Хрестоматия Кузьмина
На 270 страницах представлены фрагменты 25 работ, из которых около 16 принадлежат антинорманистам (Ломоносов, Венелин, Гедеонов, Васильевский, Кузьмин и др.), еще несколько (Рыбаков, Шаскольский) должны быть тоже отнесены к антинорманистам, но по придирчивому отбору Кузьмина считаются норманистскими, а пять — отданы «отпетым» норманистам (Погодин, Бартольд, Покровский, Клейн с соавторами, Лебедев). Мне лестно, что составитель не обошел мою работу и моих учеников, но выборка явно не репрезентативна. Ни Миллер, ни Куник, ни Томсен, ни Арне, ни Арбман, ни Шахматов, ни Пашуто, ни Мельникова с Петрухиным в хрестоматии не представлены. Впрочем, не представлены и некоторые видные антинорманисты (Иловайский, Забелин, Костомаров, Тихомиров, Греков), как и норманисты по классификации Кузьмина (на деле антинорманисты: Лихачев, Мавродин, Авдусин). А главное, сам же составитель признает, что в настоящее время норманистские взгляды (по его классификации) в науке преобладают. А представлено все наоборот. Словом, общая картина состояния науки получается очень искаженной.
Да и сама классификация участников спора по принципу «все, кто не с нами, — против нас» разрезает истинный континуум взглядов. Ведь на деле есть много точек зрения, а не два лагеря. Так что и в этом вопросе полемика изображена искаженной. Для представления и защиты собственной концепции (своей и своих сторонников) все это логично и правомерно, хотя и не очень солидно, но для учебного пособия совершено не годится.
Поскольку каждая работа представлена фрагментом, то нередко положения выглядят недостаточно аргументированными и оставляют впечатление недосказанности. А помещены фрагменты в хронологическом порядке, вперемежку норманистские с антинорманистскими, и не как полемика: Ломоносов есть, а Миллера нет, Погодин есть, Костомарова нет, Гедеонов есть, но Куника нет, Брайчевский с фантастическим аланским прочтением росских названий порогов приведен, а скандинавских расшифровок нет, и т. д. В результате в голове у читателя остается каша и ощущение, что ничего не ясно. Нет даже впечатления, которого, вероятно, добивался составитель: что чаша весов склоняется в сторону антинорманизма, что те, кто предполагает заметное участие норманнов в жизни Руси, — норманисты, сторонники зловредного подрывного учения с политическим подтекстом. И то, что этого впечатления не получается, пожалуй, лучшее, что можно сказать об этой хрестоматии.
Как раз наша работа (моя и соавторов) представлена достаточно содержательным фрагментом. Также и работы академиков Васильевского и Бартольда. Но многие фрагменты (Талиса, Ширинского, Березовца и др.) вообще имеют весьма слабое отношение к полемике и приведены только потому, что какой-то стороной могут пригодиться А. Г. Кузьмину для поддержки его собственных гипотез.
Все фрагменты снабжены примечаниями, предисловиями или послесловиями составителя. Как это выглядит, поясню разбором его послесловия к фрагменту из нашей статьи. После наших подсчетов процентных соотношений норманнских, финских и славянских древностей на территории Руси он не отвергает наших цифр, а лишь задает коварные вопросы, долженствующие подорвать доверие к этим цифрам:
«Авторы, например, не задавались вопросом, вставшим уже перед С. Гедеоновым, почему даже в областях, где норманны, якобы, и численно преобладали над славянами, да и появились (как на Верхней Волге) намного раньше славян, мы не находим "следов" германских языков, а "варяжские боги" ІХ-ХІ вв. — это Перун и Велес, но никак не Тор и Один...» (Кузьмин 2001: 370).
Отчего же, задавались мы и этим вопросом. Но ответить на него нетрудно. И ответ был уже у Карамзина: при смешении языков дети усваивают тот язык, на котором разговаривает мать, а не отец, чаще отсутствующий дома. Среди пришельцев-варягов женщин было очень мало. Кроме того, очень скоро сказалось и общее численное превосходство славянского населения. Что же до богов, то варяги, как я уже отмечал, были убеждены, что каждой страной распоряжаются свои, местные боги. Поэтому, прибывая в чужую местность, они снимали изображения своих богов с носов кораблей и прятали в трюм. На новом месте они поклонялись чужим богам. Это было тем более легко, что славянские языческие боги мало отличались от скандинавских, имея ту же специализацию.
«Далее. Почему, если считать шведскими камерные погребения в Киеве и Чернигове, здесь, в центре "Русской земли", распространяется в социальной верхушке лишь один из обрядов, представленных в Бирке?»
Ну, на это еще проще ответить. Потому что в вик отправлялось не все скандинавское население поголовно, а лишь небольшая и очень специфичная его часть — молодые воины. Они уносили с собой только те обряды, которые были свойственны именно им. Действовали, возможно, и особые правила обрядности, связанные с условиями смерти на чужбине. Кроме того, в Киеве и Чернигове обнаружена еще очень малая доля некрополя (недавно хорошо анализированная украинцами — см. Андрощук и Осадчий 1994; Андрощук 1999), нет уверенности, что выявлены все обряды, совершавшиеся там.
Кузьмин предпочитает другой ответ: «Не означает ли это, что в саму Бирку попала часть населения, родственного этнической группе "Русской земли", оставившей камерные погребения?» А на это ответ содержался уже в самой нашей работе (Клейн и др. 1970: 234, сн. 346). В Бирке это погребения особой социальной группы — военно-торговой знати, и там их более 100. Другой обряд (несомненно, норманнский) — погребения в ладье — представлен там только 96 могилами.
«Авторы, — пишет о нас Кузьмин, — придают большое значение северной ориентации погребенных в Киевском некрополе». Этому он противопоставляет мнение Э. А. Сымоновича о Черняховской (!) эпохе, что «этот важнейший показатель культурных представлений ... известен у сармат и у кельтов». Черняховская эпоха отделена от Киевской Руси тремя-четырьмя веками, а ныне большинством исследователей отводится готам. Сарматы отделены от славян еще более значительным временем, а кельты — огромным расстоянием. Летопись ничего не говорит о призвании кельтов, о пути из кельтов в греки через нашу страну, о кельтской династии на Руси. Правда, Кузьмин хочет реконструировать именно кельтское нашествие на Русь (точнее, нашествие западных славян, якобы принесших кельтское наследие). Для этого он готов отождествить вагров с варягами, а ругов — с русью. Этой идее и должны служить все его комментарии и вся подборка «извлечений».
По Кузьмину и его сторонникам, все нашествия годятся (иранцы-сарматы, западные славяне, кельты) лишь бы не шведы... Экий застарелый синдром Полтавы! Между тем, с западными славянами (имею в виду поляков) были не менее острые военные столкновения, и даже было так, что поляки (единственные до Наполеона) в свое время оккупировали Москву!
Кузьмин делает оговорку: «Но само собой разумеется, что принятие или непринятие норманистской трактовки событий не должно строиться только на чувствах, пусть даже самых благородных. Никто же не станет отрицать известный факт господства над Русью татаро-монголов на протяжении двух с половиной столетий! А разве не могло быть иначе (Кузьмин намеревался сказать: "так же". — У7. К.) в более раннее время? Конечно, могло. Но было ли?» (Кузьмин 2001: 370).
Золотые слова. Ну, так не надо трактовку, против которой вы выступаете, обзывать «норманистской». А что касается благородных чувств, то у кого-то нашествие западных славян четыреста лет назад и последующие войны с ними могут вызывать (несмотря на весь панславизм) более благородный гнев и более горький осадок, чем война со шведами трехсотлетней давности. Вот даже национальный праздник установили именно в честь освобождения от польской зависимости...
<< Назад Вперёд>>
