Глава 4. Петербургские новости
В конце мая Милютин вздохнул с облегчением: лекции закончились, офицеры занялись практическими учебными делами, брат Николай и сестра Елизавета уехали за границу, отец к сестре в Рязанскую губернию, а теща с младшей дочерью в Бессарабию заниматься своим имением. Он оставался в одиночестве, в своей семье, чтобы провести лето в уединенной творческой работе, по которой так соскучился. Тем более работа в академии ему предстояла совершенно новая, нужно было подготовить лекционный курс не по старым образцам, а внести в него то новое, что уже сразу наметилось у него по первым лекциям.
Дмитрий Алексеевич спокойно сидел у себя в кабинете, когда ему доложили, что прибыл офицер из штаба военно-учебных заведений и просит принять его. Оказалось, что генерал-адъютант Яков Иванович Ростовцев, начальник этого штаба, просит пожаловать к нему «для некоторых объяснений».
«Видимо, генерал Веймарн что-то говорил Ростовцеву обо мне, когда решался вопрос о назначении меня профессором, вот и приглашение», – подумал Милютин, собираясь в штаб военно-учебных заведений.
Генерал Ростовцев принял подполковника Милютина чрезвычайно любезно:
– Вы, господин профессор, вовремя прибыли в Петербург, у нас недостает таких образованных и дисциплинированных офицеров. Начинаются по ведомству военно-учебных заведений практические занятия, а у нас не хватает их руководителей, у нас есть к вам предложение… Не возьмете ли вы на себя руководство топографическими, тактическими и другими практическими занятиями воспитанников в Петергофском лагере? А потом мы подумаем, как использовать вас, не отрывая от профессорства в академии, по ведомству военно-учебных заведений. А сейчас наступает лето, нам нужны такие руководители, как вы…
«Вот теперь я могу обеспечить свою семью с двумя окладами», – мелькнуло у Дмитрия Алексеевича, но не спешил сразу соглашаться с таким лестным для него предложением.
– Спасибо, Яков Иванович, за предложение, но я должен буду узнать у своего начальства, уместно ли мне принять его. На меня свалилось столько работы, надо за лето подготовиться к лекциям…
– Это мы попробуем решить… Воспитанники семи петербургских военно-учебных заведений: Пажеского корпуса, Инженерного и Артиллерийского училищ, Дворянского полка и трех кадетских корпусов – очень изменились за последнее время, стали много читать иностранной литературы, порой там проповедуются социалистические и коммунистические идеи. Появились тайные кружки… У наших воспитанников еще не обнаружились такие кружки, но ведь мы-то от этого не застрахованы. Наши воспитанники встречаются со студентами вузов, особенно вредны встречи со студентами университета…
– Там была какая-то суматоха…
– А суматоха, как вы сказали, действительно была, и все из-за мнительности студентов. Мне подробно рассказывал один из профессоров университета о происшедшем там недавнем переполохе… Во время университетского акта состоялись чтения, профессор Петербургского университета и цензор Петербургского комитета Степан Степанович Куторга, зоолог, читал вместо заболевшего академика-историка Николая Устрялова доклад «О Петре Великом как историке», только коснулся Прутского похода, как треснула колонна, раздался дразнящий шум, студенты, испугавшись, что на них валится потолок, бросились к дверям, другие, увидев толпу у дверей, бурно заволновались, стали ломать окна, кто-то в испуге начал переворачивать стулья, терял перчатки, кто-то поранил руки… А в чем дело – никто не знал… А ведь были министр Уваров, ректор, адмиралы Крузенштерн и Рикорди, попечитель, архиерей Афраний…
«Господа, остановитесь, ничего не произошло, штукатурка на колонне лопнула…» Наконец все поняли, в каком смешном положении все оказались. О происшедшем, естественно, послали рапорт Николаю Первому.
Видите, Дмитрий Алексеевич, в каких условиях нам приходится работать. Воспитанники не такие, как студенты университета, но все-таки за ними нужен догляд.
– В ближайшее время, Яков Иванович, я вам сообщу свой ответ на ваше столь лестное предложение…
– Учтите, Дмитрий Алексеевич, еще и то, что государь непременно будет утверждать ваше назначение. По каждому поводу обращаются к нему. Вот недавно наш министр народного просвещения Сергей Семенович Уваров рассказывал мне, что Николай Васильевич Гоголь, получив от государя денежное пособие, написал ему благодарственное письмо, которое приведу вам с его слов полностью: «Мне грустно, когда я посмотрю, как мало я написал достойного этой милости. Все, написанное мною до сих пор, и слабо и ничтожно до того, что я не знаю, как мне загладить перед государем невыполнение его ожиданий. Может быть, однако, Бог поможет мне сделать что-нибудь такое, чем он будет доволен». Ручаюсь за смысл этого письма, но не за подлинность его. А ведь Гоголь написал «Мертвые души», «Ревизор», это гениальный художник… С какой силой, с каким тактом, как метко и верно он обличил наши общественные недостатки. Так что смотрите, Дмитрий Алексеевич, рапорт о вашем назначении попадет непременно к Николаю Павловичу. И учтите еще и другое: в интеллектуальных кругах все пропитано философией, все увлекаются Гегелем…
Вскоре вопрос был решен, и с 5 июня Милютин приступил к исполнению новых обязанностей по ведомству военно-учебных заведений. И вместо спокойной жизни на Васильевском острове ему пришлось все лето пробыть «среди лагерной суеты, в беспрерывных хлопотах, вблизи Двора и на виду самого императора…».
В середине июля генерал Ростовцев при встрече предложил Милютину должность начальника отделения в штабе военно-учебных заведений. «Такое предложение было, конечно, для меня находкою, ибо я видел совершенную невозможность оставаться на одном профессорском окладе, но возникал вопрос: в какой мере возможно, без ущерба для дела, соединить обязанности начальника отделения с занятиями профессора? Генерал Ростовцев, которому я высказал некоторое сомнение на этот счет, успокоил меня и взялся лично уладить дело с начальником Военной академии…»
Вернувшись из Петергофа в Петербург, Милютин получил от брата Николая письмо, в котором он описывал путешествие по Европе: были в Берлине, Лейпциге, Франкфурте-на-Майне, Кельн, Брюссель, Париж, объехали всю Испанию, приехали в Италию… «К тебе, мой милый Дмитрий, летят часто мои мысли, – писал он 3 (15) сентября 1845 года. – Твой домашний быт представляется мне маленьким уголком счастья и радости, и эти мысли услаждают меня. Как часто хотелось бы мне очутиться между вами, поделиться своими впечатлениями, быть может, укрепиться в любви и надежде, – и опять возвратиться к кочевой жизни, которая никогда мне не надоедает».
Авдулин, который все собирался выехать к своей жене, так и не выехал. И Николай Алексеевич, вернувшись в Петербург, оставил свою сестру на попечении совсем в чужой семье.
11 ноября 1845 года у Милютиных родился сын, которого в честь деда назвали Алексеем.
В том же ноябре пришло из Палермо высочайшее утверждение о назначении Дмитрия Алексеевича Милютина начальником Третьего отделения военно-учебных заведений по совместительству с должностью профессора Военной академии.
Это вполне удовлетворяло материальному положению в семье, за обе должности профессор Милютин получал 2700 рублей, и он уже «считал себя обеспеченным в средствах жизни».
В свободные минуты от подготовки лекций и от работы в академии Милютин жадно листал страницы журналов, выходивших в это время, особенно журнал «Отечественные записки», где всего лишь несколько лет тому назад был опубликован его очерк «Суворов как полководец». Сколько здесь оказалось новостей для него, словно целый мир обрушился на него. По-прежнему печатались Жуковский, Вяземский, Баратынский, Вельтман, Кольцов, а сколько статей и рецензий о Пушкине и Гоголе, как высветилось могучее содержание этих русских гигантов… Дмитрий Алексеевич быстро пролистал страницы всех журналов «Отечественные записки» и обратил внимание на статьи молодого критика Белинского, ярого полемиста, горячего, смелого, правдивого, уж скажет так скажет… А ведь всего лишь несколько лет тому назад господствовал триумвират писателей – Сенковский, Греч и Булгарин, которые вроде бы и полемизировали между собой, но всегда оставались опорой официальной идеологии. Об Андрее Александровиче Краевском никто и не знал, особенно о том, что он возьмет на себя такую великую роль, как противостоять «Северной пчеле» Булгарина и «Библиотеке для чтения» Сенковского. Еще в 1839 году Краевский, взяв журнал в свои руки, объявил, что он решил способствовать «русскому просвещению по всем его отраслям», заявил, что он будет придерживаться «энциклопедизма», воевать против Сенковского и «литературных промышленников», которых поддерживал богач П.П. Свиньин. Все это было всего лишь несколько лет тому назад, а сейчас «Отечественные записки» самый популярный журнал, 8 тысяч тираж, с крупными статьями, острыми, яростными, в которых все еще чувствуется влияние немецкой философии, но сколько уже самостоятельности и полного взгляда на русскую историю и на русскую литературу. От начинающего Белинского 30-х, о котором упоминалось в разговорах студенческих лет и который начинал проповедовать примирение с действительностью, ничего не осталось. Белинский – проповедник борьбы со всеми, кто провозглашает гениями Кукольника и барона Брамбеуса, кто по наставлениям триумвирата возводит в литературные таланты Масальского, Степанова, Тимофеева… Некоторые призраки свободы вроде бы существовали в России, но, когда закрыли журнал «Телескоп» за публикацию в 1836 году «Философического письма» Чаадаева, перестали даже думать о свободе мнений и философических размышлений, вся свобода раскрывалась лишь в тайных обществах, кружках, литературных посиделках. «Диким ругателем» называли в обществе критика Белинского… Ну, посмотрим…
Учебные лекции продолжались успешно. В процессе изложения материала Милютин вносил существенные дополнения в курс военной географии, которая до него преподавалась в «таком безобразном виде», в каком преподавать эту дисциплину немыслимо. Это только одна сторона информации о воюющей державе. Нужно постичь весь комплекс знаний о воюющей стороне. Он настаивал на изучении материальных средств воюющего государства. Это: 1) территория, народонаселение, государственное устройство и финансы; 2) устройство вооруженных сил и военных его учреждений; 3) условия войны оборонительной и наступательной. «В таком смысле оно будет уже не военной географией, а специальным отделом статистики, которому может быть присвоено наименование «военной статистики», – писал Милютин. Так уже с первых шагов своего профессорства Д.А. Милютин проявил себя как новатор учебного процесса.
Еженедельно, по субботам, собирался учебный комитет под председательством генерала Ростовцева, на котором обсуждались самые разные вопросы. Рядом со зданием 1-го кадетского корпуса, в казенном доме по Кадетской линии, где жил Ростовцев, собирались преподаватели военно-учебных заведений, генералы, полковники и подполковники, академики, профессора, преподаватель по русскому языку и словесности писатель Николай Иванович Греч (1787–1867). Выступали много, и заседания комитета проходили оживленно, часов до одиннадцати ночи. Особенно часто выступали академик, ректор Петербургского университета Иван Петрович Шульгин (1795–1869), Николай Иванович Греч, Яков Федорович Ортенберг, инспектор классов в Павловском кадетском корпусе статский советник Ржевский. Приглашались и со стороны специалисты по спорным вопросам. Милютин составлял протокол заседаний, подписывал его у председателя и рассылал принятые предложения по инстанциям.
Наиболее яркой и известной фигурой был, конечно, писатель и учитель Греч. Из разговоров с Ростовцевым и другими участниками старшего поколения Дмитрий Алексеевич вскоре понял, какую гибкую и извилистую карьеру проделал Николай Иванович. Дед – прусский дворянин, выходец из Богемии, стал служить русскому двору еще в середине XVIII века, был полковником у графа Румянцева. Его мать, Катерина Яковлевна, родилась в 1769 году в городе Глухове под пушечную пальбу. Шел бой по приказу графа Румянцева. Говорили, что граф был влюблен в Христину Михайловну, мать Катерины, которая «была необыкновенная красавица», поэтому ничего не было удивительного, что Румянцев влюбился в нее.
Греч получил хорошее домашнее образование, учился на юридическом факультете Юнкерского училища при Сенате, прошел курс в Петербургском педагогическом институте, преподавал русский язык в частных школах, в Главном немецком училище Святого Петра, в Петербургской гимназии, как талантливый журналист был одним из основателей журнала «Сын отечества», привлек к участию в журнале Батюшкова, Гнедича, Грибоедова, Державина, Вяземского, Жуковского, Крылова, Пушкина… Греч был «отъявленным либералом», входил в масонскую ложу «Избранного Михаила», хорошо был знаком с будущими декабристами Бестужевым и Рылеевым, с 1820 года стал директором полковых училищ Гвардейского корпуса. Александр Первый подозревал Греча в том, что он имел касание к бунту Семеновского полка. А в 1824 году в типографии Греча была опубликована книга немецкого пастора Госнера «Дух жизни и учения Иисус Христова в Новом Завете», которая оказалась «опасной для церкви и государства». А потом вдруг все изменилось в жизни Николая Ивановича: он увлекся учебниками по русской словесности, издал «Практическую русскую грамматику», «Начальные правила русской грамматики», «Пространную русскую грамматику», за которую был избран в члены-корреспонденты Академии наук. После этого о связях с декабристами и думать перестал, полностью признал Николая Первого, писал только верноподданнические статьи и был на виду при дворе. В разговоре о Грече упоминали и его романы, особенно «Черная женщина», пользовавшийся успехом у публики, даже критические отзывы были благопристойны, а влиятельный критик Белинский вообще сказал, что роман «Черная женщина» имеет «большое литературное достоинство»… И вот дослужился до чина тайного советника, а это немало для нынешнего времени.
Но где же и когда Милютин впервые узнал о писателе Грече? Ну конечно же когда он писал для «Энциклопедического лексикона» А.А. Плюшара, а потом, чуть позднее, для «Военного энциклопедического лексикона» Л.И. Зедлера, он познакомился и с Николаем Ивановичем Гречем, который тоже принимал участие в этих изданиях. В те же времена Дмитрий Алексеевич услышал о знаменитых четвергах Греча, куда приходили Брюллов, Кукольник, Пушкин, Плетнев, все жадно слушали язвительные и насмешливые реплики хозяина, сыпавшего анекдотами и эпиграммами. Высказывал верноподданнические мысли о Николае Первом, но одновременно с этим резко говорил об императорах Павле и Александре.
Действительно сложный, противоречивый человек, проделавший очень извилистую карьеру и дослужившийся до чина тайного советника. Может, он ошибся, когда подружился с Булгариным? Кто знает…
<< Назад Вперёд>>
