Монголы и Русь

Карта 5. Восточная Россия в XV столетии

I

Проблема роли монголов в русской истории обсуждалась многими историками в течение последних двух столетий, однако согласие не было достигнуто⁹⁶⁵. Из историков старшего поколения большое значение монгольскому воздействию на Русь придавали Н.М. Карамзин, Н.И. Костомаров и Ф.И. Леонтович. Карамзин является автором фразы: "Москва обязана своим величием ханам";он также отметил пресечение политических свобод и ожесточение нравов, которые он считал результатом монгольского гнета⁹⁶⁶. Костомаров подчеркнул роль ханских ярлыков в укреплении власти московского великого князя внутри своего государства⁹⁶⁷. Леонтович провел специальное исследование ойратских (калмыцких) сводов законов, чтобы, продемонстрировать влияние монгольского права на русское⁹⁶⁸. Напротив, С.М. Соловьев отрицал важность монгольского влияния на внутреннее развитие Руси и в своей «Истории Руси» практически проигнорировал монгольский элемент, кроме его разрушительных аспектов – набегов и войн. Хотя и упомянув кратко о зависимости русских князей от ханских ярлыков и сбора налогов, Соловьев высказал мнение, что "у нас нет причины признавать сколько-нибудь значительное влияние (монголов)на (русскую)внутреннюю администрацию, поскольку мы не видим никаких его следов"⁹⁶⁹. Бывший ученик Соловьева и его преемник на кафедре русской истории Московского университета В.О. Ключевский сделал небольшие общие замечания о важности политики ханов в объединении Руси, но в других отношениях мало уделил внимания монголам⁹⁷⁰. Среди историков русского права и государства идеям Соловьева следовал М.А. Дьяконов, хотя он выражал свои взгляды более осторожно⁹⁷¹. М.Ф. Владимирский-Буданов допускал лишь незначительное влияние монгольского права на русское⁹⁷². С другой стороны, В.И. Сергеевич следовал аргументации Костомарова, как и, в определенной степени, П.Н. Милюков⁹⁷³.
Четверть века назад роль монголов в русской истории еще раз рассмотрел филолог князь Николай Трубецкой⁹⁷⁴; он пришел к выводу, что истоки московского государства невозможно правильно понять, не принимая во внимание политические и нравственные принципы, на которых была построена Монгольская империя. Е. Хара-Даван, автор глубокой биографии Чингисхана, сделал точку зрения Трубецкого даже более категоричной⁹⁷⁵. С другой стороны, В.А. Рязановский и Б.Д. Греков вернулись к позиции Соловьева. В.А. Рязановский, как и Леонтович, тщательно исследовал монгольское право, но свел к минимуму его значение для Руси⁹⁷⁶. Греков сформулировал свою точку зрения следующим образом: "Русское государство во главе с Москвой было создано не при помощи, татар, а в процессе тяжелой борьбы русского народа против ига Золотой Орды"⁹⁷⁷. Очевидно мы имеем здесь несколько иной аспект этой проблемы. Логически можно отрицать какое-либо позитивное влияние монгольских институтов на русские и, тем не менее, признавать значительность монгольского воздействия на развитие Руси, даже если оно было чисто негативным.
Проблема монгольского влияния на Русь, безусловно, многокомпонентна. Мы сталкиваемся здесь скорее с комплексом важных проблем, чем только с одним вопросом. Прежде всего мы должны рассмотреть непосредственный эффект монгольского нашествия – настоящее уничтожение городов и населения; затем последствия сознательной политики монгольских правителей для различных аспектов русской жизни. Кроме того, определенные важные изменения на Руси являлись непредвиденными результатами того или другого поворота в монгольской политике. Так, неспособность ханов остановить польские и литовские наступления, безусловно, была фактором разделения Восточной и Западной Руси. Далее, влияние монгольской модели на Московию дало свой полный эффект только после освобождения последней от монголов. Это можно назвать эффектом отложенного действия. Более того, в некоторых отношениях прямое татарское влияние на русскую жизнь скорее возросло, чем уменьшилось, после освобождения Руси. Именно после падения Золотой Орды сонмы татар пошли на службу к московским правителям. И наконец, татарская угроза не исчезла с освобождением от Золотой Орды при Иване III. Еще почти три столетия Русь вынуждена была каждый год отправлять значительную часть своей армии на южную и юго-восточную границы; это отразилось на всей политической и социальной системе Московии.

II

Удобный метод измерения степени монгольского воздействия на Русь – сравнение русского государства и общества домонгольского периода и постмонгольской эры, а, в частности, сравнение духа и институтов Московской Руси и Руси Киевского периода.
Напомним, что политическая жизнь русской федерации киевского периода строилась на свободе. Три элемента власти – монархический, аристократический и демократический – уравновешивали друг друга, и народ имел голос в правительстве по всей стране⁹⁷⁸. Даже в Суздальской земле, где монархический элемент был наиболее сильным и бояре и городское собрание, или вече, имели право слова в делах. Типичный князь киевского периода, даже великий князь суздальский, был просто главой исполнительной ветви правительства, а не самодержцем.
Картина полностью изменилась после монгольского периода. Прежде всего, в шестнадцатом и начале семнадцатого веков вместо пан-русской федерации, все члены которой имели сходные конституции, мы находим резкое разделение между Восточной Русью (Московией) и Западной Русью (включенной в Польско-Литовское Содружество); кроме того, на южных окраинах каждой из двух частей Руси появились военные государства нового типа – казачьи поселения. Они представляли собой древнюю русскую демократическую традицию, хотя теперь она приняла специфическую форму, форму военных братств. Аристократический элемент власти в Западной Руси не только сохранился, но даже усилился под влиянием Польши и стал основой политической жизни Западной Руси (Украины и Белоруссии). В Восточной же Руси поддерживался и развился до высокого уровня монархический элемент. Сказать, однако, что Московское царство просто следовало традиции Андрея Боголюбского и некоторых других суздальских князей, означало бы недооценить значение перемены. Со всеми их монархическими тенденциями суздальским князьям никогда не удавалось стать абсолютными правителями их земли.
Власть московского царя, и идеологическая и фактическая, была неизмеримо больше, чем власть его суздальских предшественников. Хотя шестнадцатый век наблюдал рост монархических институтов по всему европейскому континенту, нигде этот процесс не шел так быстро и так глубоко, как в Восточной Руси. Когда посол Священной Римской империи, австрийский барон Сигизмунд фон Герберштейн, в 1517 году прибыл в Москву, он почувствовал, что попал в другой мир в политическом смысле. Он отметил, что великий князь Василий III превосходил всех других монархов по степени власти над своими подданными⁹⁷⁹. Англичанин Джиле Флетчер, посетивший Москву через семьдесят лет после Герберштейна, пришел к заключению, что "государство и форма его правления чисто тираническая, поскольку во всем исходит из интересов князя, при этом в совершенно откровенной и варварской манере"⁹⁸⁰.
Не менее резок контраст между до – и постмонгольскими периодами в области социальных отношений. Самые основы московского общества были не такими, как в киевский период.
Общество Киевской Руси можно, с определенными оговорками, назвать свободным обществом. Рабы существовали, но они считались отдельной группой, не входящей в состав нации. Ситуация была сходной с положением в древней Греции: рабство сосуществовало со свободой большей части общества. Правительство функционировало на основе сотрудничества свободных социальных классов: бояр, горожан и «людей» в сельских районах. Правда, существовала группа крестьян, так называемые смерды, которая находилась в сфере особой княжеской юрисдикции, но даже они были вольными. Была также группа полусвободных (так называемые закупы), чье положение в конце концов стало сходным с положением рабов, но их обращение в рабство являлось результатом долгов, то есть нерегулируемого взаимодействия экономических сил, а не действия правительства⁹⁸¹.
В Московском царстве шестнадцатого и семнадцатого веков мы обнаруживаем абсолютно новую концепцию общества и его отношения к государству. Все классы нации, от высших до низших, исключая рабов, были прикреплены к государственной службе. Достаточно странно, что рабы были единственной группой, освобожденной от правительственной регламентации. Эту московскую систему всеобщей государственной повинности Кирилл Зайцев метко назвал крепостной устав (закон об обязательной службе)⁹⁸². И бывшие удельные князья, и бояре теперь становились постоянными слугами царя, как и более низкие слои, такие, как дети боярские и дворяне (придворные). Попытки сопротивления новому порядку со стороны князей и бояр сокрушил царь Иван IV во времена террора опричнины⁹⁸³. Через институт военных поместий цари контролировали и земельные владения служилых людей, и армию. Необходимость обеспечения поместий рабочей силой привела к установлению крепостного права, сначала только временного (1581 год). Это крепостное право крестьян было сделано постоянным и узаконено «Уложением» (Сводом законов) в 1649 году. Именно по статьям этого Уложения и городские жители (посадские люди) были в конце концов организованы во многочисленные закрытые общины, все члены которых были связаны круговой порукой по выплате налогов и исполнению специальных повинностей, наложенных на них. И вольные крестьяне на государственных землях, и крепостные, а также горожане считались низшим классом царских подданных, свободным от воинской или придворной службы, но обязанным платить тяжелые налоги и, в некоторых случаях выполнять обязательные работы (тягло). Таким образом, появилось различие между служилыми людьми (людьми, несущими «службу» в прямом смысле военной или придворной службы) и тяглыми людьми (людьми, несущими тягло). «Служба»– (в вышеозначенном смысле) стала в конце концов характеристикой человека благородного происхождения, а «тягло» – простолюдина. Это различие превратилось в основную черту социального строя Московского царства в семнадцатом веке и приняло даже более острые формы в Санкт-Петербургской империи восемнадцатого столетия.
Из этого краткого сравнительного анализа характерных черт государства и общества Киевской и Московской Руси становится ясно, что пропасть между этими двумя режимами была поистине бездонной. Совершенно очевидно, что такая перемена не могла произойти за одну ночь. В самом деле, процесс трансформации свободного общества в общество обязательной повинности начался во время монгольского периода и продолжался до середины семнадцатого века.
Вопрос, который нам теперь необходимо обсудить, – роль в этом процессе монголов. Чтобы выяснить это, мы должны кратко рассмотреть изменения, которые произошли в русской национальной экономике, политике и социальной организации за монгольский период.