4. Археологические данные и тип миграции
Значит, по археологическим данным прослеживается продвижение групп знатных и богатых норманнов с оружием, поселяющихся среди местного населения и иногда отдельно. С ними прибыло и некоторое количество столь же знатных скандинавских женщин. Шли с северо-запада и рядовые скандинавы, поселяясь для обработки земли и занятий ремеслом. И в Ладоге, и на Рюриковом городище действовали мастерские, изготовлявшие вещи норманнского типа (Носов 1990: 155-163; Рябинин 1994).
Доля норманнов в местных могильниках различна и менялась со временем. Могильник в урочище Плакун под Старой Ладогой оказался чисто скандинавским (Назаренко 1985). В Киевском некрополе из этнически определимых норманнам приналежит 18-20%. В Гнездовском могильнике под Смоленском в целом из этнически определимых могил 27% оказалось наверняка славянских (полусферические курганы с остатками кремации в верхней части насыпи), 13% скандинавских. В Тимеревском могильнике (Ярославское Поволжье) из этнически определимых погребений X в. 75% принадлежат местному финскому населению, 12% — славянам, 13% — скандинавам. Уже в начале XI в. доля славян возрастает до 24%, а доля норманнов падает до 3,5%. Среди более поздних погребений этого могильника определенно норманнских вообще нет.
Динамика ославянивания норманнов как будто прослеживается по граффити на восточных и византийских монетах, рассыпанных по всей восточнославянской территории: ранние (IX в.) содержат ясно читаемые скандинавские руны, а затем их вытесняют рисунки норманнского оружия, кораблей, знаков Рюриковичей и т. п., вместо рун же — лишь неумелое подражание рунам (Лебедев 1985: 234, с опорой на работы И. Г. Добровольского, И. В. Дубова и Ю. К. Кузьменко — см. также Добровольский и др. 1991). Любопытна и врезанная до закалки славянская подпись мастера («людо[?]а коваль») на клинке меча XI в. с норманнской орнаментацией рукояти (Кирпичников 1965; 1969). Она говорит о местном производстве мечей, причем либо славянский мастер учитывал вкусы потребителя, либо мастером был славянизированный норманн (имя для славянина необычное — Людота или Людоша, фамильярное от Людвиг?). Недавно Кирпичников обнаружил еще одну славянскую надпись на мече X в. из Киева, на сей раз имя с корнем «слав», уже явно славянское (Кирпичников 1996).
Если проанализировать по отдельности те археологические данные, которые здесь перечислены, то каждое из них говорит с непреложностью лишь о каком-то частном явлении, которое могло входить в состав миграции, но во многих случаях могло иметь и иное значение. Так, из вещей лишь гривны с молоточками Тора да рунические надписи говорят с несомненностью о присутствии на славянских территориях скандинавов, но сами по себе они могли быть оставлены приезжими послами, купцами или наемниками — обычно наличие таковых миграцией не считается, коль скоро они приезжали заведомо на время. Мечи же вообще могли распространиться в результате военных и торговых контактов. Скандинавские женщины, о присутствии которых свидетельствуют фибулы, могли оказаться на славянских землях, выйдя замуж за славянских князей и воинов. Могла прийти и мода на заморскую одежду (что для того времени маловероятно без прямых и интенсивных контактов). Могилы скандинавского типа более настоятельно говорят о присутствии скандинавов, но процент их невелик, а территория ограничена — не результат ли это существования торговых факторий, «немецких слобод», «гостиных дворов», лагерей наемников? Такие рассуждения и использовались антинорманистами.
Еще больше степеней свободы имеет каждое из этих данных в определении типа миграции, если ее признать. Наличие разных видов скандинавского погребального обряда может быть результатом участия в миграции разных этнических групп скандинавов (скажем, свеев, данов и др.) или разных социальных слоев или диверсифицированности пришлой погребальной обрядности по видам смерти. Наличие женщин в составе пришельцев может быть знаком того, что в славянские земли двигалось не одно лишь войско, а все население, но может говорить о роли знатных женщин в руководстве завоеванными территориями, или о сопровождении вождей женами, или о династических браках как следствии военных предприятий. В каждом случае археолог просто обязан развернуть все возможные толкования веером и перебрать по отдельности каждое.
Но коль скоро в конкретной действительности все эти данные существовали не порознь, не в изоляции, а в сочетании друг с другом, лучший шанс реализации имеют те толкования, которые совпадают. И чем больше разнообразных данных с совпадающими толкованиями, тем выше вероятность реализации намечающейся трактовки. Это сильно ограничивает разброс толкований и может свести их к одному.
На табл. 1 представлена схема принципиально возможных соотношений между видами миграций, их составными компонентами (частными событиями) и археологическими следами последних. Показано, что разные события могут входить в миграцию одного и того же вида, а разные виды миграции могут включать в себя один и тот же компонент. Компоненты (разделены жирными чертами) сгруппированы по структурным позициям в миграции: причины миграции, эмиграция, переселение, иммиграция, последствия миграции. Линии от первой и последней групп к видам миграций не проведены, так как по сути могут проходить как угодно (избирательность отсутствует). Выделены (затенены) те ячейки, в которых оказались признаки, наличные в случае ситуации с норманнами. Выделены (жирными линиями) и соединяющие их связи.
На таблице 2, отражающей доказательность миграционной интерпретации археологических данных о норманнах на восточнославянской территории, оставлены только затененные на первой таблице клетки и их соотношения, причем добавлены реальные подробности и некоторые принципиально возможные (отбрасываемые в силу наличия письменных источников) иные, не миграционные толкования. Пунктирными линиями показаны связи, которые должны были бы проявиться, но не проявляются в виду отсутствия соответствующих признаков в данной ситуации.
По таблицам видно, что миграция норманнов на территорию восточных славян несомненна, что некоторые ее видовые особенности хорошо прослеживаются (переселение только части населения из первоначального очага, вооруженность пришельцев, обоснование лишь на некоторых небольших участках новой территории, жизнь в окружении местного населения и в тесных контактах с ним, последующее растворение в местной среде). Но археологу не очень хорошо видно то, что при этом небольшие группы пришельцев захватывали власть над местным населением в ключевых пунктах территории и, объединив его, дали ему правящую династию, создав империю (Рюриковичей). Четких археологических признаков это обстоятельство не имеет и без письменных данных осталось бы спорным и даже маловероятным. Разве что в Ярославских могильниках можно заметить топографические элементы, свидетельствующие о подчиненном положении аборигенов, но это тогда еще не была вполне восточнославянская территория.
Отдельные военные бедствия можно увязать с отдельными же известными по летописям или сагам нападениями норманнов. Так, в 960-х гг. (по данным дендрохронологии) Ладогу охватил пожар, и это совпадает по времени с изгнанием варягов и их возвращением — призванием Рюрика (Кузьмин и Мачинская 1989). В конце X в. Ладогу снова охватил большой пожар, который по хронологии совпадает с известным саге набегом норвежского ярла Эйрика — сага повествует, как он сжег Ладогу (Петренко 1985: 91-92, 115; Мачинский и др. 1986). Есть и в других местах следы пожаров, но пожары в русских городах бывали очень уж часто, могли быть и в мирное время. Если бы не летописи и саги, вряд ли увязка этих пожаров с действиями норманнов была бы возможна. Потребовались бы раскопки более масштабные, детальные и, не в последнюю очередь, с исследовательским везением. Археологу нужна удача.
Нет явных следов повсеместных военных стычек и штурмов, приуроченных к приходу скандинавов, опустошения местности, упадка культуры. Захват мог происходить без заметных непосредственно следов, даже если он был военным (а ведь он мог быть и дипломатическим). Здесь проступает ущербность археологических источников, если их использовать изолированно. История по одним лишь археологическим источникам однобока и неадекватна (Клейн 1978/1995), как, впрочем, и по любому другому одному виду источников, если речь идет о ранних периодах.
Конечно, можно сообразить, что в ключевых пунктах страны вооруженные группы пришельцев расположились неспроста. Можно также учесть и то, что они большей частью богаты, и эта аккумуляция богатств в руках пришельцев показательна. Это косвенные признаки захвата власти. Они, как и другие археологические данные, по-настоящему заиграют только при сопоставлении с русскими летописями, византийской хроникой, арабскими сочинениями, скандинавскими сагами и эпиграфикой, с данными лингвистики и ономастики. Но они не лишние — в этом синтезе они придают выводам глубину, хронологическую и географическую четкость и содержательную насыщенность, увеличивая их доказательную силу.
<< Назад Вперёд>>
