С. В. Белецкий. Славяно-варяжский семинар в первой половине - середине 1970-х, каким я его помню
Нет, конечно, что-то и кого-то я на самом деле знал. По Псковской экспедиции Эрмитажа, в которую отец брал меня с начала 60-х, был знаком со студентами истфака — с Олей Кондратьевой, Мариной Шмелевой, Олей Струговой, Костей Плоткиным, Андреем Синицыным. В рассказах за вечерними чаепитиями звучали имена Клейна, Глеба, Василия Булкина... Хорошо помню, как в экспедиционном застолье пели гимны истфака («Мы историки-рецидивисты...»,«Славься история, славься истфак...»), как кто-то из студентов подробно пересказывал сценку «Из варяг на истфак» из легендарного истфаковского капустника, как студенты-кафедралы рассказывали об экспедициях — Костенки, Тамань, Сибирь... От студентов, приезжавших в Псковскую экспедицию, впервые узнал и о существовании на кафедре археологии Славяно-варяжского семинара, который основал Клейн и которым руководит Глеб. В лицах пересказывали уже тогда ставшую легендой «варяжскую» дискуссию 1965 г.
Буквально в первые же дни после поступления встретил в коридоре истфака Зою Прусакову. Спросил ее — кого из преподавателей кафедры просить о руководстве курсовой работой. «Глеба Сергеевича Лебедева», — последовал мгновенный ответ. Зоя же показала мне в коридоре Лебедева (на первом курсе он не читал). Подошел. Представился. Попросился. «Приходи в субботу на семинар».
75-я аудитория. Председательствует, кажется, Лебедев. А может быть, Булкин. Вокруг стола сидят старшекурсники. Из них знаю (по Псковской экспедиции) только Костю Плоткина. Докладчик — Володя Назаренко. Рассказывает о раскопках в Приладожье. Вопросы, ответы, бурное обсуждение. Поразило то, что во время доклада и обсуждения все обращаются друг к другу «на вы» и по имени и отчеству, хотя в перерыве никаких имен-отчеств нет и в помине и все друг с другом «на ты». Уже потом узнал, что такая манера ведения заседания — характерная черта питерской археологической школы.
Вообще первый год пребывания в семинаре помню смутно, хотя субботние заседания почти не пропускал. Слушал доклады старшекурсников. В обсуждениях не участвовал и вопросы не задавал. Помню, что Лебедев много болел, и председательствовал на заседаниях, как правило, Булкин. Тогда же впервые услышал определения «старшая» и «младшая» дружины. К старшей дружине относили «ветеранов» семинара — Лебедева, Назаренко, Петренко, Булкина, к младшей — Носова, Рябинина, Дубова, Кольчатова, Плоткина.
Где-то в начале зимы Лебедев предложил мне, тогда самому младшему в семинаре (первый курс, 17 лет), так сказать, «представиться» — выступить с докладом. Посоветовался с отцом, и он предложил взять в качестве темы доклада, а затем и курсовой работы, результаты работ на городище Воронин в Пушкинских горах, где эрмитажная экспедиция провела небольшие раскопки летом 1969 г. И хотя я тщательно готовился к своему первому выступлению на семинаре — рисовал таблицы керамики и ситуационный план городища, сам доклад оказался провальным: «младшая дружина» высекла меня по полной программе. Помню, что отбивался в стиле Волка из популярного мультфильма: «Ну, погодите! Дайте время...»
Кстати, из этого самого выступления на Славяно-варяжском семинаре потом вырос доклад на студенческой археологической конференции в Вильнюсе. Но это было уже на втором курсе. А тогда, сразу после доклада, Глеб (для меня он, впрочем, много лет был Глебом Сергеевичем; «на ты» мы перешли только в конце 80-х) предложил отложить материалы Воронина, а в качестве темы курсовой работы посоветовал взять керамику Пскова — тот массовый материал, на который я опирался в докладе, пытаясь обосновать нижнюю дату городища Воронич. Так я и поступил. Из-за болезни Глеба кафедральным руководителем курсовой был назначен Василий Булкин, а оппонентом выступил сам Артамонов, с которым мы на защите курсовой даже спорили.
Активно я включился в работу семинара только в 1971/72 учебном году. К этому времени «младшая дружина» окончила университет, однако большинство участников семинара составляли студенты четвертого и пятого курсов. Хорошо помню по субботним встречам в 75-й аудитории Саню Семенова, Наташу Хвощинскую, Зою Прусакову и Нину Стеценко, а из ровесников — Юру Лесмана и Наташу Ефимову. Глеб из-за болезни появлялся на заседаниях семинара нечасто, и субботние встречи проводил по преимуществу Булкин. Два или три заседания были заняты его собственными докладами о Гнездовских курганах, представлявшими собой, насколько я помню, разделы диссертации. Во всяком случае, иллюстрациями к докладам были фотографии из диссертационного альбома, которые автор по ходу выступления «пускал по рукам».
Но доклады Булкина были, пожалуй, единственными, в которых собственно варяжская проблематика оказалась поставленной «во главу угла». Подавляющее же большинство проблем, обсуждавшихся на заседаниях семинара, к тематике собственно варяжской отношения не имело. Зато активно обсуждались древнерусские памятники (курганы, жальники, поселения, города) и средневековые древности Юга России.
В конце 1971 г. произошло событие, существенно повлиявшее на мои научные интересы. В том году во время раскопок на городище Савкина Горка (проводил эти работы мой отец, а я с большим удовольствием махал на раскопе лопатой и рисовал по вечерам керамику) были найдены несколько фрагментов гончарной керамики с отчетливым ребром на тулове. Происходили находки из слоя XII — начала XIII вв. Вернувшись в Питер и тотально просмотрев в фондах Эрмитажа керамические коллекции из раскопок Гроздилова в Пскове, я нашел еще несколько фрагментов подобных сосудов. Биконические горшки мне в публикациях материалов древнерусских поселений не встречались, так что на одном из заседаний семинара я нарисовал по памяти фрагмент и послал записку Глебу с вопросом — что он об этом думает. На той же записке получил ответ: «Не верьте Вилинбахову».
Первая мысль — а кто такой Вилинбахов. С его работами я тогда еще не был знаком. Пошел в библиотеку, нашел по каталогу несколько статей в разных изданиях, залпом проглотил их и понял — вот оно, то самое объяснение западнославянским элементам в круговой керамике Пскова и Новгорода. А может быть, варяги и вправду не скандинавы, а балтийские славяне? Узнал домашний телефон Вадима Борисовича, позвонил, представился — студент второго курса кафедры археологии. Попросил о консультации. Приехал к нему домой. За чашкой кофе вместе с ним (и, кажется, с его сыном Юрой) долго говорили о балтийских славянах. Уехал от Вилинбаховых с пачкой оттисков, подаренных Вадимом Борисовичем, и с полгода после этого методично читал те работы, на которые Вилинбахов ссылался. Позднее познакомил с Вилинбаховым Юру Лесмана (с которым благодаря семинару у нас установилась близкая дружба, сохраняющаяся до настоящего времени), и мы неоднократно обсуждали самые разные проблемы начальной истории славян и Руси уже втроем.
С Вилинбаховым я позднее и встречался, и перезванивался регулярно, учился у него педантизму в работе с литературой, критичности в оценке историографии. Такое общение сохранялось и после того, как я окончил университет и поступил в аспирантуру в Москве. И хотя Вилинбахов так и не сумел убедить меня в том, что варяги — это балтийские славяне, я остаюсь благодарен ему и за долгие беседы о начальной истории Руси, и за то, что именно он открыл мне мир балтийских славян эпохи Генриха Птицелова и первой волны немецкой экспансии в земли ободритов.
Но я отвлекся. Вернусь к Славяно-варяжскому семинару образца 1971/72 г. В том году Глеб ввел обязательное правило — обсуждать на заседаниях семинара курсовые и дипломные работы, а также доклады, которые предполагалось представлять на региональные (PACK) и всесоюзные (BACK) археологические студенческие конференции. Хорошо помню, как зимой 1971/72 г. на семинаре обсуждались доклады Шуры Айбабина о Перещепинском кладе (выжимка из дипломной работы), Сани Семенова о погребении вождя в Соколовском 11-м кургане и Зои Прусаковой о жальниках, подготовленные для IV PACK, намеченной на весну 1972 г. в Вильнюсе.
Вспоминаю забавный эпизод весны 1972 г. На нескольких заседаниях семинара бурно обсуждался вопрос о возможностях кинофиксации процесса раскопок. Инициировал обсуждение, кажется, Глеб. Было решено на одном из заседаний познакомиться с опытами такого рода работ. Я принес на это заседание свои школьные фильмы — «С лопатой на Воронине» и «Древний Псков раскрывает свои тайны». Естественно, никакого процесса раскопок в них не было — обычные любительские (8-мм) короткометражки по 3-4 минуты каждая. Но я гордился этими фильмами — на фестивале кинолюбителей во Дворце пионеров весной 1970 г. они получили дипломы и были даже представлены, среди прочих, на ВДНХ в Москве. На семинаре же показ вызвал недоумение: а где процесс фиксации?
В том же 1972 г. я на полгода ушел в академический отпуск и вернулся к занятиям в семинаре только в начале 1973 г., отстав от своего курса. Заседания вел в это время по преимуществу Булкин. Из студенческих докладов на семинаре хорошо помню только выступление Сани Семенова, рассказывавшего о разомкнутых ровиках у степных курганов Подонья, а также свой доклад о западно-славянских элементах в керамике Пскова X — начала XI вв. Обсуждение этих докладов проходило в рамках подготовки к V PACK, планировавшейся на весну 1973 г. в Могилеве.
Косвенно с деятельностью славяно-варяжского семинара 1972/73 г. связана забавная история, которая произошла со мной в Московском университете. В конце декабря 1972 г. отцу надо было срочно ехать в командировку в Москву, и я упросил его взять меня с собой: хотелось посмотреть керамику из Гнездовского могильника. Перед поездкой консультировался с Булкиным, и он посоветовал мне обратиться за помощью к Тамаре Пушкиной, с которой мы еще не были знакомы. Приехали с отцом в Москву, пришли на истфак МГУ. Как раз в это время на истфаке поздравляли с 70-летием зав. кафедрой археологии А. В. Арциховского, так что отец остался на чествовании, а я пошел на кафедру археологии. Там нашел Пушкину, представился, сослался на Булкина и объяснил, что мне нужно. Пушкина раскрыла шкафы, в которых стояли склеенные и догипсованные сосуды, и разрешила рисовать все, что меня интересует. Но, когда часа через полтора я собирался уходить, она сказала: «Ты все-таки подойди прямо сейчас к Авдусину и попроси у него разрешения посмотреть материалы. Он не откажет, а сделать это надо».
Ну, надо так надо. Я отправился искать Авдусина. Нашел аудиторию, в которой он принимал у первокурсников экзамен по основам археологии, и встал в очередь. Когда вошел в аудиторию, Авдусин, не поднимая глаз от ведомости, указал мне на стул и спросил: «Что Вы знаете о первой земледельческой культуре Сибири?» Я рассказал все, что знал о таштыкской культуре. «Отлично. Вашу зачетку». «Даниил Антонович, извините, но я не экзамен пришел сдавать. Я приехал из Ленинградского университета и прошу Вас разрешить мне посмотреть керамику из Гнездовских курганов». Тут Авдусин первый раз поднял на меня глаза и спросил: «Чей вы ученик?». «Булкина», — честно ответил я (в тот год моим руководителем числился Василий, а не Глеб). Таким образом я, кажется, оказался единственным участником Славяно-варяжского семинара, получившим пятерку на экзамене у Авдусина. Очень жалел, что с собой не было зачетки. Ну а керамику Гнездова Авдусин мне посмотреть разрешил и вообще был очень любезен.
В 1973/74 учебном году состав участников семинара сильно обновился: на еженедельных субботних встречах кроме постоянных участников семинара прошлых лет стали регулярно появляться учившиеся на один-два курса позднее меня Володя Лапшин, Сергей Томсинский, Надя Платонова, Таня Шитова, Таня Чукова, Саша Сакса, а также мой однокурсник Толик Александров (он, впрочем, тогда постоянно участвовал в работе Готского семинара Щукина и Мачинского и на заседаниях Славяно-варяжского семинара появлялся изредка). В 1973 г. в Ленинградский университет из Киева перевелся также Миша Казанский, сразу же ставший активным участником семинара. С его приходом в тематике семинара отчетливо обозначилась раннеславянская линия.
Регулярность субботних встреч в 75-й аудитории в 1973/74 г., кстати говоря, часто нарушалась, и заседания по разным причинам приходилось переносить. Нас с Лесманом и Казанским это решительно не устраивало, так что пришлось брать инициативу в свои руки. В какой-то момент мы собрались втроем и решили — проводим заседания даже в тех случаях, когда руководитель семинара отсутствует. Худо-бедно, но относительную регулярность субботних встреч сохранить удалось. Хорошо помню, как на одном из таких заседаний обсуждали доклад Толика Александрова о длинных курганах Псковщины, вызвавший активные дебаты.
Кстати, в 1974 г. на VI PACK в Новгород, несмотря на бурные обсуждения, от семинара было рекомендовано сразу десять докладов, в том числе работы М. Казанского («К вопросу о памятниках пеньковского типа»), Лапшина («Рязано-окские грунтовые могильники»), Томсинского («Погребение с конем Подболотьевского могильника»), Нины Стеценко («Курганы Новгородского края как исторический источник»), Наташи Хвощинской («Длинные курганы уд. Залахтовье»), Наташи Ефимовой («Лепная керамика Городца под Лугой») и др. Правда, по чисто финансовым соображениям удалось поехать не всем, и мне в том числе, хотя в программу конференции был включен мой доклад о лепной керамике Труворова городища, а также совместный с Сергеем Янковским и студенткой МГУ Машей Рыжановской доклад «Археологическое изучение средневекового Пскова».
В 1974/75 учебном году периодичность заседаний Славяно-варяжского семинара в основном сохранялась. Руководителем семинара оставался Булкин, но и Глеб появлялся на заседаниях регулярно. К постоянным участникам семинара с этого времени присоединился Володя Конецкий. Лесман, как и в предыдущие годы, разрывался между кафедрой и Политехом, где он официально учился, Казанский работал над дипломом, а я активно собирал материалы для будущего диплома. Тем не менее пропускать субботние заседания считалось дурным тоном, и споры, начинавшиеся в 75-й аудитории, продолжались на Университетской набережной и Невском проспекте, а завершались, как правило, около Московского вокзала.
Общение с Глебом, который оставался моим кафедральным научным руководителем (внешним руководителем курсовых и будущей дипломной работ в это время уже стал В. В. Седов, в экспедиции которого я работал каждое лето, начиная с 1973 г.), происходило не только и не столько на заседаниях семинара, сколько в коридорах истфака и, главным образом, в истфаковской кофейне. Там же, кстати говоря, проходили и некоторые из лекций Лебедева. Иногда, впрочем, мы приносили кофе на кафедру. Потом, в конце заседания семинара (или после окончания лекции), посуду уносили обратно. Часто кофейня была уже закрыта, тогда посуду оставляли на столике. Надежда Исааковна, легендарная истфаковская буфетчица, варившая потрясающий кофе, к этому привыкла и даже не сердилась. Кстати, у нее были особые определения типов кофе: кроме традиционного «маленького двойного» (за 25 коп.), существовали также «кофе как для Глеба» (за 50 коп.) и «кофе как для толстого Сергея», то есть для меня (за 75 коп.). Позднее, уже после того, как я окончил университет, добавился «кофе как для длинного Витаса» (Ушинскаса) — маленький за рубль; этот кофе представлял собой нечто, доведенное практически до сметанного состояния.
В 1974/75 г. в рамках семинара шла подготовка к очередным студенческим конференциям — VII PACK (Петрозаводск) и XXI BACK (Москва). От Славяно-варяжского семинара в Петрозаводск поехали двое: Володя Конецкий с докладом «Средняя Мета в конце I тысячелетия н. э.» и я с докладом о керамике Псковской земли последней четверти I тысячелетия н. э. Тот же доклад я прочитал затем и на ВАСКе, а сразу же после окончания московской конференции улетел на самолете в Псков, где выступил на студенческой конференции Псковского пединститута с докладом о топографии древнейшего псковского посада. В 1974 г. псковский археолог И. К. Лабутина обнаружила под культурным слоем средневекового псковского посада первые захоронения псковского некрополя X в., в том числе камерное. Благодаря этому открытию удалось сформулировать важнейший признак раннесредневекового города — трехчленность его топографической структуры «град + предградье + некрополь», и именно эту идею я в тот год вынес на обсуждение в Пскове. И хотя реакция со стороны псковичей была, мягко говоря, сдержанной, идея, как вскоре выяснилось, упала на подготовленную почву — через несколько лет трехчленность топографической структуры раннесредневековых городов уже воспринималась как нечто само собой разумеющееся. Ну а оба доклада 1975 г. я включил через год в диплом, посвященный керамике Пскова.
1975/76 учебный год был моим последним годом в Славяно-варяжском семинаре. Дипломное сочинение требовало плотной работы в фондах Псковского музея, поэтому многие заседания семинара я пропустил из-за поездок в Псков. Да и от самих заседаний в памяти мало что осталось. Хорошо помню только обсуждение собственного доклада для XXII BACK. В этом докладе я, опираясь на модель колонных и трассовых секвенций Л. С. Клейна, попытался сформулировал идею «культурной стратиграфии» средневекового города. Разумеется, и в докладе, и в дипломной работе зияли обширные лакуны, связанные с низким методическим уровнем раскопок на Псковском городище 1946-1949 гг. Именно эти лакуны вызвали наибольшие споры во время обсуждения доклада на семинаре. На них мне указывали и во время дискуссии в Москве. Более того, именно эти лакуны вызвали во время защиты диплома возражения И. В. Дубова, официального оппонента дипломной работы. Помню, что во всех перечисленных случаях приходилось активно отбиваться от замечаний и возражений. Но, наверное, мне, все же, удалось убедить кафедру (и прежде всего Глеба, мнение которого всегда представляло для меня особое значение) в своей правоте. Во всяком случае по результатам защиты диплом был оценен как отличный, а я получил желанную рекомендацию для поступления в аспирантуру. В аспирантуру я в том же 1976 г. поступил к В. В. Седову (Москва), но это уже совсем другая история.
Выжимка из дипломной работы была, кстати говоря, представлена в качестве реферата при поступлении в аспирантуру, и через несколько лет она была издана в виде статьи в Кратких сообщениях Института археологии. Большинство лакун в статье сохранилось в том виде, в каком они были в дипломной работе. Но как же было приятно, когда во время раскопок на Псковском городище 1977-1978 гг. (а позднее и при раскопках 1983 и 1991-1992 гг.) удалось установить, что практически все лакуны легко закрываются, а результаты новейших раскопок полностью подкрепляют гипотезы, которые были сформулированы еще в дипломном сочинении, выполненном в Славяно-варяжском семинаре.
<< Назад Вперёд>>
