Введение
Господин государь Великий Новгород — всем известно это гордое имя вечевого государства. Но было у него еще одно имя — Республика Святой Софии. В политической символике Великого Новгорода его сувереном, носителем верховной власти представлялась сама святая София. Святая София была не только именем всей поместной новгородской церкви, как это выражалось в формуле: «Святая Соборная и апостольская церковь Святой Софии». Нет, это было имя самой республики, так же как Милан был городом св. Амвросия, а Флоренция — Иоанна Крестителя. От священного имени Святой Софии в Новгороде писались договоры и торжественные грамоты, ей приносили присягу приглашенные князья и местные власти1.
Замечательная история и культура этого средневекового государства еще до конца не изучена историками, несмотря на многочисленные находки археологов и дошедшие до нас письменные источники новгородского происхождения. Что же это было за государство: демократическая республика, в которой все вопросы решались на вече, или «русский Ватикан», теократическое государство, во главе которого стоял архиепископ Новгородский? Почему Новгород называют столицей русских скоморохов и юродивых? Кем были средневековые новгородцы — хранителями древнего язычества или искренними православными христианами? На чем покоились величие и богатство крупнейшего города Древней Руси? Кем или чем была для новгородцев святая София Премудрость Божия — одним из имен Христа или ипостасью языческой богини-берегини города? Являлось ли прогрессивным явлением присоединение Новгорода к Москве в конце XV в. ?
За ответом на эти и многие другие вопросы давайте обратимся к самим жителям Новгорода XIV—XV вв. — периода расцвета и падения республики. Ведь только разобравшись в особенностях мышления людей Средневековья, можно понять мотивы их действий и политических решений.
Средневековый человек — это человек глубоко религиозный (какую бы религию он ни исповедовал). Поэтому в первую очередь в данной книге рассматриваются такие важные темы, как религиозное мировоззрение средневековых новгородцев, их отношение к православной религии в целом и к архиепископу, как главе православной церкви в Новгороде. Академик B. Л. Янин отметил, что «вопрос о роли архиепископа в общей системе организации республиканской власти принадлежит к числу кардинальнейших проблем истории новгородской государственности»2. Однако проблема эта до настоящего времени не рассмотрена всесторонне. Продолжаются споры о том, какое место занимал архиепископ в правящих кругах Новгородской республики. Признавая главенство владыки во властных структурах Новгорода, исследователи не пытались всесторонне разобраться в тех основах, на которых строилась эта власть. Рассматривалась лишь экономическая база новгородской церкви, без учета человеческого фактора. В советский период идеология правящей партии, негативное отношение к религии препятствовали адекватному раскрытию данной темы. Между тем, как заметил В.Ф. Андреев, «без ясного представления о том, какую роль играла церковь в политике, экономике, искусстве, быту средневековых новгородцев, невозможно разобраться в сложных проблемах истории древнего Новгорода»3.
В настоящее время, в связи с развитием археологии, применением в исторической науке новейших технологий, накоплена новая информация по истории средневекового Новгорода. Назрела необходимость изучения проблемы новгородской церкви в новых ракурсах, с применением новых методов и методик исследования.
Данная работа представляет собой попытку проследить политическую линию архиепископской кафедры по отношению ко всем социальным слоям новгородского общества, а также по отношению к великим Владимирским князьям. Краеугольным камнем, лежащим в основе исследования, является реконструкция религиозного мировоззрения новгородцев исследуемого периода. История государства складывается из поступков людей, каждый из которых действует, руководствуясь политическими или личными интересами, но при этом опираясь на сложившиеся в обществе обычаи и традиции.
Следует отметить, что подробной, охватывающей все сферы деятельности, истории новгородской архиепископской кафедры еще не написано. Данная тема затрагивалась либо в монографиях, посвященных Русской православной церкви, либо в работах по истории древнего Новгорода. Уже первый историк Новгорода Герард-Фридрих Миллер в 1782 г. обратился к церковной теме, высказав ряд интересных замечаний по происхождению отдельных новгородских святынь, в частности Магдебургских врат Софии. Продолжил новгородскую тему Н.М. Карамзин, который опубликовал ряд ценных источников, в том числе и по истории новгородской церкви4.
Для дореволюционной отечественной историографии характерны два основных направления в изучении рассматриваемой темы: 1) изучение церковных древностей Новгорода; 2) рассмотрение святительской деятельности новгородских архиепископов на фоне общей характеристики истории Русской православной церкви.
Яркими представителями первого направления являются М.В. Толстой, митрополит Евгений (Болховитинов) и архимандрит Макарий (Миролюбов)5. Благодаря их работам историческая литература располагает свидетельствами о целом ряде материальных и документальных памятников, не дошедших до современного историка. Существенную роль в исследовании истории архиепископской кафедры сыграли представители второго направления, среди которых выделяются митрополит Макарий (Булгаков), Е.Е. Голубинский (Песков), М.Д. Приселков6. В 60-х гг. XIX в. проследить хитросплетения церковных, и светских политических вопросов внутри Новгородской епар
хии попытались Н.И. Костомаров7 и И.Д. Беляев8.
В целом в дореволюционной историографии обнаруживается единая оценка роли новгородского архиепископа, наиболее четко высказанная впоследствии Г.Е. Кочиным: «Владыка — председатель Совета господ, сберегатель государственной казны; имя владыки стоит первым во всех важнейших государственных актах, безразлично исходят ли они от "совета господ" или от веча... де Ланнуа, приезжий иностранец, человек наблюдательный , называет владыку сеньором города»9.
Политическая история новгородской церкви в дореволюционной историографии рассматривалась недостаточно глубоко, зачастую в отрыве от экономической базы церковной организации. Признавая факт тесной связи новгородского архиепископа с аристократической олигархией города, большинство исследователей все же считали, что главной ролью духовенства было своим влиянием успокаивать «бунтарей»-новгородцев. Поэтому заслуживает внимания попытка А.И. Никитского связать политическую роль новгородской архиепископии с экономическим положением Дома Святой Софии10. Исследователь дал четкую схему владычного управления и указал на тесные связи новгородского духовенства с боярством. Выводы, сделанные им, не потеряли своей значимости до наших дней.
Подробно рассматривая различные аспекты деятельности новгородской церкви, дореволюционные историки в большинстве своем не затрагивали вопроса о месте новгородской церковной организации в общей социально-политической и экономической структуре Новгорода.
Идеи А.И. Никитского получили дальнейшее развитие в работе Б.Д. Грекова, который рассмотрел состояние владычного землевладения периода Новгородской республики11. Используя материалы поземельных грамот, Б.Д. Греков показал, каким образом действовала феодальная вотчина новгородского архиепископа в социально-политической сфере, с кем сотрудничал владыка, кого стремился подчинить. По мнению Б.Д. Грекова, архиепископ в Новгороде — прежде всего владыка политический и экономический, и лишь во вторую очередь — владыка духовный. Эту идею активно поддержали и развили впоследствии советские историки. На самом же деле история Новгородской республики доказывает, что ни сам владыка, ни новгородцы, ни соседи Новгорода не разделяли эти три составляющих деятельности владыки. Более того, авторитет архиепископа во многом держался именно на том, что он был духовным отцом новгородцев. Б.Д. Греков рассматривал историю церкви как историю церковного землевладения. Несомненно, землевладение играло весьма важную роль в жизнедеятельности новгородской церкви, но рассматривать ее историю только в связи с вопросами владения землей было бы неверно. Тем не менее работа Б.Д. Грекова послужила образцом для последующих исследователей истории новгородской церкви.
В советской историографии вопросы социально-политической истории церковной организации Новгорода получают свое развитие лишь в 60—70-х гг. Более подробно, чем в работах дореволюционных историков, исследовали вопрос ересей в Новгородской епархии Н.А. Казакова и Я.С. Лурье12. Однако выводы, предложенные ими, сделанные с позиций марксизма-ленинизма, в настоящее время нуждаются в значительной корректировке.
Советские ученые обычно, предваряя результаты собственных исследований, определяли отношение к историческим фактам и институтам по шкале «прогрессивный — реакционный». С позиции атеистически ориентированного ученого церковь являлась реакционным институтом. В борьбе церкви с ересями симпатии историка находились на стороне еретиков, которые будто бы противопоставляли клерикальному православию культуру славянского возрождения13. Марксизм рассматривал деятельность церкви как заведомо реакционную. К примеру, колонизация в советской историографии рассматривалась в первую очередь как крестьянская колонизация, а монастырям отводилась лишь роль эксплуататора, отнимающего у крестьян освоенную землю. Тема церкви и народной религиозности была решительно преобразована в изучение народного и антицерковного двоеверия, с явным преобладанием языческих элементов.
В работах В.Н. Вернадского, B.Л. Янина, Л.B. Черепнина14 были затронуты важные моменты истории Софийской кафедры, изучение которых представлено во взаимосвязи с политическим развитием Новгородской республики. Однако в их трудах история владычной кафедры в целом не рассматривалась. Наибольшее внимание уделялось церковному землевладению и классовой борьбе внутри Новгородской республики.
О церковной структуре Новгорода писал B.Л. Янин, который следом за И.Д. Беляевым утверждал, что белое и черное духовенство Новгородской епархии представляли собой две отдельные организации. По мнению исследователя, новгородские монастыри, тесно связанные с кончанским боярством, были объединены вокруг пяти главных кончанских монастырей, подчинявшихся, в свою очередь, выбираемому на вече новгородскому архимандриту15. На этой основе В. Л. Янин предположил, что в Новгороде существовала независимая от владыки организация черного духовенства.
Противоположную точку зрения высказал В.Ф. Андреев. По его мнению: «маловероятно противопоставление владыки (который, кстати, тоже был монахом) остальному черному духовенству. Наоборот, боярство должно было стремиться к возможно более прочной церковной организации»16. Документально установленная связь некоторых монастырей с определенными концами города еще не дает права говорить о том, что монастыри находились вне юрисдикции владыки.
Мнение В.Ф. Андреева представляется более верным: ведь подобное разделение внутри новгородской епархии противоречило всем нормам православной церкви и непременно вызвало бы резко отрицательную реакцию митрополита всея Руси и Константинопольской патриархии. А это непременно нашло бы отражение в письменных источниках того времени.
Первым опытом обобщающего исследования роли церкви в общественно-политической и экономической жизни Новгородской земли явилась работа А.С. Хорошева. В ней прослеживается участие церкви во внутренней и внешней политике Новгорода в XI—XV вв., собран большой материал о ее земельных владениях17. Исследователь нарисовал картину постоянного соперничества светских и духовных феодалов, поддержав мнение В. Л. Янина о новгородском церковном устройстве.
На наш взгляд, А.С. Хорошев усмотрел борьбу боярства с владычной кафедрой там, где на самом деле происходила борьба между боярскими группировками за то, чей ставленник встанет во главе дома Святой Софии. Никакой необходимости в создании политических противовесов власти архиепископа в Новгороде не возникало, так как должность владыки была выборной, а софийская казна была казной всей республики.
Даже владычные палаты использовались как общественные — здесь собирался совет господ, и здесь же держали под арестом смещенных князей. Против самой владычной власти бояре никогда борьбы не вели, видя в ней залог социальной и политической стабильности Новгородского государства.
При этом представляется справедливым вывод А.С. Хорошева: изучение источников позволяет утверждать, что Новгород не был теократической республикой.
Гипотеза о Новгороде как о теократической республике базируется на уже упомянутом замечании де Ланнуа, а также на фразе из записок Сигизмунда Герберштейна, посетившего Новгород в XVI в.: «Этим княжеством управлял по своей воле и власти сам архиепископ»18. Исследователи, изучающие историю Новгорода, отмечали парадоксальность государственного устройства Новгородской республики. Немецкий исследователь Р. Раба свою статью о новгородском архиепископе Евфимии II снабдил подзаголовком: «Князь церкви как руководитель светской республики»19.
В этой связи можно упомянуть об интересном факте — в Интернете, на сайте Новгородского музея-заповедника, так характеризуется значение новгородского архиепископа в политической жизни республики: «В XV в. власть новгородских владык приобретает новый оттенок: она распространяется на все стороны жизни города. Архиепископ становится фактически главой боярской олигархической республики. Новгород этого времени напоминает Ватикан, где светская власть полностью подчинена духовной. В отличие от Ватикана, под управлением Новгородского архиепископа оказалась огромная территория, равная современным Франции, Бельгии и Нидерландам вместе взятым, или территории штата Техас. Только победа Москвы и вхождение Новгорода в состав централизованного государства положили конец этой самобытной республике».
Ю.К. Бегунов прямо называет Новгород «Республикой Святой Софии Премудрости Божией, во главе с архиепископом Новгородским»20. Таким образом, спор о том, была ли Новгородская республика теократической или нет, не закончен до сих пор.
В отечественной историографии до настоящего времени практически не освещен вопрос о религиозном мировоззрении средневековых новгородцев. В дореволюционной историографии эту важную тема затронул В.В. Пасеек, который свою работу о древнем Новгороде начал с заявления о том, что Новгород «своею историей представляет сильное, живое стремление вымолить благословение Неба на жизнь земную. Новгородец высоко ценит эту жизнь, дорожит ею, и его летописи наполнены сведениями о постройке храмов, об основании монастырей; чувство религиозное было единственным утешителем новгородца в минуты неотразимого несчастия, во время междоусобных споров, внешних войн, голода, мора, пожаров... Внутренняя жизнь Новгорода, религиозная с одной стороны, с другой тревожна, исполнена ссоры, вражды, беспокойства...» И хотя «новгородец», по мнению исследователя, «был религиозен по-своему, сообразно с общим духом своей жизни... стремление Новгорода стать под покров Божий заметно всюду»21.
В советской историографии исследованию мировоззрения людей Древней Руси посвящено обобщающее исследование Б.А. Рыбакова22. Ученый в своих работах доказывал существование в православной Руси, в том числе и в Новгородской земле, двоеверия, то есть сосуществования новой христианской религии и древних языческих верований.
Из современных исследований на данную тему интересна работа А. Е. Мусина «Христианизация новгородской земли в IX— XIV веках. Погребальный обряд и христианские древности»23. По мнению исследователя, на Руси не было двоеверия. «Христианизация предстает в истории России как феномен религиозного творчества, переосмысливающий архаичные культурные традиции и включающий их в новую христианскую культуру. Об этом свидетельствует как древнерусская христианская письменность, так и христианские древности средневековой Руси IX—XIII вв., исследованные совместно с материалами погребальных памятников на территории Новгородской земли»24. Примечательно, что историки пришли к противоположным выводам, опираясь практически на одни и те же источники.
Религиозно-нравственная тема новгородской истории в современной историографии рассмотрена во многих работах А.Е. Мусина25, А.В. Петрова26, Л.Н. Круговых27. Анализируя их работы, следует отметить одну особенность. Если в советское время духовная составляющая деятельности священнослужителей игнорировалась, исследовалась исключительно материальная составляющая их деятельности и материальные основы их власти, то современные исследователи, стремясь восполнить этот пробел в отечественной исторической науке, принялись активно изучать духовную сторону деятельности церкви. При этом они порой существенно идеализируют средневековое общество, представляя его как общество глубоко религиозное, причем проникнутое христианской идеей в современной трактовке этого понятия. Многие современные историки экстраполируют представление о власти Русской церкви XVII—XIX вв. на более ранний период. Постановления церковных иерархов в,XVII—XIX вв. были подкреплены и поддерживались развитой системой принуждения православного Российского государства. В XIV— XV вв. церковь, не имея возможности такого силового влияния на паству, действовала по большей части убеждением. Постановления церковных иерархов, сформулированные как обязательные, соблюдались далеко не повсеместно, даже священнослужителями, не говоря уже о простых мирянах. Яркий пример тому — послания митрополитов в Новгород и Псков в XIV— XV вв., в которых даются многочисленные предписания, как жить согласно православным канонам. Практически одинаковые предписания неоднократно присылались в Новгородскую епархию каждым из митрополитов. Но ведь необходимость повторного предписания возникает, если не выполняется предыдущее, в противном случае надобность в повторах отпадает.
Мнение А.В. Петрова, который трактует развитие средневекового Новгорода как «нравственный прогресс, совершаемый в христианском духе», нельзя признать полностью обоснованным. Исследователь делает слишком общие выводы о том, что « нравственные усилия, приведшие к политическому прогрессу в Новгороде, обуздавшем свои языческие обычаи, не только летописцами истолковывались в христианском смысле, но действительно характеризовались христианскими акцентами. Поскольку эти нравственные усилия означали отрицание именно языческих порядков, постольку они требовали для себя четкой и надежной опоры, находимой в Христианстве»28.
Во-первых, очень спорно, что одна религия нравственнее другой. Во вторых, в конце XV в., когда христианство, согласно свидетельству источников, утверждается по всей Новгородской земле и в самом Новгороде повышается религиозность горожан, по сравнению с более ранними временами, распри внутри Новгорода не прекратились. Более того, христианские летописцы отмечают увеличение «неправды» в Новгороде. Поэтому, на мой взгляд, не стоит говорить о том, что, «обуздав свои языческие обычаи» и «обретя четкую опору в христианстве» , новгородцы тем самым способствовали политическому прогрессу в Новгороде.
Официальные сборники церковных поучений, а также трактовки некоторых событий во владычном летописании в исследуемый период не отражали в большинстве случаев реального положения вещей в новгородской епархии. В них было показано, какими желали бы видеть своих духовных детей священнослужители, действительность же был а гораздо сложнее письменных канонов. Вот лишь один пример из источников, подтверждающий данный тезис: митрополит Киприан в конце XIV в. писал псковскому духовенству: «А мужи бы к святому причастью в волотах не приходили, но снимаа вотолы; а на ком пригодится опашень или шуба, а они бы припоясывались»29.
Возмущение митрополита вызвала манера псковичей носить верхнюю одежду внакидку («на опаш»), не подпоясывая. Напомним, что в христианской традиции пояс являл собой символ смирения плоти. Киприану, приехавшему на Русь из Константинополя, показалось верхом неприличия являться в церковь в неподпоясанной верхней одежде. Простым горожанам, одетым в вотолы, митрополит просто запретил входить в церковь в верхнем платье. Иное дело бояре, которые щеголяли в церкви друг перед другом богатыми шубами и опашнями. На Руси повсеместно бытовал обычай одевать в церковь все самое лучшее. Митрополит понимал, что заставить бояр снять символы своего богатства — шубы и опашни — он не сможет. Киприан приказал подпоясывать эту одежду. Неизвестно, послушались ли приказа в Пскове, однако в Новгороде (а Псков и Новгород входили в одну церковную епархию) призыв митрополита не был услышан. На иконе середины XV в. «Молящиеся новгородцы» новгородские бояре стоят в церкви в распахнутых опашнях, накинутых на плечи. Обычай оказался сильнее запретов митрополита всея Руси.
Новгородские бояре Кузьмины. Деталь иконы "Молящиеся новгородцы (ок. 1467 г.)
В целом анализ историографии позволяет сделать вывод о недостаточной изученности роли церкви в политической и социальной жизни Новгорода XIV—XV вв. при наличии значительного количества исследований, посвященных истории рассматриваемого периода. Представляется необходимым глубже разобраться в вопросе о религиозном мировоззрении средневековых новгородцев, иначе невозможно понять феномен Новгородской республики, во главе которой фактически стоял православный архиепископ, но при этом в Новгородской земле повсеместно сохранялись языческие традиции и справлялись дохристианские обряды, о чем сохранились свидетельства в источниках. Отмечавшие данный феномен исследователи так и не дали ответа, на чем же в таком случае основывался авторитет новгородского владыки. А ведь авторитет этот был огромен, о чем также свидетельствуют источники.
Основная группа сведений о новгородской церкви содержится в летописях новгородского круга30. Сведения о строительстве и росписи новгородских храмов, собранные из разных источников, содержатся в Новгородской третьей летописи («Книга, глаголемая Летописец Новгородский вкратце церквам божиим»). Бесценный материал для восстановления истории владычной кафедры в XV в. предоставляет летопись Авраамки31. В процессе исследования были проанализированы псковские летописи и летописные своды других русских земель32. Их сопоставление помогло составить более полную и внутренне непротиворечивую картину событий исследуемого периода.
Помимо сообщений о событиях и фактах, имеющих прямое отношение к изучаемой теме, летописи содержат и такой своеобразный материал, как даты, которые могут служить источником для характеристики религиозно-политической жизни того времени. Имеются в виду даты, выбор которых зависел от воли духовных либо светских феодалов: начало или окончание крупного строительства, освящение храма, посвящение в сан, отправление в поход и т.д. И светские и духовные правители Новгорода стремились придать определенную идеологическую окраску своим деяниям, приурочивая их к определенным памятным дням согласно месяцеслову.
Вторым видом источников являются акты, которые во многом дополняют сведения летописей о роли православной церкви в Новгородской республике. Акты сообщают много ценных сведений о религиозном сознании людей Средневековья33. В новгородских актах можно найти множество статей (клаузул) религиозного содержания, отражающих характерное для Средневековья умонастроение — это богословская преамбула ряда актов, отдельные компоненты диспозитивной, удостоверительной, запретительной частей34.
Владычные грамоты, т.е. послания патриархов и митрополитов в Новгород и Псков, составляют еще один значительный по объему и содержанию комплекс источников35. Эти грамоты касаются истории развития новгородской и псковской церквей, взаимоотношений духовенства со светским обществом. В грамотах затрагиваются вопросы церковного и гражданского судопроизводства, структуры и материальных основ существования церкви, нравственного состояния священников.
Сведения о роли владычной кафедры в социально-политической жизни Новгородской республики содержатся в Новгородской и Псковской судных грамотах36. Статьи, определяющие рамки судебных полномочий владыки (в Пскове — владычного наместника), ярко характеризуют степень влияния архиепископа на повседневную жизнь горожан.
Следующая группа сведений заключена в литературных памятниках. Житийная литература, восходящая в своей основе к летописным свидетельствам, нередко включает элементы устного народного творчества. Особенно значительными в этом отношении представляются апокрифические произведения, отразившие оценку деятельности святителей самими новгородцами. Среди житийной литературы особо следует выделить Житие Михаила Клопского37. Это нетипичный для житийной литературы рассказ о необычном человеке, написанный вскоре после его смерти. Многочисленные подробности-жития доказывают, что большинство эпизодов записывалось очевидцами событий. Учитывая, что Михаил Клопский принимал живое участие в политической жизни Новгорода XV в., его житие является весьма ценным историческим источником.
Особо важный и интересный материал по истории новгородской церкви содержится в иностранных источниках. К ним относятся записки путешественников (Гильбера де Ланнуа и Сигизмунда Герберштейна)38, а также письма и документы Петрова подворья, общины немецких купцов Ганзы в Новгороде. В своих грамотах ганзейские купцы, приезжающие по торговым делам в Новгород, рисуют подробную картину жизни города, отмечая те бытовые и политические моменты, которые зачастую не находили отражения в летописях39.
Еще одним видом источников являются археологические предметы, помогающие понять мировоззрение средневековых новгородцев. Среди археологических находок следует особо выделить предметы, несущие на себе имена новгородских иерархов, прежде всего буллы. Непрестанно пополняющийся корпус древнерусской сфрагистики способен предоставить нам исторические данные о возникновении и функционировании на Руси институтов церковной власти. При этом географическое распространение печатей указывает на территориальные аспекты этой власти и становление региональных церковных структур. Топографйя находок этих печатей в культурном слое городов и поселений Новгородской земли раскрывает перед исследователем конкретные направления деятельности церковных структур и сферу их властных полномочий.
Важный материал о деятельности новгородских священников содержат берестяные грамоты. Вопрос о берестяных грамотах как источнике русской церковной истории ставился еще Макарием (Веретениковым)40, который, проанализировав открытые к тому времени берестяные грамоты, сделал вывод о пронизанности повседневной жизни новгородцев христианским сознанием. Это явствует, по его мнению, из факта присутствия церковных мотивов среди бытовых записей, культура которых не предполагала самоотождествления с книжной культурой Средневековья.
Социальные аспекты истории новгородской церкви на материале берестяных грамот рассмотрел А.Е. Мусин. По его мнению, «берестяные грамоты церковно-богослужебного содержания составляют существенную часть корпуса берестяных грамот, если не по количеству, то по своему содержательному значению»41.
Из числа памятников, находящихся на стыке археологии и эпиграфики, необходимо назвать надписи-граффити на стенах храмов. Обычай писать на церковных стенах настолько широко был распространен в Древней Руси, что нашел отражение в юридических документах, В ведении церковного суда наряду с другими преступниками находились и те, кто «крест посекают, или на стенах режут»42. Однако осуждение этого обычая официальной церковной властью не мешало прихожанам и самим церковникам постоянно нарушать запрет. Такие надписи процарапаны на стенах многих памятников новгородской архитектуры, в том числе на стенах храма Святой Софии43.
Следующим оригинальным изобразительным источником являются орнамент прикладного искусства, резьба и росписи деревянных и каменных храмов, миниатюры рукописных книг, а также иконы. Их анализ позволил глубже проникнуть в мировоззрение древних новгородцев и оценить православные идеалы того времени44. Изображения, оставленные руками средневековых мастеров, способны раскрыть нам систему образов сознания древнерусского человека.
К исследованию был привлечен фольклорный материал Русского Севера, в первую очередь былины, тексты которых донесли до нас практически в неприкосновенности многие интересные черты жизни средневекового Новгорода45.
1Федотов Г. П. Республика Святой Софии // «Народная правда», Нью-Йорк, 1950, № 11—12.
2Янин В. Л. Новгородские посадники. М., 2003. С. 429.
3Андреев В. Ф. Северный страж Руси. Л., 1989. С. 98.
4Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. 5—6. СПб., 1834. *
5Толстой М.В. Святыни и древности Великого Новгорода. М., 1862; [Евгений (Болховитинов)] Исторические разговоры о древностях Великого Новгорода. - М., 1808; Макарий (Миролюбов), архим. Археологическое описание церковных древностей в Новгороде и его окрестностях. Ч. 1—2. М., 1860.
6Макарий (Булгаков), митр. История Русской церкви. Т. I—VI. СПб., 1857—1870; Голубинский Е. Е. История русской церкви
Т. I—II. М., 1901-1911; Приселков М. Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси. СПб., 1913.
7Костомаров Н. И. Русская республика. (Севернорусские народправства во времена удельно-вечевого уклада. История Новгорода, Пскова и Вятки). М.-Смоленск, 1994.
8Беляев И. Д.: 1) Церковь и духовенство в древнем Пскове // Чтения в Московском обществе любителей духовного просвещения М., 1863. Кн. 1. С. 31-54; 2) История города Пскова и Псковской земли // Рассказы из русской истории. М., 1867. Кн. 3. С. 33—94
9Памятники истории Великого Новгорода и Пскова." Сборник документов. M.-Л., 1935. С. 18.
10Никитский А. И. Очерк внутренней истории церкви в Новгороде. Спб., 1892.
11Греков Б. Д. Новгородский Дом святой Софии (Опыт изучения организации и внутренних отношений крупной церковной вотчины). СПб., 1914.
12Казакова Н. А., Лурье Я. С. Антифеодальные еретические движения на Руси в XIV — начале XVI века. М.-Л., 1955.
13Лурье Я. С. Русские современники Возрождения. Л., 1988; Рыбаков Б. А. Стригольники. Русские гуманисты XIV столетия. —М., 1992.
14Бернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля в XV в. — M.-Л, 1961; Янин В. Л. 1) Новгородские посадники. М., 1962; 2) Актовые печати древней Руси X—XV вв. Т. 1—2. М., 1970; 3) Очерки комплексного источниковедения. — М., 1977; Черепнин Л. В. Образование Русского централизованного государства в XIV—XV веках. М., 1960.
15Янин В. Л. Из истории высших государственных должностей в Новгороде // Проблемы общественно-политической истории России и славянских стран. М., 1963. С. 120—127.
16Андреев В. Ф. Северный страж Руси. Л, 1989. С. 104.
17Хорошев А. С. Церковь в социально-политической системе Новгородской феодальной республики. М., 1980.
18Герберштейн С. Записки о Московитских делах // Россия XV— XVII вв. глазами иностранцев. Л, 1986. С. 103.
19RabaR. Evfimij II, Erzbischof von Grofi Novgorod und Pskov. Bin Kirchenfurst als Leiter einer weltlichen Republic//Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas, Neue Folge. 2. 1977. S. 161—173.
20Бегунов Ю. К. Великий Новгород и ростовский сказочник Александр Артынов // Сказания Великого Новгорода, записанные Александром Артыновым. Geneva, 2000.
21Пассек В. В. Новгород сам в себе // Чтения в Обществе истории и древностей российских при Московском университете. М., 1869. Октябрь — декабрь. Кн. 4. С. 1—2, 85, 90.
22Рыбаков Б. А. 1) Язычество древних славян. М., 1981; 2) Язычество Древней Руси. М., 1987.
23Мусин А. Е. Христианизация Новгородской земли в IX— XIV веках. Погребальный обряд и христианские древности. СПб., 2002.
24Там же. С. 227.
25Мусин А. Е. 1) Структуры власти Ладоги XI—XV вв. // Ладога и ее соседи в эпоху средневековья. — СПб., 2002. С. 69—87; 2) Усадьба «И» Неревского раскопа. Опыт комплексной характеристики христианских древностей // Новгородские археологические чтения — 2. Новгород, 2004. С. 137—151; 3) Социальные аспекты истории древнерусской церкви по данным новгородских берестяных грамот // Берестяные грамоты: 50 лет открытия и изучения. — М., 2003. С. 102— 124; 4) Milites Christi Древней Руси. Воинская культура русского средневековья в контексте религиозного менталитета. СПб., 2005; 5) Погребальный обряд древнерусского монастыря: студийский устав, письменные памятники, данные археологии // Памятники старины. Концепции. Открытия. Версии. Т. II. СПб.-Псков, 1997. С. 85—90.
26Петров А. В. 1) От язычества к Святой Руси. Новгородские усобицы. — СПб., 2003; 2) Политическая деятельность новгородского архиепископа Василия Калики // ПНиНЗ. Новгород, 1999. С. 43—48.
27Круговых Л. Н. Почитание св. Николая Чудотворца в Новгороде в XIV—XVI вв.: церкви, чудотворные иконы, сказания, богослужебная практика // Ежегодник Новгородского государственного объединенного музея-заповедника. 2005. С. 179—189.
28Петров В. В. От язычества к Святой Руси. Новгородские усобицы. С. 9.
29РИБ. Т. VI. С. 242.
30НПЛ. М.-Л., 1950; Новгородская летопись по списку П.П. Дубровского. - М., 2004; НКЛ. - СПб., 2002; НЧЛ. - М., 2000; СПЛ. М., 2000; Новгородская вторая летопись // ПСРЛ. Т. XXX. М., 1965; Новгородская третья летопись // ПСРЛ. Т. III. СПб., 1841; Новгородская пятая летопись. Вып. 1 // ПСРЛ. Т. IV. 4.2. Пг., 1917; Софийская первая летопись старшего извода // ПСРЛ. Т. VI. Вып. 1. М., 2000; Софийская вторая летопись // ПСРЛ. Т. VI. СПб., 1853.
31Летопись Авраамки (Летописный сборник, именуемый Летописью Авраамки) // ПСРЛ. Т. XVI. М., 2000.
32Псковская первая летопись // ПСРЛ. T.V, вып. 1. М., 2003; Псковская вторая и третья летопись // Псковские летописи. Вып. 2. М.-Л., 1955; Приселков В. Д. Троицкая летопись. М., 1950; Ермолинская летопись // ПСРЛ. Т. XXIII. М., 2004; Никаноровская летопись. Сокращенные литописные своды XV в. // ПСРЛ. Т. XXVII. М.-Л., 1962; Московский летописный свод конца XV в. // ПСРЛ. Т. XXV. М.-Л., 1949; Рогожский летописец // ПСРЛ. Т. XV. М., 1922; Никоновская летопись (Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью) // ПСРЛ. Т. IX—XIV. М.,
2000; Летопись по Воскресенскому списку // ПСРЛ. Т. VII VIII.
М., 2001; Типографская летопись // ПСРЛ. Т. 24. М., 2000; Устюжский летописный свод (Архангелогородский летописец). М.-Л. 1950
33ГВНиП. М.-Л., 1949.
34Черкасова М. С. Новгородские акты XII—XV вв. как источник для изучения религиозного сознания средневековой Руси // ПНиНЗ. Великий Новгород, 2002. Ч. 1. С. 61—67.
35Памятники древнего канонического права // РИБ. Т. VI. СПб., 1880.
36Новгородская судная грамота // Памятники русского права Вып. 2. М., 1953. С. 212-218; Псковская судная грамота // Хрестоматия по истории СССР. С древнейших времен до конца XV века - М., 1960. С. 567—586.
37Повесть о житии Михаила Клопского // ПЛДР. Вторая половина XV в. М., 1982. С. 334-349; Житие Михаила Клопского // . Изборник (сборник произведений Древней Руси) М 1969 С. 414—431.
38Новгород и Псков в начале XV в. (Гильбер де Ланнуа) // Хрестоматия по истории СССР. М., 1960. С. 545-549; Герберштейн С Записки о Московитских делах // Россия XV—XVII вв. глазами иностранцев. С. 31—150.
39Сквайре Е. Р., Фердинанд С. Н. Ганза и Новгород. Языковые аспекты исторических контактов. М., 2002.
40Макарий (Веретеников), игумен. Берестяные грамоты как источник русской церковной истории (К постановке проблемы) // Богословские труды, № 24. М., 1983. С. 307—319.
41Мусин А. Е. Социальные аспекты истории древнерусской церкви по данным новгородских берестяных грамот // Берестяные грамоты: 50 лет открытия и изучения. С. 102—124.
42Щапов Я. Н. Княжеские уставы и церковь в Древней Руси XI— XIV вв. М., 1972. С. 102—115.
43Рождественская Т. В. Средневековые рисунки — граффити на стенах двух храмов Новгорода // Памятники старины. Концепции. Открытия. Версии. Т. II. СПб.-Псков, 1997. С. 198—205; Медынцева А. А. Древнерусские надписи новгородского Софийского собора XI—XIV века. М., 1978.
44Голейзовский Н. К. Семантика новгородского тератологического орнамента // Древний Новгород. М., 1983. С. 197—247; Смирнова Э. С. Лицевые рукописи Великого Новгорода XV в. М., 1994; Маркелов Г. В. Новгородские святые по иконописным подлинникам // Новгород в культуре Древней Руси. — Новгород, 1995. С. 34—43; Барская Н.А. Сюжеты и образы древнерусской живописи. М., 1993.
45Новгородские былины. М., 1978.
Вперёд>>
