Глава II
Выступление северо-восточных городов (1262 г.) ближайшим образом было направлено против мусульман-откупщиков, появившихся с распространением откупной системы. Наши сведения о Берке-хане (1258-1266)1 говорят за то, что с его стороны можно было ожидать скорее поблажек по отношению к откупщикам-мусульманам: Верке (первый золотоордынский правитель, принявший мусульманство) имел тесные связи с мусульманами Ближнего Востока; по свидетельству Эльджузджани, он еще в топом возрасте обучался корану в Ходженте2. Но оказывается, что в данном случае откупщики приезжала не от Берке, не из «Золотой Орды».
Мы видели, что организация сбора налогов с провинций империи, и в том числе с России, по крайней мере частью, непосредственно относилась к деятельности центрального управления, зависела от великого хана (каана), или императора. Признаки этой зависимости мы встречаем и в 1262 г.; летопись рассказывает, что в то время в Северо-восточную Россию (в Ярославль?) прибыл от «цесаря татарского Кутлубия», т. е., как можно полагать, от императора Хубилая (1259 — 1294)3, «золъ сый» мусульманин Титям (Титяк); его «поспѣхом» действовал некто Изосима, также принявший мусульманство, и «творил великую досаду» местному населению; он был убит в Ярославле, по словам летописи, в тот самый момент (в 1262 г.), когда по городам избивали или изгоняли мусульман, откупавших «дани»4. Таким образом, откупщики приезжали на Русь в начале 60-х гг. XIII в. от императора монгольской империи, а не от Берке.
В начале 60-х гг. XIII в. в монгольской империи начались смуты — борьба между Хубилаем и Арикбутой5, золотоордынский правитель Берке, сначала как будто державший сторону Хубилая6, поддерживал Хайду против Алгу, который изменил Арикбуге и перешел на сторону Хубилая в 1262 г.7 Эти смуты положили начало отделению «Золотой Орды» от империи. Сведения о событиях в империи должны были быть вскоре получены на Руси.
Какой практический вывод могли сделать на Руси из указанных событий? Деятельность откупщиков на Руси была страшным народным бедствием; откупая дань, они «велику пагубу людямъ творили»: тем, которые не могли платить, они давали деньги в рост, а недоимщиков уводили в рабство («роботяще рѣзы8 и многы души крестьяньскыя раздно [розно] ведоша»)9. Теперь тот император, который их прислал, вел борьбу со своим соперником. Момент для призыва к восстанию мог быть благоприятным.
Древнерусское городское вече давало уже готовую форму для выражения народных настроений. Выступления городов «Ростовской земли» и вылились, естественно, в форму вечевых волнений: «избави Богъ от лютаго томленья бесурменьскаго люди Ростовьския земля: вложи ярость въ сердца крестьяномъ, не терпяще насилья поганых, изволшпа вйчь, и выгнаша из городовъ, из Ростова, ис Суждаля, изѣ Ярославля» (Лавр., л. 1262).
Волнения 1262 г. вспыхнули одновременно во многих городах «Ростовской земли». Устюжский летописец (в составе Архангелогородской летописи) свидетельствует, что вечевые выступления начались не только в Ростове, Ярославле и Суздале (по Воскр. л. — и во Владимире), но одновременно и по другим городам: «Въ лѣто 6770 бысть Вѣчье на Бесермены по всѣм градом Русским, и побита Татаръ вездѣ, не терпяще насилия от нихъ». Одновременность в выступлении многих городов против «бесермен» указывает на известную согласованность их действий. Текст устюжского известия сохранил даже прямое указание на какую-то грамоту, подававшую сигнал к восстанию: «и прииде на Устюгъ грамота от великого князя Александра Ярославича, что Татаръ бити».
Анализ материалов в новом свете показывает отношение Александра Невского к событиям. Если положение в империи позволяло надеяться, что изгнание за пределы Руси откупщиков, присланных от императора, не вызовет карательных мер со стороны татар, присланных из «Золотой Орды», то прикосновенность к делу Александра Невского как инициатора восстания становится вполне правдоподобным. Едва ли грамоты, рассылавшиеся по городам с призывом «татар бити», были подписаны Александром и им рассылались, но участие его в этом деле, отраженное летописью, теперь не представляется нам более плодом народной фантазии10. Александр Невский мог первый узнать о событиях, имевших место в монгольской империи, сделать практический вывод из полученных сведений и подать сигнал к восстанию. Ошибаются историки, когда полагают, что в 1263 г. Александр ездил в Орду, чтобы предотвратить кару, ожидавшуюся после восстания: в этом, как мы видели, не было нужды. Сравнительный анализ летописного и житийного материала устанавливает, что причиной последней поездку Невского в Орду являлось не желание предотвратить кару после восстания (об этом нет данных), а происходивший усиленный набор среди русских11.
В составе населения Батыева юрта, будущего золотоордынского государства, даже в центральной части его — Кипчака и Нижнего Поволжья — монголы представляли собою сравнительно небольшую группу, и Золотая Орда только условно могла называться татарским государством. «Четырех упомянутых эмиров — писал Рашид-ед-дин на рубеже XIV в. — с четырьмя тысячами войска Чингис-хан отдал Джучихану; теперь большая часть войск Тохты и Баяна суть из рода этих 4-х тысяч, а то, что прибавилось (к ним), состоит из присоединившихся к ним войск русских, черкесских, кипчакских, маджарских и других, да во время междоусобий родичей некоторые из них ушли туда»12. Монгольская армия формировалась из всех покоренных народов. «Они вербуют, — читаем мы о татарах в письме вице-министра миноритов Богемии и Польши, — себе сторонников из побежденных и подчиняют себе, заключая с ними союз»13. Рассказывая о народе «моксель» (т. е. мокшанах, обитавших, приблизительно, в районе б. Пензенской губ.), Рубрук сообщает, что «их государь и большая часть людей были убиты в Германии. Именно татары вели их вместе с собою до вступления в Германию»14. Путешествовавший в Поволжье доминиканец Юлиан рассказывает, что большую часть татарского войска составляют степные народы тюркского племени, которые сами себя охотно называют татарами;15 а хроника Матвея Парижского сохранила письмо двух католических монахов, из которого мы узнаем, что, хотя воины монгольской армии и «называются татарами, в войске их много куманов и псевдо-христиан (pessimi christiani)»16.
Собственно монголы составляли в стране административное ядро, играя среди своего войска (чрезвычайно пестрого в национальном отношении) роль дисциплинирующей, организующей силы. По свидетельству Юлиана, монголы ставились начальниками войсковых частей, начиная с десятка, чтобы предупредить измену в армии, набранной из различных порабощенных народов17. В число этих народов вошли, конечно, и русские.
Лаврентьевская летопись рассказывает, что взятого в плен при реке Сити князя Василька Константиновича «нудиша и много проклятии безбожниц Татарове обычаю поганьскому быти въ ихъ воли и воевати с ними»18. При взятии одного города он, по Рогеру, был окружен тожеством плененных русских, куманов, венгров и меньшим числом татар; сначала были посланы вперед венгры, а когда их перебили, послали в битву русских, «измаильтян» и куманов19. Первый набор, таким образом, был произведен среди русских еще в период 1238 — 1241 гг.
Но опасность мобилизации не исчезла и после возвращения монголов из западного похода. Из истории Киракоса мы знаем, что уже после того, как грузинским князьям (находившимся под властью иранских монголов) были возвращены их владения, их стали «притеснять... податями, требованием рекрутов и постоянными посещениями»20. По сведениям Вардана, татары (при Хулагу), выступив в поход против Мартирополя (Неперкерта), взяли «с собою грузинские войска под начальством Авага и Шаханшаха, к которым присоединился также Еликум»21. Это было в 1259-1260 гг.22 Как оказывается, и русскому населению в дальнейшем пришлось также подвергнуться попыткам усиленной военной мобилизации.
На исходе 1262 г. войско иранского правителя Хулагу, переправившись через р. Куру, вторглось в кавказские владения Беркехана. Известие о появлении иранского войска вызвало в Золотой Орде большую тревогу. «Когда Берке услышал, — сообщает египетский автор XIII столетия Ибнвасыль, — что войско Хулавуна уже вторглось в страну, он сделал воззвание к войску своему, чтобы садился на коня всякий, кому 10 лет (и более) от роду»23. Был отдан приказ и о наборе войск среди русских. «Бѣ же тогда нужа велика от поганыхъ», — читаем в древнейшей редакции жития Александра Невского, — «и гоняхуть люди, веляхоуть с собою воиньствовати. Князь жевеликый Олександро поиде ко царю, дабы отмолилъ люд отъ бѣды»24. Александр «отмаливал люд от беды», под которой разумелась «великая нужа» — попытка Орды «гнать» русских людей «с собою воинствовати»; очевидно, он считал, что для русского народа этот набор будет большим бедствием.
Итак, мы не находим оснований, чтобы решительно отрицать участие Александра Невского в восстании 1262 г. в качестве инициатора этого восстания. Но кто же организовал восстание?
Вечевая деятельность городов «изначала» подчинялась известной организации. Ростов был старый вечевой центр волости, когда-то оказывавший пригородам даже военную защиту, посылавший в пригороды посадников и выносивший вечевые постановления, к которым должны были присоединяться в своих решениях вечевые сходки младших городов: «на что же старѣйшии сдумають, на томъ же пригороди стануть» (Лавр., 1176); только новый, сравнительно, город Владимир незадолго до татарского нашествия оспаривал у Ростова право на положение земского центра. Но теперь, когда Владимир был разгромлен и опустошен и более не существовал как многолюдный город и как вечевой центр края, когда часть населения ушла на север, как раз в район Ростовского княжества, Ростов только и мог, в силу старой традиции, стать руководителем выступлений северо-восточных городов. Из текста летописного известия под 1262 г. можно понять, что именно из Ростова поднялась волна вечевых восстаний; встал Ростов, а вслед за ним и другие города «Ростовской земли». Дальнейшие известия, конца XIII и начала XIV вв., действительно, не оставляют сомнения в том, что старый Ростов сделался настоящим очагом народных, вечевых восстаний.
Известия о волнениях в Ростове, проскользнувшие в летописный текст, носят случайный характер и сообщают о событиях глухо и осторожно. Из Ростовской владычной летописи, отразившейся, между прочим, в Типографской, Академической и Воскресенской летописях, мы случайно узнаем о вечевой вспышке в Ростове в 1289 г., о которой умолчал составитель великокняжеского свода (ср. Симеон., Лавр. лл.). «Того же лѣта, — читаем в Типографской летописи, — князь Дмитрий Борисович екде в Ростовѣ. И умножися тогда Татаръ в Ростовѣ и гражане сътвориша вѣчие, изгнаша ихъ, а имение ихъ разграбиша» (1289). Под 1316 г. летопись осторожно сообщает о том, что татарские послы Тайтемерь, Махрожа и Инды были в Ростове и «много зла створиша»; то же повторилось и на следующий год; еще спустя два (три) года из Орды была (вновь?) прислана какая-то карательная экспедиция: «приеха Коича в Ростов и много зла створи и церковь святыя Богородицы пограби и вси церкви и монастыревѣ и села и люди плѣниша» (Акад., 1318). Наконец, под 1320 г., — к сожалению, в лаконической заметке, — летописец прямо говорит о новом вечевом восстании: «быша зли Татаровѣ в Ростовѣ; и собравшеся людие, изгониша их из града» (Акад. л.).
По примеру Ростова подымался и ближайший к Ростову пригород Ярославль; возможно — и другие пригороды на территории Ростовского княжества. Мы знаем, например, что ярославцы не пожелали однажды впустить в город «царева посла» и принимать на стол Федора Ростиславича: «посол же поиде на Русь отъ царя къ граду Ярославлю, и прииде к граду с силою, и хотяше внити во градъ. Они же посла царева не послушаша и его не прияша на стол его»25.
Каким же слоям населения были обязаны эти восстания против татарского владычества? Ряд конкретных указаний материала позволяет думать, что боярство или с самого начала не играло руководящей роли в восстаниях или со временем перешло на сторону Орды (поездки боярства вместе с князем в Орду, отдача ханом «боляррусь на послужение» князю, возвращения из Орды в Ярославль князя с татарами и боярами и усмирение восставшего города)26. С другой стороны, баскаческой организацией на Руси руководила монгольская военно-феодальная аристократия (темники, тысячники, сотники в роли баскаков), согласно добытым нами данным (см. гл. 1). На вопрос, каким слоям населения были обязаны восстания против татарского владычества, мы можем ответить только догадками. Данные о восстании в Твери (против Шевкала) 1327 г., разразившемся в праздничный день, когда, очевидно, в городе (на «торг») стекалось много народу («в полоутра как торгъ сънимается»), не исключает возможности, что в восстании принимали участие окрестное крестьянство, мелкое и среднее купечество и низшие слои городского населения27. Собранные нами показания материала приобретают особенно важное значение, во-первых, как мы говорили, в сопоставлении с выводами нашего исследования о том, что делом угнетения непосредственно руководила на Руси монгольская военно-феодальная аристократия (в положении баскаков), а во-вторых» на ряду с указаниями, относящимися ко времени Дмитрия Донского, о воле низов населения к борьбе с татарами. Мысль о сопротивлении Тохтамышу не была поддержана (во всяком случае — единодушно) князьями и боярами28. И, вместе с тем, летопись рассказывает, что происходило в Москве, брошенной великим князем перед осадой ее Тохтамышем в 1382 г. Тохтамыш приближался к городу. Великая княгиня и митрополит хотели покинуть город. Собирались покинуть город и многие другие — повидимому, преимущественно бояре, липа близкие ко двору. Желание «въ градѣ сѣдѣти», бороться с Тохтамышем высказывали, повидимому, не боярство, а преимущественно низы населения. Летопись прямо говорит, к каким слоям населения перешла власть в городе: они «ниже бояръ великихъ устрашишася» и запрещали бегущим выезд, даже убивали их, а имущество «взимаху»29.
Поскольку откупщики приезжали от императора, из Монголии, а зависимость Золотой Орды от имперского центра как раз в это время начала фактически порываться, восстания 1262 г. могли остаться безнаказанными. Но они открыли, как мы видели, ряд восстаний против порядков ордынского владычества во второй половине XIII и нач. XIV в. Очагом восстаний был Ростов, исконный вечевой центр волости. Волнения не могли не вызвать энергичных мероприятий со стороны Золотой Орды в отношении к Ростову, и именно к Ростовскому княжеству как к очагу народных волнений. Эти мероприятия в пределах Ростовского княжества прежде всего, конечно, должны были выразиться в усиленной организации баскаческого «охранения»30.
При изучении географической номенклатуры центральных губерний России исследователю бросается в глаза один примечательный факт. В то время как в других губерниях Центральной России мы встречаем только но одному, по два или, самое большое, по три селения с названиями Баскач или Баскаки, или Баскаково, в пределах Ярославской губернии, занимавшей как раз (большую часть, повидимому не всю) территорию Ростовского княжества, мы встречаем десять селений с названием Баскаково, Баскачево, Баскач31. Если мы нанесем на карту указанные селения, то увидим, что два из них лежат недалеко от самого Ростова (в б. Ростовском у.), а остальные составляют цепь, которая проходит через территорию Ростовского княжества. Примыкая к селению Баскаково, б. Тверской губ., Кашинского у. (на Угличском тракте), эта цепь проходит через всю б. Ярославскую губ., пересекая б. уезды Угличский, Романово-Борисоглебский, Даниловский и Любимский, причем продолжение, ее на северо-востоке составляете. Баскаково, б. Вологодской губ.. Грязовецкого у., лежащее недалеко от границы б. Ярославской губ., и с. Баскаково, Тотемского у., по правую сторону р. Сухоны, т. е. в направлении к Устюгу32; оба селения, повидимому, тоже не выходят за пределы территории Ростовского княжества; можно думать, что на территории Ростовского (точнее — Белоозерского) княжества лежат также с. Баскаки, Новгородской губ., Череповецкого у., на реке Шекспе, и с. Баскаки при р. Баскаковке, Весьегонского у.33 Это явление совершенно невозможно объяснить случайностью. Перед нами, надо думать, следы усиленной концентрации баскаческих отрядов в районе Ростовского княжества.
Мероприятия, связанные с усилением баскаческого «охранения» в пределах Ростовского княжества, не могли, однако, сами по себе уничтожить самый источник «непокорства», коренившийся в укладе местных отношений. Выполнение такой задачи требовало проведения какой-то политической программы. Поскольку баскаки действовали, как мы видели, совместно с князьями, надо было сделать местных князей в полной мере татарскими «служебниками»; поскольку непосредственным источником «непокорства» были вечевые выступления, надо было оторвать князей от местной бытовой почвы, сблизить с Ордою и этим самым в значительной мере обезвредить эти выступления и, наконец, использовать князей для борьбы с непокорными. В основе своей прием этот не был новостью в политической практике монголов. Мы знаем, например, что когда грузинский князь Аваг был вызван ко двору каана, последний оказал ему радушный прием и, женив на татарке, отправил восвояси; «при этом, — свидетельствует Киракос, — он писал своим полководцам возвратить Авагу его владения и посредством его стараться подчинить людей строптивых, что и случилось впоследствии»34. Этот прием — действовать через местных князей — который в основе своей не был новостью в политической практике монголов, по отношению к Ростовскому княжеству, в виду указанных обстоятельств, получил особенное значение с точки зрения ордынских интересов; вопрос о поведении ростовских князей несомненно имел для Орды весьма важное значение.
Начиная с 60-70 гг. XIII в., как мы наблюдаем, ростовских князей ставят в совершенно исключительное положение; на них направляется усиленное внимание Орды35. Прежде всего мы видим, что, начиная с 60-х гг. XIII в., в Волжскую Орду из Северо-восточной России приезжают почти исключительно князья ростовские, да и верный союзник князь Андрей Городецкий. О поездках последних мы имеем следующие данные. Под 1268 г. Симеоновская летопись сообщает, что Глеб Василькович Ростовский приехал «ис Татар», причем умалчивает об его отъезде. Случайно узнаем, что в 1271 г., во время похорон вдовы Василька, Глеб был в Орде: «а Глѣбу тогда сущу в Татарѣхъ (Симеон, л.), что в 1277 г. ходил в Орду князь Борис «с княгинею и с дѣтми». Глеб Ростовский с сыном Михаилом, князь Федор Ростиславович и Андрей Городецкий и что князь Борис разболелся в Орде и там умер; наконец, что в 1278 г. князь Глеб Василькович послал «въ Татары» Михаила Глебовича «съ сватомъ своим Феодором Ростиславичем» (Симеон, л). В дальнейшем летопись сообщает, что в 1289 г. Константин Борисович Ростовский (Акад. л. — сп. Коек. дух. акад.), а также Дмитрий Борисович Угличский ходили в Орду к дарю «и с женами своими; царь же держаше их во чти» (Никои, л.); что в 1293 г. в Орду поехали Константин Борисович, Дмитрий Борисович, Иван Дмитриевич, Михаил Глебович, Федор Ростиславович, Андрей Городецкий и епископ Тарасий Ростовский (Никон., Акад. лл.), что в том же году Михаил Глебович скончался в Орде «и принесенъ бысть в Ростовъ» и что в 1307 г. в Орде застала смерть и Константина Борисовича (Акад. л.). Вместе с тем, как оказывается, их все более и более связывают с Ордой узы родственных отношений. Еще в 1257 г. Глеб Васильевич по возвращении из Монголии «оженися в ордѣ» (Лавр. л.). Об его племяннике Константине Борисовиче Ростовском мы узнаем, что он «ожеyися въ ордѣ у Кутлукорты» (Акад., 1302), о Ростовском князе Федоре Михайловиче тоже отмечено, что он «ожеyися» в Орде «у Велъ,ласмыша» (Акад., 1302). Наконец, на дочери Менгу-Тимура, согласно тексту житийного рассказа, был женат князь Федор Ростиславович Ярославский. Дальнейшее изучение материала, показывает, что отношения ростовских князей с Ордою приобрели большую прочность, коренившуюся, в политическом характере их содержания.
Важным источником для выяснения истории отношений между Ордою и ростовскими князьями служит житие Феодора Ростиславовича Ярославского в редакциях конца XV и XVI вв. — Алтопиевой (Вел. Четии Минеи, сентябрь) и Степенной книги: обе редакции использовали однородный источник, какой-то новый летописный материал, представляющий для историка существенный интерес36. Нет ничего удивительного, что в ранних редакциях жития Феодора Ростиславовича, составленных в XIV в. (Проложное житие), не упоминалось о близких связях князя с Ордою: поскольку была свежа еще ненависть к татарам, подобные факты его биографии могли только скомпрометировать покойного в глазах населения, и их приходилось замалчивать37. Но составители редакций конца XV и XVI вв. привлекли не дошедший до нас летописный памятник, где были рассказаны события его жизни, как раз связанные с Ордою. В тексте второй из этих редакций мы находим и прямое указание на новый источник житийного рассказа: «о немъ же свѣдетельство иматъ въ лѣтописаннихъ»38; по-видимому, в руках у составителей упомянутых редакций конца XV и XVI вв. была какая-то местная ярославская летопись. Сведения этого источника попали в житийный рассказ в несколько сокращенном виде, и отношения между князем и ханом получали освещение, выгодное для князя. Тем не менее основной фактический материал житийного рассказа вполне согласуется с показаниями летописных сводов и укладывается в рамки летописных известий, дополняя их и поясняя. Во-первых, по тексту жития, Федор Ростиславович получил Ярославль в согласии («совѣщаниемъ») с ростовскими князьями Борисом и Глебом. Из летописей (Лавр., Симеон., Акад.) мы также знаем, что уже в 1276 г. Федор Ростиславович был ярославским князем и что, находясь в отношениях свойства с Глебом Васильковичем (был его «сватом»), слушался последнего или, во всяком случае, действовал в согласии с ним (в 1278 г. Глеб «посла сына своего в Орду съ сватомъ Федоромъ Ростиславичем» (Симеон, л.). Во-вторых, по тексту жития, Федор Ростиславович жил продолжительное время в Орде, и хан приблизил его к себе. По данным летописей, близость князя к Волжской Орде также не подлежит сомнению (в 1278 г. он принимает участие в походе на Кавказ с войсками Менгу-Тимура; в октябре идет в Орду для участия в новой войне; в 1281 г. вместе с татарами делает набег на Переяславль). После 1281 г. и вплоть до 1293 г. летопись о нем ни разу не упоминает, и весьма возможно, как предполагает А. В. Экземплярский, что к этому периоду относится то продолжительное пребывание князя в Орде, о котором рассказывает житийный текст39. В-третьих, по тексту жития, Федор Ростиславович пользовался большим расположением ханши; по ее настоянию, между прочим, состоялся его брак с ханской дочерью (после смерти первой жены князя), и от этого брака у него был сын Давид; сын же от первой жены умер при жизни князя. Из летописи мы также знаем, что после смерти Федора Ростиславовича остался сын Давид, княживший в Ярославле. В-четвертых, по тексту жития, г. Ярославль стал враждебно относиться к князю и не хотел его принимать. С помощью татар он вновь сел в Ярославле, причем оппозиция князю в городе была подавлена татарским войском. Летопись тоже свидетельствует, что в 1293 г. Федор Ростиславович пришел из Орды вместе с «Дюденевой ратью», опустошившей северо-восточные города, и затем, по словам древнейших сводов, сел «на Ярославли» или «сѣдѣ на княжение въ Ярославли» (ср. Лавр., Симеон, Акад. лл., 1293-1294); как видим, из летописи также явствует, что г. Ярославль был князем Федором временно утерян; с другой стороны, летописные известия также обнаруживают, что в Ярославле имели место вечевые выступления (ср. Лавр., Симеон, и др. лл., 1262 и 1322 гг.). Таким образом, тот новый фактический материал о ростовских князьях, который дает нам житие Федора Ростиславовича в редакциях Антониевой и Степенной книги, вполне согласуется с теми сведениям, которые сообщают дошедшие до нас летописные своды.
Другим важным источником для истории отношений между Ордою и ростовскими князьями служит повесть об ордынском царевиче Петре. По исследованию В. О. Ключевского, она написана не позже половины XIV в., и ее составитель «жил не слишком далеко от начала XIV в.» «Легенда, — по словам того же исследователя, — остается довольно прозрачной и плохо закрывает действительные события, послужившие для нее основой»40. Поскольку этот рассказ принадлежит современнику «Ахмыловой рати» (1322 г.), он представляет собою исключительную ценность как материал для история отношений между Ордой и Ростовским княжеством в XIII и в начале XIV в. Изучение указанных источников, наряду с летописными, а также материалом золотоордынским, вскрывает истинный характер и смысл отношений между Ордою и Ростовским княжеством.
Прежде всего Ростовские князья не только должны были часто приезжать в Орду, но и подолгу там оставаться. Федор Ростиславович, как мы видели, несколько лет подряд провел в ставке Менгу-Темура. Некоторые из ростовских князей умерли в Орде; так, смерть застала в Орде Глеба Васильковича, Михаила Глебовича, Константина Борисовича. В Орду они отправлялись обычно «со своими мужи» или «с бояры и со слугами своими». «Живущимь же имъ у царя во Ордѣ, — рассказывает о ростовских князьях Никоновская летопись под 1278 г., — великому князю Глѣбу Васильковичю Ростовскому... з братаничемъ своимъ со княземъ Константивомъ Борисовичемъ и со княземъ Феодоромъ Ростиславичемъ Ярославскими.. и со княземъ Андрйемъ Александровичемъ.... и со иными многими князи и з бояры и со слугами своими, и возхотѣ царь Менгу-Темирь ити на войну, и повелй княземъ всѣм преже реченнымъ и з бояры своими и съ слугами наряжатися с нимъ»41.
В Орде ростовских князей, в той или иной мере, приближали к ханскому двору. Некоторые из них могли удостаиваться высокой чести. Мы знаем, например, из Жития Федора Ростиславовича, что сначала царь «всегда повелѣ ему предстояти у себе и чашу отъ руку его приимаше» (или он «всегда у царя предстояше и чашю подаваше ему»)42. Поднесение чаши «царю» и принятие чаши царем «отъ руку» было знаком большой чести в придворном быту хана; позднее выработался даже особый ритуал ханского пития: поднесение чаши во время «царской» трапезы сложилось в сложную церемонию, описание которой сохранилось у Ибнбатуты43. По сведениям того же жития, после женитьбы князя Федора на ханской дочери, царь «всегда противу себе седѣти повелѣваше ему» (или «повела ему садитися противу себе»)44. Это тоже было признаком высокой чести: у монголов распределение «мест» за столом (или за столами) подлежало особому распорядку и имело особенное значение45.
Положение ростовских князей как «служебников» хана, в ревностной службе которых ханская ставка была весьма заинтересована, обусловливало тот радушный прием, то внимательное отношение, которое они встречали, и ту честь, которую им оказывали в Орде; но то же положение их как ханских служебников ставило и определенные границы близости ростовских князей к ханскому двору. Сами ростовские князья подчеркивали усердную «службу» свою татарам46.
Летопись неохотно сообщает о походе татар в 1275 г. на Литву с участием «русских князей»; поход этот, между прочим, сопровождался опустошением тех русских земель, через которые Проходили ордынские войска, а успех похода был более чем сомнительным47; мы не знаем далее, кто из русских князей в нем участвовал. Другое дело — поход (Менгу-Тимура) на Кавказ 1278 г.; великокняжеский свод — невидимому, по тексту ростовского известия — рассказывает о нем подробно и охотно: «князь же Ростовский Глѣб Василковичъ с братаничемъ своимъ съ княземъ Константин омъ, князь Феодор Ростиславачь, князь Апдрѣй Александровичь и шии князи мнози съ бояры и слугами поѣхаша на войну с царемъ Менгуте-меромъ, и поможе Богъ княземъ Русскымъ взянта славный градъ Ясьскый Дедяковъ, зимѣ месяца февраля въ 8, на память святого пророка Захарии, я полопъ и корысть велику взята, а суяортивпыхъ безъ числа оружиемъ избитпа, а градъ ихъ огнемъ пожгогоа. Царь же почтивъ добрѣ князей Русскыхъ и иохваливъ велми и одаривъ, отпусти въ свояси съ многою честыо, каждо въ свою отчину»48. Глебу Васильковичу, как узнаем мы из последующего рассказа, позволив даже привести с собою в Ростов «полонъ многъ»: очевидно, ясских (т. е. осетинских) пленников (Симеон., 3 278: «князь Глѣб Василкович Ростовский прѣиха ис Татаръ, бывъ на вокнѣ съ сьномъ своимъ Михаиломъ и съ сыновцемь своимъ Костянтилом, приведе съ собою полонъ многъ, приѣха въ свой градъ Ростовъ въ честя велидѣ въ недолго всѣхъ святыхъ, мѣсяца иуня въ 12, на пасять святого отца Ануфриа пустынника, и бысть радость велика въ градй въ Ростовѣ») в том (1278) году, когда Орда снова начала военные операция, Глеб Василькович отправил на войну своего сына вместе с своим «сватом» Федором Ярославским49.
Но в качестве ханских «служебников» ростовские князья не могли при дворе царя равняться с потомками царского «корепи». Так, в конце XTTI века ростовские князья, по «Житию» царевича Петра, жили, «зазирающе Иетровымъ дѣтемъ, еже въ ордѣ вънне ихъ честь приимаху»50. Между князьями не только ордынскими, но и русскими шло, возможно, соревнование в том, кто из них будет «выше честь принимать в Орде». Даже потомки тех ордынских князей («царского» происхождения), которые обосновались в России и крестились, судя по тексту повести, принимали в Орде выше честь, чем князья русские51.
Тем не менее в качестве «служебников» хана ростовские князья, можно думать, могли и сами, по воле хана, получать бояр и даже князей «на послужение». «Житие» Федора Ярославскою, в древней части своего текста сохранило нам драгоценнейшее указание на подобные попытки со стороны Менгу-Тимура поставить или утвердить некоторых князей и бояр в положение служебной зависимости по отношению к Федору Ярославскому: «ему же, читаем в житии, вдасть князи и боляре русь на послужение»52. Само выражение «князи и боляре русь» указывает на древность текста. «Русь», в данном случае, противопоставляется татарам или «бесурменам», как мы встречаем и в Лаврентьевской летописи, в тексте конца XIII в. «Два бесурменина ис свободы в другую свободу, а Руси с нима боле 30 человѣкъ» и далее:«... аРуси избилъ 25 и 2 бесерменина» (см. рассказ о баскаке Ахмате, Лавр., 1284).
К себе на родину ростовские князья, «служебники» хана, приезжали в значительной мере отатарившиеся, принося с собою атмосферу ордынских интересов. Вслед за ними в Ростовское княжество стала наезжать ордынская знать, может быть близкая к ним по служебным или родственным связям. Эти татарские «вельможи» оседали в пределах Ростовского княжества и даже получали, по-видимому, тем или иным путем от ростовского князя во владение земли. Нам известно, например, что, в то время как принявший христианство ордынский царевич Петр получал от Ростовского князя (Бориса?) «грамоты» на «множество земли оть езера воды и лѣсы», в Ростове жили уже ордынские вельможи: «князь же поимъ ему отъ великихъ вельможъ невѣсту, бѣша бо тогда в Ростовѣ ординьстии вельможи»53. «Уже при жизни царевича Петра, — пишет Ф. И. Буслаев, — заметно со стороны ростовского князя противодействие татарскому элементу, пускавшему свои корни в Ростове. Князь сначала не дает Петру земли, а потом продает ее за самую дорогую цену и только тогда перестает питать к нему подозрение, когда женил его и таким образом сделал его оседлым в Ростове; наконец, подружился с ним, и дружба их обоих была освящена обрядом побратимства»54.
Чем более ростовские «служебники» хана сближались с Ордою, тем легче и успешнее они могли быть использованы у себя на родине татарами в интересах ордынского владычества и в конечном счете — для борьбы с «непокорными». Еще в 50-60 гг. XIII в., как выясняется из одного княжеского жития, составленного в Ростове по поводу построения новой церкви, ростовские князья Борис и Глеб и мать их Мария, воздвигая церковь во имя замученных в Орде Михаила Черниговского (деда их по матери) и боярина Федора, обращались с просьбой к «мученикам» помолиться об избавлении «от нужа сия поганыхъ («...мирно державу царствия ихъ оуправити на многа лѣта и отъ нужа сия поганыхъ избавити»55). Но мало-помалу ростовским князьям все более и более приходилось входить в роль ревностных служебников хана, и уже в 70-х гг. XIII. в. они вынуждены были выступить с официальным оправданием и политическим осмыслением своей деятельности; это «оправдание» прямо ставило в заслугу князьям их ревностную службу ханам и выдвигало мотив этой службы — защиту населения от татарских «обид»: «сесь отъ упости своея, — читаем в Симеоновской летописи после сообщения о смерти Глеба Васильковича, жившего «отъ рожениа своего лѣтъ 41», — по нахожении поганыхъ Татаръ и по пленении отъ нихъ Русскыа земля, нача служити имъ и многи христианы, обидимыя отъ нихъ, избави и печальныа утѣшая, брашно свое и питие нещадно требующимъ подавая» (Симеон., 1278). Но уже в конце XIII в. ростовские князья не смогли бы выступить и с таким «оправданием» своей деятельности. Когда (в конце XIII и в начале XIV в.) в Ростове и в Ростовском княжестве начались новые волнения, ростовские князья принуждены были выступить на стороне тех, кто оружием подавлял сопротивление города ордынскому владычеству в Ростовском княжестве и искоренял вечевые навыки старого Ростова. После восстания ярославцев (они не приняли Федора Ростиславовича, а затем отказались исполнить требования ордынского посла), согласно рассказу «Жития» Федора Ярославского, князь пришел «изъ Орды отъ царя къ граду Ярославлю с силою великою воинъства своего и гражане же вдашася за него». Город был «взять». Вместе с князем Федором пришли «многы силы Русские земли, князи и боляре, множество людей душь христианьских, и царева двора прииде с нимъ множество татар, и кои быша были ему обиды отъ гражанъ и онъ же царевымъ повелениемъ мьсти обиду свою, а татаръ отпусти в свою землю в Орду съ честью великою къ царю»56. Подобные же события должны были разыгрываться с особенной силой и в старом Ростове. Отголоски их сохранила даже летопись. В 1289 г., например, в Ростов прибыл князь Дмитрий Борисович; летописец ставит в непосредственную связь с прибытием в Ростов князя Дмитрия Борисовича — «умножение» татар, вечевое восстание и попытку изгнания татар из города (Воскр. и Типогр. лл.)» наконец, в 1318 г., по сведениям того же свода, татарских послов, присланных в Ростов из Орды и «створивших» в городе «много зла», сопровождал князь Василий Константинович (Типогр. и Акад. лл.)57.
Политика Орды по отношению к Ростовскому княжеству была сопряжена, как видим, с сознательным вмешательством монголов во внутренний политический распорядок северо-восточного края. Это вмешательство вело за собою существенные последствия. Во-первых, вмешательством во внутреннюю политическую жизнь северо-восточного края Волжская Орда создала себе в северных провинциях прочную базу на территории именно Ростовского княжества и приобрела себе послушных союзников и верных вассалов в лице ростовских князей. Во-вторых, было окончательно уничтожено значение Ростова как старого вечевого центра всей Ростово-Суздальской волости и задавлена вечевая жизнь в городах Ростовского княжества. В-третьих, наконец, из Ростовского края от ордынских властей и под страхом разорения от татарских ратей, приходивших с юго-востока, население разбегалось и сбивалось на западные окраины Северо-восточной Руси58. Западные источники дают представление о том, какое передвижение населения, какую массовую эмиграцию вызывало появление татарских отрядов в XIII в.59 Ростов, как мы видели, во второй половине XIII и в начале XIV в. не раз подвергался нападениям татарской рати; население вынуждено было спасаться бегством, тем более что татарские отряды появлялись в роли отрядов карательных (в 1318 г.. например, приехавший посол, «лютъ» Конча, убил у Костромы 120 человек и «оттолѣ шедъ пограби городъ Ростовъ, и церковь святую Богородицю разграби и монастыри пожже и села и люди плѣни» (Воскр. л.). Местная угличская летопись (Супоневская) так описывает, в передаче Ф. Кисселя, разорение Углича во время Дюденевой рати 1293 г.: «злии Татарове внезапу нападоша на Угличь, начаша зорити его мечемъ и огнемъ, гражданъ истребляя, имения ихъ емлюще, и мало опустошиша, зѣло обогатишася, жителей овыхъ въ полонъ взяша, а многое число ихъ разбѣгошася по лѣсамъ»60. Куда же бежали эти «жители»? Тверская летопись прямо указывает, что в этом 1293. г. в Тверь перед ратью сбежалось много народу из других княжений и волостей: «тферечи целовали крест бояре к черным людем такоже и черные люди к бояром что стати съ единого битися съ татары; бяше бося умножило людей и прибеглыхъ въ Тфери и из ыныхъ княжений и волостей нередъ ратью» («Симеон., 1293). Надо думать, таким образом, что поднятое со своих мест население бежало на запад и сосредоточивалось на западных окраинах будущей «Великороссии». Недаром Ростовская епископия не могла уже более, очевидно, удовлетворять в качестве церковно-административного центра, и около 1272 г. в Твери была образована самостоятельная кафедра, вторая во всем Ростово-Суздальском крае.
Эти новые явления русской жизни не замедлили оказать свое действие на ход ближайших событий конца XIII и начала XIV в.
1 В. В. Бартольд склоняется к мысли, что Улакчи умер в 1257 г. и что «этот год, вероятно, надо признать годом вступления на престол Беркая» (Лэн-Пуль, 191; по Лэн-Пулю, Берке вступил на престол в 4256 г.). Но не правильнее ли принять 1258 г. как год вступления Берке во владение Золотой Ордой, так как в Лавр. л. не только под 1257, но и под 1258 г. говорится о том, что князья в Орде «чтивше Улавчия» (Лавр. 6767 — год мартовский).
2 Эломари (египетский писатель первой половины XIV в., занимавший должность секретаря при султане), который почерпнул свои сведения о Золотой Орде главным образом из личных расспросов лиц, ездивших туда по торговым и дипломатическим делам, передает, что Берке еще при жизни Бату познакомился с исламом в Бухаре и принял новую веру из рук шейха Эльбахерзи (Т и з., 1,245). Но, как узнаем мы из истории Эльджузджани, Берке обучался корану еще тогда, когда достиг «срока обучения и наставления», что обучение происходило в Ходженте и это делалось в согласии с указанием его отца (Джучи). Но и по Эльджузджани, выросши, Берке ездил в Бухару (Т и з., II, рукопись); ср. также показания Рубрука (пер. Малеина, стр. 95); см. также Barthold, Berke (Enzycl. des Islam). О распространении мусульманства при Берке см. Т и з., I, 99, 64, 194 (Бейбарс, Ибнабдеззахыр, Эльмуфаддаль). Распространение мусульманства в Золотой Орде нельзя, между прочим, не поставить в связь с культурным воздействием восточных купцов-мусульман, хотя утвердилось оно в Золотой Орде только при Узбеке. Недаром существовал рассказ (придуманный впоследствии), который дошел до Абулгази (XVII в.), что сам Берке познакомился с мусульманством благодаря двум бухарцам торгового каравана; этот караван направлялся в Бухару, и Берке повстречал его, возвращаясь из Сарайчика (Аbоul-Ghasi, Histoire des Mongols et des tatares, p. 181).
3 Об императоре Хубилае см. Jule, The book of ser. Marco Polo, ed. by Cordier, v. I — II, London, 1903; D'Ohsson, II, 338-505; H.Howorth, History of the Mongols, I, London, 1876, 216-283; В1осhet, Introduction & l'Histoire des Mongols, 1910. R. Grоusset, Hist, de 1’Extreme-Orient, t. II, Paris, 1929.
4 См. Лавр, л., 1262 г. «Томь же лѣгѣ убиша Изосиму преступника, то бѣ мнихъ образом точью, сотонѣ съсудъ; бѣ бо пьяница и студословець празднословець и кощюньникъ, конечное же отвержеся Христа и бысть бесерменинъ, вступивъ в прелесть лжаго пророка Мамеда (Махмеда); бѣ бо тогда Титямъ приѣхалъ отъ цесаря Татарьского, именемѣ Кутлубий, волъ сый бесурменинъ, того поспѣхомъ оканный лишеникъ творяше хрестьяномъ велику досаду, кресту и святымъ церквамъ поругаяся; егда же люди на врагы своя двигшася на бесурмены, изгнаша, иныхъ избита, тогда и сего безаконного Зосиму убиша в городѣ Ярославли, бѣ тѣло его ядь псом и ворономъ». Ср. Симеон, л.; в Воскр. л.; «бѣ бо того лѣта прѣхалъ Титям послом на Русь отъ царя Татарского ...» и т. д. В Никон. л.: «и приатъ поспѣхъ отъ посла царева Титяка». Ср. Устюжское известив 1262 г. в составе Архангелогородской летописи: «занеже умножихася Татарове во всѣхъ Рускихъ, ясащики живуще не выходя». («Летописецъ, содержащий в себѣ Российскую историю от 6360 до 7106 г.», Москва, 1819, 6770 г. Ср. Graubi1, Hist, de Gentschiscanet de toute la dynastie... tiree de l'histoire chinoise, p. 140 — 141 [О Хубилае]).
5 Хубилай и Арикбуга были сыновья Тулуя и внуки Чингис-хана.
6 В 1260 г. Арикбуга поставил в улусе Джагатая Алгу, поручив ему охранять границы Кипчака от вторжений иранского князя Хулагу и золотоордынского князя Берке, которые могли двинуться на помощь Хубилаю (Рашид-ед-дин; D’Ohsson, II, 350).
7 В 1262 г. Алгу изменил Арикбуге; в 1263 г. Хайду, внук Угедея, поддерживаемый наследниками Батыя, двинулся против Алгу, но был отброшен. На следующий год Арикбуга отдался в руки брата Хубилая; над Арикбугой был произведен суд; Хулагу Берке и Алгу скрепили постановления суда (СМ. D'Ohsson, II, 352358).
8 «РѣзЪ», как известно, значит — рост, процент; ср. выражение — давать«въ рѣзы», «рѣзоимание»; см. И. И. Срезневский, Материалы, III.
9 См. Лавр., Воскр., и Симеон, лл. Эта фраза «и многы души крестьяньскыя раздно (розно) ведоша» означает, что откупщики недоимщиков уводили в рабство, как объяснял Щербатов (История России, III, 87), а вслед за ним — Карамзин (История Гос. Росс. IV, 55). Это объяснение подтверждается указанием Карпини.
10 Ср. И. И. Срезневский, Древние памятники русского письма и языка (XXIV вв.), СПб., 1882, стр. 127.
11 В литературе укрепилось ошибочное мнение, будто Александр Невский ездил в 1262 (1262 — 1263 ) г. в Орду для того, чтобы предотвратить кару, ожидающуюся после народного восстания, о котором сообщает летопись под 1262 г. См., например, у Соловьева: «понятно, что в Орде не могли спокойно снести этого события, и полки татарские уже посланы были пленить христьян; тогда Александр, чтобы отмолить людей от беды, отправился в четвертый раз в Орду» (История России, т. III, 842); то же у Иконникова — (Опыт русск. историогр., т. II, кн. I, 934); то же у Преснякова: после изгнания «бесермен» из городов великий князь Александр поспешил в Орду к хану, «дабы отмолилъ люди отъ бѣды» (Образование великорусского государства, 57). Источником такого толкования служит известие Воскр. л., что Александр поехал, «дабы отмолилъ люди отъ бѣды», причем летопись не объясняет, в чем заключалась эта «бѣда». В древнейших церковнолетописных житиях Александра Невского, составленных (по определению Н. Серебрянского) во второй половине XIII или в начале XIV в. с помощью светской биографии князя, написанной вскоре после его смерти, мы находим прямое указание на причины последней поездки Александра в Орду: «Бѣ же тогда нужа велика от поганыхъ и гоняхуть люди, веляхоуть с собою воиньствовати Князь же великий Олександро пойде ко царю, дабы отмолилъ людъ отъ бѣды, а брата своего моложылаго Ярослава и сына своего Дмитрея с новогородци посла на западные страны и по вси полкы своя с нима» (рукоп. ПсковоПеч. мон., Серебрянский, 118). Также читаем мы и в редакции жития 2й Псковской летописи: «бѣ же тогда нужда велика отъ иноплеменникъ и гоняхуть христианъ веляше съ собою воиньствовати...» и т. д. (П. С. P. Л., V, стр. 5). Редакция жития Лавр, л., по составу одинаковая с церковно-летописным житием Псково-Печерского списка, дошла в дефектном виде и обрывается на середине из-за отсутствия нескольких листов в сборнике. Летописно-церковная редакция жития, в той или иной обработке, была впоследствии использована и другими сводами: при сравнении жития Воскр. л. с Соф. 1 л. В. Максикка указал, что в разбираемом нами тексте в Воскр. л. мы имеем сокращение (см. В. Максикка, Житие Александра Невского, Пам. др. письм. и искусств, СЫН, 1913, стр. 81, 82 — 83). В составе Воскр. свода в ряду известий, взятых из Новг. л. под 1262 г., знакомый нам житийный рассказ изложен так: «того же лѣта князь великий Александръ восхотѣ поити в орду ко цареви, дабы отмолилъ люди отъ бѣды, а брата свого меншаго Ярослава и сына своего Дмитрия посла съ Новгородци на западныа страны, и всѣ плъки свои съ ними» (1262 г.). Как видим, автор Воскр. л. выпустил как раз существенные детали в объяснении причин отъезда великого князя в Орду и этим дал повод к неправильному толкованию текста.
12 См. Тизенгаузен, II (не изд.); ср. D'Ohssоn, II, 5. О том же говорит и персидская рукопись Муизза: «большая часть войска в Дешткипчаке, Сарае и Хаджитархане до Руси и Черкесии происходят от этого народа» (т. е. 4 тысяч); к войску его присоединилось еще много других эмиров, но в подробности имена их неизвестны (Тиз., II, не изд.). По словам путешествовавшего монаха Юлиана, татарское войско, которое надвигалось на Россию, делилось на четыре части (См. Regesta Bohemiae et Moraviae, I, 474).
13 Mat. Par. Ex Chron. Mai or. M. G., т. XXVIII, p. 208.
14 Рубрук, Путеш. в вост. страны, пер. Малеина, стр. 88.
15 Regesta Boheniiae et Moraviae, I, 474-476. Ср. былину о Калине-царе, старой записи (в сборн. XVIII в. Кирши Данилова): «а с Калиномъ сылы написано не много не мало на сто версгь во все четыре стороны, еще со Калиномъ сорокъ царей со царевичемъ сорокъ королей с королевичемъ подъ всяким царем силы по три тмы по три тысячи, по праву руку ево зять сидитъ, а зятя зовут у нево Сартакомъ» и т. д. (см. изд. Публ. библ., СПб., 1901, стр. 101).
16 Mat. Par. Ex Chron. Maior. M. G., т. XXVIII, p. 208; «Pessimi christiani» — псевдо-христиане: так католические монахи называли христиан восточной церкви.
17 Wolff, Geschichte der Mongolen oder Tataren, Breslau 1872 стр. 272-273.
18 Лавр., 1237.
19 Wolff, op. е., 331.
20 Из истории Киракоса (Патканов, История монголов по армянским источникам, в. II, стр. 39).
21 Из истории Вардана (Патканов, ор. с., в. I, 35).
22 См. История монголов инока Магакии, XIII в. (Патканов), стр. 29 и примеч. 51; D'Ohsson, III, 353-357. Позднее, в XIV в., согласно указаниям Юань-ши, мы встречаем военные части, сформированные из русских, в Китае; так, например, в 1330 г. был образован русский гвардейский отряд (см. Е. Вrеtsсhnеidеr, ор. с., II; А. И. Иванов, Походы монголов на Россию по официальной китайской истории Юань-ши, СПб., 1914, стр. 9-10); ср. А. И. Иванов, История монголов (Юань-ши), об асах-аланах (Христианский Восток, т. II, в. III, СПб., 1914, стр. 281-300).
23 Ибнвасыль (Тизенгаузен, I, 74).
24 Житие Александра Невского по рукописи Псково-Печерского монастыря, XV в. (Серебрянский, ор. с., стр. 118).
25 Вел. Четии Минеи, собр. митр. Макарием, сентябрь, год. Археогр. ком., СПб., 1869, стр. 1265. Ср. о князе Федоре Ростиславовичейог. Ярославле (Симеон., 1293); ср. «вѣчье на Костромѣ» в 1305 г. (Симеон., 1305); ср. Симеон., л., 1283 г.
26 Подтверждением такого положения служит также роль боярства в аналогичных или сходных событиях на севере» в Великом Новгороде; я разумею различие в позициях высших слоев населения и «черни» в Неликом Новгороде в 1259 г., что было уже отмечено М. Я. Покровским, отождествлявшим «горожан» в вечевых восстаниях (по другим городам) с «демократическими элементами веча» (Русская история, т. I).
27 О восстании в Твери см. в гл. III, ниже.
28 В результате совещания с боярами и другими князьями Донской «не ста на бои противу царя»; помимо оскудения земли после Мамаева побоища материал прямо указывает на «разньство и разпрю» в князьях, в боярах Донского и во всех «воинствах» его (Никон., 1382),
29 Никон., 1382.
30 Под Ростовским княжеством мы разумеем в данном случае территорию, перешедшую к сыновьям и внукам Константина Всеволодовича (Ростов, Белоозеро, Углич, Ярославль, Устюг, Мологу); ср. выше. Ср. Экземплярский, Великие и удельные князья.., II.
31 См. Список насел, мест Ярославской губ. (L) по сведениям 1859 г., СПб., 1865, Д. у. № 1319, 1524, 2039; Л. у. № 2324; Р. у. № 6853, 6711; У. у. 8823, 9333; Р. у. № 7420, 7825.
32 См. Список насел, мест Вологодской губ., N 3628, 9049.
33 См. Список насел, мест Новгородской губ., в. IX, изд. 1912 г.; Список насел, мест Тверской губ. (XLIII), СПб., 1862, № 2126.
34 Из истории Киракоса (Патканов, История монголов по армянским источникам, в. II, 39).
35 В близкое соприкосновение с Ордой ростовские князья вошли и ранее, особенно в годы, когда предпринималась перепись. В 1256 г. Борис Ростовский ездил «в Татары» (Лавр, л.); в 1257 г. Борис вместе с Александром Невским и Андреем вновь поехал в Орду; в тот же годъ Глеб Василькович вернулся из Монголии (Лавр, л.); это был год переписи на Северо-востоке; в 1258 г. Борис вместе с Александром Невским, Андреем и Ярославом Тверским поехали «в Татары»; в тот же год Борис и Глеб вернулись в Ростов; в этом же году Борис вместе с Александром Невским и Андреем сопровождали численников в Новгород (Лавр, л.)
36 В. О. Ключевски й, Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 1871, стр. 172-173; Н. И. Серебрянский, op. е., 222-234.
37 Ср. текст проложной редакции жития Александра Невского (Серебрянский, ор. с., тексты, 90-92).
38 См. Книга Степенная царского родословия (П. С. Р. Л., т. XXI, ч. I), СПб., 1908, изд. Археогр. ком., стр. 307.
39 А. В. Экземплярский, Великие и удельные князья Северной Руси в татарский период, т. II, СПб., 1891, стр. 78.
40 В. О. Ключевский. Древнерусские жития..., стр. 41-42.
41 Никон., 1278; Симеон., 1277.
42 Степенная книга; Вел, Четии Минеи, сентябрь 1265.
43 «Когда султан захочет пить, то дочь его берет кувшин в руку, присядает и потом подает ему кувшин. Он пьет, а затем она берет другой кувшин и подает его старшей хатуни, которая пьет из него. Потом она подает (его) остальным хатуням по старшинству их. Затем наследник престола берет кувшин, кланяется и подает его отцу, который пьет (из него), потом подает хатуням и (наконец) сестре, кланяясь всем им. Тогда встает второй сын, берет кувшин, угощает брата своего и кланяется ему. Затем встают старшие эмиры; каждый из них подает пить наследнику престола и кланяется ему. Потом встают царевичи и каждый ив них подает пить этому второму сыну и кланяется ему. Затем встают младшие эмиры и подают пить царевичам» (Т из., 1,300), .
44 Степенная книга; Вел. Четии Минеи, сентябрь, стр. 1260.
45 Ср. у Киракоса описание приема кн. Авага у Чармагана (XIII в.): «Как только Чармаган его увидел, то спросил: «Ты Лваг»? Тот отвечал: «Я самый». Военачальник спросил: «Что же ты не пришел ко мне, когда я вступил в твои пределы»? Князь отвечал: «Когда ты был вдали, отец мой, бывший тогда в живых, служил тебе большими приношениями. После смерти отца моего я служил тебе по моему состоянию. А теперь, как только ты прибыл в страну мою, я явился к тебе. Делай со мной, что тебе заблагорассудится». На это военачальник: «Говорится в пословице: подошел я к окну, ты не вышел ко мне, подошел я к двери, тогда только ты вышел». И он приказал ему сесть ниже всех вельмож, сидевших перед ним. В тоже время он устроил пир в честь князя». И далее: «На другой день он посадил его выше многих вельмож, и так с каждым днем он оказывал ему более почета» (Патканов, ор. с., в. II, 33-34).
О Чармагане см. выше, стр. 20, прим, 3. Ср. у Ибнбатуты (посетил в XIV в. Золотую Орду — ставку Узбека во время кочевки). «Направо от трона поставлено сидение, на котором сидит Тинабек (старший) сын султана, а налево сидение, на котором сидит Джанибек, второй его сын. Поставлены справа и слева еще другие сидения, на которых сидят царевичи эмиры старшие, а потом эмиры младшие, например тысячники, т. е. командующие тысячью человек» (Тиз., 1, 300).
Ср. «местную грамоту» кн. Дмитрия Константиновича 1368 г. в рукоп. XVIII в. {Моск. арх. мин. ин. дел. № 822, л. 57-59); ср. список в Истории России Соловьева (XX, приложение), где указывается, в каком порядке сидеть его боярам (ср. К л ю ч е в с к и й, Боярская Дума, стр. 118 и прилож. V); ср. II. А. Коркунов, Акты из дела о местничестве Сабурова с Заболоцким XV в. (Изв. Акад. Наук но отд. русск. яа. и слов., т. V, в. VII, СПб., 1857, стр. 351-366).
46 Симеон., 1278.
47 «Того же лѣта ходиша Татарове и Русстии князи на Литву, не усиѣвше ничтоже, възвратишася назадъ. Татарове же велико зло и велику пакость и досаду сътвориша христианомъ, идуще на Литву, и иакы назадъ идуще отъ Литвы того злѣе сътвориша, по волостемъ, по селомъ дворы грабяще, кони и скоты и имение отъемлюше, и гдй кого стрѣтили и облупивше нагого пустить, а около Курска и кострове лнянии въ рукахъ потерли, и всюды и вси дворы, кто чего отбѣжалъ, то все пограбшпа погани, творящеся на помощь пришедше, обрѣтошася на пакость. Се же написахъ памяти доля и ползы ради» (Симеон., 1275).
48 Симеон., 1277. Вместе с ростовскими князьями, как видим, идет еще их постоянный союзник князь Андрей Городецкий; под «иными князьями» летописец прежде всего, вероятно, подразумевает тех ростовских же князей, об участии которых в походе мы узнаем из последующего рассказа (сыновья Глеба — Михаил и Константин). Во всяком случае, на основании летописного материала можно установить, что великий князь Дмитрий Александрович и походе Менгу-Темира на Кавказ участия не принимал (Сямеон., 277: Новг. I и Иовг. IV, 1277-1278; Карамзин, Ист. Гос. Росс., т. IV, примеч. 150); вероятно, что и ряд других «низовских» князей в походе Менгу-Темира не участвовали; нам известно, что в это время был организован поход новгородцев вместе с «суздальцами» (или с «низовцами») па корелу (Симеон., 1277; Новг. I: «князь Дмитрии с новгородци и со всею низовьскою землею казни Корѣлу...» и т. д.).
49 Симеон., 1278.
50 См. текст повести; Православный собеседник, 1859, ч. I, стр. 372.
51 Напомним одну любопытную черту в истории московского местничества, хорошо известную нашей историографии: «азиатские безземельные (служилые) цари и царевичи были в распорядке местничества (как общее правило) выше всех древних боярских и княжеских родов» (см. Маркович, О местничестве, Киев, 1879, стр. 597; Д. Валуев, Симбирский сборник, М., 1844, стр. 29). О приходивших в Москву или пленных татарских царях и царевичах, иногда крестившихся, считавшихся выше бояр, см. Маркев и ч, История местничества, Одесса, 1888, стр. 178; ср. стр. 184-185, 223.
52 Вел. Четии Минеи, сентябрь, стр. 1266.
53 См. текст повести, Православный собеседник, 1857, ч. I, стр. 370.
54 Ф. И. Буслаев, Др.-русск. нар. лит. и иск., СПб., 1861, т. II, стр. 168.
55 См. ростовскую редакцию сказания о князе Михаиле Черниговском (Серебрянский, ор. с., тексты, стр. 51); см. Серебрянский, ор. с., исследование, стр. 110-111.
56 Вел. Четии Минеи, сентябрь, стр. 1266-1267.
57 Поведение боярства, ставшего или переходившего на сторону Орды вместе с князем, вероятно, обостряло ненависть к боярству со стороны низов населения, обостряло классовую борьбу (литература предмонгольского времени на Северо-востоке показывает, что местное боярство вызывало недовольство не только со стороны низов населения). В Львовской и других летописях, сохранивших нам известия митрополичьей летописи, мы читаем о Нижнем-Новгороде под 1807 г.: «князь Михайло Ондрѣевичь шедъ, сѣще в Новъгороде»; и там же, двумя годами ранее: «въ Нижнемъ Новгороде избиша чернь бояръ Ондрйевыхъ; и пришедъ князь Михайло из Орды и избѣ вечниковъ». Возможно, что сопротивление владычеству татарщины в Ростове, Ярославле сопровождалось обострением классовой борьбы.
58 Ср. Соловьев, История России, т. IV, стр. 1119.
59 Например, Mat. Par. Ex Chron. Maior. M. G., t. XXVIII, p. 208-210, 185; Wolf f, op. c., 193, и примеч. 45. стр. 254,
60 Ф. Киссель, История гор. Углича. Ярославль, 1844, стр. 85.
<< Назад Вперёд>>
