Монголы и Русь. История татарской политики на Руси

Политика монголов в первые десятилетия их владычества: Монгольская империя (центр — Каракорум), западный удел империи (удел Батыя; центр — на Нижней Волге) и Русь. Перепись. Организация баскачества. Анализ материала показывает, что непосредственная организация владычества татар на Руси была в руках монгольской степной аристократии. Южная, Юго-западная и Северо-восточная Русь в политике монголов. О некоторых результатах монгольского владычества (о политике татар в связи с византийско-русскими отношениями; об упадке политического значения г. Киева; о разгроме г. Владимира-Залесского и об отливе населения на север, к г. Ростову)


В течение 1237-1242 гг. армия, посланная монгольским императором, завоевала Северо-восточную Россию, Киевщину, Польшу, Венгрию и Моравию и вторглась в пределы Австрии и Балкан¹. Получив известие о смерти императора Угедея², монгольское войско, не потерпев ни одного поражения, двинулось через Молдавию и Валахию обратно на Восток³. Один из главных военачальников, внук Чингиз-хана, князь Вату или Батый, остановился в Поволжье и присоединил страну «орусов» вместе с Кипчаком и Северным Кавказом к территории своего удела, входившего в состав великой монгольской империи⁴. Его удел охватывал теперь не только «лесные народы» от низовьев Селенги до Иртыша, северную часть Семиречья, все нынешние Киргизские степи, Хорезм и Мазендеран, но также Кипчак, Поволжье, значительную часть русской равнины, северное Причерноморье и Кавказ до окраины «прохода Бакинского»⁵. Русские северо-восточные князья были оставлены в своих отчинах, утверждены в качестве местных правителей. Им пришлось поехать в ставку Батыя, где великого князя Ярослава Всеволодовича⁶, а вслед за ним и других князей Ростово-Суздальской земли пожаловали княжениями и отпустили «расудивъ имъ когождо в свою отчину»⁷. На Руси признали, что Русская земля стала землей «Канови и Батыевѣ» (т. е. землей Батыя и каана, или монгольского императора) и что «не подобаеть» на ней «жити не поклонившеся има»⁸. Организация данничества в завоеванной России, наравне с другими областями империи, стала в непосредственную зависимость от императорского двора. Собранные подати или часть их, помимо Батыя, шли прямо в императорскую казну, где решались вопросы организации сбора налогов в провинциях⁹.

Первые годы владычества татар совпали с временем междуцарствия в монгольской империи, когда делами правила вдова императора Угедея — Туракина¹⁰. При дворе регентши стал пользоваться полным доверием магометанин Абдур-Рахман, прибывший первоначально в Монголию в качестве купца¹¹. В самом конце царствования Угедея ему, вопреки настояниям главного министра Елюй-Чуцая, был отдан на откуп сбор налогов в Северном Китае¹². При Туракине его поставили во главе управления финансами империи¹³, и откупная система получила, вслед за тем, широкое применение; в правлении Гуюка (1246-1248) большое количество купцов доставали разрешения на сбор налогов с провинций в виде платы за поставки на императора¹⁴; а со смертью Гуюк-каана князья Чингисханиды давали полномочия на сбор налогов в Иране¹⁵.

Подобного рода способ сбора податей практиковался при Туракине и Гуюк-каане, по-видимому, и в пределах завоеванной России. План о Карнини рассказывает, что в бытность его в России «был прислан туда один саррацин, как говорили из партии Гуюк-каана и Батыя». Этот «саррацин»¹⁶ (вероятно — мусульманский купец) увел часть населения, «остальных же, согласно своему обычаю, пересчитал и наложил на них дань шкурами¹⁷. Северо-восточные летописные своды не сохранили упоминаний об этом перечислении. Имело ли это перечисление местный характер и пришли ли вслед за ним на Северо-восток какие-либо ордынские чиновники, — сказать трудно; во всяком случае, известия за эти годы о «баскаках» (монгольских военачальниках, которые держали «в повинении покоренное население») относится только к Южной России¹⁸.

Появление военно-политической организации: в Северо-восточной Руси последовало, согласно нашим летописным сводам, вслед за переписью 1257 г.

«Исчисление народу в России» в 1257 г. находилось в известной связи с общеимперскими мероприятими, предпринятыми в царствование императора Менгу (1251-1259), возведенного на престол после смерти Гуюк-каана. В Китае и в Трансоксиании (1250-1251), а вслед за тем и в Иране (1251-1253) был введен налог (в Трансоксиании и Иране, как известно, он был поголовным), пропорциональный силам плательщиков¹⁹. Решение о реформе податного дела повело за собою новые переписи в империи. В 1252 г. была учинена «перепись народу китайских земель»²⁰. В 1253 г., по возвращении из Монголии правителя Ирана — Аргуна, произвели перепись в Иране²¹. Одновременно решено было при дворе произвести, перепись и в пределах России: в 1253 г., как сообщает официальная китайская история Юань-ши, император отправил Бицик-Берке сделать «исчисление народу в России»²². Едва ли можно сомневаться, что это был тот самый Верке или Беркай, который, но словам Новгородской летописи, был одним из главных «численников», прибывших в 1258 г. (1259) в Новгород для переписи населения²³. В Юань-ши (99 цз.) мы находим именно форму «бичже» в значении «секретарь»²⁴. Армянский историк XIII в. Киракос (1201—1272) переводит «бичикчи» (бицикчи) словом «писец»²⁵. В Иране «битикчи» (бицикчи) выступали при Гассане как раз в роли численников²⁶.

В 1257 г., когда, согласно нашим летописям, приступили к переписи в России, император, по словам Юань-ши, назначил в Россию сына своего зятя — Китата²⁷ на должность даругаци²⁸; в их обязанность в провинции, помимо общего надзора за ходом дел по праву хранителей печати, входили: перепись населения, сбор дани и доставка ее ко двору²⁹. Наши сведения о том, как производили перепись, дают основание предполагать, что за единицу считали не мужскую голову, а дом или семейство подобно тому как это издавна было принято в Китае³⁰.

Численники ушли, но оставили на территории русского Северо-востока какую-то организацию, смысл которой остается до сих пор неразгаданным в нашей историографии. Летопись сообщает, что численники «исщетоша всю землю Суждальскую и Рязаньскую и Мюромьскую... и идоша вворду». Летопись ничего не говорит, что вместе с этими лицами командного состава, начиная с десятника, пришли бы на Русь и монгольские солдаты; она ясно говорит только, что пришли десятники, сотники, тысячники и темники. Если мы примем во внимание, что на обязанности даругаци, на ряду с организацией переписи, податного дела и устройства почтовых сообщений, лежал набор войск из местного населения, то поймем, что сын императорского зятя приехал не только для того, чтобы руководить переписью, по и для того, чтобы наладить в завоеванной провинции какую-то постоянную военно-политическую организацию. Дело в том, что монголы составляли, как известно, отряды или полки из иноплеменных народов, например киданей, тюрков и других, назначением которых было не только заменять в войсках и сражениях войска монгольские, но и держать в повиновении покоренные народы³¹. Командный состав (т. е. десятники, сотники, тысячники, темники) полков, набиравшихся из населения завоеванных областей, приходил обычно из страны завоевателей и состоял из собственно татар или монголов³². Монгольские воеводы, по арх. Палладию, командовавшие такими отрядами, назывались в Монголии таньмачи, а у нас — баскаки³³. Прямые следы существования на Руси таких отрядов (составленных из туземного населения), действовавших у нас в последующие годы, мы наблюдаем в летописном рассказе о баскаке Ахмате. Этот баскак имел в распоряжении своем «отряды, которые пополнялись «людьми», сходившимися «со всех сторон», и состояли частью из «бесермен», а частью—из «Руси»; они жили в особых слободах; в одном из таких отрядов, например, переходившем из одной «слободы» Ахмата в другую, было 30 человек «Руси» и двое «бесермен»³⁴. Таким образом, как можно заключить из летописного известия под 1257 г. («ставиша десятники и сотники и тысячники и темники...»), с уходом численников на Руси были сформированы (набраны) особые отряды, частью из местного населения, с пришлым командным составом, которые поступали в распоряжение баскаков. Эти баскаческие отряды были поставлены в пределах земель Муромской, Рязанской и Суздальской. Последующие показания материала подтверждают наш вывод. Начиная с 1269 г. появляются известия о «владимирском баскаке», действующем «с татарами» в военных экспедициях³⁵, а в послании митрополита Феогноста по поводу определения границ рязанской епархии видим обращение «к баскакам и сотникам»³⁶.

О дальнейшем распространении баскаческих отрядов мы сведений не имеем. Можно предположить только, что в последней четверти XIII в. баскачество было введено и в земле Смоленской. Глеб Ростиславович, как известно, подчинялся воле великого князя владимирского, получившего от хана ярлык на великое княжение, и ходил с ним в 1270 г. на Новгород, а в 1274 г. получил от Орды приказание двинуться вместе с другими князьями против Литвы³⁷; вслед за тем в Смоленск начинают наезжать и требовать постоя ханские чиновники³⁸.

Только Новгород и оставался на особом положении. Судя по летописному тексту, численники не ставили там «десятников, сотников, тысячников и темников»³⁹: дальнейшие события также не дают основания предполагать о существовании новгородского баскачества⁴⁰.

Следы пребывания баскаческих отрядов сохранились, монет быть, в названиях некоторых русских поселений. В пределах б. Европейской России мы встречаем целый ряд поселений с названиями: Баскаки, Баскаково, Баскачи и т. п. Топографическое распределение их на территории б. Европейской России позволяет думать, что, может быть, происхождение части этих названий связано с местопребыванием или деятельностью баскаческих отрядов или баскаков.

Мы не встретим их, во-первых, на территории, непосредственно принадлежавшей Золотой Орде, — в Поволжье (начиная с б. губерний Нижегородской и Казанской), в Кипчаке (в южно-русской степной полосе) и в Крыму⁴¹. Во-вторых, мы не встретим их в б. западных губерниях, т. е. в областях, лежавших за пределами золотоордынского владычества, и даже в областях, во всяком случае в части своей лежавших за пределами татарского владычества: в б. губерниях Витебской и Жогилевской⁴². В-третьих, мы не найдем их под Новгородом и на территории новгородских пятин, где, как мы видели, баскаческие отряды поставлены не были⁴³.

Значительное большинство этих селений расположено в б. Центральной России. На территории Смоленского княжества, в б. Смоленской губ., находим Баскакова (б. Вельский уезд) — в сторону от дороги из Смоленска на Тверь (через Ржев); затем — Баскаково, недалеко от границы б. Московской губернии — по гжатскому почтовому тракту, и, наконец, Баскаково — но правую сторону р. Угры, на восток от Смоленска; к последнему селению примыкает и с. Баскаково, б. Мосальского у., Калужской губ., расположенное в юго-западной части уезда, недалеко от границы б. Смоленской губ⁴⁴. На территории Тверского княжества находим с. Баскаково под г. Катиным (в 10 верстах), по дороге из Углича, т. е; из Ростовского княжества, в Кашин, и с. Баскаки — приблизительно в 30-40 верстах к северу от г. Твери⁴⁵. На территории Ростовского княжества, в одной б. Ярославской губ., обнаруживаем целую цепь селений (десять) с названиями: Баскаково, Баскачево и т. п., продолжение которой на северо-востоке составляют с. Баскаково, б. Вологодской губ., Грязовецкого у., лежащее недалеко от границы б. Ярославской губ., и с. Баскаково, б. Тотемского у., по правую сторону р. Сухоны, т. е. в направлении к Устюгу. Может быть, на территории Ростовского (точнее — Белозерского) княжества лежали также с. Баскаки, б. Новгородской губ., Череповецкого у. на р. Шексне и с. Баскаки, при речке Баскаковке, б. Весьегопского у.⁴⁶ На территории Рязанского княжества обнаруживаем с. Баскаково, б. Данковского у., и в районе рязанского порубежья — с. Васкачь в б. Тульской губ., Каширского у.; а недалеко от Тулы — с. Баскаково (Щупанье)⁴⁷. По дороге из Костромы на Суздаль находим с. Баскаково в б. Костромской губ., Нерехтинского у.⁴⁸; на территории Суздальского княжения — с. Баскаки, в 27 верстах от Суздаля, и, наконец, на территории великого княжения Владимирского — с. Баскаки, под г. Владимиром, в 17 верстах (на восток) от города⁴⁹.

Баскак «владимирский» (Амрагаy) назывался «великим», очевидно, в отличие от других баскаков, ему подчиненных⁵⁰. Об этом, с одной стороны, свидетельствует текст летописи Новгородской, в составе Софийской I и Новгородской I летописей, с другой стороны — текст Тверского свода, в составе Никоновской летописи⁵¹. Другие баскаки, по-видимому, держали баскачество разных княжений, если судить по тому, что Ахмат, согласно летописному рассказу, «держал баскачество» Курского княжения⁵². Не сохранилось сведений, сколько их было, и указаний на те города или княжения, в которых они сидели. Отметим только, что в Ростовском владычном своде имеем случайное упоминание о смерти (ростовского?) баскака Кутлубуга⁵³. В чем же выражалась деятельность баскаков в Северо-восточной Руси и какое назначение выполняла эта организация? По своему значению баскаческие отряды заменяли, в сущности, войска монгольские⁵⁴. В 1269 г. великий князь Ярослав Ярославович, «сдумавъ с новгородци», стал копить против немцев на Низовской земле рать; собрав «всѣхъ князей», он привел их в Новгород; вместе с русскими князьями прибыл и «великий баскак владимирский» Амраган и зять его Айдар «со многими татары». С прибытием баскака и «татар» война против русских означала, очевидно, войну против Золотой Орды. Узнав о прибытии баскака и татар, немцы, «устрашишася и вострепетавше, прислаша съ великимъ челобитьемъ и со многими дары послы своя, и добита челомъ на всей воли его, всѣхъ издариша и великого баскака и всѣхъ князей Татарскихъ и Татаръ; зѣло бо боахуся и имени Татарского»⁵⁵.

Можно догадываться, что основной обязанностью баскаков была служба внутренней «охраны». Они должны были «держать в повиновении» покоренное население; В самом деле: в 1273 г., когда новгородцы не пожелали принять на Новгородский стол великого князя Василия Ярославовича, поставленного на великое княжение ханом, баскаческие отряды приняли участие в военных экспедициях против Новгорода, в результате которых новгородцы принуждены были принять Ярослава⁵⁶. Ханские ярлыки не оставляют сомнения в том, что баскаки имели ближайшее отношение к сбору налогов⁵⁷. Нет указаний, однако, чтобы в их постоянную обязанность входил сбор налогов. Ярлыки перечисляют чиновников, ведавших сбор ордынских податей: даньщиков, поплужников, таможников⁵⁸. Ахмат собирал дань, согласно тексту летописи, не по обязанности баскака, а по праву откупщика, поскольку он откупал сбор дани у ордынской администрации⁵⁹. Вернее предположить, таким образом, что обязанность баскаков заключалась не столько в сборе дани, сколько в поддержке сборщиков, особенно когда требовалось вмешательство военной силы. Напомним, что неуплата дани (как явствует из летописного рассказа под 1270 г.) рассматривалась как неповиновение власти хана и служила достаточным основанием для вмешательства ордынских войск⁶⁰.

Внутренняя «охрана» завоеванной провинции являлась, надо думать, ближайшей задачей баскаческих отрядов. Недаром они появились тогда, когда настоятельно требовались средства «охранения». Осторожные и отрывочные сообщения сводов «Суздальской земли» ничего не говорят о том, как был встречен населением приезд численников, и только откровенный и пространный рассказ Новгородской летописи заставляет думать, что далеко не везде и на Низу перепись прошла благополучно. Уже одно только известие из Низовской земли о намерениях татар произвело в Новгороде переполох: «Приде вѣсть изъ Руси зла... смятошася люди чересъ все лѣто» (Новг. I, 1257). Когда в город приехали татарские послы, население, на просьбу дать «тамгы и десятины», ответило отказом. Новгородский князь Василий, сын Александра Невского, бывший на стороне населения, «побѣже въ Пльсковъ» (т. е. в Псков).

Александру Невскому волей-неволей пришлось вместе с татарами усмирять взбунтовавшихся. Он вывел сына (князя Василия) из Пскова и послал в Суздальскую землю, «а Александра (по-видимому — новгородца) и дружину его казни: овому носа урѣзаша (т. е. татары, см. ниже), а иному очи выимаша, кто Василия на зло повел»⁶¹. Когда, год спустя, вновь приехали татары, уже в более значительном количестве, собираясь произвести исчисление, с ними прибыли князья — Александр Невский, Борис и Андрей, посетившие предварительно ставку хана.⁶² Снова в городе, до рассказу летописца, начался «мятежъ великъ»; и «чернь» упорно не хотела «дати числа». Опасаясь нападения, татары даже обратились к Александру с просьбой дать им сторожей — «ать не избыоть насъ»; и великий князь «повелѣ... стеречи ихъ сыну посадпичю и всѣмъ дѣтямъ боярьскымъ по ночемъ»⁶³. На другой день, «заутра», новгородцы, наконец, «яшася по число», испуганные, как кажется, угрозой — «аже не иметеся по число, то уже полкы на Низовьскоѣ земли»⁶⁴.

Итак, до 1257 г. мы не находим никаких следов организации татарского владычества в Северо-восточной Руси. С 1257 г., вслед за «исчислением народа», были поставлены на Северо-востоке отряды, находившиеся в распоряжении баскаков, для «охранения» завоеванной провинции. Владимир по-прежнему считался стольным, великокняжеским городом, владимирский князь — великим князем; на ряду с ним появился теперь «великий баскак владимирский», но то, что мы знаем о нем, в связи с событиями того времени, ничего не говорит о попытках с его стороны руководить «великим княженьем», умалить действие великокняжеской власти: в 1269 г. он идет вместе с полками, собранными великим князем, «на Нѣмци». В 1270 г., после личных столкновений великого князя с новгородцами, он не препятствует вызывать из Орды рать на Новгород, хотя посол великого князя, чтобы вызвать из Орды войско, прибегает к неправильному доносу; когда же новгородские послы объясняют хану настоящую причину столкновения их с великим князем, хан приказывает вернуть войско обратно⁶⁵; наконец, в 1273 г., когда новгородцы отказываются принять князя, вновь посаженного ханом на великокняжеский стол, он принимает участие в военных экспедициях против Новгорода.

Не видим мы со стороны Орды, в первые десятилетия владычества, попыток изменить и основное направление «внешней» политики Владимирского стола. Интересы Батыя и его ближайших преемников (Сартака, Улагчи) побуждали Орду идти навстречу общерусским притязаниям владимирского князя, поддерживая последнего в его соперничестве с черниговским князем; интересы эти обусловливались опасностью, грозившей владычеству монголов с Запада, и той позицией, которую занял по отношению к Орде черниговский князь Михаил. В условиях ига получила неожиданное завершение старая борьба за Киев и за преобладание на русской равнине между княжеством Черниговским и великим княжеством Владимирским, продолжавшаяся, как мы видели, со второй половины XII в.

В 1237/38 г., в год татарского нашествия, Киев был покинут Ярославом и, вслед за тем, занят Михаилом Черниговским. В том же году к Михаилу прибыли татарские послы, очевидно с предложением войти в соглашение с Ордою. Михаил их «не послушал», но встретиться с татарским войском все же побоялся и вскоре (в 1239 г.) из Киева убежал в Венгрию. Киев занял сначала Ростислав Мстиславович Смоленский, а затем Даниил Галицкий, посадивший в городе тысяцким Димитрия, которому и пришлось выдержать осаду монгольского войска. Михаил между тем из Венгрии бежал в Польшу, а оттуда к Даниилу Галицкому. Даниил, посоветовавшись с братом, обещал Михаилу Киев. Но черниговский князь, боясь татар, остался при Данииле в его земле, где его приняли на содержание, а когда Киев был взят, поехал в Польшу⁶⁶. Только после того, как пришла весть, что иноплеменники «сошли суть и(зъ) землѣ Руское», он вернулся к Киеву и поселился под городом «во островѣ»⁶⁷. Но зимою 1242/43 г. монгольское войско двинулось обратно на восток; и Михаил перебрался в Чернигов, откуда проехал за рубеж в Венгрию⁶⁸. У Михаила, находившегося одно время в тесной связи с галицким князем, выработалась, таким образом, известная общность с ним в тактике по отношению к Орде; в 1245 г. Батый захотел распространить взимание ордынской дани и на Галицкую землю (см. в Ипат. л., 1250 г.: «и дани хотять...» и т. д.). К Даниилу приехал от Могучего (Мауди) татарский посол с требованием Галича: «Приславшу же Могучѣеви посолъ свои к Данилови и Василкови, будущю има во Дороговсыш: «дай Галичь» (Ипат., 1250). Даниил принужден был поехать к Батыю⁶⁹. На пути галицкий князь застал другого татарского военачальника Куремсу (Корейца), по летописному рассказу, на левой стороне Днепра, за Переяславлем⁷⁰. Вслед за тем Куремса перешел, имея, согласно тому, что слышал Карпини, 60 тысяч вооруженных людей, на правую сторону Днепра, ибо уже Карпини застал его на «русской стороне» Днепра, как он называет правую сторону, где, по свидетельству того же автора, Куремса и кочевал (по левую сторону кочевал Мауци); то же явствует и из повествования об обратном пути Карпини⁷¹. Таким образом, произошло передвижение на запад, что подтверждается, по-видимому, и тем, что летопись в дальнейшем не раз упоминает о Куремсе, но не упоминает более о Могучем (Мауци). Передвижение Куремсы на запад нельзя не поставить в связь с нажимом татар на галицкого князя (требование: «дай Галич») и опасениями вторжений с запада. «А этот вождь, — прямо пишет Карпини про Куремсу, — является господином всех, которые поставлены на заставе против всех народов Запада, чтобы те случайно не ринулись на них неожиданно и врасплох» ⁷². Даниил принужден был ехать к Батыю, но по возвращении вскрылись истинные намерения Галицкого князя, когда он завязал переговоры с папой Иннокентием IV в расчете получить от него военную помощь против татар⁷³. Подобно Галицкому князю, Михаил Черниговский также не желал выражать покорность Орде и также только в 1246 г. приехал в Орду к Батыю «прося волости своей от него» (Ип., 1245; Лавр., 1246).

Между тем соперник Михаила — Ярослав Суздальский сразу же по возвращении Батыя с западного похода (в 1243 г.) приехал к нему с выражением покорности. Как видим, в интересах Батыя было выдвинуть в противовес Михаилу, занявшему неприязненную позицию по отношению к татарам, его соперника — владимирского князя и пойти навстречу общерусским притязаниям последнего. По словам летописи, Батый поставил его в положение старейшего «всѣмъ княземъ в Русскомъ языцѣ» и передал ему Киев, как князю, занявшему первенствующее положение на Руси⁷⁴. Ярослав послал в Киев своего наместника боярина Еиковича (надо думать, в том же 1243 г.), на пребывание которого в Киеве указывает летописный рассказ о поездке Даниила Галицкого в 1246 г. (1245-1246) к Батыю: «и приде Кыевоу обдержащоу Кыевъ Ярославоу бояриномъ своимъ Еиковичемъ Дмитромъ» (Ипат., 1250)⁷⁵. Таким образом, в соперничестве князей владимирского и черниговского Батый стал на сторону первого; в противовес князю черниговскому, он утвердил Ярослава в нравах на Киев и в положении князя старейшего «в Русскомъ языцѣ». Вслед за тем Батый сделал и дальнейшие шаги в том же направлении. Не доверяя черниговским князьям, поскольку они держались западной ориентации, и уступая проискам князя владимирского, он приказал умертвить представителей Черниговского княжества. По приказу Батыя был убит, прежде всего, прибывший в Орду Михаил. У Карпини мы встречаем упоминание о казни и другого черниговского князя, а именно Андрея⁷⁶; по словам Карпини, Андрей «все-таки был убит», хотя преступление, в котором он обвинялся, «не было доказано»⁷⁷. Известие Карпини находит неожиданное подтверждение в летописном материале. В тексте Тверского свода XV в., в составе Рогожской летописи, мы находим известие о том, что в один год с Михаилом Черниговским был убит и Андрей Мстиславович⁷⁸. Владимирский свод, как видим, совсем умалчивает об этом событии. Историки обычно объясняли смерть Михаила отказом выполнить языческий обряд. Причины его гибели лежали глубже, чем принято думать. Документы дают возможность вскрыть исторически сложившиеся отношения, которые привели Михаила к смерти. Отказ пройти через огонь мог только послужить предлогом для казни. Впрочем, даже Карпини свидетельствует, что сам по себе обряд очищения огнем не мог сыграть роковую роль в судьбе черниговского князя; он послужил только удобным «случаем»: «для некоторых, — пишет Карпини, — так же они находят случай, чтобы их убить, как было сделано с Михаилом и с другими»⁷⁹. Вместе с тем материал сохранил конкретные штрихи, указывающие на участие владимирского князя в кровавой расправе. Предупреждение о казни, по рассказу Карпини, передал Михаилу сын владимирского князя Ярослава. Согласно летописным данным, в это время в Орде как раз находился сын Ярослава Святослав⁸⁰. Итак, владимирский князь мог торжествовать победу: его соперник в борьбе за преобладающее положение на русской равнине — князь черниговский — был уничтожен, а Черниговское княжество политически разбито⁸¹. Этим успехом северо-восточный князь был в значительной степени обязан Батыю.

Отношение Батыя к Ярославу, не изменилось, по-видимому, и тогда, когда великий князь попал в немилость при императорском дворе. Монгольская империя считалась собственностью целого рода (потомков Чингис-хана), члены которого должны были съезжаться вместе для обсуждения общеимперских дел на сеймы (курултаи); но вместе с тем монгольской империей управлял избиравшийся на курултае император — преемник Чингис-хана⁸². В основе верховного управления лежала известная двойственность, которая дала себя знать после смерти Угедея (1241 г.)⁸³. С одной стороны, верховным авторитетом для потомков Чингис-хана, по принципу родового владения, был старший в роде, а именно Батый (с кончиной четырех сыновей Чингис-хана); с другой стороны, по принципу личного наследования, высшей властью пользовался тот из них, который занимал императорский престол, переходивший от Чингисхана по прямой линии (Гуюк). Памятник житийной литературы, появившийся (как определил Н. И. Серебрянский) во второй половине XIII или не позже начала XIV в., признает, что русская земля принадлежит не только Батыю, но и каану; на ней «не подобаетъ жити... не поклонившеся има; мнози бо ѣхаша и поклонишась канови и батыеви»⁸⁴. Первые десятилетия владычества татар, когда Золотая Орда не отделилась ещё от империи, «царем» для наших князей был именно «каан», или император, и его, а не золотоордынского князя, именовали они этим титулом⁸⁵; «тое же зимы, — говорит, например, летописная запись времен Менгу-каана, — приеха Глѣбъ Василковичь ис Кану земли отъ цесаря» (Лавр., 1257)⁸⁶; составитель свода дает понять (в другом месте), что «служба цесарю» является необходимой обязанностью владимирского князя (см. Лавр, л., 1252 г.). Эта «служба» прежде всего обязывала русских князей ездить в далекую Монголию.

«Они посылают также за государями земель, — писал Карпини о монгольских императорах, — чтобы те являлись к ним без замедления»⁸⁷. Так, местные туземные правители Ирана впервые поехали в Каракорум еще в 1233 г., где были утверждены в своих владениях⁸⁸. Царица Грузии Рузудан, провозгласив царем своего сына Давида, отправила его к Батыю, а тот, с своей стороны, послал его к Гуюк-каану⁸⁹. Армянский царь Гетум, как известно, отправил своего брата к Гуюк-каану, а по воцарении Менгу Батый послал предписание царю Гетуму, чтобы тот явился на свидание с ним и с Менгу-кааном⁹⁰. Некоторых князей в Монголии задерживали; у других же, которым они позволяли вернуться, по словам Карпини,. вытребовали сыновей или братьев, которых больше никогда не отпускали, «как было сделано с сыном Ярослава, некиим вождем аланов и весьма многими другими»⁹¹.

Мы можем установить, что почти непрерывно у «Кановичей» пребывал кто-нибудь из наших князей. Уже в период междуцарствия, при Туракине, первым «къ Канови» поехал Олег Рязанский (Новг. IV, 1242). По-видимому, он прожил в Монголии довольно продолжительное время, так как только в 1252 г. его «пустиша Татарове... в свою землю» (Лавр.)⁹². В первый же год, когда великий князь Ярослав посетил Орду, он послал своего сына «к Канови» (Лавр., 1243). Константин остался там с 1243 вплоть до 1245 г. Когда же он возвратился, ему на смену был вызван (поехал) сам Ярослав — как раз тогда, когда подготовлялись выборы нового императора.

Императорский престол после смерти Угедея оставался вакантным; около трех лет делами правила старшая из жен Угедея — Туракина, и выборы откладывались, так как старший в роде — Батый, будучи в плохих отношениях с сыном Угедея Гуюком, уклонялся от приглашений на курултай под предлогом болезни⁹³. Наконец, Туракина и Гуюк начали действовать решительнее, пытаясь поскорее решить судьбу императорского престола (несмотря на натянутые отношения с Батыем) и в его отсутствие устроили выборы Гуюка. Ко дням избрания Туракина поспешила вызвать из провинций империи некоторых местных правителей и среди них великого князя Ярослава. Карпини видел их во время торжеств⁹⁴. Решаясь на избрание императора в отсутствие Батыя, хотели, очевидно, иметь из отделенных областей, принадлежащих к территории Батыева удела, влиятельных представителей местной власти; Батый, с своей стороны, не мог, очевидно, воспрепятствовать поездке Ярослава в Каракорум, так как формально не порывал с Туракиной и Гуюком⁹⁵. Прибывший из Батыева удела Ярослав показался по тем или иным соображениям опасным⁹⁶; согласно рассказу Карпини, великого князя отравили (наши летописи также свидетельствуют, что Ярослав погиб в Монголии «нужною», т. е. насильственною смертью) и стали спешно вызывать ко двору Александра Ярославовича, намереваясь передать ему «землю отца»: «мать императора, — читаем у Карпини, — без ведома бывших там людей, поспешно отправила гонца в Руссию к его сыну Александру, чтобы он явился к ней, так как она хочет подарить ему землю отца. Тот не пожелал поехать и остался, а тем временем она посылала грамоты, чтобы он явился для получения земли своего отца»⁹⁷. Как видим, не Батый был виновником смерти Ярослава. Можно думать, что Батый не изменил своего поведения по отношению к Ярославу, и до последних дней жизни владимирского князя пытался, поддерживать с ним связь: возвращаясь из Каракорума, Карпини встретил Угнея, который «по приказу жены Ярослава и Батыя» ехал «к вышеупомянутому Ярославу» ⁹⁸. Источники рисуют Батыя, как осторожного и выдержанного политика; любопытно, что современники называли Батыя саинхан, т. е. добрый, прекрасный хан⁹⁹, а из персидских источников мы узнаем, что его считали не только щедрым, но проницательным и умным¹⁰⁰.

По смерти Ярослава монголы по-прежнему поддерживают общерусские притязания Владимирского стола. Ярославу, как мы видели, Батый возвратил Киев; Александр Невский также получает в Монголии право на «Киев и всю Русскую землю», а спустя некоторое время Батый сажает его на великокняжеский (Владимирский) стол. Как Карпини, так и русские летописи одинаково свидетельствуют, что Александр, вызываемый в Монголию, где ему хотели передать «землю отца», медлил с отъездом¹⁰¹. Надо думать, что после смерти Ярослава на Владимирский стол был уже посажен Святослав Ярославович, согласно завещанию отца и утверждению Батыя; это обстоятельство, вероятно, и побудило Александра уклониться от нрав на «землю отца»; право сесть «в Володимери на столѣ» получил Андрей, ноехавший в Монголию вместе с Александром, а Александру дали «Кыевъ и всю Русьскую землю»¹⁰². По приезде на Русь Андрей, имея предписание из Каракорума, согнал Святослава с Владимирского стола. Но вскоре после смерти Гуюк-каана и восшествия на императорский престол Мунке — друга и ставленника Батыя — Андрей принужден был бежать в Швецию, отказываясь, по словам великокняжеского свода, «цесаремъ служити», т. е. новому императору, причем перед бегством он сделал как будто попытку войти в соглашение с Даниилом Галицким, рассчитывая, очевидно, на военную помощь от папы¹⁰³. Папа, как известно, готовясь объявить крестовый поход против татар, находился, в связи с этим, в переговорах с Даниилом¹⁰⁴. Помощь против татар была оказана папой только на бумаге: союз же с папой означал шаг навстречу желаниям главы католического мира использовать в своих интересах затруднительное положение Руси. Александр, также получивший послание от папы, выступил решительным противником союза с папой Иннокентием III. Это, надо думать, побудило Батыя оказать поддержку Александру Невскому и выдвинуть его на великокняжеский стол. В том же 1252 г. Александр поехал к Батыю и по возвращении был посажен во Владимире.

Итак, в первые десятилетия владычества монголы не делали попыток умалить значение великокняжеского стола, руководить «великим княжением». Вслед за переписью 1257 г. на Северо-востоке появилась военно-политическая организация, но основным ее назначением была служба «внутренней охраны» в пределах завоеванной провинции. Вмешательство монголов во «внешнюю» политику великокняжеского стола также не имело целью изменить ее основное направление: общерусские притязания Владимирского стола находят даже поддержку со стороны Орды. И тем не менее во внутренней жизни края произошел глубочайший сдвиг в результате тех событий, которые были связаны с нашествием татар.

На русской Северо-востоке на Владимир хотели смотреть как на общерусский центр, столицу «Русской земли», по фактически Владимир теперь был страшно обескровлен: ни Ростов, ни Ярославль, ни Углич, пи Тверь не подверглись, кажется, такому разграблению, не испытали такого беспощадного избиения своих обитателей. Когда к великому князю Юрию пришла весть, что Коломна и Москва захвачены татарами, было решено часть сил сосредоточить во Владимире, а часть — отвести на северо-восток, за Волгу. Во Владимире были оставлены князья Всеволод и Мстислав; сам же Юрий с князьями Васильком, Всеволодом и Владимиром отступил за Волгу, к реке Сити, и стал там «станом», стягивая туда же остальные силы. («И стана Сити стапомъ, а ждучи к собѣ брата своего Ярослава с полкы, и Святослава с дружиною своею; и нача Юрьи князь великый совкупляти всѣ противу Татаром»)¹⁰⁵. 3 (2) февраля неприятель подошел к г. Владимиру; владимирцы затворили городские ворота, вступить в переговоры с татарами Отказались, и город был осажден Осада Владимира продолжалась около 5 дней; за это время татары успели взять ближайший к Владимиру город Суздаль, укрепленный деревянного стеною, а людей — частью умертвить, а частью увести в плен. Наконец, 7 февраля утром начался приступ. Сначала был захвачен «Новый градъ», а вслед за тем и «Печерний город», куда побежали князья и «вси людье». Епископ, обе княгини с детьми, бояре и парод заперлись в церкви св. Богородицы, но были «без милости запалени огнем». Церкви и монастыри подверглись разграблению. Население было частью перебито — «от уного и до старца и сущаго младенца», а частью уведено татарами «босы й безъ покровенъ въ станы свой, издыхающа мразом. И бѣ видѣти, — говорит летописец — страхъ и трепетъ, яко на хрестьяньскй родѣ страхъ и колебанье и бѣда упространися»¹⁰⁶. После взятия Владимира оставалось только стягивать все силы за Волгу, к р. Сити. Это была следующая позиция, где князья решили оказать сопротивление татарам. Туда прибыл Святослав «с дружиною»; туда же двинулся и Ярослав со своими полками¹⁰⁷. Где был в это время князь Иван Всеволодович, мы не знаем; по смыслу общего стратегического плана он должен был также двигаться на северо-восток, к р. Сити. Татищев сообщает, на основании, может быть, неизвестного нам текста летописи, что Иван Всеволодович «самъ лесами хотел к Юрию с малым войском пройти, но не успел»¹⁰⁸. Во всяком случае, по ходу событий, города, лежавшие между Владимиром и Верхней Волгою, были, как видно, оставлены войсками князей. Население спасалось бегством; оно уходило на север, в направлении к р. Сити: летопись говорит, что после того, как Владимир пал, к Юрию пришла весть, «яко Володимеръ взять... а избывшии люди к тебѣ идутъ» (Воскр. л.). Весьма вероятно, таким образом, что города Ярославль, Ростов, Углич, Тверь и другие были сданы без боя и вследствие этого, согласно правилам монгольской войны¹⁰⁹, пощажены татарами: летопись, по крайней мере, ничего не говорит об их разгроме¹¹⁰.

С этой точки зрения могут представить некоторый интерес сведения, дошедшие до нас из местного угличского материала (критическая разработка которого пока не произведена); по этим данным, на общем совете города (Углича) было решено, что после отъезда угличского князя Владимира Константиновича¹¹¹, когда Батый подойдет к Угличу «и потребует сдачи его, то немедленно сдать город, встретить Батыя за городом и просить пощады людям и городу... Угличский князь и бояре слыхали, что Батый не истреблял покорившихся ему городов, лишь бы это покорение не стоило татарской крови»¹¹². Когда неприятель стал приближаться, «многочисленные толпы народа... рассыпались по лесам и укромным местам». Навстречу Батыю вышли с дарами; город был занят, но разгрому не подвергся. Когда же Батый ушел и приехал угличский князь, возвратились «из дремучих лесов и спасавшиеся бегством горожане»¹¹³.

Надо полагать, таким образом, что далеко не все города были так разгромлены, как Владимир, далеко не все испытали такое страшное избиение своих обитателей; оставшееся население Владимира бежало, как мы видели, на север, за Волгу, на территорию Ростовского княжества. Подобную эмиграцию или, вернее, бегство перед наступавшими монголами можно было наблюдать и на Западе. С уходом монголов беженцы возвращались вскоре на свои места; по рассказу хроники Матвея Парижского, из одной только Дании вернулось на родину беженцев более 40 кораблей¹¹⁴; опустошенные поселения имели возможность, таким образом, быстро восстановиться. В ином положении находился г. Владимир. Ярослав Всеволодович сделал попытку «собрать людей» в опустошенный город¹¹⁵. Но не прошло и двух лет, как татары вновь появились в районе Клязьмы; с приближением татар население в ужасе бежало: летописец говорит, что, когда в 1239 г. татары стали «воевать» по Клязьме, «бѣ пополохъ золь по всей земли и сами не вѣдаху и гдѣe хто бѣжить»¹¹⁶.

Дальнейшее исследование не оставляет сомнения в правильности нашего предположения и показывает, что Владимир был сильно опустошен и разгромлен, что Ростов был, невидимому, в ином положении. Местное владимирское летописание (местные владимирские записи) почти непрерывно ведется вплоть до 1239 г. и после татарского погрома как бы умолкает. Скудные и отрывочные известия первых десятилетий послетатарского периода не обнаруживают систематических летописных записей во Владимире; летописный материал этого времени заполняют главным образом ростовские известия¹¹⁷.

В опустошенный Владимир не считали даже нужным поставить епископа: в течение нескольких десятилетий после погрома 1238 г., когда убит был владимирский епископ Митрофан, и вплоть до 1274 г., когда был поставлен еп. Серапион, г. Владимир пребывал совсем без епископа¹¹⁸; ростовская епископия оставалась единственной епископией в пределах всей Ростово-Суздальской земли, и Ростов, таким образом, сделался снова церковным центром всего края¹¹⁹.

Итак, именно Владимир был страшно обескровлен. Ни Ростов, ни Углич, ни Ярославль, ни Тверь, ни Кострома, ни Переяславль не подверглись, кажется, такому опустошению и разорению. История Владимирского княжества до монгольского нашествия тесно связана с историей роста г. Владимира, с историей этого нового вечевого, общеземского центра. Во второй половине XII и в начале XIII в. документы рисуют его многолюдным городом, с многочисленным военно-торговым населением, представлявшим собою (как город) значительную военную силу. Татарское завоевание нанесло ему сокрушительный удар. Ярослав, как мы видели, сделал попытку «собрать людей» в опустошенный город. И он и Александр продолжали жить еще во Владимире¹²⁰. Но уже их преемники — «вел. князья Владимирские, и Новгородские» — Ярослав Тверской, Василий Костромской, Димитрий Александрович Переяславский предпочитали, судя по отрывочным летописным известиям, оставаться в своих «отчинах» (в Твери, в Костроме, в Переяславле)¹²¹. Владимир как город потерял свою силу и значение; он по-прежнему оставался городом стольным, великокняжеским, но не мог уже более служить реальной опорой великокняжеской власти.

Но не только в этом надо видеть решительный сдвиг, который принесло с собою татарское завоевание в первые десятилетия.

Исследование обнаруживает, что деятельность митрополичьей кафедры в значительной мере лишилась своего политического значения, а вместе с тем и обладание Киевом как митрополичьей резиденцией теряло прежние политические преимущества.

В самом деле, хану, главе золотоордынского государства, необходимо было поддерживать непосредственные сношения с русским митрополитом, с представителем русской иерархии, или «главным попом», как называли его, по свидетельству русского источника, монголы; это требовалось и для успешного разрешения вопросов церковной жизни и церковно-политических отношений в пределах самой России, а также вопросов внешней политики, поскольку митрополит был связующим звеном между византийским императором и патриархом, с одной стороны, и русской митрополией — с другой, был как бы посредником между Русью и Византией.

В первые годы владычества татар, вплоть до 1250 г. (1216-1250), на Руси не было поставленного патриархом митрополита¹²², и сношения с русской церковью в Орде поддерживались через ростовского епископа Кирилла¹²³.

В 1250 (1246-1250) г. на русскую митрополию был поставлен, наконец, митрополит. Новый митрополит (Кирилл) в полной мере был ставленником князя Даниила Галицкого. Он был избран Даниилом задолго еще до поставления его на митрополию: уже в 1242 г. мы видим его сопутствующим Даниилу в качестве будущего главы русской церкви¹²⁴. Мало того, летописные известия свидетельствуют, что после возвращения митрополита Кирилла из Никеи¹²⁵ через Венгрию, он выступил в роли доверенного лица Даниила в попытке заключить какойто союз между Даниилом и великим князем Андреем, — как можно предполагать, основываясь на дальнейшей судьбе Андрея, враждебный татарам, — и содействовал устроению брака Андрея с дочерью Даниила Галицкого¹²⁶. В качестве доверенного лица Даниила он не мог, конечно, пользоваться доверием в Орде, тем более что направленный против татар союз галицкого князя с папой был окончательно разорван только в 1257 г. ¹²⁷. Таким образом, деятельность нового митрополита с самого начала совершенно скомпрометировала его в глазах Орды: хан не вступал с ним в непосредственные сношения, и за все свое долголетнее управление митрополией Кирилл, сколько нам известно, ни разу в Ордене был¹²⁸.

Между тем в 1261 г. произошло событие большой политической важности, имевшее крупное значение в мировой истории, — Михаил Палеолог овладел Константинополем¹²⁹. Эти события настоятельно потребовали так или иначе определить вопрос об отношениях между Византией и русской митрополией: в новой обстановке сношения золотоордынского государства с Царьградом получали исключительное политическое значение.

Уже начиная с 1262 г. между ханом Берке и египетским султаном устанавливается прочная дипломатическая связь: с этого года между Золотой Ордой и мамелюками идет непрестанный обмен посольствами и дружественная дипломатическая переписка. Основная цель этих сношений красной нитью проходит через все известия арабских источников: это — военный союз против иранских монголов¹³⁰. Значение Византии в системе золотоордынской политики, отношения между Царьградом и правительством Сарая в значительной мере определялись связями между Византией и иранскими монголами, сближением восточного императора с иранским властителем (Хулагу, а затем сыном его Абакой) — общим врагом как египетских мамелюков, так и золотоордынских ханов. Конфликт 1263-1265 гг., когда Михаил Палеолог задержал послов султана к Берке-хану, несомненно был вызван дружественными отношениями императора к Хулагу; оправдываясь перед послами, Михаил прямо ссылался на «опасения, чтобы Халагу не знал об этом» и чтобы в пропуске послов к Берке не заподозрил нарушения мира и не начал военных действий¹³¹. Поход татарского войска на византийские владения (совместно с силами болгарского короля Константина Теха), предпринятый в 1265 г. по приказу Берке¹³², стоял также в известной связи с отношениями между Михаилом и правительством персидских монголов. Трудно сказать, в какой мере имело значение в данном случае задержание послов султана; во всяком случае, мы имеем свидетельство Эльмуфаддаля, что предводитель войск Берке потребовал от египетского посла (Эльфариса) письменное удостоверение в том, что тот «остается (в Константинополе) по доброй воле своей и что ему не препятствуют отправиться к Берке»¹³³. Непосредственная причина похода — сношения икопийского султана Иззеддина (которого Михаил не выпускал на родину) с болгарским королем и татарами — подробно изложена у Пахимера¹³⁴; но и он говорит, что Иззеддин знал о тайных условиях императора с Абакой, по которым надлежало оттянуть его возвращение на родину¹³⁵.

Меньше нам известно о причинах набега татар на византийские владения при Менгу-Тимуре (около 1270 г.)¹³⁶. Желая предотвратить возможность подобных же нападений в дальнейшем, Михаил Палеолог, учитывая, очевидно, возраставшее влияние военачальника Ногая в делах Золотой Орды, выдал за него свою незаконнорожденную дочь Ефросинию (1273 г.) и, таким образом, приобрел в его лице союзника¹³⁷.

Но в 70-х гг. XIII в вопрос о сближении Византии с иранскими монголами стал в новом соотношении. Надеясь на военную помощь против своего врага — египетского султана, Абака завязал оживленные переговоры с папой и давал понять как будто о своей готовности принять латинскую веру, рассчитывая на успех нового крестового похода против египетских мамелюков, владевших «святою землею»¹³⁸. Церковная уния 1274 г. между папой и византийским императором несла с собою непосредственную угрозу совместных действий византийского императора и иранских монголов против войск египетского султана. На Лионском соборе (1274 г.), где между папой и императором состоялось соглашение о подчинении греческой церкви Риму (император признал догмат filioque, опресноки и главенство паны; греческий клир подчинялся панскому владычеству, и право решений папы по церковным делам было принято даже без ограничений, которые входили в условия Ватаца)¹³⁹, император заверил о своей готовности принять участие (войсками, деньгами и продовольствием) в предполагаемом общем крестовом походе на освобождение «святой земли»¹⁴⁰. Эти успехи папской политики в Царьграде не могли ближайшим образом не беспокоить золотоордынскую дипломатию, тем более что папа Николай III делал дальнейшие шаги к укреплению зависимости Византии от папского престола¹⁴¹ и, энергично действуя среди иранских монголов¹⁴², пытался вместе с тем распространить свое влияние и среди «скифских татар», в областях, лежавших близ Юго-западной России¹⁴³.

Итак, в то время как митрополит Кирилл, как мы видели, совершенно скомпрометировал себя в глазах Орды, и ханский престол не вступал с ним в непосредственные сношения, вопрос о посредничестве между русской митрополией и Византией, после утверждения византийского императора в Константинополе, не мог не получить серьезного политического значения с точки зрения золотоордынской дипломатии.

В 1261 г., в тот самый год, когда Михаил Палеолог овладел Константинополем, в Сарай был перенесен центр южной (переяславской) епископии¹⁴⁴. Положение Саранского епископа определяли новые, но достаточно характерные признаки; он выступает перед нами, как близкое ко двору, доверенное лицо хана; документы канонического права заставляют предполагать, что ему приходилось следовать за ханской ставкой даже в те периоды года, когда Орда кочевала¹⁴⁵. Саранский епископ явился как раз тем лицом, которому в качестве представителя русской иерархии было поручено непосредственно сноситься с Византией, выполнять обязанности посредника между Царьградом и русской митрополией.

Из летописи мы узнаем, что сарайский епископ (с 1269 г.) Феогност ездил в Царьград не менее трех раз¹⁴⁶. Первая поездка относится ко времени 1269-1276 гг.¹⁴⁷; точнее определить время поездки невозможно, хотя по некоторым данным допустимо предположение, что посольство это состоялось около 1273 г., т. е. незадолго до Лионского собора¹⁴⁸. Вторую поездку мы имеем основание с полной уверенностью приурочить к 1276 г. Дело в том, что до нас дошел акт, сохранившийся в греческом подлиннике; из него мы узнаем, что в 1276 г. епископ сарайский Феогност принимал участие на собрании в Константинополе, в церкви св. Софии, состоявшем из митрополитов и патриарха Иоанна Векка, поставленного за год перед тем на патриаршество, после того, как он (в церковных несогласиях) перешел на сторону императора¹⁴⁹. Епископов на собрании, кроме Феогноста, судя по тексту акта, не было (были еще только владычные слуги)¹⁵⁰; сарайский епископ представлял собою, очевидно, исключение. Третья поездка состоялась в 1279 г. (или 1278-1279 гг.) т. е. в год, когда из Константинополя отправлялось посольство к папе Николаю III в ответ на его требования гарантий укрепления (светской) власти папы в Византии¹⁵¹. В обстоятельства этой поездки вводит нас рассказ русской летописи: «Того же лѣта, — читаем в Никоновском своде под 1279 г. — прииде Феогпаст епископъ Сарайскый, втретии изъ Греческиа земли изо Царя града; посылалъ убо его преосвященный Кирилъ, митрополитъ Киевский и всеа Руси, и царь Ординский Менгу-Темирь къ патриарху и къ царю Михаилу Палеологу Греческому, отъ пресвященнаго Кирила митрополита грамоты и отъ царя Менгу-Темиря грамоты и поминки отъ обою» («тое же зимы, — читаем в Симеоновской и Троицкой летописях, — приѣха Феогностъ, епископъ Сарайский, из Грекъ, посыланъ митрополитомъ к патриарху ц царемъ Менгутемеремь ко царю [греческому] Палеологу»)¹⁵².

Летописный рассказ о третьей поездке Феогноста вскрывает, как видим, одну из основных задач посредничества между Царьградом и русской митрополией — исполнение дипломатических поручений к императору (или к императору и. патриарху) от хана Менгу-Тимура. Поездкам представителя русской иерархии в Царьград давалось политическое назначение, и эта миссия возлагалась не на митрополита, а на сарайского епископа.

Исключительным положением, в которое была поставлена Сарайская епископская кафедра, таким образом, создавался до известной степени как бы новый церковный центр русской митрополии¹⁵³. Надо думать, что и в делах внутренней политической жизни Северо-восточной Руси сарайский епископ должен был играть значительную роль, выполняя те или иные дипломатические поручения хана; к этой мысли, впрочем, приводят нас некоторые конкретные штрихи в известиях летописного материала. Так, митрополичий летописец, в составе Львовской летописи, сообщает под 1296 г., что на съезде князей, состоявшемся после приезда ордынского посла Невргоя, благополучному разрешению вопросов содействовали, во-первых, местный владимирский епископ Симеон и, во-вторых, не митрополит, как следовало бы ожидать, а «владыко Саранский Измайло» (Льв. л.). Так, мало-помалу, обладание опустевшим и разгромленным Киевом как митрополичьей резиденцией теряло свои политические преимущества. Александр Невский, получив Киев, не поехал на юг, а остался в Новгороде. В дальнейшем, в XIII в., мы не слышим о князьях в Киеве, но не можем с уверенностью сказать, что князей там не было: о Киеве последующих десятилетий мы почти ничего не знаем¹⁵⁴. Оторванная в условиях, созданных феодальной раздробленностью и в зависимости от условий, созданных татарским нашествием, Юго-западная Русь безнадежно уходила из поля зрения Владимирского стола.

Итак, после татарского завоевания во внутренней жизни края произошел глубокий сдвиг в результате тех событий, которые были связаны с нашествием татар. События эти обрекали на гибель как раз те идеи, в торжество которых верили во Владимире и которыми были воодушевлены составители северо-восточных летописных сводов перед татарским нашествием (XII-XIII вв.). На Владимир хотели смотреть, как на общерусский центр, столицу «Русской земли», но фактически именно Владимир был страшно обескровлен; ни Ростов, ни Ярославль, ни Углич, ни Тверь не подверглись, кажется, такому разгромлению, не испытали такого беспощадного избиения своих обитателей. На владимирских князей в первые годы ига продолжали еще смотреть, как на защитников не только земель Ростово-Суздальской, Новгородской и Смоленской, но и земель киевского юга, а фактически Киевщина все более и более уходила из сферы владимирских интересов. Церковно-политический центр в некотором отношении был перенесен в Сарай. Деятельность митрополичьей кафедры в значительной мере лишилась своего политического значения, а вместе с этим и обладание опустевшим Киевом как митрополичьей резиденцией теряло прежние политические преимущества. Оторванная татарским погромом Юго-западная Русь безнадежно уходила с поля зрения Владимирского стола.

Это крушение практических возможностей к осуществлению общерусской роли Владимирского стола оплакивалось как «погибель Русской земли». Таким плачем является сохранившийся отрывок памятника. «Слово о погибели Русской земли» — памятника, по существу, чисто владимирско-переяславской литературы. «Отселѣ, — говорит автор, — до оугоръ и до ляховъ, до чаховъ, от чаховъ до ятвязи и от ятвязи до литвы до немець, от немець до корѣлы, от корѣлы до Оустьюга, гдѣ тамо бяхоу тоимици погании и за дышючимъ моремъ, от моря до болгарь, от болгарь до боуртасъ, от боуртасъ до чермись, от чершсь до моръдви: то все покорено было богомъ крестианьскому языкоу, поганьскыя страны, великому князю Всеволоду....»¹⁵⁵.

Северная, Северо-восточная и Юго-западная Русь, по представлению автора, были объединены перед татарским нашествием под единой властью, составляли единое государственное целое. Носителем этой общерусской власти был великий князь владимирский, и общерусским центром, следовательно, — г. Владимир, где сидел потомок и политический преемник киевских князей Юрия и Владимира Мономаха¹⁵⁶. Нашествие татар, в сознании составителя «Слова», несло с собою, очевидно, «погибель», поскольку разрушалось государственное единство Русской земли и «погибало» значение г. Владимира как общерусского центра.

С разгромом и опустошением г. Владимира после татарского нашествия центр жизни Ростово-Суздальской земли передвинулся на север. Средоточием церковной и общественной жизни края сделался Ростов — древний вечевой центр волости. Туда, на территорию Ростовского княжества, потянулось, как мы видели, сбитое со своих мест население. И оттуда, со стороны старого Ростова, поднялась в 60-х гг. XIII в. волна вечевых мятежей против порядков ордынского владычества.

---

¹ G. Strakosch-Grassman, Der Einfall der Mongolen in Mitteleuropa in den Jahren 1241 und 1242, lnsbruck, 1893; D. Wolff. Geschichte der Mongolen oder Tataren, Breslau, 1872.
² Угедей умер в декабре 1241 г. См. Стенли Лэн-Пуль, Мусульманские династии, пер. с примеч. и дополн. В. Бартольда, СПб., 1899; G. Strakosch-Grassman, op. е., 172; Иакинф, История первых четырех ханов из дома Чингисова, СПб., 1829, стр. 285: «В день синь-мао на рассвете преставился в походном дворце на 13-м году царствования, на 56-м от рождения».
³ Strakosch-Grassman, op. c., 172-173; W. Ваrthоld, Batu-khan (Enzyclopaedie des Islam, t. I).
⁴ Свой удел Батый получил от отца — Джучи, старшего сына Чингисхана. Батый был вторым сыном Джучи. Старший сын Джучи — Орда, по-видимому, уступил первенство Батыю (?); по словам Рашид-ед-дина, Орда «при жизни отца и после того был в (большом) почете и уважении и хотя преемником Джучи был второй сын — Бату, по в ярлыках, которые Менгу-каан писал на их имя по части управления и ясы (законоположения), имя Орды он ставил впереди. Орда был доволен назначением Батыя на царство и сам уладил возведение его (на престол) на место отца. Из войск джучиевых: одной половиной правил он (Орда), другой — Бату» (см. Тизенгаузен, Материалы по истории Золотой Орды, II, персидские тексты, рукопись б. Аз. муз. АН, III, 295; не изд.; мы пользовались также переводами проф. А. А. Рамаскевича и С. Волина с дополненного и проверенного материала (подготовляемого к печати). Ср. Ваrthо1d, Batu-khan (Enzycl. des Islam, t. I); ставка Орды находилась, по свидетельству Карпини, к востоку от озера Ала-Куль (см. Карпини, изд. 1911 г., Лэн-Пуль, стр. 188, примеч. В. Бартольда).
Некоторые выводы настоящего исследования включены мною в статью, написанную для многотомной истории СССР, материалы которой были использованы при составлении учебника по истории СССР для вузов (см. История СССР, т. I, М., 1939 г., стр. 4).
⁵ К тому же Аран и Азейрбайджан Джучи считал также принадлежащими к своим становищам; впоследствии эти области были предметом постоянного раздора между золотоордынскими Джучидами и иранскими Хулагуидами. См. Ваrthо1d, Batu-khan; его же, Очерк истории Семиречья, Верный, стр. 415-117; ср. Летопись Вассафа, главу о причинах вражды Хула гу и Берне (Тизенгаузен, Материалы, II, не изд.); Труды чл. Росс, дух. миссии в Пекине, т. IV, 131-132, примеч. 499, 500; ср. Рашид-ед-дин (Тиз., II, не изд.).
⁶ Великий князь владимирский Юрий Всеволодович, как известно, был убит в битве при р. Сити (Лавр., 4238), и Ярослав сел во Владимире на столе после ухода Батыя, в 1238 г. (см. под 1238 г. Лавр., Воскр. лл. и др.).
⁷ «Батый же почти Ярослава великою честью, и мужи его, и отпусти, я рек ему: «Ярославе! буди ты старей всѣмъ княземъ в Русскомъ языцѣ». Ярославъ же възвратися в свою землю, съ великою честью» (Лавр., 1243). «Князь Володимеръ Костянтинович, Борис Василкович, Василий Всеволодович, и с своими мужи, поѣхаша в Татары к Батыеви про свою отчину; Батый же, почтивъ я честью достойною, и отпустивъ я, расудив имъ когождо в свою отчину, и приѣхаша с честью на свою землю» (Лавр., 1244). Ср. в Истории инока Магакия (XIII в.) о поездке Сибата, брата армянского царя Гетума, к Батыю (по Патканову — к Гуюку); последний «пожаловал его землей и ленными владениями» (?) (или — другое значение — «благоволением, расположением»), дал великий ярлык, золотые пайзы...» (см. История монголов инока Магакии, XIII в., пер. К. П. Патканова. СПб., 1871, стр. 18, 80-81; ср. Quatrеnnerе, Histoire des Mongols de la Perse, ecrite en persan par Raschid-ed-din, т. I, стр. 216-217). О ярлыках русским князьям русские летописи упоминают только в известиях, начиная с XIV в. Но из одной записи на оборотной стороне договорной грамоты великого князя c Новгородом (Ярослава Ярославовича, 1270 г.), мы узнаем, что приезжали послы Чевгу и Баити «сажать Ярослава с грамотою» (С. Г. Г. и Д., I); ср. в Ипат. л.,под 1255 г., о «Батыевой грамоте» венгерскому королевичу Александру, сидевшему в Кременце; см. В. Григорье в, Россия, и Азия, СПб., 1876, стр. 175-177. Летописные известия XIII в. ничего не говорят и о том, участвовал ли ордынский посол в «посажении» князя на великокняжеском столе в первые десятилетия ига; например: «посаженъ бысть въ Володимери на столѣ князь Василий Ярославичь меншии и бысть князь великии Володемерскии и Новугородцкии» (Симеон., 1272); указанная нами запись на договорной грамоте 1270 г., когда Ярослав Ярославович был вновь принят новгородцами на стол, прямо говорит, что Чевгу и Баити приехали «сажать» Ярослава; возможно, таким образом, допустить предположение, что уже в XIII в. сажал великого князя на великокняжеском столе ордынский посол; ср. Льв. л. под 1431 г.: «а съ нимъ (Василием Васильевичем) посолъ Монсырь Уланъ царевичь дотъ его посадѣгь октября 5, а индикта 8»; характерно, что это известие, сохранившееся в составе митрополичьего летописца, в великокняжеских сводах опущено (см. Симеон, л. и Эрмитажный список Гос. публ. библ. им. Салтыкова—Щедрина № 416 б).
⁸ Сказание о князе Михаиле Черниговском, приписываемое о. Андрею (Ы. Серебрянс кий, Древнерусские княжеские жития, тексты, стр. 55, в Чт. с Общ. ист. и др. росс., 4915, кн. 3): редакция эта появилась, по определению Серебрянского, во второй половине XIII или не позже начала XIV в. (ор. е., стр. 115).
⁹ Так, например, по Юань-ши (официальная китайская летопись) в 1253 г. «князь Бату прислал Тобци просить у хана (императора) 10 тыс. слитков серебра (около 110 тыс. руб. серебром) на покупку жемчугу. Хан дал только тысячу слитков...» и т. д. (Иакинф, ор. с., 1829, стр. 319); см. Gаubil , Histoire de Gentschiscan, p. 140-144, и в Китайской истории Ганьму, в изложении Каменского (не изд.): «При Мунгальском дворе татарин Ахама (Ахмет) был главным сборщиком государственных в Западе оброков, кон прямо относятся к императору» (Китайская история Тунь-дзянь-Гань-му, «перевод сделан Каменским», Рукоп. отд. Гос. публ. библ. им. Салт.-Щедр. № F. IV. 192); это было при Хубилае; о «бесурменине», приехавшем от Хубилая на Русь, см. ниже.
¹⁰ Лэн-Пуль, ор. с., стр. 179; Иакинф, op. с., стр. 290, 295.
¹¹ D'Ohsson, Histoire des mongols, t. II, 1834, стр. 189; Иакинф, ор. с., 292, 293.
¹² D'Ohssоn, II, 189-190; Иакинф, ор. с., 281-282.
¹³ D'Ohsson, II, 190; Histoire generate de la Chine ou annales de eel empire; traduites du Tong-kien-kang-mou, par... Mailla, t. IX, Paris, M. DCCL. XXIX, 237-238.
¹⁴ D' Ohsson, II, 266.
¹⁵ D' Ohsson, III, 125-127; cp. ibid., II, 265.
¹⁶ «Монголы называли магометан sartol. Это слово, как и название саррацины, происходит от арабского sharki—«восточный». Ср. Rockhill» (примеч. Малеина к Рубруку, стр. 192).
¹⁷ См. Плано Карпини, История монголов, пер. Малеина. СПб., 1911, стр. 33. Немного выше П. Карпини говорит: «Надо знать, что они не заключают мира ни с какими людьми, если те им не подчинятся... И вот чего Татары требуют от них: чтобы они шли с ними в войске против всякого человека, когда им угодно, и чтобы они давали им десятую часть от всего, как от людей, так и от имущества» (ibid., стр. 33); (ср. Воскр. л., под 1238 г.: «тоя же зимы приидоша отъ восточьныя страны на Рязаньскую землю, лѣсомь, безбожнии татарове съ даремь Батыемь... и оттоле (с Онузы А. Н.) послаша послы своя, жену чародѣицу и два мужа с нею, ко княземь Рязаньскимъ, просяще у нихъ десятины вовсемъ: во князехъ, и въ людехъ, и въ конехъ, 10-e в бѣлыхъ, 10-е въ вороныхъ, 10-е въ бурыхъ, 10-е въ рыжихъ, 10-е в пѣгыхъ».
¹⁸ См. в Ипат. л., под 1255 г., о пленении «баскака» Львом: «прѣихаша Татарѣ ко Бакотѣ и приложися Милѣй к нимъ, Данилови же пошедшу на войну на Литву, на Новъгородокъ, бывшю роскалью, посла сына си Лва на Бакоту, посла Левъ дворьского перед собою; изъѣхавше яша Милѣя (и) баскака». Бакота — город в «Понизьи» (Юго-западной Руси). См. И. Барсов, Материалы для историко-географ. словаря России, Вильна, 1865, стр. 3; см. А. Крылов, Населенные места Подольской губ., Каменец-Подольск, 1905, с. Бакота, Угаицкого у., в 40 в. от уездного города. См. у П. Карпини о разрушении по указанию «башафа» (баскака) какого-то города «в земле Команов» (т. е. половцев, тюрков-степняков): «башафов (bаschathos), или наместников своих они ставят в земле тех, кому позволяют вернуться; как вождям, так и другим подобает повиноваться их мановению, и если люди какого-нибудь города или земли не делают того, что они хотят, то эти башафы возражают им, что они неверны Татарам, и таким образом разрушают их город или землю, а людей, которые в ней находятся, убивают при помощи сильного отряда Татар, которые приходят, без ведома жителей, по приказу того правителя, которому повинуется упомянутая земля, и внезапно бросаются на них, как недавно случилось, еще в бытность нашу в земле Татар, с одним городом, который они сами поставили над Русскими в земле Команов» (Карпини, изд. 1910 г., стр. 34).
¹⁹ D'Ohsson, II, 262, 263-266; III, 127. «Cette proposition ayani ,ete approuvee, le maximum de l'impot personnel en Perse fut fixe a septdinars, et le minimum a un dinar; tandis que, dans la Chine et dans la Transoxiane, les plus pauvres etaient taxes a une pice d'oret les plus riches a quinze (Raschid). Selon Djouveini en Chine et dans la Transoxiane les plus' imposes payaient dix pieces d'or, et les moins imposes en payaient une» (op. с. II, 263); «lataxe sur le betail, appellee countchour, fut fixee к une tete par cent dechaque espece. et ceuxqui possedaient moins de cent pieces en elaient exempts (ibid., 264). «После сего, — читаем в Юань гаи (1251), — при дворе введены новые постановления, которых требовали обстоятельства времени. Хан приказал отобрать все печати, которые придворными чинами или князьями без разбора были выдаваемы» (Иакинф, ор. c., 308).
²⁰ По Юань-ши; см. Иакинф, ор. с., 316.
²¹ D'Ohsson, III, 128; ср. К. П. Патканов, История монголов по армянским источникам, в. II (из истории Киракоса), СПб., 1874, стр. 78; по Киракосу, Аргун был отправлен произвести перепись в 703 г. (1254-1255) армянской эры; ср. К. П. Патканов, История монголов Магакии, XIII в., СПб., 1871, стр. 23-24. Имеются указания, что за единицу при переписи (в Армении, Грузии, Агвании и окрестных областях) брали мужского пола душу (см. Патканов, ор. е., в. II, стр. 78 (из истории Киракоса); М. Brosset, Histоire d e la Georgie, p. 1, I. 2, 1850, стр. 552); данные о том, что брали за единицу при переписи населения в Грузии противоречивы (см. Brosset, op. с., стр. 551).
²² См. Иакинф, ор. c., 319; И. Беляев, Лекции по истории русского законодательства, М., 1879, стр. 271.
²³ См. Новг. I, 1259; Рог., 1259; Е. Вrеtsсhnеider, Mediaeval researches from Eastern Asiatic sources, v. II, London, 1910, p. 80, примеч. 840. «Той же зимы приѣхаша оканьипи Татарове сыроядцы Беркай (Берна) и Касачикъ с женами своими и инѣх много», и далее: «И бысть заутра съѣxa князь с Городища, и оканьнии Татарове с нимь. И злыхъ свѣтомь яшася по число» (Новг. 1, 1259). «Того же лѣта приидоша изъ Орды въ Новъгородъ Берка и, Кацикъ десятины просити и выгнаша ихъ не давше» (Рог., 1250); ср. Новг., I, 1257 г.; Касачик (Кацикъ ?), может быть, — численник, досланный от Батыя, на ряду с Берне, который был отправлен императором; по крайней мере об отправке Касачика вместе с Берне Юань-ши не упоминает; ср. у Киракоса о том, что в 703 г. (1254—1255) армянской ары «Мангу-хан и великий военачальник Бату отправили сановника Аргуна... и другого вельможу из Орды Бату, Тура-Ага, со многими другими чиновниками — произвести перепись...» (Патканов, II, 78). Кацика (имя человека) значит собачка. Солоиское «речение»; на китайском — «хэ-си» (прибавление из Исторического словаря династии Гинь; Иакинф, ор. с., 395).
²⁴ А. И. Иванов и Н. Веселовский, Походы монголов на Россию по официальной китайской истории Юань-ши; Зап. разряда военн. археологии и археографии Русск. военно-истор. общ., т. III, П, 1914, стр. 22; Bretschneider, И; ср. Quatrеmerе, ор. c., ( Rasсhid-ed-din), стр. 297; «1е bitkeichi (secretaire), qui etait un des principaux emirs».
²⁵ Патканов, II (Киракос), 49; ср. Hammеr-Рurgstа11, Gesch. der Gold. Horde, Pesth, 1840, стр. 240.
²⁶ D'Ohsson, IV, 380 и др. (Raschid); «il (Gazan) ordonna renvoi dans chaque province d'un Вitiktсhi charge de dresser un stat de toutes ses communes, etde reparitir les impôts d'aprês le dernier recensement, en ayant soin que les impositions soient moderees... Les Bitiktchis all6rent dans les provinces, leverent le cadastre de chaque commune, et en fixerent les impositions» (ibid., 380); см. также стр. 375. Ср. Нammer-Purgstall, Geschichte der Ilchane, в. II, Darmstadt, 1843, стр. 371. Как видим, «исчисление народу в России» началось не сразу вслед зa отправлением Бицик-Берке в Россию. Батыя уже не было в живых; он умер в 1255 г. (653 г. — 10 февр. 1255 г. — 19 янв. 1256 г.); сын его Сартак, утвержденный императорским приказом главою улуса Джучи, правил, вероятно, менее года (См. Лэн-Пуль, ор. с., Тизенгаузен, II, рукоп. б. Аз. муз., III, 295); к осуществлению императорского распоряжения о переписи приступили, таким образом когда золотоордынским князем был уже несовершеннолетний Улагчи, поставленный по приказу императора во главе джучидских владений после смерти Сартака (см. Лэн-Пуль; Тиз., II).
²⁷ Китат (имя человека) значит: Китай и китаец. Монгольское «речение». На китайском—«ци-дай, ци-да-дай» (см. Иакинф, ор. с., показание древних имен и названий, исправленных в историческом словаре династии Юань, стр.; 368).
²⁸ По Юань-ши, в 1257 г. «Китата, сына ханского зятя Ринциня (император), назначил в должность Даругаци в Россию» (Иакинф, ор. с., 331).
²⁹ «Кроме общего надзора за ходом дел, по праву хранителя печати, дарухачи в провинциях имел еще другие обязанности или права, упоминаемые в Юш. (цз. 7, 16), а именно: 1) перепись жителей; 2) набор войск из туземцев; 3) устройство почтовых сообщений; 4) собирание податей и 5) доставление ко двору дани (говорится о дорухачи в Аннаме как внешнем владении)» (примеч. арх. Палладия к «старинному монгольскому сказанию о Чингисхане» — Юань-чао-ми-ши, Труды чл. Росс. дух. миссии в Пекине, т. IV, СПб., 1866, стр. 256).
³⁰ По китайской истории Ганьму, когда было решено (в 1236 г.) учинить перепись народонаселению в Китае, «все чины просили, чтобы каждого совершеннолетнего мужчину считать зa дом; но Елюй-Чуцай воспротивился ceму. Тогда единогласно сказали ему: «В нашей державе, равно и в западных царствах, везде один совершеннолетний считается за дом. Как можно, оставя уложение великой державы, принять систему царства погибшего?» Елюй-Чуцай сказал на сие: «От древних лет, как существует Китай, никогда одну мужскую душу не считали за дом. Но если в самой вещи принять сие, то успеем собрать подати только за первый год, а потом все разбегутся». Монгольский государь принял мнение Елюй-Чуцая, и Хадаху представил монгольскому государю перепись, по которой оказалось 1 040 000 семейств или домов» (Иакинф, ор. с., 264). Как видим, во время переписи 1236 г. в Китае принимали за податную единицу, следуя древнему китайскому обычаю, «семейство, или дом» (а не мужскую голову); как было во время последующих переписей в Китае, — мы незнаем (1252 г. и др.). Материал свидетельствует, по-видимому, что этот же принцип был принят и во время ордынской переписи в России. Новг. I л. прямо говорит, что численники начали ездить по улицам «пишюче домы христьяньскыя» («и почаша ѣздити оканьнии по улицамъ, пишюче домы христьяньскыя», Новг, I, 1259). Это известие служит как будто указанием, что за счетную единицу численники брали дом или семейство. Последнее подтверждается текстом жалованной грамоты рязанского великого князя Олега Ивановича Ольгову монастырю (1356—1387), где население погостов, перешедших к монастырю, исчисляется не по количеству людей (или мужских голов), а по количеству «семей» (тогды дали святой Богородици дому 9 земль бортных, а 5 погостов, Песочна, а въ ней 300 семий, Холохолна, а въ ней полотораста семий, Заячины, а въ ней 200 семий, Веприя, 200 семий, Заячковъ 100 и 60 семий (А. И., I, № 2).
В Китае и Трансоксиании и в Иране в 1250-1253 гг. было установлено, как мы говорили, взимание налогов соразмерно силам плательщиков (о величине этих налогов, изменявшейся соразмерно имущественному положению тяглецов, — по Рашиду и Джувейни, — см. выше, стр. 12, примеч. 3). Был ли распространен татарами этот принцип (посильности) обложения и на Россию?
В 1257 г. татарские послы, по рассказу Новг. л., по приезде в Новгород, «почаша просити десятины и тамгы, и не яшася Новгородци». В 1259 г., по приезде в Новгород, татары, еще до начала переписи (судя по ходу изложения летописного рассказа), производили какой-то побор, брали «туску»: «и по волости много зла учиниша, беручи туску оканьнымъ Татаромъ» (Новг. I). (Не побор ли это в пользу численников?).
Может возникнуть предположение, не было ли требование «тамги и десятины» в 1257 г. просьбой дать предварительный побор. Это предположение, впрочем, представляется нам мало вероятным: что такое «туска», мы не знаем и во всяком случае нет основания предполагать под этим термином «тамгы и десятины». Вернее, что просьба дать «тамгы и десятины» была просьбой дать «число» и согласиться платить «тамгы»; на эту просьбу «не яшася новгородци» (Новг. 1, 1257); в 1259 г., когда стали грозить на Новгород походом («аже не иметеся по число, то уже лолкы на Низовьскои земли»),—«яшася Новгородци по число» (Новг. I). В таком случае «десятину», т. е. побор, соразмерный имуществу тяглеца, татары должны были получить в результате переписи. Напомним, что весть о том, что татары хотят «тамгы и десятины», пришла в Новгород (Новг. I) «изъ Руси», т. е. из Северо-восточной России (Новг. I, 1261), где как раз приблизительно в это время началась перепись (Лавр., 1257). Возможно, что «десятиной» летописец называет ордынскую «дань». Летопись вместо «тамгы и десятины» прямо говорит о дани: татары «почаше просити дани, и не яшася по то новгородци» (Новг. IV, 1257); ср. в ярлыке Менгу-Тимура: «Дань ли или иное что ни боудеть тамга, поплоужное, ямъ, воина...»
Далее, под 1259 г., в Новг. I л., после сообщения о начале переписи, сказано: «творяху бо бояре себѣ легко, а меншимъ ело». В этом можно, на первый взгляд, видеть указание на «одинаковую для всех подать после переписи, подать поголовную»; так, по крайней мере, понимает дело Н. Чечулин (см. «Начало в России переписей и ход их до конца XVI в.», Библиограф, 1889, № 2). Известие это можно, однако, понять и иначе и видеть, в данном случае, указание на злоупотребление бояр при переписи имущества; так и понимал, по-видимому, это место летописного рассказа К. А. Неволин (см. «Об успехах госуд. межевания в России до императрицы Екатерины II». Соч., т. VI, СПб., 1859, стр. 448). В пользу последнего предположения говорит, во-первых, то, что бояре принуждены были содействовать татарам в переписи: «и довелѣ князь стеречи ихъ сыну посадничю и всѣм дѣтемъ боярьскым по ночемъ», и далее: «вятиши велят ся яти меншим по числу» (Новг.,.1) и, во-вторых, слова того же летописного рассказа (несколькими строками ниже), вслед за сообщением о переписи: «зане павелъ бог за грѣхы наша ис пустыня звѣри дивния ясти силных пльти и пит и кровь боярьскую» (Новг. I, 1259). Итак, возможно, что, «пишюче домы», численники описывали имущество и при переписи имелось в виду обложение, соразмерное силам плательщиков. Ср. С. Б. Веселовский, Сошное письмо, II;. М. А. Дьяконов, Русск. истор. журнал, кн. 2. Ср. в сборнике Кирши Данилова, стр. 13: брал «дани невыходы царски невыплаты с князей брал по сту рублевъ, съ бояръ по пятидесятъ, съ крестьянъ по пяти рублевъ...» и т. д.
О переписи 1275 г. знаем только следующее: «того же лѣта бысть на Руси и въ Новѣгородѣ число второе изо Орды отъ царя, и изочтоша вся, точшо кромѣ священниковъ и иноковъ и всего церковного причта» (Никон, л.).
³¹ См. Труды чл. Росс. дух. миссии в Пекине, т. IV, стр. 255, примеч. (641) арх. Палладия.
³² Монах Юлиан, посланный в Восточную Европу перед самым нашествием татар на Северо-восточную Русь и посетивший, между прочим, Суздальскую землю, а также области, уже опустошенные татарами, писал следующее: «Taliter autem cuneum suum ordinant, quod decern hominibus uuus Tartar praeest, ifcerum centum hominibus unus centurio. Hoc itleo tali astutia factum est, ne exploratores supervenientes possint inter eos aliquatenus latere, et si forte contingeret numerum eorumdem dominui per bellum, posset restifcui sine mora, et populus collectus ex diversis infidelitatem aliquam non possit facere», Regesta ... Bohemiae et Moraviae, opera C. Erben, p. l, 600—1253, Pragae, 1855, стр. 475; Hormayr Gold.Chronik, II, p. 67, см. также Wolff, op. с., стр. 272-273.
Вассальные отношения в монгольском обществе были организованы в стройную систему Чингиз-ханом. Монгольская степная аристократия получала наследственные звания сотника, тысячника, темника; носящие же эти звания получали общий титул поуап, т. е. «господин», «сеньор», «военный сеньор» (см. Владимирцов, Общественный строй монголов, 1934, стр. 103-104).
³³ См. Труды чл. Росс. дух. миссии в Пекине, IV, стр. 255, примеч. арх. Палладия (641): «таньмачи были Монгольские воеводы, командовавшие полками из иноплеменных народов, например Киданей, Тюрков и других... Назначение полков таньмачи было заменять в войсках и сражениях войска Монгольские и держать в повиновении покоренные народы. У нас в России таньмачи назывались баскаками». Ср. Труды членов Росс. дух. миссии в Пекине, IV, 155, 159; Патканов, ор. с., II, 39-41; D'Ohsson, ор. с. III, 103-104. О «баскаках» в Иране во второй половине XIII в. см. D'Ohsson, ор. с., III, 191 (1256); IV, 381, 405 (при Газане); ср. Hammer, Ilchane, II, 171.
³⁴ Симеон и Лавр, лл.; ср. Никон, л., 1283—1284, где — позднейший текст, с прибавлениями.
³⁵ Никон., 1269-1270 и 1273; Новг., Соф. I, 1269.
³⁶ «Благословенье Феогноста, митрополита всея Руси, къ дѣтемъ моимъ, къ баскакомъ и къ сотникомъ и къ игуменомъ и попомъ...» и т. д. (1333-1353 гг.). Грамота митрополита Феогноста на Червленый Яр о принадлежности тамошнего края к рязанскѣй епархии. Памяти, др.-русск. канон, права, ч. I, № 18, стр. 163-166).
³⁷ Голубовский, История Смоленской земли, 304; Новг. I, Никон. лл., 1270; Ипат., 1274.
³⁸ «...а на которомь подворьи стоять Немци, или гость Немѣцьскии, не поставии на томь дворѣ князю ни Татарина ни иного которого посла». Смоленская Торговая Правда, Русско-Ливонские акты, 440-445; Голубовский, ор. с., 170; ср. ibid., 304, 305. Ср. у Рашид-ед-дина (D'Ohsson, IV, 405): «Tout commandant (Baschkak) partant pour son poste emmenait plus de cent families, qui toutes se logeaient dans les maisons des parti culiers...»
³⁹ Новг. I, 1257-1259, Лавр., 1258, и др. лл.
⁴⁰ См., например, события 1269-1273 гг. по Никои, и Новг. I лл.
⁴¹ Так, их нет в б. губерниях: Нижегородской, Казанской, Симбирской, Саратовской и Астраханской; нет их также в б. области Войска Донского, в б. губерниях Пензенской, Тамбовской, Воронежской, Харьковской, Полтавской, Херсонской, Екатеринославской и Таврической (см. Списки насел, мест Российской империи, сост. и изд. Центр, стат. ком. мин. вн. дел, XXV XIV, XXXIX,XXXVI, XXXVIII, II, XII, XXX, XLII, IX, XLVI, XXXIII, XIII, XLI.
В б. Самарской губ. находим только немецкую колонию Баскаковка (см. Список насел, мест. № .1642; Семенов, Геогр.-стат. словарь, т. I); об урочище Баскак см. Дон. к А. И., II, 149. Поскольку мы пользуемся при определении территории «Списками населенных мест», — сохраняем указания на старые административные деления.
⁴² См. Список насел, мест Витебской губ., изд. Губ. стат. ком., Витебск, 1906, и Список насел, мест Могилевской губ. См. также Алфав. список насел, мест Ковенской губ., изд. Ков. губ. стат. ком., Ковно, 1903; Указатель насел, мест Гродненской губ., иэд. Гродн. стат. ком.; Виленская губ., полн. список насел, мест, сост. Гошкевичем, Вильно, 1905.
⁴³ По крайней мере в б. Петербургской и Олонецкой губерниях их нет (см. Списки, XXXVII); в б. Новгородской губ., на территории пятин, их нет; в пределах б. Новгородской губ. находим только одно село Баскаково, Череповецкого у. (Воронинской вол.), при р. Шексне, т. е., надо думать, на территории Ростовского, точнее Белозерского княжества (см. Карту новгородских пятин, К. А. Неволин, О пятинах и погостах новгородских, 1853; Список насел, мест Новгородской губ., в. IX, 1912).
⁴⁴ См. список насел, мест Смоленской губ., № 1482, 10795, 7140; Список насел, мест Калужской губ., № 3578. Ср. также о с. Баскачь, Каширского у., стана Раставского (Писцовые книги XVI в., СПб., 1877, стр. 1309—1311); ср. также о д. Баскаковой Пусто-Ржевского у. (Ак. И., И, 413).
⁴⁵ См. список насел. мест Тверской губ., № 6491, 856.
⁴⁶ См. список насел, мест Ярославской губ., № 1319, 1524 , 2039, 2324, 6853, 6711, 8823, 9333, 7420, 7825; Список насел, мест Вологодской губ., № 3628, 9049; Список насел, мест Новгородской губ., в. IX, изд. 1912 г.; Список насел, мест Тверской губ., № 2126. Об углицкой д. Баскача см. А. А. Э., I, 9, 41; Акты юрид. быта, I, 93; ср. также о земле Баскача в Закубеньи (вероятно, по дороге от Белоозера на Устюг): Доп. к А. И., I, 13. См. также с с. Баскаково б. Костромской губ. Макарьевского у.: Сп. насел, мест Костр. губ., № 8091.
⁴⁷ Список насел, мест Рязанской губ.; Список насел, мест Тульской губ.,. № 2588, 1064.
⁴⁸ Список насел, мест Костромской губ., № 8479.
⁴⁹ Список насел, мест Владимирской губ., № 5222, 67. На остальном пространстве Европейской России мы нашли только три села Баскакова в Закамских землях: одно — в Соликамском у., недалеко от р. Камы, в 39 верстах от уездного города, см. Списки насел, мест, XXXI, № 6438 (ср. в Новг. I л., 1332 г.: «великый киязь Иванъ приде изъ орды и вьзверже гнѣв на Новогородъ, прося у нихъ серебра Закамьского»), и два — в Уфимской губ., к западу от тракта Уфа — Бирск (причем одно из них — Понамарева-Баскакова; см. Список насел, мест, XIV, № 207, 1543, в земле башкир [?]); затем — с. Баска чаны в Бессарабской губ., Хотимского у., при р. Пруте, приблизительно в 40 верстах от с. Бакоты (ср. в И пат. л., 1255 г., о баскаке — у г. Бакоты); и, наконец. — с. Каскаконо (Орламское) в Псковской губ. и у., в 60 верстах от города, повидимому у б. границы владений Ливонского ордена (см. Списки насел, мест, XXXIV, № 1825).
⁵⁰ Секретная история династии Юань (Юань-чао-ми-ши) говорит, что Угодей оставил в Иране «Нормаханя и других в качестве таньмачи» (Труды членов Росс. дух. миссии в Пекине, IV, 155). По словам Киракоса, Чармаган (Чормахан) был «главный военачальник их»; другие, по смыслу текста, должны были ему подчиняться (Патканов, II, 39-41; ср. D'Ohsson, III, 103-104 и др.); эти военачальники, подчиненные «главному» таньмачи, сидели по разным городам или округам: см. Труды членов Росс. дух. миссии в Пекине, IV, 159; «во всех городах для хранения их поставил таиьмачи»; ср. D'Ohssоn, III, 104: «il tuaient les prefets que Tchormagoun, a son passage, avait place dans les districts de cette province, etrecherchaientceuxqui s'etaient attaches aux Mongols (Djouveini)»; Сp. cтр. 191.
⁵¹ Новг. I и Соф. I лл., 1269; см. Никон, л., 1269, 1273 гг.; ср. Л. Н. Насонов, Тверские летописные своды (ДАН СССР 1926); его же, Летописные cводы Тверского княжества (Изв. Акад. Наук СССР» 1929).
⁵² Симеон., 1283.
⁵³ Акад. л. (список Моск. дух. акад., № 5/182) под 1305 г.: «того же лѣта преѣтавися баскакъ Кутлубугъ»; ср. А. А. Шахматов, Ермол. л. и Рост, влад. свод.
⁵⁴ Ср. Труды членов Росс. дух. миссии в Пекине, IV, 255, примеч арх Палладия (641).
⁵⁵ Никон., 1269; Новг. I л. также говорит, что немцы, «увѣдавше», прислали послов «с молбою: «кланяемся на всей воли вашей, Норовы всей отступаемся» (Новг. I, 1269).
⁵⁶ Никон., 1273: «князь велики Василей Ярославичь... Съ велики мъ баскакомъ Володимерскимъ Иаргаманомъ, и со князе мъ Айдаромъ и с ъ многыми Татары царевыми воеваша Новгородцкиа власти... Того же лѣта князь велики Тферский Святославъ Ярославичь... иде съ Татары царевыми и воеваша Новгородцкиа власти»; ср. А. Насонов, Тверские летописные своды и Летописные своды княжения Тверского (ИАН, 1930, стр. 769).
⁵⁷ См. в ярлыке Менгу-Тимура: ...и от попов и отъ черньцев ни дани и, (—и) ни иного (—го) чево (=чьего) ни хотять ни възмоуть баскаци княжи иисци поплоужникы (=и) таможници...» (Приселков, Ханские ярлыки, тексты, стр. 98; С. Г. Г: и Д., 11)
⁵⁸ См. там же: «Менгоути (=е) меро (=ь)во слово людьскым баскакомъ и княземъ и пол (+ъ) чнымъ княземъ и г (=к) данщикомъ и к писцемъик (+ и къ) мимояздящимъ послом...» и далее: «...баскаци княжи писци поплоужникы (=и) таможници...» (см. Приселков, ор. с.). Князья, упоминаемые в ярлыке, конечно, князья Орды, а не русские князья. О князе и княжем писце или княжем «битекачи» см. у Березина, Очерк внутреннего устройства улуса Джучиева (Труды вост. отд. Арх. общ., ч. VIII, 1864, стр. 445, 457). Ср. И. Д. Беляев, О монгольских чиновниках на Руси, упоминаемых в ханских ярлыках, Архив истор.-юрид. сведений, изд. Н. Калачевым, кн. I, М., 1850, стр. 108.
⁵⁹ Симеон., 1283: «откупаша у Татаръ дани всякиа...» и т. д.
⁶⁰ В 1270 г. Ярославу, чтобы получить войско из Орды, пришлось представить царю дело так, будто новгородцы отказались платить ордынскую дань; см. Новг. I л.: «Уже бо бяше царь отпустилъ рать на Новъгородъ по Ратиборову лживому слову, рече бо Ратиборъ царю: «Новгородци тебѣ не слушають; мы дани прощали тобѣ и они насъ выгнали, а инѣх избили, а домы наша розграбили, а Ярослава бещьствовали»; ср. те обвинения, которые новгородцы предъявили Ярославу (Никон, и Новг. I лл., 1270).
⁶¹ Отрезание частей тела, поводимому, практиковалось татарами в разных случаях. Так, по Джувейни, во время Батыева нашествия после взятия одного города монгольские царевичи «отдали приказание отрезать (убитым) правое ухо. Сосчитано было 270 ООО ушей» (цифра, возможно, сильно преувеличена}. (Тизенгаузен, II, рукопись).
⁶² Новг. I, 1259 и Лавр. 1257: «Поѣхаша князи в Татары, Александра Андреи, Борись: чтивше Улавчйя, приѣхаша въ свою отчину»; под 1258 г.: «Того же лѣта поидоша князи в Татары, Олександръ, Андрей, Борисъ, Яраславъ Тфѣрьский; чтившие Улавчия и вся воеводы, и отпущени быша въ свою отчину... то же зимы приехаша численици в Володимерь и поидоша численици и князя к Новугороду Великому, Александра Андрей, Борис, ищтоша и поехаша опять в Володимерь...»
⁶³ Новг. II, 1259.
⁶⁴ Ibid.
⁶⁵ Новг. I, 1270; ср. Никон, л.
⁶⁶ Ипат., 1238; ср. Strакоsсh-Grassman, ор. c., 6. О хронологии Ипат. л. см. Грушевский, Хронологія подій Гальицько-Волиньскоі літописи, 1901.
⁶⁷ Ипат., 1240.
⁶⁸ Ср. Ипат. л. под 1240 и 1245 гг. («возвратися Чернигову»).
⁶⁹ «Бысть в печали велицѣ, зане не утвердилъ бѣ землѣ своея городы: и думавъ с братомъ своимъ, и поѣха ко Батыеви, река: «не дамъ полуотчины своей, но ѣду к Батыеви самъ» (Ипат., 1250). Последняя фраза заставляет предположить, что Даниил, отправляясь к Батыю, желал оттянуть время и тогда уже допускал возможность обмана в отношении к Батыю; или что в требованиях Могучего, предъявленных Даниилу («дай Галич»), дело шло о чем-то большем, чем дань; труднее всего согласуется с материалом высказанное в литературе предположение (см. Грушевский, 1112, 64), что татары хотели передать Галич другому князю (Михаилу Черниговскому).
⁷⁰ Ипат., 1250; КаРпини говорит, что Мауци был старше Коренцы (ор. с. 47)
⁷¹ Карпини, ор. с., 48, 60.
⁷² Карпини, ор. с., 47. Дальнейшие показания материала подтверждают наши предположения. Мы располагаем данными для того, чтобы во-первых, предполагать, что Куремса продолжал свое продвижение далее, к западу, и во-вторых, чтобы полагать, что в связи с этим продвижением часть земель Юго-западной Руси подпадала под непосредственную власть татар. Мы знаем, например, что еще под 1241 г. летопись упоминает о болоховских князьях; и под тем же годом сообщает о Болоховской земле: «оставили бо ихъ Татарове, даимь орють пшеницю и проса; Данилъже на нѣболшую вражьду (держа), яко отъ Татаръ болшую надежду имѣzxy» (Ипат.); их «оставили», т. е., вероятно, освободили от набора в войско, двигавшееся на запад. Земля; эта тогда не находилась под непосредственной властью татар, судя по тому, что летопись упоминает о «болоховских князьях»; наконец, согласно летописному рассказу, татары ушли на запад; описываемые события (под 1241 г.) имели место до их возвращения с похода. С обязательством же пахать на них «пшеницю и проса» были связаны какие-то льготы: «яко отъ Татаръ болшую» надежду имѣяху». Эту льготу они ожидали, очевидно, получить (или что она будет продлена) по возвращении татар с западного похода. Но уже в событиях начала 50-х гг. «болоховские князья» более не упоминаются, а говорится, что к Даниилу приходили «вси болоховци» (Ипат., 1257). С другой стороны, летописный рассказ позволяет заключить, что этот район (верхнего Побужья) подпал под непосредственную власть татар, подобно Каневу, о котором Карпини прямо говорит, что он был «под непосредственной властью татар» (ор. с. ,45). В ответ на рать Куремсы Даниил (и Лев) «воздвиже рать противу Татаромъ»; рать «противу Татаром» выразилась в том, что люди Даниила и Льва, взяли Межибожие, воевали Болохов, «Побожье и люди Татарьскыя»; а весною были взяты «вей городы, сѣдящия за Татары, Городескъ и по Тете реви до Жедечева» (Ипат., 1257). Можно думать, что новое положение перечисленных в летописи мест (об их местоположении см. в статье Н. Дашкевича, вУниверс. известиях, №, 1884 г.), подпадавших под непосредственную власть татар, стояло в связи с появлением (в конце 40-х — начале 50-х гг.) людей Куремсы в непосредственном соседстве с ними, в «поле». Под 1259 г., летопись говорит, что Куремса из-под Лучска возвратился «во станы (вар.: въ страны) своя, рекше в поле». Известен материал с данными XV в., а также второй половины XVI-XVIII вв., свидетельствующий о следах пребывания татар от Буга до Нижнего Днестра (см. проф. Ф. Петрунь, Нове про татарську старовину бозькодшстрянського степу, Содній СВІТ, № 6, 1928; там же — сообщение С. Дложевського об археологическом материале Гошкевича; а также Ф. Петрунь, Степове Побужия... в Журн. научно-исслед. кафедр в Одессе, т. II, 1926). Так или иначе, но в 1420 г. Зосима из Бряслава на Буге, куда он прибыл из Киева, двинулся в направлении к Нижнему Днестру, на Белгород, и из Бряслава вышел «въ поле Татарское, и идохом 50 миль тою дорогою Татарскою, еже зовется: на Великий Донъ» (см. Н. Сахаров, Сказания русского народа, т. И, 1849, стр. 60).
Собиравшие специально сведения о политических взаимоотношениях татары не могли не знать, что болоховские князья были склонны к совместным действиям с галичанами (т. е., по-видимому, с галицким боярством) и враждебны Даниилу (Ипат., 1235, 1241). В 1235 г., т. е. незадолго до Батыева нашествия, они выступали против Даниила; и при своем движении татары именно с ними вошли в соглашение, как мы выше видели (о том, чтобы пахать на татар «пшеницю и проса»). Известия 1235 и 1241 гг. обнаруживают характер социально-политической борьбы в Юго-западной Руси (а также «грабительское» поведение местных феодалов).
Видимо, татары учитывали враждебное отношение местного феодального боярства к Даниилу, опираясь на окраинные области Юго-западной Руси (юго-восточные окраины Галицко-Волынского княжества). Доказательством служат, во-первых, судьбы Бакоты в Понизьи, во-вторых — Межибожья в Побожье. В Бакоте на сторону татар переходит Милей после приезда баскака (отношения Ипатьевского и Хлебниковского списков к их общему протографу позволяют полагать, что верное чтение имеем в Хлебниковском списке, где перед словом баскака стоит союз «и»: Милея и баскака); Молчановский правильно отмечает признаки принадлежности Милея именно к местным сильным людям (см. Очерк известий о Подольской земле до 1434 г., Киев» 1885, стр. 149-151). Как в Бакоте на сторону татар переходит Милей, так и на стороне татар и Межибожье, где ранее (еще в 1234 г.) летопись упоминает галичского боярина Бориса Межибожского, принимавшего участие в борьбе с Даниилом.
Итак, переход Болохова, Межибожья и ряда других окраинных районов Юго-западной Руси (юго-восточных окраин Галицко-Волынского княжества) под непосредственную власть татар стоял в связи, как мы думаем, с продвижением Куремсы на запад в конце 40-х — начале 50-х гг. XIII в. Вовлекая в сферу своего непосредственного влияния эти области, татары учитывали враждебное отношение местного феодального боярства к Даниилу.
⁷³ После возвращения из Орды Батыя Даниил Галицкий, видевшийся перед тем с миссией Карпини, «вблизи ставок Картана» (зятя Батыя), и осведомленный уже о предположении подчиниться папской власти, выразил на это предложение свою готовность через какого-то «своего аббата». Очевидно, на это известие последовала ответная булла папы (см. Н. Дашкевич, Переговоры папы с Даниилом Галицким об унии Юго-западной Руси с католичеством, Универс. известия, 1884, № 8, стр. 159; Карпини, ор. с., 61), в которой он, «склоняясь на просьбу» князя, принимал его и «его царство» под «покровительство св. Петра» (Historica russiae Monumenta, т. I, изд. Л. И. Тургенева, СПб., 1841, № LXII, стр. 57). На обратном пути, таким образом, миссии не пришлось уже уговаривать братьев (Даниила и Василька), и после совещания «между собою, с епископами и другими достойными уважения людьми» они, по словам Карпини, ответили, «что желают иметь господина папу своим преимущественным господином и отцом, а святую римскую церковь владычицей и учительницей», и отправили с ними к папе «свою грамоту и послов» (Карпини, ор. с., 61). Иннокентий IV получил в то же время ответное насмешливое и вызывающее послание Гуюк-каана (подлинник этого письма, написанного на персидском языке арабскими письменами, не так давно открыт в Ватиканском архиве; он опубликован акад. P. Pelliot; см. Р. Ре11iоt, Les Mongols et la papaute, Paris, 1923, extrait.de la Revue de orient Chretien) и убедился, что домогаться преданности монгольского владыки и обращать его в католичество — дело почти безнадежное и что опасность монгольского нашествия отнюдь не миновала (каан писал, между прочим, что силою бога вся территория земли им определена, и «теперь, — обращался он к папе и к королям, — вы должны сказать с открытым сердцем: мы будем [вашими] подданными; мы [вам] отдадим нашу силу. Ты лично во главе королей, все вместе, без исключения, приходите к нам предложить службу [«service»] и признание своей вассальной зависимости [«hommage»]»]; с тем большей радостью отнесся он к возможности распространить свою власть на Востоке через посредство русского князя и получить от него сведения о намерениях татар. Принимая покровительство папы, Даниил имел в виду пoлучить военную помощь через Иннокентия IV для борьбы с татарами (Ипат., 1255; Historia Monumenta, т. I, № LXIII, LXVII, LXVIII и др.; Дашкевич, ор. с., 165-177).
⁷⁴ Лавр., 1243.
⁷⁵ Ср. Густ. л. (П. с. Р. Л., II).
⁷⁶ «Андрей князь Чернигова (Cherneglove)», Карпини, ор. с., 9; ср. Р. В. Зотов, О Черниговских князьях по Любецкому Синодику и о Черниговском княжестве в Татарское время (Летоп. зан. Археогр. ком., в. IX, СПб., 1893, стр. 91-94).
⁷⁷ См. Карпини, ор. с., 9.
⁷⁸ См. Рогожский «летописец» (П. С. Р. Л., т. XV, в. I, Петр-д, 1922) под 6754 (1246) г.: «то же осѣан преставися Ярославъ вел(икии), сын Всеволодом (ь) въ Татарѣхъ сен (тевриа) 30, и оубиенъ бысть отъ Батыя князя Андрей Мьстиславич (ь)».
⁷⁹ См. Карпини, ор. с., 34.
⁸⁰ Ibid., стр. 8, Лавр., 1246.
⁸¹ Отметим также, что после утверждения монгольского владычества черниговская епархия была закрыта; см. Строев, Списки русских иерархов; Макарий, История русской церкви, т. IV, СПб., 1886, стр. 108.
Не позднее начала 60-х гг. XIII в. политический центр Черниговщины переносится в Брянск, — как предполагают, вследствие прилива населения в этот северный, окраинный, лесной район, в связи с приходом татар (см. Любавский, Областное деление..., стр. 43-44). Князь Роман Михайлович именуется в летописи уже князем брянским. Судя по тому, что в 1275 г. Роман, которого татары «вельми жадахуть», с Глебом Смоленским пришли «с великою силою» к Новугородку (Ипат., 1274), можно думать, что Роман располагал еще значительным количеством людей (о числе «темь» людей, оставленных его сыном, см. ниже, в главе IV). Характерно почти полное отсутствие сведений за конец XIII и первую половину XIV в. о Черниговщине (и Переяславщиие). Об интересных для нас событиях в Курской области, помещенных в летописи под 1283-1284 гг., см. ниже, в главе IV.
В ярлыке Менгли-Гирея Сигизмунду 1506-1507 гг., восходящему, как полагают, к архетипу конца XIV в., мы читаем: «Курскую тму з выходы и данми и з землями и водами; Сараева сына Егалтаеву тму, Милолзоб (Рагодощ) з выходы и данми и з землями и водами; Мужеч, Оскол, Стародуб и Брянеск со всеми их выходы и данми и з землями и водами...» и т. д. (А. З. Р., т. II, № 6; ср. подобное же перечисление там же, в грамоте под № 200, 1540 г.). Проф. Петрунь предлагает толкование: тьма Сараева сына Егалдая: Милолюб, Мужеч, Оскол («Хансып ярлики на Украінскія землі, Східній CBIT, № 2, 1928). Однако грамота № 6 ставит под сомнение такое понимание (грамота № 200 совершенно исключает его), ибо, приняв его, пришлось бы включить в ту же «тьму» и Стародуб и Брянск. [В «росписи польским дорогам» (времен Федора Ивановича) указано: «а от Ливен же до Оскола, до Еголдаева городища через Муравскую дорогу и через речку Опоньки езду 2 дни. А от Еголдаева городища до Муравской дороги до верх Осколу еэду верст с 40, а верховье оскольское у Муравской дороги (см. Д. И. Багалей, Материалы для истории колонизации и быта степной окраины Московского государства, Харьков, 1886, стр. 2).] Равным образом грамота № 6 не дает оснований для отождествления Курской тьмы с тьмою Еголдая, ибо в тексте они обозначены, как две разные тьмы. К сожалению, мы не знаем, существовал ли Еголдай в эпоху литовского владычества и был ли он выходцем из Золотой орды, посаженным Литвою на землю; неизвестно, равным образом, отражает ли данное название отношения древнего (долитовского) времени, являясь следом деятельности какого-то лица, деятельности военно-административного характера или финансового.
Так или иначе, нет оснований предполагать образования местных феодалов-землевладельцев из татар по порубежью Литвы и Московского государства помимо политики этих государств. Известно, что Витовт сажал пленных татар на землю, обязав их нести военную службу (см. Любавский, ор. с., стр. 527; А. Барбашев, Витовт и его политика до Грюнвальденской битвы, СПб., 1885, стр. 95). Нам известно, что князья Олелько и Семен раздавали остерские имения, между прочим, «Татаром киевьскимъ» (Акты Западн. России, т. I, № 77, стр. 98-99). Известно о пожаловании московским правительством Касиму Городца (городка) мещерского с образованием особого рода феодального ханства в интересах обороны от враждебных Москве татар и борьбы с ними (см. В.В. Вельяминов-Зерно в, Исследование о касимовских царях и царевичах, ч. I, СПб., 1863, стр. 26-43). Мы не можем утверждать, что происходило оседание землевладельцев-феодалов из татар по порубежью не в порядке правительственной деятельности Московского государства или Литвы. И сведения родословной книги о Глинских, на которую ссылается проф. Петрунь, не противоречат представлению о кочевом феодализме монголов, как оно складывается в науке, о кочевом феодализме в Золотой Орде (до литовских завоеваний), сочетавшемся, сосуществовавшем с торговым городом или военно-торговым городом: «Мансур-Кият князь, — читаем в родословной книге, — зарубил три городы Глинеск, да Полдову, да Глеченицу, дети же Мансур-киятовы: меньшой сын Скидерь князь, поймав стадо коней и верблюдов, и покочевал в Перекопи, а большой сын его Алекса князь, а остался на тех градех прежереченных городех».
Когда Витовт приехал к Киеву, он послал к князю Алексе, в крещении Александру, и к сыну его Ивану. И отец с сыном приехали к Витовту и «били челом ему в службу и своими предреченными тремя городы» (Временник Моск. общ. ист. и др. росс., кн. X, М., 1851, стр. 195-196). Оставляя в стороне вопрос, в какой мере рассказ соответствует исторической действительности, обращаем внимание, что самый рассказ следует как будто понимать в том смысле, что Мансур-Кият и его дети были кочевыми феодалами, в сфере власти которых (в непосредственной власти татар) находились три городка. После того как указанная территория перешла к Литве, князья (согласно «хотению» Витовта) оказались у него на службе и получили от него в пожалование вотчины: «и дал им на приказ вотчины волости: Станку, Хорозов, Сереков, Гладковича». Далее следует особый рассказ о пожалованиях Александру и его сыну (см. Временник, X, стр. 196).
⁸² По мнению акад. В. В. Бартольда, «единство империи сохранялось до тех пор, пока еще было живо влияние личности ее основателя, пока еще действовали воспитанные им люди, что продолжалось еще 30 лет после его смерти» (Бартольд, Образование империи Чингис-хана». Зап. Вост. отд. Русск.археол. общ., т. X, 1897, стр. 118); Ср. его же Bathu-khan (Enzycl. des Islam).
⁸³ Чингис-хан назначил себе преемником своего сына Угедея, который после смерти отца был избран императором на курултае (см. Джувейни, D'Оhssоn, II, 9; Мai11а , Histoire generale de la Chine, IX, 131). Угедей оставался верным заветам своего предшественника, и при нем единство империи не нарушалось. «Имея в виду, что Джучи, на основании прежнего высочайшего повеления Чингис-хана, должен был отправиться с войском, завоевать все области Севера», он «на основании того же указа поручал это (дело) Батыю», а другим царевичам повеле «собраться всем у Батыя» (см. Тизенгаузен, Материалы, II, не изд., Рашид-ед-Дин). Когда во время похода сын Угедея Гуюк и внук Джагатая Бури повздорили с Батыем, император высказал беспристрастие, принял сторону Батыя и сначала приказал даже сослать своего сына «на отдаленные границы» (см. Труды членов Росс. дух. миссии в Пекине, IX, 155-157; Barthold, Bathu-khan.).
⁸⁴ См. сказание о Михаиле Черниговском (Н. Серебрянский, Древнерусские княжеские жития, тексты, стр. 55).
⁸⁵ Ни Лавр, ни Ипат. летописи ни разу не называют Батыя, а так же Сартака и Улагчи «царем» или «цесарем» (см. Ипат. л. о Батые. 1237, 1240, 1243, 1250, 1255,1259 гг.; Лавр. л. о Батые, 1242, 1244, 1245, 1246, 1247 гг.; о Сартаке — 1249, 1250 гг.; об Улагчи—1256, 1257 гг.). Только со времени Менгу-Тимура (1266—1280), когда Золотая Орда окончательно отошла от империи, мы видим, что титул «цесаря» перенесен (русскими) на золотоордынского хана. В самом деле: с 1263 по 1283 г. в Лавр. л. — пропуск (недостает нескольких листов); последующих золотоордынских ханов (в тексте, начиная с 1283 г. Лавр. л. называет уже «цесарями»; см. Лавр. л. о Телебуге, под 1284 г.: «то ты коли рать была, со мною еси ко цесарю не бѣжал...» и далее: «... не идешь ни к своему цесарю, ни к Ногою на исправу»; о «Токтомере» (?), 1294 г.: «тое же зимы цесарь Татарский приде в Тфѣрь, имя ему Токтомѣрь» (с 1287-1294 гг. в Лавр. л. тоже пропуск). Недостающий текст в Лавр. л. (1263-1283 и др.) может быть в общем восполнен текстом Симеон. л. (или Троицк. л.), которая, как показал А. А. Шахматов, начиная с 50-го г. XIII в. очень близка в Лавр. л. В этом тексте Симеон. л. (1250-1301) впервые «царем» назван Берке в известии 1265 г. о его смерти: «умре царь Татарскый Беркай»; вслед за тем золотоордынских ханов летопись называет уже «царями»; см. под 1275 г. о Менгу-Тимуре (1266-1280 [?]): «поѣха великии князь въ Татары къ цареви»; под 1277 г.: «поѣхаша на войну съ царем Менгутемеромъ», и далее: «царь же почтивъ добрѣe князей Русскихъ»; о Телебуге, под 1283 г.: « царь же Телебуга...» и т. д.; о Токтомыре, под 1293 г., о Тохте, под 1294 г.: «царь Тохта сѣде на царстве въ ордѣ». Итак, по отношению к золотоордынским ханам русские стали применять титул «царя» или «цесаря», начиная с Берке-хана; во всяком случае не ранее 60-х гг. XIII в.
⁸⁶ Т. е. Менгу-каана (1251-1259). См. также Лавр., л.., 1262 г.: «бѣ бо тогда Титямъ приѣхалъ от цесаря Татарьского, именемъ Котлубий, зол сый бесурменинъ» (ср. Воскр. л.: «бѣ бо того лѣта приехал Титямъ посломъ на Русь от царя Татарского, именем Кутлубѣа, золъ сый бесрѣменинъ»); «цесарь татарский» Кутлубий (Кутлубѣй) — это, очевидно, Хубилай (1259-1294).
⁸⁷ Карпини , ор. с., 34.
⁸⁸ D’Ohsson, III, 106-107.
⁸⁹ Патканов, II, 67-68. Ср. Histoire de la Georgie, trad, par Brosset, p. I, 1850, стр. 528, где говорится, что Бату отправил Давида к Менгу-каану.
⁹⁰ Патканов, II, 80.
⁹¹ Карпини, ор. с., 34.
⁹² От Сарая до Каракорума считалось пути 4 месяца (см. Рубрук, Путешествие в восточные страны, пер. Малеина, 1911, стр. 100). Этот путь обычно и проезжали, приблизительно, в этот срок (см. Патканов, II, стр. 128, примеч. 31).
⁹³ Тизенгаузен, Материалы, II (не изд.), Рашид-ед-дин: «вследствие отсутствия его (т. е. Батыя) как старшего из всех (родичей), дело (о назначении нового) каана не устраивалось около трех лет»; вернее — более трех лет: Угедей умер в 1241, а Гуюк был избран императором только в 1246 г. (см. Лэн-Пуль, ор. с., 179).
⁹⁴ Карпини, ор. с., 54.
⁹⁵ Ср. Grousset, Histoire de l'Asie, Paris, 1922; по мнению автора, Батый послал Ярослава, своего вассала, вместо себя (т. И, стр. 50); ни летописи ни Карпини об отъезде Ярослава не упоминают.
⁹⁶ Ср. версию Карпини, ор. с., стр. 57 («чтобы свободнее и окончательное завладеть его землею»); см. о том же у Cordier, Histoire generale de Chine, II, 1920, p. 257; ср. версию, сохранившуюся в Соф. I и Воскр. лл. («обаженъ же бысть Феодоромъ Яруновичемъ царю»).
⁹⁷ Карпини, ор. с., 57; Лавр., 1246.
⁹⁸ Карпини, ор. с., 61.
⁹⁹ См. Тизенгаузен, Материалы, II; ср. История монголов инока Магакия, XIII в., пер. Патканова, стр. 18, 32; см. также Воскр. л. (П. С. Р. Л., VII), стр. 241: «Батый Сеинъ».
¹⁰⁰ Тизенгаузен. Материалы, II. См. Вассаф, об «обширном уме его» (Батыя) и о том, что он отличался «проницательностью»; Джувейни (1228-1283) о Батые: «исчислить дары и щедроты его... невозможно...» и т. д.; см. также в Истории Эльджузджани; ср. Рашид-ед-дин (ibid.); см. также Бартольд, Batu-khan .(Enzycl. des Islam); см. также Histoire de la Georgie, trad, par M. Brosset., v. I, 1850, p. 528.
¹⁰¹ Карпини, ор. с., 57; ср. Лавр., 1246-1247.
¹⁰² Лавр., 1249.
¹⁰³ Лавр., 1250; Щербатов, История России, т. II, стр. 65; Wolff, ор. с., 389-390; Дашкевич, ор. с., стр. 165-175.
Даниил, по-видимому, готовился к организации большого движения против монголов, рассчитывая на крестовый поход с Запада и, может быть, на восстание в Северо-восточной Руси. Можно думать, что союзника Даниил нашел в лице владимирского князя Андрея. В 1250 г. на «Суздальскую землю» приехал митрополит Кирилл. Лавр. л. рассказывает, что «тое же зимы оженися князь Ярославичь Андрей Даниловною Романовича: и вѣнча и митрополитъ в Володимери у святое Богородици, съ епископомь Кириломъ и много веселья бысть» (1250). Эти отношения стали известны, по-видимому, в Орде. В 1252 г. Александр пошел «в Татары»; на этот раз он получил от Батыя «старшиньство во всей братьи его» и возвратился «с честью великою»; непосредственно вслед за тем из Орды на Андрея Ярославовича нагрянула «Неврюева рать». Великокняжеский свод прямо указывает, чем был вызван погром: «Андрей не хотел «песарем служити». «В то же лѣто, — читаем в Лавр. л. — здума Андрѣй князь Ярославичь с своими бояры бѣгати, нежели цесарем служити, и побѣже на невѣдому землю со княгынею своею и с бояры своими; и погнаша Татарове в слѣдъ его, и постигоша и у города Переславля, богъ же схрании и молитва его отца. Татарове же рассунушаяси по земли, и кнѣгыню Ярославлю яша, и дѣти изъимаша, и воеводу Жидослава ту убиша и княгыню убиша, и дѣти Ярославли в полонъ послаша; и людей бес числа поведоша, до конь и скота и много зластворше отъидоша» (Лавр., 1252). В новгородских летописях события (нашествие рати и бегство Андрея) изложены таким образом: «тогды же прииде Неврюи на Суздалскую землю, на князя Андрея; и бежа князь Андрѣй Ярославич в Свийскую землю» (Новг. I, 1251): «приде Неврюй царевичь ратью татарьскою на Суздаль, и прогиа Андрея Ярославлича за море в Свѣю» (Новг. IV, 1252). «Того же лѣта приде Неврюй и Котья и Олабуга храбры на вемлю Суждальскую со многими вой и силою Татарьскою на великого князя Андрея Ярославича...» Далее сообщается о битве Андрея с татарами под Переяславлем, о бегство его в Новгород, затем в Псков, оттуда в Колывань и, наконец, в «Свийскую землю» (Соф. I, 1251).
Мы видели, что по возвращении из Орды Даниил вступил в открыто враждебные отношения с татарами. Возвращаясь из Орды, как мы говорили выше, Даниил принял покровительство папы, надеясь, очевидно, на его помощь в борьбе с татарами. Уже в конце, по-видимому, 40-х гг. папа присылал легата с королевским венцом, а в 1253 г. состоялось коронование Даниила (Ипат., 1255; Грушевский, Хронология подій Галицько-волинской літописи, 1901, стр. 36-37), и папа разослал грамоту ко всем христианам Богемии, Моравии, Сербии и Померании с проповедью крестового похода против татар (см. Hist. Russ. Monum., I, 1841, стр. 78). Итак, Даниил занял независимое в отношении к татарам положение.
До конца 50-х гг. (до 1256—1258) татары пытались, во-первых, удержать в сфере своего непосредственного владычества окраинные области Галицко-Волынского княжества (см. выше); во-вторых, они совершали «рати» на владения Даниила: «рать татарьская не престаеть злѣe живущи с нами...» (Ипат., 1255; слова откосятся предположительно к концу 40-х гг.). Татар боялись, зная их поведение во время войны, о чем свидетельствуют слова Даниила: «аще сами будуть татарове, да не вѣдеть ужас во сердце ваше» (Ипат., 1255). Но силы, которыми располагал Куремса, не позволяли ему привести к покорности Даниила. Мы знаем о неуспехе Куремсы под Кременцом в 1254 г., о неудачной осаде Лучска в конце 1255 г. (Ипат., 1255 и 1259). И Даниил, как прямо говорит летопись, Куремсы не боялся: «Данило же держаще рать с Куремьсою, и николи же не бояся Куремьсѣ: це бѣ бо моглѣ зла ему створити никогда же Куремьса, дондеже приде Буранда со силою великою» (Ипат. 1260). Он, во-первых, боролся с Куремсой и даже воевал и «взял» окраинные области в 1254—1255 гг. (Ипат., 1257—1258). Во-вторых, он «грады иныя заждай противу... татаромъ» (Ипат., 1259). Таким образом, он начал успешно бороться с татарами и без помощи папы. Дело изменилось, когда пришел Буранда «со множеством полковъ татарьскихъ, в силѣ тяжьцѣe и ста на мѣстѣхъ Куремьсѣнѣхъ» (Ипат., 1260). Приход Буранды составляет новую веху в политике татар на Юго-западе (ср. Грушевский, I, історія Украіні — Руси, III2, стр. 83).
Приход Буранды определяется периодом 1256-1258 гг., т. е. как раз совпадает с событиями на Северо-востоке — исчислением населения и организацией баскачества, стоявшими в связи с общеимперскими мероприятиями, как мы показали выше
Буранда требовал полной покорности и прежде всего участия в походе против Литвы, что шло вразрез с политическими видами Даниила. На следующий год пришло требование уничтожения городских укреплений: «оже есте моимирници, розмечете же городы свои всѣ». Городские стены ряда городов были разметаны; а стены г. Владимира-Волынского сожжены; присланный же Бурандой татарин Баимура потребовал «городъ раскопати» (см. Ипат. л. под 1261 г. — о том, что г. Холм избежал уничтожения своих укреплений). Известия о событиях XIV в. Литовской летописи подтверждают как будто факт уничтожения укреплений, свидетельствуя о Подолии, что там тогда «не был ни одинъ городъ ни древомъ роубленый, а ни каменнемъ бoудованный» (см. П. С. Р. Л., т. XVII, стр. 99, ср. стр. 170, 278, 389, 496).
Мы не знаем, чтобы подобные требования были предъявлены князьям северо-восточным. Правда, нам известно, что, когда в 1410 г. татары подошли к г. Владимиру-Залесскому, «града тогда не было»; но нет данных полагать, что отсутствие стен было результатом требования татар. Сведений об укреплении г. Владимира-Залесского за XIV в. у нас нет, но о московском кремле, сгоревшем от пожара в 1331 г., они имеются (см. Симеон. л.).
Нет сведений о поездках галицко-волынских князей во второй половине ХШ в. в ставку ханов. Но летопись сообщает о передаче территории по завещанию «при царех и при его рядьцѣхъ» (см. Ипат. л., под 1287 и 1289 гг.; ср. также Ипат. л. под 1287 г.: «а чего восхочешь искати по животѣ брата моего и своего, осе же ти царевѣ, а се царь, а се аз, молви со мною, што восхочешь»; см. также Линниченко , Замечания на статью Режабка в сборн. «Болеслав-Юрий II», изд. Акад. Наук. 1907). Ср. о свинцовой печати привешенной к душевной грамоте Ивана Калита, которую А. В. Орешников считал, «без сомнения», татарской (Труды Моск. нумизм. общ., т. III, стр. 119—120). Весьма вероятно предположение Орешникова, что приложение этой печати было сделано на царевом (т. е. ханском) дворе в Московском кремле (там же).
Вместе с тем на приезд в Галицко-Волынскую землю из Орды «данщиков» материал не дает указаний. Знаем, что в 80-х гг. XIII в. «татарщина» шла «ко князю»: «а побором и татарьщиною ко князю», — читаем в завещании Владимира Васильковича (Ипат., 1287). К сожалению, ни о переписи населения в Галицко-Волынской земле, ни о баскаках при Буранде сведений не имеем. Отношения же данничества сохранились, по-видимому, и в XIV в. (см. Линниченко, ор. с., стр. 111; см. также показания в тексте буллы папы Бенедикта XII, 1341 г. в сборн. «Болеслав-Юрий II», стр. 156).
¹⁰⁴ Лавр., 1237; Воскр., 1238; Ипат., 1237.
¹⁰⁵ Лавр., 1237; Воскр., 1238; в южном Ипатьевском своде изложение событий значительно сокращено и допущены искажения (источника Ипат. летописи?); см., напр., обращение Батыя(?) к горожанам (г. Владимира): «гдѣc суть князи Рязаньстии, вашъ градъ...» и т. д. (Ипат., 1237).
Всеволод и Мстислав, взятые в плен, были убиты «внѣ града», («а старѣшая сына Всеволодъ съ братомъ внѣ града убита» (Лавр., 1237, ср. Воскр. л.); при каких обстоятельствах их захватили в плен, — мы не знаем; Ипат. л . говорит, что уже во время приступа Всеволод, «убояся», «самъ изъ града изыде с маломъ дружины, и несы со собою дары многий» (Ипат., 1237); возможно, что нечто подобное и имело место, но, во всяком случае, произойти это могло только тогда, когда весь «Новый» город был уже в руках татар: «и взяша градъ до обѣда (ср. выше — «по заутрени приступиша к городу»); от Золотых ворот у Святаго Спаса внидоша по примету чересъ городъ, а сюдѣ отъ сѣверныя страны отъ Лыбеди ко Орининым вѣротам и к ѣщяным, а сюдѣ от Клязмы к Волжьскым воротом; и тако вскорѣ взяша Новый град. И бѣж а Всеволодъ и Мстиславъ, и вси людье бежаша в Печерний городъ» (Лавр, л., ср. Воскр. л.).
¹⁰⁶ Лавр., 1237.
¹⁰⁷ См. Татищев, История Российская, III, 472—473.
¹⁰⁸ D'Оhssоn, II, 46; «d'aprês une loi de Tchinguiz-khan, toute ville investie, qui ne se rendait pas avant d'etre attaquee, devait etre mise a feu et a sang». В. В. Бартольд, Очерк истории Семиречья, стр. 39-40: «Баласуган, по-видимому, был занят монголами без сопротивления, так как получил от них название Гобалыка, т. е. хорошего города; такие прозвания монголы вообще давали городам, сдавшимся им добровольно (ср. Зап. Вост. отд., VIII, 29-30)» и далее: «Мы видели, что Семиречье вместе с Восточным Туркестаном подчинилось монголам добровольно и потому, в противоположность Китаю, Мавераннагру и Западной Азии, нисколько не пострадало от монгольского нашествия» и т. д.
¹⁰⁹ См. Лавр. л. под 1237 г.: «... и ови идоша къ Ростову, а ини к Ярославлю, а ини на Волгу на Городець, и типлѣниша все по Волзѣ, доже и до Галича Мерьского; а ини идоша на Переяславль, и тъ взяша... и нѣсть мѣста, ни вси, ни сел тацѣх рѣдко, идеже не воеваша на Суждальской земли; и взяша городовъ 14, опрочь свободт» и погостов, во один мѣсяць февраль...» Воскр. л. говорит только о сопротивлении и разгроме Торжка, который ждал помощи от Новгорода, и о сопротивлении Козельска, вслед за взятием которого последовало избиение его жителей (Воскр. 1238).
¹¹⁰ Как видно из Лавр, л., Владимир Константинович отошел вместе с Юрием к р. Сити. О дальнейшей судьбе его см. Лавр, л., 1237, 1239,1244 гг.; Воскр. л., 1238, 1244 гг.
¹¹¹ Ср. выше, стр. 36, примеч. 4.
¹¹² Ф. Киссель., История города Углича, Ярославль, 1844, стр. 46-49, 54. Для своей «Истории Углича» Киссель собрал разные местные рукописи: «все сказанное мною, — пишет он в Истории Углича, — основано на древних манускриптах, находящихся в разных руках угличских граждан, также при церквах и монастырях» (стр. 12). Между прочим, у него была местная угличская летопись («древняя угличская летопись»), которую он называет «Серебряниковой» (см. стр. 101 и др.) и другая, которую он называет «Супоневская» (см. стр. 84—85). Обе летописи изданы им не были. Но то же читаем мы и в изданном Угличском летописце (по списку Археогр. ком. № 18): «видя Батый, яко покоряются граждане и самовольно градъ сдають, запрети своимъ воемъ, дабы никакого кровопролития и разорения не чинили граду Угличу» (Труды Ярое л. губ. уч. археогр. ком., в. I, стр. 92).
¹¹³ «Post quorum internecionem rex Dacie (Waldemarus) et rex Hungarie (Bela) fines per predictos Tartaros quasi in desertum redactos fecerunt christianis populis, quos illuc miserant, inhabitari. De quibus ex sola Dacia naves plus quam quadragintaexierunt» (Mon. Germ. Hist., Script., t. XXVIII, Ex Mat. Par. chron maior, 185). См. также о заселении графом Шауенбурга еп. Бруно (1245—1281 гг.) областей, опустошенных татарами (Wolff, ор. с., 193 и примеч. 45).
¹¹⁴ Воскр., 1238.
¹¹⁵ Лавр., 1239.
¹¹⁶ Лавр., 1231-1301; ср. в Симеон, л. известия ХШ в.; ср. Насонов, Летописные своды Тверского княжества, таблица (схем. изобр. генезиса тверских летописных сводов).
¹¹⁷ См. Строев Списки иерархов; ср. Голубинский, ор. с., т. II, ч. I, 57-58. В 1274 г., по Симеон, и Троицк, лл., Серапион был поставлен «епископом Ростову, Володимерю и Новугороду»; ростовским епископом, между тем, еще по известию 1273 г., был Игнатий (Симеон., 1273); в следующем году (1275) Серапион умер; а в 1276 г. был поставлен Федор, уже «епископом Володимерю и Суздалю» (Симеон., 1276),' в Ростове же видим епископа Игнатия (ibid, 1276). По Воскр. л. Серапион был поставлен «Володимерю и Суздалю и Новугороду Нижнему» (1274).
¹¹⁸ Начиная с 1250 г., объезжая свою митрополию, на Северо-восток нередко приезжал из Киева митрополит Кирилл. Так, в 1250 г. он приехал из Киева через Чернигов и Рязань; на следующий год поехал в Новгород (а затем обратно во Владимир); в 1274 г. он приехал из Киева для поставлення епископа Серапиоиа; в 1280 г. приехал из Киева и в том же году умер в Переяславле-Залесском; кроме того, мы видим его во Владимире в 1252 и 1255 гг., причем на следующий год он едет в Новгород; а также в 1261/62 г. — в Ростове (наставление еп. Игнатия), а в следующем году во Владимире, где он хоронит Александра Невского; возможно, таким образом, что в 1252 и в 1261 гг. он также приезжал из Киева (Лавр, и Симеон. Новг. 1 лл.; ср. Голуби некий, ор. е., II ч. I, 57); ср. также Соколов, Русск. архиереи из Византии, Киев, 1913, стр. 163 и сл., где Кириллу по недосмотру приписана лишняя поездка в Новгород вместе с великим князем Александром (стр. 163—164).
¹¹⁹ Лавр., 1238, 1239, 1252, 1255, 1258, 1259.
¹²⁰ Новг. I. 1264; Симеон. 1271, 1276, 1280, 1281, 1293, 1294.
¹²¹ Кандидат галицкого князя — митрополит Кирилл был поставлен патриархом только в 1246-1250 гг., а до этого времени был, в сущности, лишь кандидатом на митрополичью кафедру. О времени поставления Кирилла см. Ипат. л., 1250 г.; Лавр. л. 1250 г.; Голубинский, История русс к. церкви, т. II, в. I, II., М., 1900, стр. 53-55; ср. Ф. Тарновский, Изучение византийской истории и ее тенденциозное приложение к древней Руси, в. П, Киев, 1876, стр. 12.
¹²² Это представляется уже вероятным в виду того, что после татарского нашествия (со смертью в 1238 г. владимирского епископа Митрофана) ростовский епископ оставался единственным главою церкви в Северо-восточной Руси; но мы имеем и прямые указания источников на непосредственные сношения русского епископа с Ордою: о его поездках в Орду в 40—50 гг. XIII в. сообщает «Повесть об ордынском царевиче Петре», составленная в первой половине XIV в. См. текст повести: Православный собеседник, ч. I, Казань, 1850, стр. 360-361; В. Ключевский, Древнерусские жития святых как исторический источник, М., 1871, стр. 40. См. также ниже, стр. 41, прим. 1.
¹²³ По словам Ипат. л., когда к Даниилу пришла весть о том, что Батый вернулся «изь Угор» и послал отряд на поиски галицкого князя, последний, захватив Холм, проехал к брату Васильку, «пойма с собою Курила митрополита» (Ипат., 1243).
¹²⁴ Как известно, патриарх в это время пребывал в Никее; Константинополь с 1204 г. был захвачен крестоносцами.
¹²⁵ Лавр, л, 1250, 1252, ср. Новг. I, 1251; М. Щербатов. История Российская с древиейших времен, СПб., 1805, т. II, стр. 65; Wolff., ор. С., 384-390; см. выше, стр. 33, прим. 3.
¹²⁶ Длугош, lib, VII, 779, цит. по Н. Дашкевичу. Переговоры папы с Даниилом Галицким об унии Юго-западной Руси с католичеством. Универс. известия, № 8, Киев. 1884, стр. 175. См. также К. Бестужев-Рюмин, О составе русских летописей до конца XIV в., СПб., 1868 (русские известия Длугоша до 1386 г.).
¹²⁷ Вместе с тем, ростовский епископ Игнатий (1262 — 1288) неоднократно ходил в Орду; см. Акад. л., 1282 г.: «ходи Игнатий епископ второе въ Орду за причет церковный»; см. Православный собеседник, 1859, ч. I, стр. 363 (текст «Повести об ордынском царевиче Петре»).
¹²⁸ Pachymeres, 2, 26-32; Nicephorus Gregoras, 4,2; ср. В. Васильевский, Жития св. Георгия Амастридского и Стефана Сурожского, стр. CXCVII (Летоп. зан. Археогр. ком., в. IX, СПб , 1893).
¹²⁹ Тизенгаузен, Материалы, I.
¹³⁰ По Эльмуфаддалю: «Застали они у него послов от Хулавуна, и он (Михаил, медля отправкой послов египетского султана) оправдывал перед ними замедление в отправлении их опасением, чтобы Хулавун не узнал об этом»; по Ибнельфорату: «Из опасения перед Хулавуном, что он узнает, что они прибыли по поводу его». По рукописи Ибнельфората Михаил извинял «удерживание их от отправки (в Кипчак) тем, что земля его далека от стран соседних с царством султана Рукнеддина, но близка к землям, соседним с царством Хулаку, (который) услышав, что я позволил послам царя египетского отправиться к царю Берке, заподозрит (в этом) нарушение мира между мною и им и поспешит ограбить соседние ему земли мои» ( Тизенгаузен, Материалы, I, 190). Напомним, что дружественные отношения с Хулагу Михаил пытался даже закрепить браком монгольского князя на своей побочной дочери (Pachymeres, 3,3).
¹³¹ Вопрос о хронологическом определении этого похода едва ли должен вызывать какие-либо сомнения. Послы султана (по Ибнабдеззахыру) отправились правились 17 рамазана 661 г. (25 июля 1263 г.) (Тиз., I, 62). В рамазане следующего — 662 г. (27 июня — 26 июля 1264 г.) султан получил известие о задержании послов. Уже после этого известия султан написал Михаилу Палеологу составленное в резких выражениях письмо, в котором, между прочим, указывал на бесчинства, совершаемые войсками Берке в византийских владениях: «если причина задержки моих послов — дурные отношения твои к царю Берке и бесчинства, совершаемые войсками его в твоих владениях, то я улажу дела между тобою и им» (Тиз., I, 62-63). Султан, как рассказывает Ибнабдеззахыр, «написал (также) письмо к царю Берке по этому поводу, отослал его к эмиру Фариседдину Акушу Эльмасуди, отправившемуся с подарками к царю Верке, и приказал ему уладить мир» (Тиз., I, 63). Ибнабдеззахыр умер в 1293 г., 72 лет; сочинение — одно из основных арабских первоисточников (ibid.,46). По сведениям Эльмуфаддаля, после того как послы пробыли в Константинополе 1 год и В месяца, одного из них — шерифа Имадеддина Абдеррахима Эльхашеми Эльабаси отпустили обратно в Египет (т. е. приблизительно в ноябре 1264 г.). Судя по тому, что письмо султана о военных действиях Берке было отправлено именно к Фариседдину (оставшемуся в Константинополе), можно предположить, что оно было написано уже после приезда шерифа в Египет, совершившегося, таким образом, или в ноябре или в июле (по Ибнабдеззахыру) 1264 г. (ibid., 61-63, 190). Получив распоряжение от султана «уладить мир», оставшийся в Константинополе Фариседдин помог заключить императору мир (или перемирие) с татарским военачальником, и когда татарские войска ушли, он был отпущен Михаилом к Берке-хану, Так как (но Эльмуфаддалю) пребывание Фареседдина в Константинополе длилось не менее 2 лет, то, следовательно, он отправился из Константинополя не ранее осени 1265 г. Итак, согласно рассмотренным арабским источникам, золотоордынцы производили набеги, возможно, уже в 1263 г., но поход, освободивший иконийского султана Иззеддина, имел место в 1265 г., но не позже, т. е. еще при жизни Берке. Этот вывод вполне подтверждается и указанием других источников. Так, по Рашид-эд-дину, «к Стамбулу прибыло войско Беркая», освободившее Иззеддина (см. Тиз., I, рукопись; см. также персидский текст в изд. Е. В1осhеt, 1911 г., стр. 549; см. примеч. на стр. 54-56); приблизительно к тому же времени относит событие и Никифор Григора, кн. 4. В изд. С. В. Pachymeresa, освобождение Иззеддина татарами отнесено к 1265 г. (v. II, Воnnае, 1835, р. 754). К этому приблизительно времени относит поход и Бейбарс («Уже выше мы упомянули, что Берке, царь Татарский, перед смертью своею снарядил войско для завоевания Стамбула» — Тиз., I, 103; Берке умер в 1266 г.), и турецкий историк Мюнедджимбаши (Мюнедджимбаши, II, 572; В. Д. Смирнов, Крымское ханство, СПб., 1887, стр. 21). Ср. также о набегах Берке около 1265 г. у Ибнельфората: «в шеввале 663 г. (17 июля — 14 августа 1265 г.) хаджиб Шуджа-эд-дин Ибнеддаие отправился к царю Берке послом от султана для прекращения набегов царя Берке на земли Ласкариса, согласно просьбе Ласкариса об этом» (Тиз., I, 358).
Некоторые, сравнительно более поздние историки относят поход татар и освобождение Иззеддина к 1269-1270 гг. Это дало повод В. Д. Смирнову склониться к мнению, что поход татар и увод Иззеддина совершился не при Берке, а при Менгу-Тимуре (см. В. Д. Смирно в, ор. с., стр. 21-22). Действительно, Энувейри (ум. в 1333 г.) и Элайни (ум. в 1451 г.), а также историк XVII в. Мустафа-аль-Дженнаби относит поход татар и освобождение Иззеддина к 1269-1270 гг. (Тиз., I, 153, 154, 511; Смирнов, ор. с., 21). В тексте сочинения Эльмакризи (ум. в 1441-1442 гг.) имеем приписку, как предполагает Тизенгаузен, сделанную самим Эльмакризи в подлиннике сбоку, чтобы указать, что событие, помещенное им под 662 г. (т. е. около 1264 г.), «собственно должно быть перенесено под 668 г.» (т. е. в 1269-1270 гг.) и затем уже позднейшим переписчиком ошибочно включено в общий текст (Тиз., I, 422). Место это помогает нам понять хронологическую ошибку некоторых арабских историков. Дело в том, что около 1270 г. был тоже совершен набег (другой) татар на Византию. О нем прямо говорит византийский историк Пахимер в гл. 4, 30 (см. Расhуmеrеs, С. В., р. 757); о том же, по-видимому, набеге говорит и Ибнхальдун под 670 (1271-1272 г.) (Тиз., I, 380). Этот второй набег на Византию и дал, очевидно, повод некоторым, главным образом более поздним историкам хронологически смешать оба похода, т. е. отнести первый поход ко времени второго.
Подобную же ошибку, но уже при чтении боннского издания Пахимера, допустил и Н. И. Веселовский. «У Пахимера, — пишет Веселовский,—сообщается, что в 1270 г. татары способствовали кралю Константину захватить сельджукского султана Иззеддина, пришедшего из Малой Азии на помощь грекам, и тогда болгарскому кралю достались большие сокровища, из которых он щедро одарил татарское войско», и делает ссылку на боннское издание, т. I, гл. III, § 25, стр. 229-240 (И. И. Веселовский, Хан из темников Золотой Орды Ногай и его время. Зап. Росс. Акад. Наук, VIII сер., т. XIII, № 6, П-д, 1922, стр. 40). На стр. 229-240 боннского издания мы действительно находим рассказ о походе татар и освобождении Иэзеддина (хотя кстати сказать, о том, что болгарский краль «щедро одарил татарское войско» из доставшихся ему сокровищ, в тексте ничего не говорится). Но в хронологической таблице этого издания под 1270 г. указано нашествие на Византию татар, когда они были призваны великим коноставлом Тэрханиотом, о чем Пахимер говорит в гл. 4,30. Поход же татар, во время которого был освобожден Иззеддин, отмечен в том же издании, вопреки утверждению Веселовского, под 1265 г., со ссылкой на гл. 3, 25 (см. стр. 754, 757).
¹³² Не подлежит сомнению также, что войско посылалось по приказанию самого Берке-хана, о чем свидетельствуют арабские источники; мы не знаем даже, участвовал ли Ногай в этом походе; и во всяком случае, как можно заключить из рассказа Пахимера, если и участвовал, то шел по приказанию Берке-хана. «Этот народ, — пишет Пахимер, — в то время управлялся самовластно, так как не совсем еще пока (тохарцы) подчинились Ногаю; ибо этот Ногай начал первый отлагаться от деспотов; живя с Тохарцами дружелюбно и обходясь запросто, он вместе с ними и при их содействии завоевал области не в пользу хана, как они его называли, который посылал его, но все, что приобретал, усвоял себе и им» (Pachymeres 3, 25, стр. 231). Ср. перевод под ред. проф. Карпова, который передает текст весьма неточно, искажая смысл отношений: «не в пользу хана, который посылал его, как они думали, но все, что приобретал, усвоял себе и им»; а также «άκοεχατεΐν των δεσποτών» переведено: «низвергать деспотов» (см. «Византийские историки», пер. с греч. при СПб. дух. акад., Георгий Пахимер, СПб.. 1862, 211; ср. Pасhуmеrеs, С. В., стр. 231, со слов: «οΐδέκαι άλλως» до слов «έχείνοις εσφετερίζετο»). Такое чтение может дать повод для неосновательного утверждения, что Ногай действовал уже при Берке самостоятельно.
¹³³ Тизенгаузен, ор. с., 191.
¹³⁴ Pасhуmеrеs, 3, 25; о мотивах выступления Константина см. также Nicepborus Gregoras, 4.6. О родственных связях Берке с Иззеддином как мотиве заступничества Берке за Иззеддина, см. Смирнов, ор. с., 19-21.
¹³⁵ «ηδες γαρ αλλα τον βασιλέα πραγματευόμενον και το χηδος sr.scOs то ττρος τον Άπαγαν ως ουχί 9 'όποστρεψειεν» Pachymeres, 3,26; русский перевод Карпова, стр. 209. Абака вступил на престол в 663 г. (24 окт. 1264—12 окт. 1265 г.).
¹³⁶ О нем см. Pachymeres, 4,30; Ибнхальдун (Тиз., ор. c., 380). О задержании послов царя Берке императором в 1266 г. см. Ибнельфогат (Тиз., ор. c., 359).
¹³⁷ Расhуmеrеs. 5, 3, 4; 6. 3, 6. 8.
¹³⁸ Annales Ecclesiastici, Od. Raynaldus, t. III, 1267, № 70,71; 1274 гг., №21, 22; H. Красносельцев, Западные миссии против татар-язычников и особенно против татар-мухаммедап, Казань, 1872, стр. 71-73; Ре1liot. Mongols et pa pes aux Xlil et XIV siecles, Paris, 1922, 11-12; cp. P. Pe11iоt, Les Mongols et la papaute (extrait de la Revue de‘Orient Chretien, 3 Ser., t. III, № 1 et 2), Paris, 1923, p. 2.
¹³⁹ W. Norden. Das Papstum und Byzanz. Berlin, 1903, S. 524-525 u. ff., cp. 369-370.
¹⁴⁰ Ibid., 532, 520-536. ,
¹⁴¹ Ibid., 597-598; Pachymeres, 6, 14-15; ср. стр. 762.
¹⁴² Mosheim. Hist, tartar, ecclesiast., app. № XXI, p. 71-76; Красносельцев, op. c., 74-75; Annales ecclesiastici... Od. Raynaldus, 3278, № 22; ср. № 24 («excitati erant gentiles Tartar ad saracenicam snpe rstitionem exci ndendam fidemque christian am amplectendam, ut vidimus-egregie animati...» и т. д.).
¹⁴³ См. о том, что папа отдал приказ среди «скифских татар» «в пределах татарских» (говорится и о кумаиах) поставить епископа («Nonnulli vero alii ex eadem familiadivini verbi semen inter Tartaros scythas feliciier sparserant, ac plures gentilitiis erroribus involutos, ad cbristi cultuin traxerant: cumque nullus episcopus in iis regionibus ageret., et civitas, quae in Tartarorum lirnite sita erat. janidiu deleta esset; unde Minoritae ad sacroa ordines поп poterant promoveri, qui iisdem Minoritis in iis regionibus praeerat, exposuit P'mtifici episcopurn in iis partibus magnas ulilitates rei Christianae allaturum. Quibus permotus Nicolaus Philippum episcopurn Firmanum A. S. L. instituere episcopurn jussit (b) ac si qui proventus ad sedcrn Apostolicam spectarent, eos ad sustinendam dignitatem episcopo attribute». (Od. Rауnaldus, III, 1278, № 22). Самого епископа фирманского Филиппа папа уполномочил как в самом королевстве Венгрии, так и в смежных с нею частях («ас Poloniae, Dalmatiae, Croatiae, Ramae, Serviae, Lodorneriae, Galatiae et Cuinaniae partibus illi con terminus») действовать между представителями церкви и людьми мирскими (Od. Rауnа1dus, ор. c., 1278, № 23).
¹⁴⁴ О поставления Митрофана в 1261 или в начале 1262 г. см. Лавр., Ерм. лл.
¹⁴⁵ См. Памятники древнерусского канонического права, ч. 1, Русск. истор. библ., VI, СПб., 1908, Лг 12 (Ответы... на вопросы сарайского епископа Феогноста), стр. 136; «Въпрос. Подобаеть ли, свящав трапезу, преносити отъ мѣста на мѣсто, и на ней литоргисати? Отвѣт. Подобаеть, занеже понужи есть. Ходящие людие не имѣють себѣ упокойна мѣста; но стрещи съ страхомъ и трепетомъ: въ чистѣ мѣстѣ поставити ю, и служити на ней»; ср. ibid, на стр. 136, примеч. («ходящие», т. е. кочующие, кочевники). Ср. вопрос 23: «приходящимъ оть татаръ, хотящихъ креститися, и не будетъ велика съсуда, в чемъ погружать ему?» Ярлык Менгу-Тимура был написан, например, во время кочевки; в конце его читаем: «на Талы писано». Тала значит по-монгольски «равнина», «степь»; поэтому «на талы» значит: на степи, в степи. См. В. В. Григорьев, О достоверности ярлыков, данных ханами Золотой Орды русскому духовенству, в сборн. «Россия и Азия», стр. 234; ср. также конец грамоты Тай-ДУЛЫ: «на желтой трости орда кочевала написано». О кочевках ханской ставки см. у Ибнбатуты (Тиз., I, 289), Шерефеддина (Т из., И, не изд.) и др.
¹⁴⁶ Никон., 1279. О епископе сарайском Митрофане (1261-1269) мы почти никаких сведений не имеем (см. Симеон, л. под 1269 г.: «того же лѣта Митрофан, епископ Сарский, отписася епископья Сарскыя и пострижеся в скиму. В него мѣсто постави митрополитъ епископа Феогноста Русскому Переяставлю и Сараю»).
¹⁴⁷ 1269 г. — год, когда Феогност был хиротонисан; к 1270 г. относился вторая поездка Феогноста.
¹⁴⁸ По Ибнельфорату, «в шаабане 671 г. (21 февраля — 21 марта 1273 г.) султан отправил послов царя Менгутемира... в сообществе их он отправил (также) послов Ласкариса. Тиз., I, 361; ср. 1,57, 62.
¹⁴⁹ См. Пам. др.-р. канон, права, ч. I, Прилож., № 1, стр. 5—12. О патриархе Векке см. Расhуmеrеs, 5, 13-15, 24-28; Nicephorus Grеgоras, 5, 2. Ср. известие Ибнельфората о посольстве Менгу-Темура в 1275-1276 гг.: «в 674 г. (27 июня 1275-14 июня 1276 г.) султан... (отпустил) послов царя Менгутемира, которых отправил к государю их... и отрядил с ними послов» (Тиз., 1, 361).
¹⁵⁰ Кроме патриарха и митрополитов (перечисление) присутствовали: παρισταμένων και θεοφιλέστατων δεσποτικών αρχόντων, ό (θεοφιλέστατος επίσκοπος τού (Пам. др.-р. канон, права, 1, Прилож., стр. 6). Любопытно, что в позднейшем славяно-русском переводе этого акта прибавлено имя митрополита (Максима), будто бы присутствовавшего на соборе, и 4-й индикт изменен на i4; в 1276 г. митрополитом был не Максим, а Кирилл (ум. в 1281 г.), а также παρισταμένων και θεοφιλέστατων, δεσποτκών αρχόντων переведены (или, вернее, заменены): «избранным попом и диаконом» (см. ibid., ч. I, № 12, стр. 130—131, и Прилож., стр. 6).
¹⁵¹ Послы папы Николая III к Михаилу Палеологу были отправлены (инструктированы) в 1278 г. См. Nоrdеn, ор. с., 597-600; Расhуmеrеs, С. В., стр. 762; о папских послах в Византии и о посольстве Михаила к папе см. Pachymeres, 6, 14. 18; Nоrdеn, ор. с., 601.
¹⁵² П. С. Р. Л., т. XVIII, стр. 77, примеч. 1. О посольстве египетского султана к Менгу-Тимуру около того же времени см. у Ибнельфората: «в месяце ребиэльэввеле 679 г. (июле 1280 г.) султан отправил морем Шемседдина... и... окольничьяго Тюркского, послами к царю Менгу-Темиру и написал с ними письмо Гыяседдину» (ответное посольство?) (Тиз., I, 361).
¹⁵³ Любопытно, что даже после того как власть митрополита приобрела полный авторитет в Орде, сарайский епископ пользовался еще, по-видимому, некоторым преимуществом между епископами в деле сношения с Царьградом. Так, в 1354 г. рекомендательные об Алексее грамоты от русских епископов патриарх получил через епископа сарайского (см. Пам. др.-р. канон-права, Прилож., стр. 54).
¹⁵⁴ О политической судьбе Киева во второй половине XIII в. ср. М. Грушевский, Очерк истории Киевской земли, Киев, 1891, стр. 445-450, ср. стр. 465-470; его же, істория Украіні — Руси, III, стр. 170-171 и др. Ср. Зотов, ор. с., стр. 207.
О том, что Киевская Русь подверглась «запустению» только после татарского нашествия, см. у С. М. Середонина, Историческая география, II-д, 1916, стр. 193-195, и ред. А. А. Шахматова в Русском истор. журн., кн. 1-2, 1917, стр. 207; не следует забывать о составе населения некоторых городов в связи с защитой окраин с помощью самих кочевников (домонгольский период). Ср. Грушевский, ор. с., стр. 144-161. Под 1300 г. отмечен в Лавр. л. переезд митрополита в Суздальскую землю «со всѣм своимъ житьемъ»; «митрополитъ Максимъ, не терпя татарьского насилья, ос тавя митрополыо и збѣжа ис Киева, и весь Киев розбѣжалъся».
Когда в 1331 г. владыка Василий проездом прибыл под Чернигов, «ту пригнашеся киевьский князь Федоръ съ баскакомъ татарьешшъ в 50 человѣкъ разбоемъ» (Новг. 4 л.).
¹⁵⁵ См. Серебрянский, ор. с., тексты, стр. 100; ср., далее: «то половоци дѣти своя пошаху в колыбели...» и т. д. Автор, таким образом, полностью очертил территориальные пределы всей «Русской земли»; в пределы описанного им круга входят все русские области XIII в. О существования в XIII в. (на Северо-востоке) других памятников с подобным же перечислением народов см. И. К. Жданов, Русский былевой эпос, СПб., 1895 г.; ср. Серебрянский, ор. с., 163-165.
¹⁵⁶ «То все покорено было богомъ... великому князю Всеволоду, отцю его Юрью, князю кыевьскомоу, дѣлу его Володимеру и Мана[ма]ху...» (Серебрянский, ор. с., тексты, 109).

<< Назад   Вперёд>>