4.2. «Крестовый» поход великого князя Ивана III на Новгород
Возможно, владыка Иона до последних своих дней возражал против союза с Литвой. Но само по себе приглашение князя Михаила нельзя рассматривать как открытый «перевет» владыки и новгородцев к великому князю Литовскому и польскому королю Казимиру. Приглашение служебных князей из Литвы было в порядке вещей для Новгорода. Тем более что через два года истекал срок договора с немцами, заключенного в 1448 г. в Нарве на двадцать пять лет. В 1470 г. началась торговая блокада Новгорода со стороны Ганзы, следовательно, новгородцы могли опасаться войны с немцами и пригласить князя Михаила Олельковича для своей защиты.
Вскоре после приезда князя Михаила в Новгороде состоялись выборы владыки: «Посадники новогородскии и тысяцкии и весь Великои Новъгород, оу святого Софеа поставя вече пред святым Софеем, и положишя 3 жеребьи на престоле оу святей Софеи, един Варфонофьев, доуховника владычня, а дроугои Поуминов, ключника владычня, а третей Фефилактов с Вежищи, протодиакона и ризника владычня, а ркруще тако: кои себе жребии изберет на престоле дом святого Софея, тоя всемоу Великомоу Новоугороду преосвященный архиепископ. И избрабог и святыи Софеи премудрость божия слоужителя своемоу престолоу, а Великому Новоугородоу преосвященного архиепископа, и осташе на престоле жребеи Фифилактов протодиакона и ризника владычня; и весь Великои Новъгород тымы часы гнавше на Вежища, преведше и и възведше в владычен двор на сени честно, и нарекше и преосвященным архиепископом»1054.
На первый взгляд, процедура избрания владыки сохранилась неизменной, как и в прежние времена. Но обратим внимание на кандидатуры — все трое претендентов на пост архиепископа были ближайшими доверенными лицами прежнего владыки. Один — духовник, второй — ключник, третий — протодиакон и ризник. Следовательно, новгородский «совет господ» мог рассчитывать, что любой из кандидатов продолжит политическую линию архиепископа Ионы, причем не только во внешней политике, но и во внутренних республиканских делах.
Типографская летопись называет Феофила «новопостриженным мнихом»: «Ноугородци избраша собе на владычество некоего новопостриженного монаха, диакону ему мирскому бывшу у Ионы архиепископа и нарекоша его собе отцом на место его»1055.
То есть Феофил лишь незадолго до избрания принял постриг в Вежищском монастыре. Естественно, что, будучи простым монахом, а до того дьяконом, то есть принадлежа к низшим слоям церковнослужителей, новоизбранный владыка поспешил упрочить свое положение скорым поставлением. Феофил явно придерживался прежнего курса на мирные взаимоотношения с Москвой. Московская летопись сообщает, что новгородцы послали к великому князю Ивану Васильевичу «посла своего Никиту Ларионова бити челом и опаса просити, чтобы нареченому черньцю Феофилу пожаловал, повелел быти к собе на Москву и поставите бы его велел своему отцю митрополиту Филиппу на архиепископью Великого Новагорода и Пскова, яко же и преже сего было при прежних великих князеих»1056.
Несмотря на верноподданический тон московского автора этих строк, все же можно сделать вывод, что в Новгороде в этот период у власти стояли сторонники мирных отношений с Москвой. Однако среди правителей Республики Святой Софии уже не было единства, великие бояре разделились на сторонников и противников московской великокняжеской власти.
Новгородские источники подтверждают, что новгородцы действительно послали к Ивану Васильевича посла за «опасными грамотами», чтобы «их Феофилу нареченому быти постав лену на владычество Великому Новугороду и Пскову, и в белом клобуце, и отъехати всем доброволно»1057. Белый клобук архиепископа, особо выделенный летописцем, видимо, подчеркивал прежние завоевания новгородской церкви, напоминал о ее особом положении в составе русской митрополии.
Великий князь дал новгородскому послу благожелательный ответ: «Что отчина моя, Великий Новъгород, прислали ко мне бити челом о том, что взял бог отца их, а нашего богомолца архиепископа Иону, а избрали себе по своему обычаю по жребием священноинокаФеофила, ияз их, князь великий, жалую, и того нареченного Феофила. И велю ему быти к собе на Москву и к отцю своему, митрополиту Филипу, стати на архиепископью Новагорода и Пьскова безо всяких зацепов, но по прежнему обычаю, как было при отци моем, великом князе Василье, и при деде, и при прадеде моем, и преже бывших всех великых князех, их же род еемы, володимерских, и Новагорода Великого, и всея Руси»1058.
Обращает на себя внимание многократное повторение в московских источниках одной главной идеи: Новгород — это «отчина» великих князей Владимирских, к роду которых принадлежит и князь Иван III. Следовательно, все действия Ивана Васильевича по отношению к своей «отчине» правомерны и направлены на сохранение священной «старины».
Митрополит от себя также дал грамоту новгородским послам, в которой писал: «Приехать нареченному на владычество священноиноку Феофилу добровольно по старой пошлине, да и кто с ним приедет посадников, или тысяцких, или бояр, или кто с ним ни будет, и отъехати добровольно, по Божию изволению им путь чист безо всякого слова и безо всякого опаса и без перевода»1059.
По возвращении посла в Новгороде «мнози же тамо сущий людие лучши, посадници их, и тысяцкие, и житие люди велми о сем ради быша, и Феофил их»1060. То есть власти Новгорода вновь проявили лояльность по отношению к великому князю. Благожелательное отношение московских источников к Феофилу свидетельствует, что князь Иван Васильевич и митрополит Филипп явно рассчитывали обрести в новом архиепископе опору для проведения своей политики в Новгороде.
Главными возмутителями новгородцев против князя Московского в «Словесах избранных» названы бояре Исаковы, которые якобы действовали вместе с князем Литовским Михаилом Олельковичем. В действительности же литовская партия в Новгороде была значительно большей, в нее входили многие «великие» бояре (Лошинский, Офонасов, Есипов и др.), как, впрочем, ив «московскую партию» (Овинов, Никифоровы, Клементевы, Туча и др.). Чтобы оценить доводы обеих новгородских партий, разберем подробнее политическую обстановку в этот период.
В Литве в то время власть монарха была ограниченной. Русские земли, подчиненные власти великого князя Литовского, имели значительную автономию. Следовательно, для Новгорода было выгоднее политическое объединение с Литвой, чем признание власти великого князя Московского, который проводил политику централизации и стремился стать самовластным государем на всей подчиненной ему территории. Однако с экономической точки зрения Новгород был теснее связан с Москвой, нежели с Литвой. Именно через Новгород «Низовские земли» получали западноевропейские товары. К тому же главный путь на Восток по Волге контролировался Москвой, и новгородские купцы могли получать восточные товары, имеющие большую ценность на Западе, в основном через Московию. Что же касается балтийской торговли, западнорусские и литовские города имели собственные выходы на Балтику и были в определенном отношении соперниками Новгорода.
Отношения Литвы и Новгорода осложняла еще и религиозная проблема. Объединение с Литвой означало для Новгорода одновременное объединение и с Польшей — оплотом католицизма в Восточной Европе. Между 1447 и 1567 г. Польско-Литовская уния существовала только на уровне правителей. За немногими исключениями, Польша и Литва избирали на собственные троны одного и того же человека, который именовался «король Польши и великий князь Литовский». Во внутренней политике Литва была самостоятельным государством, но внешняя литовская политика учитывала польские интересы.
Согласно условиям первого договора об объединении Польши и Литвы (1385), римский католицизм официально стал государственной религией Великого княжества Литовского, и лишь католики могли обладать политическими правами. В результате литовцы были обращены в римский католицизм. Западнорусская знать, однако, сопротивлялась любой попытке своего обращения в римско-католическую веру или отмены ранее имевшегося политического статуса. В 1432 г. великий князь Литовский должен был пойти на уступки своим русским подданным и отменить статью, лишавшую их политических прав. Таким образом, получило косвенное признание существование в Литве православной церкви. Казнь православного митрополита Герасима в 1435 г. была обусловлена политическими, а не религиозными соображениями.
Великий князь литовский и король польский Казимир был сторонником Флорентийской унии. Он в свое время признал власть митрополита всея Руси Исидора над Западной русской церковью. А впоследствии Казимир принял утвержденного папой митрополита Григория, ученика Исидора. Однако западнорусские православные епископы неохотно согласились сотрудничать с Григорием. Один из них даже отказался признать Григория и бежал в Московию. Фактически никто из западнорусских епископов не принял от всего сердца унию, а общины
были прямо против nee. После десяти лет безуспешных попыток укоренить идею унии среди своей паствы Григорий наконец сдался и в 1469 г. отправил посланника в Константинополь, прося о благословении греческого православного патриарха. Это не вызвало возражений со стороны короля Казимира. Русская православная церковь оказалась разделенной на две половины: автокефальную Московскую церковь и Киевский диоцез Константинопольского патриархата.
Таким образом, король Казимир лояльно относился к православию. Однако положение русских в Литовском княжестве было сложным. Численно русские составляли большинство населения великого княжества. Политически, однако, их положение было ослаблено после объединения Литвы с Польшей и обращения литовцев в римский католицизм. Несмотря на «Привилеи» 1432 г., лишь немногие русские были допущены к какому-либо высокому посту в государстве. Православные епископы не входили в раду (совещательный орган при великом князе), хотя римско-католические епископы играли в раде важную роль.
В начале своего правления, в 1441 г., Казимир признал своего дядю Свидригайло, популярного среди русского населения Литвы, князем Волыни, а своего двоюродного брата Александра (Олелько) — князем киевским. Эти уступки были результатом слабого положения Казимира на престоле и существования претендентов на трон. Позднее Казимир и литовские магнаты попытались воспрепятствовать подъему русского движения в великом княжестве, что создало оппозицию по отношению к Казимиру со стороны многих защитников прав русских.
Несмотря на все сложности в новгородско-литовских отношениях, сторонники отложения Новгорода к Литве подготовили проект договора с польским королем и великим литовским князем Казимиром, в котором поименно был перечислен весь «совет господ» Новгорода, во главе с нареченным владыкой Феофилом. В договоре специально оговаривалась гарантированная защита Новгорода со стороны короля против московского князя.
Никакой измены православию в договоре с Казимиром не было. Напротив, новгородцы всячески оговаривали сохранение на своей земле православия: « Держати тобе, честному королю, своего наместника на Городище от нашей веры от греческой, от православнаго хрестьянства»; «А у нас тебе, честны король, веры греческие православные нашей не отъимати. А где будет нам, Великому Новугороду, любо в своем православном хрестьянстве, ту мы владыку поставим по своей воли. А римских церквей тебе, честны король, в Великом Новегороде не ставити, ни по пригородом новогородцким, ни по всей земли Новогородцкои»1061.
Неясно, как отнесся к договору князь Михаил Олелькович, который находился с Казимиром не в дружественных отношениях. Однако очевидно, что в Новгороде князь не прижился, и защищать раздираемую внутренними противоречиями республику не пожелал. 15 марта 1471 г., узнав о смерти своего старшего брата — киевского князя, Михаил Олелькович покинул Новгород. Причем по пути пограбил новгородские земли. Это наводит на мысль, что князю и его дружине не предоставили обещанных средств на их содержание.
Что же касается владыки Феофила, то он, видимо, одобрил договор лишь на условии, что в текст документа будет внесен пункт о том, что архиепископ новгородский будет поставляться в сан там, где пожелает («где будет нам... любо в своем православном хрестъянстве»). Таким образом, Феофил по-прежнему не считал возможным поставляться у бывшего униата Григория и оговорил для себя возможность ставиться у московского митрополита. Если бы Феофил полностью примкнул к литовской партии, не произошел бы вскоре скандал с Пименом. Бывший владычный ключник, не прошедший на выборах, открыто заявил, что «хотя на Киев мя пошлите, и тамо аз на свое поставление еду»1062.
Впервые Пимен появился на страницах летописи в 1463 г., когда «подписываша церков святого Николы на Островке, повелением и тщанием и верою еже к святому Николе робом Божиим Пумином, ключника влодычня архиепископа Ионы, но неуспеша написать зимы ради»1063. В 1468 г. Пимен заказал переписать Евангелие, о чем сохранилась запись в рукописи: «Написана бысть книга сиа святое Еуангелие в Великом Новеграде при великом князи Иване Васильевиче и при архиепископе Великого Новограда и Пскова владыкы Ионы, повелением раба божия священноинока Пимина, владычня ключника хлебного»1064. В 1469 г. Пимен оставался замещать Иону в Новгороде во время путешествия архиепископа в Псков: «А в дому ся оста Пумин ключник на вся дела»1065.
То есть у Пимена уже был опыт административной работы, были и сторонники в городе. И все же произошедшее было неслыханным для Новгорода скандалом — при живом выбранном «честным жребием» владыке литовская боярская партия выдвинула своего кандидата, готового ехать на поставление к митрополиту Григорию. Следовательно, правители Новгорода уже относились без уважения к прежним обычаям республики и ради своих политических интересов готовы были пренебречь даже выбором святой покровительницы города — Софии. Филофей был избранником Софии, однако это не остановила литовскую партию.
По свидетельству «Словес избранных», Пимен был связан с Марфой Борецкой, даже давал ей деньги на подкуп новгородцев, чтобы набрать себе достаточно сторонников. Но в результате столкновения двух политических интересов перевес оказался на стороне умеренной партии, склоняющейся к компромиссу с московским князем. «По неколичех днех Великои Новъгород ключника владычня Пимина великим, силным избещестовав бесчестием, на кръпости издержав, самого измоучив, и кажноу вшоу в него розграбили, и кончее самого на 1000 роублев телом его продали; и яко же в притчи речеше: индё" на едином месте честь не стоит, в мудрости разоумных ищет, а на гордых и безоумных пребыти не может»1066.
Официально Пимена обвинили в растрате владычной казны — «казну... собе выносил». Но очевидно, что были еще и чисто политические причины наказания «гордого и безумного» претендента на архиепископство.
Однако полной победы у Феофила и его сторонников не получилось. «Литовская партия» не сдалась, — «и смутишася мнози от народа соблазном их». Владыка Феофил так и не смог поехать в Москву на поставление. Митрополит Филипп по этому поводу упрекал новгородцев: «Вы пак то великое дело... церковное и земское, заложили, а к моему господину... великому князю и ко мне есте по тем опасным грамотам не поехали»1067.
Следовательно, «опасные грамоты» у нареченного владыки были, но поездка по каким-то причинам не состоялась.
В Москве в это время еще могли надеяться, что Феофил успокоит новгородцев, убедит их подчиниться великому князю Московскому. Однако авторитет владыки в конце XV в. был уже не тот, что в XIV—первой половине XV в. Да и Феофил по характеру явно не был политическим лидером, подобным архиепископам Василию Калике или Алексию. Несмотря на неоднократные повеления нареченного владыки «яко да престануть оттаковаго злаго начинания», новгородцы «непослушаху словес его»1068.
В отчаянии Феофил «сам многажды покушашеся о сих, дабы от них сшел в монастырь, в келью свою». Но владыка был нужен как знамя Республики Святой Софии, особенно тем новгородцам, кто придерживался стороны великого князя. Феофил а в монастырь не отпустили1069.
Несомненно, что в Пскове знали о смуте в Новгороде. Неустойчивое положение новоизбранного архиепископа привело к тому, что в Пскове светские власти принялись самостоятельно решать церковные дела, не обращаясь к новому владыке. В Псковской летописи говорится о произошедшем в городе очередном церковном «неустроении». Некие монахи «отрекшеся мира яже в мире, и пришедше в мир» начали поднимать народ на главный собор Пскова — Святую Троицу, «истязуя от нея воды и земля даноя в наслъдье божиа в дом святыа Троица, а мир облеская лживыми словесы, а ркя тако: несть в том вам никакова греха, толко вы оттням тоую землю и воду от дому святыа Троица, да мне дайте в монастырь, а то яз ведаю. И посадники и весь Псков, месяца априля в 7 неделю цветноую, даше им на вече тоую землю и воду от домоу святыа Троица, Матоутину землю, его прадеда Нежятино данье преждьного посадника псковского старого»1070.
Но не успело вече разойтись, как «загореся во Пскове за стеной того же Матоуте дворе; и быеть пламе и зной велике, показуя начало нашему бестрашью, божиею помощью егда вгасиша. А той Матута преже того за 4 месяци преставися...»1071
Можно лишь предполагать, кто так вовремя поджег Матутин двор. Нас больше интересует сам факт отъема и передачи церковных земель по решению городского вече.
Архиепископу Феофилу в это время было не до проблем псковской церкви. Митрополит Филипп 22 марта 1471 г. отправил в
Новгород грамоту, в которой упрекал Феофила, что тот ничего не сообщает своему непосредственному начальству о новгородской смуте: «А ты ми, сыну, того не възвестишь и не опишешь... занеже... то есть попечение наше святительское». Митрополит предостерегал новгородцев от опасности «латынския прелести», из-за которой, якобы и Константинополь погиб, и Новгород та же участь ожидает: «Ныне слышю в детех ваших, в ноугородцех, да и в многых у вас в молодых людех, которые еще не навыкли доброй старине... да и нынеча деи те несмысленные, копячася в сонмы, да поостряются на многая стремления и на великое земное неустроение, нетишину, хотяче ввести мятежь велик и расколу в святей Божьей церкви, да оставя провославие и великую старину да приступи к латыном... А вы, сынове, православные старые посадници ноугородстии и тысяцкие, и бояре, и купцы, и весь Великый Новъгород, живучи в провославьи, сами того поберезите, да старии младых понакажите, да лихих вьсчюните от злаго начинания»1072. Филипп призвал новгородцев смириться «под крепкую руку благоверного и благочестиваго Русских земель государя великого князя Ивана Васильевича всеа Руси, вашего отчича и дедича»1073.
Новгородцы не вняли уговорам — «писания не послушавше, но пребываста, по реченному, якоже аспида глуха, затыкающи уши свои»1074, — с возмущением пишет автор «Словес избранных».
Псков, оказавшись между двух огней, попытался выступить посредником между Москвой и Новгородом, но новгородские правители отказались от переговоров. В Псков приехал послом владычный стольник Родион с требованием выступить совместно против великого князя. Заносчивый тон новгородского посла возмутил псковичей, особенно тех, которые еще совсем недавно были ограблены новгородцами и «сидели в железах» в Новгороде. Новгородский посол подвергся оскорблениям на вече, у него отняли его людей и 35 рублей серебра. Но все же Псков прямо не отказал Новгороду, псковичи ответили уклончиво: «Как вам князь великои отслет возметную грамоту, тогда нам явите, а мы, о том огадав, вам отвечаем»1075.
По свидетельству «Словес избранных», великий князь еще присылал в Новгород своего посла, то ли надеясь решить дело миром, то ли стремясь переговорами выиграть время для подготовки к войне. Скорее всего, второе, поскольку война уже была неизбежна. Решимость великого князя в переговорах с Новгородом объясняется изменившимся положением Московского княжества. Затяжная война с Казанью (1467—1469) закончилась полной победой Москвы, что, естественно, укрепило веру московских войск в свою силу. Великий князь отныне мог, не опасаясь удара с восточных и юго-восточных рубежей, сосредоточить свои основные военные силы на северо-западном направлении.
В 1471 г. великий князь Московский начал войну против Новгорода под предлогом стремления новгородцев «за короля... датися, и архиепископа поставити от его митрополита... латинина суща»1076. Под «латинским» митрополитом подразумевается ученик Исидора, митрополит Григорий. Заметим, что хотя он и был ранее приверженцем унии, но к тому времени уже отрекся от прежних убеждений и был рукоположен в Константинополе. Так что предлог был явно надуманным.
Московские летописцы оправдывали поход своего князя «благородным» желанием сохранить русское благочестие: «Мужи Новгородсти не послушаху своего государя великого КНЯЗЯ, 6Ж6 о благочестии великоя старины глаголемых им. И того ради слава их смирися, и студ лица их покры их, зане бо свет оставлыне мужие Новгородци и ко тме невидения прилагахуся, рекше к Латыном отступающе прилепляхуся...»1077
Великий князь хорошо подготовился к походу, причем не только в военном плане, но и идеологически. В обозе московского войска находился дьяк с особыми полномочиями — Степан Бородатый, умеющий «говорити по летопсцем руским», вычитывая из них «измены давние» новгородцев великим князьям. В «Словесах избранных» утверждалась идея справедливости действий Ивана III против преступных новгородцев: «Они же Новгородские мужи и вся их земля Новгородцкая, будучи государева отчина великого князя Иоанна Васильевича всеа Руси, и яко забывше своея великия старины, тако в начале от преже бывших государей, благочестивых святых князей великих, его прародителей, и пречестных его родителей великих князей, еще от святаго... великого князя Владимера... даже и до самого того князя и государя великого князя Ивана Васильевича, всея Руския зеля очича и дедича»1078.
Таким образом, утверждали московские летописцы, Иван III, ведущий свое происхождение из рода великих князей «володимерьских и Новагорода Великого и всеа Русии», имел полное право силой вернуть себе свою отчину.
Однако политических причин для легитимизации похода на Новгород явно не хватало, даже московские знатоки «старины» это понимали. Именно поэтому был выдвинут главный лозунг войны — великий князь ополчился на Новгород « не яко на христиан, но яко на иноязычник и на отступник православия»1079.
Такая трактовка событий полностью обеляла любые действия великого князя. Выступлению Ивана III на Новгород предшествовали пышные церковные представления, организованные митрополитом Филиппом. Война с Новгородом, начавшаяся в июне 1471 г., сопровождалась большим религиозным возбуждением. Это был крестовый поход, всем участникам которого заранее было обеспечено царствие небесное и прощение всех грехов, связанных с войной. Грамоты митрополита Филиппа новгородцам, написанные в ходе этих событий, были тем «духовным мечом », который удваивал силу меча железного.
«Князь же велики Иван Васильевич, приим благословение от отца своего митрополита Филиппа и от всех епископ земля своей и от всех священник, исходит с Мосъквы того же месяца иуния в 20, в четверток, на память святого отца Мефодья, а с ним царевич Данияр и прочий вой великаго князя, князи его мнози и вси воеводы, с многою силою въоружився на противныя, яко же преже прадед его благоверный велики князь Дмитрей Иванович на безбожнаго Мамая и на богомерзкое тое воиньство татарьское, тако же и сей благоверный и велики князь Иоан на сих отступник»1080.
Новгородская летопись свидетельствует о совсем не христианском поведении московских ратей во время войны: «Взяша преже Роусу, и святыя церкви пожгоша, и всю Русу выжгоша»1081. Носточки зрения московских летописцев, святая цель крестового похода Ивана III оправдывала все средства: «Братья же великого князя все со многими людьми каждый из своей отчины пойдя разными дорогами к Новгороду, беря в плен и сжигая и люди в плен уводя, также и воеводы великого князя творили, каждый в свое место послан... Псковичи со своей землей своей вышли на службу... и идучи начали Новгородские места грабить и жечь и людей сечь и в хоромы запирая жечь»1082.
Аутодафе, устроенные псковичами, свидетельствуют, что и они расправлялись с новгородцами как с еретиками. Хотя Псковская вторая летопись о причинах войны пишет кратко и прагматично: «Нача искати на новгородцех своих прародителей старин земли и воде и всех пошлин, как пошло от великого князя Ярослава Володимировича, и хотя отмстити Великому Новугородоу древняя нечьсти и многиа грубости бывшиа от них великым князем. О сем аще хощеше оуведати, прошед Рускии летописец, вся си обрящеши».
Новгородцы не смогли организовать достойный отпор великому князю и его союзникам. Вот как пишет об этом московский летописец: «Новгородские посадници итысячкие, купцы и житии люди, и мастери всякие, спроста рещи плотняци и гончары, и прочии, который родився на лошади не бывал, и на мысли которым того не бывало, что руки подняти противу великого князя, всех тех изменници они силою выгнаша; а которым бы не хотети поити к бою тому, и они сами тех разграбляху и избиваху, а иных в реку Влъхов вметаху; сами бо глаголаху яко было их сорок тысяч в бою том»1083.
Казнь горожан, отказавшихся участвовать в новгородском ополчении, в условиях военного времени закономерна — это наказание изменников, не желающих защищать свое государство. Другое дело, что новгородские власти к тому времени дискредитировали себя настолько, что многие горожане не сочли возможным защищать такую республику с таким Советом господ. Кроме того, новгородцы в массе своей просто разучились воевать.
Исход войны был фактически решен во время сражения на Шелони. Одной из причин поражения сами новгородцы считали отказ владычного стяга ударить по москвичам — «не хотяху оударитися на княжю рать, глаголюще: "владыка нам не велел на великого князя руки поынути, послал нас владыка на Пьскович"»1084.
Такой странный приказ Феофила можно расценить как откровенное предательство республики. Видимо, владыка не верил в победу раздираемого внутренними усобицами Новгорода и стремился показать свою лояльность великому князю. При этом архиепископ не скрывал своей антипатии к Пскову.
Новгородцы послали за помощью в Литву, но их посол не смог проехать через земли Ордена. Объединение Новгорода с польско-литовским королем было невыгодно Ливонии. Исключительный интерес для понимания происходивших переговоров представляет письмо ливонского магистра Вольтуса фон Герзе Великому магистру от 13 августа 1471 г. Ливонский магистр сообщал, что недавно (очевидно, после Шелонской битвы, но еще до заключения Коростынского мира1085) в Феллипе побывали одно за другим два новгородских посольства, известивших о всех «притеснениях», которые новгородцы терпят от «московского короля» и псковичей. Они желали, чтобы мир между Ливонией, с одной стороны, и Новгородом и Псковом — с другой, был бы продлен на 10 лет или на сколько Орден захочет при условии исключения из него Пскова. По словам магистра, новгородцы настоятельно просили отказать Пскову в мире и удержать псковичей дома, в то время как сами они хотели достаточно подготовиться к войне с «московским королем».
Свое отношение к просьбе новгородцев Вольтус фон Герзе выразил так: «Мы думаем, что для блага нашего Ордена и Ливонии не следует их оставлять без помощи, ибо если Новгород будет покорен московским королем и псковичами и покорен таким образом, что московский король станет, да хранит бог от этого, неограниченным господином Новгорода, тогда... господину рижскому архиепископу, господину епископу дерптскому и нашему Ордену в Ливонии воды и земли, которые псковичи у нас отняли во время доброго мира и до сих пор удерживают за собой, не только никогда не возвратить, но нам следует ожидать все больших нападений и притеснений. Нам кажется также, что если они таким образом объединятся, то мы попадем в тяжелое положение и должны будем с ними заключить мир по их воле и отказаться от всего, что псковичи отняли у нашего Ордена и других господ, или вести войну против всех них, что для нас будет очень тяжело»1086.
Но дать новгородцам сразу положительный ответ магистр посчитал нецелесообразным. В Новгород были отправлены его послы, которым надлежало получить от новгородских властей подтверждение их просьбы и предложить им прислать своих представителей на съезд на реку Нарову 8 сентября для окончательного решения вопроса. Магистр тем временем собирался обсудить предложение новгородцев с рижским архиепископом и дерптским и эзельским епископами, а также с рыцарством Гаррии и Вирландии. «Если новгородцы согласятся, — писал магистр, — подтвердить предложенные условия приложением печатей и крестоцелованием и если названные ливонские прелаты и рыцарство нашего Ордена в Гаррии и Вирландии их одобрят и посоветуют так поступить, то мы не сможем уклониться и начнется война». В заключение ливонский магистр просил Великого магистра прислать помощь — 300—400 лошадей и сколько возможно пеших воинов. Орден, таким образом, готовился к войне с Москвой и Псковом, чтобы помешать подчинению Новгорода великокняжеской власти.
Однако оформление новгородско-ливонского военного союза, направленного против Москвы, не состоялось. Новгород приготовился к осаде, при этом внутри города продолжалась смута — «бысть в Новегороди молва велика, и мятежь мног, и многа лжа непразнена... И разделишася людие: инеи хотяху за князя, а инии за короля за Литовьского»1087.
Тем временем Казимир не спешил на помощь Новгороду. Прямой путь из Литвы к Новгороду шел через Псков, а этот город поддерживал в войне московского князя. Перед Казимиром стоял выбор — либо с боем прорываться через псковские земли, либо вести армию в обход Пскова, через владения ливонских рыцарей. Казимир обратился к магистру ливонцев за разрешением на проход литовских войск, но магистр после долгой проволочки отказал.
В Новгороде, переполненном беженцами, между тем стало не хватать хлеба. Отсутствие запасов можно отчасти объяснить и торговой блокадой со стороны Ганзы. Войска великого князя продолжали разорять Новгородские волости.
И Новгород запросил мира — 11 августа 1471 г. между Иваном III и новгородским правительством был подписан мирный договор. В Новгородской повести о походе Ивана III процесс заключения мирного договора изложен кратко: «Езди наречений владыка Феофил с посадники новгородцкими и с житьими людми на Коростын и докончал мир с князем великим; и даша князю великому Ивану Васильевичю новгородци полшестенацать тысячи рублев, и целоваша новгородци крест князю великому, што за короля новгородцем не задаватися и очицев из Литвы не приимать; а все то богу попущающу грех ради наших»1088.
В Московской повести о походе Ивана III приезд новгородских послов и последующие события изложены более подробно, Интересно, что прием новгородцев великим князем во многом был построен по образцу, принятому у ордынских царей. «А в той же день на усть Шолоны в судех озером Ильменем нареченный Феофил с посадники и с тысяцскими и с житьими людьми со всех конец, и начяшя преже бити челом князем и бояром, и воеводам великого князя, чтобы печаловалися братьи великого князя, а они бы печаловалися брату своему великому князю, да и сами бы бояре печаловалися. Бояре же пришед с ними, бишя челом братьи великого князя, братья же великого князя... и бояре их биша за них челом великому князю. Князь же велики их деля пожаловал, велел тому нареченному черньцю Феофилу, и посадником, и тысячким, и прочим быти к себе на очи. Они же вшед к великому князю и начяша бити челом о своем преступлении и что руку противу его подняли, чтобы пожаловал осподарь, смиловался над ними, възвратил бы гнев свой не их ради челом битьа, но свое бо благосердие показал и согрешающим, не велел бы боле того казнити, и грабити, и жещи, и пленити. Милосердовав же, князь великий показа к ним милость свою и прият челобитье их, утоли гнев свой, и в той час повеле престати жечи и пленити, плен, которой туто есть, отпустити, а которай отслан и отведен, и тех отдати»1089.
Согласно «Словесам избранным», митрополит Филипп в это время прислал великому князю грамоту «со многим прощением и молением и челобитием печалуяся о душах многих православных людей, даже и тишины ради хрестиянския, писа о сих: "Имет, господине, бити челом тебе отчина твоя Великии Новгород, и ты бы, господине и сын, князь велики, пожаловал о них, смиловался Господа ради, а их бы еси челобитие приял; а яз тебе, своего господина и сына, благословляю"1090.
Митрополит, ходатайствуя за новгородцев, явно заботился о том, чтобы великий князь «не перегнул палку» и не подтолкнул Новгород к действительной измене православию.
Мир обошелся Новгороду очень дорого. Кроме 16 тысяч рублей и подарков родственникам и боярам великого князя, новгородцы понесли неисчислимые убытки — «вся их земля Новгородцкая грозою государя великого князя воеванна и выжжена, лучши людми выбита, и вытравлена вся и опустошенна, чего над ними от века не бывало»1091.
Видимо, зверства, сотворенные над новгородцами войсками московского князя, так потрясли современников, что автору «Словес избранных» пришлось оправдывать Ивана Васильевича: «А то все зло и пагуба их (новгородцев. — О.В.) сталося им от самех их, за их лукавство и неправду и за их отступления к Латынству, их жо прелестники лукавыми людми изменникы; и та земская их беда и вся людцкая кровь да будет изысканна от Бога Вседержителя, по писанному: Господи! Зачинающих рать погуби. И то все на тех главах на изменных и на их душах, в сем веце и в будущем, аминь»1092.
Жестокость свойственна войне. Но обычно при описании войн с единоверцами летописцы не акцентировали внимание на подобных жестокостях. В Московской повести о походе Ивана III на Новгород описывается война с вероотступниками, и поэтому одобряются любые действия против них.
Поход великого князя на Новгород был феодальной экспансией сильного растущего государства против слабого соседа. Оправдывать действия великого князя у его современников не было бы нужды, если бы его действия были законными по понятиям того времени. Однако Новгород не входил в состав Московского великого княжества. Новгородцы тоже защищали свою «старину», привилегии, дарованные им предками того же Ивана III. Поэтому главным оправданием военного похода для современников стало «отпадение» новгородцев от православия.
Московский летописец заботился не только об оправдании великого князя перед современниками, но и постарался обелить своего государя на Страшном суде, обвинив его противников-новгородцев во всех страшных грехах. Слух о походе московского князя на новгородцев, как на еретиков, желающих перейти в католичество, распространился и за пределами Руси. Иосафат Барбаро в своих записках «Путешествие в Тану» пишет: «Великий князь [московский] покорил также Новгород... Это громаднейший город, отдаленный от Москвы на восемь дней пути в северо-западном направлении. Раньше он управлялся народом, и люди жили там без всякого правосудия; среди них было много еретиков. Теперь понемногу переходят они в католическую веру, хотя одни верят, а другие нет; но они живут по закону, и у них есть судопроизводство»1093.
Поход 1471 г. не означал еще полного уничтожения всех новгородских порядков. Коростынский договор Великого Новгорода с великим князем Иваном Васильевичем о мире (11 августа 1471 г., Грамота новгородская) оговаривал сохранение многих вольностей новгородских, в том числе право выборов владыки: «А на владычьство нам, Великому Нвоугороду, избирати нам собе по своей старине». Впрочем, при этом особо оговаривалось, что «ставитися нашему владыце в дому Пречистые и у гроба святого Петра чюдотворца на Москве у вас, у великих князей, и у вашего отца, у митрополита, который митрополит у вас, у великих князей ни будет; а инде нам владыки, опроче московъского митрополита, нигде не ставити». То есть, по условиям договора, закреплялось подчиненное положение новгородской церкви по отношению к московскому митрополиту.
Новгородский владыка явно участвовал в составлении новгородской мирной грамоты. Особо Феофил обеспокоился сохранением прежних пошлин: «А пошлины вам, великим князьям, и вашему отцу митрополиту от владыки имати по старине; а лишнего не прибавливати. А на Волоце и на Вологде владыце церкви и десятина и пошлина своя ведати по старине».
Памятуя о неизменной лояльности Феофила, великий князь принял это условие. А вскоре по благословению Феофила новгородцы на вече подписали грамоту Двинской земле о сложении крестного целования на подданство Новгороду ряда земель, отходящих во владение великого князя Ивана III1094. Это были земли, захваченные ушкуйниками-новгородцами в 1471 г. и приведенные к присяге Новгороду. Земли эти возвращались обратно Москве.
По возвращении Ивана III в Москву « срете его Филипп митрополит со кресты близ церкве, толико с мосту с болшего сшед каменаго да клядязя площаднаго со всем освященым собором. А народ московстий и многое их множество далече за градом стречали его: ини за 7 верст пеши, а инии ближе, малии и велици, славнии, неславнии, безчисленое их множество... Велья же бысть радость тогда в граде Москве»1095.
В эту же зиму владыка Феофил в сопровождении боярского посольства отправился в Москву, где и был торжественно «поставлен преосвященным митрополитом всея Руси в Новгород на архиепископство... и были на поставлении его... епископы русские, и архимандриты, и протопопы, и игумены честные, и весь освященный собор славного града Москвы. После же своего поставления бил челом великому князю от себя и от всего Великого Новгорода с посадниками, и с тысяцкими, и со всеми теми, что пришли с ним, о пленных, о Казимире и о других товарищах, его. Князь же великий принял их челобитье и всех отпустил с честью, а было их всех в Москве тридцать. Самого же архиепископа отпустил того же месяца в двадцать третий день»1096.
В Новгород архиепископ Феофил вернулся 7 января, «и выидоша на поле много священьска чину и множество народа, радованною ногою, на сретение владыке Феофила, и бысть радость велика, и благословением и богомолнею бысть в Новегороди всякого блага обилно и хлеб дешев»1097.
Мирная жизнь в Новгороде постепенно налаживалась. Хлеб подешевел после продления в 1472 г. мира с немцами еще на десять лет. Торговая блокада была снята. До 1480 г. в источниках нет каких-либо упоминаний о конфликтах между Новгородом и Ливонией.
Неизвестно, как отразилось на авторитете Феофила его «промосковское» поведение во время войны. Несомненно, в Новгороде понимали, что такой владыка им необходим для переговоров с великим князем. Но показательно, что и новгородские, и псковские летописи очень скупо сообщают о деятельности владыки после возвращения из Москвы.
Из сохранившихся грамот 1471—1472 гг. можно узнать, что Феофил благословил возобновление торговых и судебных льгот для Троице-Сергиева монастыря при проезде через Двинские владения Новгорода. При этом жалованная грамота не просто повторяла форму, принятую при Евфимии II, но была несколько расширена, за счет увеличения льгот.
В Пскове владыку Феофила продолжали игнорировать. В том же 1471 г. «попи невкоупнии биша челом Псковоу, что печалоуася били челом великому князю и митрополиту Филиппу о 6-м сборе»1098. То есть, с важным вопросом о создании шестого собора в псковской церковной организации псковичи обратились напрямую к великому князю и митрополиту, минуя архиепископа.
В следующем, 1472 г., единая православно-католическая церковь предприняла еще одну попытку утвердить на Руси унию. В Соборе Святого Петра в Риме состоялось бракосочетание по латинскому обряду греческой принцессы Софьи Палеолог, наследницы византийского императорского дома, через доверенное лицо с московским князем Иваном III. Кортеж великой княгини отправился в Москву в сопровождении папского легата епископа Аячского Антония Бонумбре.
Путь византийской царевны пролегал через Псков и Новгород. Во Пскове невесту великого князя встречали с поистине сказочной пышностью: «начата мед СЫТИТИ и корм сбирати... И посадники псковский и бояре... изналивавши коубци и роги злащеныя с медом и с вином, и пришедши к ней челом оудариша. И она же приемши от них в честь и в любовь великоу... Тако же и тоу предо Псковом ей велика честь: священником бо противу ея с кресты и посадником псковскым вышедшим; она же из насада вышед на новогородском береге, и от священников благословение приемши, тако же и от посадников и от всего Пскова челобитие...»1099
Особо отмечено псковским летописцем, что при Софье находился католический священник: «Свои владыка с нею не по чиноу нашему оболчен бе весь черьвленым платьем, имъя на собе коуколь червлен же, на главе обвит глоухо, яко же каптоур литовской, толко лице его знати и перстатици на роуках его имеяи непременно, яко роук его никомоу же видти, и в той благословляет, да тако же и крест пред ним и распятье осязаемоу, яко же всем человеком видети вылитое носять пред ним, на высокое древо восткноуто горе; не имея же поклонениа к святым иконам, и креста на собе роукою не прекрестяся, и в домоу святей Троици толко знаменася к пречистеи, и то по повелению царевне»1100.
Католические обряды латинского епископа вызвали в Пскове удивление и некоторое смущение, но не возмутили народ и священнослужителей. Псков вновь, как и в 1439 г., проявил готовность принять унию, если таково будет решение великого князя.
Как отнеслись к католическому епископу в Великом Новгороде, летопись умалчивает, в ней лишь кратко упоминается, что Софья побывала в Новгороде «и от владыке Феофила благословение приемши и от посадников и от тысяцкых и от всего Великого Новагорода честь и дарове, и поеха скорее к Москве»1101.
Известно, что Иван III легко относился к религии, а в церкви видел лишь орудие для воплощения своих замыслов. Но не таков был митрополит Филипп. Когда на Москве узнали о намерениях епископа войти в столицу с преднесением легатского креста, Филипп безапелляционно заявил, что в таком случае он навсегда покинет Москву. Бонумбре вынужден был отказаться от этой церемонии. Его дальнейшие переговоры с Иваном III о союзе против турок и церковном единстве также не принесли результатов. Взаимоотношения с Западом свелись к тому, что Иван III позднее пригласил в Москву итальянских архитекторов для возведения кремлевских храмов и башен.
В 1473 г., после грандиозного пожара, испепелившего митрополичий двор в Москве, скончался митрополит Филипп. Глава Русской православной церкви так и не успел закончить начатое им строительство нового Успенского храма. Собором русских архиереев при участии великого князя и его братьев новым митрополитом был избран коломенский владыка Геронтий.
О деятельности новгородского владыки Феофила в эти годы известно лишь, что в 1472 г. он ездил в Псков «месяца декабря в 9... на свои подъезд, и сборовав, и Псков своих детей благословил; и поехал в Новгород декабря, и проводиша его с честью»1102.
В сохранившемся летописании 1470-х гг. владыка Феофил вообще упоминается крайне редко, что позволило исследователю новгородских летописей А.Г. Боброву предположить, что «с 1470 г. ведение летописания передается в руки магистрата. Возможно, конечно, что "владычная летопись" за последние годы новгородской независимости существовала, но просто не дошла до нас»1103. Интересно, что летописец не просто не считал нужным упоминать о деятельности владыки Феофила, но в тех редких случаях, когда упомянуть его было просто невозможно, сохранял подчеркнуто нейтральный тон, а в описании Шелонской битвы даже позволил себе осудить распоряжения архиепископа. Подобное отношение летописца к человеку, который по новгородскому законодательству являлся главой республики, ярко демонстрирует отношение сведущих в политике новгородцев к своему владыке.
Вскоре в Новгороде произошли новые столкновения противников и сторонников великого князя Московского. Осенью 1475 г. степенной посадник Василий Ананьин в сопровождении четырнадцати других бояр и их слуг организовал нападение на жителей Славковой и Никитиной улиц. Были избиты, а некоторые до смерти, многие уличане, разграблено их имущество — «животов людских на тысячу рублев взяли, а людей многих до смерти перебили»1104. Приблизительно в это же время староста Федоровской улицы Памфил, в сопровождении двух бояр (принадлежавших к группе поддержки посадника Ананьина) напал на дом бояр Полинарьиных в Плотницком конце. Двор братьев Полинарьиных подвергся разграблению: «Людей у них перебили, а животы разграбили, а взяли на 500 рублев»1105.
Пострадавшие новгородцы послали жалобщиков в Москву — искать справедливости у Ивана III. Великий князь с готовностью откликнулся на жалобы и отправился в Новгород лично вершить там свой суд. Псковские летописи подтверждают, что «новгородцы, люди житии и молодшии, сами его призвали на тые управы, на них насилье... посадники творили»1106.
22 октября 1475 г. Иван III отправился из Москвы в Новгород с большой свитой. На Волочине 5 ноября его встретили первые делегации новгородцев: «КузмаЯковльстоварыщи, с жалобою на свою же братью на новугородцев; да туто же стретил его от владыки Феофила с поминки Василей Микифоров сын Пенков»1107. То есть владыка поспешил опередить светское посольство от Новгорода и первым приветствовать и одарить великого князя. Далее на всей протяженности пути до Новгорода Ивана Васильевича встречали группы новгородцев — как бояр, так и житьих людей, с подарками и различными жалобами.
За 90 верст до Новгорода в месте Рыдыне на реке Холове Ивана III торжественно встретили архиепископ Феофил, служилый князь Василий Гребенка Шуйский, посадники и тысяцкие, архимандрит Юрьева монастыря Феодосий, игумены Хутынского и Вяжицкого монастырей, а также «казначей Сергей, да духовник Еуфимей». Перед нами весь «совет господ» Республики Святой Софии — светские и духовные властители государства. Великому князю преподнесли «от владыки две бочки вина, красного едина, а белого другая, а от тех ото всех по меху вина»1108.
Иван Васильевич устроил пир для встречающих: «И того дни у великого князя архиепископ и князь Василей и вси прежеречении с ними на обеде его ели и пили; и отпуси их от себе»1109.
Кортеж великого князя достиг Новгорода 21 ноября. В соответствии с древними договорами, Иван III остановился на Городище, «а вся его сила по всем монастырем, было полно по обе стороне около всего Великого Новагорода». Даже Псковская летопись, лояльная по отношению к великому князю и часто враждебная к новгородцам, отмечает, что московское войско вело себя в Новгородской земле, как на завоеванной территории. Несмотря на мир, «было от них силно, много христиан пограблено по дорогам и по селом и по манастырем и числа краа нет»1110.
Размещая московские войска по монастырям, Иван III преследовал вполне определенные цели. Монастыри в Новгородской земле основывались в местах, выгодных с точки зрения географического положения — в основном на берегах рек и около оживленных сухопутных дорог. В XIV—XV вв. монастыри активно строились при сухопутных дорогах. К концу новгородской независимости монастыри существовали почти при всех дорогах, подходивших к городу, а также вблизи водных путей в окрестностях Новгорода. Расположение Иваном Васильевичем своих войск по монастырям вокруг Новгорода означало контроль над всеми путями, связывающими город с окружающим миром. Кроме того, великий князь наверняка учитывал и хорошие условия для размещения войск — обжитой характер местности, наличие помещений, источников воды и т.д. Вспомним, что сожжение новгородцами пригородных монастырей в 1386 г. лишало противника возможности воспользоваться такими удобствами для расположения войск1111.
Псковский летописец особо отметил запредельные по его понятиям расходы архиепископа и знатных новгородцев на содержание князя со свитой: «Владыке и посадником и всемоу Новугородоу кормом и даровы и всемоу сполоу числа же краа нет колко золота и серебра вывеже от них»1112.
По приезде москвичей на Городище случился конфликт между великим князем и новгородским владыкой. Иван Васильевич разгневался на Феофила за то, что тот прислал ему «корму» с недостаточно представительными лицами. Великий князь с первых дней пребывания на Новгородской земле стремился принизить новгородских правителей и утвердить себя единственным господином Новгорода. Архиепископу пришлось «бить челом» боярам великого князя, чтобы тот «нелюбье отложил». Иван III разрешил взять «корма», только когда владыка прислал их со своим наместником. После этого Феофил сам «бил челом» великому князю, приглашал его «хлеб к себе ести». Но Иван Васильевич отказался от приглашения, сознательно нагнетая обстановку и демонстрируя новгородцам, «кто в доме хозяин». Лишь на следующий день, 22 ноября, на Городище состоялся большой пир, на котором великий князь угощал и архиепископа и бояр новгородских. В этот же день князь принял многих новгородских «жалобщиков», а также просителей из новгородских пригородов, в том числе и монастырских людей. Многие из них пришли пришли просить защиты от произвола воинов великого князя.
В город великий князь торжественно въехал 23 ноября. Архиепископ Феофил со всем духовенством встречал Ивана III «яко же повеле им сам князь великий, не превозносяся», то есть с подчеркнутым изъявлением полной покорности. Великий князь несомненно знал о том, что архиепископ является главой новгородского правительства. Поэтому-то так важно было для Ивана Васильевича, чтобы Феофил продемонстрировал перед всеми новгородцами, что признает великого князя своим господином.
После торжественной службы в Софийском соборе состоялся пир у архиепископа. В последующие дни великий князь продолжал прием «жалобщиков»: на Городище ехали «посадники и тысяцкие, и бояре, и житьи люди... и изветники челом ударити с поминки и с вином и всякие монастыри, и из всех властей Новугородцких старосты и лутчие люди и монастырские и корела». По словам летописца, челобитчики приходили «иные о жалобах, а иные лице его видити»1113.
Обратим внимание на то, что в списке челобитчиков присутствуют «монастырские люди». По новгородскому законодательству, монастыри находились в ведении владыки, и только он мог судить обитателей монастырей и проживающих на землях монастыря крестьян. С XIV в. некоторые монастыри получили право самостоятельного суда над своими людьми, но архиепископу в таких случаях предоставлялся апелляционный суд и возможность личного разбора дел при «подъездах». Следовательно, обращение «монастырей» и «монастырских» людей с жалобами к великому князю в обход церковного начальства означает, что жаловались они либо на владыку новгородского, либо на притеснения новгородских бояр, с которыми ничего не мог поделать владыка. Это равно свидетельствует и о падении авторитета архиепископа в Новгороде, и об уменьшении его полномочий в новгородском суде.
Иван III простоял на Городище девять недель, верша свой суд по жалобам новгородцев. 26 ноября Иван устроил заседание верховного суда на Городище для рассмотрения двух упомянутых выше случаев боярского насилия. В число судей входили архиепископ Феофил и новгородские посадники. Суд признал справедливость иска потерпевших. Виновные бояре, включая Ананьина, были арестованы.
До этого момента Иван III действовал в границах полномочий, установленных договором 1471 г., и не посягал на новгородскую «старину». Однако вскоре Иван III приказал взять под стражу двух бояр, Олферия Офонасова и его сына, за связь с Казимиром Литовским. Это действие было незаконным, поскольку приказание Ивана III не было поддержано новгородскими официальными лицами. Но великий князь уже считал, что договоры 1456 и 1471 гг. дают ему полную власть действовать по своей собственной воле, тем более в тех случаях, которые можно было трактовать как предательство. 28 ноября на Городище приехала новгородская делегация во главе с владыкой Феофил ом — просить за арестованных бояр. Великий КНЯЗЬ ответил отказом: «Ведомо тебе, богомольцу нашему, и всему Новугороду, отчине нашей, колико от тех бояр и наперед сего лиха чинилося, а нынеча что ни есть лиха в нашей отчине, то все от них чинится... ино како ми их за то лихо жаловати?» — так передает слова Ивана Васильевича Московская летопись.
Всего Иван III «поймал» шесть новгородских бояр и в тот же день отправил их в Москву. Какой была реакция новгородцев на этот великокняжеский произвол, сообщает Псковская летопись. Именно 28 ноября в Новгород приехали послы из Пскова к великому князю, а через два дня эти псковичи воочию наблюдали «чюдо дивно и страха исполнено». В ночь с 30 ноября на 1 декабря «встряхнувшеся Великий Новгород на князя великого и бысть пополох на всю нощь силне по всему Великому Новуграду»1114. По городу был распущен слух о том, что «видеша и слышаша мнози верни и, как столп огнян стоящь над Городищем от небеси до земля тако же и гром небеси»1115. Однако до военного противостояния в этот раз не дошло. Новгородцы вовремя вспомнили, что вокруг города по монастырям размещена немалая военная сила великого князя.
Однако и Иван Васильевич понял, что далее испытывать терпение новгородских бояр опасно. С утра первого декабря на Городище вновь приехал архиепископ Феофил с делегацией от новгородцев. Великий князь пошел на уступки и смягчил участь тех «винных» новгородцев, которые были взяты «на поруки» владыкой. Иван Васильевич «богомольца для своего владыки и отчины своей ради Великого Новгорода челобитья тех винных людей пожаловал». Обвиненным была предоставлена возможность после выплаты истцовых издержек выплачивать свою «вину» порознь, без круговой поруки и в рассрочку.
Великие бояре Новгорода понимали, чем грозит им справедливый суд великого князя (Иван Васильевич, укрепляя свой авторитет в Новгородских землях, явно старался решить все судебные вопросы по справедливости). Стремясь задобрить великого князя, бояре наперебой принялись устраивать пиры в его честь. Список даров, полученных Иваном III, потрясает воображение. Более всего нас интересуют дары новгородского владыки. Трижды за время своего «стояния» великий князь пировал у Феофила и трижды архиепископ щедро одаривал опасного гостя. Великий князь получил от новгородского владыки 18 поставов сукна ипрского, «а постав по 30 рублев Новгородцких», 550 золотых монет-корабленников, редкую и дорогую диковину — моржовый клык, 4 бочки заморских вин и бочку привозного же меду, жеребца, золотой ковш, украшенный жемчугом, 2 рога, окованных серебром, «мисусеребряну 12 гривенок сребра», 5 сороков соболей1116.
Щедрость архиепископа становится понятней, если учесть поведение великого князя по отношению к новгородским монастырям. Великий князь, без особого почтения относящийся к церковной собственности, собирался отписать на себя значительную часть земельного домена Святой Софии и монастырей.
На шестнадцатый день пребывания князя в Новгороде Феофил лично приехал на Городище ходатайствовать за сохранение земель новгородских монастырей. Поддавшись на уговоры архиепископа, подкрепленные богатыми дарами, Иван III сократил свои захваты до более приемлемых размеров — половина владычных земель «да манастырских 6 манастыреи половину: Юрьева манастыря, у Аркаясскаго, у Благовещенского, у Вонтонова, у Николского у Неровского конца, у Михаиловского на Сковоротке, а иные монастыри государь пожаловал, земли у них не взял, понеже те убоги, земли у них мало»1117.
К «убогим» малоземельным обителям были причислены, таким образом, и богатейшие Вяжиский, Лисицкий и Хутынский монастыри.
Владыка Феофил явно отстаивал каждую пядь церковных земель. В результате переговоров «князь велики пожаловал архиепископа: половину волостей не имал их; а взял: 10 волостей оу Юрьева монастыря, 7 сот обежь и 20 обежь; оу Николскаго пол 300 с обжею; оу Вонтоновскаго пол 2 ста обясеи; оу Михайловского 100 обежь бес трех»1118.
За такую милость владыка преподнес великому князю дополнительные «поминки»: «панагею сизовову обложену златом с жемчюгом, да кубок яйце струфокамилово оковано сребром, чарку сердоличну окованну сребром, мису сребряну 12 гривенок, 200 карабленных»1119. Вскоре владыка еще раз приехал на Городище с новыми подарками: «Подал владыка: чеп золоту 10 гривенок злата, да чару золоту 10 гривенок злата и 10 золотников злата, да чару злоту в пол 2 гривенки и 10 золотников, да ковш золот гривенка 18 золотников, да крушку золочену сребряну 13 гривенок, да кубок складной серебрян золочен в пол семы ривенки, да пояс золочен великие оковы в пол 19 гривенки, да 100 золотых корабленных»1120.
Подарки архиепископа выделяются в списке боярских подношений даже не столько ценой, сколько редкостью. Феофил задабривал великого князя, одаривая его заморскими диковинами, которые ранее попадали во владычную казну от ганзейских купцов.
Великий князь отъехал из Новгорода 23 января, а 26 марта «владыка новогородскои Феофил... поеха к великомоу князю с посадники и с бояры бити челом, чтобы князь великои посадников и их бояр отпоустил, которых, поймав, наМосквоу спровадил. И князь великои владыкоу и посадников и бояр новогородскых челобитьа не принял, а тых не отпоустил; и приехаше сами от великого князя, на святой недели, в Великой Новъгород добри здорови1121.
Ограничение вольностей Великого Новгорода после «крестового похода» Ивана III, закрепленное во время «мирного похода» великого князя, еще не слишком сильно ударили по новгородской церкви. Верховные иерархи, поддержавшие Москву, в тот момент не осознали, что Иван Васильевич не ограничится полумерами, что великий князь не остановится, пока не покорит Новгород себе полностью. В этом была главная ошибка владыки Феофила.
1053ПЛ 3. С. 174.
1054Там же.
1055Типографская летопись, С. 189.
1056Московская повесть о походе Ивана III Васильевича на Новгород // ПЛДР. Вторая половина XV в. С. 376.
1057НЧЛ. С. 502.
1058Московская повесть о походе Ивана III Васильевича на Новгород. С. 376.
1059Житие архиепископа Феофила Печерского, Новгородского // Святые Новгородской земли. Т. 1. X—XV вв. С. 483.
1060Там же. С. 378
1061ГВНиП. С. 130.
1062НЧЛ. С. 503.
1063Летопись Авраамки. Стб. 213—214.
1064Цит. по: Смирнова Э. С. Лицевые рукописи Великого Новгорода. XV век. С. 290.
1065Там же. Стб. 223—224.
1066ПЛ 3. С. 174.
1067РИБ. Т. 6 № 102. С. 726.
1068НЧЛ. С. 504.
1069Там же.
1070ПЛ 3. С. 178.
1071Там же.
1072РИБ. Т. 6. С. 726.
1073НЧЛ. С. 505.
1074Там же.
1075ПЛ 3. С. 174.
1076Московский летописный свод конца XV. С. 284—287.
1077НЧЛ. С. 499.
1078Там же. С. 500—501.
1079Московский летописный свод конца XV. С. 288.
1080Московская повесть о походе Ивана III. С. 386.
1081НЧЛ. С. 446.
1082Летопись по Воскресенскому списку // ПСРЛ. Т. 8. С. 164.
1083Там же. С. 164—165.
1084НЧЛ. С. 446.
1085Мир между правительством Ивана III и Новгородом был заключен 11 августа, но, вероятно, Вольтус фон Герзе в день написания письма великому магистру (13 августа) о нем еще не знал.
1086Цит. по: Казакова Н. А. Русско-ливонские и русско-ганзейские отношения. Л., 1975. С. 145—146.
1087НЧЛ. С. 447.
1088Новгородская повесть о походе Ивана III на Новгород. С. 406.
1089Московская повесть о походе Ивана III на Новгород. С. 396.
1090НЧЛ. С. 511—512.
1091Там же. С. 513.
1092Там же.
1093Иосафат Барбаро, Путешествие в Тану // Барбаро и Контарини о России. М., 1971.
1094ГВНиП, № 98. С. 154.
1095Московская повесть о походе Ивана III. С. 398.
1096Там же. С. 403.
1097НЧЛ. С. 449.
1098ПЛ 3. С. 186.
1099ПЛ 3. С. 190.
1000Там же.
1001ПЛ 3. С. 192.
1002Там же.
1003Бобров А. Г. Новгородские летописи XV века. С. 239.
1004Софийская вторая летопись. С. 202—203.
1005Софийская вторая летопись. С. 202—203.
1006Никоновская летопись // ПСРЛ. Т. 11. С. 179.
1007Софийская вторая летопись. С. 200—201.
1008Там же. С. 208.
1009Там же. С. 209.
1010ПЛ 3. С. 202.
1011Петрова Л. И., Анкулинов И. Ю., Попов В. А., Силаева Т.В. Топография пригородных монастырей Новгорода Велигого // НИС № 8 (18). СПб., 2000. С. 156.
1012ПЛ 3. С. 202.
1013Московский летописный свод конца XV. С. 304 и след.
1014ПЛ 3. С. 201.
1015Там же.
1016НЧЛ. С. 514—515.
1017Там же. С. 515.
1018Там же.
1019Там же.
1020Там же.
1021ПЛ 3. С. 202.
<< Назад Вперёд>>
