Русско-японская война 1904–1905 г.

Отношения России и Японии между собою никогда не были хорошими. Их всегда омрачала боязливая подозрительность маленькой замкнутой в себе островной державы к гиганту-государству, распростершемуся на двух материках¹. Эта враждебность впервые проявилась в Японии в конце XVIII в. К этому времени наши дальневосточные владения равнялись уже 72 000 кв. миль, включая в себя острова Курильские, Командорские, Алеутские, Шумачинские, Евдокиевские, Кадьяк, Ситха, Прибылова, Гвоздевы, Св. Матфея и колонию Росс на берегах Новой Калифорнии. Для использования этих обширных владений, обладавших населением в 100 000 человек и всевозможными дарами природы, в 1779 г., под покровительством нашего правительства, образовалась Российско-Американская Компания², которой были предоставлены исключительные права не только в отношении пушных, рыбных, горных промыслов и торговли, но и по управлению этими островами и колониями.

Едва Компания эта успела проявить свою деятельность, как в 1790 г. появляется в Японии первый политический памфлет, указывающий на захватную политику России на Дальнем Востоке³. Когда же в 1806 г. на острове Сахалин появляются впервые русские форпосты в виде нескольких казарм, долженствовавших скорее быть приютом русских промышленников, чем солдат, японцы переходят от слов к делу. Толпы японцев-колонистов появляются на острове и занимают наиболее важные в промышленном и стратегическом отношении пункты.

В Японии давно и хорошо знали о неисчислимых естественных богатствах Сахалина. На Сахалин ездили как за «золотым руном» — за сельдяным туком, удобрявшим скудную почву японских островов, за ценными породами рыбы — кеты и лосося, за китовым усом, за жиром кита и моржа, за мехом котика и бобра, за золотом, за лесом, но, вывозя все это оттуда, японцы раньше не обнаруживали намерения колонизовать Сахалин. Очевидно, что колонизация его в 1806 г. была делом не экономической необходимости, а политической демонстрацией. Но Российско-Американская Компания отнеслась к ней вначале вполне благодушно и предложила Японии заключить с ней торговый договор.

Япония ответила отказом. Не допуская иностранцев на свои острова, она и здесь хотела применить политику закрытых дверей. Но на Сахалин суверенных прав у Японии еще не было, не было даже и права первенства в колонизации его, и естественно, что этот высокомерный отказ возмутил представителя Компании, камергера Рязанова. Он захотел «проучить» японцев и приказал командиру фрегата «Юнона», лейтенанту Хвостову, истребить находившиеся у Сахалина японские суда, уничтожить японские магазины, сооруженные на острове для хранения рыбы и припасов, захватить японцев и «вообще произвести погром, достаточно внушительный, чтобы отбить у них навсегда охоту селиться на острове»⁴.

Хвостов очень ретиво выполнил это поручение осенью 1806 г., а весною 1807 г. повторил этот погром, причем у берегов острова Иезо⁵ он захватил 4 японских коммерческих судна. Хотя за свои самовольные на этот раз действия лейтенант Хвостов по прибытии в Охотск и был арестован и отдан под суд, но произведенные им «погромы» произвели сильное впечатление на правителя Японии, и он принял ряд мер для защиты островов Японского архипелага от русского нашествия: по берегам Японии приказано было строить крепости «против русских»; на остров было послано 3 тыс. солдат для защиты его «от русских», губернаторам островов велено быть в постоянной готовности противодействовать высадке «русских». Долго ждали японцы этого нашествия и, наконец, усмотрели его в экспедиции лейтенанта Головнина⁶, которому на шлюпе «Диана» поручено было описать принадлежавшие нам Курильские острова и Охотское море. В июле 1811 года Головнин с частью экипажа своего судна был захвачен японцами в плен и освобожден только осенью 1813 г. после продолжительных и настойчивых уверений, что русское правительство не принимало участия в действиях лейтенанта Хвостова.

Во избежание повторения подобных инцидентов со стороны России в течение трех лет — 1815, 1816 и 1817 гг. — делались попытки войти с Японией в правильные международные отношения. Но Япония упорно их отклоняла и вынудила, наконец, сибирское начальство воспретить всякое повторение этих попыток. В течение сорока лет всякие сношения России с Японией были прерваны.

Это обстоятельство не могло, конечно, остановить исторически слагавшейся эволюции нашей государственной жизни, искавшей для себя новых путей и естественных границ. Открыв в 1848 г. устья Амура, Россия, естественно, желала обладать и верховьями его. Употребив все усилия к установлению добрососедских отношений с Китаем, мы получили по Айгунскому договору с ним⁷ в 1858 г. все земли Уссурийского края и право безраздельного владения Амуром. В то же время на острове Сахалин были заняты нами в 1852 г. посты Дуэ и Анива. Здесь мы снова встретились с японцами. На этот раз дело обошлось без ссоры. Остров представлял собою как бы бесхозяйную землю; аборигены его — айны⁸ — не могли отстаивать его самостоятельности, и потому японское правительство, хорошо сознавая шаткость своего единоличного права на обладание островом, не стало препятствовать заселению его русскими людьми. Да и политическая обстановка этому не благоприятствовала. В том же 1852 г. правительство Северо-Американских Соединенных Штатов отправило в Японию экспедицию командора Биддля с поручением завязать, наконец, сношения с этою нелюдимою страною. Биддлю было сказано от имени правителя Японии, что, соблюдая завет своих предков, японский народ избегает всякого общения с иностранцами и от этого завета отступить не может. Ответ этот вызвал бурю протестов в Америке. Печать, клубы, конгресс в Вашингтоне — все потребовали внушительной морской демонстрации против Японии. И вот в феврале 1854 г. девять сильных американских военных пароходов стали на якорь против Канагава (Иокогама)⁹. Под жерлами их пушек японскому правительству пришлось подписать Канагавский договор¹⁰, положивший начало целому ряду сходных с ним трактатов, заключенных с Японией другими державами, в силу которых европейцы и американцы получили право селиться в портах Хакодатэ, Канагава, Нагасаки, Хёго и Ниигата, приобретать в них дома, строить церкви, торговать и т. д.

26 января 1855 г. в Симода подобный же договор впервые заключила с Японией и Россия¹¹. Согласно ему, граница была приведена между островами Итуруп и Уруп. Сахалин же оставался в общем не разграниченном владении, так как он сам по себе не представлял какой-либо определенной политической величины, население его не выработало никакой формы государственности и жило на началах родового быта; посещался он одинаково русскими и японцами, и не было вообще никаких доказательств его принадлежности какой-либо стране. Для закрепления нейтрального характера Сахалина вслед за подписанием Симодского договора был снят наш пост на южной оконечности острова. Мы хотели этим фактом убедить японцев в нашем миролюбии. Но не убедили в нем. Не такой был момент. Японский народ был потрясен происшедшими событиями и оскорблен в своем национальном самолюбии вынужденною необходимостью отказаться от заветов предков и войти в сношения с иноземцами. Среди него образовалась «лига патриотов», которая поставила своею задачею бороться с нашествием «заморских чертей» — иностранцев на Японию. И среди последних на первое место поставлена была ближайшая соседка Японии — Россия. Стоявший во главе этой лиги популярный в стране поэт Фудзита¹² в ряде политических поэм указывал на постепенное расширение территории России за счет Китая и на мечты ее присоединить к своим владениям и архипелаг Японских островов. Патриотизм лиги, ее тревоги и подозрения сообщились и японской прессе. Она зорко следила за поступательным движением России с севера Сахалина к южной его оконечности, отделенной от Японии узким проливом Лаперуза, и указывала народу, что Россия стремится завладеть Сахалином не только с целью монополизировать рыбные его богатства, но и с тем, чтобы создать из него операционную базу для завоевательной экспедиции в Японию.

Стихи Фудзита возымели свое действие. После того как лига патриотов посетила Сахалин и убедилась в преобладании на нем русского влияния над японским, правительство японское признало необходимым размежеваться. В 1862 г. с этой целью в Петербург впервые явилось японское посольство¹³. Переговоры не имели успеха, так как японские делегаты желали, чтобы северной границей их владений считалась 51-я параллель. Желание это не было уважено нашим правительством. Япония же не желала отказаться от обладания Сахалином. Однако отсутствие естественной границы все более и более вело к взаимным спорам и недоразумениям. Сознавая, что сама она не в состоянии отстоять свои требования, Япония в 1875 г. признала, наконец, себя вынужденной уступить России Сахалин полностью, взяв себе в вознаграждение за отказ от него Курильские острова¹⁴.

Японский народ, лишившийся теперь возможности безданно, беспошлинно добывать на Сахалине сельдяной тук, лес, рыбу, каменный уголь, остался крайне недоволен этой сделкой, — и печать объявила Россию «коварным врагом» Японии, «жестоким ее притеснителем» и т. п. И хотя Россия не участвовала ни в одной из военных демонстраций, имевших целью открыть свободный доступ в Японию иноземцам и устроенных в 1854 г. американцами, а в 1864 г. — англичанами, французами и голландцами; хотя она ни разу не пыталась воздействовать на Корею в пользу христиан посылкой своей эскадры, как это сделали в 1866 г. французы, а в 1871 г. — американцы; хотя, наконец, она все свои дела с Китаем вела также совершенно мирным путем, не следуя примеру англичан, бомбардировавших в 1856 г. форты к югу от Кантона и повторивших на другой год эту военную демонстрацию вместе с французским флотом, — тем не менее именно Россия казалась Японии опаснейшим ее врагом, и каждое ее мероприятие рассматривалось как угроза независимости и развитию Японии.

Конечно, здесь не обошлось без посторонних влияний — влияний наших европейских недругов.

Со всем этим надлежало считаться и бороться. Но гордые своей прошлой славой, своей международной репутацией «северного колосса», мы считали «неотъемлемым добытое веками право обосноваться на тихоокеанском побережье» и, пренебрегая косыми взглядами на нас японцев, предоставляли событиям идти и развиваться своим чередом. Мы словно не замечали лихорадочного возбуждения, с которым в это время происходило в Японии обновление всей ее государственной жизни. Реформы следовали одна за другой — и в течение двух десятилетий (1870–1890 гг.) Япония совершенно преобразилась: феодальный строй уничтожен, столица перенесена из Киото в Эдо (Токио), проведены железные дороги, введена золотая валюта, развилась промышленность, торговля, страна покрылась сетью кредитных учреждений, образование сделано всеобщим и обязательным, издан свод законов, реорганизованы на европейский лад армия и флот, численность которых значительно увеличена, и, наконец, стране дарована конституция¹⁵.

На Дальнем Востоке, несомненно, возникала новая сила... А мы по-прежнему жили не спеша, довольствуясь в отношении дальневосточной окраины полумерами. Так, в 1855 г. мы начали колонизовать берега и низовья Амура. Но туда никто не шел из центральной России, и ясно почему: в воздухе уже чуялось падение крепостного права, подавались адреса, созывались комитеты и комиссии, — и крестьянство ждало разрешения жгучего вопроса на родной земле. Тогда явилась мысль о принудительном заселении этого края штрафованными солдатами из Забайкалья, а Сахалина — преступниками со всей России. Конечно, и из этих мероприятий ничего не вышло. Сахалинские природные богатства не были вовсе использованы, а Приамурье так и осталось незаселенным, некультурным краем.

В 1860 г. для закрепления нашего владычества на Дальнем Востоке создан был Владивосток как административный центр края, как крепость и порт. Последний был обширен, но замерзал. И только через 35 лет мы начали искать другой, незамерзающий порт для обеспечения свободы действий нашего тихоокеанского флота. Но для обеспечения его углем мы не сделали за все это время ничего, и, когда грянула война, наш флот не имел нигде — ни в Атлантическом, ни в Индийском, ни в Тихом океанах — ни одной собственной угольной станции.

Наконец, начав в 1891 г. строить железную дорогу через всю Сибирь¹⁶, мы ничего не изменили ни в темпе работ, ни в расчетах ее провозоспособности не только после событий 1894–1895 гг.,¹⁷ когда отношения к нам японского народа достигли апогея враждебности, но и после событий 1900 г.¹⁸, указывавших на развитие чувства протеста против европейского нашествия на Азию в исконных ее обитателях.

Наша дипломатия словно не замечала, что каждому новому нашему шагу на Дальнем Востоке, как бы скромен и робок он ни был, соответствует и шаг Японии, долженствующий уравновесить ее шансы на успех в возможной борьбе с нами.

В 1875 г. Япония уступила нам весь Сахалин. В следующем же году она возмещает эту потерю договором с Кореей об открытии ей порта Фузан и оккупацией островов Рюкю¹⁹. Ступив однажды на территорию Кореи, Япония быстро расширяет здесь сферу своего влияния. В 1880 г. она получает уже доступ в порты Гензан и Чемульпо, а в 1881 г. содействует свергнутому регенту захватить короля Кореи. Потерпев в лице этого регента, захваченного китайскими властями, неудачу, Япония в 1885 г., уже за свой счет и страх, не прячась больше ни за чьи спины, производит в Корее дворцовую революцию, во время которой японские солдаты захватывают в плен корейского короля. Корея постепенно, все более и более выходит из-под власти и влияния своего суверена — Китая и подчиняется влиянию Японии. Японцы навязали ей никелевую монету, изгнанную из Японии; для своих стратегических целей они провели в стране телеграф, построили железную дорогу Фузан — Сеул, организовали переселение в Корею японских эмигрантов и для охраны их ввели в страну японские войска. Только последнее обстоятельство обратило внимание нашего правительства на усиление Японии в Корее, но, будучи настроено миролюбиво, оно быстро удовлетворилось ответом, что увеличение японских войск в Корее незначительно.

Между тем здесь все уже было подготовлено к окончательному переходу Кореи из-под протектората Китая под покровительство Японии. Нужен был только внешний повод для войны с Китаем. К ней усиленно готовились, и в этой подготовке крупную и деятельную роль сыграл первый же парламент Японии, созванный в 1890 г. Именно с этого времени замечается ускоренное развитие численности вооруженных сил Японии и усиление их боевой готовности всеми усовершенствованиями новейшей военной техники.

В 1894 г. бывший регент Кореи, не раз уже пытавшийся свергнуть законное правительство страны, вернулся на родину из китайского плена и снова поднял знамя восстания. Основываясь на конвенции своей с Китаем 1885 г., предоставлявшей обоим этим государствам при возникновении в Корее смуты немедленно же высаживать свои войска на полуостров для восстановления порядка, Япония заявила Китаю о своем намерении воспользоваться этим правом. Китай, ссылаясь на свои верховные права над Кореей и понимая расчеты японцев, искавших только случая увеличить еще более свои войска в Корее, отказал им в совместной оккупации Кореи как излишней мере, не отвечающей размерам смуты. Япония не подчинилась этому отказу, усилила свои войска в Корее и предъявила корейскому правительству ряд требований относительно реформ во всех отраслях государственной жизни. Получив уклончивый ответ от корейского правительства, а от китайского — требование вывести свои войска из Кореи, Япония без объявления войны заняла Сеул, овладела особой короля и открыла военные действия как на море, так и на суше внезапными нападениями на китайские войска и суда.

Начавшаяся таким образом война окончена была Японией вполне успешно, и при заключении мира она потребовала от Китая уплаты контрибуции, признания независимости Кореи и уступки ей Ляодунского полуострова вместе с Порт-Артуром, взятым штурмом. Против последнего требования заявили протест Германия, Франция и Россия, — и Япония со злобой в сердце должна была ему подчиниться. По Симоносекскому договору 5 апреля 1895 г. Ляодун и Порт-Артур остались во власти Китая.

Японский народ был возмущен этим вмешательством европейцев в дела Азии: его национальное самолюбие было оскорблено, его тщеславию «победителя» был нанесен удар, сознанию силы были поставлены границы. Однако проповедь принципа «Азия для азиатов» не встретила сочувствия и поддержки в правящих и интеллигентных сферах японского народа. Ими ясно сознавалось, что собственными средствами отомстить не скоро удастся. А мщения требует душа народа. Кому же мстить? Франция и Германия непосредственно не соприкасаются с Японией и не внушают опасения в том смысле, что для округления своих владений они вдруг пожелают присоединить к себе архипелаг Японских островов. Другое дело — Россия! Ей все твердят: «Ты третий Рим! Ты третий Рим!» И она охотно это слушает, охотно верит в свое мировое назначение и, действительно, ширится, растет, катится огромною волною по великому азиатскому материку. Она ближе всех других держав к Японии — и этой своей близостью она опаснее всех других. И потому на нее именно обрушилось всего сильнее, всего полнее негодование Японии за симоносекскую обиду.

Казалось бы, к этому шуму японской печати, к этим страстным речам ненависти, раздававшимся в Японии с трибун парламента и политических клубов, нам надлежало прислушаться и так или иначе с ними считаться. Но мы и на этот раз остались слепы и глухи к тому, что происходило на Японских островах. Мы жили, словно зачарованные горделивыми стихами:

Не верь в Святую Русь кто хочет, Лишь верь она себе самой — И Бог победы не отсрочит В угоду трусости людской. То, что обещано судьбою Уж с колыбели было ей, Что ей завещано веками И верой всех ее царей. Венца и скиптра Византии Вам не удастся нас лишить! Всемирную судьбу России, Нет, вам ее не запрудить!..

И мы верили, что «за нас Провидение», что «все, что мы делаем, — предопределено свыше» и что «никто не посмеет».

Совершенно не считаясь с настроением Японии, созданным Симоносекским договором²⁰, пожалуй, даже считая себя ее благодетелями, так как взялись гарантировать ей исправный платеж Китаем контрибуции, мы как раз в это именно время сделали ряд шагов, свидетельствовавших, что после долгих лет бездействия на Дальнем Востоке мы желаем играть на нем деятельную роль.

В конце того же года, когда был заключен Симоносекский мир, а именно 10 декабря 1895 г., наше правительство разрешило учреждение акционерного общества для производства торговых операций в странах Восточной Азии под названием «Русско-Китайский Банк». Новому обществу предоставлено было право, независимо от производства обычных банковских операций, приобретать у Китайского правительства также концессии на постройку железных дорог в пределах Китая и на проведение телеграфных линий.

В силу этого права правление Русско-Китайского Банка уже 27 августа 1896 г. заключило с китайским правительством договор, предоставлявший Банку право образовать «Общество Китайской Восточной железной дороги», которое, в связи с постройкой железнодорожного пути или независимо от него, могло еще разрабатывать угольные копи и эксплуатировать в Китае другие торговые и промышленные предприятия. Ни для кого тогда уже не составляло секрета, что Русско-Китайский Банк и Общество Восточно-Китайской ж. д. суть учреждения официозные: возникли по идее если не самого русского правительства, то во всяком случае лиц, влиятельных в русских правящих сферах, пользуются их покровительством и финансовой поддержкой.

Конечно, это делалось не бескорыстно: не ради только того, чтобы платить дивиденд Китайскому Императорскому правительству, внесшему в складочный капитал Банка 5000000 лан или 7125000 р.; не ради только увеличения доходов китайских купцов и выгодного помещения капиталов русской знати и русских промышленников. Учреждения эти преследовали, несомненно, русские государственные цели.

Прежде всего они облегчали возможность провести часть магистрали великого Сибирского пути по владениям Китая, чем сокращался путь, сберегались средства нашего государственного казначейства и понижался провозной тариф. Во-вторых, деятельность Банка и Правления дороги, направленная к развитию торговли и промыслов, несомненно, должна была поднять доходность великого Сибирского пути, оживить глухой край и повлечь за собой его колонизацию. И в-третьих, участие китайского правительства в капиталах Банка обеспечивало нам принятое на себя перед Японией поручительство по выплате Китаем контрибуции.

Считая задачу свою обосноваться на материке не достигнутой войною с Китаем и сознавая, что отныне интересы последнего тесно сплетены с интересами России, Япония не могла, конечно, оставаться спокойной пред фактами учреждения Русско-Китайского Банка и Восточно-Китайской ж. д. Враждебное настроение против русских все росло и выдвинуло на очередь новый вопрос. До этого времени наша тихоокеанская эскадра спокойно, без всяких опасений пользовалась рейдами и бухтами Японии для зимних своих стоянок. Теперь пребывание в них было уже не только неприятно, но и небезопасно. Являлась необходимость найти порт вне японских территориальных вод для пребывания в нем наших судов на то время, когда Владивостокский рейд замерзает. Выбор пал на бухту Киао-Чао²¹, и китайское правительство, «во внимание к дружбе обоих государств», дало уже России свое согласие на зимовку в ней русской эскадры. Но Киао-Чао давно уже интересовалась Германия. Ей также нужна была в Тихом океане собственная угольная станция. Так как Китай уже неоднократно отклонял домогательства Германии относительно Киао-Чао, то последняя самовольно заняла эту бухту в ноябре 1897 года. Мы не вмешивались, а Китай не смел сопротивляться, — и захват был оформлен арендным договором на 90 лет. Это было так же неожиданно для Японии, как и для нас, но она отнеслась к совершившемуся факту сдержанно, возложив ответственность за него... на Россию. «России, — рассуждала японская печать, — китайское правительство предоставило пользоваться Киао-Чаоской бухтой; стало быть, с согласия России Германия заняла эту бухту, Россия же имеет-де в виду Ляодунский полуостров, и Японии надлежит принять меры к обеспечению своих интересов».

Если автор первого политического памфлета в Японии против России поплатился за издание его тюрьмою, то с течением времени отношение Японского правительства к этой теме резко изменилось, и теперь оно охотно пользовалось услугами печати для возбуждения в народе шовинизма и усиления с его согласия вооруженных сил страны. И японская печать сделала свое дело. Общественное мнение страны было доведено до сильнейшего возбуждения против России — и парламент постановил: удвоить армию и флот и выполнить эту задачу к 1906 г. Средством для этого должна была служить военная контрибуция, взятая с Китая, в исправном платеже которой поручилась... Россия! Так мы сами помогали Японии вооружаться против нас. Велико же было наше политическое ослепление!

Как добросовестно исполняли мы принятое на себя пред Японией обязательство, и как деятельно, энергично работали японские военные сферы, доказывается тем, что военная программа Японии была выполнена ею на два года ранее назначенного срока — к 1904 г.

Понятно, что при таких условиях пребывание нашей эскадры зимою 1896–1897 гг. в Нагасаки и других японских портах только укрепило мысль о необходимости для России иметь свой незамерзающий порт. Подумывали о Фузане в Корее, но, зная, что этот порт давно служит предметом вожделения Японии, в целях сохранения с ней мира отказались от его приобретения. Между тем китайское правительство, от имени богдыхана, объявило нашему посланнику 27 ноября 1897 г., что для наших военных судов открыты впредь все без исключения порты Китая. Тогда Государь Император Высочайше повелеть соизволил, чтобы отряд нашей тихоокеанской эскадры отправился для временной стоянки в Порт-Артур, на что китайское правительство изъявило полное свое согласие.

1 декабря 1897 г. отряд этот (2 крейсера и 1 канонерская лодка) прибыл на рейд Порт-Артура. А следом за ним явился из Чифу английский соглядатай — крейсер «Дафнэ». Несмотря на сделанный ему сигнал «вам вход воспрещается», «Дафнэ» вошел во внутренний рейд и пробыл на нем несколько часов. Через несколько дней английский консул в Тянь-Цзине запросил местные китайские власти о причинах, в силу которых русские суда были допущены в Порт-Артур. Китайцы ответили: «для защиты интересов Китая». Ответ этот, конечно, не мог удовлетворить Англию, и надлежало ожидать с ее стороны новых запросов, новых самовольных заходов английских судов в Порт-Артур и т. п. демонстраций, противодействовать которым Китай был бессилен. Поэтому Россия предложила китайскому правительству оформить пользование ею Порт-Артуром письменным соглашением, подобно тому, который заключен с Германией относительно Киао-Чао.

Китай изъявил согласие — и в результате происходивших по этому вопросу переговоров 15 (27) марта 1898 г. в Пекине было подписано уполномоченными России и Китая соглашение о предоставлении первой в арендное пользование портов Артура и Талиенваня на 25 лет с правом продления этого срока. Первый, как исключительно военный порт, предоставлен был в пользование только русским и китайским судам, а второй, как порт торговый, открывался для коммерческих судов всех наций. В течение всего арендного срока военная и гражданская власть на арендованной территории предоставлялась России. Концессия, данная в 1896 г. китайским правительством Обществу Восточно-Китайской ж. д., была этим же соглашением распространена в том смысле, что Общество получило право построить от магистрали ветки на Талиенван — Артур и к реке Ялу.

Переговоры по этим вопросам и последовавшее за ними соглашение России с Китаем, конечно, сильно волновали японское правительство, японское общественное мнение и японскую печать. Последняя представляла из себя в это время сплошной поток ругательств, клеветы, инсинуаций и угроз по адресу нашего отечества. Первое пыталось всячески противодействовать этому соглашению. Так, Япония усилила свои требования об уплате ей Китаем контрибуции, а Англия, будущая ее союзница, отказала Китаю в займе на удовлетворение этого требования. Когда же Россия устроила этот заем Китаю и, вследствие обеспечения им уплаты военной контрибуции, потребовала, в силу Симоносекского договора, очищения Японией китайской крепости Вей-ха-вей, последнюю пожелала занять Англия.

Для ответа был назначен 4-дневный срок с угрозою, что в случае отказа Англия возьмет его отрытой силой. При такой постановке требования Китай, конечно, подчинился ему, — и важный боевой пункт в Желтом море перешел из японских рук в дружественные им — английские.

Ярко выразившееся в этот период враждебное к России настроение Японии побудило наше правительство изыскать меры против ее агрессивных действий в отношении нас. К сожалению, оно остановилось на способе действий, уже осужденном историей в лице Российско-Американской Компании, который, как всякая полумера, послужил нам только во вред. Я говорю о роли и деятельности «Лесопромышленного Товарищества» на Ялу.

Плачевное финансовое положение Кореи и политическое ее бессилие повели к тому, что после японо-китайской войны 1894–1895 гг. от ее политической независимости осталась только тень. В то время как Россия, верная букве соглашения ее с Японией в 1896 г. о независимости Кореи, считала неудобным иметь там даже таких своих представителей, как организатор восточной школы в Сеуле или агент Министерства финансов, Япония не останавливалась ни перед чем для подчинения себе Кореи. Она не остановилась даже перед убийством руками своих солдат супруги корейского короля²², сопротивлявшейся всю жизнь японскому влиянию. И скоро все государственное хозяйство Кореи, вся ее жизнь очутились в руках иноземцев. Все коммерческие сношения Кореи с иностранными рынками велись только при посредстве японских банков; японцы же обслуживали железные дороги и порты Кореи своим торговым флотом; они же строили в Корее новые железнодорожные пути и эксплуатировали золотоносные земли, водворив для этих работ в стране целую армию японских рабочих. Англичане владели таможнями и лучшими золотыми рудниками, американцы — трамваями в Сеуле. Каждый день на международный рынок выносилась какая-нибудь новая корейская ценность. Появилась среди них и концессия на эксплуатацию лесов Северной Кореи. Можно было опасаться, что и ее приобретет Япония и тогда, под видом работников, водворит на границе русско-маньчжурской территории новую японскую армию.

Явилась мысль создать между нами — в Маньчжурии и японцами — в Корее нейтральную полосу земли частного пользования. Полагали, что с нее можно будет заблаговременно усмотреть движение японских войск к границам наших владений.

В 1897 г. эта концессия была приобретена одним владивостокским купцом, который, не приступая к ее эксплуатации, в 1899 г., с согласия корейского правительства, передал ее «Лесопромышленному Товариществу». Организаторы и руководители операций Товарищества, по-видимому, не обладали ни специальной подготовкой для ведения промышленных предприятий, ни знанием жизни Дальнего Востока, ни пониманием политической обстановки, ни дипломатическим тактом. Зато они проявили огромный коммерческий аппетит. Быстро позабыв, что целью проектированных на Ялу операций является не коммерческая выгода, а закрепление за русскими людьми права пребывания у самых границ японского влияния в Корее, и что лесная концессия на Ялу — это лишь политический наблюдательный пункт, а не источник наживы частного общества, да еще за счет чужих капиталов, заправилы Товарищества, не управившись с лесным делом, стали торопливо хвататься за новые виды промышленности. Товарищество приобрело Фушунские угольные копи, открыло в Инкоу склад русских мануфактурных изделий, входило в роль охранителей на реке Ляохе китайских джонок с хлебом от нападений хунхузов, хлопотало присоединить к своим операциям пароходное предприятие по Ляохе, желало принять участие в соляном откупе Маньчжурии и, наконец, стало настойчиво домогаться концессии на железную дорогу Инчжоу — Сеул. Вдобавок ко всему руководители Товарищества проявляли недостаточную тактичность в отношении местного населения и властей. Так, они приняли на свою службу одного из местных предводителей хунхузов и вербовали свои охранные команды из сомнительных элементов, вследствие чего действия этих команд часто отличались запальчивостью и неправомерностью. Понятно, что при таких условиях деятельность Товарищества и его стремления еще более разожгли ненависть Японии к России. Японское правительство видело в операциях Товарищества на Ялу базис к совершенному завладению Кореей; японская печать трубила о коварстве России; в двух-трех сотнях охранной стражи Товарищества она видела тысячи русских солдат, введенных в Корею, а в плотинах, возведенных на Ялу против разлива и наводнений, — батареи и форты. Японское общество всему этому верило, очевидно, не допуская мысли, чтобы Россия не стремилась к тому же, к чему стремится Япония, и не действовала при этом теми же путями и средствами, как она.

На самом деле, грозное для японской промышленности и для японского политического влияния в Корее Русское Лесопромышленное Товарищество только и делало, что просило или о предоставлении ему в пользование какого-либо нового источника дохода, или прямо — о новой и новой субсидии. Дела его шли все хуже и хуже, — и к ноябрю 1903 г. касса Товарищества была уже совершенно пуста. В виду «деловой слабости организации лесного дела и ненадежности агентов» решено было даже деятельность Товарищества приостановить, «чтобы дать ему новую организацию».

Японцы не могли не знать истинного положения дел Товарищества, они не могли также не видеть, как медленно создавала Россия средства самозащиты на Дальнем Востоке, — и если тем не менее в печати, в клубах, в парламенте они трубили о коварстве России, об ее агрессивной политике, то, конечно, лишь для оправдания в глазах Европы и Америки своих собственных действий. Целью же последних было не только упрочение политического своего значения на Дальнем Востоке, но и обеспечение экономического прогресса Японии. С тех самых пор, как обнаружилась политическая немощность Китая и, пользуясь ею, европейские державы, одна за другою, стали основывать колонии на берегах Желтого моря, — торговый баланс Японии с каждым годом становился все неблагоприятнее. За время с 1896 по 1900 г. ввоз товаров в Японию превышал вывоз из нее в среднем, на 62000000 р., а в 1900 г. разница эта достигла уже 83 000 000 р. Вместе с японским падал также и английский торговый баланс. Под натиском товаров Германии, Америки, Франции и других стран с развитою обрабатывающей промышленностью английский баланс упал к 1903 г. до превышения ввоза над вывозом на 182 млн. руб. В то же время русский торговый баланс был сведен к этому году с превышением экспорта над импортом на 348 млн. рублей.

Итак, в отношении России у Японии к причинам политическим прибавились еще экономические доводы — нужда в рынках, торговое соперничество и т. п. Англия — наша старая соперница повсюду, — сама заинтересованная в том же, умело использовала и политические, и экономические страхи Японии, и ее оскорбленное в Симонесэки национальное достоинство для нанесения России такого удара, который надолго сделал бы ее безвредной для Англии не только на Дальнем Востоке, но и на Ближнем, и в Центральной Азии, и в Персии. 30 января 1902 г. между Японией и Великобританией заключен был договор, в силу которого обе эти державы в течение пяти лет обязывались взаимно ограждать друг друга от вожделений других народов, а в известных случаях соблюдать нейтралитет²³. Из текста этого договора видно, что заключение его вызвано «единственным желанием поддержать status quo и всеобщий мир на Востоке и, в частности, для сохранения независимости Китайской и Корейской империй».

Хотя указание на эту частную цель совершенно ясно свидетельствовало о намерении Англии и Японии вмешиваться в дела Китая и Кореи и готовности их на почве этих дел войти даже в столкновение с интересами других держав, русское правительство отнеслось к факту этого союза «с величайшим спокойствием», о чем и заявило громко в «Правительственном Вестнике» с присовокуплением того, что «идеи, которыми руководствовалась русская политика со времени беспорядков в Китае, останутся и впредь неизменными». Все это, конечно, имело бы свою цену только в том случае, если бы спокойное сознание нашей правоты и непреклонности наших намерений опиралось на ясно выраженную нашу боевую мощь — на готовность и возможность отстоять свою политику на Дальнем Востоке вооруженной силой. Но вместо этого мы тщились убедить вооружавшуюся против нас Японию доводами нравственного характера. «Нравственною порукою» искренности миролюбия русского правительства в декларации его выставлен был «железнодорожный путь с ветвью по Маньчжурии к незамерзающему порту, при посредстве коего Россия намерена расширить лишь пределы торговли и промышленности всего мира». Но ведь именно эти-то — путь с ветвью по Маньчжурии, незамерзающий порт и расширение пределов мировой торговли — и были в глазах Японии угрозами ее развитию, политическому и экономическому, факторами нового роста и могущества России. Понятно, что декларация в «Правительственном Вестнике» совершенно не убедила Японию в нашем миролюбии, а подала лишь новый повод говорить о нашем коварстве. Но не только слова — и дела давали к этому повод.

Наряду с пламенным русофобством, в Японии, преимущественно в высших правительственных кругах, создалось и русофильское течение. Во главе его стал влиятельный маркиз Ито²⁴, который доказывал, что Япония может достигнуть желательных целей не войной с Россией, а союзом с нею. Его доводы были так красноречивы, что Япония долго и сильно колебалась в выборе себе союзника между Англией и Россией. Составляя планы нападения на наши дальневосточные владения, японский генеральный штаб одновременно и столь же усердно работал над планами вторжения в Ост-Индию. Наконец, Япония даже склонилась в сторону союза с Россией, и с этой целью в 1901 г. в Петербург приезжало специальное посольство с маркизом Ито во главе. Но Россия отклонила это предложение из опасения, что такой союз послужил бы сигналом к всемирной смуте. Устранение же от союза с Японией, по мнению наших дипломатов, свидетельствовало о «неуклонном намерении России ограничиться на берегах Тихого океана политической самозащитой без всяких агрессивных вожделений».

Отказ от союза был новым ударом национальному самолюбию Японии и истолкован был, конечно, в том смысле, что России нужны на Дальнем Востоке свободные руки именно против Японии. И это бросило ее в объятия Англии.

Заручившись ее содействием, заканчивая уже программу увеличения своих вооруженных сил, Япония в июле 1903 г. обратилась к нашему правительству с предложением пересмотреть существующие договоры наши как с нею, так и с Китаем и Кореей в целях восстановления политического равновесия и прочного порядка вещей на берегах Тихого океана. В частности, Япония требовала очищения нами Маньчжурии, признания за нею преимуществ в сфере торгово-промышленных интересов и дел в Корее и, наконец, права охранять такое положение вещей военной силой.

В ответ на эти предложения в августе 1903 г. составлен был нашим правительством проект соглашения, по которому предполагалось: 1) установить взаимное обязательство уважать независимость и территориальную неприкосновенность Китая и Кореи; 2) обоюдно признавать существование интересов Японии — в Корее, а России — в Маньчжурии; 3) обоюдно поручиться не препятствовать развитию таких промышленных и торговых предприятий, которые не противоречат постановлению п. 1-го, и 4) признать со стороны России за Японией право давать корейскому правительству советы и указания по проведению реформ в стране и установлению в ней надлежащего управления.

Проект этот не удовлетворил уже Японию, общественное мнение которой, разжигаемое печатью и политическими клубами, требовало от России совершенного забвения ею своих интересов. Она пожелала дополнить наш проект соглашения согласием России: 1) на продолжение Корейской железной дороги через Южную Маньчжурию; 2) на отправку японских войск в Корею для защиты японских интересов, усмирения восстания, беспорядков и пр.; 3) на оказание Японией Корее военной помощи для установления хорошего управления и, наконец, 4) «в интересах других держав» — на признание Россией равноправности всех наций в торгово-промышленном отношении их с Китаем и Кореей.

По поводу этих требований Наместник Его Императорского Величества на Дальнем Востоке генерал-адъютант Алексеев телеграфировал в Петербург в сентябре 1903 г., что японцы проявляют «совершенно недопустимую притязательность, отнимающую всякую возможность прийти к соглашению», и высказывал мнение, что единственным основанием нашего соглашения с Японией могло бы послужить признание ею Маньчжурии, стоящей вне сферы японских интересов.

В самой Японии по этому вопросу образовались три течения. Одни полагали, что Японии не следует вмешиваться в маньчжурские дела; другие — что Маньчжурию надлежит сделать нейтральною областью, и, наконец, третьи требовали вытеснения России из Маньчжурии, хотя бы ценой войны. И все три течения сливались в одно, когда речь касалась Кореи. Так, например, газета «Дзимин», высказываясь безусловно против войны с Россией за Маньчжурию, заявляла, что первою будет говорить о борьбе с врагом, если кто-либо затронет интересы Японии в Корее.

Однако японское правительство, считавшее, что настал час утверждения японского владычества и на материке Азии, решило именно маньчжурский вопрос сделать предлогом войны. Из телеграммы нашего посланника в Токио, барона Розена, от 30 октября 1903 г. видно, что в этом вопросе японское правительство заняло положение, прямо противоположное тому принципиальному положению, которого с самого возникновения переговоров держалось наше правительство. В октябре месяце пожелания Японии об эвакуации Россией войск из Маньчжурии начали уже принимать вид требований, с примесью угроз.

Считая свое положение в Маньчжурии прочно обоснованным договорами с Китаем и соглашениями с другими европейскими державами, затратив на территории ее громадный капитал на постройку ж. д. дороги, города Дальнего, его порта и Порт-Артура, Россия не могла, конечно, отказаться от тех выгод, которые давала ей аренда этой территории. Поэтому, отстаивая свое положение в Маньчжурии, правительство наше в ноябре 1903 г. предложило японскому правительству новый проект соглашения, в котором были расширены пределы интересов Японии лишь в Корее.

Японское правительство не удовлетворилось и этим проектом и, не выжидая уже результатов дальнейших переговоров, перешло от слов к делу. Генерал-адъютант Алексеев 24 декабря 1903 г. телеграфировал в Петербург, что, по полученным им сведениям, нельзя уже более сомневаться в намерении Японии занять Корею и установить над нею протекторат при вынужденном на то согласии корейского правительства. Доказательством тому служили: прибытие в Чемульпо и в Сеул японских офицеров, доставка туда боевых и продовольственных запасов, зафрахтование Японией значительного числа транспортных судов и приготовление к посадке на эти суда 3–4 японских дивизий.

Такой вызывающий образ действий Японии, по мнению Наместника, обязывал нас принять ряд предохранительных мер: или 1) объявить мобилизацию в войсках Дальнего Востока, а также по возможности и в Сибири; для подготовки сосредоточения войск, обеспечения целости Восточно-Китайской ж. д. и удержания страны в спокойствии — ввести в Маньчжурии военное положение и, одновременно, занять войсками нижнее течение Ялу, или 2) довести до военного состава и тотчас же начать перевозку в Иркутск двух армейских корпусов, предназначенных для усиления войск Дальнего Востока; одновременно с сим принять меры по подготовке мобилизации остальных подкреплений, с объявлением на военном положении Маньчжурии и приморских крепостей (Порт-Артура и Владивостока) для немедленного приведения последних в полную боевую готовность. Из числа перечисленных выше мероприятий наиболее действительною, обеспечивающею нас на Дальнем Востоке мерою генерал-адъютант Алексеев считал объявление мобилизации и в случае, если бы японское правительство после посылки первого экспедиционного отряда в Корею не приостановило тотчас же отправки дальнейших эшелонов, признавал ее неотложно-необходимою.

Вообще, занятию Кореи японскими войсками генерал-адъютант Алексеев придавал значение большой и серьезной опасности для нас в военном отношении. Исходя из условий полной боевой готовности японского флота и японской армии, могущей двинуться в Корею тотчас же за первым эшелоном в 15–20 тыс. чел., Наместник считал, что мы можем быть предупреждены японцами на Ялу и на путях, ведущих оттуда к Восточно-Китайской ж. д.; это могло расстроить все наши расчеты на сосредоточение войск в Южной Маньчжурии и заставить отнести район его значительно далее на север, с предоставлением Порт-Артура его собственной участи. Такой успех японцев в самом начале кампании мог также поднять против нас все враждебные нам элементы Маньчжурии и Северного Китая, которые, опираясь на близость японской армии, должны были явиться серьезною угрозою для нашего единственного железнодорожного пути сообщения с Россией. Все это, по мнению Наместника, обязывало нас «не с целью вызвать вооруженное столкновение, а исключительно в видах необходимой самообороны» принять указываемые им меры для поддержания нарушенного оккупацией Кореи равновесия в стратегическом положении сторон.

В ответ на эти предложения и соображения генерал-адъютант Алексеев получил 30 декабря 1903 г. через военного министра следующие указания: с началом высадки японцев в Корею 1) объявить Порт-Артур и Владивосток на военном положении; 2) приготовиться к мобилизации всех войск, расположенных в Наместничестве, и 3) подготовить к выдвижению на Корейскую границу отряд для прикрытия сосредоточения наших войск в Южной Маньчжурии. При этом указывалось на необходимость принять все меры к тому, чтобы на Корейской границе не произошло каких-либо столкновений, «ибо таковые могут сделать войну неизбежной». Вместе с тем в распоряжение Наместника было ассигновано 3 млн руб. на непредвиденные расходы по образованию и увеличению продовольственных и иных запасов, по сформированию транспортов, разработке дорог, возведению укреплений и т. п. надобностям, вызываемым чрезвычайными военными обстоятельствами.

Что же касается собственно переговоров с японским правительством, то Наместнику было тогда же выяснено, что надо приложить все усилия к тому, чтобы избежать войны, так как для России каждый год мирного времени составляет огромную выгоду; что политика твердая, но вежливая по форме и не придирчивая в вопросах не существенных, — лучше всего достигнет цели; поэтому, отклоняя переговоры об эвакуации Маньчжурии, так как это дело касалось только Китая и России, Наместнику указано было не считать за casus belli оккупацию японцами Кореи.

Но японское правительство разглашало повсюду, что оно вступило в переговоры с Россией об улаживании именно маньчжурского вопроса, и потому уступки наши по корейскому вопросу его уже не удовлетворяли. Оно требовало от России именно и, прежде всего, эвакуации Маньчжурии.

Последние японские предложения в этом смысле, очень притязательные по содержанию и очень самоуверенные по тону, были получены в Петербурге 3 января 1904 г. На запрос японского посланника г. Курино, когда можно ожидать ответа на эти предложения, ему ответили, что Государю Императору благоугодно для всестороннего обсуждения их назначить 15 (28) января особое совещание, и что, вероятно, Высочайшее решение будет принято не ранее 20 января (2 февраля).

Действительно, в этот именно день Государь повелел изготовить проект окончательных инструкций нашему посланнику в Токио, а на другой день, 21 января (3 февраля), Наместнику были отправлены три телеграммы, заключавшие в себе полный текст проекта соглашения с Японией, все доводы и соображения, которыми наше правительство руководствовалось при введении некоторых поправок в японские предложения и, наконец, общие указания, которыми Наместник должен был снабдить барона Розена.

Сущность нового нашего проекта соглашения с Японией сводилась на этот раз к тому, что, отклоняя по-прежнему переговоры об эвакуации Россией Маньчжурии, наше правительство, ради сохранения мира, соглашалось уничтожить нейтральную зону в Корее и соединить корейскую (в сущности — японскую) ж. д. с Восточно-Китайской (в сущности — русской) ж. д., когда они будут доведены до реки Ялу. Дальше этого в ряду уступок, сделанных Россией, идти было трудно. Этого не позволяло наше государственное достоинство и национальное самолюбие.

В тот же день, когда этот, третий по счету, наш проект соглашения был отправлен Японии через Наместника Е. И. В. на Дальнем Востоке, от последнего была получена депеша, в которой он доносил, что непрекращающиеся военные приготовления Японии достигли «уже почти крайнего предела», составляют для нас «прямую угрозу», и что «при настоящих обстоятельствах, указывающих на значительно более серьезные намерения со стороны Японии, нежели высадка небольшого оккупационного отряда в Корее», мероприятия, предложенные им в депеше от 24 декабря 1903 г., «не могут уже считаться достаточными».

«Принятие самых решительных мер с нашей стороны, для усиления боевой готовности войск Д. Востока, — телеграфировал генерал-адъютант Алексеев, — не только необходимо в целях самообороны, но может быть еще послужит последним средством избежать войны, внушая Японии опасение за благоприятный для нее исход столкновения».

Поэтому он полагал необходимым тотчас же объявить мобилизацию войск Дальнего Востока и Сибири, подвезти войска к району сосредоточения и решительными действиями нашего флота воспротивиться высадке японских войск в Чемульпо. События, направлявшиеся энергическою, смелою рукою японского правительства, опередили ответ на эти предложения генерал-адъютанта Алексеева.

22 января (4 февраля) наш министр иностранных дел граф Ламздорф уведомил японского посланника в Петербурге о передаче барону Розену ответных предложений России, а через 48 часов после этого, в 4 ч дня 24 января (6 февраля), им были получены от Курино две ноты, в которых сообщалось о прекращении японским правительством дальнейших переговоров, ввиду того, что Россия уклоняется от ответа на предложения Японии, и о разрыве дипломатических сношений между обоими государствами, вследствие чего весь состав японской миссии 28 января покинет Петербург.

Впоследствии стало известно, что в течение трех дней, 21, 22 и 23 января, в Токио, под председательством микадо²⁵, происходили совещания высших государственных сановников, на которых решено было считать замедление Россией в ответе на последние предложения Японии достаточным основанием для начала военных действий. Между тем ответ этот был уже в Токио, но от принятия его японское правительство умышленно и всячески уклонялось.

Оно хотело войны, верило в успех Японии и ждало от нее больших результатов, чем от дипломатических переговоров. Но, прерывая последние, оно умышленно вводило в заблуждение нашу доверчивую, миролюбивую дипломатию. Обе ноты японского посланника нашему министру иностранных дел сопровождались частным письмом г. Курино, в котором последний выражал надежду, что перерыв в дипломатических сношениях ограничится возможно кратчайшим сроком. Этому поверили, — и «Правительственный Вестник», доводя до всеобщего сведения о разрыве сношений с Японией, разъяснил, что этот факт еще не знаменует начала войны и что стараниями дипломатов все может уладиться. Что этим хотели, быть может, успокоить русское общество, не посвященное дотоле в ход переговоров с Японией, это еще понятно. Но непонятно, что эту же точку зрения на события хотели привить из Петербурга и Наместнику Е. И. В. на Дальнем Востоке, который нуждался не в этом, а в ответе на сделанные им еще 20 января предложения. Вместо этого ответа генерал-адъютант Алексеев получил 24 января из министерства иностранных дел срочную телеграмму о разрыве сношений с Японией. В ней лишь глухо указывалось, что образ действий японского правительства, не выждавшего даже получения ответа русского правительства, возлагает на Японию ответственность за последствия, могущие произойти от перерыва дипломатических сношений между обеими империями.

Но Япония не боялась этой ответственности и, зная себе цену, смело шла на последствия этого разрыва.

¹ О становлении русско-японских отношений см.: Жуков Е. М. Международные отношения на Дальнем Востоке. М., 1973. Т. 1.; Синтаро Накамура. Японцы и русские. Из истории контактов / Пер. с яп. В. Я. Салтыкова. М., 1983.; Файнберг Э. Я. Русско-японские отношения в 1697–1875 гг. М., 1960. и др. — Прим. сост.

² Русская торговая компания, созданная в 1799 г. в целях закрепления и освоения русских земель в Северной Америке и развития русской торговли и промыслов на Дальнем Востоке, находилась под контролем правительства, имела монопольное право на все промыслы и ископаемые на северо-западном берегу Америки от 55° с. ш. до Берингова пролива, на Алеутских, Курильских и др. островах. Ликвидирована в 1868 г. в связи с продажей Аляски США. — Прим. сост.

³ См.: Синтаро Накамура. Японцы и русские. Из истории контактов / Пер. с яп. В. Я. Салтыкова. М., 1983. — Прим. сост.

⁴ Погромы, учиненные Хвостовым и командиром фрегата «Авось» Давыдовым в 1806–1807 гг., были произведены без санкции российского правительства. По возвращении в Охотск летом 1807 г. Хвостов и Давыдов были арестованы, но благодаря усилиям Российско-американской компании были освобождены. Действия русских офицеров значительно ухудшили отношения между странами. — Прим. сост.

⁵ Правильно — Эдзо — в XVII — XIX веках название острова Хоккайдо. Термином «Эдзо» японцы обозначали никому не подчиняющихся «северных дикарей». Постепенно под Эдзо в Японии стали подразумевать вообще все земли севернее острова Хонсю, включая Сахалин и Курилы. — Прим. сост.

⁶ Василий Михайлович Головнин (1776–1831) — русский мореплаватель, вице-адмирал. Совершил два кругосветных плавания в 1807–1909 и 1817–1919 гг. Во время съемки Курильских островов был захвачен в плен японцами. Описал свое 26 месячное пребывание в Японии (1811–1913) в кн.: Головнин В. М. Записки флота капитана Головнина о приключениях его в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 г.х, с приобщением замечаний его о Японском государстве и народе. Хабаровск, 1972. — Прим. сост.

⁷ Договор о русско-китайской границе и торговле. Подписан 16 мая 1858 г. в городе Айгунь на правом берегу реки Амур. Со стороны России договор подписан генерал-губернатором Восточной Сибири Н. Н. Муравьевым, со стороны Китая — главнокомандующим И. Шанем. Согласно договору, «левый берег Амура, начиная от реки Аргуни до морского устья реки Амур», признавался владением России, а «правый берег, считая вниз по течению до реки Уссури», — владением Китая. Вопрос об Уссурийском крае от реки Уссури до моря оставался открытым. Эти земли считались общим владением. Реки Уссури, Сунгари, Амур находились в общем плавании, иностранные суда не имели права плавания по ним. Договор юридически закреплял за Россией территорию, которая была за ней закреплена по Нерчинскому договору 1689 г. Айгунский договор был дополнен Пекинским договором 1860 г., когда за Россией был закреплен Уссурийский край. Полный текст договора см.: Ключников Ю. В., Сабанин А. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах, декларациях. Ч. 1. От французской революции до империалистической войны. М., 1925. С. 176–177. — Прим. сост.

⁸ Народность на острове Хоккайдо. По языку и физическому типу айны сильно отличаются от японцев, но обнаруживают сходство с населением Юго-Восточной Азии. Оттуда их предки, очевидно, еще в раннем неолите мигрировали в Японию, составили один из древнейших слоев населения. Японская колонизация Хоккайдо в середине XIX в. разрушила традиционный уклад айнов, основанный на оседлом рыболовецком и охотничьем хозяйстве. На острове Хоккайдо айны постепенно ассимилируются с японцами, говорят на айнском языке и японском. Айны, жившие также до XVIII в. на Камчатке, а до начала XX в. на Южном Сахалине и Курильских островах, ассимилировались с нивхами и ительменами; часть была переселена в Японию. — Прим. сост.

⁹ 13 февраля 1854 г. американская флотилия из 9 военных кораблей под командованием коммодора Перри Мэтью Колбрайта (1794–1858) прибыла в бухту Урага, высадила десант из 500 вооруженных моряков и силой «открыла» западному миру Японию. — Прим. сост.

¹⁰ Первый договор о мире и дружественных отношениях между США и Японией, подписанный 31 марта 1854 г. в г. Канагава (Иокогама). Договор предусматривал право американских кораблей заходить в порты Симода (полуостров Идзу) и Хакодатэ (остров Хоккайдо) для закупки воды, продовольствия и угля; назначение американского консула в город Симода. Канагавский договор положил начало серии так называемых неравноправных договоров, заключенных Японией с Россией, Англией, Францией и другими странами (всего с 17 государствами). Согласно этим договорам, иностранцы получали право экстерриториальности и консульской юрисдикции на территории Японии. — Прим. сост.

¹¹ Так называемый Симодский трактат — первый японо-русский договор, заключенный адмиралом Евфимием Васильевичем Путятиным (1803–1883). Заключен в Симода в храме Гёкусэндзи. В договоре было отмечено, что: — между странами устанавливались дипломатические отношения; — подданные одной стороны получали защиту и покровительство на территории другой, обеспечивалась неприкосновенность их собственности; — была урегулирована проблема территориального размежевания на Курильских островах, граница между странами была проведена между островами Уруп и Итуруп (остров Сахалин остался неразделенным); — для русских судов открывались порты Хакодатэ, Нагасаки и Симода, где разрешались торговые сделки в ограниченных размерах и под присмотром японских чиновников; — предусматривалось назначение русского консула в одном из открытых портов; — в них же предоставлялось право экстерриториальности; — Россия получала статус наибольшего благоприятствования. При обмене ратификационными грамотами в мае 1856 г. в Симоде японской стороне были переданы в дар шхуна «Хэда» и 52 пушки с фрегата «Диана». Первым консулом в Хакодатэ был назначен И. А. Гошкевич. — Прим. сост.

¹² Возможно речь идет о ученом-конфуцианце, самурае дома Мито Фудзита Токо (1806–1855), который сформировал идеи национализма шовинистического толка и питал националистическую идеологию лидеров Мэйдзи и последующих эпох. — Прим. сост.

¹³ Миссия Такэноути Симоцукэ, включавшая 38 человек, в декабре 1861 г. покинула на английском судне Иокогама и после посещения ряда стран (Англии, Франции, Голландии, Германии) 28 июля 1862 г. прибыла в Петербург. Основная задача миссии в России заключалась в демаркации государственной границы на Сахалине. Японские предложения о разграничении острова по 51-й параллели были отвергнуты, и в январе 1863 г. миссия возвратилась в Японию. — Прим. сост.

¹⁴ Основные переговоры начались в середине 1874 г. с прибытием в Петербург чрезвычайного и полномочного посланника Японии в России Эномото Такэаки. Он привез два проекта разрешения главной проблемы переговоров — владение островом Сахалин. Согласно первому, в обмен на Южный Сахалин Россия должна была уступить Японии остров Уруп с прилегающими островками и компенсировать японскую недвижимость на Сахалине. По второму Япония должна была получить все Курильские острова. 7 мая 1875 г. русский канцлер А. М. Горчаков и японский посланник Эномото Такэаки подписали Трактат между Россией и Японией, более известный как Санкт-Петербургский договор 1875 г. В его ст. 1 говорилось: «Его Величество Император Японский за себя и своих наследников уступает Его Величеству Императору Российскому часть территории острова Сахалин, которой он ныне владеет... Отныне означенный остров Сахалин весь вполне будет принадлежать Российской империи, и пограничная черта между империями Российской и Японской будет проходить в этих водах через пролив Лаперуза». В статье 2 было зафиксировано: «Взамен уступки России прав на остров Сахалин... Его Величество Император Всероссийский за себя и своих наследников уступает Его Величеству Императору Японскому группу островов, называемых Курильскими...». Согласно другим статьям Санкт-Петербургского договора, всем жителям уступаемых территорий предоставлялось право сохранить прежнее гражданство или вернуться на родину, но при этом они подпадали под юрисдикцию той страны, к которой перешла соответствующая территория. В портах Охотского моря и Камчатки Япония получила для судоходства, торговли и рыбной ловли те же права, что и страны, обладавшие статусом наиболее благоприятствуемой нации. Кроме того, японские суда, заходящие в порт Корсаков, освобождались от портовых сборов и таможенных пошлин сроком на 10 лет. Там же открывалось японское консульство. Российская сторона выплатила Японии за недвижимое имущество на Южном Сахалине свыше 112 тыс. рублей. Полный текст договора см.: Ключников Ю. В., Сабанин А. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах, декларациях. Ч. 1. От французской революции до империалистической войны. М., 1925. — Прим. сост.

¹⁵ Проведение указанных реформ началось после так называемой незавершенной буржуазной революции Мэйдзи 1867 г. В японской историографии более употребителен термин «реставрация» либо «обновление» Мэйдзи — «Мэйдзи-исин», означающий восстановление в стране прямого императорского правления. В результате революции на трон был возведен 16-летний император Муцухито. Правил с 1867 по 1912 г. Девиз годов его правления — «Мэйдзи» — букв, «просвещенное правление». Подробнее о проблеме трактовки вышеуказанных событий см.: Гришелева Л. Д. Формирование японской национальной культуры. М., 1986; Конрад Н. И. Столетие японской революции // Конрад Н. И. Избранные труды. История. М., 1974; Кузнецов Ю. Д., Навлицкая Г. Б., Сырицын И. М. История Японии. М., 1988. — Прим. сост.

¹⁶ Транссибирская магистраль. Строительство началось в 1891 г. К весне 1901 г. было закончено строительство забайкальского участка Транссиба до станции Сретенск, и для соединения европейской части России с Тихоокеанским побережьем сплошным рельсовым путем недоставало участка примерно в 2 тысячи км от Хабаровска до Сретенска. Правда, из-за сложных климатических и геологических условий на Амурском участке, а также по политическим соображениям царское правительство на первых порах отказалось от строительства здесь дороги и решило от Забайкалья до Владивостока идти более южным путем, через Маньчжурию. Так возникла построенная Россией и введенная в эксплуатацию в 1903 г. Китайско-Восточная железная дорога, проходящая по территории Маньчжурии через Харбин до станции Пограничная (Гродеково). В 1901 г. построена и линия от Гродеково до Уссурийска, и Владивосток был связан стальной колеей с центром России. С постройкой Китайско-Восточной железной дороги установилось сообщение с Дальним Востоком на всем протяжении Великого Сибирского пути. Европа получила выход к Тихому океану. Однако пропускная способность дороги оказалась недостаточной. Во время русско-японской войны магистраль не справлялась с передвижением войск и с доставкой воинских грузов. Сибирская железная дорога в период войны пропускала только 13 поездов в сутки, поэтому было принято решение о сокращении перевозок гражданских грузов. Кроме того, переброска войск осложнялась тем, что был не достроен участок Кругобайкальской железной дороги и до 1905 г. связь между западным и восточным берегами Байкала осуществлялась с помощью паромной переправы. Полностью строительство дороги было завершено в 1916 г. — Прим. сост.

¹⁷ Речь идет о японо-китайской войне 1894–1895 гг. В поисках новых источников сырья и рынков сбыта Япония с начала 70-х гг. XIX в. начинает активную внешнюю экспансию. Захват в 1872 г. архипелага Рюкю, военная экспедиция на Тайвань в 1874 и Корейский поход 1876 г. явились предпосылкой к большой войне за эти территории, которые находились под властью Китая. Накопив достаточно сил и усилив армию и флот, в 1894 г. Япония спровоцировала войну с Китаем. Победив в войне, Япония получила большую контрибуцию и Тайвань. Корея была объявлена независимой от Китая. В то же время полученный Японией Ляодунский полуостров, благодаря вмешательству европейских стран, был возвращен Китаю. После победы над Китаем, основным соперником Японии становится Россия. — Прим. сост.

¹⁸ Речь идет о ихэтуаньском восстании — народном антиимпериалистическом восстании в Северном Китае в 1899–1901 гг. Восстание было начато тайным обществом Ихэцюань («Кулак во имя справедливости и согласия»), позже получившим название Ихэтуань («Отряды справедливости и согласия»). В июне 1900 г. ихэтуани вступили в Пекин. Войска Германии, Японии, Великобритании, США, Франции, России, Италии и Австро-Венгрии подавили восстание (названное иностранцами боксерским). При подавлении восстания Россия полностью подчинила Маньчжурию и усилила свое влияние в регионе, что вызвало резкий протест Японии. — Прим. сост.

¹⁹ Архипелаг Рюкю окончательно был включен в территорию Японии в виде провинции Окинава в 1879 г. — Прим. сост.

²⁰ Мирный договор от 17 апреля 1895 г., положивший конец войне между Японией и Китаем. Полный текст договора см.: Сборник договоров и дипломатических документов по делам Дальнего Востока 1895–1905. СПб., 1906. С. 1–13. — Прим. сост.

²¹ Циндао. — Прим. сост.

²² 8 октября 1895 г. японцы совершили убийство корейской королевы Мин и вынудили корейского короля Коджона бежать в русскую дипломатическую миссию. Одной из причин убийства стала ориентация партии королевы на Россию, с которой в 1884 г. был заключен договор. Как только Коджон оказался вне сферы досягаемости японцев, он тут же издал указ, распускающий прояпонский кабинет. Тогда Россия получила равные с японцами права — например, право держать такое же количество солдат для охраны миссии. Период с 1896 по 1898 г. был лучшим в российско-корейских отношениях. Тогда в Корею были направлены две партии русских военных инструкторов для обучения корейских солдат, а вернувшегося во дворец Коджона охраняли уже русские войска. Однако Россия в то время была занята соперничеством с Англией в Китае, и сил на все не хватало. Поэтому в 1898 г. она подписала Токийский протокол, по которому Япония получала преобладающие права в Корее, а русские инструкторы были отозваны. — Прим. сост.

²³ В первой статье договора обе стороны признавали друг за другом право на вмешательство во внутренние дела Китая и Кореи ради защиты своих интересов, «если им будут угрожать либо агрессивные действия какой-либо другой державы, либо беспорядки, возникшие в Китае и Корее». Вторая статья обязывала каждую из сторон соблюдать строгий нейтралитет в случае, если другая сторона, защищая свои интересы в Китае или Корее, окажется в состоянии войны с третьей державой. В случае войны одного из союзников с двумя и более державами договор (согласно статье 3) обязывал другую договаривающуюся сторону оказать ему военную помощь. Англо-японский союзный договор был крупной победой японской внешней политики. Он давал Японии возможность начать войну с Россией, обладая уверенностью, что ни одна держава не окажет России вооруженной поддержки из опасения войны уже не с одной Японией, но и с Англией. Вместе с тем Японии обеспечивалась и финансовая помощь Англии. Русская дипломатия немедленно обратилась к Франции с предложением совместно выступить с ответом на англо-японский союз. — Прим. сост.

²⁴ Ито Хиробуми (1841–1909) — премьер-министр Японии. Родился в западной Японии 14 октября 1841 г. Учился морскому делу в Англии в 1863 г. Вошел в правительство в 1867 г. В 1878 г. стал министром внутренних дел. Главный автор проекта конституции, принятой 11 февраля 1889 г. (конституция Мэйдзи). Ито был премьер-министром в 1885–1888, 1892–1896, 1898 и 1900–1901 гг. Выполнял важные дипломатические миссии, особенно в Китае и России, сыграл важную роль в событиях, которые привели к аннексии Кореи. Умер Ито в Харбине 26 октября 1909 г. — Прим. сост.

²⁵ Букв. «почтенные ворота» — обозначение японского императора (тэнно); более применяем за границей, чем в самой Японии. — Прим. сост.

<< Назад   Вперёд>>