Глава 21
Я приехала в Петроград в субботу 14 июля и, обосновавшись в своем старом номере в гостинице «Европейская», немедленно приступила к нелегкому делу: стала доставать своим спутникам паспорта, деньги и все прочее, необходимое для поездки за границу. Все предупреждали о невероятных трудностях, которые нас ждут во время поездки из Крыма в столицу, но мы не испытали никаких неудобств, за исключением жары и скоплений народа, из-за чего было совершенно невозможно выходить на станциях. Мы запаслись провизией, поэтому смогли питаться, оставаясь в своих купе. Там нам почти не досаждали бесчисленные дезертиры, как мухи облепившие крыши вагонов, набившиеся в коридорах и на платформах – словом, повсюду. Они были шумными, но добродушными, с готовностью вызывались что-нибудь нам принести, подать или оказать какую-нибудь иную услугу. После трех дней пути с восторгом обнаружив весь наш багаж целым и невредимым, я уже с большим оптимизмом думала о долгом путешествии детей через всю Сибирь и радовалась, что им скоро предстоит отправляться в путь, так как и на железной дороге, и в столице я обратила внимание на непонятное всеобщее возбуждение, которое значительно возросло за последние шесть недель. Едва ли можно было надеяться, что со временем оно уляжется.
В понедельник я должна была лично передать прошение о выдаче каждого паспорта с фотографиями и представить всех путешественников и двух поручителей, которые должны подтвердить место назначения и всевозможные детали нашего предполагаемого путешествия. Наша многочисленная группа, состоявшая из трех детей, няни, гувернантки, поверенного в делах и меня, вместе с генералом Золотницким[124]
и господином Татищевым[125], немедленно привлекла дружелюбное внимание чиновников, которые служили здесь и при старом режиме. Дело наше благодаря приложенным усилиям всех сторон было решено в кратчайшие сроки, примерно за полтора часа. Несмотря на написанные заранее прошения, пришлось ответить на множество вопросов, дать массу объяснений. Каждому пришлось ставить свою подпись раз шесть, если не больше. После этого нам сказали, что наши паспорта в тот же день передадут в следующий отдел для получения военной визы и что мне нужно зайти за ними через два или три дня – скорее всего, в четверг.
После того как я отослала детей обратно в гостиницу, Татищев задержал меня и спросил, когда нам будут нужны паспорта.
Я ответила, что детям куплены билеты на Транссибирский поезд на 24 июля, то есть они уезжают через восемь дней.
– В таком случае, если вы хотите получить документы, продолжайте всех теребить, поскольку работа выполняется крайне медленно и бестолково. Вот-вот грянет кризис, и через несколько дней вся работа может вообще прекратиться. Сегодня днем состоится заседание кабинета, посвященное решению самых насущных вопросов. Все то же, что и в мае – консерваторы воюют с толпой ультрадемократов. Боюсь, это означает беспорядки на улицах и уход кабинета в отставку, если сегодня не будет достигнут компромисс. Говорю это не для того, чтобы встревожить вас, но вам лучше не выпускать бумаги из виду и постараться получить их как можно скорее.
Это сказал Татищев – человек надежный, никогда не шедший на поводу у эмоций и отличавшийся оптимизмом. Услыхав такое предупреждение, я немедленно отправилась в банк и попросила управляющего, своего давнего хорошего знакомого, лично заняться оформлением аккредитива для детей, причем как можно быстрее. Американский посол, мистер Франсис, обещал оказать всяческое содействие в Министерстве финансов, так что я надеялась на лучшее.
Этим вечером у меня за чаем собрались друзья. Кто-то из них прочитал статью о революции в английском журнале, редактор которого восхищался нашим национальным характером. Было тепло, и окна балкона, выходящего на тихий парк, распахнуты настежь. Из-за угла доносился гул с Невского. Девочки с гувернанткой и нянями ушли спать, а сын сидел с нами. Внезапно воздух пронзили пулеметные очереди, звучавшие сначала вдали, но быстро приближавшиеся. Восстание началось! Большевики!
Очевидно, консервативные министры пытались выстоять. Тут же появился служащий гостиницы, а следом за ним – моя перепуганная горничная.
– Ваше сиятельство, позвольте прикрыть окна. Управляющий гостиницей велел немедленно закрыть окна, задвинуть шторы и погасить свет, чтобы не привлекать внимание с улицы.
Мои гости принялись помогать служащему и горничной, а я прошла в две просторные детские, примыкающие к гостиной, распорядиться закрыть и занавесить там окна. Я велела няне и гувернантке не будить девочек, но самим пока не раздеваться.
Когда я вернулась, гости мои сидели в полумраке при свете одной настольной лампы. Мы начали спешно совещаться. Управляющий гостиницей прислал второго служащего с сообщением, что большевики хотели пройти по всей гостинице, дабы проверить, нет ли здесь оружия и тому подобного. Он немедленно остановил их и по телефону попросил прислать казаков для охраны гостиницы, но, пока казаки не прибыли, он не сможет долго удерживать большевиков, если они будут продолжать настаивать на обыске. Посему он предупреждал, чтобы я была готова к их возможному приходу.
Я решила, что моим гостям лучше немедленно уйти. Как только они с нами распрощались, мы с горничными, гувернанткой и сыном спрятали ценные вещи, после чего я сменила домашнее платье на дорожный костюм. Мы принялись ждать, решив доброжелательно встретить поздних посетителей (если возникнет такая необходимость).
Несколько раз мне звонили петроградские знакомые узнать, все ли у нас в порядке. Я отвечала утвердительно, хотя снаружи сражение, похоже, не прекращалось всю ночь, если судить по беспрерывной стрельбе. Пулеметные очереди и ружейные, револьверные выстрелы, дикие крики – все свидетельствовало о том, какой бедлам творится на улице. Время от времени под окнами с ревом проезжали грузовики, перевозившие солдат или пленных, усиливая уличный грохот. Няня, гувернантка, горничная и мы с сыном, не раздеваясь, просидели наготове несколько часов. Двух младших детей, проснувшихся от первых выстрелов, мы успокоили словами, что это «всего лишь революция». Они перевернулись на другой бок и спокойно уснули.
Меня серьезно беспокоило, что будет с нами. Подумать только: я сама ввергла детей в этот хаос! Неужели теперь не удастся их отправить? Я стала себя успокаивать, что через неделю все придет в норму, а за семь предстоящих дней сумею оформить им документы и все подготовить. Поскольку, несмотря на непрерывную уличную стрельбу, у нас все оставалось по-прежнему, около часа ночи я решила, что нужно идти спать и предоставить будущему самостоятельно разбираться со своими проблемами. Наши комнаты находились в конце длинного коридора и соединялись между собой внутренними дверями. В том случае, если бы побеспокоили кого-то из нас, об этом стало бы известно и всем остальным. Мы с сыном улеглись в кровати не раздеваясь и моментально отключились ото всех тревог и волнений до девяти утра! Собственно говоря, меня разбудила горничная, когда внесла поднос с завтраком и свежей газетой. Горничная объявила, что нам теперь ничего не угрожает, потому что в четыре утра прибыли казаки и расположились в служебном помещении, а управляющий организовал патруль из служащих.
Еще я узнала, что ресторан будет работать только с двенадцати до трех. Нам предложат горячее только один раз, но потом можно будет заказать в номер холодные блюда и чай, а детям – молоко. В гостиницу никого не будут пускать (двери, выходящие на переполненные толпами народу улицы, закрыты на засов), и нас хозяин тоже попросил не выходить. Повсюду царит беспорядок. Магазины, банки и конторы закрыты. По телефону я выяснила, что правительственные служащие тоже не работают, так что походатайствовать о скорейшем получении документов было невозможно. Весь этот день и следующий – вторник и среду – мы оставались в своих комнатах, точно в осаде, с закрытыми окнами и задвинутыми шторами, чтобы не попала шальная пуля.
Стрельба периодически то стихала, то усиливалась без явных причин. Моя горничная поднялась на крышу и оттуда видела, как сражаются на улицах и грабят магазины на Невском. Мой мальчик тоже несколько раз забирался на крышу и заходил в служебное помещение, где разместились казаки. Мужчины-постояльцы собрались внизу обсудить сложившуюся ситуацию. Нескольких американских туристов (коммерсантов) очень интересовало, к чему приведут эти события. Мне позвонил американский посол. Его беспокоили возможные осложнения, но он надеялся, что через несколько дней все благополучно разрешится. От Татищева, который тоже мне позвонил, я узнала, что правительство никак не может решить возникшую проблему. Вероятнее всего это приведет к отставке последних консервативно настроенных членов правительства, тем самым еще больше усилится влияние социалистов.
Во вторник вечером стрельбы стало меньше, а к вечеру в среду все стихло.
В четверг в городе возобновилась нормальная жизнь. Начали ездить конки, и мы снова занялись делами, словно ничего и не случилось. Анархисты сделали еще один шаг к власти. Князь Львов ушел в отставку, премьер-министром стал Керенский. Всех патриотов, а не только консерваторов, все больше беспокоило то, что с каждым днем росла власть толпы и их немецких главарей. Было совершенно очевидно, что пропаганда Ленина[126] становилась все агрессивнее. Приехал или вот-вот должен был приехать анархист Троцкий (настоящее имя – Лев Бронштейн), чтобы агитировать уже и без того сбитых с толку людей и помочь Ленину добиться своей цели.
С каждым часом я все больше радовалась тому, что дети уезжают. Юные путешественники только об этом и думали. Я знала, что это единственный способ благополучно доставить их домой, но чрезвычайно боялась отпускать в длительную поездку через всю Сибирь. Они были такими беспомощными, несмотря на то что мой мальчик очень возмужал и его сестрички нисколько не сомневались в его способности позаботиться о них. Я была благодарна друзьям и чиновникам, без помощи которых из-за восстания большевиков детей не удалось бы увезти отсюда. Словом, небольшая группка, снабженная билетами, паспортами и деньгами, отправилась на край света в надежном, хорошо оснащенном поезде. Им пришлось немало пережить, но настоящая опасность их миновала, и через шесть недель они благополучно добрались до Сан-Франциско, где их встретила моя мать.
Проводив детей, я провела в Петрограде еще два дня, занимаясь делами. Перед отъездом в Киев я видела, как штурмом брали штаб-квартиру Ленина. Она размещалась во дворце Кшесинской[127], примы-балерины императорских театров. Это был большой особняк, стоявший напротив Петропавловской крепости недалеко от Троицкого моста. Фасадом он смотрел на улицу, вход был с противоположной стороны во дворе, а торцами дом выходил в прелестный сад, разместившийся на углу двух улиц, и был огражден высокой стеной. На самом углу находилась круглая беседка, откуда Ленин и его сторонники проповедовали русскому миру свои губительные идеи[128]. Ленин был нигилистом, при царском режиме изгнанным из России и жившим в Швейцарии. Одним из первых шагов, сделанных после революции, естественно, было прощение и репатриация всех политических узников и изгнанников независимо от их репутации и от того, каких принципов они придерживались. Ко всеобщему удивлению, Ленин вернулся в Россию прямо через Германию. Хотя он объяснил, что ему не позволили ни останавливаться, ни выходить на станциях, мы слышали, что к нему относились очень внимательно во время путешествия по вражеской территории. Сразу же по приезде он занял особняк Кшесинской, которая в ужасе бежала оттуда при первых же признаках революционных беспорядков. Балерина возмущалась тем, что ее собственность реквизирована ленинцами, но угрозами ее заставили замолчать.
Ежедневно Ленин или один из его помощников выступали с пламенными речами с маленькой угловой беседки и раздавали листовки слушателям, собиравшимся на тротуаре. Когда новое правительство объявило полную свободу всем политическим теориям, эти ораторы принялись привлекать в свои ряды новых приверженцев, которые, поскольку они требовали максимального следования идеям социализма, стали называться максималистами – по-русски это звучало как «большевики» – и образовали партию, хотя выступили с шумными демонстрациями только к концу апреля. Как оказалось, у некоторых из них были обнаружены немецкие золотые монеты.
У правительства были связаны руки из-за неразберихи, царившей в армии, и Ленин продолжал оставаться в столице, выжидая, ведя переговоры, постоянно работая, особенно среди бедных.
Во время второго восстания Половцев[129] принял решение избавиться от этого рассадника большевистской пропаганды. Однажды вечером особняк обстреляли из пулеметов, взяли приступом и захватили человек тридцать заговорщиков, хотя самого Ленина арестовать не удалось. Он бежал в Финляндию, как только узнал, что восстание закончилось неудачей.
В особняке были даже найдены документы, свидетельствующие о связях ленинцев с врагом, и немецкое золото.[130]
В тот вечер я ужинала в американском посольстве. Поскольку в городе было абсолютно спокойно, и, когда мы часов около десяти уходили, мистер Франсис предложил мне и еще одному гостю подвезти нас домой в его личном экипаже, под защитой американского флага. На улице было еще довольно светло, под мягким июльским небом на горизонте медленно угасал изумительный закат. Это заставило посла сказать, когда мы уселись:
– Еще светло, а мы так долго сидели взаперти. Я сегодня вообще весь день не вставал из-за стола. Не свернуть ли нам к набережной, чтобы полюбоваться рекой по пути в вашу гостиницу, княгиня? Мы задержимся минут на десять, не более.
Я, естественно, согласилась, и мы поехали по набережной, восхищаясь открывавшимся зрелищем. На мой взгляд, это было самое красивое место в городе – с великолепными дворцами с одной стороны и расстилающейся гладью реки – с другой. Вскоре Летний сад остался позади, и перед нами появилось здание посольства Великобритании, а затем изящный силуэт Троицкого моста, перекинутого через реку и соединившего Марсово поле[131] с Петропавловской крепостью.
– Просто не верится, что последнее время было так неспокойно, – заметила я.
– Да, – согласился мистер Франсис. – На этот раз Временное правительство сумело справиться.
– Смотрите, крепость, принадлежащая правительству, и резиденция Ленина стоят напротив, и там все тихо, – показала я.
И тут мы заметили, что на них пляшет свет.
– Как вы думаете, что это значит? – поинтересовался посол. – Сигнал?
– Или, возможно, проверка одного из флотских прожекторов, – предположила я.
Внезапно тишину на противоположном берегу нарушил выстрел, за ним последовала непрерывная стрельба, и все пространство между Петропавловской крепостью и дворцом Кшесинской оказалось заполнено солдатами, стреляющими из ружей. Мы видели вспышки, сопровождаемые грохотом выстрелов, – бедлам начался снова!
– Н-да, дело, похоже, серьезное, – проговорил мистер Франсис.
Кучер, не дожидаясь приказа, круто развернул лошадей и направил их обратно, в том направлении, откуда мы приехали. Я велела ему свернуть в первую же боковую улицу и, избегая оживленных улиц, везти меня в гостиницу самым коротким путем. Кучер, не теряя присутствия духа, в точности выполнил мои указания.
Приехав в гостиницу, мы разыскали управляющего. Он знал о подготовке захвата резиденции Ленина и заверил нас, что в остальном в городе нет никакой опасности. Половцев захватил эту цитадель, откуда призывали к беспорядкам, доказал связь большевиков с Германией и арестовал человек двадцать или больше партийных вожаков. Он добился четкого выполнения своих приказов и в течение сорока восьми часов сумел навести в городе порядок. Он даже издал приказ о том, что солдаты должны содержать оружие в порядке и появляться на улицах в вычищенной форме, застегнутой на все пуговицы, чтобы по внешнему виду их можно было отличить от дезертиров или бродяг.
Но, несмотря на эти достижения, вскоре Половцева сместили. Официальной причиной называли его чересчур суровое обращение с солдатами, воплощенное в его приказе появляться одетым по всей форме, нетерпимость по отношению к одной политической партии в дни полной свободы и то, что он посадил в тюрьму членов законной группировки недавно образованной русской организации!
Хотя арестованных большевиков через несколько недель освободили из тюрьмы, они озлобились. С полного согласия правительства они принялись за старое – вернулись в прежний штаб, продолжали заниматься пропагандой и даже начали публиковать несколько газет. Очевидно, либо правительство было слишком слабым и сил у него хватало лишь на то, чтобы занять примирительную позицию по отношению к этим общепризнанным анархистам, либо в правительственных кругах не понимали, насколько опасны для страны теории Троцкого и Ленина. Те из нас, кто не стремился к политической власти, а думал только о том, чтобы победить в войне и сберечь Россию, видели, что все это таит смертельную опасность для будущего страны. Но наши военные и политические группировки утратили возможность даже произносить речи.
В понедельник я должна была лично передать прошение о выдаче каждого паспорта с фотографиями и представить всех путешественников и двух поручителей, которые должны подтвердить место назначения и всевозможные детали нашего предполагаемого путешествия. Наша многочисленная группа, состоявшая из трех детей, няни, гувернантки, поверенного в делах и меня, вместе с генералом Золотницким[124]
и господином Татищевым[125], немедленно привлекла дружелюбное внимание чиновников, которые служили здесь и при старом режиме. Дело наше благодаря приложенным усилиям всех сторон было решено в кратчайшие сроки, примерно за полтора часа. Несмотря на написанные заранее прошения, пришлось ответить на множество вопросов, дать массу объяснений. Каждому пришлось ставить свою подпись раз шесть, если не больше. После этого нам сказали, что наши паспорта в тот же день передадут в следующий отдел для получения военной визы и что мне нужно зайти за ними через два или три дня – скорее всего, в четверг.
После того как я отослала детей обратно в гостиницу, Татищев задержал меня и спросил, когда нам будут нужны паспорта.
Я ответила, что детям куплены билеты на Транссибирский поезд на 24 июля, то есть они уезжают через восемь дней.
– В таком случае, если вы хотите получить документы, продолжайте всех теребить, поскольку работа выполняется крайне медленно и бестолково. Вот-вот грянет кризис, и через несколько дней вся работа может вообще прекратиться. Сегодня днем состоится заседание кабинета, посвященное решению самых насущных вопросов. Все то же, что и в мае – консерваторы воюют с толпой ультрадемократов. Боюсь, это означает беспорядки на улицах и уход кабинета в отставку, если сегодня не будет достигнут компромисс. Говорю это не для того, чтобы встревожить вас, но вам лучше не выпускать бумаги из виду и постараться получить их как можно скорее.
Это сказал Татищев – человек надежный, никогда не шедший на поводу у эмоций и отличавшийся оптимизмом. Услыхав такое предупреждение, я немедленно отправилась в банк и попросила управляющего, своего давнего хорошего знакомого, лично заняться оформлением аккредитива для детей, причем как можно быстрее. Американский посол, мистер Франсис, обещал оказать всяческое содействие в Министерстве финансов, так что я надеялась на лучшее.
Этим вечером у меня за чаем собрались друзья. Кто-то из них прочитал статью о революции в английском журнале, редактор которого восхищался нашим национальным характером. Было тепло, и окна балкона, выходящего на тихий парк, распахнуты настежь. Из-за угла доносился гул с Невского. Девочки с гувернанткой и нянями ушли спать, а сын сидел с нами. Внезапно воздух пронзили пулеметные очереди, звучавшие сначала вдали, но быстро приближавшиеся. Восстание началось! Большевики!
Очевидно, консервативные министры пытались выстоять. Тут же появился служащий гостиницы, а следом за ним – моя перепуганная горничная.
– Ваше сиятельство, позвольте прикрыть окна. Управляющий гостиницей велел немедленно закрыть окна, задвинуть шторы и погасить свет, чтобы не привлекать внимание с улицы.
Мои гости принялись помогать служащему и горничной, а я прошла в две просторные детские, примыкающие к гостиной, распорядиться закрыть и занавесить там окна. Я велела няне и гувернантке не будить девочек, но самим пока не раздеваться.
Когда я вернулась, гости мои сидели в полумраке при свете одной настольной лампы. Мы начали спешно совещаться. Управляющий гостиницей прислал второго служащего с сообщением, что большевики хотели пройти по всей гостинице, дабы проверить, нет ли здесь оружия и тому подобного. Он немедленно остановил их и по телефону попросил прислать казаков для охраны гостиницы, но, пока казаки не прибыли, он не сможет долго удерживать большевиков, если они будут продолжать настаивать на обыске. Посему он предупреждал, чтобы я была готова к их возможному приходу.
Я решила, что моим гостям лучше немедленно уйти. Как только они с нами распрощались, мы с горничными, гувернанткой и сыном спрятали ценные вещи, после чего я сменила домашнее платье на дорожный костюм. Мы принялись ждать, решив доброжелательно встретить поздних посетителей (если возникнет такая необходимость).
Несколько раз мне звонили петроградские знакомые узнать, все ли у нас в порядке. Я отвечала утвердительно, хотя снаружи сражение, похоже, не прекращалось всю ночь, если судить по беспрерывной стрельбе. Пулеметные очереди и ружейные, револьверные выстрелы, дикие крики – все свидетельствовало о том, какой бедлам творится на улице. Время от времени под окнами с ревом проезжали грузовики, перевозившие солдат или пленных, усиливая уличный грохот. Няня, гувернантка, горничная и мы с сыном, не раздеваясь, просидели наготове несколько часов. Двух младших детей, проснувшихся от первых выстрелов, мы успокоили словами, что это «всего лишь революция». Они перевернулись на другой бок и спокойно уснули.
Меня серьезно беспокоило, что будет с нами. Подумать только: я сама ввергла детей в этот хаос! Неужели теперь не удастся их отправить? Я стала себя успокаивать, что через неделю все придет в норму, а за семь предстоящих дней сумею оформить им документы и все подготовить. Поскольку, несмотря на непрерывную уличную стрельбу, у нас все оставалось по-прежнему, около часа ночи я решила, что нужно идти спать и предоставить будущему самостоятельно разбираться со своими проблемами. Наши комнаты находились в конце длинного коридора и соединялись между собой внутренними дверями. В том случае, если бы побеспокоили кого-то из нас, об этом стало бы известно и всем остальным. Мы с сыном улеглись в кровати не раздеваясь и моментально отключились ото всех тревог и волнений до девяти утра! Собственно говоря, меня разбудила горничная, когда внесла поднос с завтраком и свежей газетой. Горничная объявила, что нам теперь ничего не угрожает, потому что в четыре утра прибыли казаки и расположились в служебном помещении, а управляющий организовал патруль из служащих.
Еще я узнала, что ресторан будет работать только с двенадцати до трех. Нам предложат горячее только один раз, но потом можно будет заказать в номер холодные блюда и чай, а детям – молоко. В гостиницу никого не будут пускать (двери, выходящие на переполненные толпами народу улицы, закрыты на засов), и нас хозяин тоже попросил не выходить. Повсюду царит беспорядок. Магазины, банки и конторы закрыты. По телефону я выяснила, что правительственные служащие тоже не работают, так что походатайствовать о скорейшем получении документов было невозможно. Весь этот день и следующий – вторник и среду – мы оставались в своих комнатах, точно в осаде, с закрытыми окнами и задвинутыми шторами, чтобы не попала шальная пуля.
Стрельба периодически то стихала, то усиливалась без явных причин. Моя горничная поднялась на крышу и оттуда видела, как сражаются на улицах и грабят магазины на Невском. Мой мальчик тоже несколько раз забирался на крышу и заходил в служебное помещение, где разместились казаки. Мужчины-постояльцы собрались внизу обсудить сложившуюся ситуацию. Нескольких американских туристов (коммерсантов) очень интересовало, к чему приведут эти события. Мне позвонил американский посол. Его беспокоили возможные осложнения, но он надеялся, что через несколько дней все благополучно разрешится. От Татищева, который тоже мне позвонил, я узнала, что правительство никак не может решить возникшую проблему. Вероятнее всего это приведет к отставке последних консервативно настроенных членов правительства, тем самым еще больше усилится влияние социалистов.
Во вторник вечером стрельбы стало меньше, а к вечеру в среду все стихло.
В четверг в городе возобновилась нормальная жизнь. Начали ездить конки, и мы снова занялись делами, словно ничего и не случилось. Анархисты сделали еще один шаг к власти. Князь Львов ушел в отставку, премьер-министром стал Керенский. Всех патриотов, а не только консерваторов, все больше беспокоило то, что с каждым днем росла власть толпы и их немецких главарей. Было совершенно очевидно, что пропаганда Ленина[126] становилась все агрессивнее. Приехал или вот-вот должен был приехать анархист Троцкий (настоящее имя – Лев Бронштейн), чтобы агитировать уже и без того сбитых с толку людей и помочь Ленину добиться своей цели.
С каждым часом я все больше радовалась тому, что дети уезжают. Юные путешественники только об этом и думали. Я знала, что это единственный способ благополучно доставить их домой, но чрезвычайно боялась отпускать в длительную поездку через всю Сибирь. Они были такими беспомощными, несмотря на то что мой мальчик очень возмужал и его сестрички нисколько не сомневались в его способности позаботиться о них. Я была благодарна друзьям и чиновникам, без помощи которых из-за восстания большевиков детей не удалось бы увезти отсюда. Словом, небольшая группка, снабженная билетами, паспортами и деньгами, отправилась на край света в надежном, хорошо оснащенном поезде. Им пришлось немало пережить, но настоящая опасность их миновала, и через шесть недель они благополучно добрались до Сан-Франциско, где их встретила моя мать.
Проводив детей, я провела в Петрограде еще два дня, занимаясь делами. Перед отъездом в Киев я видела, как штурмом брали штаб-квартиру Ленина. Она размещалась во дворце Кшесинской[127], примы-балерины императорских театров. Это был большой особняк, стоявший напротив Петропавловской крепости недалеко от Троицкого моста. Фасадом он смотрел на улицу, вход был с противоположной стороны во дворе, а торцами дом выходил в прелестный сад, разместившийся на углу двух улиц, и был огражден высокой стеной. На самом углу находилась круглая беседка, откуда Ленин и его сторонники проповедовали русскому миру свои губительные идеи[128]. Ленин был нигилистом, при царском режиме изгнанным из России и жившим в Швейцарии. Одним из первых шагов, сделанных после революции, естественно, было прощение и репатриация всех политических узников и изгнанников независимо от их репутации и от того, каких принципов они придерживались. Ко всеобщему удивлению, Ленин вернулся в Россию прямо через Германию. Хотя он объяснил, что ему не позволили ни останавливаться, ни выходить на станциях, мы слышали, что к нему относились очень внимательно во время путешествия по вражеской территории. Сразу же по приезде он занял особняк Кшесинской, которая в ужасе бежала оттуда при первых же признаках революционных беспорядков. Балерина возмущалась тем, что ее собственность реквизирована ленинцами, но угрозами ее заставили замолчать.
Ежедневно Ленин или один из его помощников выступали с пламенными речами с маленькой угловой беседки и раздавали листовки слушателям, собиравшимся на тротуаре. Когда новое правительство объявило полную свободу всем политическим теориям, эти ораторы принялись привлекать в свои ряды новых приверженцев, которые, поскольку они требовали максимального следования идеям социализма, стали называться максималистами – по-русски это звучало как «большевики» – и образовали партию, хотя выступили с шумными демонстрациями только к концу апреля. Как оказалось, у некоторых из них были обнаружены немецкие золотые монеты.
У правительства были связаны руки из-за неразберихи, царившей в армии, и Ленин продолжал оставаться в столице, выжидая, ведя переговоры, постоянно работая, особенно среди бедных.
Во время второго восстания Половцев[129] принял решение избавиться от этого рассадника большевистской пропаганды. Однажды вечером особняк обстреляли из пулеметов, взяли приступом и захватили человек тридцать заговорщиков, хотя самого Ленина арестовать не удалось. Он бежал в Финляндию, как только узнал, что восстание закончилось неудачей.
В особняке были даже найдены документы, свидетельствующие о связях ленинцев с врагом, и немецкое золото.[130]
В тот вечер я ужинала в американском посольстве. Поскольку в городе было абсолютно спокойно, и, когда мы часов около десяти уходили, мистер Франсис предложил мне и еще одному гостю подвезти нас домой в его личном экипаже, под защитой американского флага. На улице было еще довольно светло, под мягким июльским небом на горизонте медленно угасал изумительный закат. Это заставило посла сказать, когда мы уселись:
– Еще светло, а мы так долго сидели взаперти. Я сегодня вообще весь день не вставал из-за стола. Не свернуть ли нам к набережной, чтобы полюбоваться рекой по пути в вашу гостиницу, княгиня? Мы задержимся минут на десять, не более.
Я, естественно, согласилась, и мы поехали по набережной, восхищаясь открывавшимся зрелищем. На мой взгляд, это было самое красивое место в городе – с великолепными дворцами с одной стороны и расстилающейся гладью реки – с другой. Вскоре Летний сад остался позади, и перед нами появилось здание посольства Великобритании, а затем изящный силуэт Троицкого моста, перекинутого через реку и соединившего Марсово поле[131] с Петропавловской крепостью.
– Просто не верится, что последнее время было так неспокойно, – заметила я.
– Да, – согласился мистер Франсис. – На этот раз Временное правительство сумело справиться.
– Смотрите, крепость, принадлежащая правительству, и резиденция Ленина стоят напротив, и там все тихо, – показала я.
И тут мы заметили, что на них пляшет свет.
– Как вы думаете, что это значит? – поинтересовался посол. – Сигнал?
– Или, возможно, проверка одного из флотских прожекторов, – предположила я.
Внезапно тишину на противоположном берегу нарушил выстрел, за ним последовала непрерывная стрельба, и все пространство между Петропавловской крепостью и дворцом Кшесинской оказалось заполнено солдатами, стреляющими из ружей. Мы видели вспышки, сопровождаемые грохотом выстрелов, – бедлам начался снова!
– Н-да, дело, похоже, серьезное, – проговорил мистер Франсис.
Кучер, не дожидаясь приказа, круто развернул лошадей и направил их обратно, в том направлении, откуда мы приехали. Я велела ему свернуть в первую же боковую улицу и, избегая оживленных улиц, везти меня в гостиницу самым коротким путем. Кучер, не теряя присутствия духа, в точности выполнил мои указания.
Приехав в гостиницу, мы разыскали управляющего. Он знал о подготовке захвата резиденции Ленина и заверил нас, что в остальном в городе нет никакой опасности. Половцев захватил эту цитадель, откуда призывали к беспорядкам, доказал связь большевиков с Германией и арестовал человек двадцать или больше партийных вожаков. Он добился четкого выполнения своих приказов и в течение сорока восьми часов сумел навести в городе порядок. Он даже издал приказ о том, что солдаты должны содержать оружие в порядке и появляться на улицах в вычищенной форме, застегнутой на все пуговицы, чтобы по внешнему виду их можно было отличить от дезертиров или бродяг.
Но, несмотря на эти достижения, вскоре Половцева сместили. Официальной причиной называли его чересчур суровое обращение с солдатами, воплощенное в его приказе появляться одетым по всей форме, нетерпимость по отношению к одной политической партии в дни полной свободы и то, что он посадил в тюрьму членов законной группировки недавно образованной русской организации!
Хотя арестованных большевиков через несколько недель освободили из тюрьмы, они озлобились. С полного согласия правительства они принялись за старое – вернулись в прежний штаб, продолжали заниматься пропагандой и даже начали публиковать несколько газет. Очевидно, либо правительство было слишком слабым и сил у него хватало лишь на то, чтобы занять примирительную позицию по отношению к этим общепризнанным анархистам, либо в правительственных кругах не понимали, насколько опасны для страны теории Троцкого и Ленина. Те из нас, кто не стремился к политической власти, а думал только о том, чтобы победить в войне и сберечь Россию, видели, что все это таит смертельную опасность для будущего страны. Но наши военные и политические группировки утратили возможность даже произносить речи.
<< Назад Вперёд>>
