Спор о варягах

Предварительное замечание

Когда погиб Глеб Лебедев, я поместил некрологи в двух журналах — «Клио» и «Стратум-плюс». Еще в интернетном виде их тексты быстро были раздерганы на кусочки многими газетами. Здесь я соединил эти два текста в один, поскольку это были воспоминания о разных сторонах многогранной личности Глеба.


Глеб Лебедев - перед самой «норманской баталией» 1965 г. проходил службу в армии

Учёный, гражданин, витязь

В ночь на 15 августа 2003 г., канун Дня археолога, в Старой Ладоге, древней столице Рюрика, погиб профессор Глеб Лебедев, мой ученик и друг. Упал с верхнего этажа общежития археологов, ведших там раскопки. Предполагают, что он взбирался по пожарной лестнице, чтобы не будить заснувших коллег. Через несколько месяцев ему бы исполнилось 60 лет.
После него осталось более 180 печатных работ, из них 5 монографий, множество учеников-славистов во всех археологических учреждениях Северо-Запада России, остались его свершения в истории археологической науки и города. Он был не только археологом, но и историографом археологии, и не только исследователем истории науки — он и сам принимал активное участие в ее творении. Так, еще студентом он был одним из основныхучастников Варяжской дискуссии 1965 г., положившей в советское время начало открытому обсуждению роли норманнов в русской истории с позиций объективности. В дальнейшем на это была направлена вся его научная деятельность. Он родился 28 декабря 1943 г. в истощенном Ленинграде, только что освобожденном от блокады, и вынес из детства готовность к борьбе, крепкие мускулы и слабое здоровье. Окончив школу с золотой медалью, он поступил к нам на исторический факультет Ленинградского университета и страстно занялся славяно-русской археологией. Яркий и энергичный студент стал душой Славяно-варяжского семинара, а через пятнадцать лет — его руководителем. Этот семинар, по оценке историографов (А. А. Формозов и сам Лебедев), возник в ходе борьбы шестидесятников за правду в исторической науке и сложился как очаг оппозиции официальной советской идеологии. Норманнский вопрос был одним из пунктов столкновений свободомыслия с псевдопатриотическими догмами.
Я работал тогда над книгой о варягах (так тогда и не пошедшей в печать), а моих студентов, получивших задания по частным вопросам этой темы, неудержимо притягивали не только увлекательность темы и новизна предлагаемого решения, но и опасность задания. Я позже занялся другими темами, а для моих студентов той поры эта тема и вообще славяно-русская тематика стала основной специализацией в археологии. В своих курсовых работах Глеб Лебедев принялся выявлять истинное место варяжских древностей в русской археологии.

Отслужив три года (1962-1965) в армии на Севере (тогда брали со студенческой скамьи), еще студентом и комсомольским лидером студенчества факультета Глеб Лебедев принял участие в жаркой публичной дискуссии 1965 г. («Варяжской баталии») в Ленинградском университете и запомнился своим блестящим выступлением, в котором он смело указал на стандартные фальсификации официозных учебников. Итоги дискуссии были подведены в нашей совместной статье (Клейн, Лебедев и Назаренко 1970), в которой впервые после Покровского была изложена и аргументирована «норманистская» трактовка варяжского вопроса в советской научной литературе.
Глеб смолоду привык работать в коллективе, будучи его душой и центром притяжения. Наша победа в Варяжской дискуссии 1965 г. была оформлена выходом большой колективной статьи (опубликованой только в 1970 г.) «Норманнские древности Киевской Руси на современном этапе археологического изучения». Эта итоговая статья была написана тремя соавторами — Лебедевым, Назаренко и мной. Результат появления этой статьи был косвенно отражен в ведущем историческом журнале страны «Вопросы истории» — в 1971 г. в нем появилась маленькая заметка за подписью замредактора А. Г. Кузьмина о том, что ленинградские ученые (назывались наши имена) показали: марксисты могут признавать «преобладание норманнов в господствующей прослойке на Руси». Удалось расширить свободу объективного исследования.
Я должен признать, что вскоре мои ученики, каждый в своей сфере, знали славянские и норманнские древности и литературу по теме лучше меня, тем более что это стало их основной специализацией в археологии, а я увлекся другими проблемами.
В 1970 г. была опубликована и дипломная работа Лебедева — статистический (точнее, комбинаторный) анализ погребального обряда викингов. Работа эта (в сборнике «Статистико-комбинаторные методы в археологии») послужила образцом для ряда работ товарищей Лебедева (некоторые опубликованы в том же сборнике).
Для объективной идентификации скандинавских вещей на восточнославянских территориях Лебедев стал изучать одновременные памятники Швеции, в частности Бирку. Лебедев занялся анализом памятника — это стало его дипломной работой (результаты ее напечатаны 12 лет спустя в «Скандинавском сборнике» 1977 г. под названием «Социальная топография могильника "эпохи викингов" в Бирке»). Он завершил курс университета досрочно и тотчас был взят на кафедру археологии преподавателем (январь 1969 г.), так что он стал преподавать своим недавним сокурсникам. Его курс археологии железного века стал исходной шкалой отсчета для многих поколений археологов, а его курс истории отечественной археологии лег в основу учебника. В разное время группы студентов ездили с ним в археологические экспедиции в Гнездово и Старую Ладогу, на раскопки курганов и разведки по реке Каспле и вокруг Ленинграда-Петербурга.

Первой монографией Лебедева была книга 1977 г. «Археологические памятники Ленинградской области». К этому времени Лебедев уже ряд лет руководил Северо-Западной археологической экспедицией Ленинградского университета. Но книга не была ни публикацией результатов раскопок, ни подобием археологической карты области с описанием памятников всех эпох. Это были анализ и обобщение археологических культур средневековья на Северо-Западе Руси. Лебедев всегда был генерализатором, его привлекали скорее широкие исторические проблемы (разумеется, на конкретном материале), чем частные исследования.
Через год вышла вторая книга Лебедева в соавторстве с двумя друзьями по семинару «Археологические памятники Древней Руси IX—XI вв.». Год этот был вообще удачным для нас: в этом же году вышла моя первая книга «Археологические источники» (таким образом, Лебедев опередил своего учителя). Эту монографию Лебедев создавал в соавторстве со своими соучениками В. А. Булкиным и И. В. Дубовым, из которых Булкин развивался как археолог под влиянием Лебедева, а Дубов стал и учеником его. Лебедев много возился с ним, пестовал его и помогал осмысливать материал (пишу об этом для восстановления справедливости, потому что в книжке о своих учителях покойный Дубов, оставаясь до конца партийным функционером, предпочел не вспоминать о своих нонконформистских учителях по Славяно-варяжскому семинару). В этой книге Северо-Запад Руси описан Лебедевым, Северо-Восток — Дубовым, памятники Белоруссии — Булкиным, а памятники Украины анализируются совместно Лебедевым и Булкиным.
Чтобы предъявлять весомые аргументы в выяснении истинной роли варягов на Руси, Лебедев смолоду взялся за изучение всего объема материалов о норманнах-викингах, и из этих изысканий родилась его обобщающая книга. Это третья книга Лебедева — его докторская диссертация «Эпоха викингов в Северной Европе», опубликованная в 1985 г. и защищенная в 1987 г. (и докторскую он защитил также раньше меня). В книге он отошел от восприятия порознь норманнского исходного очага и мест их завоевательной активности или торговли и наемнической службы. Тщательным анализом обширного материала, с применением статистики и комбинаторики, тогда еще не очень привычной для российской (советской) исторической науки, Лебедев выявил специфику сложения феодальных государств в Скандинавии. В графиках и схемах он представил возникшее там «перепроизводство» государственых институтов (верхнего класса, военных дружин и т. п.), обязанное грабительским походам викингов и успешной торговле с Востоком. Он рассмотрел различия в том, как использовался этот «избыток» в норманнских завоеваниях на Западе и в их продвижении на Восток. По его мысли, здесь завоевательные потенции уступали место более сложной динамике отношений (служба варягов Византии и славянским княжествам). Мне представляется, что и на Западе судьбы норманнов были более многообразны, и на Востоке завоевательный компонент был более силен, чем представлялось тогда автору.
Он рассмотрел социальные процессы (развитие специфически северного феодализма, урбанизацию, этно- и культурогенез) на всей территории Балтики в целом и показал их поразительное единство. С этих пор он говорил о «Балтийской цивилизации раннего средневековья». Этой книгой (да и предшествующими работами) Лебедев вошел в число ведущих скандинавистов страны.



В течение одиннадцати лет (1985-1995) он был научным руководителем международной археолого-навигационной экспедиции «Нево», за проведение которой в 1989 г. Русское Географическое общество наградило его медалью Пржевальского. В этой экспедиции археологи, спортсмены и курсанты-моряки обследовали легендарный «путь из варяг в греки» и, построив копии древних гребных судов, неоднократно осуществляли прохождение по рекам, озерам и волокам Руси от Балтики до Черного моря. В реализации этого эксперимента существенную роль играли шведские и норвежские яхтсмены-любители истории. Другой лидер путешественников, известный хирург-онколог Юрий Борисович Жвиташвили, стал другом Лебедева на всю оставшуюся жизнь (их совместная книжка «Дракон Нево», 1999, излагает результаты экспедиции). В ходе работ было обследовано более 300 памятников. Лебедев показал, что коммуникационные пути, связывавшие Скандинавию через Русь с Византией, были важным фактором урбанизации всех трех регионов.
Научные успехи Лебедева и гражданская направленность его исследований вызывали неустанную ярость его научных и идеологических противников. Помню, как в ученый совет факультета прибыл пересланный министерством для разбора подписной донос маститого московского профессора археологии (ныне покойного), в котором министерство извещалось, что, по слухам, Лебедев собирается посетить Швецию, чего допустить нельзя, имея в виду его норманистские взгляды и возможную связь с антисоветчиками. Образованная факультетом комиссия тогда оказалась на высоте и отвергла донос. Контакты со скандинавскими исследователями продолжались.
В 1991 г. вышла моя теоретическая монография «Археологическая типология», в которой ряд разделов, посвященных приложению теории к конкретным материалам,был написан моими учениками. Лебедеву принадлежал в этой книге большой раздел о мечах. Мечи из его археологических материалов были вынесены и на обложку книги. Размышления Лебедева над теоретическими проблемами археологии и ее перспективами вылились в капитальный труд. Большая книга «История отечественной археологии» (1992) была четвертой монографией Лебедева и его докторской диссертацией (защита в 1987 г.). Отличительной чертой этой интересной и полезной книги является умелая увязка истории науки с общим движением общественной мысли и культуры. В истории российской археологии Лебедев выделил ряд периодов (становления, период ученых путешествий, оленинский, уваровский, постуваровский и спицынско-городцовский) и ряд парадигм, в частности энциклопедическую и специфически российскую «бытоописательную парадигму».

Я тогда написал довольно критическую рецензию — мне многое в книге претило: сумбурность построения, пристрастие к концепции парадигм и т. д. (Клейн 1995). Но это сейчас самый крупный и детальный труд по истории дореволюционной отечественной археологии. По этой книге во всех университетах страны студенты постигают историю, цели и задачи своей науки. Можно спорить с наименованием периодов по личностям, можно отрицать характеристику ведущих концепций как парадигм, можно сомневаться в специфичности «бытоописательной парадигмы» и удачности самого названия (более точным было бы именовать ее историкокультурной или этнографической), но сами идеи Лебедева свежи и плодотворны, а их реализация колоритна. Книга написана неровно, но с живым чувством, воодушевлением и личной заинтересованностью — как и все, что Лебедев писал. Если он писал об истории науки, он писал о пережитом, от себя. Если он писал о варягах, он писал о близких героях истории своего народа. Если он писал о родном городе (о великом городе!), он писал о своем гнезде, о своем месте в мире.
Если внимательно прочитать эту книгу (а это очень увлекательное чтение), то можно заметить, что автора чрезвычайно занимают формирование и судьбы петербургской археологической школы. Он старается определить ее отличия, ее место в истории науки и свое место в этой традиции. Изучая дела и судьбы знаменитых русских археологов, он старался понять их опыт для постановки современных проблем и задач. На базе курса лекций, легшего в основу этой книги, вокруг Лебедева сложилась группа питерских археологов, специализировавшихся на истории дисциплины (Н. Платонова, И. Тункина, И. Тихонов). Еще в первой своей книге (о викингах) Лебедев показал многогранные контакты славян со скандинавами, из которых родилась балтийская культурная общность. Роль этой общности и силу ее традиций Лебедев прослеживает вплоть до современности — этому посвящены его обширные разделы в коллективном труде (четырех авторов) «Основания регионалистики. Формирование и эволюция историко-культурных зон» (1999). Труд вышел под редакцией двоих из авторов — профессоров А. С. Герда и Г. С. Лебедева. Официально эта книга не считается монографией Лебедева, но в ней Лебедевым сделано примерно две трети всего тома. В этих разделах Лебедев предпринял попытку создать особую дисциплину — археологическую регионалистику, разработать ее понятия, теории, методы, ввести новую терминологию («топохрон», «хронотоп», «ансамбль», «локус», «семантический аккорд»). Не все представляется мне в этой работе Лебедева продуманным до конца, но выделение некой дисциплины на стыке археологии и географии давно намечается, а Лебедев высказал и в этой работе немало ярких мыслей.

Небольшой его раздел есть и в коллективном труде «Очерки исторической географии: Северо-Запад России. Славяне и финны» (2001), причем Лебедев — один из двух ответственных редакторов тома. У него сложился специфический предмет исследований: Северо-Запад России как особый регион (восточный фланг «Балтийской цивилизации раннего средневековья») и один из двух основных центров сложения русской культуры; Петербург как его сердцевина и особенный город — северный аналог не Венеции, с которой Петербург обычно сравнивают, но Рима (см. лебедевскую работу «Рим и Петербург. Археология урбанизма и субстанция Вечного Города» в сборнике «Метафизика Петербурга», 1993). Лебедев отталкивается от подобия Казанского собора, главного в граде Петра, собору Петра в Риме с его дугообразной колоннадой.
Особое место в этой системе взглядов заняла Старая Ладога — столица Рюрика, в сущности первая столица великокняжеской Руси Рюриковичей. Для Лебедева по концентрации власти и геополитической роли (выход восточных славян на Балтику) это был исторический предшественник Петербурга.
Эта работа Лебедева кажется мне слабее предшествующих: некоторые рассуждения представляются заумными, в текстах слишком много мистики. Мне кажется, Лебедеву вредило его увлечение мистикой, особенно в последние годы, в последних работах. Он верил в неслучайность совпадений имен, в таинственную связь событий через поколения, в существование предназначений и миссионерских задач. Он был в этом схож с Рерихом и Львом Гумилевым. Проблески подобных идей ослабляли убедительность его построений, порою его расуждения звучали заумно. Но в жизни эти вихри идей делали его одухотворенным и наполняли энергией.
В недостатках работы по исторической географии, видимо, сказывалось то, что здоровье и интеллектуальные возможности ученого были к этому времени сильно подорваны лихорадочным трудом и трудностями выживания. Но и в этой книге есть очень интересные и ценные мысли. В частности, говоря о судьбах России и «русской идее», он приходит к выводу, что колоссальный масштаб самоубийственных кровавых неурядиц русской истории «во многом определяется и неадекватностью самооценки» русского народа (с. 140). «Подлинная 'русская идея", как и любая "национальная идея", заключается лишь в способности народа — знать правду о себе самом, видеть собственную реальную историю в объективных координатах пространства и времени». «Идея, отстраненная от этой исторической реальности» и подменяющая реализм идеологическими конструкциями, «будет лишь иллюзией, способной вызвать ту или иную национальную манию. Как и любое неадекватное самосознание, такая мания становится жизнеопасной, ведя социум... к краю катастрофы» (с. 142).
В этих строках изложен гражданский пафос всей его научной деятельности в археологии и истории.


Профессор Глеб Сергеевич Лебедев, доктор исторических наук, депутат Ленгорсовета

В 2000 г. вышла пятая монография Г. С. Лебедева — в соавторстве с Ю. Б. Жвиташвили: «Дракон Нево на Пути из Варяг в Греки», а уже в следующем году вышло второе издание этой книги. В ней Лебедев вместе со своим соратником начальником экспедиции (сам он был ее научным руководителем) описывает драматическую историю и научные результаты этой подвижнической и увлекательной 11-летней работы. Тур Хейердал приветствовал их. Собственно, шведские, норвежские и русские яхтсмены и историки под водительством Жвиташвили и Лебедева повторили свершение Хейердала, проделав путешествие, хотя и не столь опасное, но более длительное и более ориентированное на научные результаты.
Еще студентом, увлеченный и увлекающих всех вокруг, Глеб Лебедев покорил сердце красивой и талантливой студентки кафедры искусствоведения Веры Витязевой, которая специализировалась на изучении архитектуры Петербурга (есть несколько ее книг), и с ней Глеб Сергеевич прожил всю жизнь. Вера не стала менять фамилию: она ведь действительно стала женой витязя, викинга. Он был верным, но нелегким мужем и хорошим отцом. Заядлый курильщик (предпочитавший «Беломор»), он поглощал неимоверное количество кофе, работая ночами напролет. Он жил на износ, и медики не раз вытаскивали его из когтей смерти. У него было немало противников и недругов, но его учителя, коллеги и многочисленные ученики любили его и готовы были прощать ему обычные человеческие недостатки за тот вечный пламень, которым он горел сам и зажигал всех вокруг.
В студенческие годы он был молодежным лидером исторического факультета — комсомольским секретарем. Кстати, пребывание в комсомоле оказало на него дурное влияние — постоянные завершения заседаний попойками, принятые в комсомольской верхушке повсеместно, приучили его (как и многих других) к алкоголю, от чего ему приходилось потом с трудом избавляться. От коммунистических иллюзий (если какие-то и были) оказалось ибавиться легче: они и без того были непрочными, разъеденными либеральными идеями и неприятием догматизма. Одним из первых Лебедев разорвал свой партийный билет. Немудрено, что в годы демократического обновления Лебедев вошел в первый демократический состав Ленсовета — Петросовета и был в нем, вместе со своим другом Алексеем Ковалевым (главой группы «Спасение»), активным участником сохранения исторического центра города и восстановления в нем исторических традиций. Он также стал одним из создателей общества «Мемориал», целью которого стало вернуть доброе имя замученным узникам сталинских лагерей и восстановить полностью права тех, кто остался в живых, поддержать их в жизненной борьбе. Этот запал он пронес сквозь всю жизнь, и уже в конце ее, в 2001 г., чрезвычайно больной (у него был вырезан желудок и выпали все зубы), профессор Лебедев возглавил комиссию петербургского Союза ученых, ведшую несколько лет борьбу против пресловутого засилья большевистских ретроградов и псевдопатриотов на историческом факультете и против декана Фроянова, — борьбу, завершившуюся победой несколько лет тому назад.

К сожалению, названная болезнь, застрявшая в нем еще со времен комсомольского лидерства, подрывала его здоровье. Всю жизнь Глеб боролся с этим пороком, и годами в рот не брал спиртного, но иногда срывался. Для борца это, конечно, непозволительно. Недруги использовали эти срывы и добились его удаления не только из Городского совета, но и с кафедры археологии. Тут его заменили его учениками. Лебедев же был назначен ведущим научным сотрудником НИИ комплексных социальных исследований СПб университета, а также директором СПб филиала РосНИИ культурного и природного наследия. Однако в основном это были должности без постоянной ставки. Жить приходилось почасовым преподаванием в разных вузах. Он так и не был восстановлен в профессорской должности на кафедре, но через много лет стал снова преподавать в качестве почасовика, носился с идеей организовать постоянную учебную базу в Старой Ладоге.
Все эти трудные годы, когда многие коллеги покинули науку ради заработков в более прибыльных отраслях, Лебедев, будучи в самых скверных материальных условиях, не прекращал заниматься наукой и гражданской деятельностью, не приносившими ему практически никаких доходов. Из видных научных и общественных деятелей нового времени, находившихся у власти, он сделал больше многих и не нажил в материальном отношении НИЧЕГО. Он оставался жить в Петербурге Достоевского (у Витебского вокзала) — в той же дряхлой и неустроенной, бедно обставленной квартире, в которой родился.

Семье (жене и детям) он оставил свою библиотеку, неопубликованые стихи и доброе имя.
В политике он был деятелем собчаковской формации, и естественно, что антидемократические силы преследовали его как могли. Не оставляют они этой злобной травли и после смерти. Газета Шутова «Новый Петербург» откликнулась на смерть ученого гнусной заметкой, в которой обзывает покойного «неформальным патриархом археологической тусовки» и сочиняет небылицы о причинах его гибели. Якобы в беседе со своим другом Алексеем Ковалевым, при которой присутствовал корреспондент «НП», Лебедев выдал некие секреты службы охраны президента во время городского юбилея (использование магии «отвода глаз»), и за это тайные службы госбезопасности устранили его. Что тут можно сказать? Стулья знакомы с людьми близко и длительно. Но очень односторонне. При жизни Глеб ценил юмор, и его бы весьма позабавила шутовская магия черного ПИАРа, но Глеба нет, и кто бы мог объяснить газетчикам все неприличие их шутовского кривляния? Однако и в этом кривом зеркале отразилась действительность: без Лебедева действительно не обходилось ни одно крупное событие городской научной и общественной жизни (в понимании шутовских газетчиков конгрессы и конференции — это тусовки), и он действительно был всегда окружен творческой молодежью.
Ему было свойственно ощущение мистических связей истории с современностью, исторических событий и процессов со своей личной жизнью. По образу мышления ему был близок Рерих. Тут есть некоторое противоречие с принятым идеалом ученого, но недостатки человека являются продолжением его достоинств. Трезвое и холодное рассудочное мышление было ему чуждо. Он был опьянен ароматом истории (а порою не только им). Подобно своим героям-викингам, он жил полной жизнью. Он дружил с Интерьерным театром Петербурга и, будучи профессором, принимал участие в его массовых спектаклях. Когда в 1987 г. курсанты Макаровского училища на двух гребных ялах прошли по «пути из варяг в греки», по рекам, озерам и волокам нашей страны, от Выборга до Одессы, вместе с ними тащил ладьи волоком пожилой профессор Лебедев.
Когда норвежцы построили подобия древних ладей викингов и тоже предприняли на них путешествие от Балтийского до Черного моря, в России была построена такая же ладья «Нево», но совместное путешествие 1991 г. было сорвано путчем. Осуществлено оно было только в 1995-м со шведами, и снова с молодыми гребцами был профессор Лебедев. Когда же этим летом шведские «викинги» прибыли снова на ладьях в Петербург и расположились лагерем, моделирующим древние «вики», на пляже у Петропавловской крепости, в палатках с ними поселился Глеб Лебедев. Он дышал воздухом истории и жил в ней.

Вместе со шведскими «викингами» он отправился из Петербурга в древнейшую славяно-варяжскую столицу Руси — Старую Ладогу, с которой были связаны его раскопки, разведки и планы создания университетской базы и музейного центра. В ночь на 15 августа (отмечаемое всеми археологами России как День археолога) Лебедев распрощался с коллегами, и утром его нашли неподалеку от запертого общежития археологов разбитым и мертвым. Смерть была мгновенной. Еще раньше он завещал похоронить себя в Старой Ладоге — древней столице Рюрика. У него было много планов, но по каким-то мистическим планам судьбы умереть он прибыл туда, где и хотел остаться навечно.
В своей «Истории отечественной археологии» он писал об археологии:
«Почему она на протяжении десятилетий, столетий сохраняет свою притягательную силу для новых и новых поколений? Дело, видимо, именно в том, что археологии принадлежит уникальная культурная функция: материализация исторического времени. Да, мы исследуем "археологические памятники", т. е. попросту копаем старые кладбища и свалки. Но ведь при этом мы совершаем то, что древние с почтительным ужасом называли "Путешествием в Царство Мертвых"».
Теперь он сам отбыл в это последнее путешествие, и мы можем лишь склониться в почтительном ужасе.

<< Назад   Вперёд>>