Ф.А. Попов. Белое Приморье как потенциальный «русский Тайвань»: опыт и перспективы развития антибольшевистской государственности на Дальнем Востоке
История гражданских войн и революций особенно богата на вариативность. Общество мобилизует свои доселе потайные резервы, на авансцену выходит акторы, появление которых ранее никто не прогнозировал. Если межгосударственные конфликты регулируются международным правом, то участники гражданских войн практически ничем не ограничены в своих действиях; у вооруженных столкновений такого типа нет писаных правил. Еще до формальной победы в гражданской войне каждая ее сторона в силах воплощать собственную модель будущего; для насаждения своих идеологических догм и социально-политических представлений не обязательно подписывать мирные договоры. Неуправляемость, хаотичность гражданских войн, в т. ч. интересующей нас российской Гражданской войны, дают право задавать вопросы, казалось бы, выходящие за рамки академической науки: возможен ли был иной исход противостояния и какая судьба ожидала бы реализованную альтернативу?
Заключительный этап Гражданской войны на Дальнем Востоке (январь 1920 — июнь 1922 гг.) связан с несколькими «буферными» государственными образованиями, как пробольшевистскими (земское Приморье, Амурская область, ДВР), так и антибольшевистскими (семёновское Забайкалье, белое Приморье, сначала управлявшееся Временным Приамурским правительством братьев Меркуловых, а затем принявшее диктатуру генерала М.К. Дитерихса). Альтернативные сценарии должны формулироваться прежде всего касательно будущего этих «государств». Лучшему пониманию основ Белого движения, присущих ему политических программ поможет апробация «сослагательного наклонения» его истории на Дальнем Востоке, регионе с экстраординарной геополитической ролью [11]: возможно ли было более длительное существование белого Приморья или, выражаясь языком советской историографии, «черного буфера»? Характерно, что художественная литература, которой не откажешь в некоторой доле проницательности, также связывает альтернативный исход Гражданской войны не с победой белых в общероссийском масштабе, а с обособление отдельной от РСФСР-СССР «белой России в миниатюре» (роман «Остров Крым» В.П. Аксёнова).
Если и говорить об «альтернативной истории» как о полноценном векторе научных исследований, то в случае с Гражданской войной целесообразно сконцентрироваться на варианте, подразумевающем раздельное существование двух (или больше) Россий: красной и белой. Примечательно, что именно к территориальному размежеванию большевиков и белых призывали Союзные державы, планируя конференцию на Принцевых островах в феврале 1919 г. Отказавшись сесть за стол переговоров со смертельным врагом, Белое движение после серии неудач вынуждено было задуматься над переводом борьбы в региональный формат. Раньше всех идея примата регионализма над «походом на Москву» прозвучала на Севере России, где структуры антибольшевистских сил накладывались на уникальную специфику региона, не знавшего крепостного права, открытого Европе (в т. ч. Великобритании, чьи интервенционные войска страховали Северную область от неминуемого в случае их вывода падения).
Обоснование Русской армии генерала П.Н. Врангеля в Крыму само собой подразумевало отказ от мгновенного расширения территории. Крым рассматривался «полигоном» для внедрения в жизнь небольшевистской модели развития России — отсюда проводимая врангелевским правительством «левая политика правыми руками».
В Восточной Сибири и на Дальнем Востоке идея обособленного «буфера» сначала продвигалась «третьей силой» — эсерами и прочими «правыми социалистами», достигнув апогея в Иркутском Политцентре. Концепция «буферного» государства, которое бы сплотило «демократические» силы (включая большевиков, но исключая «реакцию») потерпело поражение в Иркутске, но во Владивостоке, где немедленной советизации мешало присутствие японских войск, «неоднородное социалистическое» правительство земского деятеля, эсера А.С. Медведева смогло стать реальной силой.
Одновременно в Забайкалье, «вотчине» атамана Г.М. Семёнова, сконцентрировались последние, не уничтоженные силы Белого движения — допустимо сказать, что Забайкалье являлось дальневосточным аналогом (менее известным и в силу репутации Семёнова менее популярным) белого Крыма (помимо прочего, забайкальский атаман признал верховенство Врангеля [9, с. 302]). К концу 1920 г. «читинская пробка» была ликвидирована, а все государственные образования Дальнего Востока вошли в состав ДВР — пробольшевистской конструкции, созданной для избежания открытого конфликта между Советской Россией и Японской империей. Приморье, вошедшее в ДВР на правах автономии (приморское Народное Собрание, избранное при правительстве А.С. Медведева, продолжало функционировать), вновь обрело очертания независимого государства после антикоммунистического переворота 26 мая 1921 г., в ходе которого к власти пришло Временное Приамурское правительство С.Д. Меркулова (далее — ВПП). С этого момента начинается последний этап белой борьбы, характеризуемый уже не стремлением «освободить Первопрестольную», а попыткой сохранить имеющийся приморский плацдарм или хотя бы немного его расширить. Правомерность постановки вопроса о судьбе белого Приморья подкрепляется схожим опытом других стран Азиатско-Тихоокеанского региона. На протяжении XX века на Дальнем Востоке возникали и ликвидировались (в т. ч. в схожих условиях борьбы с коммунизмом) разные государства: опыт этот мог быть как успешным (Южная Корея, Тайвань), так и неудачным (Маньчжоу-Го, Мэньцзян, Южный Вьетнам). Белое Приморье с его центром, крупным тихоокеанским портом Владивостоком, теоретически могло пополнить список этих новообразованных государств.
Идея обособленного существования Дальнего Востока целиком обязана обстоятельствам Гражданской войны. В рамках идеологии сибирского областничества Дальний Восток считался неотъемлемой частью Сибири. Впервые дальневосточный регионализм заявил о себе при возникновении Временного правительства Амурской области А.Н. Алексеевского (сентябрь — октябрь 1918 г.), дистанцировавшегося от общесибирских правительства П.Я. Дербера и П.В. Вологодского. Несоциалистический Съезд, по инициативе которого произошел переворот 26 мая 1921 г., претендовал на выражение интересов «коренных» жителей Приморья, первых колонизаторов края, и в этом смысле его идеология также была регионалистской. За братьями Меркуловыми закрепилась репутация «амурских мужиков» [6, с. 440] — полностью оправданная, если учесть их происхождение из крестьян-переселенцев.
Позднее освоение Дальнего Востока в целом и Приморья в частности помешало формированию осознанного дальневосточного регионализма — в отличие от Сибири с ее традициями областничества и Севера России, антибольшевистская печать которого указывала на преемство северорусского населения от новгородцев, первых строителей русского государства [4, с. 181]. Тем не менее положение «последнего оплота» Белого движения заставляло идеологов ВПП развивать мысль о «приморской государственности». Заявляя претензии на Камчатку, относительно которой большевики вели переговоры с компанией Вандерлипа о концессии, ВПП подчеркивало, что «Камчатка всегда тесно соприкасалась во всех ее жизненных интересах с Приморской областью, которой она и принадлежит»1.
В номере правой газеты «Слово» от 19 июля 1922 г. Приморье сравнивалось с «лимитрофами», образовавшимися на западных окраинах Российской империи, державы Антанты призывались к ведению политики, аналогичной той, которую они вели в отношении прибалтийских стран: «Поставьте Приморье на Востоке в положение Эстонии на Западе, окажите ей то покровительство и помощь, которые проявляются, главным образом, в экономической и в моральной так сказать, поддержке, и уголок России, в котором живет столько культурных русских сил сохранится и сыграет для государств Востока то же значение буфера, которое играют государства Малой Азии на Западе»2.
Синхронно с регионалистскими нотками «приморская государственность» преподносилась как «осколок» былой российской имперской государственности. Борьба белого Приморья сравнивалась с роялистским восстанием в Вандее в годы Французской революции. В передовице «Слова» за 20 сентября 1922 г., когда Приамурский Земский Край уже агонизировал, можно было прочесть следующие вдохновляющие строки: «Приморье волею судеб стало Вандеей русской революции, куда не только с надеждой обращены взоры русской эмиграции и сосредоточено злобное внимание красной Москвы; на Приморье смотрят и иностранцы как на последний оплот старой Российской великодержавной государственности. Приморью, как и французской Вандее, предстоит продемонстрировать перед миром дружную сплоченность национальных сил и порыв активной жертвенности широких масс, жертвенности не ради красивых слов, а ради самозащиты и собственного спасения»3.
Таким образом, в нормативно-правовых актах, программных документах и публицистике, с одной стороны, акцентировалась идея Приморья как «подлинной России», с другой — делалось ударение на региональной специфике края, в частности на интересах его коренных русских обитателей, переселившихся сюда в последней четверти XIX века, и на связи Приморья с остальными областями Дальнего Востока (Приамурьем, Камчаткой, Якутией, Командорскими островами).
Могло ли белое Приморье сохранить свою государственность и стать долговременной альтернативой советскому проекту? Вопреки стереотипу о фаталистских умонастроениях среди Белого движения на всех его этапах, носители «белой идеи» не только допускали возможность, но и верили в свою конечную победу — что зафиксировано в эго-документах [3, с. 396-403]. Дальневосточный театр военных действий не исключение; спустя 6 лет после исхода Земской Рати видный правый публицист В.Н. Иванов задавался вопросом о «шансах Приморья» и сам давал на него ответ: «Приморье имело все шансы на успех и вот почему так тяжела его гибель» [5, с. 5-9].
Небезынтересно, что режим С.Д. Меркулова просуществовал примерно столько же, сколько режим Верховного Правителя А.В. Колчака, а в совокупности с взаимосвязанным режимом М.К. Дитерихса даже дольше. При этом необходимо учитывать, что белое Приморье при меркуловском режиме имело более сложную (по сравнению с «Колчакией») политическую организацию (прежде всего наличие самостоятельного Народного Собрания) и в начале июня 1922 г. пережило конфронтацию правительства и парламента.
Военный фактор первостепенен для выстраивания альтернативных исторических сценариев. К июню 1921 г. численность Дальневосточной армии достигала 12-15 тысяч [2, с. 203]. Можно говорить о некоторой деморализации «каппелевских» бойцов и офицеров вследствие долгого пребывания в Приморье на положении бесправных беженцев, в стрессовой атмосфере «земсовдеповского» режима. Тем не менее это не помешало им при остром дефиците стрелкового оружия стать ударной силой переворота 26 мая. Тлеющий конфликт с «семёновцами» мог бы быть урегулирован при удачном итоге переговоров между братьями Меркуловыми и атаманом.
Кроме того, армия белого Приморья ожидала ценное пополнение за счет эвакуации на Дальний Восток Русской армии П.Н. Врангеля. Этот план рассматривался всерьез [7, с. 264, 330], тем более у Белого движения уже имелся опыт — переброска в Крым ветеранов Северного фронта после падения Архангельска. Правая общественность готовилась приветствовать «врангелевцев», а сельские жители опасались перспективы обеспечивать продовольствием еще по меньшей мере несколько тысяч бойцов.
Несмотря на то, что суммарная численность «каппелевцев», «семёновцев» и «врангелевцев» все равно бы уступала силам НРА ДВР и РККА, белые могли перехватить инициативу за счет активных действий и налаживания контактов с повстанческим движением в советском тылу. Частично это выразилось в Хабаровском походе Дальневосточной армии под видом «белоповстанцев», рейде Северного экспедиционного отряда есаула В.И. Бочкарёва по Охотско-Камчатскому краю, «присоединении» Якутской области к Приморскому государственному образованию [6, с. 411-415, 431-432; 8, с. 124-125]. Скорее всего, на ситуацию в Приморье повлиял бы успех антибольшевистских восстаний в Сибири (прежде всего в Забайкалье, где население, по слухам, «ждало» атамана Семёнова) и успех Азиатской дивизии Р.Ф. Унгерна в Монголии.
В целом, при всей сложности поставленных перед Дальневосточной армией военно-стратегических задач (включая вопросы продовольственного обеспечения), она имела шансы на их успешное решение. Опыт войн за независимость двух малых государств Балтии — Эстонии и Латвии (помимо РСФСР они противостояли немецкому Ландесверу) — показывает, что компактное государство даже без «защитного» природного ландшафта в силах справиться с превосходящим врагом.
Выживаемость белого Приморья напрямую зависела от международного признания — общей проблемы всех антибольшевистских правительств. Стремление заполучить желанный статус «законного русского правительства» подталкивало Владивосток вести активную внешнюю политику. В этих целях С.Д. Меркулов обращался к президенту Франции, социалисту А. Мильерану, с письмом, предусмотрительно снабженным германофобской риторикой: «Желая продлить свое адское губительное господство, сыны дьявола, большевики и коммунисты, заключили договор с Германией»4. Уполномоченный ВПП В.С. Колесников посетил Вашингтонскую конференцию, где присутствовали и представители конкурирующей государственности — ДВР [10, с. 211].
Интерес стран Западной Европы и Северной Америки к белому Приморью был сопряжен с его внешнеторговым потенциалом. Управляющий юстицией С.П. Руднев писал в мемуарах о том, что накануне «недоворота» 1-11 июня 1922 г. ВПП успело завести «некоторые серьезные связи и с Брюсселем, и с Парижем, и с ближайшими соседями-японцами и мукденцами, и с влиятельными заграничными финансовыми кругами» [6, с. 436].
Идея превратить Владивосток в «порто франко», т. е. в свободный порт, пользующийся правом беспошлинного ввоза и вывоза товаров, высказывалась на протяжении всей гражданской войны и являлась развитием дореволюционных планов экономического преобразования дальневосточной окраины (режим «порто-франко» в русских тихоокеанских портах был отменен в 1901 г.). Данная мера могла бы повысить грузооборот Владивостока, превратить его в крупный перераспределительный центр, создать ему привлекательный имидж «русского Сингапура» или «русского Сан-Франциско» и, как следствие, способствовать развитию приморской промышленности.
Вместе с тем подобная политика вступала в противоречие со взглядами главы ВПП С.Д. Меркулова, который до революции зарекомендовал себя горячим противником беспошлинной торговли и апологетом протекционизма. В целом же приморская промышленность — добыча угля (Сучанские рудники), лесопилки, рыболовство, мукомольное и кожевенное производства [1, с. 96-97] — была способна обеспечить региону экономическую состоятельность, спасти гражданское население и армию от голода и в перспективе пробудить в приграничных районах зависть к несоветской альтернативе.
В продвижении экономических интересов Белого движения видную роль сыграл бы местный бизнес, включая такие известные фирмы, как «Кунст и Альберс» (компаньоном которой был управляющий юстицией ВПП С.П. Руднев), «Чурин и Ко» и т. д.
Приоритетным направлением внешней политики для ВПП, однако, оставалась Япония, от экспедиционных войск которой зависел срок жизни приморской государственности. Некоторыми должностными лицами ВПП всерьез рассматривался вопрос о вхождении в состав Японской империи. Так, С.П. Руднев в докладе Совету Несоциалистического Съезда отмечал, что «полюсами могут быть, например... два положения: на одном конце — японский формальный протекторат, на другом — свой самостоятельный Правитель из Великих Князей или Князей Крови. Между этими крайностями находится целый ряд возможных комбинаций, но нужно на чем-то остановиться определенно и стремиться к осуществлению принятого» [6, с. 416].
Сказывались противоречия между японскими военными и дипломатическими кругами: первые относились к русским антибольшевикам благосклонно, вторые имели перед собой задачу поскорее закончить непопулярную среди японского общества «сибирскую экспедицию» [8, с. 31-32]. Меркуловскому правительству явно не хватало тех связей, которыми обладал в Японии атаман Семёнов. Японское командование отказывалось выдавать Дальневосточной армии конфискованное у земских войск (в ходе карательной акции апреля 1920 г.) вооружение [10, с. 208]. Этим японцы фатально подрывали обороноспособность Приморья — если малочисленная армия ещё была в состоянии держать фронт, то армия, не до конца обеспеченная оружием, не могла сдерживать противника даже короткое время (отступление Земской Рати в сентябре-октябре 1922 г. — прямое следствие отказа интервентов выдать русским их же вооружение).
При переменах в японской внешней политике и согласии Токио покровительствовать русскому «сателлиту» белое Приморье получило бы возможность выстраивать долговременную стратегию обороны от большевиков, как сделала это независимая Финляндия. Не исключено, что готовность владивостокской белой власти стать полуколонией Империи восходящего солнца повлекло бы за собой ряд негативных для русской антибольшевистской государственности последствий, таких как увеличение доли народов «желтой расы» (корейцев и китайцев) в населении Приморья и легализация японского браконьерства в российских территориальных водах. Других вариантов упрочнить свое положение, кроме как через неравноправный альянс с Японией, у приморских антибольшевиков не было (при диктатуре М.К. Дитерихса наметился интерес к союзническим отношениям с северокитайским правителем маршалом Чжан Цзолинем).
Таким образом, жизнеспособность Приморского государственного образования зависела от набора военных, внешне - и внутреннеполитических, финансово-экономических факторов, от положения в Советской России, где в это время интенсивно разгорались крестьянские восстания. Вопреки представлению об «обреченности» Белого движения, оно обладало потенциалом даже в наиболее критичные для себя моменты. С вынужденным же «оседанием» на ограниченном пространстве — будь то Крым или Приморье — антибольшевистским правительствам предоставлялась возможность в относительно спокойной обстановке воплотить в жизнь свой социально-политический идеал. От обоснованности последнего — вкупе с другими факторами (международное признание, присутствие иностранных войск, сплоченность в антибольшевистском лагере) — и зависела в конечном итоге судьба «белой России».
Список литературы
1. Бляхер Л. Искусство неуправляемой жизни. Дальний Восток. М.: Издательство «Европа», 2014. 208 с.
2. Ганин А.В. Русский офицерский корпус в годы Гражданской войны. Противостояние командных кадров. 1917-1922 гг. М.: Центрполиграф, 2019.
3. Морозова О.М. Антропология гражданской войны. Ростов-на-Дону: Издательство ЮНЦ РАН, 2012. 560 с.
4. Новикова Л.Г. Провинциальная «контрреволюция»: Белое движение и Гражданская война на русском Севере, 1917-1920. М.: Новое литературное обозрение, 2011. 384 с.
5. Иванов В.Н. Крах белого Приморья. Из записок журналиста. Тяньцзинь, 1927. 30 с.
6. Руднев С.П. Воспоминания При вечерних огнях. Харбин, 1927.
7. Светачев М.И. Империалистическая интервенция в Сибири и на Дальнем Востоке (1918-1922 гг.). Новосибирск. 1983. С. 264,330.
8. Старк Ю.К. Последний оплот. Отчет о деятельности Сибирской флотилии 1920-1924. Спб.: Издательство «Русско-Балтийский информационный центр “Блиц”», 2015. 624 с.
9. Цветков В.Ж. Белое дело в России. 1920-1922 гг. (формирование и эволюция политических структур Белого движения в России). М., 2016. Ч. 2. С. 639.
10. Ципкин Ю.Н. Антибольшевистские режимы на Дальнем Востоке России в период Гражданской войны (1917-1922 гг.). Хабаровск, 2003.
11. Шишкин В.И. Геополитическая роль русского Дальнего Востока в период Великой войны 1914-1922 гг. // Гражданская война и иностранная интервенция на Российском Дальнем Востоке: уроки истории. Материалы второй Международной научной конференции, посвященной 90-летию окончания Гражданской войны и иностранной интервенции на российском Дальнем Востоке (Владивосток, 25-27 октября 2012 г.). Владивосток, Издательский дом Дальневосточного федерального университета, 2012. С. 88-95.
1 ГАРФ. Ф. Р-936. Оп. 1. Д. 11. Л. 144.
2 Слово. 1922. 19 июля. С. 1.
3 Слово. 1922. 20 сентября. С. 1.
4 ГАРФ. Ф. P-942. Оп. 1. Д. 54. Лл. 3-3 об.
<< Назад Вперёд>>
