В. Витковский. Вынужденное "заболевание". Париж. 13 февраля — 24 июня 1941 года240
В среду 12 февраля 1941 года, около полудня, в Управлении Отдела раздался один из многочисленных в эти часы телефонный звонок. Подошел к телефону, как обычно, В.В. Асмолов241. Я был у себя в комнате, двери были открыты, и я слышал, как Асмолов сказал по-французски: «Генерал Витковский здесь» — и затем переспросил: «Его просят из немецкого Сюртэ (полиция безопасности)?»
Подойдя к телефону, я сообщил о своем присутствии. Далее произошел следующий короткий разговор. «Вы говорите по-немецки?» — спросили меня. «Да, немного», — ответил я. «Вас просят пожаловать в «Зихерхейтсполицей» (полиция безопасности) на улице Соссэ (где помещалось до оккупации французское Сюртэ) завтра, 13 февраля, в 10 часов утра, приемная на 3-м этаже».
В четверг 13 февраля ровно в 10 часов я прибыл в «Зихерхейтсполицей» и был проведен в главное здание на 3-й этаж, в приемную комнату. Около 10 с половиной часов вошел господин средних лет, в штатском платье, и обратился ко мне с вопросом — я ли генерал Витковский и говорю ли я по-немецки. Вместе с тем он извинился за опоздание. Я сказал, что по-немецки говорю, но предпочитаю иметь переводчика. Господин вышел и через некоторое время вернулся с переводчиком, немцем, говорившим по-французски.
Мы сели у письменного стола, и пригласивший меня господин, положив возле себя два листа бумаги с отпечатанным текстом на немецком языке, прочел содержание. Текст был краткий, другой лист оказался вторым экземпляром. Затем переводчик перевел прочитанное по-французски. Содержание бумаги было примерно следующее: по распоряжению немецких властей, стоящий во главе Русских Воинских Организаций генерал Витковский временно не должен заниматься ни политической, ни организационной работой, а следовательно, не может и продолжать исполнять свои обязанности начальника Отдела РОВС. Означенное решение секретное и должно быть проведено в жизнь немедленно.
Естественно, я был поражен подобным распоряжением и стал задавать вопросы. При этом указал, что наше отношение как к французским, так и к немецким властям было всегда лояльное и что наша главная цель была и есть — борьба с коммунистической властью в России для освобождения русского народа и восстановления Национальной России.
При этих моих словах оба немца переглянулись, улыбнулись и пригласивший меня господин ответил, что ныне СССР является их союзником, в силу чего я и не должен заниматься политической и организационной работой и оставаться на своем посту. Далее этот господин сказал, что наша организация может продолжать существовать, но при условии выполнения вышеуказанного секретного распоряжения, а теперь я должен «заболеть», о чем объявить и назначить своего заместителя. Затем он подал мне перо и попросил подписаться под прочитанным текстом, в двух экземплярах.
Прежде чем подписать предложенную бумагу, я пытался выяснить все недоуменные вопросы, но немец упорно повторял, что я должен временно отойти от работы, не должен даже появляться в управлении на Колизэ, что распоряжение это секретное, а в случае его нарушения как в отношении меня, так и всей организации будут применены «санкции». Мне ничего больше не оставалось, как выполнить требование, и я расписался на обоих экземплярах. Переводчик ушел, а господин, пригласивший меня, проводил меня до выхода из здания.
Насколько я понял, принятая против меня мера являлась результатом требований советской власти. Мне этого не сказали, но по тем взглядам, которыми обменялись немцы, и по той фразе, что «ведь мы теперь находимся с СССР в союзе», иначе объяснить мое устранение невозможно.
В тот же день я встретился с генералом Н.Н. Стоговым242 и начальником канцелярии 1-го Отдела РОВС полковником С.А. Мацылевым243, которых ознакомил, в секретном порядке, с происшедшим и подписал приказ 1-му Отделу РОВС, в коем сказано: «Ввиду моего болезненного состояния, по требованию врачей, я временно не могу нести обязанности начальника 1-го Отдела Русского Обще-Воинского Союза и предписываю Генерального штаба генерал-лейтенанту Стогову вступить во временное исполнение должности начальника 1-го Отдела РОВС».
В дальнейшем у меня невольно появились некоторые недоумения по поводу причин отстранения меня от дел, но, как выяснилось позднее, это было действительно требование советской власти. Приходится удивляться, как большевики переоценивали нас — и нашу антикоммунистическую организацию в целом, и наши силы, и возможности, и значение отдельных лиц.
Во время этой моей «болезни» положение мое было крайне неприятное. Встречавшиеся со мною видели меня здоровым и не понимали, почему я объявил себя больным и отошел от наших дел. Я неоднократно обращался в «Зихерхейтсполицей», чтобы выяснить создавшуюся ситуацию, которая ставила меня в отношении моих соратников в весьма двусмысленное положение, так как я был лишен возможности раскрыть истину.
Прошло четыре месяца. 23 июня немцы начали военные действия против СССР, и на следующий день мне было возвращено право «выздороветь» и вернуться на свою должность. В тот же день, то есть 24 июня, я отдал приказ о своем выздоровлении и вступлении в исполнение обязанностей начальника 1-го Отдела Русского Обще-Воинского Союза.
На этом закончилось мое вынужденное «заболевание», вынужденное, теперь уже не было сомнений, под, влиянием большевиков.
Тайный советский микрофон в Управлении Русского Обще-Воинского Союза в Париже (раскрыт 17 июня 1942 года)
Чтобы дать читателю ясную картину преступной работы большевиков против белой эмиграции и участия в ней одного из предателей, необходимо напомнить некоторые события и факты из годов, предшествовавших обнаружению тайного советского микрофона в Управлении 1-го Отдела Русского Обще-Воинского Союза (РОВС) 29 рю дю Колизэ, в Париже.
После похищения генерала А.П. Кутепова (26 января 1930 года) вступивший в должность начальника РОВС генерал Е.К. Миллер перевел Управление РОВС, вместе с Управлением 1-го Отдела Союза, с апреля месяца того же года, в дом № 29 рю дю Колизэ, Париж 8, где было снято большое помещение во 2-м этаже.
В 1934 году, в целях сокращения расходов, генерал Миллер распорядился подыскивать другое, более дешевое помещение для Управления.
К этому времени относится снятие Третьяковым Сергеем Николаевичем в этом же доме трех квартир, а именно — двух в 3-м этаже, из коих одна как раз над занимаемым РОВС помещением, другая, на той же площадке, но меньшего размера. Третья квартира помещалась на 4-м (мансардном) этаже, и в ней поселилась семья С.Н. Третьякова.
С.Н. Третьяков был известен в русских кругах эмиграции как общественный деятель и секретарь Русского Торгово-Промышленного Союза в Париже. О прошлом С.Н. Третьякова мы находим в статье Н. Тальберга, посвященной памяти генерала А.П. Кутепова («Россия» от 3 февраля 1955 года), следующие строки: «С.Н. Третьяков в дореволюционное время отдал дань либерализму. Тогда он занимал должность представителя Московского Биржевого Комитета, товарища председателя Военно-Промышленного Комитета. После революции он был председателем Высшего Экономического Совета при Временном правительстве, позднее министром торговли у адмирала Колчака».
Узнав о том, что генерал Миллер ищет более дешевое помещение для Управления РОВС, Третьяков предложил генералу Миллеру квартиру на 3-м этаже, расположенную над Управлением, за подходящую цену, предложение было принято, и в декабре 1934 года Управление РОВС (вместе с Управлением 1-го Отдела) перешло в новое, вышеуказанное помещение.
В 1936 году, когда генерал Миллер принял на себя и должность начальника 1-го Отдела, понадобилось сокращение бюджета, в том числе и платы за помещение Управления. И опять Третьяков предложил перевести Управление в квартиру, на той же площадке, но меньшую, за более скромную плату. В марте 1936 года состоялась эта перемена.
22 сентября 1937 года погиб[Похищен большевиками. Убит позже в Москве. Примеч. ред.] генерал Е.К. Миллер. Вскоре центр Управления РОВС перешел в Брюссель, где проживал генерал А.П. Архангельский, вступивший в должность начальника РОВС. Я был назначен начальником 1-го Отдела Союза, и мое Управление оставалось по-прежнему в Париже, 29 рю дю Колизэ, в том же помещении, то есть в меньшей квартире на 3-м этаже, снимаемой у Третьякова.
В этом помещении застала нас Вторая мировая война, начавшаяся 1 сентября 1939 года. Через некоторое время, в связи с увеличением работы и штаба Управления, явилась надобность иметь большее помещение, и опять, уже в третий раз, Третьяков предупредительно предлагает перевести Управление 1-го Отдела РОВС в предыдущую квартиру на том же 3-м этаже, но большего размера. При этом Третьяков обязался произвести некоторый ремонт и покраску. Я помню, как в это время Третьяков просил меня указать ему распределение канцелярии и, в частности, где будет мой кабинет. К 1 января 1940 года Управление перешло в отремонтированную большую квартиру.
Летом 1940 года немецкие войска заняли Париж. Мы оставались на своих местах, продолжая нашу работу по объединению и руководству Русскими Воинскими Организациями. Существование и деятельность 1-го Отдела РОВС протекали в довольно трудных условиях. Немецкие власти знали наше стремление и цель, а это не совпадало с их задачами, вследствие чего отношение к нам было, в общем, недоброжелательное.
4 июня 1942 года я получил официальное извещение из «Зихерхейтсполицей», коим я вызывался туда на 10 июня в 9 часов утра. По прибытии в указанное учреждение меня провели в комнату 345, и там ко мне обратились с вопросами: знаю ли я С.Н. Третьякова? Состоит ли он членом нашей организации? Бывает ли он в Управлении нашем? Каково к нему отношение и вообще мнение о нем? На все эти вопросы я дал ответы, сводящиеся к следующему: С.Н. Третьякова я знаю как общественного деятеля и как хозяина квартиры, которую мы у него нанимаем для Управления. Членом он у нас не состоит, как не воинский чин. В Управление иногда заходит, ибо живет в том же доме. Отношение к нему, как к лицу постороннему, нормальное и доброжелательное. Ничего предосудительного за ним не замечалось. О причинах этих справок о Третьякове мне ничего не сказали, и на этом разговор был окончен.
17 июня утром меня вызвал по телефону полковник Мацылев, начальник канцелярии 1-го Отдела РОВС, и доложил, что к нам в Управление прибыли немецкие офицеры и просят меня поскорее туда прибыть. Я вскоре прибыл. Входя в дом, я обратил внимание, что возле него стоял немецкий грузовик с несколькими солдатами. Войдя в Управление, я пригласил двух бывших там немецких офицеров к себе в кабинет. Старший из них сообщил мне, что у С.Н. Третьякова в этот день рано утром был произведен обыск и он арестован, так как у них есть определенные данные, что здесь, у меня в кабинете, имеется микрофон, связанный с приемным аппаратом, находящимся в соседней квартире Третьякова, благодаря чему Третьяков имел возможность все знать, что говорилось в моем кабинете. Все слышанное он передавал затем в советское посольство, на рю де Гренель.
Трудно передать, какое изумление вызвало во мне это столь невероятное сообщение. Затем немецкий офицер просил разрешить позвать солдат с инструментами, ожидавших внизу. Офицер имел в руках план квартиры и тут же приказал пришедшим солдатам отодрать плинтус возле камина, с правой стороны, как раз против моего письменного стола. Каково же было мое удивление, когда в стене под плинтусом оказался действительно микрофон. Немецкий офицер сказал мне, что им удалось найти и монтера, который делал все проводки и установки микрофонов. Ввиду некоторого моего сомнения, что микрофон мог хорошо действовать даже будучи покрыт деревянным плинтусом, офицер предложил вновь приложить плинтус, а в соседнюю квартиру, где имелся приемник, пройти полковнику Мацылеву, чтобы установить, насколько слышен разговор из моего кабинета. Оказалось, что все было хорошо слышно. Вслед за сим офицер установил наличие второго микрофона в другой комнате, где работали чины Управления, а также и следы того, что раньше имелся микрофон в кабинете генерала Миллера, как в этой квартире, так и в другой, меньшей, на той же площадке, в которой теперь проживал Третьяков. Тогда же был снят паркет возле мест, где находились, теперь и раньше, микрофоны и приемный аппарат, и таким образом обнаружен изолированный кабель, проложенный под полом.
Стало ясно, что со времени первого предложения Третьяковым генералу Миллеру, в декабре 1934 года, перейти из 2-го этажа (квартиры, нанимавшейся непосредственно у хозяйки дома) к нему на 3-й этаж, С.Н. Третьяков был уже предателем, оборудовавшим микрофоны при всех переменах квартир, при этом он всегда оставлял другую квартиру в том же этаже за собою, где и устанавливал приемник.
Семья Третьякова, как сказано выше, жила на 4-м этаже и в этот день находилась на даче, в окрестностях Парижа. Насколько известно, немецкие власти установили, что семья С.Н. Третьякова была совершенно не причастна к его преступной деятельности, в силу чего и оставлена была на свободе. Третьякова немцы увезли сперва в Мезон-Лафит, под Парижем, а затем в Германию. По сведениям, полученным его семьей, он был расстрелян в городе Ораниенбурге, под Берлином, летом 1944 года, незадолго до высадки союзных войск в Нормандии.
Мы не имеем данных, чтобы определить точное время перехода Третьякова к большевикам, но можем утверждать, что в конце 1934 года, когда он приступил к установке микрофонов в интересах советской власти, он, следовательно, был предателем. Трудно сомневаться в совместной преступной работе Третьякова и Скоблина, в особенности в момент быстрого исчезновения последнего из Управления РОВС вечером 22 сентября 1937 года, в день похищения генерала Миллера. В заключение надо отметить, что С.Н. Третьяков все эти годы держал себя так, что никогда ни в ком не вызывал подозрения, тем более ошеломило всех совершенное им чудовищное преступление.
240 Впервые опубликовано: Витковский В.К. В борьбе за Россию: Воспоминания. Сан-Франциско, 1963.
241 Асмолов Василий Владимирович. Сын табачного фабриканта. В Добровольческой армии с 1917 г. в органах пропаганды, в Русской Армии в штабе Главнокомандующего. В эмиграции делопроизводитель 1-го отдела РОВС, с февраля 1941 г. в Париже в аппарате отдела. Умер 5 октября 1962 г. в Кормей-ан-Паризи (Франция).
242 Воспоминания Н.Н. Стогова публикуются ниже.
243 Мацылев Сергей Александрович, р. в 1893 г. 2-й кадетский корпус, Александровское военное училище (1912) (1913). Капитан, командир батальона. Георгиевский кавалер. В Добровольческой армии и ВСЮР с 1918 г. в Партизанском (затем Алексеевском) пехотном полку. В Русской Армии до эвакуации Крыма. Галлиполиец. Осенью 1925 г. в составе Алексеевского полка во Франции. Полковник. В эмиграции во Франции, председатель объединения Алексеевского полка, с 1931 г. управляющий делами Высших военно-технических курсов в Париже, с 1934 г. член правления общества друзей «Часового», с февраля 1941 г. начальник канцелярии 1-го отдела РОВС, начальник 1-го отдела РОВС. Умер 7—8 ноября 1954 г. в Париже.
<< Назад Вперёд>>
