ к рабам и не могли не оставить следов своих в юридических памятниках.

Древнейшее постановление, ограждающее рабынь от насилия со стороны господ, находим в договоре Новгорода с немцами конца XII века, где читаем:

"Оже кто робу повержеть насильем, а не соромить, то за обиду гривну; пакы ли соромить собе свободна".

Буквальный смысл статьи не возбуждает недоразумений: "собе свободна" значит, конечно, становится свободной. Но как объяснить правило, по которому раба, потерпевшая насилие, приобретала свободу? Если это раба третьего лица, а не того, кто виновен в насилии, то статья невозможная. При ее действии не могло бы удержаться рабство на женщин. Надо думать, что статья имеет в виду насилие собственной рабе.

Но почему о таком насилии может идти речь в договоре новгородцев с немцами? Договор имеет в виду не отношения русских к русским и немцев к немцам, а только русских к немцам. Надо думать, что немцы имели рабынь русских, а русские - немок. Для ограждения их и постановлено приведенное правило.

По чьей инициативе введено это правило в договор, по русской или немецкой, этого мы не знаем. Также не знаем, применялось ли оно к насилиям, совершаемым русскими господами по отношению к их русским рабыням. Но допустить это возможно. Статья Уложения (XX. 80), о которой речь будет ниже, может иметь очень древние корни.

От конца XV века до нас дошли послания Иосифа Санина, основателя Волоколамского монастыря. В одном из них он поучает некоего господина:

"От божественных писаний, како повелевают не яко раби имети, но яко братию миловати, и питати, и одевати довольно, и душами их пещися, еже о спасении, и наказывати их всегда на благая делеса..., яко вси есми создание господне, вси плоть едина, и вси миром единем помазани, и вси в руце Господни, его же хощеть обнищеваеть, и всем стати пред единем Царем страшным...".

В заключение Иосиф говорит:

"И се, господине, Бог на тебе свою милость показал, и государь тебя князь великий пожаловал: ино и тебе, господине, подобает своя клевреты пожаловати и милость к ним показати, и пищею и одеждою удоволить, и инеми всякими нужными потребами упокоити..." (Д. к АИ. I. №213).

В другом послании он советует:

"Когда отроку 15 лет, а отроковице 12, ино их пытати государю, и аще восхотят пострищися, ино их отпустите; аще же не захотят, ино отрока женити, а отроковицю замуж дати".

Что христианская идея равенства людей перед Богом приносила свои плоды в практической жизни, видно из примера известного Башкина. Он говорил на духу:

"Написано...: возлюби искренняго твоего, как сам себя... Христос называет всех братиею, а у нас на иных кабалы нарядныя, на иных полныя... Благодарю Бога моего: у меня были кабалы полныя, все изодрал, держу людей добровольно".

Это человек XVI века. Его современник, поп Сильвестр, также пользовался услугами только свободных людей.

От самого начала XVII века имеем и два указа, изданные в интересах рабов. Первый принадлежит царю Борису. Он вменяет господам в обязанность кормить рабов даже в голодные годы, а не ссылать их со двора для прокормления именем Божиим. Все холопы, которым господин откажет в прокормлении, могут получить вольную. В указе читаем:

"Будет которые холопи от них (господ своих) не бегают, а они тех холопей с двора сослали, а отпускных им не дали и крепостей им не выдали, и они бы им давали отпускные и крепости им выдавали. А которым холопем отпускных не дадут и крепостей не выдадут, а велят им кормиться собою, а хотят за них впред в холопстве иматься, и Государь Царь и Великий Князь, Борис Федорович, всея Русии, и его Царскаго Величества сын, Государь Царевич Князь, Федор Борисович, всея Русии, велели: тем холопем давати отпускные в Приказе Холопья суда Ивану Ласкиреву да дьяку Михаилу Унковскому" (АИ. I. № 44. 1603).

Второй издан царем Шуйским. Он написан как бы под диктовку Иосифа Санина.

"А которые люди, - читаем в указе, - держат рабу до 18 лет девку, а вдову после мужа более 2 лет, а парня холостаго за 20 лет, а не женят и воли им не дают, - и той вдове или девке или парню идти к казначею, а казначею опытав о том... тем дати отпускныя..." (Суд. Татищева).

Господам предоставлено на выбор: или женить холопа, или дать ему волю! Если господин не делал ни того, ни другого, у раба право жалобы и иск о вольности.

Но указ этим не ограничивается. Он предусматривает возможность сопротивления господ и принимает соответствующие меры.

Для противодействия искам о вольности неженатых рабов господа, со своей стороны, могли подать встречный иск о краже. Шуйский приказывает отказывать в таких исках:

"Не держи неженатых под закон Божий и правила святых отец, да не умножится блуд и скверное деяние в людях".

Указ Шуйского уже предполагает, что рабы живут в христианском браке. Он идет дальше, он обязывает господ дать жен холопам и мужей рабыням. Уложение не повторяет этого правила. Но и в нем есть статья, свидетельствующая о признании браков рабов. Уложение предусматривает такой случай. Некто дал в приданое за дочерью или сестрой своего холопа или рабу. Дочь или сестра умерла, не оставив детей. Холоп и раба в этом случае возвращаются к прежнему господину с женою и мужем, если они тем временем вступили в брак, на том основании, что

"По правилу святых апостол и святых отец жены с мужем разводити не велено: где муж, тут и жена; кому жена, тому и муж" (XX. 62).

Это значит, что мужа нельзя продавать отдельно от жены.

Когда же были применены к рабам канонические правила о браке? Источники ничего об этом не знают. Но, надо думать, они начали применяться к ним с принятия христианства.

Как это, на наш взгляд, ни странно, но есть в памятнике первой половины XIII века статья, которая предполагает у рабов собственное имущество и наследников этого имущества. Это ст. 7 Смоленского договора с немцами:

"Аже латининин дасть княжю хлопоу в заем или инмоу доброу члвку (вар.: или боярьскоу), а оумрете не заплатив, а кто змльть его остатк, томоу платити немчиноу".

История составления этого договора нам так же мало известна, как и история составления вышеуказанного новгородского договора конца XII века, а потому мы и не можем сказать, какие порядки влияли на приведенные из них статьи: русские или немецкие. Можем утверждать только, что свидетельство Смоленского договора на собственность у рабов не есть единственное. Мы приведем ниже несколько таких указаний из памятников, которые стоят вне всякой возможности немецкого влияния.

Но приведенная статья предполагает у рабов собственность, а не узаконяет собственности рабов. Это большая разница. Статья, собственно, ничего не вводит нового, а отправляется лишь от существующего: есть рабы, которые имеют собственность, а потому они и вступают в сделки от своего имени и передают имение свое наследникам. Статья предполагает эту практику и говорит: по обязательствам, заключенным умершими рабами, отвечают их наследники.

С какого времени существует такая практика? Некоторые исследователи думают, что Смоленский договор постановляет нечто новое и что это новое находится в противоречии с правом, действовавшим во время Русской правды⁷.

В подтверждение этого вывода ссылаются на статьи Русской правды (III. 149, 152).

Статья 152 определяет последствия возвращения беглого раба к господину. Во время бегства раб мог вступить в сделку, приобрести что-нибудь или войти в долги. С возвращения его к господину на последнего переходят и все сделки, совершенные рабом во время бегства. Это совершенно натурально. Раб собственность господина, а потому его приобретения и потери - суть приобретения и потери господина. Статья 149 говорит о последствиях для господина обманной сделки, совершенной холопом. Если холоп получил обманом от третьего лица деньги, и это третье лицо не знало, что имело дело с холопом, в этом случае ответственность падала на господина: он платил убытки по общему правилу ст. 152. Если же третье лицо знало, что вступило в сделку с холопом, действовавшим от себя, а не по поручению господина, то господин не отвечал. "Ведая ли будеть вдал, а кун ему лишитися", - говорит статья. Это значит, что у кредитора, который заведомо вступил в сделку с рабом, нет иска против господина; но отсюда, конечно, не следует, что за рабом признается право не платить долги. Если он имел свое имущество, то, конечно, должен был платить свои долги. Этой возможностью получить долг с раба и обусловливается случай, предусматриваемый статьей: некто заведомо вступил в сделку с рабом, как рабом, а не представителем своего господина. В Русской правде нет никаких запрещений для раба иметь собственность и вступать в сделки, не нарушая прав господина⁸. Что не запрещалось никакими указами, то могло происходить по простому допущению со стороны господ. Думаем, что порядок вещей, предполагаемый Смоленским договором, исконный; это наша старина.

Для выяснения этой старины обратимся к роли, какую играли рабы в домах своих господ.

Положение рабов в домах господ было очень различное. Различие это обусловливалось различной годностью рабов. Я уже выше имел случай заметить, что внизу лестницы несвободных людей стоят простые рабы (рядовичи), выше их стояли ремесленники, еще выше лица, пользовавшиеся особым доверием своих господ, которым поверялись ключи дома и которые поэтому носили наименование тиунов или ключников. Все домашнее хозяйство было делом рабов. Русская правда упоминает огнищного, конюшенного и сельского тиуна (III. 13). За двух первых назначалась высокая плата в 80 гривен потому, что это тиуны княжеские. Огнищный, по всей вероятности, ведал княжеский дом (огнище); конюший - княжеские конюшни. За тиунов бояр взыскивалось менее, 40 гривен. Но и это очень высокая плата, это плата за свободного человека. Этим тиунам доверялось, надо думать, все боярское хозяйство. Сельский тиун, по всей вероятности, смотритель сельских работ, за него бралось 12 гривен. Это в два раза с половиною выше платы за рядовича. Рабам же поручают господа и совершение от своего имени всяких сделок, договоров купли-продажи и пр. В Русской правде читаем:

"Аже пустить (господин) холоп в торг, а одолжаеть, то выкупати его господину и не лишитись его" (III. 150).

В данном случае холоп действует не на свой страх, а по поручению господина, он его поверенный; а потому господин и отвечает за него безусловно.

Для определения общественного состояния тиунов мы имеем вышеприведенный текст (III. 89). Она говорит: раб не может быть свидетелем; но если не будет свободного человека, то по нужде можно выслушать боярского тиуна. Отсюда следует, что тиун, обыкновенно, холоп. К тому же приводит и ст. (III. 142).

"А се третьее холопьство: тивуньство без ряду или привяжеть ключ к собе без ряду. С рядом ли, то како ся будеть рядил, на том же стоить".

Из этой статьи следует: 1) что тиун и ключник одно и то же; 2) что взять на себя тиунство, не оговорив своей свободы, равносильно поступлению в рабство.

Тиун - свободный человек, конечно, дело возможное, но это исключение; обыкновенно же тиун - раб.

Какая же деятельность тиуна-ключника? Это первый человек в домашнем хозяйстве. Владимир Мономах, поучая детей своих за всем присматривать самим, на первом месте ставит тиуна:

"Не зрите, - говорит он, - на тивуна, ни на отрока, да не посмеются приходящий к вам ни дому вашему, ни обеду вашему".

Управление и суд составляли в древнее время доходную статью правителей. Это было право князей, которым, они делились со своими вольными слугами. Но князья и их вольные слуги судили и управляли не всегда лично сами, а действовали при помощи особо назначаемых ими к тому лиц. В качестве таких второстепенных правителей и судей опять встречаем тиунов.

Вот жалоба киевлян на своих правителей князьям Всеволоду и Игорю:

"И начаша кияне складывати вину на тиуна на Всеволожа, на Ратьшу, и на другого тивуна на Вышегородьскаго, на Тудора, рекуче: Ратша ны погуби Киев, Тудор - Выше-город; а ныне, княже Святославе (через него велись переговоры), целуй нам крест и с братом своим (Игорем): аще кому нас будет обида, то ты прави".

Святослав на это отвечал:

"Яз целую крест за братом своим (Игорем), яко не будет вы насилья ни котораго же, а се вам и тивун, а по вашей воле" (Ипат. 1146).

Итак, тиуны Всеволода были судьи в Киеве и Вышгороде и творили неправду; народ требует, чтобы вперед князь сам судил. Эти судьи, государственные чиновники, не имеют, однако, названия, соответствующего их публичной должности. Они называются по их частной должности у князя, по тиунству.

Что же удивительного, что эти доверенные и властные лица имели собственность?

У Ратши был свой двор в Киеве. Киевляне, после выдачи им Ратши, бросились грабить этот двор и князь Святослав "едва утиши их".

Те же порядки встречаем и в Москве.

"По тиуньству и по ключу, по сельскому, - читаем в Судебнике 1497 г., - холоп с докладом и без докладу и с женою и с детьми" (ст. 66).

Тиун и ключник и в конце XV века одно и то же. Делается он холопом тоже в силу одного факта принятия сельского ключа. Московские памятники сохранили некоторые ближайшие указания на деятельность этих сельских тиунов-ключников. Под их непосредственным ведением состоят все остальные холопы. Ключники целуют за них крест⁹. Ключники же собирают господские доходы и заботятся о их приращении; с этою целью они раздают господское серебро в рост крестьянам и получают с них проценты, а по наступлении сроков взыскивают капитал. Они вступают в сделки именем своего господина и приобретают для него недвижимости и рабов. Эти покупки тиуны делают "за ключем их господина" или "на его ключ".

"А что будут мои ключники..., - читаем в духовной Владимира Андреевича Серпуховского, - а покупили деревни за моим ключем..., а деревни детем моим, в чьем будут уделе".

"Ключ" здесь символ власти. Покупаемые люди "даются на ключ". Господин, если покупает рабов сам, соблюдает те же формальности. Он берет людей "на ключ", а "по ключу" они становятся его холопами.

Московские князья отпускают на волю: тиунов своих, ключников, казначеев, дьяков и приказных людей, ведавших княжеские приказы (Рум. собр. I. №№ 24, 25, 30, 39, 96,121 и др.).

Это все рабы. А ведают они не только управление частными делами князя, но и делами его как государя. Казначеи, конечно, ведали всякую казну, а дьяки вели всякую переписку, без различия частной княжеской от государственной. Эти казначеи, дьяки, тиуны суть "приказные" люди, так как они, по приказу князя, ведают "его прибытки". Древнейшие приказы состояли, таким образом, из рабов¹⁰.

Наместники и волостели, рассылаемые московскими государями во все города и волости, отправляют свои должности чрез посредство своих тиунов (АЭ. I №№ 28, 21, 23, 37 и др.). В Судебнике 1497 г. читаем:

"А тиун даст грамоту правую, и он емлет от печати с рубля по полутретья алтына на государя своего (т.е. на своего господина) и на себя, а дьяк его емлет с рубля по 3 деньги" (40).

У тиунов-рабов свой доход с государственной службы. Они имеют своих дьяков, которые тоже получают доход со службы.

Рабы, выступавшие в ролях дьяков и судей, были, конечно, знатоками древнего судебного порядка. Из их среды поэтому появляются наши первые присяжные поверенные. Ведение исков по своим делам господа поручают рабам своим. Те же рабы-адвокаты занимаются и вольной практикой по найму. В мотивах к указу 1582 г. читаем:

"Многие холопи боярские ходят в доводах за своих государей и наймуются в судех у иных, а ябедами и кромолами люди проторят, в жалобницах пишут иски велики и, что не довелося в судех, лгут и говорят не по делу, оттягая суд, чтоб на долго не вершити, или составляют кромолы, поминая иные прежние дела и лаю. А те, которые наймуются у ищеи или ответчика стояти в суде за него, и став, а стакався с противником, продают своего наимщика"(АИ. 1.№134. XX).

За эти бесчестные действия указ угрожает нашим поверенным XVI века великими карами, но не запрещает рабам заниматься адвокатурой.

Итак, старые холопы не совсем то, что мы привыкли понимать под безгласной собственностью, под вещью. Но, конечно, не все холопы пользовались одинаким положением. Среди них различаются большие и меньшие люди. В духовной Великой княгини Софии Витовтовны читаем:

"А что у меня людей моих ни есть, и болших и менших, и яз их всех пожаловала, ослободила есмь их всех, по моем животе вси слободни".

Ввиду указанного значения лучших рабов нельзя удивляться, что Русская правда говорит о 40-гривенной плате за убийство боярского тиуна, который мог быть судьей и правителем. Также ничего нет удивительного, что за княжеского тиуна полагается высшая мера наказания - 80 гривен, а за отрока, конюха и повара - 40 гривен. За убийство нужных им людей князья могли карать как хотели. Встречаем даже указание на то, что за убийство старого пастуха, находившегося при стаде, конечно, раба и из последних, киевский князь Изяслав взыскал 80 гривен.

"А конюх старый оу стада 80 гривен, яко оуставил Изяслав в своем конюсе, его же убиле Дорогобоудьци" (И. 5).

Эта высокая плата за лучших холопов перешла и в Московское государство и отразилась на плате за бесчестие.

У рабов признается честь и притом высшая, чем у крестьян. По Судебнику 1550 г. честь лучших боярских холопов (добрых) оценивалась в пять раз выше чести свободного крестьянина. Если же это были холопы, занимавшие по поручению своих господ публичные должности тиунов, доводчиков и праветчиков, - честь их оценивалась размером получаемого с должности дохода, как и честь царских служилых людей. Только честь "молодших" рабов равнялась чести свободного крестьянина (26).

Не всякий раб имел свое имущество, но у тех, у которых оно было, оно принадлежало им попущением их господ. В силу того же попущения рабы распоряжались этим имуществом: деньги давали взаймы, недвижимости дарили и пр.

Мы уже знаем, что у тиуна князя Всеволода был свой дом.

У жены Великого князя Московского, Василия Васильевича, были холопы, владевшие куплями и вотчинами. Некоторых из них великий князь сам наделил своими селами. В его духовной читаем:

"А которые дети боярские служат моей княгине и слуги ее, и вси ее люди, холопи ее, и кому буду яз, князь великий, тем давал свои села, или за кем будет их отчина, или купля, а в тех своих людех во всех вольна моя княгиня и в тех селех; а дети мои в то не вступаются".

От того же времени к нам дошла следующая дарственная запись Хари Лагиря, холопа князя Юрия:

"Се яз, Харя Лагирь, дал есмь в дом пречистой да и своему господину Ионе, митрополиту Киевскому и всея Руси, свою пустошь Бортневскую, что есмь себе купил у Микулы у Мишня да у Жеребила у Иванова человека Владимировича,ис лесом, и с пожнями, и с всем тем, что к ней потянуло. А на то послуси: Серапион старец, да поп Данило Николской. А грамоту писал Григорей Карлов (не Карпов ли?), а подписал Иван Котов" (А. до ю.б. I. № 103,1. 1462 - 1464).

Один из продавцов земли Лагирю был тоже раб, человек Ивана Владимировича.

В духовной верейского князя, Михаила Андреевича, читаем:

"А что мои люди, кого буду чем пожаловал, жалованьем идеревнями,и государь бы мой, князь великий, после моего живота моего жалованья не порушил, что бы мои люди после моего живота не заплакали..."

От того же XV века дошла до нас духовная грамота князя Ивана Юрьевича Патрикеева. Он отпускает на волю людей своих и с землей, которая им принадлежала в рабстве:

"А людей своих отпущаю на слободу: Зеленю с женою и с детьми ис землею, да Алексейка Рахманова с женою и с детьми и с землею, да Осташа Некраса Андрейкова сына Моланьина и с детьми и с землею..."

Княгиня Александра Васильевна Беззубцева заняла у холопа князя Дмитрия Ивановича, Исупа, денег полчетверти рубля. Она вспомнила об этом долге в духовной (1546 г.) и приказала заплатить его вместе с разными другими долгами (АЮ. № 419).

Весьма любопытна грамота Ивана Григорьевича Нагого его человеку, Богдану Сидорову, на пожалованную ему Нагим старинную вотчину. Нагой в царствование Федора Ивановича подвергся опале и был заключен в тюрьму. В это тяжелое для него время Богдан Сидоров явился единственным за него ходатаем. Он бил челом Федору Ивановичу об освобождении своего господина и за усердие свое сам попал за пристава. Просидев полгода в неволе, он был освобожден при царе Борисе и снова принялся хлопотать. Труды его увенчались, наконец, успехом: Нагой был освобожден. За эту-то "великую работу и терпение" он и награжден старой вотчиной с правом: продать ее, заложить и по душе отдать. Но воли ему Нагой не дал. Наоборот, он рассматривает Богдана как долженствующего служить за этот дар и по смерти его - жене его и детям. "А после моей смерти, - читаем в грамоте, - ему, Богдану, за то мое жалованье жену мою и детей не покинуть и их устроить по моей духовной грамоте, чем я их благословлю; И детей моих, Никифора и Гаврилу, ему, Богдану, грамоте научить и беречь и покоить всем, пока Бог их на ноги поднимет" (Солов. VIII. 23).

В духовной Дмитрия Ивановича Плещеева читаем:

"А что моего платья и доспехов и лошадей... то все сыну моему, Ивану. Да из тех же лошадей прикащиком моим дати людем моим по лошади, у которых собинных лошадей не было. А которых моих людей на имяна лошади, те тем и есть... А у которых моих (людей), и у конюхов, и у деловых людей коровы и всякая животина, и в то у них не вступатца ни во что ж" (Фед.-Чех. № 94. С. 276. 1562).

В одной закладной грамоте 1529 г. встречаем любопытный факт общего займа господина с его рабами.

"Се яз Влас, Никитин сын, Фрязинов да с своими людми, с Ивашком, с Ивановым сыном, да с Онцифором с Щигою, с Ивановым сыном, заняли есмя у Дементиа, у Иванова сына, у Кириловского слуги, четыре рубли... А в тех есми денгах заложил на озере свой закос... А в денгах, есми с своими людми един человек, кой нас в лицех, на том денги"(АЮ. № 237).

Этою грамотою господин признает за своими рабами и право отвечать на суде.

Итак, ввиду приведенных фактов надо допустить, что собственность старинных рабов есть явление довольно обыкновенное. Она могла существовать и у рабов эпохи Русской правды. Никакой устав этого не воспрещает.

Возможность появления собственности у рабов обусловливается, конечно, доброю волею их господ. Они допускают рабов своих иметь собственное (собинное) имущество; но они же могут и отобрать это имущество. Поэтому-то Василий Васильевич и говорит в своей духовной, что жена его вольна в своих людях и в их селах.

Право собственности рабов не было ограждено от захвата со стороны их господ. За рабами не признавалось право иска против господ.

В новгородских договорах с князьями читаем:

"А холоп или роба почнет вадити на господу, тому ти веры неяти" (Рум. собр. I. № 3. 1270).

Это правило встречаем и в Уложении, но с ограничением. Рабы могут подавать изветы на господ своих в случае злоумышления их на государское здоровье или какое иное изменное дело (И. 13).

Уложение допускает и еще один род жалоб, но только рабынь на господ.

"А кто учнет у себя в дому делать беззаконие с рабою, с женою или с девкой, и приживет с нею детей, и в том на него та раба учнет государю бити челом, и таких женок и девок и на кого учнут государю бити челом отсылати на Москве на Патриарш двор..." (XX. 80).

Это, собственно, единственная жалоба, возникающая из частных отношений господ и рабов, а не государевых дел, которая принимается к рассмотрению.

Холоп не имеет иска против господина, но это не значит, чтобы нашей древности была чужда всякая идея о некоторых пределах господской власти. Господин может требовать от него всякой работы и наказывать за неисправность; но может ли он его убивать? Русская правда предусматривает только случаи убийства холопа третьим лицом, а не его господином. В убийстве раба третьим лицом Правда видит только имущественный ущерб господина, а не убийство человека. Отсюда можно заключить: так как сам господин волен был умалять ценность своего имущества, никому за то не отвечая, то он мог и убивать своего раба.

Но так было только в самой глубокой древности. С учреждением постоянных судов и с принятием христианства точка зрения начинает изменяться. Судьи получают доход с убийств, в их выгодах расширять понятие убийства и применять его даже к убийствам рабов их господами. Статья Двинской грамоты (1397 г.) наводит на мысль, что они действительно это делали, а потому и потребовалось ограничить их вторжение в сферу частных отношений господ к рабам. В грамоте читаем:

"А кто осподарь огрешится, ударит своего холопа или робу, и случится смерть, в том наместницы не судят, ни вины не емлють" (11).

Эта статья ограничивает наместников. Она запрещает им брать "вину" за случаи ненамеренного убийства рабов господами. Господин не увечил раба, не бил его с тем, чтобы убить, а только ударил и последствием была смерть. Наместники прежде, надо думать, и за это брали вину. Двинская грамота решает вопрос в пользу господской власти. Господа могут бить своих рабов и не отвечают за неосторожное их убийство.

Это различение неосторожного и умышленного убийства рабов произошло, надо думать, не без влияния памятников византийского права, а следовательно, и духовенства, которое везде имело их под руками.

В Градских законах читаем:

"Аще кто своего раба ременем, или палицами биет, и от сего приключится емоу оумрети, не осудится господин его, яко убийца. Аще же безмеры моучил его боудет, или отравлением оубил, или прежегл, яко разбой сотворивый моучится" (XXXIX. 85).

Двинская грамота передает мысль, выраженную в первой половине этой статьи. Она объявляет ненаказуемым неосторожное убийство раба. А если раб убит намеренно? Двинская грамота останавливается как бы в нерешительности перед этим случаем и не договаривает мысли своего византийского источника. Но так как она освобождает от наказания только неосторожных убийц, то нет основания думать, что убийцы намеренные не наказывались. Скорее надо заключать к обратному.

Уложение царя Алексея стоит именно на этой точке зрения. Мы находим в нем специальное ограничение власти господ по отношению к возвращенным из бегов холопам. Беглый холоп прямо и решительно отвергает власть своего господина. По возвращении беглеца последний имеет достаточные основания преследовать его. Уложение кладет границу этому мстительному преследованию:

"А кому беглый человек из приказу отдан будет в холопство по прежнему, и тому... приказати на крепко, чтобы он того своего беглаго человека до смерти не убил, и не изувечил, и голодом не уморил" (XX. 92).

Приведенная статья не назначает, однако, наказания господину за ослушание. Это несовершенный закон, свидетельствующий о том, что и в XVII веке у нас многое не договаривалось, когда речь заходила о господских правах. Во всяком случае она доказывает, что нашей древности не была совершенно чужда мысль о некоторых границах господской власти.

Только против господина своего холоп не имел ни жалобы, ни иска; против же третьих лиц он вовсе не был беззащитным.

Выше мы указали уже, что и в эпоху Русской правды и Новгородской судной грамоты преступления, совершаемые рабами, рассматривались судом. Эта старина действует, само собой разумеется, и в XVII веке. В Уложении читаем:

"А будет учнет язык говорити в разбое или в татьбе на чьих нибуди людей..., а те люди, на чьих людей... язык говорит, таких людей... у себя скажут, а их не поставят, и на них за тех людей... имати выти и давати их на крепкия поруки..., что им тех своих людей... поставити к языком на очную ставку..." (XXI. 45).

Уложение идет и далее; оно не оставляет безнаказанным укрывательства виновных рабов господами. Господа, которые не выдадут виновных холопов к суду, хотя бы и наказали их домашним порядком, подвергались ответственности:

"А будет который помещик, сыскав у себя разбойников своих людей... побьет, не хотя их к сыску отдати в губу, укрывая за собою воров, а сыщется про то допряма; и у такого помещика за такое воровство отнята поместье..." (XXI. 79).

Владея имуществом и совершая всякого рода сделки на свое имя, рабы сами отвечают за себя на суде и допускаются ко всяким судным действиям: крестному целованию, полю и пр. и приговариваются к уплате штрафов и убытков. В 1521 г. митрополичьи крестьяне искали на Павлине, на Чудинове сыне Окинфова, да на его человеке, на Сухом. Павлин Чудинов отвечал за себя "и в человека своего место". Митрополичьи крестьяне просили поля. "Павлин Чудинов и в товарищев своих место за поле поймал же ся". Суд истцов оправил, а ответчиков, Павлиновых людей Чудинова, Сухова да Якуша, обвинил и велел на них истцам доправить за их грабеж 15 рублей. Неделыцик на них те деньги доправил и отдал истцам. В 1525 г. те же крестьяне искали на тех же людях Чудинова. На этот раз ответ держали сами рабы. Из того же процесса видно, что холопу Окинфа Чудинова, Якушу, бояре приговорили поле с детьми боярскими, с Игнатом Авдеевым и с Иваном Внуковым (АЮ. №17).

Приговором суда бояр холоп поставлен рядом со свободным человеком, и не простым, а сыном боярским.

Эта практика признана и царскими указами. В приговоре государя, царя и Великого князя Иоанна Васильевича со всеми бояры от 12 марта 1582 г. читаем:

"Холопей боярских и иных чинов людей, которые будут в суде за себя, или за своего государя, или за кого иного стояти..." (АИ. I. № 134. XX).

Ф.М.Дмитриев, на основании этой статьи, высказал уже в своем исследовании "О судебных инстанциях" предположение, что рабы допускались судами искать за себя¹¹.

Приведенная практика и указ объясняют статью Уложения, которою рабы допускаются к свидетельству без всякого исключения:

"А будет где доведется в обиску или в допросе спрашивати боярских людей и их во всяких делех допрашивати по государеву крестному целованию..." (X. 173).

Постановления Русской правды о свидетелях, составленные под влиянием византийского права, уступили русской действительности. Это изменение, надо полагать, произошло задолго до Уложения. Ни Псковская судная грамота, ни московские Судебники не повторяют ограничений Русской правды. Говоря о свидетелях, они определяют их признаком "добрые люди". Но что такое добрые люди? Это понятие весьма широкое. Царский Судебник знает "боярских добрых людей", т.е. холопов.

Мы привели выше (с. 194) статью Смоленского договора, по готландской редакции. В рижских списках вместо "иного добраго человека" поставлен "боярской холоп". Эти понятия, значит, и в XIII веке могли заменять одно другое.

Перехожу к вопросу о способах установления обельного или полного холопства. Древность знает очень много таких способов. Холопство установляется пленом, покупкой свободного человека, его тиунством, браком с несвободным, рождением от несвободных родителей и, наконец, несостоятельностью.

Плен есть, конечно, один из древнейших способов установления рабства. О пленниках (полоняник) говорят еще договоры с греками. Из этих памятников видно, что пленники составляют предмет гражданского оборота и продаются из рук в руки (Дог. 911 г., ст. 9 и 11; Дог. 945 г., ст. 7).

Начальная летопись, рассказывая о войне Великой княгини Ольги с древлянами и о взятии города их, Искоростеня, говорит, что она город

"Сожгла, старейшины изнима и прочая люди овых изби, а другая работе предасть мужем своим, а прок их остави платити дань".

Войны обыкновенно сопровождались уводом пленников.

В описании похода Андрея Боголюбского на Новгород читаем:

"И пришедше только в землю их (Новогородскую), много зла створиша (воины Андрея): села взяша и пожгоша и люди посекоша, а жены и дети и имения взяша и скоты поимаша" (Ипат. 1173).

Война Великого князя Ивана Васильевича с Новгородом описана так:

"Братия же великаго князя все с многими людьми, кииждо из своея отчины, поидоша разными дорогами к Новугороду, пленующе и жгуще и люди в плен ведуще. Также и князя великаго воеводы тоже творяху, кийждо на свое место послан" (1471).

А едва ли проходил год, чтобы в том и в другом конце России не было войны. Понятно, какое громадное перемещение из свободного состояния в несвободное происходило в нашей древности. Это великое бедствие. Оно должно было живо чувствоваться и народом, и князьями. Этим и надо объяснять те статьи княжеских мирных договоров, которыми обе стороны обязываются отпустить пленных (нятцев). Но и княжескими договорами предполагается за взявшим пленника - право продать его. А потому в некоторых договорах есть статьи, возлагающие на князей обязанность выкупить проданных.

В договоре Юрия Шемяки с можайскими князьями читаем:

"А что еси в наше розмирье воевал мою отчину, Галичь и Галичьскые волости, также и Звенигородскые волости, и что будет у тебе того моего полону или у твоих бояр и у детей боярских, и тебе тот мой полон весь отдати по сему целованью. А кто будет того полону запродан за рубеж или инде где, и тебе тот полон выкупити весь безхитростно да отдати мне великому князю" (Рум. собр. I. №№ 47, 43, 48, 54,65. 1428 - 1447).

Если таких условий не было заключено, пленник оставался законно приобретенной добычей.

В половине XVI века в установлении холопства пленом произошло существенное изменение. 21 августа 1556 г. государь царь и Великий князь Иван Васильевич всея Русии приговорил со всеми бояры:

"А кто ищет полоняника в холопи, котораго полону ни буди, и утяжет его многими свидетели, и тот полоняник ему холоп до его живота, а детем его не холоп" (АИ. I. № 154).

В силу этого приговора плен перестал быть источником полного холопства. Из него возникает только временная зависимость, пока жив пленитель. Но этому нововведению не суждено было удержаться в нашем законодательстве и развить все свои последствия. В Уложении от этого указа не осталось ни малейшего следа. Оно возвращается к старине и признает за господами право отказывать пленников по духовным завещаниям, дарить их и давать в приданое.

"И кому такие люди, - говорит Уложение и о пленниках, - будут в приданые или в надел даны, и тем людем такие люди крепки, и женам их, и детем, и внучатом, и правнучатом (XX. 61).

Древнему времени была чужда всякая забота об ограждении свободного состояния человека. Всякий свободный мог невозбранно распоряжаться своей личностью и, если находил это для себя выгодным, мог продать себя в рабство. Эту, конечно, куплю-продажу разумеет Русская правда в ст. 142 (3-я ред.).

Древность заботилась только о том, чтобы факт добровольной продажи себя был точно удостоверен. Русская правда требует для этого, чтобы продажа происходила в присутствии свидетелей и княжеского чиновника, которому должна быть внесена пошлина с продажи. Пошлина эта должна быть уплачена в присутствии самого продающегося в рабство.

"Холопьство обельное трое: оже кто хотя купить до полугривны, а послухи поставить, а ногату дасть перед самем холопом" (III. 142).

Статья не говорит о чиновнике, но он необходимо предполагается уплатой ногаты. Это мытник.

Позднее, вместе с распространением грамотности, стало входить в обычай писать грамоты на память о совершившейся продаже. Вследствие этого в памятниках московского времени купленные рабы называются "грамотными" (Рум. собр. I. № 25).

Грамоты содержат в себе точное указание на совершившуюся сделку и служат постоянным актом укрепления раба. Они называются поэтому "крепостями", а рабы - крепостными людьми" (АИ. I. № 221. И).

При совершении акта продажи в письменной форме требуется, как и в старину, присутствие свидетелей, чиновника и взнос пошлины.

На основании такой крепости установлялось полное холопство, а потому в грамоте говорилось, что такой-то продал себя "в полницу", а самая грамота называлась полною. К сожалению, мы не имеем ни одного оригинала полной грамоты. До нас дошло только извлечение из полной, записанное в новгородскую кабальную книгу. Вот оно:

"Купил Сенка, Васильев сын, Всеславин Фетка, Офоносова сына, новогородца, в полницу себе и своим детям, а дал на нем два рубля денег новогородских. От Юрия Захарьевича, от наместника, приходил пристав, Васюк Бородат. От Великаго князя, Ивана Васильевича, всея Руси, тамгу и осмничее таможницы взяли. Полную писал чернец Гаврилов, сын Паюсова. Лета 7097. У полной печать писана в кругу тамга Великого Новагорода" (Арх. ист.-юрид. свед. 1855. Кн.II, полов. 1. Отд. II. С. 32 и след.).

В XVI веке этот старый порядок получил некоторое дальнейшее развитие, заключавшееся в установлении строгого правительственного надзора за сделками об отчуждении личной свободы. Акт продажи себя в рабство должен был совершаться пред лицом правительственного агента, который подвергал продающегося допросу о том, действительно ли он продает себя в рабство такому-то лицу и за такую-то цену. Этот акт носит наименование доклада, а грамота - докладной. На докладе, по старине, присутствуют свидетели. К докладной грамоте чиновник прикладывает свою печать, а от печати получает пошлину. По Судебнику 1550 г. она определена с головы "по пол третьяго алтына", да дьяку от письма три деньги (65).

Приводим целиком одну такую докладную.

"Се яз Александр, Степанов сын, Зубатаго, поставя (перед наместником, Григорием Федоровичем Голохвастовым) Никона, Поздеева сына, Новикова, да его сына Федка, тако рек: то, господине, люди вольные царя и вел. князя емлют, господине, у меня три рубли денег и в тех, господине, денгах даются мне на ключь в мое село Демидово, а по ключу, господине, даются мне и в холопи. И Григорий Федорович Голохвастов вопросил Никона, Поздеева сына, Новикова да сына его Федка: емлете ли вы у Александра, у Степанова сына, Зубатаго три рубли денег и даетесь ли в тех денгах Александру на ключь в его село Демидово, а по ключу даете ли ся ему в холопи? И Никон, Поздеев сын, Новикова да его сын Федко тако рекли: мы, господине, люди водные государя царя и вел. князя, взяли есмя, господине, у Александра, у Степанова сына, Зубатого три рубли денег, а даемся, господине, в тех денгах Александру на ключь в его село в Демидово, а по ключу, господине, даемся и в холопи. - А на докладе были Павел, Истомин сын, Дементьев да Иван, Олександров сын, Истомин Ратышинского, тот на них и знахор, что продался отец с сыном. А у Никона отца и матери нет, а иному он и с сыном не холопили никому. А докладную писал Ямской Петеля, Некрасов сын. А наместник трети Московской Григорей Федорович к сей докладной грамоте печать свою приложил. Лета 7062 (1553) декабря в 8 день. Ямской Дмитрий, Онаньин сын, Шугина руку приложил"¹².
Московское правительство с течением времени вводит все большую и большую определенность в порядок совершения актов на поступление в рабство. Побуждением к этому служат нередкие случаи бегства рабов, вторичная продажа себя беглыми в рабство и возникавшие из того споры о праве собственности на холопов.

В эпоху Русской правды акт продажи в рабство совершался, кажется, перед таможенным чиновником, перед "мытником". На это наводят статьи (III. 45 и 48), из которых видно, что "мытник" присутствовал при совершении всяких продаж. В XVI веке право выдавать полные и докладные грамоты предоставляется только высшим чиновникам. Оно принадлежит даже не всем наместникам и волостелям, а только тем из них, которым кормления давались с правом боярского суда. В царском Судебнике читаем:

"А суд боярский то: которому наместнику дано с судом боярским, нему давати полныя и докладныя" (63).

"А наместникам и волостелем, которые держат кормления без боярскаго суда, полных и докладных не давати" (66).

Вместе с этим учреждаются записные книги, куда должны быть вносимы всякие крепости на людей. Год учреждения таких книг с точностью неизвестен. Древнейшее указание на них относится к 1558 г.

В указе этого года о новокрещенах читаем:

"А похотят кому в службу бита челом и полную, или докладную, или кабалу, или какую крепость они буди похотят на себя дати, и кто новокрещена учнет к себе в службу приимати, - и того новокрещена к себе принята и крепость на него взяти с казначеева ведома, да того новокрещена и крепость своя в книги у казначеев написати" (АИ. I. № 154. XIII).

Но нет повода думать, что эта мера была тогда же распространена на всякие крепости. Общею сделалась она, кажется, не ранее конца XVI века. В указе 1597 г. встречаем такое предписание:

"Московскаго государства всяким людям холопьи имена и на них крепости всякия записывати с нынешняго уложения безсрочно в книги Холопья приказа" (АИ. I. №221.11).

По имени акта укрепления (докладная) и самые рабы получили наименование докладных. "Докладные" не составляют какого-либо особого вида рабов. Это те же полные или обельные. В старых памятниках мы постоянно встречаемся с разнообразными наименованиями рабов, по различию актов укрепления их. Иногда они обозначаются только актом укрепления:

"И которые люди служат в холопстве... по полным, и по купчим, и по рядным..." (АИ. I. № 221. II).

Это все полные холопы, но одни сами продались (полная), другие куплены у старых господ (купчая), третьи - даны в приданое (рядная).

Что по отношению к "докладным" господину принадлежало такое же право распоряжения, как и по отношению к "полным", это видно из Уложения:

"А в приданые давати, и женам, и детям, и внучатам, и правнучатам в надел, в духовных, и в данных, и в рядных писати полных, и докладных, и купленых, и полонеников иных земель. И кому такие люди будут в приданые или в надел даны, и тем людем такие люди крепки, и женам их, и детям, и внучатам, и правнучатам"¹³.

Древняя юридическая мысль имела дело не с общими понятиями, а с конкретными явлениями, отсюда эти бесконечные перечисления, которыми древние юристы думали исчерпать свой предмет¹⁴.

Поступление в полные холопы допускалось у нас в XVII веке, но только до Уложения. Уложение же разрешает желающим поступить в рабство записываться только в кабальные холопы, а не в обельные (XX. 7). С Уложения полное холопство для свободных людей не возникает.

К обельному же холопству Русская правда относит холопство по жене и холопство по ключу.

"А второе холопьство: поиметь робу без ряду; поиметь ли с рядом, то како ся будеть рядил, на том же стоить" (III. 142).

"А се третье холопьство: тивуньство без ряду или привяжеть ключь к собе без ряду; с рядом ли, то како ся будеть рядил, на том же стоить" (III. 142).

Правило ст. 142 действует и в XVII веке. Но в московских памятниках оно выражается полнее. В Судебниках читаем:

"По робе, холоп, по холопе роба" (Суд. 1497. Ст.66; Суд. 1550. Ст. 76).

Так же и в Уложении (XX. 31). Упоминания о ряде в московских памятниках не встречаем; но само собой разумеется, что и в Москве соглашение господина и лица, желавшего вступить в брак с его холопом или рабою, могло устранить невыгодные для свободной стороны последствия брака с несвободным лицом.

Холопство по ключу существует у нас еще в XV веке, но с некоторыми изменениями. Судебник Великого князя Ивана Васильевича различает ключ сельский и ключ городской. Только принятие сельского ключа делает рабом; городской же ключ не ведет к рабству (66). Второй Судебник идет еще далее. Никакой ключ не ведет к рабству. Это изменение совпадает по времени с обозначенным уже выше стремлением московского правительства ввести более определенности в способы установления рабства. Этим стремлением и надо объяснять изменение старины, которая, действительно, не отличалась достаточною определенностью в этом пункте. Ключ вел к рабству, но если не было соглашения о противном. Состоялось или нет такое соглашение, это могло быть предметом спора, тем более, что самая форма соглашения не была определена. Для прекращения этой неопределенности московское правительство и признало удобным объявить, что ключ сам по себе не ведет к рабству; но кто хочет, чтобы лицо, принимаемое им в ключники, было рабом, тот должен представить на него полную или докладную (76).

Составитель последнего отдела Русской правды, в котором речь идет "о холопстве", есть наш первый юрист-систематик. Он различил два вида холопства, обельное и неполное, и в ст. 142 делает попытку перечислить виды обельного холопства по способам его установления. Он заметил три таких вида: 1) кто себя продаст, 2) кто женится на рабе без ряду и 3) кто привяжет ключ без ряду. Это уже значительная победа обобщающей мысли над юридическим материалом. Но наш первый юрист-систематик просмотрел, что есть и другие виды обельного холопства: плен и еще три, на которые можно найти указания даже в тексте Правды: 1) бегство закупа, 2) рождение от несвободных родителей и 3) несостоятельность.

О закупе речь будет ниже, а о двух других способах необходимо сказать теперь.

Что дети, рожденные от рабов, суть рабы, - это есть естественное последствие несвободы родителей. Принадлежность к несвободному состоянию детей, прижитых рабами, сама собой разумеется, как и то, что приплод от скота составляет собственность хозяина скота. Поэтому ни один древний памятник не узаконяет принадлежности детей холопов их господам. Но есть статьи в Русской правде и позднейших памятниках, которые, отправляясь от того положения, что дети рабов принадлежат их господам, разъясняют применение этого правила в некоторых частных случаях.

Русская правда в статье о вознаграждении опекуна говорит, что опекун, в вознаграждение за свой труд и издержки по прокормлению малолетнего, получает все то, что "пригостит" или добудет в виде процентов на его капитал; самый же капитал он должен возвратить, а также должен возвратить и "плод от челяди и от скота" (III. 129).

От такого же предположения о принадлежности детей раба его господину отправляется и Уложение:

"А который старинный холоп, от кого збежав, женится в бегах на вольной девке или на женке и приживет с тою женою своею дети, и того холопа прежнему его боярину отдати в холопство с женою и с детьми" (XX. 87).

Иное дело несостоятельность должника. Ее последствия сами собой не мыслятся, а потому и нуждаются в определении на случай спора. Уже Русская правда различает, во-первых, несчастную несостоятельность, возникшую вследствие пожара, наводнения и других не зависящих от воли человека причин, и во-вторых, несостоятельность по его вине. В первом случае должнику дается рассрочка; во втором он выдается в распоряжение кредитора, которому предоставляется право или продать должника, или оказать ему снисхождение и дать отсрочку.

"Аже который купец, кде любо шед с чюжими кунами, истопиться, любо рать возметь, ли огнь, то не насилити ему, ни продати его; но како начнеть от лета платити, такоже платить, занеже пагуба от Бога есть, а не виноват есть. Аже ли пропиеться или пробиеться, а в безумьи чюжь товар испортить, то како любо тем, чии тот товар, ждуть ли ему, а своя им воля, продадять ли, а своя им воля" (III. 67).

Под "продадять ли" разумеем право кредитора продать несостоятельного должника в рабство. Продажа эта происходила "на торгу" (III. 68).

Но Русская правда, очевидно, не договаривает. Неоплатным должником может оказаться не только купец, занявший деньги или товар, но и всякое лицо, на которое падает взыскание в силу причиненных его действиями (обидами) убытков. Надо думать, что лица, виновные в убытках, не пользовались льготами, предоставленными несчастным несостоятельным. Они подлежали во всяком случае продаже в рабство.

Этот порядок остается у нас в силе еще в XV веке. Статья Русской правды, с некоторыми редакционными изменениями, повторяется в Судебнике 1497 г. Несчастная несостоятельность названа там "безхитростной". Такому несостоятельному выдается "полетная грамота". Он платит по ней капитал без процентов. Пропившийся же или иным безумием погубивший товар свой "без напрасньства" (обстоятельства, от воли не зависящие), вьщается истцу головою на продажу, по старине.

Судебник 1497 г. дополняет Правду и в том отношении, что распространяет тот же порядок и на несостоятельных преступников.

"О татех. А котораго татя поймают с какою татбою ни буди..., а не будет оу того татя статка, чем исцево заплатить, ино его бив кнутьем, да исцу его выдать в его гибели головою на продажю..." (10).

Под выдачей головою на продажу надо разуметь предоставление должника в волю кредитора. Кредитор мог или взять его к себе во двор в качестве раба, или продать его. В случае наличности многих кредиторов, если ни один из них не брал себе неоплатного должника на условии удовлетворения остальных, должник продавался на торгу, а кредиторы удовлетворялись из вырученной суммы. Уже Русская правда определяет порядок такого удовлетворения. Процентная разверстка вырученной из продажи суммы неизвестна нашей древности. Она знала привилегированных кредиторов, которые удовлетворялись первыми и в полной сумме. На первом месте стоял князь, за ним шли гости-чужеземцы, остаток распределялся между местными кредиторами (III. 68, 69).

Московский Великий князь Семен Иванович отпускает, между прочим, на волю "людей, кто ми ся будеть в вине достал". Под этими, доставшимися за вину, надо разуметь неоплатных должников, заемщиков, татей и пр.

В XVI веке эта старина начинает изменяться. Государство приходит на помощь неоплатным должникам. Еще до издания второго Судебника судьи приговаривают неоплатных должников к выдаче головою не на продажу, а только "до искупа", т.е. до покрытия, долга (АЮ. № 10. 1503 и № 22. 1547).

В царском Судебнике это уже общее правило для всяких должников, татей и несостоятельных кредиторов (ст. 55, 90).

Правила о выдаче должников до искупа переходят и в Уложение (X. 204, 266 и XX. 39), которое точно определяет, во сколько времени можно отработать известный долг. Мужчина за 5 рублей должен работать год, женщина в год покрывает только 2 рубля с половиною. С кредиторов берется порука с записью в том, что они должников своих не убьют и не изувечат (X. 266).

Но возможность для должника сделаться рабом существует и в XVII веке. Выдаче головою до искупа предшествовал правеж. Людей, стоявших на правеже, предоставлялось желающим выкупить, т.е. заплатить за них долг, а их себе взять. На каком праве поступали такие должники во двор лица, уплатившего их долг? Ни один памятник не определяет этого права. Условия перехода должника к третьему лицу предоставляется определять по взаимному соглашению. Это соглашение заносится в "запись", которая и служит основанием для решения споров, могущих возникнуть между неоплатным должником и тем, кто выкупил его с правежа. Если в записи ничего не говорилось о сроке, в течение которого выкупленный должен был служить во дворе лица, заплатившего за него долг, в таком случае судьи, если возникал спор, должны были присуждать должника вечно оставаться в работе.

"А которые люди учнут искати на ком по записям, а в тех записях написано, что они тех людей скупили в долгех с правежу, и тем людем жити у них и у детей их во дворе, служите и женитися, и женясь потому же служити во дворе, а сколько лет служити, того будет в записи не написано, и тех людей по таким записям отдавати во двор тем людем, кому они на себя такие жилые записи дали, потому что он тое запись дал на себя из воли" (XX. 46).

Таким образом, еще в XVII веке неоплатный долг вел к рабству, но не должника, а третьего лица, уплатившего долг и взявшего бессрочную запись на службу должника. Но это будет рабство не за долг, а по новому основанию, по бессрочной жилой записи. И по существу рабство это будет отличаться от полного. Выкупивший должника едва ли мог отчуждать его.

Наконец, Смоленский договор с немцами указывает и еще на один способ установления рабства, это приговор князя за вину. В готландской редакции читаем:

"Аже розгневаеться князе на своего члвка, и боудете винват немчицю роусин, а отимьт князе все, женоу и дети оу холпство, первое платити емоу латинину, а потом князю как любо с своим члвкмь".

В рижской находим такой вариант:

"Аще князь взвержеть гнев на роусина, повелить его разграбити с жоною, с детми, а роусин должон боудеть, немчичю напереде взяти, а потом како Бви любо и князю" (Рус.-Лив. акты. С. 424).

Текст Смоленского договора дает возможность пополнить наши представления о практике времен Русской правды. Преступники не всегда изгонялись, а иногда обращались в холопей князя. Это специальный способ установления княжеского холопства¹⁵.

Способы прекращения рабства сводятся к очень немногим. Первое место между ними занимает отпущение на волю. Относительно самого порядка освобождения рабов мы знаем очень немного. Рабы освобождались при жизни господ и на случай их смерти. В московское время желавший еще при жизни своей отпустить на волю раба должен был дать ему отпускную грамоту; при выдаче отпускной было в обычае выдавать освобождаемому и старые на него крепости¹⁶. Согласно с обозначенным выше стремлением московского правительства установить строгий контроль за актами поступления в рабство, и порядок выдачи освободительных грамот все более и более получает официальный характер. В XV веке освободительная грамота имела силу, если была вся написана рукою господина (Пер. Суд. 18). В противном случае требовалось, чтобы она прошла чрез руки официальных лиц, которые все получали и особые пошлины за свой труд. Писалась она подьячим или дьяком, подписывалась дьяком и, наконец, скреплялась приложением печати наместника или волостеля, которые имели кормление с судом боярским (Суд. 1497 г. Ст. 17, 20 42). Так в XV и первой половине XVI века. С половины же XVI всякая отпускная должна быть непременно скреплена рукою дьяка и печатью наместника. Право же скреплять отпускные было предоставлено только наместникам и дьякам московским, новгородским и псковским (Суд. цар. 77). Эта крайняя централизация не могла не оказать вредного влияния на московскую практику.

Кроме освобождения чрез посредство отпускных грамот, встречаемся еще с освобождением в духовных завещаниях. Освобождения в духовных грамотах делаются массами. Умирающие отпускают или всех своих рабов, или только должностных: тиунов, ключников, дьяков и пр. Ни в том, ни в другом случае рабы не перечисляются отдельно, по именам. Так в духовных грамотах князей и частных лиц. Освобождение рабов актом последней воли возникло у нас, конечно, под влиянием духовенства и делалось с целью иметь молельщиков о душе. Как приводились такие распоряжения в исполнение, на это мы не встретили прямых указаний. Можно думать, что в этих случаях душеприказчики и наследники завещателя давали рабам отпускные грамоты от своего имени. На это наводят выражения указа 1597 г. апреля 25-го (АИ. I. № 221. II) и ст. 10 и 65 Уложения гл. XX).

В наших памятниках нет указания на то, что вольноотпущенные находились в каких-либо отношениях зависимости к своим прежним господам. С момента отпуска на волю они приобретали все права свободных людей.

В памятниках, с XV века начиная, рабы, бежавшие из плена, признаются свободными.

"А холопа полонит рать татарская, а выбежит ис полону, и он слободен, а старому гсдрю не холоп" (Суд. 1497. 56).

Царский Судебник говорит уже не о татарской рати, а о полоне вообще (80). Эти постановления перешли и в Уложение, в котором находим и разрешение некоторых спорных вопросов (XX. 34, 66).

Выше было указано уже (с. 120) на освобождение правительством рабов, которых господа или не кормили в голодные годы, или не женили, по достижении ими определенного возраста. Освобождение в этих случаях имело место по особому заявлению раба казначею.

К этим способам Уложение прибавляет два новых. 1) Рабам изменника, отъехавшего из Московского государства, может быть дана воля; но для этого необходим особый государев указ и боярский приговор (XX. 33). 2) Принятие православной веры рабами некрещеных иноземцев. Господам давался за них выкуп в размере 15 рублей за человека (XX. 71).

---

¹То же выражено и в древнейшей редакции:
"Аще кто челядин пояти хощет, познав свой, то к оному вести, оу кого то боудеть коупил, а той ся ведет ко дроугомоу, даже доидеть до третьего. То рци третьемоу: вдаи ты мне свой челядин, а ты своего скота (заплоченных денег) ищи при видоце" (21).
Мы не останавливаемся на уголовных и процессуальных особенностях приводимых статей. О них речь будет идти в другом месте.
²Рум. собр. I. № 76. Само собой разумеется, что лицо, против которого предъявлен иск о его холопстве, может доказывать, что оно свободно. Но если у ответчика не было никаких других доказательств, кроме присяги, то он допускался к предъявлению такого доказательства только в том случае, если мог представить за себя поручителя. В договорах московских князей с тверскими читаем:
"А кто холоп или роба имется тягати с осподарем, и пошлется на правду, а не будет по них поруки, ино их обвинити" (АЭ. I. № 14. 1398 и № 88).
Под "правдой" здесь, кажется, надо разуметь присягу. Кроме присяги, это слово означает и свидетелей, конечно, потому только, что они показывают под присягой.
Соответственное место договора 1368 г.:
"А имет с ким холоп его тягатися, а не будет по нем поруки, ино холопа обвинити, да выдати осподарю" (Рум. собр. 1. №28), очевидно, напечатано неправильно. Вместо "с ким" надо читать "с ним", т.е. с господином.
³Близок к этому и Мстиславов договор с немцами: за убийство холопа он определяет 1 гр. серебром, что составит около 4 грив, кунами.
Иное мнение о "рядовиче" высказывает профессор Мрочек-Дроздовский (Исслед. о Рус. правде //Чтения. 1886. Кн. I). Рядович, думает он, есть низший служитель князя или иного господина, а именно: "приставник, прикащик" (199). К этому выводу автор приходит следующим образом. Он рассматривает, в каком смысле летописи и Рус. правда употребляют слово ряд, и находит, что они употребляют его в смысле "приказа" и в смысле "договора", но с преобладанием первого, и в этом "Правда сходится с Лаврентьевской летописью" (196), а затем продолжает: "Если же это так, то слову ряд (и словам, производным от него) в Правде должен быть придаваем смысл "приказный" по преимуществу: в этом смысле и должно толковать рассматриваемые слова во всех тех местах Правды, которые требуют толкования" (197).
На этом основании "рядович" не человек, заключивший договор (ряд) со своим господином, а человек, получивший от него приказ, приказчик (199).
Мы привели подробно мнение профессора Мрочек-Дроздовского с тем, чтоб остановиться на любопытных приемах автора. Он сосчитывает, сколько раз и в каком смысле древние памятники употребляют слово ряд. Затем "от большинства случаев" заключает "к преимущественному" смыслу и к тому, как надо объяснять слова, производные от ряд, но требующие толкования. Эти слова должны быть объясняемы в смысле "преимущественном". Г-н Мрочек к решению исторических вопросов применяет арифметический прием. Мы сомневаемся в верности такого применения. Число раз, в котором Русская правда употребляет то или другое выражение, совершенно случайное, а потому от такого числа, кажется, нельзя делать никаких заключений. Затем г-н Мрочек едва ли совершенно точно сосчитал. Он находит (196) только один случай употребления слова ряд в смысле договора, это женитьба без ряду (ст. 103 Тр. сп). Мы приведем еще два: 104-я - "тивуньство без ряду" и 46-я - договор займа. В смысле же приказа слово "ряд" употребляется всего один раз в ст. 87; в смысле правила - тоже раз в ст. 94. Арифметика, следовательно, не совершенно на стороне г-на Дроздовского. Но мы этому не придаем никакого значения. В Рус. правде есть статья, которая еще раз говорит о ряде, хотя этого слова и не употребляет. На ее-то основании мы и видим в рядовиче Русской правды просто раба. Это ст. 102 Тр. сп. Она говорит, что холопство возникает из купли-продажи. Купля-продажа есть, конечно, ряд, договор. Продавшие себя в рабство, но не отличающиеся никакими особыми качествами и будут просто рядовичи, которых Правда противополагает старостам, ремесленникам, тиунам. Но рядович не непременно раб. Рядович - всякий по ряду (договору) у кого-либо живущий. Статьи же 22 Акад. и 11 Тр. разумеют под рядовичем раба потому, что ценят его в 5 гривен, а это цена обыкновенного раба (ст. 13, 106 и 107).
⁴В списках Правды эта и следующая статья предшествуют выше разобранной 116-й: "А в холопе и робе виры нетуть..." и пр. Но отсюда не следует, что правило, в ней выраженное, древнее того, которое содержится в 116-й. Сколько-нибудь точную хронологию имеют только те статьи Правды, которые прямо приписываются известному князю. Многие статьи, не приурочиваемые ни к какому имени, составляют исконные обычаи; поэтому они и не связываются с именем князя. Но в список Правды они могли быть занесены позднее тех, которые приписываются известному князю и, следовательно, могут казаться моложе их. Хронология возникновения норм права и хронология занесения статей в списки Правды, конечно, не совпадают. Есть, однако, исследователи, которые в последовательности расположения статей в списках Правды видят хронологию самого возникновения содержащихся в них норм. Отсюда возникает много чрезвычайно существенных разногласий в объяснении содержания Правды.
⁵12 гривен продажи взимались за убийства раба без всякой с его стороны вины (III. 116). Здесь брались те же 12 гривен. Но в данном случае это не продажа, а вознаграждение пострадавшему. Оно равнялось, следовательно, не продажной цене раба, а цене его жизни. Обиженный мог убить его, и господин, платя 12 гривен, выкупал жизнь виновного раба.
⁶Так, профессор Владимирский-Буданов в примечании к этой статье говорит: "Во времена Ярослава обиженный мог убить холопа" (Хрестоматия. I. 61).
⁷См.: Чичерин. Опыты. 149; Владимирский-Буданов. Хрестоматия. 1.98.
⁸Сторонники оспариваемого мнения указывают еще на ст. 150 3-й ред.; о ней речь ниже.
⁹В договорах читаем: "На холопах дани не имати, на которых ключники целуют" (Рум. собр. I. №№ 28, 76. 1368 - 1451). Что это за целование? Может быть, целование на верность князю?
В селах Прилуцкого монастыря встречаем деление деревень на ключи, напр.: "се яз, Евстигней, прозвище Меншик, Савельев сын, Оларевскаго ключа, деревни Токарева" (АЮ. № 300, ср. № 250).
¹⁰Рум. собр. I. №№ 25, 130, 40. 1356 - 1498; Арх. ист.-юрид. свед. 1855. Кн. II, полов. 1. С. 31. Ключники серпуховского князя названы "некуплеными". Это еще не значит, что они были свободные люди, хотя встречаются и такие. "Купленым" противополагаются "старинные холопы", а не свободные слуги. Об этих некупленых ключниках князь говорит, что они "детям его ненужны", т.е. что они к ним не переходят, а получают свободу. Если бы "некупленые" значило здесь вольные, не было бы надобности отпускать их на свободу.
¹¹С этим предположением затрудняется согласиться профессор Буданов. Он находит, что "слова закона не ясны: холопей боярских и иных чинов людей..." (Хрестом. III. 39). Здесь речь идет о холопах бояр и людей иных чинов, а не о холопах и людях иных чинов.
¹²АЭ. I. № 237. Еще несколько докладных напечатано в "Чтениях" Моск. о-ва. ист. и древн. рос. за 1898 г. в август, книге.
Иначе смотрит на докладного холопа профессор Ключевский. Он полагает, что докладной холоп есть сельский ключник, купленный с доклада наместнику именно на эту должность (Рус. мысль. 1885. № 8. С. 19 и след.). Надо думать, что автор наведен на такое заключение выражением докладных грамот "даются мне на ключ, а по ключу и в холопи". Выше мы имели уже случай объяснить значение термина "купить на ключ" (с. 126). "На ключ" покупаются целые деревни; в приведенной в тексте докладной Зубатый купил Никона Поздеева с сыном его, Федькой. Кто же из них ключник? Оба? А если Федька малолетен? Независимо от этих частных вопросов, возникающих из предлагаемого г-ном Ключевским объяснения, необходимо поставить и общий. Что значит купить кого-либо "именно на должность ключника?" Допустим, что "купленный именно на должность ключника" оказался к этой должности неспособен, или обокрал своего господина, или просто ему не понравился в должности ключника. Обязательно ли для покупщика держать его ключником? Конечно, нет. Таким образом, купленный сегодня на должность ключника завтра же может сделаться пастухом. Выражение "куплен именно на должность ключника" не имеет никакого юридического смысла, ибо для господина не существует обязанности держать купленного холопа непременно на должности ключника, как не существует обязанности купленную верховую лошадь употреблять только под верх. Определенный юридический смысл имеет только выражение "даюсь в холопи". Все остальное - символ.
¹³XX. 61. В XVII веке встречаем одно исключение из этого правила. Уложение запрещает продавать татар новокрещенов потому, что "по государеву указу крещеных людей никому продавать не велено" (XX. 97). Государев указ на русских крещеных людей не распространялся, однако, подарить новокрещеных татар было можно (XX. 98).
¹⁴Язык Уложения не отличается большою определенностью. Конкретные случаи, от которых отправляются иногда составители статей Уложения, весьма затрудняют понимание основных начал этого памятника. В гл. XX ст. 101 читаем:
"А которые люди учнут на ком искати холопства по полной деда своего, а в полной деда его будет написано, что дед его того холопа купил себе и детям своим, а про внучат и про правнучат в той полной ничего будет не написано; а ответчик на того же холопа положит в суде кабалу новую, и по той кабале тому холопу и впредь велети быти в холопстве у ответчика, а истцу в том холопе отказати по тому, что он о том холопе бьет челом по полной деда своего, а в полной деда его того холопа ему не написано".
Истцу должно отказать потому, что "в полной деда его того холопа ему не написано". Но следует ли отсюда, что внук выиграл бы иск, если бы в полной деда было написано, что холоп куплен и внуку? Конечно, нет, ибо дед, купив холопа в полницу, мог его потом перепродать, подарить, отпустить на волю и пр. Другой вопрос. Внук проиграл иск потому, что в полной деда холоп ему не написан. Значит ли это, что внук не имеет прав на холопов деда, если в полной про внука не упомянуто? Тоже нет. Если внук есть единственный законный наследник деда, то все наличные, в момент смерти деда, холопы его переходят к внуку, хотя бы в полных о внуке и не было упомянуто. Это совершенно ясно из свойств полного холопства, а кроме того подтверждается выражениями непосредственно предшествующей сотой статьи, в которой читаем:
"...А те купленые люди учнут бити челом государю о них о свободе (т.е. будут искать свободы от наследников покупщика) потому, что они им в духовных и в купчих не написаны; и тем купленым людем по смерти тех людей, кто их купит, быти у жен их и у детей потому, что многие люди таких людей покупают до женитьбы своей, а которые люди таких людей покупают и женятся, и они тех своих купленых людей в купчих пишут себе, а того не повелося, что таких купленых людей в купчих писати себе и жене своей и детям".
Что же значит приведенная статья? Это - казус. Некто подал иск о холопе и в доказательство предъявил полную деда. Вызвали ответчика. Он предъявил кабалу новую, написанную с соблюдением всех правил. По рассмотрении предъявленных доказательств суд находит, что полная, на которую ссылается истец, не подтверждает его ссылки и отказывает по недоказанности иска и только. Это ближайший повод отказать истцу, делающий совершенно ненужным дальнейшее рассмотрение дела. Иначе поступил бы суд, если бы истец заявил, что холоп деда бежал и выдал на себя незаконную кабалу. Он приступил бы к поверке этих фактов. Но таких заявлений не сделано, а потому для суда нет надобности входить в рассмотрение того, каким образом холоп деда выдал на себя новую кабалу. На казуистический характер статей Уложения давно было уже указано, мы приводим только отдельный случай.
Некоторые исследователи понимают разобранную статью Уложения буквально и думают, если в полной грамоте не было сказано, что холоп покупается и внукам, то внуки, после смерти своего отца, не имели уже права на такого холопа. (Рус. мысль. 1885. № 8. С. 18). Этот взгляд трудно согласить с идеей полного холопства и с приведенной ст. 100 Уложения.
¹⁵Кроме приведенных способов установления рабства, профессор Владимирский-Буданов допускает еще один: духовное завещание. Он думает, что в силу ст. 76 Цар. Суд. и ст. 66 Пер. Суд. из духовной могло возникнуть рабское состояние для лица свободного (Хрестоматия. II. 163). Это очевидное недоразумение. В ст. 76 написано:
"По робе холоп, по холопе раба, по духовной холоп, по приданой робе холоп, а по холопе раба".
Читать, конечно, надо так: "по рабе холоп, по холопе раба; по духовной рабе холоп, по приданой рабе холоп, а по холопе раба". Первого положения "по рабе холоп, по холопе раба" уже совершенно достаточно для выражения мысли, которую Судебник желает высказать. Но наши старые юристы не умели довольствоваться общими понятиями. Высказав общую мысль, составители Судебника не заметили, что она разрешает все частные вопросы, а потому стали перечислять отдельные случаи: рабу, отказанную в духовной грамоте, и рабу, полученную в силу рядной записи.
¹⁶АИ. II. № 44. 1603. Господин, конечно, мог отпустить на волю и отдельных членов семьи, детей, оставив в холопстве родителей, даже жену, удержав мужа (АЮ. № 410).

<< Назад   Вперёд>>