4. Количественная оценка норманского компонента
В Приладожье к таким погребениям относится, помимо упоминавшихся курганов в урочище Плакун, женское погребение в кургане № 95 у д. Костино на р. Паше с набором скандинавских фибул и браслетами IX в. (Корзухина 1964: 302).
На Смоленщине у д. Новоселки, недалеко от Гнездова, раскопан курганный могильник, в котором особо выделяется курган № 5 — богатое погребение с мечом (тип Н) и другими хорошо датированными скандинавскими вещами IX в., с трупосожжением по скандинавскому обряду (Шмидт 1963: 114-128). К этому же времени относится курган № 15/10 из раскопок М. Ф. Кусцинского в Гнездове — комплекс (с оружием и шейной гривной с «молоточком Тора»), который А. Н. Кирпичников датирует концом IX в. (Кирпичников 1966: 29-30).
В Тимеревском могильнике (Ярославское Поволжье) известно по крайней мере одно погребение с набором ранних скорлупообразных фибул, которое М. В. Фехнер определяет как скандинавское и датирует концом IX в. (Ярославское Поволжье Х-ХІ вв. М., 1963. Сводная таблица. Тимеревский могильник, № 53). Надо отметить также, что по крайней мере в четырех курганах Петровского и Тимеревского могильников найдены такие же ранние типы скандинавских фибул, хотя норманнская принадлежность этих комплексов вызывает у автора публикации сомнения (Фехнер 1963а: 80-81).
Аналогичные находки скандинавских вещей IX в. в местных или трудноопределимых погребениях известны и на Смоленщине (Шмидт 1963: 120-127), а также в верхнем течении Зап. Двины, в районе г. Торопца. Последняя находка особенно интересна, так как указывает на то, что водные торговые пути Восточной Европы уже в IX в. были достаточно развитыми, и вещи с севера попадают в районы, удаленные от узловых центров волжского и днепровского путей (Корзухина 1964: 312).
Имеющиеся в нашем распоряжении археологические материалы нельзя признать исчерпывающими, а решение связанных с ними проблем — окончательным. Пока мы можем констатировать, что в IX в. отдельные скандинавские погребения появляются в некоторых районах основных восточноевропейских водных путей, в тех же местах, где в X в. нам известны уже группы, серии скандинавских погребений (Приладожье, район Смоленска, Ярославское Поволжье).
Археологические памятники Восточной Европы, в которых найдены скандинавские комплексы IX в. 1 — Старая Ладога и могильник в урочище Плакун; 2 — курган № 95 у д. Костино из раскопок Н. Е. Бранденбурга; 3 — курганный могильник близ г. Торопец; 4 — Гнездовский могильник и курганы у д. Новоселки; 5 — Тимеревский, Михайловский и Петровский могильники близ Ярославля. 1, 4, 5 — комплексы; 2,3 — единичные находки.
Можно полагать, что уже в IX в. Старая Ладога была известна норманнам в качестве важного пункта на речном пути, и некоторое число скандинавов входило в состав ее постоянного населения. Появление скандинавских вещей в местных погребениях в отдаленных районах Восточной Европы (Верхнее Подвинье) говорит о том, что в «восточной торговле» эти районы имели не только транзитное значение. Очевидно, именно к IX в. относится установление первых связей некоторых восточноевропейских племен со скандинавами.
Выяснение характера этих связей, участия норманнов в историческом процессе, проходившем на просторах Восточной Европы, требует более глубокого изучения археологических материалов. При этом необходимы строгие методологические критерии, учет всех компонентов погребальных комплексов — нашего основного источника — вещей (при этом в первую очередь этнографически выразительных) и погребального обряда, также с учетом его источниковедческой ценности.
Если исходить из объективного и всестороннего анализа указанных выше компонентов погребального комплекса, то в итоге индивидуальное определение этнической принадлежности комплексов даст в составе древностей нашей страны абсолютное число достоверно варяжских погребений. Это число будет, безусловно, меньше общего количества скандинавских вещей (т. е. меньше, чем число, теоретически вытекающее из положения Т. Арне), но в то же время больше, чем число комплексов, в которых с варяжскими вещами не сочетается ни одна славянская вещь (а только такие комплексы соглашается считать варяжскими Д. А. Авдусин — 1949а: 7-8).
На практике, однако, новые числа не всегда оказываются средними. Так, в Гнездовском могильнике Т. Арне насчитывал не менее 25 варяжских погребений (Arne 1914: 18-62), Д. А. Авдусин (1949а: 7-8) — только 2. И. П. Шаскольский (1965: 111-123), ныне несомненный лидер в отстаивании антинорманистской концепции, признал необходимым зачислить в норманнские погребения в ладье и погребения с гривнами с «молоточками Тора» (в Гнездове, по указанию Т. Арне, известно 18 таких погребений) и не менее 12 погребений с фибулами (24 скорлупообразных фибулы, их носили попарно, но, возможно, не все наборы сохранились полностью). Итого около 30 погребений, т. е. больше, чем находил Т. Арне!
Главный акцент в критике шведского ученого И. П. Шаскольский перенес с определения абсолютного количества варяжских комплексов на определение относительного их количества среди славянских древностей, соотнося при этом количество скандинавских погребений с общим числом раскопанных курганов. Скандинавские погребения Гнездовского могильника при такой системе подсчета составляют 4% от общего количества исследованных комплексов (30 из 700 раскопанных); в Тимеревском могильнике этнически определимые комплексы распределяются следующим образом: 38% от общего количества погребений — погребения местного, финского населения, 15% — славян и снова лишь 4% —скандинавов. Исходя из незначительного относительного количества норманнских погребений в обоих указанных памятниках, И. П. Шаскольский (1965: 125, 158) приходит к выводу, что «... нет оснований говорить о сколько-нибудь серьезной роли норманнов в жизни Смоленской земли X в.», так же как и Ярославского Поволжья.
Сама по себе приведенная система подсчетов, однако, вряд ли может служить достаточным основанием для столь категорических утверждений. При объективных подсчетах число достоверно варяжских комплексов следует соотносить не с числом всех раскопанных курганов могильника (не говоря уже о всех зафиксированных в нем курганах), а лишь с числом этнически определимых и сравнивать его надо с числом достоверно славянских комплексов. Правда, это усложняет сами подсчеты: выделение достоверно славянских комплексов Гнездовского могильника до сих пор не осуществлено; И. И. Ляпушкин, обращаясь к материалам этого памятника, считает возможным 10-15% погребений Гнездова (безынвентгрные комплексы и комплексы с немногочисленным инвентарем) связать по характеру обряда со славянскими полусферическими курганами с захоронением остатков трупосожжения в верхней части насыпи. К этому количеству И. И. Ляпушкин (1966: 134) прибавляет и пустые курганы, составляющие 25% всех раскопанных погребений, однако из их числа следует вычесть 13% так называемых кенотафов, т. е. меморативных насыпей (работа по выделению меморативных погребений проделана участником нашего семинара В. А. Булкиным). Таким образом, общее количество курганов Гнездовского могильника, которые можно считать славянскими, пока не превышает 27%, т. е. этнически определимыми в этом могильнике оказались не свыше 31% раскопанных погребений, при этом 30 скандинавских составляют не менее 13% этнически определимых комплексов Гнездовского могильника. В Тимеревском могильнике, если вести подсчеты относительного количества погребений разных этнических групп, отбросив 43% неопределимых комплексов, а также погребения XII в., в X в. 75% комплексов принадлежит местному финскому населению, 12% — славянам и 13% — скандинавам. Уже в начале XI в. картина меняется: 72,5% финских погребений, 24% славянских и всего 3,5% скандинавских. Среди более поздних погребений скандинавских вообще нет (Ярославское Поволжье X—XI вв. Сводная таблица, Тимеревский могильник).
Труднее установить относительное количество скандинавских погребений в Киевском некрополе. Из 125 комплексов IX—X вв., опубликованных М. К. Каргером, 70 не могут пока быть определены вследствие бедности и разрозненности инвентаря и невыразительности погребального обряда. В таких условиях даже небольшое количество скандинавских погребений (в Киевском некрополе мы можем насчитать их не более 10 — Каргер 1958, т. 1, №№ 24, 25, 105, 108, НО, 111, 112, 114, 124, 125.) составит весьма значительный процент (18-20%). Было бы методически неверным на основании этих данных судить об относительном количестве варягов в Киеве и делать какие-либо исторические выводы. Надо отметить, однако, что большинство погребений, которые можно признать скандинавскими, относится к категории погребений в камерных могилах (они составляют 36% погребений этой группы), т. е. норманны, несомненно, входили в состав социальной верхушки Киевской Руси. Однако глубокая разработка этого вопроса, так же как окончательное выяснение роли скандинавов и других этнических групп в формировании раннефеодальной киевской знати, несомненно, требует более значительных и хорошо документированных материалов.
В какой-то мере основанием для ошибочной системы подсчетов относительных величин служит один из принципов индивидуального определения этнической принадлежности каждого отдельного комплекса, выдвинутый авторами, применявшими указанную систему подсчетов. Как быть, если в кургане нет достоверных норманнских или славянских опознавательных признаков? в этом случае, полагает Д.А. Авдусин (1949а: 3-14), курган надо признать славянским, поскольку он помещается на славянской территории. Правильнее думать, что если четких опознавательных признаков этноса нет, то такой комплекс нельзя включать ни в славянские, ни в норманнские, а надо оставить вне рассмотрения, пока исследование ограничивается индивидуальным определением этнической принадлежности каждого комплекса в отдельности.
Если же мы вместо выборочного рассмотрения нескольких десятков ярких комплексов возьмемся за полную публикацию и статистическую обработку всех материалов, за выделение больших серий (типологических групп) комплексов на основе корреляции признаков, то затем мы сможем приступить и к этническому определению уже не отдельных могил, а целых серий. Только при соблюдении этих условий применение статистических методов, в том числе и установления относительного количества погребений разных этнических групп, позволит понять те или иные стороны исторического процесса.
При этом, однако, необходим дифференцированный подход к анализу этнического состава отдельных памятников или больших территорий, на которых этот процесс разворачивался. Если допустить, как предполагают некоторые авторы, возможность существования особых скандинавских поселков под Киевом, Новгородом, Смоленском (История 1966: 489), не говоря уже о Старой Ладоге, то можно ожидать, что прилегающие к ним курганные могильники окажутся не на 13, и даже не на 18, а на все 100% скандинавскими. Примером этому может служить скандинавский могильник в урочище Плакун близ Старой Ладоги.
Археологические памятники Восточной Европы, в которых найдены скандинавские комплексы Х-ХІ вв. и скандинавские вещи в культурном слое поселений Х-ХІ вв.
1 — Старая Ладога и Юго-Восточное Приладожье; 2 — Новгород и его окрестности; 2а — Псков и его окрестности; 3 — верховья р. Зап. Двины; 4 — Гнездовский могильник; 5 — Полоцк; 6 — район Белого озера; 7 — могильники Ярославского Поволжья; 8,9 — Владимирское и Суздальское ополье; 10 — Чернигов и его окрестности; 11 — Киевский некрополь.
Поэтому для того, чтобы от огульного отрицания норманнского компонента не перейти к другой крайности — преувеличению количества варягов в Восточной Европе, необходимо помнить, что в этих случаях перед нами только выборка из всей массы древностей того времени, и при этом выборка не репрезентативная по отношению ко всей массе. Нельзя ограничиваться материалом нескольких, пусть крупнейших, могильников. Надо рассматривать норманнские древности на фоне широкого изучения восточноевропейских памятников, массовый анализ которых позволит составить полное представление о характере социального и экономического развития восточных славян в IX—X вв., а также об относительном количестве и скандинавов, и славян в составе населения тех или иных районов Восточной Европы. Такое исследование еще предстоит осуществить.
Пока же, на современной стадии изучения археологических материалов, мы лишь вправе отметить, что на тех участках Волжского и Днепровского торговых путей, где в IX в. мы находим отдельные норманнские погребения, в X в. варяги составляли не менее 13% населения отдельных местностей; при этом в Ярославском Поволжье численность варягов была равна численности славян, если не превышала ее, в других же районах сравнения со славянами провести не удалось.
Предложенные здесь числа мы приводим не в качестве окончательных (следовательно, они не могут служить достаточным основанием для исторических выводов), а лишь как предварительные результаты исправления методов подсчета, применявшихся другими исследователями, у которых получались другие числа (Д. А. Авдусин, М. В. Фехнер, И. П. Шаскольский). В книге «Археология СССР» Д. А. Авдусин (1967: 239) указывает, что «в Гнездове раскопано 800 курганов, из них менее двадцати, т. е. 2,5%, содержат погребения скандинавов». Да ведь как считать...
<< Назад Вперёд>>
