§ 4. Пятнадцать лет спустя: проекты С. Ф. Шарапова и А. Я. Антоновича
Для России создание экономической программы развития, соответствующей её самобытности, было насущной необходимостью. Так, в конце XIX — начале XX в. российское государство стояло перед дилеммой: либо предпринять либерально-демократические реформы, либо сохранить существующий строй в неприкосновенности. Возможность так называемого «третьего пути» интуитивно осознавалась некоторыми представителями интеллигенции. «Этот третий путь стихийно чувствовался славянофилами, но они не сумели его сформулировать, не владея государственной диалектикой».57 Шарапов был одним из немногих славянофилов, кто пытался найти такой путь, постичь эту «государственную диалектику». В данном контексте и представляет особый интерес его работа «Бумажный рубль», так как в ней предпринята попытка сформулировать экономическую программу особого российского пути и, кроме того, предлагается концепция денежного хозяйства, основанного на неразменных бумажных деньгах, призванных устранить параллельное хождение валют в России.
Свою точку зрения С. Ф. Шарапов основывал на сложившейся в России хозяйственной практике. «Многие и не подозревают у нас, что в действительности Россия с перерывами, но уже второе столетие живёт на совершенно абсолютных деньгах, что золото и серебро давно перестали быть русскими деньгами, и то, что считается экономической болезнью, каким-то несчастием, есть в сущности исторический хозяйственный процесс, далеко выдвигающий нашу родину впереди других цивилизованных народов».58 По мысли Шарапова, основная идея западной цивилизации изжила себя: «Таковою основною идеею европейской цивилизации последних столетий в области экономической является несомненно золотая идея, то есть идея, что золото — единственные и истинные деньги».59 Автор обрушивается с сокрушительной критикой на современную ему западную финансовую науку, которая не может предложить удовлетворительных ответов на вызов новой эпохи, характеризующейся исчерпанием «золотой идеи».
Новая эпоха должна отличаться «преобладанием духовного и нравственного начала во всех областях человеческого мышления и делания, ибо только нравственное начало и способно вывести заблудившийся цивилизованный мир из дебрей материализма и бессмысленной животной борьбы».60 Материальным выражением новой эпохи Шарапов представлял бумажный рубль, считая его идеальной валютой для России. Опасения же большинства западных и русских экономистов по поводу неустойчивости бумажных денег он объяснял предубеждённостью учёных. Эта предубежденность, по Шарапову, проистекала из того, что в экономической теории считается общим местом: неумеренность государства в денежной эмиссии. «Всякая (государственная власть. — А. Д.), — писал Шарапов, — напечатает (бумажные деньги. — А. Д.), одна по нужде, другая по легкомыслию; гарантий никаких быть не может, а потому, — прочь сама идея об абсолютных знаках».61 Соотвественно для большинства учёных полноценные деньги служат панацеей от экономической нестабильности: «Тут будто бы ещё возможны некоторые гарантии и контроль».62 Существует стойкое убеждение, вернее сказать, заблуждение, что золотая валюта символизирует стабильность и что процветание экономики с такой полноценной валютой гарантировано. Следует отметить, что данная точка зрения бытует до сих пор, достаточно обратится к публицистике, например, к статьям, посвящённым реформе С. Ю. Витте — столь живучи в человеческом сознании исторические мифы.
У Шарапова было много оппонентов. Например, против его проекта резко выступал известный русский экономист М. Ковалевский, называя Шарапова «реакционером, лишённым всякой научной добросовестности».63 Мнение Ковалевского сводилось к общей для всех противников бумажных денег точке зрения: «Присущая бумажной валюте возможность лёгкого покрытия чрезвычайных расходов новыми выпусками ассигнаций составляет её привлекательную сторону в глазах правительства и её величайшую опасность для публики».64
Однако экономическая история нередко опровергает утверждения о том, что золотая валюта является панацеей от чрезмерного выпуска ничем не обеспеченных денег и что золотой запас не может быть объективным ограничителем предложения денег. Так, в 1881 г. в Италии, как и в других европейских странах, был совершён переход к золотой валюте. Но уже через 10 лет золото и серебро совершенно исчезли из обращения из-за чересчур мягкой кредитно-денежной политики, выразившейся в дополнительных выпусках ничем не обеспеченных денег. Действительно, «зло лежит не в материале денег, но в том факте, что денежная эмиссия не соответствовала производству товаров».65 Именно об этом и писал Шарапов: дело не в том, какая валюта принята в стране, а в том, какую денежно-кредитную политику проводит правительство и какие ставит перед собой задачи.
В работе «Бумажный рубль» С. Ф. Шарапов высоко оценивает проект Джона Ло, осуществившего грандиозный план создания бумажно-денежной системы во Франции. В 1716 г. этот шотландский авантюрист основал банк, эмитировавший бумажные деньги, разменные на звонкую монету. Умерший в 1715 г. Людовик XIV оставил своему малолетнему наследнику Людовику XV полностью разорённую финансовую систему. Поэтому идея Ло пришлась очень кстати для Франции с её расстроенной казной. Ассигнации стали очень популярны среди населения, ожила торговля, было довольно и правительство, так как стабилизировался сбор налогов в королевскую казну. В итоге в 1718 г. банк превратился в государственный. Правда, уже к 1720 г. проект Ло провалился, так как доверие к бумажным деньгам было подорвано их чрезмерной эмиссией, французское правительство переоценило «волшебную силу» ассигнаций.
По мнению Шарапова, Ло, «не формулируя научно законов денежного обращения, угадал их вдохновением гения... ».66 Особенно Шарапову импонировала фраза, приписываемая шотландцу: «Государь не нуждается в кредите, он его создаёт». В этом афоризме — квинтэссенция шараповского понимания сущности бумажных денег. Иначе говоря, денежных ресурсов должно быть ровно столько, сколько требуется экономике, золотая же валюта не могла обеспечить необходимую эластичность предложения денег. По словам Шарапова, французов погубило то, что «абсолютная государственная власть уже находилась на пути полного разложения, и она растеряла все свои идеалы... ». Для создания эффективной бумажно-денежной системы, как писал Шарапов, необходимы «нравственное начало и государственное творчество».67 В России, с его точки зрения, требуемые условия были налицо: «власть абсолютно нравственна и доброжелательна, и все экономические бедствия и неурядицы проистекают от недоразумений и злоупотреблений исполнителей царской власти, умевших, так или иначе, уйти от контроля и вызвать верховную власть на несвободное решение».68
Шарапов считал, что в России должны быть установлены определённые правила денежного обращения, обусловленные особенностями русской экономической практики. Такие правила он называл положениями, ещё не оформившимися в экономические законы. Первым правилом он определял меновую денежную единицу, а именно рубль, который имел бы «совершенно отвлечённую ценность».69 Эта денежная единица должна быть представлена бумажным денежным знаком, прерогативой выпуска которого обладает центральная государственная власть. За нелюбимым золотом Шарапов предлагал оставить только функцию мировых денег, «ввиду того, что этот товар (золото. — А. Д.) системою соседних государств принят за монетную, денежную единицу, нам в нашей международной торговле и сделанных ранее долгах счёты приходится вести на него». Здесь, как видим, Шарапов в неявной форме признавал правомерность существования параллельной валюты, а именно обеспеченного золотом рубля для ведения международных расчётов.
По мнению Шарапова, рубль, не зависящий от золота и выпускаемый по мере необходимости, может «оплодотворить народный труд и его производительность как раз до предела».70 Имелась в виду идея о том, что в рамках золотовалютного стандарта или любой другой денежной системы, основанной на полноценных деньгах, количество денег определяется запасами драгоценных металлов, а не потребностями народного хозяйства. Например, в конце XIX — начале XX в. в российской экономике ощущался острейший дефицит денег. По словам С. Ф. Шарапова, «истинные причины paзорения русского земледелия могут быть сведены, таким образом, к двум основным: безденежью и падению цен».71
Это, конечно, далеко не единственные причины бедствий русских аграриев, но и они сыграли существенную роль в том, что комплекс проблем российского села приобрёл ужасающие масштабы. Данное положение хорошо иллюстрируют официальные данные, приведенные Шараповым в работе «Сущность аграрного кризиса». К 1 января 1857 г. в обращении в России находилось: золота и серебра на 300 млн руб.; кредитных билетов на 735 297 000 руб.; вкладных билетов72 на 1 013 000 000 руб.; в общей сумме на 2 048 297 000 руб. Государственный бюджет в 1857 г. был равен 255 млн руб., а население превышало 65 млн человек. К 1 января 1906 г. в обращении находилось: золота — 836 100 000 руб.; серебра — 134 700 000 руб.; кредитных билетов — 1 290 000 000 руб. на сумму 2 260 800 000 руб. В 1906 г. государственный бюджет составлял более 2 млрд руб., а население 145 млн человек. За рассматриваемый период количество денежных средств в обращении возросло всего на 212,5 млн руб., или едва на 10% против 1857 г., в то время как государственный бюджет увеличился на 700%, а население на 250%.73 По свидетельству А. Стаховича, безденежье в России было выдающимся: «В Москве, где совершаются самые крупные торговые обороты, при расплате за товары кредитные билеты чуть ли не редкость. Столько же, если не более, при расчётах получается всевозможных купонов от многоразличных процентных бумаг, в большинстве случаев отрезанных за несколько лет вперёд. Сейчас купонов XIX столетия, пожалуй, даже меньше; обыкновенно предлагают купоны будущего XX столетия или же серии Государственного казначейства с отрезанными за 10 лет вперёд купонами».74
Итак, экономика России из-за дефицита денег не могла получить необходимого стимула для своего развития. Сельское хозяйство по этой же причине оставалось натуральным и в пореформенное время. Вследствие безденежья в большинстве поместий держались испольной системы, отработочной или арендной, избегая товарно-денежных отношений. Нечто подобное наблюдалась в России и накануне августовского кризиса 1998 г., когда экономика испытывала острую недостачу денежных средств, что привело к отрицательному экономическому росту.
Шарапов предполагал изменить подобное положение вещей за счёт неразменных бумажных денег, количество которых можно поддерживать на необходимом уровне. Правда, как поддерживать оптимальный объём денежной массы, он в сущности не объяснял. Вернее сказать, все его объяснения сводились к абстрактным принципам, которым должно следовать государство при проведении своей денежно-кредитной политики: «Система вкладов и ссуд при добавке по мере надобности свежих количеств знаков, — вот настоящий, почти автоматический регулятор денежного обращения»75 Эту надобность Шарапов определял «качеством обстановки, в коей находится, при данных внешних условиях, главный основной вид труда в стране».76 В процитрованных суждениях явно прослеживается общая черта программных проектов славянофилов — неконкретность, отсутствие необходимых деталей.
Следующий тезис программы гласил, что при абсолютных деньгах «господство биржи в стране становится совершенно невозможным, и безвозвратно гибнут всякая спекуляция и ростовщичество».77 В итоге крупная капиталистическая собственность превратиться во «всенародную», «мирскую». Государству нового типа достанется «вся та доля прироста и образования капиталов, которую у парламентарного государства отнимает биржа для образования ротшильдовских богатств».78 Под господством биржи Шарапов понимал ничем не ограниченное доминирование крупного частного капитала в экономике.
Этот тезис Шарапова особенно недальновиден. Спекуляция полноценными деньгами после их отмены, конечно, прекратилась бы, но производными инструментами фиктивного капитала — вряд ли. К тому же, Шарапов, вероятно, не понимал, какую важную роль играют биржа и биржевые спекулянты в экономике, без них, например, невозможно установление единых рыночных цен. Собственно говоря, одна из многочисленных функций биржи состоит как раз в превращении страны в единое экономическое пространство. Ecли бы шараповская программа была реализована, Россия скорее всего распалась бы на отдельные изолированные экономические районы. Сегодняшняя ситуация в России, к сожалению, подтверждает сколь бесперспективна недооценка роли биржи: в стране из-за отсутствия общероссийской зерновой биржи существуют значительные региональные диспропорции в ценах на зерно.
Как свидетельствует историческая практика, ошибочным оказался и тот пункт программы Шарапова, согласно которому при так называемых абсолютных деньгах доминировать в экономике должен государственный кредит, а капитал будет отстранён от ведущей роли в экономике. В такой экономике «капитализму, то есть господству капитала, здесь места нет, а потому нет места и его антитезе — социализму» (вот он, славянофильский поиск третьего пути!). Но учитывая, что кредиты в этом случае будут направляться лишь в эффективные проекты, не исключено, даже скорее предопределено, их нецелевое использование. Только рынок в условиях жёсткой конкуренции может объективно отбирать эффективные решения. Государство — это прежде всего чиновники, т.е. люди, которые, будь они даже платониками, не застрахованы от субъективных ошибок, чему мы неоднократно были свидетелями в недалёком прошлом. К тому же Шарапов предлагал реализовывать за счёт государства крупные и высокорискованные для частного бизнеса проекты, например, строительство морских портов, элеваторов, железных дорог и т. д.
Как показала история, такая роль государства таит в себе большую опасность бюджетных дефицитов, а следовательно, значительного государственного долга, и как следствие — инфляции. Впрочем, Шарапов считал, что инфляции быть не должно, раз средства вкладываются в реальное строительство, а не в биржевые спекуляции.
Частному бизнесу предлагалось быть «на подхвате» у крупного государственного капитала, т. е. заниматься розничной торговлей, сельским хозяйством или, как сказали бы сейчас, «малым бизнесом». «Таким образом, мнимые капиталы, пускаемые в оборот государством, и реальные, то есть частные капиталы, будут работать параллельно, не мешая друг другу, и именно в этом и будет заключаться здравая и справедливая экономическая политика».79
В конце своей книги «Бумажный рубль» Шарапов предлагает создать так называемую Большую Казну вместо существовавшего в то время Государственного банка. «Большая Казна должна одна безраздельно управлять денежным обращением».80 Поэтому Большая Казна должна объединить усилия Государственного банка и Государственного казначейства, действовующих, по словам Шарапова, несогласованно. Ей должна принадлежать независимая, неподотчётная другим государственным органам роль. Негативно относился Шарапов и к Министерству финансов, считая, что оно совсем не занимается экономикой. К основным задачам предполагаемого органа он относил: 1) управление денежным обращением с технической точки зрения; 2) монополизацию золотой торговли, т.е. передачу в руки государства всего оборота драгоценных металлов внутри страны, а также чеканку золотых монет для международных расчётов; 3) денежную эмиссию внутри страны («битьё разменной внутренней монеты»); 4) концентрацию в руках государства всех форм кредитных отношений с постепенным вытеснением из этой сферы частного капитала; 5) производство всевозможных операций с деньгами Державной Казны; 6) операции с государственными (в оригинале — всенародными) резервами, обслуживание денежных расчётов государственных предприятий, контроль над основными экспортными товарами (в данном случае над хлебной торговлей), а также «заведывание добычей золота».
Большая Казна мыслилась Шараповым как мощная централизованная структура с региональными представительствами, способная осуществлять тотальный контроль над экономической ситуацией. В дополнение к Большой Казне Шарапов предлагал создать Державную Казну, основные функции которой виделись ему так: 1) составление государственного бюджета страны; 2) техническое исполнение бюджета, т.е. проведение различных операций по расходованию государственных средств «посредством приказов Большой Казны и её местных органов»; 3) поиск и получение государственных доходов, формирование государственных капиталов и запасов, а также введение и взимание различных налогов пocредством местных органов Большой Казны.81 В итоге, по мысли Шарапова, после реализации всех предложенных им мер по созданию финансовой системы, основанной на бумажных (абсолютных) деньгах, изменится экономический строй России. Будет создано буквально новое государство, проводящее «свободную христианскую политику» — свободную от внешнего влияния.
Если оценить программу, предложенную С. Ф. Шараповым в координатах «западники—славянофилы», то она ближе к последним, хотя и отличается от славянофильских воззрений определенной конкретностью. Шарапов предпринял попытку создать для России особую экономическую модель развития, учитывающую её своеобразие. Видимо, по этой причине она и производит неоднозначное, двойственное впечатление.
В его программе есть много рациональных, вполне конструктивных предложений. Так, заслуживает внимания программа государственного вмешательства в экономику с целью стимулирования экономического роста — учитывая давние традиции централизованного государства в России.
В отдельных аспектах идеи Шарапова созвучны воззрениям Дж. М. Кейнса, особенно в плане его рассуждений о денежной эмиссии с целью оживления инвестиционной активности, правда, с небольшой оговоркой: Кейнс рассуждал о государственном регулировании в категориях рыночной экономики, а Шарапов, скорее всего, имел ввиду экономику тоталитарного типа, ведь у него речь идёт о российском государстве, которое на протяжении всей своей истории тяготело к авторитарной форме правления.
Что касается структуры управления народным хозяйством, как её представляет Шарапов, то она вполне адекватна жёстко централизованному российскому государству. В ней также можно увидеть элементы управления современной российской экономикой, в которой государство играет доминирующую роль. Особенно это заметно в свете недавней реформы нашего правительства, когда в Министерство финансов Российской Федерации вошло бывшее Министерство по налогам и сборам, что Шарапов и предлагал. Однако его концепции больше соответствовало бы объединение в рамках одного органа управления Министерства финансов и Министерства экономического развития и торговли.
Несмотря на то, что Шарапов, судя по его отдельным высказываниям, не жаловал социализм, его концепция вполне вписывается в теорию и практику этой идеологической доктрины, как о том свидетельствует исторический опыт нашей страны. Современные российские политики-государственники примерно так же представляют себе структуру управления экономикой. Особенно им подходят идеи Шарапова о государственном творчестве в области кредита. Именно в русле его идей они предлагают решать проблемы недофинансирования ВПК, науки, образования, социальной сферы и т.д.
Предложенную Шараповым концепцию бумажно-денежной системы можно оценить двояко. Безусловно, Шарапов прав в том, что бумажные деньги могут быть идеальной валютой при должном к ним отношении со стороны правительства. Ведь именно с помощью такой гибкой валюты правительство может решать многие социально-экономические проблемы, например в сельском хозяйстве, во внешней торговле и др. Когда страна лишена этого действенного инструмента экономической политики, она подвержена многочисленным рискам. Можно сказать, что она утрачивает свой экономический суверенитет. В данном аспекте денежная система, предложенная Шараповым, была прогрессивна и опережала своё время, и именно поэтому она вызывала резкое неприятие современных ему научного сообщества и российского истеблишмента.
В качестве негативного примера утраты суверенитета страны над своей валютой можно привести Аргентину с её недавней политикой currency board, т. е. жёсткой привязкой отечественной валюты к американскому доллару в соотношении 1:1. Такая валютная политика может быть приемлема лишь при условии, что страна имеет большой экспортный потенциал, значительное положительное сальдо торгового и платёжного баланса. Кроме того, структура экономики такой страны должна быть вполне современной, например, как в США. К счастью, Россия не пошла по аргентинскому пути, хотя на этот путь её упорно толкали некоторые либералы. После августовского кризиса 1998 г., когда по объективным причинам была ослаблена кредитно-денежная политика и резко выросла инфляция, экономика страны получила сильный стимул для своего развития за счёт роста денежной массы. Таким образом хотя бы этого надуманного эксперимента удалось избежать.
Шарапов верно подметил, что ценность бумажной валюты определяется доверием к государству, её выпустившему. Это обстоятельство представляется даже более значимым, чем зависимость ценности денег от их количества. А. Вагнер, работавший некоторое
время в России, писал по этому поводу: «Едва ли упоминали о доверии к бумажным деньгам и никогда не обращали на него должного внимания, а между тем оно имеет существенное значение и даже занимает первое место, наряду с количеством выпуска».82
Представления Шарапова о роли бумажных денег в экономике разделяли немногие экономисты. К ним относились главным образом сторонники теории биметаллизма или серебряного монометаллизма. В целом они были сторонниками кредитных денег, так как в большинстве своём стремились только упрочить путём модернизации денежную систему, которая существовала в России последние 50 лет и, несмотря на формальное серебряное обеспечение рубля, фактически была бумажно-денежной. Они считали её наиболее соответствующей уровню развития страны, поскольку она учитывала аграрную специфику России. «Упругость, которую проявляет кредитная валюта, способствует более равномерному распределению прибылей и убытков сельскохозяйственного производства, освобождая до некоторой степени это распределение от чрезмерного влияния стихийных сил природы (размер урожая) и от влияния международного рынка»,83 — писал А. Фролов, малоизвестный экономист конца XIX в. Правда, эти положительные черты кредитно-денежной системы, основанной на бумажной валюте, могут проявиться только при взвешенной финансовой политике государства.
Вместе с тем концепция денежного обращения Шарапова не в полной мере считалась с экономической отсталостью России и её местом в международном разделении труда, которое не позволяло ей быть чересчур «особенной», в противном случае экономическая отсталость неизбежно вытолкнула бы страну на обочину мирового пути развития, чему немало примеров в мировой истории.
В возможности шараповской денежной системы не верили его противники по дискуссии о золотом рубле, в частности, уже упоминавшийся М. Ковалевский. В связи с этим он писал о желательном количестве бумажных денег: «... Нужно, чтобы число последних было весьма ограниченным и увеличивалось только в строго определённом отношении ко всякому увеличению населения; далее, необходимо, чтобы общественное мнение было проникнуто убеждением, что постановления относительно бумажных денег никогда не будут изменены».84 Самому Ковалевскому такое сочетание условий казалось невероятным.
Известный исследователь русского консерватизма И. В. Лукоянов характеризовал взгляды С. Ф. Шарапова как экзотическую смесь из абсолютистких, либеральных, а иногда даже и демократических элементов: «Его идеи были настолько противоречивы, что всю эту программу невозможно однозначно отнести к какому-либо из традиционно определяемых направлений общественной мысли».85 Лукоянов всё-таки относил мировоззрение Шарапова к консервативному направлению, хотя и с большими допущениями, но более ёмкой считал оценку, которую дал взглядам Шарапова В. В. Ведерников, — «правая утопия».86 Шарапов в своих проектах пытался совместить и примирить основы существовавшего в России государственного и общественного строя и новые требования эпохи, борьбу с бюрократизмом, расширением местного самоуправления. Именно такие попытки и были утопией.
Если говорить в общем, то концепция денежного хозяйства, предложенная С. Ф. Шараповым, интересна и во многих чертах оригинальна. Но всё-таки в целом она отличается дилетантизмом и построена на зыбкой, эклектичной идеологической основе, а не на прочном экономическом фундаменте, что снижает её практическую значимость, если не сказать больше — делает практически бесполезной. Поэтому проект Шарапова интересен главным образом как памятник эпохи.
К наиболее оригинальным экономистам XIX в., имевшим свой взгляд на денежную теорию, относится А. Я. Антонович, который разработал наиболее стройную и обоснованную концепцию российской бумажно-денежной системы. А. Я. Антонович считал бумажную валюту наиболее подходящей для России, страны, где было очень много плохо используемых ресурсов, или естественных богатств. В России существовали огромный незначительно задействованный трудовой потенциал, который, по мнению Антоновича, можно использовать для увеличения объёма производимых благ. В таких условиях, как полагал учёный, «несравненно удобнее действовать на увеличение количества произведений и услуг, чем увеличение количества обращающихся денежных знаков».87
Источником ресурсов, необходимых для освоения огромных потенциальных богатств России, может быть бумажная валюта. Эти богатства остаются лишь потенциалом, если не задействованы. Для освоения природных запасов требуются серьёзные капитальные вложения, которых в стране нет. В этом позиция А. Я. Антоновича смыкалась с точкой зрения С. Ф. Шарапова и других учёных, утверждавших, что бумажная валюта является наиболее подходящей для таких сельскохозяйственных стран, как Россия.
Антонович значительно больше других учёных уделял внимания сельскохозяйственному кредиту как важнейшему способу развития данной сферы экономики. Особенное значение А. Я. Антонович придавал одной из разновидностей этого кредита — мелиоративному кредиту. В книге «Теория бумажно-денежного обращения и государственные кредитные билеты», впервые опубликованной в 1883 г., на гипотетическом примере он раскрывал особенности и преимущества подобного кредита. Ситуация, на которой строит свои рассуждения Антонович, следующая. Поместье землевладельца расположено на неудобной заболоченной земле. Оно давно заложено под ипотечный кредит, существует большая опасность продажи имения с торгов, за долги. «Для выхода из своего критического положения нашему землевладельцу остается единственное рациональное средство — превратить болота в луга и пахотные поля. Но у него нет капитала для этой реформы, а воспользоваться ипотечным кредитом он не может, так как всё, что можно было взять, уже взято в кредитном обществе».88 Сельских хозяев, оказавшихся в таком положении, и должен был выручить мелиоративный кредит. «Мелиоративная ссуда возможна и там, где нет места ипотечной ссуде, так как в мелиоративной форме кредита обеспечением служит производительная затрата ссужаемого капитала... ».89 А. Я. Антонович считал, что такой кредит не опасен для экономики, а даже полезен, так как «создает новую доходность, дающую возможность погашения не только мелиоративной ссуды, но и прежних ипотечных долгов».90 С помощью такого кредита создаётся новая стоимость, капитал, и поэтому возможность возникновения инфляции маловероятна, а если инфляция и возможна, то она будет стимулировать экономический рост.
Именно поэтому А. Я. Антонович считал допустимым отождествление мелиоративного кредита и денежной эмиссии, направленной в производительное использование. «При существовании таких благоприятных условий новые выпуски бумажных денег могут иметь значение такое же, какое имеет мелиоративный кредит для частного лица», — писал он.91
В результате эмиссии бумажных денег, в частности ассигнаций, увеличивалась задолженность государства, вернее, такой представлялась ситуация правительству. Соответственно борьба велась против обесценения бумажных денег и против государственного долга путём их выкупа и уничтожения. В современной терминологии подобная политика называется монетаристской. В результате в народном хозяйстве уменьшается денежная масса и одновременно возникает безденежье при изобилии денег. Это угнетающе действует на экономическое развитие России. По мнению Антоновича, уменьшать государственные долги следовало их увеличением, но направляя вновь выпущенные деньги в реальное производство, в частности, на поощрение мелиоративных работ. Подобное наращивание государственной задолженности в конечном счёте могло развить производительные силы и поднять курс бумажных денег: «Полученные частными лицами деньги могут быть обращены на привлечение существующих в стране в недеятельном состоянии факторов производства к общеполезным предприятиям, на устройство железных дорог, фабрик и заводов, на сельскохозяйственные улучшения и т.п.».92
Нетрудно заметить, что в этих своих предложениях А. Я. Антонович определённо является предтечей Дж. М. Кейнса с его идеей о государственном стимулировании экономического роста. В целом его позиция отвечает современным представлениям о роли бумажно-денежной эмиссии, которая должна быть направлена на производственное потребление и таким образом не должна провоцировать инфляцию. Это понятно: инфляция возникает, если деньги выпускаются для финансирования непроизводительных расходов государственного бюджета. Если эмиссия производится, например, для финансирования социальных программ или военных расходов, возросшая денежная масса не будет уравновешена соответствующим объёмом товаров и услуг, что и приведёт к всплеску инфляции. Если же вновь выпущенные деньги обращены на развитие производства, инфляции не возникает, так как эмиссия «приводит к увеличению произведений и услуг, то есть к увеличению спроса на деньги и к поднятию их достоинства».93 В этой идее, по сути, и заключается основной смысл бумажно-денежной теории А. Я. Антоновича.
Взгляды учёного нашли выражение в предложенной им программе преобразований финансовой сферы. Во-первых, Антонович считал необходимым установить высокие таможенные пошлины на импортные товары для защиты местных производителей, простимулированных до этого дополнительными выпусками денег: «Таможенное покровительство, устраняя конкуренцию с более совершенным производством, даёт возможность направления к производству незанятых или мало занятых факторов производства, что увеличивает общее количество произведений и услуг, возвышая еo ipso вещную ценность бумажных денег, занятых работой целесообразного соединения факторов производства... ».94 Запретительный таможенный тариф должен был, по мысли Антоновича, восстановить равновесие в международной торговле, нарушенное эмиссией бумажных денег для производительного использования. Во-вторых, Антонович полагал целесообразным разрешить свободное обращение монеты с лажем на бумажные деньги: «При возможности такого обращения, монета не будет изгоняться искусственным образом из страны за границу, что усиливает ввоз, ослабляет международные платёжные средства и отдаляет возможность восстановления нормальной денежной единицы».95
По сути, Антонович аргументировал сохранение параллельного обращения валют, по всей вероятности, с фиксированным курсом, хотя конкретно он и не говорит об этом, но это явно подразумевается. В дальнейшем Антонович, как все учёные того времени, не мог не склониться в пользу восстановления серебряного монометаллизма. Обращение же бумажных денег с лажем способствовало накоплению разменного фонда с минимальными издержками. Это было именно то, что делал до 1839 г. министр финансов Е. Ф. Канкрин.
Предыдущие меры — запретительные таможенные пошлины и свободное обращение серебряных денег с лажем, были, по мнению Антоновича, лишь косвенными мерами для превращения бумажныx денег в производительный инструмент. Требовалось ещё и прямое, непосредственное воздействие на бумажно-денежное обращение. Под ним учёный понимал «организацию сельскохозяйственного и промышленно-предпринимательского кредита». «Таким кредитом непосредственно вызывается к деятельности ассоциирующая сила денежных знаков, происходит соединение раздельных факторов производства, превращение капиталов из недеятельного и потенциального состояния в живое и деятельное»,96 — подчёркивал А. Я. Антонович. В результате деньги как бы напитываются вещественной силой, восстанавливая свою ценность без сокращения денежной массы.
В заключительном пункте своей программы Антонович предусматривает даже возможный выпуск новых бумажных денег — для «организации общественных предприятий, несомненно поднимающих благосостояние, оживляющих предприимчивость и промышленность страны».97
Концепция А. Я. Антоновича, более обоснованная в отличие от концепции С. Ф. Шарапова, базировалась на глубоком понимании сущности процессов, происходивших в экономике России. Соответственно и программа преобразований в финансовой сфере была более конкретной.
57 Керсновский А. А. История русской армии. В 4 т. Т. 3. М., 1994. С. 7.
58 Шарапов С. Ф. Бумажный рубль. СПб., 1895. С. 18.
59 Там же. С. 6.
60 Там же. С. 7.
61 Там же.
62 Там же. С. 8.
63 Ковалевский М. Экономический строй России. М., 1900. С. 21.
64 Там же. С. 21.
65 Бендиксен Ф. Деньги. Пг., 1923. С. 40.
66 Шарапов С. Ф. Бумажный рубль. С 8.
67 Там же. С. 9.
68 Там же. С. 26.
69 Там же. С. 18.
70 Там же.
71 Там же.
72 Вкладные билеты (или, правильнее, билеты депозитной кассы) представляли собой своеобразные расписки, выдаваемые вкладчикам взамен золота и серебра депозитными кассами, учреждёнными в 1840 г. В то время активно использовались в денежном обращении в России.
73 Шарапов С. Ф. Сущность аграрного кризиса. М., 1906. С. 12.
74 Стахович А. Золотая валюта, хлебные цены и наш земледельческий кризис. Орёл, 1899. С. 14-15.
75 Шарапов С. Ф. Бумажный рубль. С. 65.
76 Там же. С. 65.
77 Там же. С. 19.
78 Там же. С. 85.
79 Там же. С. 85.
80 Там же. С. 103.
81 См.: Там же. С. 108.
82 Вагнер А. Русские бумажные деньги. Киев, 1871. С. 41.
83 Фролов А. Деньги земледельческой страны. СПб., 1898. С. 12.
84 Ковалевский М. Экономический строй России. М., 1900. С. 22.
85 Лукоянов И. В. Российские консерваторы (конец XVIII — начало XX вв.) СПб., 2003. С. 62-63.
86 Там же. С. 63.
87 Антонович А. Я. Теория бумажно-денежного обращения и государственные кредитные билеты. Киев, 1883. С. 260.
88 Там же. С. 107.
89 Там же. С. 108.
90 Там же.
91 Там же.
92 Там же. С. 108-109.
93 Там же. С. 109.
94 Там же. С. 260.
95 Там же. С. 261.
96 Там же. С. 261.
97 Там же.
<< Назад Вперёд>>
