Российская Империя от истоков до начала XIX века. Очерки социально-политической и экономической истории

Как с высоты сегодняшних знаний о судьбах нашей страны и мира оценить территориальное расширение России, сопровождавшееся включением в ее состав целого конгломерата земель и народов? В оценках здесь недостатка нет, но они часто носят диаметрально противоположный характер.

В последние годы особенно активны те аналитики, которые видят в территориальном расширении Российского государства прежде всего и главным образом негативные последствия - и для самого «имперообразующего этноса», и особенно для «других народов». Реанимируются некогда весьма популярные, но, казалось бы, давно отброшенные наукой откровенно политизированные представления о России как «тюрьме народов» и «агломерате накраденных провинций» (формулировка передовиц одной из социал-демократических польских газет начала XX в.)¹.

Как известно, выражение «Россия - тюрьма народов» восходит к сочинению заезжего французского литератора маркиза А. де Кюстина «Россия в 1839 году»; по общему мнению, оно было весьма далеко от объективности, но стало популярным у всякого толка революционеров. Ревностные приверженцы этой формулы никогда не отличались глубиной проникновения в тот материал, которым пытались оперировать. Нынешние ее адепты в своих суждениях не только поверхностны, но и крайне тенденциозны, демонстрируют плохое знание конкретно-исторического материала и руководствуются в основном эмоциями, в том числе - застарелыми «национальными обидами» и иными, далекими от науки соображениями и мотивами.
Жизнь когда-нибудь и в изучении «национального вопроса» все расставит на свои места. Пока же для торжества истины надо сделать максимально доступными для массового читателя на всей территории бывшего СССР мнение тех серьезных исследователей, которые, несмотря на политические катаклизмы и идеологические коллизии последних лет, остаются на почве реальных фактов и, кроме того, сохраняют способность «видеть за деревьями лес», т. е. учитывать при анализе тех или иных событий и явлений историческую перспективу и ставить их в один ряд с аналогичными процессами и явлениями в других регионах и странах.
Знаменательно, что к «национальной» проблематике в последнее время обращаются не только те исследователи, которые ее давно и целенаправленно разрабатывали, но и многие крупные, авторитетные ученые, ранее изучавшие совсем другие проблемы и потому имеющие возможность взглянуть на национальную политику Российской империи свежим, «не замыленным» взглядом. К их числу, например, принадлежит Н.И. Цимбаев. В своем выступлении на «круглом столе», состоявшемся в 1993 г. в МГУ и посвященном историческим судьбам русского народа, он дал глубокий анализ национальной политике и межэтническим отношениям в России, начиная с XVI в.

По мнению Цимбаева, «стержнем российской политики в отношении присоединяемых народов была не национальная, а социальная ассимиляция, когда местные правящие верхи не уничтожались, не изгонялись, не лишались своего привилегированного положения... а включались в состав господствующих в России сословий, сохраняя, как правило, свою веру, свои особые права и преимущества... Вплоть до второй половины XIX в.., - считает Цимбаев, - социальная ассимиляция верхних слоев покоряемых и присоединяемых племен и народов служила той твердой основой, на которой строилась российская политика постоянной территориальной экспансии. Успех этой политики не был, конечно, повсеместно одинаков... Но в целом российское правительство могло быть уверено не только в своей военной силе и дипломатическом искусстве, что позволяли подчинять народы, но и в своем административном умении держать их а повиновении. После вхождения в состав России местная знать, сделавшись незаменимой частью правящей системы, без долгих колебаний отдавала свои знания, опыт и авторитет делу укрепления Российского государства»².
В.В.Трепавлов, известный специалист по истории межнациональных отношений, приходит к аналогичным выводам. Он подчеркивает, что в России «одним из главных принципов имперской государственности была надэтничность, предполагавшая верность престолу вне зависимости от языка и вероисповедания». При этом «сам процесс формирования российского дворянства представлял собой постепенное интегрирование различных по происхождению людей и семей в единую аристократическую корпорацию... Российское дворянство, - пишет Трепавлов, - оказалось этнически открытым сословием, и на место в его рядах мог в принципе рассчитывать любой представитель нерусской элиты»³.

Той же точки зрения придерживается и Вахтанг Чкуасели, директор Института прокризисных исследований, и обращает особое внимание на то, что возможность делать карьеру на российской государственной службе элита присоединенных народов могла независимо от того, какой характер носило это присоединение - добровольный или через завоевание⁴.
Уточняющий характер носит одно из замечаний А.А. Преображенского на «круглом столе», состоявшемся в 1989 г. в Звенигороде и посвященном истории формирования Российского многонационального государства. «Конечно, нельзя говорить о некоем равенстве представителей народов в делах управления страной, русская администрация, вне сомнений, преобладала», - отметил Преображенский и вместе с тем указал на тот факт, что во второй половине XIX - начале XX вв. элита российского общества - дворянство - наполовину состояло из представителей нерусских национальностей (точнее - неправославных вероисповеданий)⁵. На полиэтничность российской элиты указывается и в коллективной монографии «Национальная политика России»: «По переписи 1897 года только 53 % потомственных дворян называли родным языком русский. Это свидетельствует о том, что почти половину их составляли потомки польской шляхты, украинской казачьей старшины, остзейских рыцарей, грузинских князей, мусульманских ханов и беков»⁶.
Примеры социальной и культурной ассимиляции нерусских элит в ходе территориального расширения Российского государства приводятся в последнее время во многих исследованиях, правда, не всегда с соответствующими этому явлению оценками и комментариями. Так, Ю.В.Любимов в очерке о русской колонизации Сибири обратил внимание на такой факт: после падения Сибирского ханства «многочисленная родня Кучума, несмотря на то, что представляла сторону противника государства, получила такие же права, которыми обладала русская знать». По мнению Любимова «это был не особый случай, а такова была традиция...»⁷.

Г.А. Аванесова вслед за Г.Ф.Быконей усматривает одну из особенностей чиновного деления дореволюционной Сибири в том, что в процесс складывания контингента классных чиновников там были втянуты и представители родовой верхушки (в основном якутов, бурят, татар), некоторым из которых «удавалось добиваться статуса российских дворян и соответствующих служебных назначений»⁸.

Анализируя итоги присоединения Казахстана к России, Н.Е.Бекмаханова и Н.Б.Нарбаев не обошли вниманием и судьбы местной элиты, отметив, что «часть местной аристократии, родоплеменной знати была приравнена к служилому сословию согласно «Табели о рангах» 1722 г., получила за службу дворянское звание, классные чины, жалованье, награды - медали и ордена, земельные владения». Было подчеркнуто также, что казахи имели право «свободно перемещаться по России и за рубежом, зачисляться в купеческое, мещанское и казачье сословия». И хотя они были освобождены от службы в регулярной армии (разрешался лишь набор волонтеров во время войн), «российское законодательство не ограничивало прав казахов поступать на государственную службу»⁹.

Как один из важнейших каналов рекрутирования местной элиты рассматривается некоторыми исследователями и офицерский корпус Российской империи. Ими приводятся весьма красноречивые цифры, свидетельствующие, в частности, что в начале XIX в. генералитет российской армии на 38 % состоял из лиц с «нерусскими фамилиями», из которых около половины являлись выходцами из Прибалтики, а православные среди высшего командования (вместе с единоверцами из Греции, Закавказья и Балкан) составляли лишь 65,5 %¹⁰.

Любопытную точку зрения на значение ассимиляции национальных элит для жизни империй высказал директор Института проблем глобализации М.Делягин. Он полагает, что непосредственной причиной распада СССР явился «отказ его руководства от культурной ассимиляции национальных элит (как это было в царской России) и пестование их особенности... Проблема СССР была в том, что центральная власть не ассимилировала элиты, а, напротив, выращивала их; они ее в конце концов и съели»¹¹.
Как бы то ни было в СССР, но политика социальной и культурной ассимиляции национальных элит, красной нитью проходившая через весь имперский период истории России, действительно являлась одной из важных причин прочности Российской империи.

* * *

Анализируя другие причины этой прочности, нельзя не отметить, гибкость российской национальной политики в целом. Правящие круги России в своем стремлении удержать под своей властью новые территории, как правило, старались приспосабливаться к местным условиям и не форсировать процесс перехода присоединенных народов к общегосударственным стандартам подданства и управления¹². Разнообразие стратегий по управлению периферийными зонами многие современные исследователи (включая зарубежных) вообще рассматривают как главный залог долгой жизнеспособности Российской империи¹³.
Национальную политику царской России нельзя, разумеется, идеализировать, как, впрочем, и подходить к ней с мерками ныне декларируемой морали и этики. (Еще раз напомним, что абсолютное большинство народов Российской империи было включено в ее состав в полном соответствии с господствовавшими тогда морально-этическими и правовыми нормами, а это обстоятельство, как уже отмечалось, далеко не всегда учитывались и учитываются суровыми критиками «русского царизма»). Нельзя, в частности, не видеть, что и в России национальной политике были не чужды элементы «классической» имперскости, включая действия по древнему как мир принципу «разделяй и властвуй». Давно известно, например, что некоторые высокопоставленные чиновники активно использовали в своем арсенале борьбы с набегами кочевников противоречия между калмыками и казахами, башкирами и татарами, казахами и башкирами¹⁴. Но это все же было скорее исключением из правил, чем правилом. Серьезные ученые в последнее время не раз обращали внимание как на «отсутствие в российской политике тенденций геноцида в отношении присоединенных народов», так и на то обстоятельство, что в Российской империи «методы беспощадного разорения и ограбления завоеванных стран и народов... никогда не практиковались»¹⁵. Такие методы были крайне невыгодны правящим кругам страны, постоянно обеспокоенным «малолюдством» своих подданных, особенно - на окраинах.

Но даже если бы у правителей России и появилось желание уничтожить какой-то народ, чисто технических возможностей для этого у них было немного. Ведь Российская империя была в военно-техническом и экономическом отношениях слабее ведущих западноевропейских держав, не останавливавшихся при строительстве своих империй перед истреблением целых племен и народов. Не случайно знаменитый и уникальный в своем роде скоропалительный указ Сената от 1742 г. «искоренить немирных чукчей вовсе» (в ответ на их все более дерзкие нападения на русских переселенцев и находившихся в российском подданстве юкагиров и коряков) всерьез так никто и не пытался осуществить, и военные экспедиции на Чукотку закончились полной «конфузней»¹⁶. (По словам специально изучавшего этот вопрос А.С. Зуева, делая ставку на насильственный метод подчинения, «русская сторона не смогла обеспечить его военно-техническими, фортификационными, материальными и организационными мерами, соответствующими природно-климатическим условиям отдаленного региона и специфике военных действий против неорганизованного, но воинственного противника». Кроме того, у российской администрации не было должных стимулов к развертыванию широкомасштабных военных действий по «покорению» Чукотки из-за ее бедности пушниной.) В итоге русские власти просто отказались от силовых методов присоединения полуострова, и оно произошло мирным путем к концу XVIII в.¹⁷

В редконаселенной Сибири правящие круги были кровно заинтересованы в максимальном сохранении численности и платежеспособности реальных и потенциальных налогоплательщиков, особенно тех, кто добывал пушнину, долгое время выполнявшую для нашей страны функции своеобразной валюты («мягкого золота»). Еще классик сибиреведения С.В.Бахрушин считал необходимым отметить «заботливое, хотя и не бескорыстное отношение центрального правительства к инородцам» Сибири¹⁸. Центральная власть шла крайне неохотно на карательные меры даже против совершавших тяжкие преступления аборигенов (грабивших казенные грузы, убивавших ясачных сборщиков и т. д.), предпочитая прощать тех, кто «приносил свои вины». А самых упорных «непослушников» предписывалось «смирять» лишь «небольшим разореньем»¹⁹.

Такая политика порой проводилась в ущерб прямым интересам переселенцев. Случалось, что местные «князцы» сильно злоупотребляли готовностью Москвы закрывать глаза на убийства русских людей и после «принесения вины» не только тут же брались за прежнее, но и подбивали своих соплеменников на антирусские выступления, ссылаясь при том на собственную безнаказанность²⁰. Историки отмечали также беспомощное положение русских промысловиков, подвергавшихся во время охоты нападениям аборигенов. Напуганные строгими запретами «жесточить иноземцев» и предпринимать против них самовольные действия, «промышленные люди» жаловались в Москву, что «без государева указу собою оборониться» и «иноземцев против побивать» они не смеют²¹. Конечно, далеко не все «промышленные» и даже служилые люди были столь законопослушны: случаи грабежей и «на- сильств» с их стороны фиксируются многими источниками. Но в данном случае важно отметить сам факт опасения «государевой опалы» за действия, направленные против ясачных людей.
...Для западных окраин империи, вошедших в состав России в XVIII в., была характерна еще большая осторожность в национальной политике, особенно - в отношении остзейских немцев. В своем стремлении сделать их надежной опорой престола, Петербург не реагировал даже на притеснения русских в Прибалтийском крае²². Весьма своеобразной была также политика центральной власти по отношению к российским мусульманам. При Екатерине II попытки их христианизации (кстати, довольно слабые) были оставлены и заменены курсом на свободу исповедания ислама, подкрепленным «высочайшим» обещанием охранять мусульманскую веру, выделением казенных денег на строительство мечетей и созданием (для контактов с властью и соответствующего надзора) мусульманских духовных управлений. Крымскотатарская и волжско-татарская знать была уравнена в правах с российским дворянством²³.
Главные причины подобной толерантности, скорее всего, прозаичны. Особенности как внешней, так и внутренней политики российских властей в значительной мере определялись тем, что по своему экономическому и военному потенциалу Россия, как уже отмечалось, существенно отставала от ведущих европейских стран, а по геостратегическому положению находилась, по сравнению с ними, в гораздо менее выгодном положении. Отсюда и более гибкая, чем в большинстве других империй, национальная политика, и стремление использовать для улаживания конфликтов прежде всего мирные методы, и включение без особых сложностей в состав своего господствующего класса элиты завоеванных народов...

* * *

В последнее время, пытаясь выяснить причины прочности Российской империи в течение по меньшей мере двух столетий, историки дали немало общих характеристик ее национальной политики и межэтнических отношений на ее территории. Н.И. Цимбаев в этой связи выделяет «два исторически обусловленных обстоятельства.
Первое: Россия была империей без имперской нации. Она принципиально отличалась, к примеру, от Австрийской империи, где господствовали немцы.
Второе: Россия была империей, где отсутствовало жесткое противопоставление подданных, принадлежавших к одной конфессии, всем остальным. Этим она отличалась от Османской империи, в которой мусульманин (необязательно турок-осман) всегда признавался правым в споре с немусульманином.

Основной принцип Российской империи - деление социальное, сословное, а не национальное или религиозное. Особенно строго этот принцип выдерживался в XVIII - начале XIX вв., когда в России находили желанное убежище представители народов и исповеданий, которые преследовались на своей родине»²⁴.

В.В.Трепавлов считает, что «в России сложилась особая цивилизационная структура (локальная цивилизация), которой присущи определенные алгоритмы взаимной адаптации множества народов и друг к другу, и к государству в целом... Здесь сказались и огромные расстояния, и открытая, демократическая русская культура, и возможность обходить суровые законы, и традиционная установка правящих кругов на сотрудничество с этническими элитами, и многое другое. Все это сплачивало полиэтническую систему, придавало ей прочность, превращало в "непоколебимый столп" (как выразился казахский хан Абу-л-Хайр)»²⁵.
А по мнению Л.Н.Гумилева, «весь XVIII в. соседние народы по инерции воспринимали Россию как страну национальной терпимости - именно так зарекомендовало себя Московское государство в XV-XVII вв. И поэтому все хотели попасть "под руку" московского царя, жить спокойно, в соответствии с собственными обычаями и с законами страны»²⁶. Здесь, как обычно у Л.Н. Гумилева, не обошлось без преувеличений, но в целом с мыслью о национальной терпимости как одном из принципов внутренней политики России следует согласиться.

Аналогичной точки зрения придерживаются многие исследователи. Так, А.И. Вдовин обращает внимание на принципиальное неприятие правящими кругами России национализма как такового и приходит к следующему заключению: «Царская власть относилась к несанкционированному русскому национализму с таким же подозрением, как и к национализму нерусских народов. В знаменитой триаде "самодержавие, православие, народность" последняя понималась "туманно, отнюдь не в этнографическом смысле, а больше как умонастроение, - писал известный историк русского зарубежья Н.И.Ульянов. - К ней относились все преданные престолу, независимо от национального обличья и веры"... Н.И.Ульянов считал истинным суждение В.А.Маклакова о том, что "чистое самодержавие" не понимало смысла национальной проблемы по причине равенства в его глазах всех национальностей»²⁷.

На научной конференции, состоявшейся в Вашингтоне в 1990 г. и посвященной внешней политике Российской империи, говорилось, что «в исторически формировавшейся как многонациональная Российской империи всегда отсутствовали традиции "зоологического национализма", "апартеида" или же поисков "чистоты крови", ибо в конечном счете во внимание принимался лишь один критерий - служение интересам России...»²⁸. Важной особенностью Российской империи считается также отсутствие в числе ее подданных людей «второго сорта», вроде метисов, мулатов и квартеронов - типичных для колоний западноевропейских стран. Дети от смешанных в расовом отношении браков, если были крещены, никак не отличались в правовом отношении от русских²⁹. Примечательна позиция по этому вопросу некоторых наших западных коллег, в целом весьма далеких от идеализации российского прошлого. Так, исследователь этнических проблем американец Р. Шермерхорн, настаивающий на неразрывности понятий «империализм» и «расизм», еще в 1970 г. счел необходимым оговориться, что история знает одно исключение: «Российская империя расизма не знала никогда»³⁰. На основании каких данных историки из бывших автономий пишут, что «деспотическая система» в России поддерживалась «державным шовинизмом русского народа, считавшегося выше всех "инородцев"»³¹, - Бог весть...

* * *

Национальная терпимость «верхов» невозможна в стране, где нет национальной терпимости у «низов». И русский народ проявил это свойство своего характера с давних времен, что не могло не облегчить правящим кругам проведение гибкой национальной политики. (Российским властям и в этом отношении крупно повезло со своим народом). «Русские могли стать костяком столь большого государства исключительно благодаря своей этнической терпимости к другим народам», - уверен Р.Г.Абдулатипов, бывший министр по делам национальностей РФ³².

Исследователи обращают внимание на тот факт, что ни в устном народном творчестве, ни в русской классической литературе не воспевался русский человек как господин и повелитель других народов, что в иерархии духовных ценностей русского народа никогда не превалировали черты высокомерия, что русскому сознанию была чужда как религиозная, так и этническая нетерпимость, а наоборот - была присуща «комплементарность», т. е. способность мирно уживаться с представителями других рас, национальностей и вероисповеданий. Немало написано и об удивительной пластичности восточных славян вообще, их способности к вживанию в чужие этносы, приводившей порой к ассимиляции не русскими, а русских³³.

Любопытно суждение о русском народе выдающегося идеолога и просветителя крымско-татарского народа Измаил-бея Гаспарлы (Гаспринского). «Наблюдения и путешествия убедили меня, - писал он, - что ни один народ так гуманно и чистосердечно не относится к побежденному, вообще чужому племени, как наши старшие братья, русские. Русский человек и простого, и интеллигентного класса смотрит на всех, живущих с ним под одним законом, как на своих, не высказывая, не имея узкого племенного себялюбия... Служащий или образованный мусульманин, принятый в интеллигентном обществе, торговец в среде русского купечества, простой извозчик, официант в кругу простого люда - чувствуют себя одинаково хорошо и привольно, как сами русские, не тяготясь ни своим происхождением, ни отношениями русского общества, так что образованные мусульмане, имевшие случай знакомиться с разными европейскими обществами, наиболее близко, искренне сходятся с русскими людьми. Это не более как следствие едва уловимого качества русского национального характера...». В.В.Карлов по поводу этого высказывания пишет: «Такие социально-психологические особенности межэтнических взаимодействий русского народа со всеми его партнерами были подготовлены многовековым опытом контактов и общения...»³⁴.

Интересное дополнение к этому материалу дает сравнительный анализ русского присутствия в Средней Азии и английского в Индии, проведенный С.В.Лурье. Ею, в частности, показано, что если англичанам было свойственно не просто пренебрежительное, а прямо-таки вызывающе хамское отношение к индийцам и полное игнорирование их чувств, то русские в Средней Азии демонстрировали совсем другие свойства. В местах совместного проживания с «туземцами» русские быстро усваивали местные наречия. В школах практиковалось совместное обучение детей разных национальностей. Сторонних наблюдателей удивляло, что «туземцы» запросто ходили к русским в дома, в то время как для англичанина принять у себя в доме даже европейски образованного индуса было чуть ли не подвигом³⁵.

Кстати, обычай русских и аборигенов ходить друг к другу в гости имел давние традиции. В XVI-XVII вв. он фиксировался источниками применительно к Поволжью, Уралу, Сибири и вызывал серьезное беспокойство церковных иерархов, опасавшихся за духовное здоровье своей паствы, тесно общавшейся с иноверцами³⁶.

Историки давали различные объяснения русской толерантности. Писали о том, что она веками вырабатывалась в условиях постоянных контактов с иными народами и в известной мере воспитывалась православием³⁷. Известный философ и публицист «первой волны» русской эмиграции И.А. Ильин вообще считал возможным говорить не только о русской, но и о «православной терпимости» в целом. «Весь смысл бытия русского народа, весь "Свет тихий" православия погибли бы, если бы мы хотя бы один раз в нашей истории стали бы на путь Германии и сказали бы себе и миру: мы есть высшая раса...»³⁸.

Исследователи указывают и на отсутствие резкого социального различия между русским и другими народами империи, а применительно к восточной окраине страны - на «отсутствие той резкой грани, которая отделяет... человека европейской культуры от дикаря»³⁹. Объясняют комплементарность русских и их многочисленностью: «Обычно национальное чувство возбуждается в результате притеснения или даже угрозы денационализации», «многочисленному и раскинувшемуся на огромной территории русскому населению это, естественно, не угрожало»⁴⁰.

Но в публицистике последних лет встречаются и иные оценки русской толерантности. Тот факт, что русские «так и не научились повелевать», подобно «западным» народам, одними авторами констатируется с нотками сожаления⁴¹, другими же не слишком грамотно используются как повод для прямых упреков в адрес «имперообразующего этноса». Так, некто В.Шевелев в одной из некогда популярных газет заявил: «У русского народа... не хватило ни духа, ни самосознания, ни численности, чтобы стать народом-победителем, подобно древним римлянам, персам, византийцам, а позднее англичанам... Русский народ оказался не так воспитан, не так образован и не так культурен, чтобы стать достойным хозяином великой империи»⁴².

С оценкой роли и места русских в созданной ими империи вообще происходят интересные метаморфозы, обычно, правда, весьма далекие от объективного подхода к столь непростому вопросу. Русский народ не стал в Российской империи господином, и над этим обстоятельством в последнее время все чаще иронизируют те же заступники «порабощенных народов», которые требуют от русских покаяния за «многовековое угнетение» и «великодержавный шовинизм». Отсутствие национальной спеси может теперь рассматриваться и как чуть ли не еще одно подтверждение «рабской сущности русского национального характера» (выражение писателя В.С.Гроссмана, популярное в начале «Перестройки»)...
И еще на одном аспекте истории межэтнических отношений в Российской империи хотелось бы остановиться. В последнее время возрастает интерес исследователей к фольклорным материалам, содержащим оценки и характеристики русских различными народами⁴³. Вырисовывается действительно любопытная картина, но проецировать ее на реальные этнокультурные контакты - дело рискованное. Если, например, попытаться по дошедшим до нас пословицам и поговоркам судить о взаимоотношении русских и татар, то придется делать вывод об их постоянной и глубокой вражде, что, однако, противоречит твердо установленным историческим фактам. По крайней мере русские и татарские крестьяне (т. е. самая многочисленная категория населения этих народов), как правило, прекрасно ладили друг с другом⁴⁴.

* * *

По мнению российского исследователя Г.С.Кнабе, «основная цель всякой империи - извлечение выгод для народа, ее создавшего, за счет народов, в нее включенных»⁴⁵. Подходит ли такой признак имперскости к России?
Как считают многие исследователи, положение имперообразующего этноса в России было беспрецедентным. Государственная власть официально ставила все народы России в одинаковое положение, рассматривая их как субъекты гражданского и публичного права, однако самым обычным явлением в России (и, пожалуй, уникальным в мире) была гораздо большая степень эксплуатации имперообразующего народа, чем «покоренных» им. Этот, до недавнего времени с трудом принимавшийся нашим «общественным мнением» факт ныне признается практически всеми серьезными учеными, включая зарубежных⁴⁶.

Господствующей, «имперской» нацией русских, правда, теперь называют авторы псевдонаучных сочинений, выходящих главным образом в бывших союзных и автономных республиках СССР, но, конечно же, - бездоказательно, ибо сложно что-либо противопоставить данным о большей степени эксплуатации русского народа по сравнению с другими, какую бы из ее разновидностей мы не взяли - рекрутскую повинность, налоговый гнет или крепостничество в целом⁴⁷. В России именно русским «пришлось вынести основные тяготы по превращению страны в европейскую державу», - заключает В.М. Кабузан⁴⁸. «Масса русских крестьян жила хуже, чем большинство крестьян в других регионах империи, особенно западных», - пишет В.В.Трепавлов⁴⁹.

«Положение "Россия - тюрьма народов" меня настораживает, ибо в первую очередь царская Россия была тюрьмой для русского народа, - подчеркивает А.Н. Сахаров. - Хорошо было бы сравнить положение русских крестьян, рабочих, ремесленников с другими народами и регионами. По некоторым моим наблюдениям, когда мы делаем такие сравнения, они идут не в пользу русского крестьянства и рабочих». А.А. Преображенский в той же связи привел такой пример: «...Β России существовала многочисленная категория податного населения, именовавшаяся ясачными людьми. Это нерусские народности Поволжья, Севера, Сибири. Но исторические реалии были таковы, что ясачными числились тысячи русских крестьян, добровольно перешедших в это состояние»⁵⁰.

Еще один штрих к этой картине добавляет российский исследователь А.Миллер: «Русские... были центральной и наиболее многочисленной этнической группой империи. По целому ряду причин как минимум до начала 20 в. не вполне верно называть их доминирующей группой в том смысле, в котором британцы и французы доминировали в своих империях... Господствующее положение в империи занимало полиэтническое дворянство, а русский крестьянин долгое время мог быть, и был в действительности, крепостным у нерусского, не православного, и даже нехристианского, дворянина»⁵¹.

Как заметил В.Д. Соловей, «империя питалась русской силой, но от этого взамен русские ничего не получали, кроме моральной компенсации, при этом всегда были "тягловой лошадью" и "пушечным мясом" империи»⁵².

В этой связи некоторые современные исследователи приходят к заключению, что «поскольку русский народ нес основную тяжесть держателя империи и был основным материалом ее строительства, укрепления и расширения, то российское государство было скорее антирусским, чем прорусским. Российские самодержцы и диктаторы никогда не считались с масштабами жертв со стороны русских...»⁵³. Другие же считают, что хотя русские и не стали имперским народом («умея повиноваться, они не привыкли господствовать»), «Российское государство не было, разумеется, антирусским. Оно, особенно в XVIII веке, было наднациональным и до последней степени дворянским»⁵⁴.
Последнее мнение ближе к истине. Злого умысла в отношении народа, являвшегося становым хребтом империи, у ее правителей быть не могло. Наибольшая тяжесть эксплуатации великороссов явилась следствием суровой объективной реальности. Русские, будучи самым крупным этносом России, в большинстве своем проживали в зонах, неблагоприятных для земледельческого производства: низкое плодородие почв, предельно сжатый (до 5 месяцев в году) цикл сельскохозяйственных работ, частые неурожаи из-за неустойчивости погоды и т. д. Поэтому в обществе с минимальным объемом совокупного прибавочного продукта (каким было российское общество) русские и стали для государства основным источником изъятия этого прибавочного продукта⁵⁵.

Для определения статуса имперообразующего этноса в России весьма показательны поземельные отношения в местах смешанного проживания русских переселенцев и аборигенов. Российского правительство до начала XX в. придерживалось политики сохранения за коренными народами их родовых владений, а если и соглашалось на отступления от этого правила, то достаточно редко. Сохранились предписания «бить кнутом нещадно» тех, «кто у ясачных людей угодья пустошит», и «сбивати долой» переселенцев, устраивавшихся на ясачных землях. Известно немало случаев, когда во исполнение этих предписаний действительно ликвидировались как пашни, так и селения⁵⁶. В результате в районах массового испомещения русских переселенцев (в Поволжье, Сибири) типичной была ситуация, когда лучшие земли в округе столетиями принадлежали не переселенцам, а представителям местных народов, так что русские вынуждены были пользоваться покосами, пастбищами и рыбными ловлями «за договорную плату», «по упросу», «по полюбовному договору» с «иноземцами»⁵⁷. (В обыденном сознании коренных жителей такая ситуация порой находила оригинальное преломление: расселение в наиболее удобных для проживания местах они со временем стали истолковывать как доказательства большей сообразительности своего народа и глупости русских⁵⁸.)

***

В свете вышеизложенного более чем странным выглядят характеристики России как типичной («настоящей») колониальной империи⁵⁹. Подобные взгляды присущи не только зарубежной историографии, но разделяются и теми отечественными исследователями, которые без серьезных обоснований объявляют колониями Российской империи самые различные ее регионы.

Так, сотрудник аналитического отдела группы «Меркатор» Аркадий Попов понимает под империей (независимо от самоназвания и формы правления) «многоэтническое государство, в котором можно выделить метрополию с "титульным" населением и "нетитульные" колонии», и в то же время относит к «колониям» не только «национальные» регионы, но и «Тверь с Великим Новгородом»⁶⁰.

Идеологи «казачьего возрождения» считают «колонией Российской империи» Дон⁶¹. Некоторые сибирские историки объявляют колонией и свою «малую родину», а вооруженные столкновения русских с сибирскими аборигенами в XVII-XVIII вв. называют «колониальными войнами»⁶². Полагаем, что и здесь проблема не столько сущностная, сколько терминологическая.

Ведь если исходить из общепризнанных представлений о том, что такое колониальная империя, то непременным ее атрибутом следует считать наличие у нее как колоний, так и метрополии, живущей за счет колоний в более благоприятных, по сравнению с ними, социально-экономических условиях и имеющей отличные от колоний формы административного управления и устройства. Примечательно, что даже историки старой советской «школы», воспитанные на представлениях о «России - тюрьме народов» и вплоть до 70-х гг. прошлого века на все лады склонявшие «национально-колониальную политику царизма», не считали возможным относить к колониям большинство окраин Российской империи. О Прибалтике, Литве, Белоруссии, Украине, польских землях и Финляндии вывод был однозначен: это не колонии. А для Новороссии, Предкавказья и Сибири делалась важная оговорка: «были колониями лишь в экономическом смысле» (т. е. являлись «сырьевыми придатками»)⁶³.

Применительно к XIX российскими колониями, с формальной точки зрения, можно с некоторыми оговорками признать «Русскую Америку», некоторые районы Кавказа да Среднюю Азию, но считать, что Россия жила за счет их эксплуатации - значит, сильно погрешить против истины. И Кавказ, и Средняя Азия были присоединены к России в первую очередь по военно-стратегическим соображениям, и в экономическом плане по меньшей мере до исхода XIX в. несли империи сплошные убытки⁶⁴. А колонизация «Русской Америки» явилась, по историческим меркам, лишь кратким и мало что значащим для страны эпизодом...

Поиски метрополии в Российской империи привели некоторых зарубежных историков к весьма оригинальным заключениям. Так, согласно утверждению Р. Суни, в России носителями функции метрополии выступали императорская семья вместе с помещиками и бюрократией⁶⁵. Искусственность таких построений очевидна: в любом государстве, а не только в империях, правящая элита материально обеспечена лучше основной массы населения, в то время как в метрополиях «колониальные» доходы в том или ином виде распределяются практически по всем социальным слоям. Метрополия - это все-таки понятие прежде всего территориальное.
Над сущностью Российской империи задумывались еще дореволюционные исследователи. Н.Я.Данилевский (в книге «Россия и Европа») утверждал, что колонизационные потоки из центра страны лишь расширяют единый, нераздельный круг русской жизни и не создают колоний западноевропейского типа. С.М. Прутченко в 1899 г., касаясь административной структуры Сибири, подчеркивал, что это была «кость от кости и плоть от плоти общерусского управления». А по мнению В.И.Ламанского, «можно говорить об азиатской России», но «едва ли когда будет возможно говорить об азиатской Англии, Франции, Голландии, Испании и Португалии»⁶⁶. Среди современных авторов тоже немало тех, кто не считает Россию колониальной империей. Так, К.С. Гаджиев приходит к выводу, что Россия «не была метрополией, которая тем или иным образом эксплуатировала бы периферию и за ее счет обеспечивала бы своему населению более высокий уровень жизни»⁶⁷. По мнению А.Н. Боханова, «Россия в общепринятом смысле никогда не была колониальной державой и тем качественно отличалась от западноевропейских империй. Он обращает, в частности, внимание на то, что «темпы экономического развития целого ряда окраин, так называемых "колоний" были значительно выше, чем во многих "чисто русских" исконных областях и районах (ситуация, совершенно немыслимая ни для Французской, ни для Британской империй)»⁶⁸. Н.Лактионова отмечает такие отличия России от колониальных империй: «все ее жители находились под защитой единой системы законов», в то время как «в колониальных империях законы для колонизаторов и колонизуемых... различны»⁶⁹.

Подобной точки зрения придерживается и ряд других исследователей⁷⁰. А Татьяна и Валерий Соловей в качестве объекта колониальной эксплуатации в Российской империи рассматривают не нерусские народы, а русских, указывая на то, что «великорусские крестьяне были закабалены сильнее других народов и в среднем хуже обеспечены землей. Русские несли основную тяжесть налогового бремени. Даже перестав быть количественным большинством в составе населения, русские все равно поставляли больше всего рекрутов в армию. Имперская ноша русского народа не компенсировалась какими-либо политическими или культурными привилегиями и преференциями его трудящемуся большинству. В общем, с середины XVI в. по 90-е годы XX в. имперское государство существовало и развивалось исключительно за счет эксплуатации русских этнических ресурсов - эксплуатации, носившей характер поистине колониальный»⁷¹.

Нельзя, разумеется, отрицать и эксплуатацию нерусских народов. Ее просто не могло не быть при господствовавших в стране социально-экономических отношениях и формах правления. Объективные исследователи напоминают современным обличителям «колониальной политики царизма», что в России «строилась империя, а не рай на земле»⁷², и вместе с тем настаивают на разделении понятий феодальной (или капиталистической) и колониальной эксплуатации. «Существование национального угнетения в полиэтническом государстве вовсе не свидетельствует о колониальном характере управления», - пишет В.В.Трепавлов. А проблему расселения русских в «национальных регионах» он трактует следующим образом: «...колонизация вовсе не равнозначна колониализму, колониальной экспансии», и «если оценивать данный процесс без эмоций, то следует видеть в нем не колониальные аппетиты "царизма" или советского режима, а осуществление целенаправленной государственной политики, направленной в том числе на экономическое развитие окраин в интересах населения этих окраин»⁷³.

Немецкий историк А. Каппелер делает вывод, что «к российской дореформенной империи не подходит в качестве определения ее характера штамп "колониальной державы". Хотя элементы колониальной политики имели место... картине "колониальной империи" никак не соответствуют отсутствие превосходства в развитии метрополии над периферией; частичная дискриминация русских по сравнению с "колониальными" народами; в целом приоритет политико-стратегических целевых установок над экономическими. Запад России соответствовал модели колониальной державы еще в меньшей степени»⁷⁴. Надо бы только добавить, что такая характеристика справедлива по отношению не только к дореформенной, но и пореформенной России...

Возражая авторам псевдоисторических сочинений из бывших союзных и автономных республик СССР, рассматривающих свои народы в качестве жертв «колониальной политики царизма» и действий представителей «имперской нации», В.В.Трепавлов пишет: «Если... отойти от политизированных, конъюнктурных оценок, то оказывается, что русские вовсе не благоденствовали, как полагалось бы настоящим колонизаторам. Не начали они и беспощадную эксплуатацию "порабощенных" окраин. Вернее, русские наряду с населением национальных регионов подвергались такой эксплуатации со стороны государства»⁷⁵.
Однако претензии к «русским эксплуататорам» в последние годы выдвигаются и независимо от «колониальной» тематики. Например, казанский историк Искандер Измайлов утверждает, что в российской политике чуть ли не до наших дней вообще просматривается тенденция «подавлять нерусские народы»⁷⁶. По ироничному замечанию редколлегии серии «Окраины Российской империи», подготовившей несколько коллективных трудов по имперской проблематике, в «национальных историографиях» народов, входивших в состав Российской империи, теперь «на веру принимается стремление власти сделать жизнь своих нерусских подданных как можно более несносной». В этой связи члены упомянутой редколлегии (А.И.Миллер, А.В.Ремнев и А.Рибер) предлагают для достижения консенсуса русским - «полнее осознать репрессивность империи», а их соседям - «преодолеть односторонне негативный образ Российской империи, для которой, конечно, благополучие и свобода ее подданных никогда не была приоритетом, но которая отнюдь не была той "империей зла", какой она предстает в современных школьных учебниках соседей России»⁷⁷.
Но вряд ли подобные советы найдут в ближайшем будущем массовую поддержку в большинстве наших бывших «братских республик». Из них, если судить по сообщениям прессы, лишь в Белоруссии да Армении преподавание истории в последнее время не строится на россо- и руссофобии. В остальных уже давно взят курс на формирование самоидентичности, самоутверждение и консолидацию своего общества посредством нагнетания ненависти ко всему русскому, отрицания сколько-нибудь позитивного влияния России на исторические судьбы их народов и вместо объективного изложения нашей общей истории даются ее односторонние трактовки, грубо искажающие как ход, так и последствия реальных событий⁷⁸.
Не отстают от «ближнего зарубежья» и бывшие российские автономии. Некоторые из выходящих там на «имперскую» тему сочинений вообще представляют собой поток грязных оскорблений в адрес русского народа и явно направлены на разжигание межнациональной розни⁷⁹. Но политическая подоплека таких подходов обычно гораздо глубже, и порой она демонстрируется совершенно открыто. Русским предлагают покаяться за «многовековой гнет», прежде чем «получить право жить на исторической родине» того или иного этноса и «отработать долг» перед ним. Раздаются призывы «Россию разделить и поделить» в счет уплаты «исторических долгов» и даже называют вполне конкретные суммы «долга» в твердой валюте⁸⁰.

До последнего времени подобные настроения⁸³ нередко находили понимание и поддержку в определенных («либеральных») кругах нашей общественности, видимо, не слишком отягощенных ни любовью к своей («этой») стране, ни знаниями российской истории, однако потока претензий со стороны наших бывших «братьев» такая позиция не сокращала. Скорее наоборот. Весьма образно выразился по этому поводу писатель Анатолий Макаров. По его словам, последние двадцать лет «Россия только и делала, что стыдилась сама себя, признавала свои ошибки, рвала на себе волосы, била себя кулаком в грудь, шла на уступки и все равно слышит: извинитесь, покайтесь, признайте свою вину!.. Видимо, покаяться Россия должна в самом факте своего существования». Причины такого положения А. Макаров видит в том, что «слишком мы большие, чтобы нас любить. Чересчур размашистые...»⁸¹.
Вряд ли, однако, дело тут только в чрезмерной «размашистости». При всей надуманности и субъективности «обвинительных» трактовок российской национальной политики в далеком и не очень далеком прошлом, они в общем и в целом закономерны. Создавший империю народ, как правило, не вызывает больших симпатий у других народов империи; они его обычно «не любят» и используют любой повод для предъявления претензий («великим нациям не прощают их прежнего величия», - напомнил «россиянам» в 1994 г. писатель Дмитрий Балашов⁸²). Но что примечательно: такое отношение часто меняется по прошествии какого-то времени после распада империи. С обретением независимости народы часто утрачивают и те преимущества для культурного, социального и экономического развития, которые дает жизнь в большом, богатом и сильном государстве. Поэтому римлян ныне «любят» и гордятся даже мнимым родством с ними потомки практически всех некогда покоренных Римом народов. Прибалты с уважением отзываются о правивших ими немецких баронах. Предаются ностальгии по имперским временам и народы бывшей Австро-Венгрии. Андреас Каппелер нечто подобное предсказывает и в отношении бывшей Российской империи⁸⁴.
Оснований для ностальгических чувств у бывших «россиян», действительно, будет предостаточно, ибо судьба вошедших в состав России народов при объективном рассмотрении и соответствующих сопоставлениях оказывается не такой уж тяжкой, как кое-кем у нас порой рисуется. Особенно в сравнении с другими государствами.

***

Исторический опыт решения национальных проблем «у них» и «у нас» не раз привлекал внимание исследователей - как отечественных, так и зарубежных. К единому мнению в его оценках они, конечно же, не пришли, но разделительная линия в трактовке этого вопроса далеко не всегда проходит в соответствии с государственными границами сторон. И если, например, немецкий историк А. Каппелер лишь выражает неуверенность в обоснованности распространенного даже на Западе мнения о «более человечной модели контактов» европейцев с аборигенами в Северной Азии по сравнению с Северной Америкой (это, как он считает, «остается спорным вопросом»), то российский историк А.Б. Каменский убежден в полной сопоставимости судьбы сибирских народов под властью России и американских индейцев под властью США, хотя убедительных доказательств своей точки зрения он так и не приводит⁸⁵.

Позиция его оппонентов, напротив, выглядит довольно обоснованной. Новосибирские историки В.А. Ламин и Д.Я. Резун делают вывод, что политика Англии по отношению к американским индейцам и политика России по отношению к сибирским аборигенам была «слишком различной», чтобы проводить «точные аналогии»: «фронтир в истории США для американских индейцев означал весьма нелегкую судьбу, а порубежье в Сибири разрешало "аборигенный" вопрос преимущественно конструктивно». Д.Я. Резун объясняет это, в частности, тем, что «для фискальных целей Русского государства новая территория была нужна не столько для того, чтобы поселить новых русских поселенцев, сколько в плане новых плательщиков ясака... Для англичан же новая территория была важна прежде всего как очаг поселения белого человека»⁸⁶.

В самом деле. В редконаселенной Сибири «царизм» мало интересовали «пустые» земли; как уже отмечалось, он был кровно заинтересован в максимальном сохранении численности и платежеспособности реальных и потенциальных налогоплательщиков. Поэтому неудивительно, что в Сибири, в отличие от Америки, не отмечены ситуации, когда бы власти организовывали или хотя бы поощряли истребление аборигенов. Премии за скальпы, «чумные одеяла» и тому подобные атрибуты взаимоотношений европейцев и коренных жителей Северной Америки были просто немыслимы в Северной Азии.

Историки Негри и Хардт в своей книге «Империя» так характеризуют отношение «отцов-основателей» США к индейцам: «В сознании американцев территория Северной Америки воспринималась изначально как пустое пространство, а это было возможно либо через сознательное игнорирование самого факта существования коренного населения, либо через приравнивание их иным, нечеловеческим формам жизни, к недочеловекам, к атрибутам окружающей среды. Как для обработки земли ее следовало предварительно очистить от деревьев и камней, так и американскую территорию необходимо было освободить от местного населения... Индейцы рассматривались как природные препятствия... Они обитали по ту сторону Конституции». Комментируя это высказывание, современный философ и публицист Александр Дугин пишет: «...Как это ни парадоксально, неграм в США еще повезло. Даже в эпоху рабовладения за ними признавался статус людей. Пусть это были люди неполноценные, второго, а то и третьего сорта... Но все же они считались людьми», в то время как индейцы были «вынесены из числа людей»⁸⁷.

После обретения североамериканскими колониями независимости индейцы стали последовательно и энергично оттеснятся в неблагоприятные для жизни пустынные местности (резервации), которые они не могли покидать без разрешения властей. Прокормиться там традиционными методами ведения хозяйства было невозможно, и индейцы быстро вымирали от голода и болезней. В Канаде процесс вытеснения индейцев не принял столь крайних форм, положение аборигенов там было в целом лучше, чем в США, но общая динамика численности североамериканского коренного населения показательна: к началу XX в. оно сократилось с 4 млн. чел. до 200-300 тысяч⁸⁸. Для сравнения: в то же время во входящей в состав России Северной Азии общая численность коренного населения выросла с 200-220 тыс. чел (по другим данным - с 236 тыс.) до 822 тыс. чел.⁸⁹ И лишь этого факта достаточно, чтобы усомниться в справедливости утверждений о полной сопоставимости судеб североамериканских и североазиатских аборигенов.

Вопреки некоторым расхожим представлениям ни один народ, находясь в составе Российской империи, не повторил судьбу коренных жителей Карибского бассейна или Тасмании, не исчез полностью с лица земли⁹⁰. Академик А.П.Окладников писал незадолго до своей кончины: «Заселение Сибири русскими происходило не за счет вытеснения и тем более истребления аборигенов, а за счет освоения свободных пространств, путем "обтекания" пришельцами мест жительства коренных народов или вкрапливания отдельных селений в компактную массу аборигенов... Это одно из коренных отличий колонизации Сибири русскими поселенцами от тех катастрофических для коренного населения событий, которые произошли в Америке или, например, Автралии в ходе колонизации этих континентов западноевропейскими пришельцами»⁹¹. А за десять лет до того А. А. Преображенский обратил внимание исследователей на такой исторический парадокс: в то время, когда «цивилизованные» западноевропейские страны «уже вовсю вели истребительные войны, очищая от "дикарей" целые континенты, загоняя в резервации уцелевших туземных жителей... варварски-азиатский российский царизм в отсталой стране к присоединенным народам старался не применять насильственных методов»⁹².

В последнее время подобные взгляды разделяются многими историками независимо от их «школ», идеологических и политических пристрастий. Новосибирский историк А.С. Зуев отмечает, что «в сибирской истории невозможно найти примеров массового и немотивированного уничтожения язычников-аборигенов, подобно тому, что устраивали рыцари-крестоносцы на славянских землях или католические миссионеры и конкистадоры в Америке»⁹³.

Томский историк А.П. Казаркин проводит еще более широкие сопоставления: «Русское заселение Зауралья нельзя назвать безоблачным... Но все познается в сравнении, и здесь надо знать методы властвования в тюркских и монгольских кочевых империях. Л.Н. Гумилев считал русский опыт колонизации не столь негативным и по сравнению с западным: "К счастью для России, в ее истории не было тотального уничтожения слабых народов по принципу расы или идеологии, и этой заслугой предков можно гордиться"... В отличие от демократических США, Российская империя включала аборигенов в социальную иерархию, "инородцы" иногда делали успехи в карьерном продвижении, но условием достижения высоких чинов было крещение. Впрочем, на командных высотах иногда оказывались и мусульмане-аристократы»⁹⁴.

Сравнивать на собственном опыте режим эксплуатации в Российском государстве и у его соседей не раз приходилось народам, проживавшим в пограничных зонах на востоке страны. Случалось, что часть сибирских татар и бурят, протестуя против бесчинств некоторых представителей российской администрации, в XVII - начале XVIII вв. уходили в Монголию и Джунгарию, но оказывались там в гораздо более тяжелом положении и при первой же возможности возвращались в родные кочевья⁹⁵.

В.В. Трепавлов приводит примеры, когда выбор в пользу российского подданства делали не только близкие по культуре и религии народы (украинцы, белорусы, грузины, армяне), но и карелы, тувинцы, чуваши, башкиры, племена Приамурья, алтайцы-телеуты, калмыки, ряд народов Северного Кавказа. Россия представлялась им государством «с более выгодными условиями существования»⁹⁶.

Ш.Б.Чимитдоржиев, сопоставляя положение «покоренных» народов в Российской и Цинской империях, цитирует секретаря русского консульства в Урге Я.П. Шишмарева, сообщавшего, что многие рядовые монголы думают, будто «в России буряты - одноплеменники монголов... живут в стране, не терпя никаких стеснений, пользуясь равноправием во всех отношениях». «Такая идеализация жизни населения окраин царской России могла свидетельствовать лишь о том, в каком невероятно тяжелом положении находились монголы - подданные Цинской империи», - считает исследователь⁹⁷.

Схожие настроения отмечали наблюдатели и в других странах Востока. Англичан, анализировавших политику России в Средней Азии, удивляло, что «завоеванные расы сразу же становятся русскими гражданами и получают право селиться в любой части империи». А один из жителей Индии писал: «Нам все твердят о тирании и деспотизме России, нас пугают жестокостью ее правительства... Но когда мы читаем и слышим со всех сторон, что в России такой-то генерал мусульманин, другой - армянин, и несмотря на это, командующий целой армией, между тем как у нас каждый английский солдат лучше дезертирует, нежели согласится повиноваться и признать начальником туземца, будь последний хоть принц по крови, то сравнивая нашу горькую участь с судьбой и надеждами каждого верного России иноверца и иноплеменника, у нас невольно шевелится на уме вопрос: чем же это мы одни заслужили подобные унижения? И в безусловном отчаянии, сознавая всю безвыходность нашего положения, нельзя нам подчас и не позавидовать положению нашего брата мусульманина в так называемой вами деспотической России»⁹⁸.

В.В. Трепавлов называет стихийное формирование за рубежом у многих народов «позитивного имиджа Российского государства» «интересным явлением» и приходит к такому заключению: «В советской идеологии и соответственно в исторической науке целенаправленно культивировалось представление о Российской империи как поистине "проклятом прошлом" - самодержавно-крепостнической деспотии, мрачной обители тирании и реакции, тюрьме народов и т. п. Более взвешенный взгляд на историю нашей страны, утвердившийся в последние полтора десятилетия, позволяет избегать столь однозначных характеристик. Выясняется, что царская Россия представляла собой (и представлялась многим современникам) отнюдь не "темным царством", заслуженно обреченным на уничтожение. В частности, отношение к ней подданных-"иноверцев" разительно отличалось от придуманных позднее советских схем. Как ни странно, Россия в глазах ее подданных порой выглядела носительницей гораздо более свободного и справедливого правления (режима), чем окрестные владения»⁹⁹.
Примечательно, что еще в 1960-х гг. французские исследователи Ж. Фоллье и Д. Курран, проанализировав мировые колонизационные движения с древнейших времен до XX века, назвали «континентальную экспансию» России на восток «редкой по своему бескорыстию»¹⁰⁰. Но национальная политика России нередко выглядела выигрышной по сравнению с таковой же в других государствах не только на Востоке, но и на Западе. И это также не раз отмечалось современными историками.

Уже в XVI в. «все государства тогдашней Европы были этнически неоднородны и почти все сталкивались с множеством конфессий, - пишет Н.И. Цимбаев. - Вопрос заключается в том, что смотрели на эти проблемы московские власти иначе, чем в Западной Европе, где этнические меньшинства ассимилировались (с большей или меньшей долей насилия), а лица, не принадлежавшие к господствующей церкви, преследовались либо серьезно ограничивались в правах (Испания, Англия, Франция, немецкие и итальянские государства XVI в.)»¹⁰¹.

Народы Поволжья смогли ощутить различие в отношении к себе «русского» и «западного» миров в начале XVII в. - в ходе польской (по сути - западноевропейской) интервенции, и потому включились в борьбу с ней, активно помогая своим недавним завоевателям. Побывавший в России современник Смуты, английский купец и дипломат Джером Горсей объясняет столь, казалось бы, трудный для понимания факт тем, что «эти инородцы долго находились под властью русских царей, которые обходились с ними лучше, нежели со всеми другими нациями; и теперь, лишенные привычного хорошего обращения и притесняемые поляками, они возненавидели их, что и послужило им и русским на пользу. Они поднялись в огромном числе, вооружились, напали на поляков... расхищали их имущество и убивали»¹⁰².
По мнению Н.Лактионовой, «история свидетельствует, что по мере укрепления и роста крупных национальных государств Запада многочисленные этносы, населявшие эти территории, либо прекратили свое существование, либо превратились в этнографический материал»¹⁰³. А Ф.Шелов-Коведяев (заметный в 1990-х гг. политик либерального толка и историк по образованию) отозвался о национальной политике наших западных соседей в средние века еще более жестко: «...Хорошо известно, что подчинение скандинавским и германским рыцарским орденам заканчивается положением скота. Прусам (славянам), эстам и латышам запрещалось жить на своей земле в городах, даже заходить в них, вести торговлю, говорить на родном языке и получать образование выше начального. По средневековому шведскому каноническому праву адюльтер шведа с финкой не считался супружеской изменой, но если кого-либо надо было погубить, то такой секс приравнивался к зоофилии»¹⁰⁴.
...Современным обличителям национальной политики Российской империи, возможно, будет небезынтересно и мнение президента Республики Северная Осетия-Алания А.С.Дзасохова: «...Только российская имперская модель стремилась к такому слиянию периферии со своим государственным ядром, которое не знало режима ограбления присоединенных территорий или просто каких-либо преференций метрополии над колониями. Абсолютной доминантой становления России как империи было собирание земель путем привлечения населяющих их народов, их сохранение и развитие как ключевое свидетельство особой исторической миссии России и самой способности к ее осуществлению»¹⁰⁵.

* * *

В связи со стандартными обвинениями всех империй в «угнетении народов» одни современные исследователи считают необходимым напомнить, что преследование этнических меньшинств в империях «наблюдается не чаще, чем в странах, к империям не причисляемых»¹⁰⁶, другие же вообще склонны рассматривать межэтнические отношения в империях как менее напряженные, по сравнению с теми, что складываются в государствах, возникших на развалинах империй. По наблюдениям Марка фон Хагена, возвращение этнического и национального конфликта в Евразию и, в частности, в Европу вызвало к жизни «почти ностальгический взгляд на некоторые многонациональные империи», которые в ретроспективе выглядят привлекательно. «Создается впечатление, - пишет фон Хаген, - что они регулировали межэтнические отношения в течение очень долгого времени и с менее апокалипсическими последствиями, чем современные национальные государства, которые вышли на передний план после Первой мировой войны»¹⁰⁷.

Исходя из вышеизложенного, России в ряду мировых империй следует отвести почетное место, но это, разумеется, не означает, что для нерусских народов вхождение в ее состав было сплошным благом. В истории так не бывает. Столь значимое событие, как утрата народом независимости или смена подданства обычно влечет за собой неоднозначные последствия. Соотношение в них «позитива» и «негатива», как правило, весьма различно и потому требует детального, внимательного и, конечно же, объективного анализа.

Отрицательные факторы, сопутствовавшие присоединению тех или иных народов к России, естественно, наиболее заметны там, где оно осуществлялось насильственным путем, ибо неизбежно сопровождалось людскими потерями (порой весьма значительными), грабежами, разорением хозяйств и запустением сельхозугодий. Даже в значительном удалении от зоны боевых действий войска нередко чинили немало притеснений местным жителям. Угоны скота, конфискации фуража, длительный постой, мародерство и тому подобные «способы самообеспечения», крайне тягостные для мирного населения, были в рассматриваемое время обычным делом для всех армий мира, и связывать такие действия с чьей-либо национальной политикой не приходится¹⁰⁸.

Однако на начальной стадии присоединения и освоения некоторых отдаленных территорий на востоке правительство порой практически полностью теряло контроль за действиями своих представителей, и это могло приводить к чудовищным насилиям над местным населением. Особенно если в авангарде военно-промысловой колонизации оказывалось много маргиналов, деклассированных элементов с уголовным прошлым и алчных авантюристов, как было, например, в XVIII в. на Камчатке и в «Русской Америке». Там жестокость первопроходцев по отношению к аборигенам (да и друг к другу) часто выходила далеко за рамки нравственных и правовых представлений даже того сурового времени и наносила колоссальный ущерб интересам Российского государства в этих регионах¹⁰⁹. Правительство не могло долго мириться с уроном, наносимом подобными действиями казне и престижу верховной власти; «беспредел» на «вновьприисканных» землях пресекался, как только для того появлялась возможность (на Камчатке ситуация коренным образом изменилась в 1730-х гг., в «Русской Америке» - в конце 1810-х гг.), но его негативные последствия еще долго сказывались на жизни аборигенов...

Вошедшие в состав России народы адаптировались к новым для себя порядкам и условиям по-разному. Быстрее и безболезненнее этот процесс, естественно, проходил у тех, кто был близок к русским по культуре, религии, образу жизни и уровню социально-экономического развития. Труднее - у тех, кто был в этом отношении далек от «имперообразующего этноса». Но без проблем, пусть и разной степени сложности, на первых порах не обходилось нигде. И связаны они были прежде всего с размещением на присоединенных землях русских переселенцев, которых верховная власть по понятным причинам рассматривала как свою главную опору и гаранта закрепления новых территорий за государством Российским, особенно на востоке (в Поволжье, на Урале, в Сибири).

Как уже отмечалось, русским там предписывалось отводить для поселения и хозяйства лишь «порозжие» земли, не занятые коренными жителями, и в основном эти предписания выполнялись. Вместе с тем известны случаи, когда от них отступала сама верховная власть (при строительстве городов и крепостей, казенных заводов и т. п.), а главное, представления о том, какая земля является «порозжей», слишком сильно различалась у земледельцев, охотников и скотоводов-кочевников, и все это могло приводить к ущемлениям интересов коренного населения¹¹⁰. Кроме того, если главным занятием аборигенов была охота (как это часто случалось в Сибири) само соседство с русскими селениями весьма негативно сказывалось на хозяйстве коренных жителей, ибо зверь разбегался «от стука, и от огня, и дыма».

Неизбежное в этой связи «оскудение» промысловых угодий хотя и стимулировало обращение аборигенов к более прогрессивным формам хозяйствования, но в переходный к ним период (который у ряда народов затягивался) порой приводило к элементарному голоду (как это было, например, у значительной части юкагиров, после изменения маршрута передвижения диких оленей - главного объекта охоты многих родов)¹¹¹.

Слабая заселенность колонизуемых окраин сводила к минимуму ущерб аборигенам от соседства с переселенцами, к тому же он компенсировался несомненными выгодами от взаимных контактов (о чем речь впереди). Отношения между крестьянами всех национальностей в зонах смешанного расселения со временем, как правило, вообще перерастали в дружеские; лишь к чиновникам и военным у коренных жителей долго сохранялся враждебный настрой¹¹². И он вполне объясним. Злоупотребления представителей администрации своим положением (волокита, вымогательства взяток, незаконные поборы, ростовщичество, прямые насилия над подведомственным населением и т. п.), особенно частые в отдаленных районах при отсутствии действенного контроля со стороны центральной власти, гораздо болезненнее воспринимались коренными жителями, чем уже попривыкшими к подобным явлениям переселенцами, которые к тому же, в отличие от аборигенов, хорошо осознавали незаконность чиновничьего произвола и могли лучше сопротивляться ему, когда он, по их представлениям, превышал допустимые нормы: жаловались в вышестоящие инстанции, а то и «отказывали» приказчикам и воеводам всем «миром», отрешая их от власти, как это нередко бывало в Сибири XVII в.¹¹³.
Правовое равенство народов в России, конечно же, далеко не всегда гарантировало им равенство фактическое. Незнание русского языка и «русского обычая» не могло не создавать коренным жителям множества проблем, однако считать это «неравенство возможностей» проявлением «национального гнета» или «этнической дискриминацией» было бы в корне неверно, тем более что со временем острота подобных проблем все более сглаживалась, пока вообще не сошла не нет. Даже в далекой Сибири уже в XVII в., судя по сообщениям воевод, многие «иноземцы» были «всякому русскому обычаю навычны» и говорили по-русски¹¹⁴, а также участвовали вместе с русскими переселенцами в выступлениях против «лихих» представителей местной администрации и обращались в русские суды с жалобами на действия как русских властей, так и своей знати¹¹⁵.
Дискриминационными по отношению к коренным этносам можно считать правительственные распоряжения, направленные на ограничение возможностей «иноземцев» в XVI-XVII вв. приобретать и изготовлять оружие и доспехи. Эти продиктованные соображениями безопасности меры могли сдерживать развитие кузнечного ремесла в некоторых «национальных» регионах (например в Поволжье), однако распространялись лишь на те народы, в чьей лояльности правительство сомневалось, носили временный характер, а главное - были крайне неэффективны: часто не соблюдались даже представителями государственной власти, которые, исходя из «высших» интересов одаривали оружием даже «незамиренных иноземцев» и допускали широкую торговлю с ними железными изделиями «двойного назначения» (топорами, ножами и т. п.)¹¹⁶. Еще меньше считались с такими запретами купцы и их агенты на местах.
В отечественной литературе деятельность русского купечества на «национальных окраинах» долгое время оценивалась крайне негативно. В частности, с 1920-1930-х гг. в советской историографии, разоблачавшей «колониальную политику царизма», утвердилось мнение о «грабительском», «неэквивалентном» характере торговли русских с сибирскими народами. Однако в эти устоявшиеся представления уже давно вносятся существенные коррективы. Как показал красноярский историк П.Н.Павлов, в середине XVII в. годовая торговая прибыль у вернувшихся из-за Урала купцов обычно равнялась 22-25%. Она была «достаточно высока, но не баснословна, как можно ожидать при колониальном, неэквивалентном характере торговли»¹¹⁷.

Примечательно, что так называемые колониальные товары - бисер, одекуй и прочие безделушки - уже в середине XVII в. не пользовался большим спросом у сибирских аборигенов, предпочитавших приобретать у русских в первую очередь муку, котлы, топоры, ножи, оловянную посуду и другие полезные в хозяйстве вещи. И этот товарообмен казался аборигенам весьма выгодным. Ценность предметов обмена в их глазах была несопоставимой, так что, по свидетельству очевидцев, каждая из сторон считала, что обманывает партнера, и, например, ханты удивлялись «глупости» русских, отдававших топор «всего» за 3-4 соболя¹¹⁸.

Любопытно мнение одного из иностранных наблюдателей (1680 г.), изумившегося тому, как «горсть людей овладела таким громадным пространством» на востоке, и объяснявшего это тем, что сибирские племена были покорены не военной силой, а «по убеждению купцов и исключительно в надежде на выгоду в будущем от торговых отношений с московитами»¹¹⁹.

Характер торговли русских с народами Сибири нельзя, конечно, идеализировать: аборигены нередко попадали в торговую кабалу к переселенцам. Однако нельзя не видеть и того, что «русские» товары (особенно хлеб, ткани и промысловые снасти) часто просто спасали отдельные роды и семьи от вымирания, и не случайно «ясачные иноземцы» обычно выражали свою крайнюю заинтересованность в торговле с русскими, указывая в своих челобитных, что без нее они не могут «подняться» на «звериные и рыбные ловли»¹²⁰. Пережить «голодные за неуловом зверя и рыбы годы» сибирским племенам помогали и казенные «запасные магазины», специально учреждаемые русскими властями со второй половины XVIII в. для снабжения аборигенов хлебом¹²¹.

Однозначно негативной стороной контактов с торговцами, а потом и с другими переселенцами стало проникновение в быт сибирских народов, несмотря на строгие запреты властей, спиртного и азартных игр (карт и «зерни»)¹²². Особенно пагубны последствия пьянство были для наиболее отсталых в социально-экономическом и культурном развитии народов. Они же больше всех пострадали от инфекционных болезней (оспы, кори, тифа, сифилиса), получивших широкое распространение в Сибири в ходе и результате русской колонизации. В принципе, болезни эти издавна существовали в Северной Азии как локальные «очаги инфекции», но усиление миграционных процессов и, как следствие, человеческих контактов способствовало тому, что опасные заболевания вырывались туда, где у населения не было ни представлений о способах борьбы с ними, ни соответствующего иммунитете. Русские власти в меру сил пытались спасать ясачных людей от массовых заболеваний, но до начала XIX в. эти попытки обычно терпели неудачу¹²³.

Не национальная политика, а именно такие, мало подвластные тогда воле человека факторы (прежде всего эпидемии) явились одной из основных причин сокращения или сильного замедления роста численности отдельных групп аборигенного населения - юкагиров, ительменов, эвенков, эвенов, кетов, манси. Многие исследователи (особенно сибирские «областники» и представители ранней советской историографии) приходили в этой связи к заключению о вымирании сибирских народов вообще, и это мнение на долгие годы стало у нас не подвергаемым сомнению историографическим штампом (с добавлением, что «лишь советская власть спасла народы Сибири от вымирания»), Однако последующие исследования (Б.О.Долгих, Н.Ф.Емельянова, Н.А.Миненко, А.Т.Шашкова, Е.М.Главацкой, В.В.Воробьева, Л.М.Дамешека и ряда других серьезных ученых) показали полную несостоятельность этого тезиса. Они доказали, что далеко не каждый факт сокращения численности того или иного этноса можно трактовать как вымирание, что необходимо учитывать миграционные и ассимиляционные процессы, которые у народов Северной Азии после вхождения в состав России не только не прекратились, но часто приобретали новые направления и формы. Так, чукчи, продвигаясь на запад и юг, смешивались с юкагирами, а затем и с эвенками, якуты энергично расселялись по всей Восточной Сибири вплоть до XIX в., ассимилируя тех же эвенков и юкагиров. Практически повсеместно, но более всего в местах массовой крестьянской колонизации, происходило слияние аборигенов с русскими. При этом чаще всего наблюдалась утрата своей этнической самобытности и самоидентичности коренными жителями, но иногда случалось и «растворение» в инородческой среде отдельных групп русского, как правило промыслового, населения или же складывались новые субэтнические общности (этнографические группы) русского народа - колымчане, марковцы, затундренные крестьяне, камчадалы¹²⁴...
Порой к заключению о «вымирании инородцев» исследователи приходили не только в результате возведения явлений локального характера в разряд всеобщих, но и проникаясь полным доверием к официальным документам учета ясачных людей, не отражавшим, как оказалось, полной картины из-за все более ширившейся практики сокрытия населения в ясачных волостях. Позже (по другой методике подсчетов) были получены более полные данные (за XVIII—XIX вв.), и они показали, что по Сибири в целом, за исключением лишь нескольких этносов, ежегодный естественный прирост у коренных народов и русского был близок по своим показателям (1,5-2%)¹²⁵. Потому-то происходило не сокращение, а рост общей численности аборигенного населения Северной Азии (к концу XIX в. - почти в 4 раза), что невозможно, если жизнь коренных народов в течение столетий определяют лишь отрицательные факторы.

Рост этот у разных этносов был, конечно, разным и зависел прежде всего от степени усвоения ими более передовых форм хозяйствования. Так, если буряты (самый многочисленный народ Сибири) к 1897 г. увеличил свою численность, по сравнению с XVII в., более чем в 10 раз, то алтае-саянские народы - в 6,5, татары - в 3,1, а ханты и манси - лишь в 1,5 раза. Но это при том, что вследствие непрекращающихся миграций из европейской части страны удельный вес аборигенов в населении Сибири неуклонно сокращался, и если в начале XVIII в. он составлял около 50%, то к 1897 г. лишь 15 %¹²⁶.
Удельный вес коренных народов в общей массе населения к исходу XIX в. был невелик и в ряде других «национальных» районов. Например, в Поволжье русские к тому времени составляли 75 % всех жителей, на Урале - 80 %¹²⁷, что, однако, также не означало сокращения абсолютной численности коренных этносов ни в этих, ни в других регионах Российской империи. Лишь за период с 1762 по 1795 г. (по материалам 3 и 5 ревизий) башкиры численно увеличились с 135 до 191 тыс. чел., чуваши - с 280 до 352 тыс., мордва - с 222 до 345 тыс., марийцы - со 105 до 145 тыс., удмурты - с 92 до 135 тыс., татары (лишь в государственных границах 20-х гг. XVIII в.) - с 512 до 628 тыс., зыряне - с 45 до 54 тыс., карелы - со 109 до 143 тыс. и т. д.¹²⁸

* * *

Данные по динамике численности различных народов Российской империи известны исследователям давно, но обычно не производят должного впечатления на авторов тех работ «по истории», которые в последнее время выходят в бывших союзных и автономных республиках СССР и затрагивают так или иначе вопрос о сущности Российской империи. Эти авторы (не только откровенные русофобы, но и те, кто стремится придать своим сочинениям характер объективного исследования) все равно считают численный рост своих предков под «русским гнетом» недостаточным по сравнению с потенциальными возможностями и не видят никаких позитивных последствий от их пребывания в составе России¹²⁹.

Ю.В.Любимов дает литературе такого рода по-академически сдержанную характеристику: «В постсоветский период появилось значительное число публикаций, подчас созвучных установкам предреволюционной поры. Россия предстает как откровенный колонизатор и эксплуататор, в меру возможностей извлекающий политический и экономический дивиденд благодаря случайному стечению обстоятельств доставшихся именно России, а не какой-либо другой стране. В этом случае русские и русская культура непосредственных исполнителей "завоеваний" выступает в своем наиболее неприглядном виде, а эффект ее влияния становится отрицательным. При этом нередко "забывается" действительно благотворное воздействие и "вспоминаются" лишь обиды. На наш взгляд, чрезмерно эмоциональный подход к такой серьезной проблеме совершенно недопустим не только в научной, но особенно в массовой литературе и публицистике. Следует помнить, что любое событие истории многозначно и в нем всегда можно найти как положительный, так и отрицательный аспект»¹³⁰.

Полагаем, однако, что причиной одностороннего освещения судеб нерусских народов в составе Российской империи является не столько «забывчивость» или незнание законов диалектики, сколько откровенная предвзятость в подходе к непростым вопросам нашей общей истории. Именно предвзятость, в основе которой чаще всего лежат выскребаемые из небытия «национальные обиды» многовековой давности, не позволяет увидеть положительных последствий вхождения различных народов в состав России. Но последствия эти - тоже реальность, ее не может «отменить» ни воскрешение «старых», ни применение «новых» подходов к исследованиям, ибо она уже давно стала прочным достоянием и науки, и жизни.
Совершенно очевидно, например, что присоединение народов Сибири к Российскому государству содействовало их выводу из многовековой изоляции, установлению на ее территории законности хотя бы в самом элементарном виде, привело вначале к сокращению, а затем и прекращению внутренних усобиц, что нашло прямое отражение даже в фольклоре. В.В. Трепавлов после изучения исторических песен, сказаний и преданий разных народов пришел к выводу, что в Сибири «народная память связывала с наступлением русского правления пресечение многолетних межплеменных раздоров» (и отмечает в этой связи «случаи избрания тунгусами русской власти в качестве посредника в межродовых конфликтах и в распрях с якутами»). Он обращает также внимание на то обстоятельство, что, по отраженным в фольклоре представлениям, русская власть давала «возможность сытого и безбедного существования» народу, а элите - «шанс удачной карьеры» и, кроме того, воспринималась «как гарантия защиты от всякого рода врагов»¹³¹. Характерно, что такие мотивы прослеживаются в историческом фольклоре народов не только Сибири, но и Кавказа (у адыгов), в Карелии, отражая, конечно же, реальное положение вещей.

Вполне развитая система государственных отношений и достаточно высокая военно-административная культура неизбежно следовали за русскими переселенцами по просторам Северной Азии, оказывая, безусловно, прогрессивное воздействие на коренные народы, несмотря на все неизбежные в тех условиях «накладки» и «издержки». Как справедливо отметила Г.А.Аванесова, «в лице вновь прибывшего населения русская культура оказалась способной выполнить цивилизаторскую роль на огромном, трудном для освоения пространстве, что было не под силу осуществить в таких масштабах не только национальным культурам коренных народностей Сибири, но и народам соседних крупных государств...»¹³²
По мнению Г.С. Кнабе, «включение в состав империи означает для включаемых в нее народов развитие их производительных сил и приобщение к магистральным общеисторическим процессам. Империя исторически оправдана до тех пор, пока она способна выполнить эту свою функцию»¹³³. Российская империя полностью соответствовала таким представлениям. Ускорение социально-экономического и культурного развития вошедших в ее состав народов - факт несомненный. Под воздействием и при содействии русских переселенцев жившие лишь охотой, рыболовством или кочевым скотоводством народы переходили к оседлости, земледелию, стойловому содержанию скота, сенокошению и т. д. Уже знакомые с земледелием народы усваивали более совершенные его приемы. Широкое распространение получило заимствование у русских способов постройки жилья и хозяйственных построек. Постепенно из числа отставших в социально-экономическом и культурном развитии народов все чаще стали выходить «люди торговые и промышленные», а потом появилась и собственная интеллигенция¹³⁴.
Вряд ли кто сможет аргументировано оспорить тот факт, что достаточно высокий культурный и жизненный уровень многих народов в XX в. был бы невозможен, не окажись они в свое время в составе Российской империи. Даже Фридрих Энгельс при всей своей неприязни к России (выразившейся, в частности, в употреблении в ее адрес выражений «подлость», «славянская грязь») вынужден был признать, что «Россия действительно играет прогрессивную роль по отношению к Востоку... Господство России играет цивилизаторскую роль для Черного и Каспийского морей и Центральной Азии, для башкир и татар»¹³⁵. Попытки некоторых историков из бывших «братских» республик «переосмыслить» это высказывание, делая упор на «подлости» и «славянской грязи» и толкуя эти, обычно опускаемые советскими авторами, слова как «политику геноцида и этноцида, русификации, изъятия плодородных земель» и т. д., выглядят довольно неуклюже, свидетельствуя, по меньшей мере, о крайне поверхностном ознакомлении с трудами «классиков марксизма» (лишним подтверждением чему является приписывание знаменитой цитаты не Энгельсу, а Марксу)¹³⁶. Еще нелепее попытка, отталкиваясь от некоторых публицистических статей тех же «классиков», представить прогрессивность в ее марксистском понимании как... уничтожение вкупе с «реакционными классами» и «реакционных народов»¹³⁷. Рискованное это дело, оперировать материалом, которым не владеешь... Лучше уж действительно, как пишет Искандер Измайлов, «отмахнуться от обветшалых авторитетов...»¹³⁸

Разумеется, процесс взаимодействия разных культур на территории Российской империи нельзя упрощать, в том числе и представляя его как одностороннее заимствование нерусскими народами всего «передового» у русских. Все было, конечно же, намного сложнее. И русские часто перенимали у своих новых соседей много для себя полезного, более приспособленного к местным условиям. Это касалось не только одежды или средств передвижения, о чем часто идет речь в этнографических исследованиях, но и орудий труда, способов хранения продуктов, приготовления пищи и даже выпаса скота¹³⁹.
Такая ситуация закономерна. Как заметил писатель Анатолий Салуцкий, «в нашей стране, располагающей многовековым опытом мирного общежития различных народов, этносов, культур и религиозных традиций, проблема противоборства цивилизаций заменена их взаимодействием»¹⁴⁰.

* * *

И еще одна сторона проблемы. Как бы в настоящее время народы, входившие в Российскую империю, не относились к ней, им без грубых фальсификаций и подтасовок не оспорить тот факт, что при всей сложности взаимоотношений с центральной властью и «имперообразующим этносом» время пребывания в империи было для этих народов наиболее мирным. Прибалтика, веками представлявшая собой арену кровавых столкновений между сопредельными государствами, оказавшись в составе России, не знала на своей территории войн почти 200 лет. Украина, являвшаяся накануне Переяславской рады полем ожесточенных сражений между казачеством, поляками, татарами и турками, лишь в составе России получила возможность мирного развития хотя бы в своей левобережной части. В Закавказье лишь покровительство России спасло грузин и армян от физического уничтожения; «имперский» период их истории оказался, пожалуй, самым мирным.

Как известно, Россия закрепилась в Закавказье в результате нескольких кровопролитных войн с Персией и Турцией, и важнейший рубеж в этой борьбе был обозначен Адрианопольским мирным договором 1829 г., по которому, в частности, к России отходила Ахалцихская область, в течение многих веков служившая туркам плацдармом для нападений на Имеретию и Картлию, а в результате побед русского оружия ставшая частью грузинской территории. Вслед за русскими войсками, покидавшими по условиям мирного договора Армянское нагорье, ушли десятки тысяч армян, расселившихся затем в пределах уже находившейся в составе России «Армянской области», что, как отметил А.В. Фадеев, «сыграло в дальнейшем немаловажную роль в процессе формирования армянской нации»¹⁴¹.

Публицист В.Д. Попов, отвечая на разглагольствования современных грузинских политиков о «200-летнем российском иге», пишет: «В 1800 году насчитывалось всего 800 тысяч душ грузин... а к 1990 году их стало 4 миллиона. Вот такое страшное "иго"!». И далее приводит слова белоэмигранта Г.Ф. Танутрова: «...Грузия освободилась от постоянного гнета со стороны персов и турок. Перестала платить дань лезгинам. Начали отходить в область преданий набеги, разрушения сел и городов, увод пленных. Перестали выкалывать глаза лицам, провинившимся против шахов. Перестала Грузия посылать дань не только деньгами, но и молодыми девушками и юношами для гаремов...»¹⁴².

Еще красноречивее высказывания самих грузин, сделанные по горячим следам судьбоносных событий. Известный общественный деятель и писатель И.Г.Чавчавадзе так писал в связи с вступлением русских войск в Тбилиси: «Покровительство единоверного великого народа рассеяло вечный страх перед неумолимыми врагами. Утихомирилась давно уже не видевшая покоя усталая страна, отдохнула от разорения и опустошения, от вечных войн и борьбы. Исчез грозный блеск занесенного над страной и нашими семьями вражеского меча, исчезли полыхающие пожары, в которых гибли дома и имущество наших предков, канули в вечность грабительские набеги, оставившие лишь страшное, потрясающее воспоминание. Наступило новое время, время покоя и безопасной жизни для обескровленной и распятой на кресте Грузии»¹⁴³.

Объективные оценки полученного народами России от присоединения к ней нередки в современной литературе. Так, по мнению авторов не раз цитируемой в нашей работе коллективной монографии «Национальная политика России...», это и просто физическое выживание, и резкий скачок в социально-экономическом развитии, и приобщение к мировой культуре.¹⁴⁴

Но особенно показательны высказывания объективных аналитиков из числа самих «присоединенных» народов. Вот, например, точка зрения уже упоминавшегося выше директора Института прокризисных исследований Вахтанга Чкуасели: «Принципы, простые и понятные, лежали всегда в основе совместной жизни народов Российской империи с русским народом. Российское государство обеспечивало внешнюю и внутреннюю безопасность и предоставляло нациям приемлемые условия автономной жизни... Ясно, что были конфликты. Про кущи райского типа мы не говорим. Но в целом народы империи система совместной жизни скорее устраивала, чем нет»¹⁴⁵. Справедливость последнего замечания надо отметить особо. Она очевидна уже потому, что отнюдь не национально-освободительные движения привели, в конце концов, Российскую империю к гибели, а совсем другие причины...

Таким образом, при взвешенном, непредвзятом подходе Россию, конечно же, надо признавать не «тюрьмой народов», а фактором, сохраняющем, объединяющим и цивилизирующим народы. И то, что на определенном историческом этапе она им перестала быть, не «отменяет» этой ее роли в предшествующие периоды. И у русских как имперообразующего этноса больше оснований гордиться своим вкладом в создание империи, чем стыдиться его.

***

Не менее закономерен и следующий вопрос: что дала Российская империя ее создателям - самим русским? Исследователи обычно едины в том, что русскому народу пришлось заплатить за столь грандиозное расширение своего государства непомерно высокую цену. Правда, по мнению некоторых ученых, она порой сильно преувеличивается. «Грандиозные успехи и достижения русских и России были обеспечены в сжатые сроки и оплачены высокой ценой, но, делая поправку на масштаб, время, сложность задач и агрессивный внешний контекст, вряд ли более высокой, чем аналогичные достижения Запада», - считает В.Д. Соловей и приводит сведения о колоссальных человеческих жертвах, понесенных Англией при Елизавете I, Францией во время альбигойских войн и Германией в ходе Тридцатилетней войны, намного превышавшие людские потери России в результате «зверств» Ивана Грозного или же событий Смуты начала XVII в.¹⁴⁶ Резон в таких сравнениях, конечно, есть, но все же думается, что В.Д.Соловей не вполне прав. Необходимо учитывать неизмеримо меньшую плотность населения в России, делающую любые людские потери крайне болезненными...
Никуда не уйти и от того, подмеченного Д.Е. Фурманом, факта, что громадная мощь Российской империи была «совершенно несоизмерима с удельным весом россиян в человечестве...»¹⁴⁷ Поэтому рассуждения типа «не надо было русским выходить за пределы Великого княжества Московского» популярны в последнее время как среди лиц, имеющих весьма отдаленное (или косвенное) отношение к науке вообще и истории в частности, так и среди профессиональных историков. Их главные аргументы можно свести к следующему.
Империя «обескровливала Россию», приводила к перенапряжению духовных и физических сил русского народа, несшего основную тяжесть «бремени имперства» и при этом являвшегося «донором» для абсолютного большинства других народов империи. Гигантское расширение территории и массовое колонизационное движение привели к дальнейшему снижению плотности населения в стране и предопределили в основном экстенсивное («вширь»), а не интенсивное («вглубь») развитие российской экономики (прежде всего - сельского хозяйства), вызвав замедление социально-экономических процессов на «основной» территории страны, консервируя архаичные формы хозяйствования и быта (некоторые в этой связи даже считают возможным говорить о «трагедии» русского народа¹⁴⁸).

Весьма негативно, по мнению ряда исследователей, территориальный рост страны и «тяжелое бремя имперства» сказалось на политическом развитии России. Из-за включения в состав империи обширных территорий с иной, чем в центре страны, «моделью развития», на границах возникали «очаги перманентной нестабильности», и эта разнородность территорий, удаленность многих из них от основных политико-административных центров страны требовали усиления централизаторских и авторитарных тенденций государственной власти, усиления влияния бюрократии и увеличения ее численности (и, таким образом, увеличения налогового бремени), а открывавшиеся с присоединением все новых и новых земель возможности миграций приводили к «сбрасыванию пара социального протеста» и консервации традиционных структур и отношений. «Реформаторский потенциал власти» истощали и «затраты на освоение новых территорий». В итоге все это привело к «провалу эволюционного пути российской модернизации» и, как следствие, к революциям 1917 г.¹⁴⁹

Даже ментальность русского человека, как полагает писатель Л.И.Бородин, из-за «пространственного качества государственного российского дерзания» приобрела «вместе с пространствами» немало отрицательных черт: неусидчивость, торопливость и «российскую лень», выражавшуюся в том, что «можно махнуть рукой на незаконченное, уйти прочь и в другом месте все попробовать заново...»¹⁵⁰

Практически все эти, в общем и целом действительно негативные, обстоятельства «имели место быть». Но сводить лишь к ним главные исторические последствия территориального расширения России - значит отказаться от научной объективности. Слишком очевидно и факты иного, позитивного плана, однако дело не только в них.

Как заметил, выступая на одном из «круглых столов», В.П. Булдаков, «империя не проклятье, а историческая норма. Это всего лишь сложноорганизованная психосоциальная и этнотерриториальная система. Все разговоры "за" и "против" империи - не более чем эмоции»¹⁵¹. Безусловно соглашаясь с этим мнением, подчеркнем еще раз, что такой атрибут имперскости, как территориальное расширение государства, явилось для России не только закономерным, но и неизбежным процессом, непременным условием самого ее выживания, а понесенные на этом пути издержки и жертвы (несомненно, очень большие и не всегда оправданные) были вполне естественной платой за победу в борьбе за выживание, за сохранение русским народом своей этнической самобытности, культуры. Внешняя политика России «была сложной и противоречивой, но первостепенную роль в ней играли отстаивание жизненных интересов страны, связанных с ее геополитическим положением, борьба за достойное место среди других государств, стремление к сотрудничеству с ними на обеспечивающей эти цели договорной и правовой основе», - сочли необходимым в 1999 г. отметить члены редколлегии первого тома коллективного труда «История внешней политики России»¹⁵².

Лишь абстрагируясь от реальной геополитической ситуации в Восточной Европе XVI-XVII вв., можно принять доводы о том, что России для ее блага было бы предпочтительней не расширяться далее пределов Великого княжества Московского. Государственные организмы тоже развиваются по своим, объективным законам, и Россия никогда бы не стала не то что мировым, ведущим, но даже просто полноценным, самостоятельным государством, если бы не обезопасила свои жизненно важные, наиболее заселенные районы от опустошительных набегов, не пробилась бы к морям и плодородным землям, ставшим со временем главными житницами страны. «Цена московского самодержавия была высока, но все же она перекрывалась положительными сдвигами в экономике, укреплении безопасности и международного положения страны, а также успехами в культурном развитии», - подчеркнул в своей последней монографии А.А. Преображенский¹⁵³.

Есть у этой проблемы и геополитический аспект, обозначенный, в частности, историком С.Кортуновым. Он пишет, что само географическое пространство является одним из атрибутов политической силы государства, да и местоположение страны представляет собой существенный элемент геополитики. Для России же крайне важно то, что она занимает внутреннее пространство Центральной Евразии, являющейся своего рода "осевым" районом мировой политики. Именно это создает предпосылки для осуществления Россией геополитической миссии держателя равновесия между Востоком и Западом... История многократно подтверждала: когда Россия формировалась как сильная и влиятельная держава, ...региональная и глобальная ситуация стабилизировалась. И наоборот, когда под влиянием внутренних или внешних факторов Россия ослабевала, мир начинало лихорадить, мировое равновесие колебалось, пробуждались дремлющие государственные эгоизмы и тлеющие до поры до времени межнациональные и межконфессиональные противоречия и конфликты»¹⁵⁴.
Соглашаясь с этим, попытаемся все же обозначить проблему более конкретно. Здесь трудно обойтись без «сослагательного наклонения», обычно очень нелюбимого историками, но ими же широко используемого (как правило - «про себя»), когда речь заходит о выяснении значения тех или иных событий для судеб страны и мира, т. е. все о той же, пусть в чем-то гипотетической, многовариантности путей исторического развития. Итак, какой вариант развития событий можно предполагать в том случае, если бы Россия не расширяла свою территорию хотя бы за Урал (ведь, по мнению некоторых историков и политиков, движение России на восток и принесло ей наибольший «вред»)...

Ограничимся для экономии времени и места всего двумя вопросами, и первый из них - какой бы оказалась без России судьба народов Северной Азии.
По сути дела, как раз на него ответил в одном из интервью президент Якутии М.Е.Николаев. «Каким бы ни было наше прошлое, - сказал он, - мой народ навсегда останется благодарен судьбе, породнившей нас с Россией. Только безумцы могут пойти сегодня на разрыв с Россией, рискуя попасть в зависимость к другому государству. Посудите сами, на территории Российской Федерации от Урала до Дальнего Востока проживает всего 30 миллионов россиян.
В сопредельных же с этим регионом странах - 2 миллиарда человек. Мы уже сегодня испытываем на себе демографический прессинг со стороны южных соседей. К нам от них всеми правдами и неправдами уже переселилось больше миллиона людей. Природа не терпит пустоты, в том числе и демографической. Что будет, если мы однажды окажемся вне России? Да нас просто сметут как этнос»¹⁵⁵. (Уместно вспомнить, что якутов по переписи 1989 г. - 382 тыс. чел. И это второй (после бурят) по численности коренной этнос Сибири...)
Второй вопрос можно сформулировать так: какой бы оказалась судьба всех народов Европы и куда бы повернул ход мировой истории, если бы у России (СССР) к концу 30-х гг. XX в. не оказалось Урала и Сибири с их рудниками и заводами? Смогла бы наша страна в таком случае выстоять и победить во Второй мировой войне и тем самым спасти человечество от «коричневой чумы» фашизма? Риторичность этого вопроса очевидна...

Да, русскому народу пришлось дорого заплатить за империю, созданную главным образом на его крови, на его костях и за его счет. Но напрасными ли были эти жертвы? Со временем, когда окончательно утихнут страсти, вызванные развалом наследия Российской империи и былым противостоянием Востока и Запада, «имперской миссии» русского народа наверняка будет дана достойная оценка и населявшими Российскую империю народами, и всем человечеством.

---

¹См.: Вдовин А.И., Зорин В.Ю., Никонов А.В. Русский народ в национальной политике. XX век. - М., 1998. С. 4.
²Цимбаев Н.И. Россия и русские (Национальный вопрос в Российской империи) // «Вестник МГУ». Серия «История», 1993, № 5. С. 27.
³Трепавлов В.В. «Белый царь»: образ монарха и представления о подданстве у народов России XV-XVIII вв. - М., 2007. С. 203.
⁴Чкуасели В. Неизбежность евразийства // НГ, 15.03.2001. С. 8.
⁵История и историки. - М., 1995. С. 43-44.
⁶Национальная политика России: история и современность. - М., 1997. С. 175.
⁷Любимое Ю.В. Проблемы политической интеграции (Русская колонизация XVII-XVIII вв.) // Государство в истории общества (к проблеме критериев государственности). 2-е изд. - М., 2001. С. 161, 205.
⁸Аванесова Г.А. Социокультурная динамика населения Сибири в рамках Российского государства // Цивилизации и культуры. Научный альманах. Вып. 2. Россия и Восток. - М„ 1995. С. 168.
⁹Центральная Азия в составе Российской империи. - М„ 2008. С. 46-47.
¹⁰Безотпосный В.М. Национальный состав русского генералитета 1812 года // ВИ, 1999, № 7; Каменский А.Б. Элиты Российской империи и механизмы административного управления // История империй: сравнительные методы в изучении и преподавании. Международная конференция. Москва, 7-9 июня 2003 г. (интернет: www.empires.ru).
¹¹«Общая газета», 2001, № 51. С. 5.
¹²Трепавлов В.В. «Белый царь». С. 200.
¹³См.: Большакова О.В. Российская империя: Система управления. (Современная зарубежная историография). Аналитический обзор. - Μ., 2003. С. 43.
¹⁴Соловьев С.М. Сочинения. Кн. VIII. - М., 1993. С. 169; Любавский М.К. Обзор истории русской колонизации с древнейших времен и до XX века. - М., 1996. С. 502, 515; Очерки по истории Башкирской АССР. Т. 1. Ч. 1,- Уфа, 1956. С. 200-201.
¹⁵Милое Л.В. Природно-климатический фактор и особенности российского исторического процесса // ВИ, 1992, № 4-5. С. 51; История России. XX век. - М., 1996. С. 18 (раздел А.Н. Боханова); Вдо- еин А.И., Зорин В.Ю., Никонов А.В. Указ. соч. С. 8.
¹⁶История Чукотки с древнейших времен до наших дней. - М., 1989. С. 81-83; Зуев А.С. «Немирных чукчей искоренить вовсе» // «Родина», 1998, № 1. С. 38.
¹⁷Любимов Ю.В. Указ. соч. С. 164; Зуев А.С. Присоединение Чукотки к России (вторая половина XVII-XVIII век). - Новосибирск, 2009. С. 393, 399.
¹⁸Очерки по истории колонизации Севера. Вып. 2. - Пг., 1922. С. 79.
¹⁹Якутия в XVII веке. (Очерки). - Якутск, 1953. С. 276, 283, 287.
²¹Историкам давно известен пример с тунгусским «князцом» Зелемеем, говорившим своим соплеменникам: «Что вы, глупые люди, не разумеете и русских переводов не знаете, вы бы так же жили, как я, Зелемей, живу; самим вам известно, сколько я русских людей побил, а как над собой увижу какую немеру, то я к русским людям преклонюся, и до меня... русские люди лучше прежнего» (См.: Соловьев С.М. Сочинения. Кн. VI. - М., 1991. С. 568-569; Фирсов Н.Н. Чтения по истории Сибири. Вып. 1. - М., 1915. С. 28-29).
²¹Якутия в XVII веке. С. 13; Павлов П.Н. Промысловая колонизация Сибири в XVII в. - Красноярск, 1974. С. 30-43.
²²Национальная политика России: история и современность. С. 53-54.
²³Там же. С. 92-93; Селищев Н.Ю. Казаки и Россия: Дорогами прошлого. - М., 1992. С. 148.
²⁴Цимбаев Н.И. Указ. соч. С. 30.
²⁵Трепавлов В.В. «Белый царь». С. 201.
²⁶Гумилев Л.Н. От Руси к России. - М., 1994. С. 291.
²⁷Вдовин А.И. Российская нация: Национально-политические проблемы XX века и общенациональная российская идея. 2-е изд. - М., 1996. С. 143.
²⁸См.: Дьяконова И А. Имперская внешняя политика России // ОИ, 1995, № 2. С. 196-197.
²⁹Зуев А.С. Сибирь: вехи истории (XVI - XIX вв.). - Новосибирск, 1998. С. 129.
³⁰Цит. по: Лурье С.В. Русские в Средней Азии и англичане в Индии: доминанты имперского сознания и способы их реализации // Цивилизации и культуры. Научный альманах. Вып. 2. Россия и Восток. - М., 1995. С. 253.
³¹Измайлов И. Письмо с историей, или Счеты и просчеты имперских историков // «Мирас», 1992, № 11-12. С. 6
³²Абдулатпипов Р. Ответ критикам России, или О национальной гордости россиян // НГ, 22.03.94.
³³Замысловский Е. Занятие русскими Сибири // ЖМНП, 1882, Октябрь. С. 245; Буцинский П.Н. Заселение Сибири и быт первых ее насельников. - Харьков, 1889. С. 332, 334-335; Карлов В.В. Об основах этнического воспроизводства русского народа // «Вестник МГУ». Серия История», 1993, № 5. С. 50; Левандовский А. Сибирь из нас не «вытянешь»... // «Родина», 1995, № 2. С. 100; Зуев А.С. Сибирь: вехи истории. С. 128; Любимов Ю.В.
Указ. соч. С. 157; Российская цивилизация. Учебн. пособие для вузов. - М., 2003. С. 39; Сибирь в составе Российской империи. - М., 2007. С. 29.
³⁴Гаспринский И. Русское мусульманство. Мысли, заметки и наблюдения // «Этнографическое обозрение», 1992, № 5. С. 93-94; Карлов В.В. Указ. соч. С. 50.
³⁵Лурье С.В. Русские в Средней Азии и англичане в Индии. С. 256, 257, 260, 268.
³⁶См.: Буцинский П.Н. Указ. соч. С. 332-335; Русские в Евразии XVII-XIX вв. Миграции и социокультурная адаптация в иноэтнической среде. - М., 2008. С. 41, 101-102.
³⁷Зуев А.С. Сибирь: вехи истории. С. 128.
³⁸Писатель Олег Платонов, отталкиваясь от этих слов Ильина и сравнивая Россию с великими европейскими державами, делает вывод, что «к Российскому государству неприменимо название "империя"» (Платонов О. Русская цивилизация // «Подмосковные известия», 06.04.94).
³⁹Очерки по истории колонизации Севера. Вып. 2. С. 78; Шунков β.Я.Очерки по истории земледелия Сибири: XVII в. - М., 1956. С. 428.
⁴⁰Национальная политика России: история и современность. - М., 1997. С. 180.
⁴¹Коршунов С. Имперские амбиции и национальные интересы // НГ, 11.09.97. С. 5.
⁴²Шевелев В. Распад России неизбежен // «Подмосковье», 20. 12. 97.
⁴³См.: Зуев А.С. От завоевания к вхождению, или Как присоединяли Сибирь к России советские историки // «Родина», 2000, № 5. С. 63; Присоединение Среднего Поволжья к Российскому государству. Взгляд из XXI века. - М., 2003. С. 76-77; Трепавлов В.В. Образ русских в представлении народов России XVII-XVIII вв. // «Этнографическое обозрение», 2005, № 5. С. 102-118.
⁴⁴См., например: Миненко Н.А. Предания о чуди и народная концепция присоединения Сибири (К изучению этнокультурных контактов русских с сибирскими татарами // Этнические культуры Сибири. Проблемы эволюции и контактов. - Новосибирск, 1986. С. 46-59; Никитин Н.И. О взаимоотношениях русских и татар в Сибири XVII-XX веков // Проблемы социально-экономического и культурного развития Сибири XVII-XX вв. (Фронтир в истории Сибири и Северной Америки. Вып. 5). - Новосибирск, 2005. С. 29-37.
⁴⁵См.: Закат империй. Семинар // «Восток», 1991, № 4. С. 75; Каспэ С.И. Империи: генезис, структура, функции // «Полис», 1997, № 5. С. 33.
⁴⁶Очерки по истории колонизации Севера. Вып. 2. С. 79; Преображенский А.А. Урал и Западная Сибирь в конце XVI - начале XVIII. М.,1972. С. 171; Шунков В.И. Вопросы аграрной истории России. - М., 1974. С. 91, 176; История Сибири с древнейших времен до наших дней. Т. 2. - Л., 1968. С. 77,129-130,507; Крестьянство Сибири в эпоху феодализма. - Новосибирск, 1982. С. 152; Цимбаев Н.И. Указ. соч. С. 23-32; Боханов А. По плечу ли России европейский камзол... // «Родина», 1995, № 8. С. 20-24; Тарановски Т. «Европейцы» и «восточники» // Там же. С. 24-25; Каппелер А. Включение нерусских элит в российское дворянство. XVI-XIX вв. (Краткий обзор проблемы) // Сословия и государственная власть в России. XV - середина XIX. Ч. 2. - М., 1994. С. 215-225; его же. Россия - многонациональная империя. Возникновение. История. Распад. - М., 2000. С. 92-94,121— 122.
⁴⁷47 Козлов В.И. О сущности русскою вопроса и его основных аспектах // «Вестник МГУ». Серия «История», 1993, № 5. С. 34; его же. Национализм, национал- сепаратизм и русский вопрос // ОИ, 1993, N 2. С. 51.
⁴⁸Кабузан В.М. Народы России в XVIII веке. Численность и этнический состав. - Μ., 1990. С. 63.
⁴⁹Русские в Евразии. С. 466.
⁵⁰История и историки. - Μ., 1995. С. 36,45.
⁵¹Миллер А. Империя и нация в воображении русского национализма. Заметки на полях одной статья А.П. Пыпина // История империй: сравнительные методы в изучении и преподавании. Международная конференция. Москва, 7-9 июня 2003 (интернет: www.empires.ru).
⁵²ЛГ, 2007, № 44. с. 4.
⁵³Коршунов С. Указ. соч. С. 5.
⁵⁴Цимбаев Н.И. Указ. соч. С. 31.
⁵⁵Милов Л.В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. - М., 2001. С. 563-564.
⁵⁶Шунков В.И. Вопросы аграрной истории России. С. 69-70; Преображенский А.А. Урал и Западная Сибирь. С. 169; Дамешек Л.М. Историко-типологические модели инкорпорации нерусских народов в состав Российской империи: сибирский вариант // Проблемы социально- экономического и культурного развития Сибири XVII-XX вв. - Новосибирск, 2005. С. 43. Серьезные отступления от этого курса наблюдались лишь в начале XX в. при организации массовых переселений в Центральную Азию (см.: Национальная политика России: история и современность. С. 126-129).
⁵⁷См.: Зиновьев В.П. Обские рыбопромышленники XVIII - первой половины XIX века // Российское купечество от Средних веков к Новому времени. Научная конференция. Тезисы докладов. - М., 1993. С. 96; Никитин Н.И. О взаимоотношениях русских и татар. С. 32-34.
⁵⁸Трепавлов В.В. Образ русских в представлении народов России. С. 112.
⁵⁹Каррер д'Анкосс Э. Евразийская империя: История Российской империи с 1552 г. до наших дней. - М., 2007. С. 11.
⁶⁰Попов А. Это страшное слово «империя» // НГ, 13.01. 2004. С. 10.
⁶¹См.: Вареник В.И. Происхождение донского казачества. - Ростов н/Д, 1996. С. 56 и др.
⁶²Резун Д.Я., Ламин В Α., Мамсик Т.С., Шиловский М.В. Фронтир в истории Сибири и Северной Америки в XVII-XX вв.: общее и особенное. - Новосибирск, 2001. С. 34,46,97,99-100; Зуев А.С. Отечественная историография присоединения Сибири к России. - Новосибирск, 2007. С. 105.
⁶³История СССР с древнейших времен до наших дней. Т. IV. - М., 1967. С. 357, 366-367.
⁶⁴См.: Северный Кавказ в составе Российской империи. - М., 2007. С. 247-248; Центральная Азия в составе Российской империи. - М., 2008. С. 136-137.
⁶⁵См.: Большакова О.В. Российская империя: Система управления (Современная зарубежная историография). Аналитический обзор. - М., 2003. С. 36.
⁶⁶Подробный анализ этих точек зрения см.: Ремнев А.В. Россия и Сибирь в меняющемся пространстве империи (XIX - начало XX в.) // История империй: сравнительные методы в изучении и преподавании. Международная конференция. Москва, 7-9 июня 2003 (публикация в интернете: www.empires.ru).
⁶⁷Гаджиев К.С. Национально-территориальные перспективы российской государственности // Цивилизации и культуры. Научный альманах. Вып. 2. Россия и Восток. С. 73-74.
⁶⁸История России. XX век. - М., 1966. С. 17-18.
⁶⁹Лактионова Н. Насильственное «самоопределение» нации // ЛГ, 2007, № 2. С. 4.
⁷⁰См., например: Баранов Н.Н. Имперское расширение России: геополитический аспект // Сургут, Сибирь, Россия. Международная конференция. Тезисы докладов. - Екатеринбург, 1994; Национальная политика России: история и современность. С. 174.
⁷¹ЛГ, 2009, № 21. С. 4.
⁷²Вдовин А.И., Зорин В.Ю., Никонов А.В. Указ. соч. С. 8.
⁷³Русские в Евразии. С. 476-477.
⁷⁴Каппелер А. Россия - многонациональная империя. С. 122.
⁷⁵Русские в Евразии. С. 465.
⁷⁶Измайлов И. Указ. соч. С. 6-7.
⁷⁷Сибирь в составе Российской империи. - М., 2007. С. 5, 9.
⁷⁸См.: Лория Е., Игнатова Е., Колобова Т., Перов В., Орлов А. История учит нас тому, что ничему не учит // «Комсомольская правда», 07.12.91; Центральная Азия в составе Российской империи. Прилож. 1, 2 (с. 338-381); Исторический провал (Интервью с И.Б. Орловой, завотделом Института социально-политических исследований РАН) // ЛГ, 2009, № 19-20. С. 3.
⁷⁹См.: Халим А. Убить империю! - Йошкар-Ола, 1997.
⁸⁰См., например, статьи В.Радзиевского в «Московских новостях», 1991, № 26, А.Колесникова в «Коммерсанте», 2001, № 47, А. Тулеева в НГ, 31.08. 2004, Н.Романова и А. Чичкина в ЛГ, 2008, № 44, №52.
⁸¹Макаров А. Полюбим самих себя // ЛГ, 2009, № 14. С. 2.
⁸²Цит. по: Бондаренко В. Трубадуры имперской России. - М„ 2007. С. 202.
⁸³См.: Закат империй. Семинар // «Восток», 1991, № 4. С. 81.
⁸⁴Каппелер А. Россия - многонациональная империя. С. 289.
⁸⁵Там же. С. 35; Каменский А.Б. «Под сению Екатерины...» Вторая половина XVIII века. - СПб., 1992. С. 156.
⁸⁶Резун Д.Я., Ламин В Α., Мамсик Т.С., Шиловский М.В. Фронтир в истории Сибири и Северной Америки в XVII-XX вв.: общее и особенное. - Новосибирск, 2001. С. 3-4, 15.
⁸⁷Дугин А. Расизм на экспорт // Л Г, 2009, № 14. С. 4.
⁸⁸Никитин Д. Самые коренные // «Евразия сегодня», 2006, № 8. С. 68-69.
⁸⁹Очерки истории СССР. Период феодализма. Конец XV - начало XVII вв. - М., 1955. С. 685; Воробьев В.В. Коренные народы Азиатской России (численность, динамика, современное состояние) // Народонаселенческие процессы в региональной структуре России XVIII- XX вв. - Новосибирск, 1996. С. 40.
⁹⁰Национальная политика России: история и современность. С. 176.
⁹¹Окладников А.П. Предисловие к публикации «Описание Тобольского наместничества» - Новосибирск, 1982. С. 6-7.
⁹²Преображенский А.А. Урал и Западная Сибирь. С. 171.
⁹³Зуев А.С. Сибирь: вехи истории. С. 128.
⁹⁴Казаркин А.П. Этапы колонизации Сибири // «Вестник Томского университета. История», 2008, № 2. С. 33.
⁹⁵Крестьянство Сибири в эпоху феодализма. - Новосибирск, 1982. С. 152.
⁹⁶Трепавлов В.В. «Белый царь». С. 106-110.
⁹⁷Чимитдоржиев Ш.Б. Россия и Монголия. - М., 1987. С. 137. Из приведенных в этой книге более поздних сообщений очевидцев также следовало, что «цинские власти взимают с монголов непосильные подати... что монголы ненавидят их и с симпатией относятся к России»; там же. С. 161
⁹⁸Цит. по: Национальная политика России: история и современность. С. 119.
⁹⁹Трепавлов В.В. «Белый царь». С. 205.
¹⁰⁰См.: Резун Д.Я. Современные энциклопедии Франции как источники зарубежных представлений об истории Сибири XVI-XVII вв. // Литература и классовая борьба эпохи позднего феодализма в России. - Новосибирск, 1987. С. 173.
¹⁰¹Цимбаев Н.И. Указ. соч. С. 27.
¹⁰²См.: Трепавлов В.В. «Белый царь». С. 112.
¹⁰³Лактионова Н. Насильственное «самоопределение» нации // ЛГ, 2007, № 2. С. 4.
¹⁰⁴Шелов-Коведяев Ф. Выбор пути // ЛГ, 2006, № 50. С. 12.
¹⁰⁵Дзасохов А. «Мы - Россия, мы - Кавказ!» // НГ, 02.07.2004.
¹⁰⁶Попов А. Это страшное слово «империя» // НГ, 13.01.2004. С. 10.
¹⁰⁷См.: Большакова О.В. Указ. соч. С. 33.
¹⁰⁸См.: История внешней политики России. Конец XV-XVII век. - М„ 1999. С. 333; Шкваров А.Г. По закону и казачьему обыкновению. - Хельсинки, 2008. С. 27-29.
¹⁰⁹См.: Гринев А.В. Характер взаимоотношений русских колонизаторов и аборигенов Аляски // ВИ, 2003, № 8. С. 96-111; Зуев А.С. Русские и аборигены на крайнем северо-востоке Сибири во второй половине XVII - первой четверти XVIII вв. - Новосибирск, 2002. С. 130, 136-139, 147-149; его же. Отечественная историография присоединения Сибири к России. - Новосибирск, 2007. С. 111-112.
¹¹⁰Шунков В.И. Вопросы аграрной истории России. С. 71-72; Крестьянство Сибири в эпоху феодализма. С. 134.
¹¹¹История Сибири с древнейших времен. Т. 2. С. 429; Любимов Ю.В. Указ. соч. С. 167.
¹¹²Трепавлов В.В. Образ русских в представлениях народов России. С. 104.
¹¹³Окладников А.П. Очерки из истории западных бурят-монголов. - Л., 1937. С. 99-109, 115-116; Александров В.А., Покровский Н.Н. Власть и общество. Сибирь в XVII в. - Новосибирск, 1991. С. 171-271; Зуев А.С. Русские и аборигены на крайнем северо-востоке Сибири. С. 145-146.
¹¹⁴Буцинский П.Н. Указ. соч. С.332-334.
¹¹⁵Окладников А.П. Очерки из истории западных бурят-монголов. С. 147-167; Крестьянство Сибири в эпоху феодализма. С. 153-155.
¹¹⁶См.: Открытия русских землепроходцев и полярных мореходов XVII века на се- веро-востоке Азии. - М., 1951. С. 359, 364; История Чувашской АССР. Т. 1. - Чебоксары, 1966. С. 82, 102, 119.
¹¹⁷Павлов П.Н. Пушной промысел в Сибири XVII в. - Красноярск, 1972. С. 326- 327.
¹¹⁸См.: Казаркин А.П. Указ. соч. С. 33.
¹¹⁹Цит. по: Кочедамов В.И. Первые русские города Сибири. - М„ 1978. С. 19.
¹²⁰Якутия в XVII веке (Очерки). - Якутск, 1953. С. 348; Шунков В.И. Вопросы аграрной истории России. С. 149; История Сибири с древнейших времен. Т. 2. С. 99.
¹²¹Миненко Н.А. Северо-Западная Сибирь в XVIII - первой половине XIX в. Ис- торико-этногафический очерк. - Новосибирск, 1975. С. 170-171.
¹²²Миненко Н.А. Указ. соч. С. 171; Главацкая Е.М. Дела и люди земли Уральской. XVII в. // Уральский сборник. История. Культура. Религия. - Екатеринбург, 1997. С. 47-48.
¹²³История Сибири с древнейших времен. Т. 2. С. 429,431; Бочанова ТА. Декабрист А.Н. Муравьев на государственной службе в Западной Сибири // Проблемы социально-экономического и культурного развития Сибири XVII-XX вв. - Новосибирск, 2005. С. 200-201; Трепавлов В.В. «Белый царь». С. 126-127.
¹²⁴Бахрушин С.В. Научные труды. Т. III. Ч. 2. - М., 1955. С. 22; История Сибири с древнейших времен. Т. 2. С. 59, 429; Очерки общей этнографии. Европейская часть СССР. - М., 1968. С. 83; Главацкая Е. «Так не похож на брата брат...» // «Родина», 2001, № 11. С. 33; Дамешек Л.М. Историко-типологические модели инкорпораций нерусских народов в состав Российской империи: сибирский вариант // Проблемы социально-экономического и культурного развития Сибири XVII-XX вв. - Новосибирск. 2005. С. 40-41; Сибирь в составе Российской империи. С. 205-207.
¹²⁵Емельянов Н.Ф. Население Среднего Приобья в феодальную эпоху (Состав, занятия, повинности). - Томск, 1980. С. 66, 69, 233-234; Древний город на Оби: История Сургута. - Екатеринбург, 1994. С. 210; Нягань. Город на историческом фоне Нижнего Приобья. - Екатеринбург, 1997. С. 62; Югорск. От легенды до точки на карте. - Екатеринбург, 1997. С. 83-84, 88, 90.
¹²⁶История Сибири с древнейших времен. Т. 2. С. 421; Воробьев В.В. Указ. соч. С. 40-42; Дамешек Л.M. Указ. соч. С. 42- 43.
¹²⁷Русские в Евразии. С. 32.
¹²⁸Кабузан В.М. Народы России в XVIII веке. С. 230.
¹²⁹См., например: Измайлов И. Указ. соч. С. 6; Халим А. Указ. соч.
¹³⁰Любимов Ю.В. Указ. соч. С. 155-156.
¹³¹Трепавлов В.В. «Белый царь». С. 105— 106.
¹³²Аванесова Г.А. Указ. соч. С. 156, 180
¹³³Закат империй. Семинар // «Восток», 1991, № 4. С. 76.
¹³⁴См.: История Сибири с древнейших времен. Т. 2. С. 286-299, 417-432; Миненко Н.А. Указ. соч. С. 172, 185; История Урала с древнейших времен до 1861 г. - М., 1989. С. 327-334; Лурье С.В. Русские в Средней Азии и англичане в Индии. С. 261; Дамешек Л.М. Указ. соч. С. 44-46; Центральная Азия в составе Российской империи. С. 192-194.
¹³⁵Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 27. С. 241.
¹³⁶См.: Центральная Азия в составе Российской империи. С. 353.
¹³⁷Измайлов И. Указ. соч. С. 5.
¹³⁸Там же.
¹³⁹См.: История СССР с древнейших времен до наших дней. Т. IV. - М., 1967. С. 358-359; Русские в Евразии. С. 33,87, 96-98 и др.
¹⁴⁰Салуцкий А. «Альянс цивилизаций» - друзья и недруги // ЛГ, 2009, № 17. С. 2.
¹⁴¹Фадеев А.В. Россия и восточный кризис 20-х годов XIX в. - М„ 1958. С. 346-347.
¹⁴²Попов В Д. Косово поле великороссов. - М„ 2006. С. 309-310.
¹⁴³Цит. по: Национальная политика России: история и современность. С. 82.
¹⁴⁴Там же. С. 178.
¹⁴⁵Чкуасели В. Указ. соч. С. 8.
¹⁴⁶ЛГ, 2008, № 24. С. 4.
¹⁴⁷Фурман Д. Москву не ждут объятья ни на Востоке, ни на Западе // НГ, 31.05. 2004. С. 15.
¹⁴⁸Измайлов И. Указ. соч. С. 6.
¹⁴⁹Баранов Н.Н. Указ. соч. С. 13; Дякин B.C. Национальный вопрос во внутренней политике царизма (XIX в.) // ВИ, 1995, № 9. С. 130; Секиринский С. Уступке не подлежала только самодержавная власть (Выступление на «круглом столе») // ОИ, 1996, № 6. С. 128; Кулешов С. Империя обескровливала Россию (Выступление на «круглом столе») // Там же. С. 134-135; Шевелев В. Указ. соч.
¹⁵⁰Бородин Л. Над Волгой // «Москва», 1993, № 5. С. 4.
¹⁵¹ОИ, 1996, № 6. С. 126.
¹⁵²История внешней политики России. Конец XV-XVII век. С. 5.
¹⁵³Преображенский А. А. «Веков связующая нить...» Преемственность военно-патриотических традиций русского народа (XIII - начало XIX в.). - М„ 2002. С. 41.
¹⁵⁴Коршунов С. Указ. соч. С. 5.
¹⁵⁵Цит по: Владимов С. Север учит прощать // «Мир новостей», 02.09.2000. С. 3.

<< Назад   Вперёд>>