Л. Н. Семенова (Ленинград). Обучение мастеровых в Петербурге в первой трети XVIII в.
В связи с развитием промышленности квалифицированные рабочие требовались во всевозрастающем числе. Резервы для пополнения петербургской промышленности обученными мастеровыми вскоре оказались исчерпаны. Необходимо было срочно обучить мастерству большое число людей, до того никогда с ремеслом и промышленностью не сталкивавшихся. Правительство организовало обучение. Учителями выступили в первую очередь русские мастеровые, переселенные в Петербург со всех концов страны. Строительство Петербурга и развитие мануфактурных предприятий в нем явились огромной производственной школой, в которой учились самым различным профессиям тысячи вчерашних крестьян. В настоящем очерке сделана попытка проследить за тем, как протекало обучение на петербургских мануфактурах и строительстве, как формировались кадры учителей и учеников, каковы были результаты обучения.
Развитие сельского и городского ремесла в XVII в. создало условия для ускоренного промышленного строительства. Первые мастеровые для казенных петербургских мануфактур были либо переведены с прежде существовавших промышленных предприятий (с московского Литейного двора, московского Прядильного двора, из тульской Оружейной слободы, с Олонецкой верфи, Олонецких петровских заводов, московских стекольных заводов, московского Монетного двора), либо набраны из числа сельских и посадских ремесленников1.
В 1711 г. в петербургское адмиралтейство на «вечное житье» были присланы 391 мастеровой из Аррхангелогородской губернии, 250 - из Московской, 238 - из Казанской, 230 — из Смоленской, 176 - из Киевской, 174 — из Сибирской, 6 — из Азовской2. Плотников, кузнецов, прядильщиков, конопатчиков, парусных швецов, столяров и других «потребных к строительству кораблей» мастеровых неоднократно набирали в Вологде, Шуе, Ростове, Устюге, Тотьме селе Дедипнове «и из прочих уездов, живущих по рекам и где делают суда...»; а также из Казанской губернии, «от Нижняго но Волге»3. Искусство крестьян в плотницком деле поражало иностранцев. В 20-х годах XVIII в. английский наблюдатель писал, что русские солдаты делают малые суда «самостоятельно, без указаний настоящего строителя и обыкновенно при помощи одного только топора, в умении пользоваться коим они, без всякого сомнения, превзошли все нации мира»4.
В Канцелярии от строений к 1720 г. работали 560 мастеровых, переселенных из Московской губернии, 168 — из С.-Петербургской, 187 — из Казанской, 61—из Архангелогородской, 39 — из Смоленской, 21 — из Сибирской, И — из Киевской5. Наибольшее число мастеровых переселено было из Центра, где уровень развития крестьянского ремесла был весьма высоким. Переведенцы из Московской губернии и московского посада составили более половины казенных строителей Петербурга.
Наиболее квалифицированными мастеровыми являлись городские жители. Так, кузнецы «умеющие» были кителями посадов Московской, Киевской и Казанской губерний. Кузнецы, переселенные из деревень тех же губерний, оказались менее квалифицированными — «малоумеющими». «Умеющие» столяры прибыли из Москвы, Вологды, Казани и других посадов, а «малоумеющне» — из деревень. Из Москвы и Казани были переведены штукатуры, литейщики, резчики; из Казани — мастера медного и юфтяного дела, токари, портные, живописцы. Квалифицированных плотников набрали среди крестьян северных областей (Олонецкого и Шунгского погостов Петербургской губернии, Архангелогородской губернии). Мастеровые каменщики были переведены в Петербург в основном из сел и деревень центральных уездов (Московского, Ярославского, Ростовского, Костромского и др.) и посадов Смоленской губернии. Часть из них взята была из монастырских и архиерейских владений6. К 1722 г. среди переведенцев, работавших на стройках Канцелярии городовых дел, было 650 казенных каменщиков и кирпичников, 87 плотников, 76 обжигальщиков черепицы и кирпича, 57 кузнецов, 49 каменоломщиков, 46 кожевников, 44 гончара (изготовлявших плитки, цветочные урны и т. д.), 43 столяра, 27 штукатуров, 20 прядильщиков, 17 живописцев, 13 резчиков, 8 астраханцев (вероятно, пильщиков), 3 токаря, 2 пильщика, 1 литейщик, 1 портной7. В 1721 г. кадры казенных строительных мастеровых пополнились за счет перевода 90 мастеровых московского Оружейного двора. Оружейный двор поставил Канцелярии металлистов: 15 замочников, 23 станочника, 10 отдельщиков, 18 чернодельцев, 4 пильщика, 4 шпажника8.
Для обеспечения Невского кирпичного завода кирпичниками, гончарами, обжигальщиками правительство переселило 10 мастеровых из Казанского уезда, в основном из села Архангельского, 7 — из Свияжского уезда, 6 — из Суздальского, 5 — из Дмитровского, по три человека из Ростовского, Костромского, Ярославского уездов, по одному человеку из Московского, Балахонского, Галичского, Вологодского, Уфимского уездов; 26 мастеровых были переселены на новый завод с посадов (8 — из Арзамаса, 6 — из Москвы, 5 — из Ярославля, но 2 — из Чебоксар и Гороховца, по 1 — из Касимова и Вологды)9. В 1712 г. на Невских кирпичных заводах работали три мастера-иностранца, а в 1719 г. были определены русские гончары, обучившиеся в Голландии—Иван Алабин, Ермолай Крайцев, Данила Овсянников 10. Первые мастеровые для петербургского Литейного двора, Охтинского и С.-Петербургского пороховых заводов были переведены из Москвы и Тулы, для Сестрорецкого оружейного завода — с Олонецких петровских заводов, из Тулы и Москвы.
Сам работавший на верфях и на оружейных заводах, царь Петр понимал, что успешное развитие промышленности зависит от квалификации мастеровых и организации работ. Он прилагал все усилия к тому, чтобы собрать в новой столице искусных умельцев. Из крестьян, издавна занимавшихся судостроением, выбирали для переселения в Петербург «самых добрых и лучших» плотников11, из тульских оружейников — «людей нарочитых»12; из рекрутов и солдат выбирали годных к заводской работе «добрых и хороших людей»13. Судя по отзывам руководителей предприятий, мастеровые-переведенцы обладали достаточной квалификацией. Уже при одном из первых «освидетельствований» в Адмиралтействе в 1709 г. начальство признало 362 работников «добрыми» плотниками и только 17 «плохими»14.
Мастеровые-переведенцы стали основными учителями для неквалинфицированных работников. Срок обучения зависел прежде всего от сложности профессии. Для обучения, например, гонтовому делу достаточно было непродолжительного времени15. Сравнительно быстро адмиралтейские работники обучились конопатить корабли. В 1720 г. при С.-Петербургском Адмиралтействе велено было иметь 150 конопатчиков, «больше не прибавливать, а когда флот прибудет в порт, тогда матросов обучать конопатить... при флоте конопатчиков есть, и оным и других матросов обучать возможно»16. Для обучения пороховому, литейному и многим другим делам требовались годы.
Работа и обучение сливались в единый неразрывный процесс, обычным стало выражение «работать во учениках». Руководители предприятий склонны были отождествлять сами понятия «ученик» и «работный человек». Это зафиксировано в уставе Петербургского порохового завода, один из разделов которого называется «О должности пороховых учеников, или работных людей, как им содержать себя при работе пороховой»17. Фактически ученики выполняли большой, иногда даже основной объем работ, как это было на бумажной и стекольной мануфактурах18. Иным было положение в Адмиралтействе, где у каждого мастера было всего по нескольку учеников. 24 декабря 1724 г. Петр I указал, чтобы каждый корабельный мастер имел по пять учеников19. Как и подмастерья, ученики являлись помощниками мастеров. Основную массу работ в Адмиралтействе выполняли мастеровые люди — сотни и тысячи плотников, столяров, маляров и т. д.
Большинство предприятий Петербурга принадлежало военным ведомствам. На них учеников набирали либо из солдат, либо из рекрутов. За 1719—1720 гг. в Петербургский Арсенал были определены учениками но различным профессиям 274 человека. Из них 121 человек — из рекрутов, 108 — из Военной коллегии, в основном из инженерных учеников, 18 —из Петербургского гарнизона, 20 — из солдат артиллерии. Определить в ученики порохового и селитренного дела «в прибавок из присланных во артиллерию рекрут 40 человек» просил руководитель Охтинского порохового завода. Рекрутами, как свидетельствуют именные списки мастеровых, постоянно пополнялся штат учеников Петербургского порохового завода20. Солдат для обучения ремеслам получали Канцелярия от строений, Адмиралтейство21 и другие предприятия. При создании Ямбургского стекольного завода в 1713 г. правительство прислало мастеровых из Москвы и округи. На новый завод приехали «мастер хрустальной материн» Егор Комаров (поповский сын из села Воробьево), мастер дутья хрустальной посуды Михайло Некрасов (поповский сын из села Хорошево), мастер-стеклодув Иван Лугачев (пушкарский сын), мастер точения и полирования зеркальных стекол Данило Сущев (крестьянский сын Троице-Сергиева монастыря), зеркального дела мастер Василий Хвостов и столяр Семен Хвостов (дети дворцового столяра)22. Этим мастерам в обучение были даны солдаты. Число их неизвестно, но 29 бывших солдат, ставших мастеровыми, продолжали работать на заводе в начале 30-х годов. Аналогичная картина наблюдалась и на Назинском (Лавинском) стекольном заводе. Здесь большинство мастеровых также происходило из солдат, которые, работая на заводе годами под руководством опытных специалистов, приобретали необходимую квалификацию.
В 1722 г. на Стрельнинском кирпичном заводе работали 71 обжигальщик черепицы (в том числе 53 человека «из рекрут»), 10 каменщиков, 8 учеников кафельного дела (также были в прошлом рекрутами). 15 рабочих этого завода определены «из солдат разных батальонов». Черепичники Стрельнинского завода Осип Павлов и Ефрем Михайлов происходили из донских казаков, участвовали в Полтавской битве, в сражениях под Ригой и в Польше. Затем их послали на ямские станции. А после гибели лошадей их отправили в полк Бутурлина, откуда в 1712 г. взяли на Стрельнинский завод. Там казаки и получили профессию черепичников23.
Первые десятилетия XVIII в.—период небывалого до той поры в России увлечения учением. Учились люди самого различного социального положения. Учились паукам и мастерству в ходе быстро менявшейся жизни. Известно, как жадно впитывал в себя знания Петр I и его сподвижники Татищев, Нартов, Брюс, Прокопович, Яновский, Неплюев и многие другие. Учились и мастеровые.
Так, Дмитрий Щербачев учился в Морской академии, из которой был взят в корабельные ученики к мастеру Скляеву. Щербачев учился рачительно и трудолюбиво, познал теорию и практику корабельного дела. Через пять лет Скляев просил перевести ученика в подмастерья, ибо «ныне управляет в команде моей за подмастерья. И объявляю онаго в нашем деле быть искуснаго и не лениваго»24. Инструментальные ученики Андрей Молчанов и Родион Бронников по шесть лет обучались в математической школе, Иван Астафьев девять лет, Матвей Иванов 15 лет проучились в артиллерийской школе, пушечный ученик Федор Шелгунов учился в той же школе пять лет. Обучались в артиллерийской школе «словесной грамоте и арифметике и протчим артиллерийским наукам» пушечный ученик Матвей Ермолаев, медного резного дела ученик Алексей Исаев. Словесной грамоте и арифметике обучались в школах ученики резного медного дела Михаил Родионов, Филипп Путилин, Матвей Струнников, прядильщик Иван Григорьев. Инструментальный ученик Дмитрий Данилов с 1706 по 1711 г. учился в латинской школе, а с 1712 по 1716 — в математической25.
Некоторые мастеровые в прошлом совершали дальние поездки, поенные походы. Федор Шелгунов, сын солдата Иваницкого полка, в 1711 г. в возрасте девяти лет поступил в артиллерийскую школу, где обучился словесной, арифметической, а отчасти и чертежным паукам. В 14 лет он был взят из Москвы в Петербург, где учил артиллерийских служителей арифметике, а через два года послан в Гданьск для «обучения пушечного и мартирного литья». Пробыв там шесть лет, он приехал в Петербург и начал работать пушечным учеником в Арсенале. Аналогична биография Матвея Ермолаева. Он был старше Шелгунова, начал учиться в школе с 13 лет, в 26 — определен в Петербурге бомбардиром, а через год послан в Гданьск; через шесть лет «по прибытии в С.-Петербург определен во артилерии в пушечные ученики»26. Полученные в Гданьске знания пушечные ученики применили при литье пушек: в 1726 — 1727 гг. они вылили в Арсенале 10 пушек27.
Некоторые из мастеровых, не имея школьного образования, тем не менее обладали большими знаниями и были грамотны. Так, Федор Костянтинов в 1703 г. 19 лет поступил в пушечные ученики, через год был послан в Нарву для заливанья запалов у пушек. В 1706 г. вновь направлен в Нарву с пушечным мастером Логином Жихаревым «для заводу пушечного двора», в 1708 г. из Москвы был послан в Нарву к иноземному пушечному мастеру Ягану Валтеру для литья пушек «и лил собою без мастера», в 1709 г. из Нарвы послан в Псков для литья и починки пушек «один без мастера» и в 1711 г. взят в Петербург «к строению пушечного двора», где лил пушки. Все эти годы он значился пушечным учеником и получал обычный оклад. Его грамотность несомненна, так как сказка им самим подписана. О его высоком мастерстве и знаниях свидетельствует то, что в 1724 г. именно оп, а не вернувшиеся из-за границы ученики был произведен в подмастерья28.
Так же как Костянтинов, в Нарву с мастером Жихаревым ездили пушечные ученики Данила Иванов, Лука Фролов, Дмитрий Уксусников. Гаврила Федоров был послан учиться паяльному делу в Ревель, а из Ревеля — в Петербург; Семен Леонтьев ездил в Тобольск. Отправляли учеников и но делам, не имевшим прямого отношения к их работе: Иван Федоров был послан в Киев с денежной казной, а потом в Архангельск за артиллерийскими припасами, Дмитрий Савельев — на Макарьевскую ярмарку для покупки лошадей, Яким Урываев — в Воронеж для сопровождения шведских пленных, Леонтий Кузьмин — в новозавоеванные города и т. д.29.
Посылки мастеровых были чрезвычайно распространены и в последующие годы. В 1719 г. на Пелкинские острова, расположенные между Петербургом и Або, посланы пороховой мастер Яков Кочин и ученик Сергей Афанасьев для перекрутки 1000 пудов пороха, доставленного туда с разбившихся судов. Летом 1727 г. в Выборг и Кексгольм были направлены мастеровые с Охтенского завода и из Арсенала. Мастеровых посылали также в Кронштадт, Нарву, Ревель, на Устредские заводы, в Петербургский гарнизон и другие места. Уже с конца 20-х годов мастеровых из Петербурга начали направлять для выполнения отдельных работ в Москву. Эти поездки и самостоятельная работа служили для них дополнительной школой производственного опыта. Многие мастеровые имели за плечами опыт военной службы. Иван Картышев 20 лет служил пушкарем, участвовал во взятии городов Канцы, Нарва, Рига, в войне с Турцией, после чего стал пушечным учеником. Паникадильный мастер Иван Широкой, чертейщики Иван Афанасьев, Василий Казадаев, паяльщик Гаврила Федоров принимали участие во многих сражениях Северной и русско-турецкой войн30.
Наличие знающих, бывалых мастеровых сказывалось на общем уровне культуры и квалификации работавших на заводах людей. Тем более, что в процессе производства мастер, подмастерье и ученики работали единой группой, еженедельные рапорты о проделанной работе никогда не различали, что сделал мастер и что ученики. Они все вместе выполняли порученное дело. Например, инструментального дела мастер и три ученика изготовили две треноги к астролябиям или паяльный мастер и семь учеников сделали 130 фейерверочных фонарей31. В процессе работы ученики приглядывались к тому, что и как делали более знающие мастеровые, и учились это делать сами. В проектах заводских уставов от учеников требовалось «смотреть и примечать, чтоб можно и самим знать», учиться «неленостно» у мастеров, примечать и записывать, «когда какое литье будет и что каких материалов и почему положитца весом»32.
Мастеровых обучали и специально, «из присланных из рекрут,— значилось в рапорте,—четыре человека обучаются токарному делу», под наблюдением мастера три ученика обучались изготовлению ракеточных спусков. Кроме обучения в процессе работы, отдельные ученики Арсенала определенное время занимались в школе. В еженедельных рапортах имеется даже особая графа: были «во артиллерийской школе для подтверждения своих наук в недели два дни». В школе учились в основном инструментальные ученики. Так, в 1733 г. из восьми инструментальных учеников четверо один—два дня в педелю проводили в школе; из 17 пушечных учеников лишь один в течение девяти недель обучался в школе33. В результате осуществления названных видов обучения заводы имели рабочих необходимой квалификации.
Артиллерийское ведомство использовало петербургские заводы также как школу для обучения гарнизонных мастеровых. Сохранился ряд распоряжений Канцелярии главной артиллерии об определении на некоторое время мастеровых из гарнизонов в Арсенал для обучения. Поскольку определенные в Псковский гарнизон «мастерству еще не обучены, того ради тому мастерству обучать в Санкт-Петербурге в Арсенале, и как обучены будут, представить в Канцелярию главной артиллерии». В Арсенале обучались мастеровые, присланные из различных гарнизонов, и обучались они различным специальностям. На 28 марта 1735 г., например, в нем находились паяльные ученики из Шлиссельбургского, Ревельского, Выборгского, Кронштадтского гарнизонов, кузнецы с С.-Петербургского и Охтинского заводов, из Кронштадтского, Кексгольмского, Шлиссельбургского, Нарвского, Выборгского гарнизонов, а также токари, колесники, бочары из этих же и Петербургского гарнизонов34.
Правительство стимулировало повышение квалификации. Как писал в своих «Записках» кораблестроитель и дипломат Иван Ненплюев, при Петре I работали, побуждали и поощряли к работе35. Квалификация определяла размер жалованья мастерового. С начала 20-х годов мастеровые делились в соответствии со своим умением на классы. Чаще существовало три, но иногда и шесть классов. Самыми лучшими были мастеровые первого класса. Выше их по знаниям были только «комендоры», подмастерья и мастера36.
Помимо солдат и рекрутов, резервом пополнения рабочей силы являлись дети мастеровых. Их брали в ученики на предприятия тех ведомств, где работали их родители. Сохранилось много прошений мастеровых о приеме их детей «в службу» или в обучение. Как правило, родители просили назначить детей к тому делу, у которого работали сами. Иногда дети мастеровых проявляли собственное желание в выборе профессии. Так, Михаил Петров, определенный обучаться механическому художеству, «к чему он не имеет охоты», желал «быть при архитектуре», а Михаил Иванов, сын каменщика-переведенца, обучавшийся архитектуре, «но своему желанию» перешел в слесарные ученики. Казенные ведомства, постоянно нуждавшиеся в рабочей силе, вели учет детей и определяли 5— 10-летних для обучения в школы, а «кои выше десяти лет» — в обучение к мастерам. В школах и на производстве обучались все дети мастеровых37.
Большинство детей мастеровых с конца 10 — начала 20-х годов XVIII в. обучалось «грамоте и цифири». Адмиралтейское, артиллерийское ведомства, Канцелярия от строений заводили необходимые для этого школы. «...Мастеровых людей детей,— гласил Адмиралтейский регламент,— надлежит обучать грамоте, цифири и платгеометрии, дабы потом могли добрыми мастеровыми быть...» 38. Сирое на грамотных людей был велик и в армии, и в государственном аппарате, но Петр I стремился прежде всего подготовить первоклассных мастеровых. 28 ноября 1717 г. царь потребовал учить детей мастеровых и определять их к тем «мастерствам, где отцы их работают»39. Вскоре последовал новый указ. Царь повелевал, чтобы лучших из детей мастеровых, обучившихся «цифири», определяли к корабельному делу, и запретил посылать их «к другим посторонним делам, кроме мастерств»40. Адмиралтейств-коллегия выполняла эти указы. 29 марта 1718 г. «из школьников» в ученики к мастерам были определены ИЗ юношей. Коллегия считала, что для выполнения царского указа ей «в добавку надобно» еще 08 грамотных молодых людей, которых она направит в обучение к мастерам Петербургского Адмиралтейства41. Набирая учеников к инструментальным мастерам в Арсенале, администрация в 1715 г. распорядилась «взять из пушкарской школы умеющих цифири и часть геометрии, понеже оне охотней примутца за работу, нежели из иных нижних чинов»42. Требования такого рода были обычны. В 1723 г. Берг-коллегия запросила через Арсенал «для обучения несколько человек школьников, ...молодых людей, которые тому делу (определению пробы руды.— Л. С.) понятны, из нижняго шляхетства пли ис подьяческих детей, которые знакомы с арифметикой и геометрией»43. Мастер А. Венедиктов просил определить ему «для вспоможения и для обучения моляренного дела» студента славяно-российской невской школы Матвея Исакова, «который оного моляренного дела обучаться желает»44.
Обучению мастеровых, особенно в кораблестроении, Петр I уделял большое внимание до конца жизни. Учеников к корабельным мастерам он предписывал выбирать «из мастеровых люден грамоте и писать умеющих» или даже из учеников других мастерств. Петр I велел постоянно докладывать Адмиралтейской коллегии, понятно ль ученикам обучение, «и обучать с прилежанием, чтоб те ученики но ревности своей и по охоте показали прилежание свое в том обучение»45. За обучение ученика мастеру в Адмиралтействе велено было давать по 50 руб.46. Устройство школ, привлечение в них детей мастеровых и посылка грамотных юношей на производство говорят о том, какое большое значение придавалось подготовке мастеровых в период преобразований первой четверти XVIII в.
Школы для детей мастеровых сохранились и в послепетровское время, но тогда уже на производство возвращались в основном те, которым «от наук плода быть не может». Единицы из детей мастеровых, успешно окончивших школу, занимали на предприятиях руководящее положение. Многие дети мастеровых после школы уходили в армию и пополняли собою штаты мелких канцелярских служащих47.
Политика Петра I, направленная на всемерное повышение профессионального уровня мастеровых, не нашла продолжения у его преемников. Через два года после смерти Петра I Адмиралтейств-коллегия приняла решение о том, что в ученики к корабельному, галерному, ластовых судов, мачтовому, ботовому, шлюпочному, парусному, блоковому, столярному, малярному, резному, компасному, брансбойтовому делам следует определять только из шляхетства (незнатного) «академии из учеников достойных». Ко всем остальным мастерствам — весельному, котельному, кузнечному, буравному, инструментальному, домкратному, пильному, фонарному, паяльному и другим — «из шляхетства не производить, а производить академии ж из учеников солдатских и мастеровых людей детей»48. Вероятно, коллегия решила передать дворянству должности, пользовавшиеся при Петре I наибольшим уважением. Однако уже через год выяснилось, что меры эти себя не оправдывают. Призванные в Коллегию 28 марта 1728 г. корабельные мастера Най, Козенц, Браун и подмастерье Пальчиков «рассуждали», из каких чинов пристойнее определять учеников. «И по довольному разсуждению обще положили, что для лучшаго произвождения корабельного художества определять в корабельные ученики, кроме шляхетства, из других чинов, которые грамоте и цифири обучены, а паче такие и сами к тому охоту иметь будут, дабы могли научиться всему, что плотнику надлежит». Мастера констатировали, что ученики из шляхетства определены без их желания, «ко обучению не прилежны и не тщательны явились, и паче ищут другой службы»49.
Помимо солдат и рекрутов, взятых в обучение, помимо детей мастеровых, становившихся учениками в том же казенном ведомстве, в котором трудились их отцы, петровская администрация набирала в ученики на мануфактурах так называемых «вольных людей». В 1711, 1714, 1719 гг. появились один за другим указы, предписывавшие собирать по всему государству грамотных детей попон и нижних чинов и отправлять в Петербург «для отдачи их в ученье разным мастерствам»50. В 1715 г. правительство обратилось ко «всяких чинов людям», призывая их, «ежели кто пожелает учиться галерному... делу», явиться для обучения к галерному мастеру Русинову. Тем, «кто по свидетельству мастерскому выучен будет», указ обещал государево жалованье за работу на верфях по 60 руб. в год51. В 1720 г. Берг-коллегия приняла постановление о наборе в ткачи и для чесания шерсти учеников в возрасте от 15 до 20 лет из вольных людей52. Давая разрешение на перевод из Петербурга игольной фабрики, правительство подчеркивало, что фабриканты обязаны обучить игольному мастерству «русских людей... а во учение брать в Москве и на Рязани из бедных и малолетних, которые ходят по улицам и просят милостыни, и тем ученикам быт 5 при том деле до совершенного возраста»53.
Большую часть учеников «набирали», не спрашивая их желания. Абсолютистское государство, не считаясь с частными интересами людей, подчиняло их «государственной пользе». Однако даже в правительственных указах изредка встречались обращения к тем, «кто пожелает учиться». Людей, шедших в ученики по своему желанию, было несравненно меньше «указных» учеников. Крепостное право препятствовало изменению социального положения трудовой массы. Но наладить мануфактурное производство и развернуть строительство без учеников было невозможно, и власти сами нарушали незыблемость феодальных традиций. Так, Александро-Невский монастырь предписывал каменщикам, возвращавшимся на зиму в деревни, приводить с собой «для обучения каменного дела из крестьянских детей от 20 до 30 лет на каждого человека по человеку»54. Стремление получить профессию нашло отражение в крестьянских челобитных. Крестьянский сын С. Михайлов обратился в канцелярию с таким прошением: «Желаю... обучиться какого ни на есть мастерства, дабы мне от той праздности своих молодых лет, в которые обучатся мастерству способно, не упустить»55. Вольный человек С. Яблочков просил Адмиралтейство определить его в работу «у слесарнова дела в ученики, потому что у меня желание прилежит к такому делу»56. II. Савельев, происходивший из беспашенных бобылей, после четырехлетнего пребывания в Славяно-греко-латинской академии просился в ученики к серебрянику57.
Крестьяне Александро-Невского монастыря писали в прошении: «Желаем быть при Невском монастыре при каменном деле каменщиками в научении каменного мастерства». «Работаю всякую черную работу», писали другие челобитчики, а желаю быть «у каменного дела в каменщиках», «желаю... обучатца при Невском садовенной науке»58. Работаю в «месячных работниках» (чернорабочих), прошу «по тому же месячному найму отдать в работу к... каменщикам для всякого обучения»59 и т. д. Работный человек Ф. Кадышев, занятый на изнурительной «черной работе» на шпалерной мануфактуре, проявил охоту к овладению сложной профессией. Как значится в документе, «ныне возымел он охоту, чтоб быть и обучатся красильному делу, понеже хотя при рубке дров и при носке воды пребывает, однако ж смотря на протчих, прилежно обучается как красильному, так и пресованью, так и катанию каламинок, о чем и мастер красильной весьма известен»60. Мастер подтвердил заявление работного человека, и Мануфактур-коллегия удовлетворила его прошение.
Имевшие профессию нередко стремились совершенствоваться в своем деле. Илья Кондратьев сын Чивилев сообщал, что уже несколько лет работает каменщиком и желает работать «до совершенного в том деле обучения»61. Портной Евдоким Екимов просил о работе «в портной службе до обучения хорошего мастерства»62. Разница в оплате чернорабочих и людей, владевших мастерством, была значительна, как и разница в оплате мастеровых разной квалификации. «Черной работой,— писали крестьяне,— прокормиться невозможно и тяглых своих крестьянских участков оплачивать нечем»63, поэтому те, кто мог, стремились обучиться мастерству. Надо учитывать также, что в петровское время люди, владевшие мастерством, имели престиж и пользовались определенным уважением в обществе.
Характерная черта петербургских мануфактур — широкое использование технического и производственного опыта передовых стран Западной Европы. Иностранные мастера трудились как во вновь заведенных отраслях промышленности (таких, как морское судостроение), так и в традиционных сферах (па строительство, разбивке садов и пр.). Петербург строился по образцам западноевропейских приморских городов. Возведение крупных каменных построек на тонких болотистых берегах сразу поставило строителей лицом к лицу с рядом трудностей. Отправляя И. Коробова в Западную Европу, Петр I наказывал ему «выучить манир голландской архитектуры, а особливо фундаменты, которые нужны здесь (в Петербурге,— Л. С.), ибо равную ситуацию имеют для низости воды»64. Петр I предполагал разбить в новой столице сады и парки западноевропейского типа. По природным и климатическим условиям Петербург мало отличался от западных приморских городов. Все это и предопределило приглашение большого числа иностранных садовников, несмотря на то что разбивка садов была делом, хорошо известным в Русском государстве.
Чтобы ускорить подготовку отечественных специалистов, петровское правительство посылало молодежь «в науку» за границу. Широкое распространение приобрела также практика приглашения в Россию иностранных мастеров. Контракты с ними предусматривали обязательство об обучении мастерству русских учеников. Особыми инструкциями Мануфактур-коллегия предписывала «со всеми (иноземными.— Л. С.) мастерами, которые употреблены будут в какую-нибудь фабрику или мануфактуру договариватца, чтоб они из российских учеников при себе имели и мастерству своему обучали, поставя за то цену награждения и время, во сколько лет выучить»65. Мануфактур-коллегия предписывала, «чтобы на фабриках добрыя, искусныя мастера имелись, у которых русския обучались совершенно и могли б сами за мастеров работать»66. Предоставляя привилегии сахарозаводчику П. Вестову, Коллегия в 1720 г. издала инструкцию: «Оною сахарную фабрику в России им, иноземцам, производить и размножать не токмо для своей, но и для государственной прибыли... также и российской бы народ оному был навычен». Компанейщики должны были принимать учеников «свободных, а не крепостных» и притом смотреть накрепко, «чтоб тех русских учеников оной фабрики те мастеры обучали безкрытно, а ученики обучались у них с великим рачением». В 1722 г. Мануфактур-коллегия обязала Вестова обучать русских учеников, «дабы по нашествии несколько времени тот сахор могли делать руские и без иноземцов, как и в других фабриках руские обучены»67.
Иностранные специалисты, дорожившие секретами мастерства, неохотно расставались с ними. Русская администрация имела много случаев убедиться в том. Примером может служить дело порохового мастера Шмидта из Германии, который после многолетней проволочки умер, так и не познакомив учеников с технологией процесса68. На сахарном заводе Вестова, несмотря на цитированные выше распоряжения Коллегии, в 1726 г. мастерами и подмастерьями оставались иноземцы и был только один русский ученик, хотя известно, что в 1724 г. три русских человека хотели закон трактоваться в ученики на эту фабрику сроком на три года. Наученные опытом, русские коллегии стали включать в контракты с иноземцами пункты о полном раскрытии ими секретов производства. Так, по контракту 1725 г. мастер красильного дела Андрес Михельсон взял на себя обязательство русских учеников привести «в совершенство своего художества в два года к крашению шелку, гаруса и ниток так, как он сам умеет, не укрывая ничего, и дать им письменный своего мастерства всякие регулы и секреты, с которых, сочиня всякому книгу, отдать за подписанием своей руки»69.
Заводская администрация контролировала подготовку учеников, периодически экзаменуя их. В случае неудовлетворительной постановки дела иноземцы рисковали получить выговор. Мастер Я. Руцынский в 1721 г. доносил Берг-коллегии, что вверенные ему заводы «размножаютца», а русские ученики «к восковому белению науку принимают радетельно со всяким прилежанием и работают без лености»70. Проверка обнаружила, что дело обучения на заводе идет далеко не так успешно, как доносил мастер, несмотря на признанное трудолюбие учеников. Несколько раз мастеру указывали на необходимость обучить учеников, однако положение не изменилось, и тогда Коллегия обратилась к Руцынскому с подробным разъяснением того, что ему платили большие деньги «не только за ево только одну работу, но больше то давалось для изучения русских учеников, ис чего бы в государстве остался плод»71. В 1723 г. казенный воскобелильный завод был передан в собственное содержание купцу И. Дмитриеву и его компанейщику Т. Филатову. Русские заводчики тотчас объявили о намерении уволить иноземного мастера Я. Руцынского и принять мастером посадского человека С. Иванова, работавшего в Москве в мастерской, производившей свечи. С. Иванов «стал быть потребен», писали фабриканты в 1723 г. Однако Мануфактур-коллегия не согласилась с их мнением и после соответствующего экзамена постановила «Сергею Иванову в мастеровом чине отказать и мастером ему не нарекаться под жестоким штрафом». Мастером на завод И. Дмитриева определен был ученик Руцынского Никифоров. Велено было «Никифорова удостоить мастером и быть ему на том восковом белильном заводе з достойною платою по договору с компанейщиками». Что касается С. Иванова, то ему предложили пройти обучение при том же заводе, «а как в совершенство обучится и достойные пробы покажет, тогда надлежит его удостоить мастером»72.
Ведущий шпалерный мастер II. Камус, по расчету Мануфактур-коллегии, получил за семь лет работы почти 10 000 руб., но при том «к научению... русских учеников ревности не имеет и не прилежит». Петровская администрация в четких выражениях объяснила иноземным мастерам причины их приглашения в Россию. По замыслу царя Петра, «оные мастера призваны не для того, чтоб шпалеры их работы были потребны, но паче для вкоренения того их художества»,— значилось в приговоре Коллегии,— «имеется надежда, что по прошествии урочных лет их, иноземцев, возможно будет отпустить во отечество и ко оной работе... подданных е. в. употребить и, таким образом, оное художество в Российской империи останется»73. Французский мастер И. Камус, некогда нанятый русским посланником в Париже, уехал на родину. Его место занял мастер Бегагель, обязавшийся завершить обучение учеников «совершенно-так, как он сам тем художествам искусен». Не доверяя обещаниям Бегагеля, Коллегия постановила удерживать из его жалованья но 200 руб. в год (при окладе в 950 руб.) «вместо поруки или закладу», чтобы он «подлинно» учеников выучил. Удержанные деньги следовало выплатить мастеру «по препорции обученных учеников» после «свидетельства» Коллегии74. Бегагель обязался «русским красильным ученикам секрет письмянной дать, через что обучаться будут», и предложил использовать на мануфактуре услуги своего брата, отчасти знавшего шпалерное мастерство и, главное, умевшего говорить по-русски. Надобно, писал Бегагель, «такого человека иметь, который бы по-русски и по-французски и по-немецки говорить умел, как к пользе ученикам», так и для пользы «красильного дела». Брат мастера был зачислен подмастерьем с той мотивировкой, что он «по-русски говорить искусен и ученикам в работе всякую экспликацию чинить может»75.
Несмотря на условия контракта и на постоянные напоминания русской стороны, иноземные мастера нередко занимали учеников на неквалифицированных работах и не спешили передать им свои знания. Мастер рудоплавильного дела Я. Шляттер использовал учеников, присланных в 1722 г. из Петербургской и Московской артиллерийских школ, «в тягостные и несносные работы» и не допускал их до самостоятельных плавок под разными предлогами. «А мы,— писали ученики в Берг-коллегию в 1723 г.,—от мастера просим, чтоб нам науку показывал и он сказывает, что у них не скора учат, как лет 8 и больши». Ученики с полным основанием указывали на необходимость практики, ибо «всякое дело видом невозможно так в твердость знать, как бы самому делать надлежит, понеже не тако слово в памети держится, так и дело, что делаешь, то лутче в твердость познаваетца». Ученики просили повелеть мастеру обучить их «в самое существо» и в особенности разрешить им ознакомиться с печатной книгой, содержащей чертежи «инструменту и заводов... которая есть у мастера Шляттера, по которой и сам действует». Б заключение ученики предлагали «лутчего ради знания» послать их с искусными мастерами по разным заводам, потому что «здесь, быв у одного мастера, нам скоро науки не восприять, для того что он имеет нас за работников, а не за учеников», а «мы такую науку себе воспринять охотно желаем»76. В дальнейшем одни из учеников Я. Шляттера были отправлены для усовершенствования в Швецию, а другие продолжали работать под его руководством. В 1724 г. ученик Иван Бекетов по выдержал экзамен и не получил прибавки к окладу, как лучшие ученики. Лишь спустя два года мастер засвидетельствовал, что «в пробировании и плавлении руд он, Бекетов, искусство имеет изрядно», после чего ему также повысили оклад77. Для прохождения курса обучения Бекетову понадобилось четыре года.
Как правило, правительство привлекало в Россию лучших мастеров Западной Европы высокими окладами. К этим окладам устанавливали надбавки за обучение русских учеников. Во многих контрактах с иностранцами плата за подготовку учеников оговаривалась особым пунктом («а за учение взять мне по сто рублей от человека»)78. В ряде случаев надбавку за обучение иностранному мастеру выдавали на руки только тогда, когда ученик овладевал мастерством. Создав материальные стимулы, правительство добилось того, что иностранные мастера стали сами просить об определении к ним русских учеников79. Русское правительство стремилось обеспечивать иностранных мастеровых учениками не просто грамотными, но уже имевшими некоторые знания в соответствующем ремесле80. Администрация поощряла учеников, успешно постигавших науку. Грамотным работникам Шпалерной мануфактуры, чтобы они «к той работе охотнее приступали, надлежит охоту придать таким образом, когда вступит в дело, учинить оклад всем равной — по 2 руб. на месяц, а провиант отрешить, и ежели из оных кто в науке других будет превосходить и покажет в науке перед другими излишнее, тогда по отестации мастера надлежит таким прибавливать к их окладам по полтине на месяц, даже до 5 Рублев, кто совершенной обучится, чтоб, видя такое награждение, больше к пауке имели прилежание»,— гласила инструкция81. В Канцелярии от строений Александро-Невского монастыря «молодым ребятам», поступившим в ученики к каменщикам, полагался оклад 2 руб. на месяц; с ростом квалификации он повышался82.
Несмотря на значительные трудности, связанные с обучением русских у иностранных мастеров, дело постепенно налаживалось. Иностранные мастера составляли для учеников письменные инструкции. Ученики под их руководством изготовляли образцы. «Дабы дать возможность россиянам лучше присмотреться, принято за правило в то время, когда английский корабельный мастер закладывает корабль, тут же рядом закалывать российскому мастеру строить другое судно... мастер пользуется правом подробно присматриваться к работе англичанина и снимать с ноя меру»83,-так писал в 20-х годах XVIII в. один английский агент, ознакомившийся с постановкой дела на Адмиралтейских верфях.
Когда ученик достигал больших успехов в обучении, его производили в подмастерья. Один из ведущих мастеров Адмиралтейства — О. Най с большой похвалой отзывался о своем ученике В. Тихомирове, которого он «обучил, как надлежит быть корабельному художнику». После восьми лет ученичества английский мастер поручил Тихомирову «управлять за подмастерье», так как «оный в корабельном художестве искусен, как надлежит доброму подмастерью»84. Фактически Тихомиров исполнял должность подмастерья девять лет, прежде чем ему назначили соответствующий оклад.
Для производства в подмастерья необходимо было свидетельство нескольких мастеров Адмиралтейства, которые хорошо знали работу итого лица. Иногда свидетельствовал и сам Петр I. Так, при производстве ученика Филиппа Пальчикова, обучавшегося 14 лет, Петр и Головин показали, что он достоин быть подмастерьем, велено было дать ему оклад, как и английским подмастерьям 1-й статьи85.
Корабельный мастер англичанин Козенц за время работы в России (с 1700 но 1735 год) обучил и «произвел в подмастерья» шесть человек86. Учеником Козенца был, в частности, Алексей Сурмин, биография которого типична для петровского времени: служил в драгунском полку, откуда в 1703 г. был определен в математическую школу, после двухлетнего обучения в ней направлен в «Воронеж для учения корабельному делу в команду мастера Рыцарь Козенца». «Набирал» корабли в Воронеже, Таврове, С.-Петербурге. На петербургской верфи строил корабли «Москва», «Нептун» и другие. Командировался для заготовления корабельных деталей в курляндские леса, а также для обучения судовых плотников. В конце десятых годов «набирал» корабли сам, без помощи мастера. Все это он делал, являясь учеником и получая 5 руб. в месяц. Мастера Скляев и Броун удостоверяли, что фактически Бурмин давно работает подмастерьем. В 1719 г. состоялся указ о производстве Бурмина в подмастерья с окладом 25 руб. в месяц87.
У иноземца, фонарного мастера Давыда Лейкина с 1702 по 1710 г. обучался Дмитрий Добрынин, произведенный в подмастерья и выполнявший при атом работу мастера (только с 1720 г. Добрынин стал мастером С.-Петербургского Адмиралтейства)88. У английского кономатного мастера Гендрика Адарлина обучались Максим Микулин и Михаил Попов, и оба стали подмастерьями. В 1716 г. по отъезде мастера Микулин стал выполнять его работу: «...отправляю корабельную и галерную и другие всякие мореходные работы — конопатную работу, смольную варку, щнипапье красной пеньки, до меня все это делал английский мастер...» — писал Микулин, а адмиралтейские мастера подтверждали правдивость написанного89. Официально мастером он определен только к 1719 г. Попов, числясь подмастерьем, выполнял работу наравне с Микулиным. Псе адмиралтейские мастера показали, что в работе он исправен, и Попову назначили равный с Микулиным оклад—12 руб. и месяц.
Обучение протекало сравнительно легко в традиционных отраслях производства, издавна известных на Руси. Русские ученики быстро осваивали такие профессии, как обработка кож. Один из мастеров-иноземцев показал, что ученики были у него в науке месяца два или три, «и хотя оные и немного в учении моем были, однако ж они... кожи по немецкому маниру делать могут»90. Успехи объясняются тем, что созданный в 1718 г. в Петербурге кожевенный завод правительство укомплектовало «первостатейными» русскими ремесленниками, специалистами по обработке кож. Их собрали из Ярославля, Новгорода, Старой Руссы, Тюмени и других городов. Иноземные мастера из Гданьска лишь обучили этих опытных кожевников «немецкому маниру» обработки, повышающему водонепроницаемость кож91.
Гончарный мастер Ян Пал сообщал, что на гончарном дворе «дело разных манеров кафлей... управляет он... с русскими людьми. учениками, которые и науку приняли, и делают так же, как и он, мастер»92. Мастер пильных ветряных мельниц К. Оуен дал исключительно похвальный отзыв об Осипе Евланицком, который, переняв его пауку, «в чертежах и в работе произошел к лутчему градусу» и мог работать самостоятельно93.
Как только администрация мануфактур либо строек убеждалась в том, что русские ученики получили необходимую квалификацию, иностранных мастеров старались отправить на родину. Во второй половине 20-х годов XVIII в. петербургская Канцелярия от строений постановила «отпустить во отечество, понеже русские подмастерья имеются», итальянца-оловянщика Беретини, гончарного подмастерья Энбрехта и других. Итальянца Гашнария, определенного «к рисованию всяких чертежей и смотрению каменного строения», решили «отпустить во отечество, понеже архитектор Трезини удостоил из русских своих учеников В подмастерьи двух учеников. Шведских каменотеса, плотника и каменщиков надлежало отпустите, «понеже архитекторы Усов и Еропкин объявили об них, что те дела, которые они исправляют, могут они, Усов и Еропкин, отправлять с русскими людьми»94.
Петербургские мануфактуры стали подлинной школой мастерева, готовившей кадры как для столичных предприятий, так и для всей страны. После многолетней работы на Адмиралтейских верфях ученик мастера Р. Козенца Сурмин именным указом был «в губернии для обучения судовых плотников, а сколько в которой губернии судов сделал и какою мерою и котораго судна сколько плотников обучалось, и о том подана ведомость»95. По ведомости значилась, что Сурмин обучил 352 плотников96.
В 20-х годах XVIII в. красносельская бумажная фабрика многократно отправляла своих учеников и подмастерьев на другие бумажные фабрики ради передачи опыта и расширения бумажного производства97. Так, ученик, а затем подмастерье Г. Исаков был послан о 1734 г. в Москву на фабрику И. Полуярославцева, а затем на вологодскую бумажную фабрику комнанейщика Туронтаевского «для обучения бумажного дела учеников»98. Ученики Д. Алексеев и Е. Петров, овладевшие мастерством на екатерингофской казенной полотняной мануфактуре в Петербурге, были посланы со станами и прочим инструментом в Новгород на вновь основанную там частную полотняную мануфактуру В. Шаблыкипа. Из-за нерадения фабриканта ученики обратились в Коммерц-коллегию с просьбой, «чтобы ту фабрику отдать нм на содержание». Им отказали. Большая часть ткачей, обученных на екатерипгофской мануфактуре, оказалась переведенной вместе с оборудованием на ярославскую мануфактуру фабриканта Затранезнова99.
Значительные затраты средств, связанные с приглашением иностранных специалистов, были в известной мере оправданны, поскольку позволяли русским людям в короткий срок освоить новые виды производства. Иностранцы, наблюдавшие рождение новых отраслей производства, выражали удивление по поводу восприимчивости русских. «Справедливо и то,— отмечал известный голландский путешественник и художник Корнилин де Бруин в начале XVIII в.,— что народ этот обладает замечательными способностями»100. Как писали из России ученые иезуиты, в способностях у русского парода «нет недостатка», они обратились к наукам и «желают все иметь скоро, да и весь этот народ не терпит медлительности»101. Датский посланник Юст Юль отметил склонность русских к овладению ремеслами. «Быстрота, с какою русские выучиваются и навыкают всякому делу, не поддается описанию»,— заметил он в своем дневнике102.
В таких оценках не было преувеличения, что подтверждается многочисленными отзывами Мануфактур-коллегии, отечественных и иностранных мастеров об успешном овладении русскими учениками сложными процессами мануфактурного производства.
Быстрый рост квалифицированных кадров, подготовка необходимого комплекса квалифицированной рабочей силы в Петербурге на базе отечественного и западноевропейского промышленного опыта явились одним из важных результатов преобразований в первой четверти XVIII в
1 В первой четверти XVIII в. частных мануфактур в Петербурге почти по было. См.: Заозерская Е. И. Мануфактура при Петре I. М.; Л., 1947, с. 85.
2 Материалы для истории русского флота. СПб.. 1806, ч. 3, с. 250.
3 Там же, с. 257.
4 История российского флота я царствование Петра Великого. СПб., 1807, с. 77.
5 ЦГИА СССР, ф. 467, он. 73/187. кн. 3, ч. 2. д. 62. л. 1—41.
6 Там же. (Именной список мастеровым людям, находившимся в Канцелярии от строений, 1720 г.).
7 Там же, ч. 1, л. 37—37 об. (Список мастеровых людей, имеющихся налицо, составленный по повелению Сената в конце 1722 г.).
8 Там же. л. 39—10.
9 ЦГАДА СССР, ф 467, он. 4, д. 324, л. 1-10.
10 Лупнов С. П. История строительства Петербурга в первой четверти XVIII века. М.; Л., 1957, с. 100; ЦГИА СССР, ф. 467, оп. 73/187. кп. Ю, ч. I, Д. 6.
11 Материалы для истории русского флота, с. 257.
12 Архив ЛОИИ СССР, ф. 264, д. 24, л. 116 (Указ в Тулу, 1716 г.).
13 АВИМАИВВС, ф. 2, оп. 13, ев. 16, д. 83, л. 1.
14 Среди этих плотников-переведенцев было 100 человек из монастырских крестьян, 62 — из помещичьих, 71 — выбранных из рекрутов, 23 — из дворцовых крестьян и пр. (Ведомость мастеровых, 1709 г.).— Архив ЛОИИ СССР. ф. 264. оп. 1, д. 24, л. 4—9.
15 ЦГИЛ СССР, ф. 467, оп. 73/187, кн. 19, ч. 1. л. 596 (Указ Синявина. 1721 г.).
16 Материалы для истории русского флота. СПб., 1867, ч. 4, с. 406.
17 АВИМЛИВВС, ф. сборный, он. 13, св. 5847, д. 1, л. 118.
18 Архив ЛОИИ СССР, ф. 284, д. 24, л. 271.
19 Материалы для истории русского флота. СПб., 1875, ч. 5. с. 180.
20 Семенова Л. II. Рабочие Петербурга в первой половине XVIII века. Л., 1974, с. 79.
21 Семенова Л. II. Указ, соч., с. 41, 70.
22 ЦГИА СССР. ф. 467, ов. 4. д. 200, л. 1—3 об.
23 ЦГИА СССР, ф. 467, оп. 73/187. кн. 12, ч. 1, л. Г.6; кн. 66, ч. 3, л. 694; кн. 33, ч. 1. л. 37 об.
24 ЦГАВМФ. ф. 223, оп. 1, д. 23, л. 133—134, 138.
25 АВИМЛИВВС. ф. 2, оп. 5, д. 2890.
26 Там же.
27 Там же, д. 142.
28 Там же, д. 2890.
29 Там же.
30 Семенова Л. И. Рабочие петербургских заводов артиллерийского ведомства в первой половине XVIII в.— 13 кн.: Исследовании по истории феодально-крепостнической России. М.; Л., 1964, с. 88.
31 АВИМАИВВС, оп. 13, св. 2184. д. 474, л. 1—2.
32 АВИМАИВВС, оп. 13. св. 5847, д. 1. л. 33, 545, 546.
33 Там же, ф. 2, оп. 5, д. 3100, л. 4, 68, 73 и др.
34 Семенова Л. Н. Рабочие петербургских заводов..., с. 89—ПО.
35 Неплюев И. И. Записки. СПб.. 1893, с. 104—105.
36 Семенова Л. Н. Рабочие Петербурга..., с. 117.
37 Семенова Л. Н. Рабочие Петербурга..., с. 187. Если ученик оказывался неспособным к делу, его увольняли. Например, крестьянский сын Петр Романов из вотчин Александро-Невского монастыря в 1727 г. был по его прошению определен сначала в гончарные, потом в кузнечные ученики. По прошествии двух лет выяснилось, что П. Романов «кузнечного мастерства за непонятной и поныне не обучился и впредь ко обучению надежды в нем не признавается» (Сказка кузнечного старосты).—ЦГИА СССР, ф. 815, 1728 г., д. 22, л. 53. Берг-коллегия определила в 1720 г., что бывший гулящий человек, направленный в ученики к ткацкому делу, «в мануфактуре за малолетством быть негоден», и предложила набирать впредь пригодных людей, в особенности же «умеющих грамоте»,— Архив Л ОНИ СССР, ф. 264, он. 1, д. 24, л. 275.
38 Регламент Петра Великого о управлении Адмиралтейства и верфи. СПб., 1786, с. 21.
39 Материалы для истории русского флота, ч. 4, с. 349, 376.
40 Там же. с. 597; ч. 5, с. 756—757, 763.
41 ЦГАВМФ, ф. 223, д. 23, л. 2-10.
42 ЦГИА СССР, ф. 467, 1719 г., кн. 7, ч. 1, д. 69.
43 Архив ЛОИИ СССР, ф. 264, он. 1, д. 24, л. 420.
44 ЦГИА СССР, ф. 815, 1726 г., д. 92, л. 1.
45 Материалы для истории русского флота, ч. 5, с. 180.
46 Там же. ч. 4, с. 670.
47 Семенова Л. П. К истории генеалогии мастеровых Петербурга в XVIII — начале XIX в.— В кн.: История и генеалогия. М., 1977, с. 252—265.
48 Материалы для истории русского флота, ч. 5, с, 463.
49 Там же, с. 606.
50 Доклады и приговоры, состоявшиеся в правительствующем Сенате в царствование Петра Великого. СПб., 1880, т. 1, с. 299; СПб., 1891, т. 4, кп. 2, с. 1078; Материалы для истории русского флота, ч. 3, с. 274.
51 Материалы для истории русского флота, ч. 3, с. 263.
52 Архив ЛОИИ СССР, ф. 264, он. 1, д. 24, л. 28.
53 Там же, л. 72.
54 ЦГИА СССР, ф. 815, 1728 г., д. 62, л. 1.
55 Там же, 1743 г., д. 99, л. 2.
56 Архив ЛОИИ СССР, ф. 264, он. 1, д. 24, л. 13.
57 ЦГИА СССР, ф. 815, 1728 г., д. 61, л. 1.
58 Там же, 1723 г., д. 139, л. 64, 67; д. 86, л. 19.
59 Там же. д. 139, л. 62.
60 Архив ЛОИИ СССР. ф. 264, оп. 1, д. 24, л. 206.
61 ЦГИА СССР. ф. 815, 1724 г., д. 86, л. 187.
62 Там же, 1723 г., д. 139, л. 35.
63 Там же, л. 64.
64 ГИБ ОР. ф. 1003. д. 14, л. 342-343.
65 Архив ЛОИИ СССР, ф. 264, он. 1, д. 24, л. 211.
66 ЦГАДА, ф. 294, он. 2, д. 144, л. 291.
67 Архив ЛОИИ СССР, ф. 264, он. 1, д. 24, л. 44—62.
68 Каменев К. И. Историческое описание Охтенского порохового завода. СПб., 1891.
69 Архив ЛОИИ СССР, ф. 264, оп. 1, д. 24, л. 225.
70 Там же, л. 288.
71 Там же, л. 304.
72 Там же, л. 298—316.
73 Там же, л. 201, 203.
74 Там же.
75 Архив ЛОИИ СССР, ф. 264, он. 1, д. 24, л. 191—202.
76 Там же, л. 424—427.
77 Там же, л. 428—429.
78 Там же, ф. 276, карт. 89, л. 46.
79 В Канцелярии от строений мастер столярного дела Каспер Москоф просил определить к нему 10 учеников, в том же количестве просил себе учеников мастер Мишель и т. д,— ЦГИА СССР, ф. 467, кн. 18, ч. 1, л. 3, 4, 17.
80 В 1719 г. в ученики к иноземному мастеру-гончару поступил С. Рудаков, ранее занятый изготовлением глиняной посуды для лекарств в Аптекарской канцелярии. И. Таволженцев, работавший слесарем в Адмиралтейство на о-ве Котлин, был определен учеником к голландскому часовому мастеру. Таволженцев умел делать часы, работа у иноземного часовщика помогла ему совершенствовать своп навыки.— Архив ЛОИИ СССР, ф. 264, он. I. д. 24, л. 372.
81 Там же. л 203-204.
82 ЦГИА СССР. ф. 815, 1726 г., д. 106, л. 1. 4
83 История российского флота..., с. 80.
84 ЦГАВМФ, ф. 223, д. 23, л. 40, 43; Материалы для истории русского флота, ч. 3, с. 278.
85 Материалы для истории русского флота, ч. 4, с. 361.
86 Там же, СПб.. 1880, ч. 8, с. 170.
87 ЦГАВМФ, ф. 223, д. 23, л. 18, 22—23.
88 Там же, л. 12—13.
89 ЦГЛВМФ, ф. 223, он. 1, д. 23, л. 95—97, 101 — 102, 109, 112, 118, 120. 125—120.
90 ЦГЛДА. ф. 294, он. 2. д. 144, л. 161.
91 Архив Л ОНИ СССР. ф. 204, он. 1, д. 24, л. 142, 149.
92 ЦГМЛ СССР, ф. 407, пн. 12, ч. I. л. 40.
93 Там же. кн. 37. ч. 1, л. 253—254.
94 Там же, кн. 48, ч. 2, л. 995—1004 (Предложении Канцелярии от строений Сенату).
95 Материалы для истории русского флота, ч. 3, с. 274.
96 ЦГЛВМФ, ф. 223, д. 23, л. 22 а.
97 ЦГЛДА, ф. 294, он. 2. д. 1355, л. 148 о б.
98 Архив ЛОИИ СССР. ф. 204, он. 1, д. 24, л. 271.
99 ЦГАДА, ф. 8, «и. 1, д. I, л. 15, 17—18.
100 Бруин /, де. Путешествие через Московию Корнилия де Крупна. М„ 1873,
101 Письма и донесения иезуитов о России конца XVII и начала XVIII века. СПб., 1904, с. 24, 26. 75.
102 Юль Ю. Записки Юста Юля датского посланника при Петре Великом (1709—1711). М„ 1899, с. 222.
<< Назад Вперёд>>
