Складывание предпосылок машинного производства
Исследования советских ученых подтверждают историческую закономерность генезиса капитализма в России, характеризующегося диалектикой двуединого противоречивого процесса разложения старого, феодально-крепостнического строя при прогрессирующем становлении нового капиталистического уклада2. «Экономическая структура капиталистического общества, — указывал К. Маркс в ,,Капитале", — выросла из экономической структуры феодального общества. Разложение последнего освободило элементы первого»3.
Важнейшим фактором расширения и развития внутреннего рынка в дореформенной России стало прогрессирующее общественное разделение труда, которое выражалось во все большем отделении промышленности от земледелия, в четком размежевании промышленных и земледельческих районов, в широкой порайонной производственной специализации, росте промышленных городов, в усиливающейся диверсификации промышленного производства, возрастающей мобильности населения.
Развитие общественного разделения труда ярко выражалось в росте территориального разделения труда, в углублении межрайонной специализации в сферах промышленности и сельского хозяйства, что имело следствием повышение производительности труда, а в конечном счете увеличение товарности всех ведущих отраслей народного хозяйства России, и как результат этого процесса — рост товарной массы, увеличение объема внутреннего всероссийского рынка. В свою очередь, складывание единого внутреннего рынка способствовало успешной мобилизации материальных и природных ресурсов страны для повышения ее экономического потенциала, усиливало углубление общественного разделения труда, стимулировало развитие капиталистических отношений.
Исследования свидетельствуют, что еще во второй половине XVIII в. наблюдается важный сдвиг в территориальном разделении труда в России, которое с этого времени стало определяться четкими экономическими факторами4. Глубинные исторические процессы способствовали отчетливо определившейся экономической специализации следующих регионов и районов России: Центрально-Нечерноземного — как ведущего промышленного; Северо-Западного — промышленного и торгово-промыслового; Северного — промыслового и скотоводческого; Центрально-Черноземного и Юго-Западного — земледельческих; Средне-Волжского — земледельческого и торгово-промыслового; Приуральского — промышленного и скотоводческо-земледельческого; Юго-Восточного, Новороссийского, Западного, Сибири и Предкавказья — скотовод-ческо-земледельческих; Прибалтики — земледельческо-скотоводческого и промышленного5. Экономические регионы и районы в целом образовывали единую народнохозяйственную систему, функционирующую при наличии достаточно развитого внутреннего рынка. Они связывались довольно разветвленной воднотранспортной системой и гужевыми дорогами. Исследование Э. Г. Истоминой показывает, что на протяжении второй половины XVIII —первой половины XIX в. развитие капиталистического уклада в России вело к интенсивному возрастанию удельного веса водного транспорта как одной из важных отраслей общественного производства в экономике страны. В этот период воднотранспортная сеть неуклонно расширялась за счет новых речных путей, межбассейных соединений. Для регулярного судоходства в Европейской России использовались свыше 25 тыс. речных путей и сотни небольших мелководных рек в период весеннего многоводья, служивших сплавными путями. Воднотранспортная система, вместе с гужевыми дорогами, являлась важным связующим звеном множества региональных, районных и местных рынков, способствуя складыванию всеройссийского внутреннего рынка6.
Прогрессирующий процесс отделения промышленности от земледелия отчетливо проявлялся и в самой дореформенной деревне. Мелкие крестьянские промыслы, выраставшие из ремесла, достигали значительного распространения. В ходе генезиса капитализма на рост крестьянских неземледельческих промыслов особенно большое воздействие оказала денежная оброчная система в конце XVIII в. в крепостной и казенной деревне, ставшая мощным фактором их дальнейшего развития. По данным В. И. Семевского, оброчная система с 80-х годов XVIII в. стала преобладающей в нечерноземных губерниях России. Так, оброчные крестьяне составляли во Владимирской губ. 50 %, Калужской — 58, Ярославской — 78, Костромской — 85 % всех крепостных7. В целом по России в этот период денежную ренту выполняли 65,7 % крепостного мужского населения8. Преобладание денежной оброчной системы носило необратимый характер. Она всемерно способствовала развитию крестьянских неземледельческих промыслов. В оброчном хозяйстве гораздо рациональнее использовалась рабочая сила, давая более высокую производительность труда. С распространением оброчной системы развивающаяся капиталистическая промышленность стала получать главное условие производства — рабочую силу в лице оброчных крестьян-отходников. Особенно был заметен этот процесс в Центрально-Нечерноземном районе страны, где еще во второй половине XVIII в., по словам историка М. М. Щербатова, «великое число крестьян, убавляя земледелие, ударилось в другие промыслы»9. Об усиливающемся процессе разложения натурального хозяйства и растущем отделении промышленности от земледелия свидетельствуют исследования ученых И. Д. Ковальченко, Л. В. Милова, П. Г. Рындзюнского, раскрывающие характер изменения соотношения промысловых и земледельческих доходов крепостного крестьянства Центра России за период с конца XVIII в. по 50-е годы XIX в. Эти материалы убедительно показывают значительные успехи хозяйственной инициативы оброчных крестьян в промысловой сфере, более свободной от крепостного режима. Если доходность от крестьянского земледелия за полвека возросла в мизерных масштабах в среднем на 16—45 % (по губерниям), то промысловые доходы увеличились на 172,5 — 253,6 %10.
Рост общественного разделения труда в первой половине XIX в. вызвал интенсивный рост значительного числа промышленных селений в Центрально-Нечерноземном районе, особенно в губерниях Московской, Владимирской, Костромской, Калужской, Нижегородской, Тульской и Ярославской. По архивным данным Центрального статистического комитета, в 1846 г. только в Нижегородской губ. в промышленных селениях насчитывалось до 2,5 тыс. предприятий, производительность которых составляла 73 % общегубернской суммы промышленного производства11. Наиболее развитыми в промышленном отношении были Московская и Владимирская губернии, представлявшие собой ядро Промышленного Центра России. При этом ведущую роль играла Московская губ,, в которой в 1846 г. насчитывалось 1249 промышленных цензовых предприятий со 114,5 тыс. рабочих, где доминирующие позиции в производстве промышленной продукции принадлежали мануфактурам и фабрикам Москвы, которые производили более 56 % общегубернской промышленной продукции12. Согласно промышленному обзору Министерства финансов, «Московская губерния по развитию в ней промышленности занимает первое место. Первые фабрики, служившие основанием русской промышленности, учреждены были в Москве. Особенно быстро развивается царская промышленность (суконная и полотняная. — А. С.), чему способствовала деятельность Петра Великого. Все подмосковные деревни занимаются ткачеством исключительно какой-нибудь материи (кисея, миткаль, нанка); стоимость производства некоторых московских фабрик превышает сумму производства всех фабрик многих губерний»13.
Промышленный облик Московской губ. определяла текстильная промышленность. Поэтому ткацкие промыслы были преобладающими в промысловой деятельности оброчного крестьянства. К середине XIX в. капиталистическая организация этих промыслов, тесно связанная с крупной промышленностью, достигла особенно высокого развития. Ткацкие промыслы были широко распространены по всей губернии, где десятки тысяч ткачей-надомников, размотчиц хлопчатобумажной пряжи и шелка, тесно связанные с капиталистической мануфактурой, были рассеяны по деревням и селам. Особенно бумаго- и шелкоткачество были распространены в Богородском уезде, где в середине 40-х годов XJX в. насчитывалось до 1,4 тыс. крестьянских промышленных предприятий с 11,6 тыс. ткацкими станами и 23,9 тыс. рабочих14. Современники свидетельствовали, что в Богородском уезде «в каждой деревне почти в каждом доме есть ткацкие станы. Керстьяне оставляют эти занятия лишь на короткое время, по незначительности хлебопашества; зимою же весь уезд превращается в одну огромную фабрику»15. Ткацкие промыслы крестьян служили базой для возникновения крупной капиталистической промышленности, превратившись впоследствии в ее составную часть. Они же поставляли кадры наемных рабочих для текстильных фабрик Москвы и Подмосковья. Текстильная промышленность значительное развитие получила не только в Московской, но и во Владимирской, Костромской и Ярославской губерниях. На современников развитие ткацкого производства в этих губерниях в 30-х годах XIX в. производило сильное впечатление.. «Начиная с подмосковного села Черкизова, ткацкая промышленность разливается как море, по всем деревням и селам к Александрову, Юрьев-Польскому, Ростову, Ярославлю, до Кинешмы, Шуи и Вязников»16.
В мануфактурной России большое место в промышленном производстве занимала промысловая деревня. Поэтому отраслевая специализация находила свое выражение в разделении труда не только между отдельными районами и городами, но и между промышленными селениями. Экономист М. Киттарры отмечал, что в Центральной России, «по обыкновению, известное ремесло характеризует и известную местность: в одном селе ткачи, в другом — колесники, в третьем — шубники и т. д. Иногда местность ремесла бывает шире, характеризуя волость и даже уезд». При этом происходила специализация даже по отдельным частям продукции. Так, в колесном производстве «ободья гнет одна деревня или село, втулки точет другая, колеса собирает третья, а оковывает их четвертая». В кожевенном производстве «в одном месте заготовляют корье, в другом дубят кожу, в третьем шьют обувь»17. Эти факты, характеризующие углубление процесса разделения труда, свидетельствуют о прогрессирующем процессе отделения ремесла от земледелия, когда «по мере упадка натурального хозяйства, один за другим вид обработки сырья превращался в особые отрасли промышленности»18.
По мере расширения и углубления общественного разделения труда домашнее производство все более превращалось в товарное, попадая под власть крупного капитала. Примером быстрого роста капитализма в промышленных селениях центральной России служит частновладельческое село Иваново Владимирской губ., принадлежавшее графам Шереметевым. В начале XIX в. здесь в развитом набоечном промысле доминировало мелкое товарное производство, которое со второй половины 20-х годов стало быстро вытесняться крупными капиталистическими мануфактурами. Управляющий статистическим отделением Министерства внутренних дел акад. К. И. Арсеньев в своем обзоре за 1845 г. указывал, что «село Иваново, отстоящее от Шуи на 30 верст, со слободами, примыкающими к нему, представляет вид большого мануфактурного города. . . Ныне в с. Иванове находится фабрик ситцевых больше 20, средних — 40 и меньших до 70, всего до 130. На них вырабатывается в год ситца и платков до миллиона штук. В общем числе хлопчатобумажных фабрик 63 принадлежат крестьянам; лучшие же фабрики составляют собственность купцов, прежде бывших крестьян графа Шереметева... Не без основания ивановцы величают свое село русским Манчестером. Здесь приготовляется ежегодно изделий фабричных, по скромному признанию самих фабрикантов, на сумму до 8 миллионов рублей серебром»19. Кроме с. Иванова, среди торгово-промышленных селений Владимирской губернии выделяются в эти годы свыше 15 крупных сел, таких, как Васильевское, Дежнево, Дунилово, Кохма, Тейково, Мстера, Палех и другие, которые превосходили по численности населения и по уровню экономического развития многие уездные города, став подлинными центрами местных промышленных округов. Так, сталеслесарные промыслы были сконцентрированы в Муромском уезде с центром в промышленном селении Ваче, которое быстро развивалось. Если в 1841 г. в районе этого села изготовлением замков и столовой посуды занималось свыше 1 тыс. крестьян-кустарей, то через 6 лет в 1847 г. их численность возросла до 7 тыс., при этом большинство из них работало по найму на крупных предпринимателей с. Павлова соседней Нижегородской губ.20
В Нижегородской губернии наибольшее развитие получили многочисленные металлические промыслы: сталеслесарный, гвоздарный, кузнечный и прочие, которые были в основном сосредоточены в Павловском промысловом районе, в Горбатовском уезде, с центрами в селах Павлове и Ворсме. В первой половине XIX в. наблюдается значительный рост павловских слесарных промыслов, которые становятся определяющими в районе. В 1806 г. в селах Павлове и Ворсме насчитывалось 270 сталеслесарных мастерских, изготовляющих продукцию на 127,5 тыс. руб. В 1835 г. количество мастерских здесь увеличилось до 468 с 1,8 тыс. работников, годовая стоимость продукции составляла 270 тыс. руб. Накануне реформы 1861 г. Павловский промысловый район включал до 120 промышленных селений, где сталеслесарными промыслами было занято до 7,6 тыс. человек21. Павловские ремесленники выпускали до 500 различных видов сталеслесарных изделий, имевших широкий сбыт по всей России и экспортируемых в страны Востока. Современники называли Павлово «русским Шеффилдом», подчеркивая его значительную роль в промышленном развитии страны. В. И. Ленин в труде «Развитие капитализма в России» отмечал, что накануне падения крепостного права павловские промыслы «представляли уже из себя широко раскинувшуюся сеть вполне сложившихся капиталистических отношений...», где «во главе „кустарей" стоят типичнейшие капиталистические мануфактуры»22.
Со второй трети XIX в. в социально-экономической жизни России стала резко возрастать значимость промышленных городов. По данным акад. К. И. Арсеньева, в российских городах было сосредоточено в 1846 г. до 36 % всех промышленных цензовых предприятий, вырабатывающих свыше 60 % всей промышленной продукции23. Численность городского населения Европейской России быстро возрастала, за 45 лет (с 1811 по 1856 г.) она увеличилась с 2,8 млн до 5,7 млн человек, или более чем вдвое24. Наивысшие темпы роста городского населения были в столичных городах. Так, в Москве в 1826 г. насчитывалось около 200 тыс. жителей, а в 1840 г. — 350 тыс. В Петербурге за указанный период городское население возросло с 330 тыс. до 470 тыс. человек25. Рост городов шел в основном за счет пришлого трудового населения, которое концентрировалось как в столичных центрах, так и в крупных торгово-промышленных городах-портах Причерноморья, Поволжья и Прибалтики — Риге, Одессе, Ростове-на-Дону, Нижнем Новгороде, Астрахани. Официальная статистика городского населения далеко не всегда учитывала временных, сезонных обитателей городов, прибывавших сюда со всей страны в поисках заработка. Особенно много скапливалось сезонных рабочих в речных портовых городах на Волге и ее притоках во время открытия навигации. В крупных промышленных городах в 30—40-х годах в связи с возрастающим спросом на рабочие руки стали открываться биржи наемного труда, где постоянно толпились рабочие артели из крестьян-отходников.
Прогрессирующее общественное разделение труда, рост общероссийского рынка разлагающе действовали на феодально-крепостническое хозяйство, разрушая постепенно его территориальную обособленность и связывая его узами товарно-денежных отношений. С ростом городов и промышленных селений увеличивался спрос городского и промышленного населения на продукцию сельского хозяйства.
Развитие товарного производства все более втягивало дореформенную Россию в систему мирового капиталистического рынка. Внешняя торговля стала приобретать новое содержание и значение для экономики страны. Помещичий хлеб стал составлять основную статью российского экспорта. К середине XIX в. Россия становится одним из главных поставщиков хлеба на европейском рынке. Особенно быстро стал расти хлебный экспорт из России после отмены в 1846 г. хлебных законов в Англии, ограничивающих ввоз хлеба на английский рынок. Рост товарности сельского хозяйства подрывал основы крепостнической экономики. «Производство хлеба помещиками на продажу, — указывал В. И. Ленин, — особенно развившееся в последнее время существования крепостного права, было уже предвестником распадения старого режима»26.
Повышение спроса на хлеб со стороны внутреннего и внешнего рынков остро ставили вопрос о повышении товарности сельскохозяйственной продукции. Но при сохранении феодально-крепостнических отношений необходимость повышения товарности хозяйства неизбежно наталкивалась на отсталую, рутинную технику и низкую производительность принудительного труда. По данным Вольного экономического общества, в 1814 г. производительность крепостных крестьян в сельском хозяйстве России была в 5—6 раз ниже таковой в Англии и Германии27.
Главным источником повышения доходности помещичьего хозяйства было все более безграничное увеличение феодальной эксплуатации крестьянства. Помещики черноземных губерний стали усиленно расширять барщину при увеличении барской и сокращении крестьянской запашки. По свидетельству экономиста А. П. Заблоцкого-Десятовского, в 1840 г. барская запашка в ряде губерний Черноземного центра в 2 раза превышала крестьянский надел28. Усиление феодальной эксплуатации шло за счет максимального увеличения числа барщинных дней. В мелкопоместных имениях широкую практику получила так называемая месячина как одно из средств интенсификации барщины путем полной экспроприации крепостного крестьянства, лишенного земли и орудий производства.
В нечерноземных губерниях в предреформенную эпоху резко возрастает степень эксплуатации оброчного крестьянства. По данным И. Д. Ковальченко, с конца XVIII в. по 1858 г. в отдельных уездах центрально-промышленных губерний номинальные размеры оброка возросли в 3—5 раз: в Дмитровском и Клинском Московской губ. на 436—490 % 29. С 20-х годов XIX в. стала быстро возрастать оброчная недоимочность крестьян как важный показатель нарастающего кризиса феодально-крепостнической системы хозяйства. Недоимочность свидетельствовала о непосильной тяжести для крестьян денежных оброков, нередко приводившей к разорению крестьянского хозяйства. Тяжелым бременем для крестьян являлся и натуральный оброк, который повсеместно взимался помещиками как дополнение к денежному оброку и барщине. Натуральные поборы с крестьянского двора нередко достигали до 30 % основного денежного оброка. Крестьянство являлось основным объектом эксплуатации феодально-крепостнического государства. На крестьян была возложена подушная, рекрутская, дорожная, мостовая, подводная, постойная, караульная и прочие виды натуральных и денежных повинностей.
Многочисленные формы усиления феодально-крепостнической эксплуатации, идущей параллельно с сокращением земельных наделов крестьян вплоть до принудительного обезземеливания, вели к массовому разорению крестьянства. Повышение товарности помещичьих хозяйств шло не за счет прогрессивного развития производительных сил, не за счет улучшения техники и производительности труда, а путем подрыва основы феодальной экономики — мелкого крестьянского хозяйства. Повышая феодальную эксплуатацию и урезая земельные наделы до минимума, помещик способствовал отрыву мелких производителей от средств производства, превращая их фактически в экспроприированное крестьянство. В этом смысле процесс массового разорения крестьянского хозяйства помещиками в предреформенный период носил явные черты первоначального накопления капитала, где «экспроприация земли у сельскохозяйственного производителя, крестьянина, составляет основу всего процесса»30. Бесспорно, что процесс первоначального накопления в дореформенной России носил далеко не классическую форму, как в Англии, где имело место полное обезземеливание крестьянства. Но в данном случае это был начальный этап процесса первоначального накопления, характерный для ряда стран Западной Европы. «Чтобы экспроприировать земледельцев, — писал К. Маркс В. Засулич, — нет необходимости изгнать их с их земель, как это было в Англии и в других странах... Попробуйте сверх определенной меры отбирать у крестьян продукт их сельскохозяйственного труда — и, несмотря на вашу жандармерию и вашу армию, вам не удастся приковать их к их полям!»31.
Массовое разорение охватило не только помещичьих крестьян, но и значительную часть государственных, которые составляли в середине XIX в. до 45 % крестьянского населения Европейской России. Акад. Н. М. Дружинин на основе анализа обширного комплекса источников, раскрывающих положение государственных крестьян в Центрально-Нечерноземном районе, констатировал, что «подавляющее большинство работоспособного населения государственной деревни не могло прокормиться собственным хозяйством и искало сторонних заработков, преимущественно в области промышленности... Значительная часть крестьян посвящала промыслам круглый год, т. е. целиком отрывалась от собственного хозяйства; другие занимались промыслами по нескольку месяцев, уделяя остальное время земледелию»32. В Московской, Владимирской, Костромской, Тверской и Ярославской губерниях численность государственных крестьян-отходников достигала 73—92 % ко всему составу населения деревни.
Развитие капитализма в предреформенной России, разрушая патриархально-натуральный уклад крепостнической деревни, предъявляло большой спрос на рабочие руки. В этих условиях частичное лишение крестьянства средств производства, малоземелье и рост относительной перенаселенности деревни вызывали интенсивный рост промыслового отхода, получивший наибольшее развитие в центрально-промышленных губерниях России. По обобщающим подсчетам В. А. Федорова, в конце 50-х годов XIX в. только из семи губерний промышленного Центра на заработки уходило 887 тыс. человек, что составляло 26,5 % мужского населения деревень, при этом наивысший процент отходников был в Московской и Тверской губерниях — до 43 % работников-мужчин, во Владимирской, Костромской и Ярославской — 30—36 %. Из Вышневолоцкого и Кашинского уездов Тверской губернии, а также из Рыбинского у. Ярославской губ. на заработки уходило почти все взрослое мужское население33.
По продолжительности сроков отхода впереди шла Ярославская губ., где до 42 % отходников брали паспорта на срок свыше года. Процент отходников среди помещичьих крестьян был значительно ниже, чем у других категорий населения, что свидетельствовало о тормозящем влиянии крепостного права на развитие неземледельческого отхода. В Московской губ. главным занятием отходников была работа на заводских и мануфактурных предприятиях Москвы и промышленных селений Подмосковья. Меньше всего крестьян уходило в отход из промысловых деревень и сел Богородского уезда, где широко развитая текстильная промышленность позволяла находить им работу на месте34.
Во Владимирской губ. на заработки уходили преимущественно крестьяне из деревень Шуйского, Александровского, Юрьев-Польского и Переяславского уездов. Отсюда свыше 85 % отходников направлялись на текстильные предприятия Москвы, Иванова, Александровска, Шуи. В Калужской губ. промысловый отход был наиболее развит в северо-восточных уездах, примыкавших к Московской губ. Основную массу составляли ткачи, уходившие на московские фабрики и мануфактуры на годичный срок. Они фактически теряли хозяйственную связь с землей. Ревизор Министерства государственных имуществ А. И. Ламанский в этой связи отмечал, что в Калужской губ. «фабричные совершенно отвыкают от крестьянской жизни и составляют в крестьянстве совершенно отдельный класс»35.
Основная масса крестьян-отходников из центрально-промышленных губерний направлялась в Москву и Петербург, играя важную роль в развитии этих ведущих промышленных центров страны. В 1841 г. пришлые крестьяне-отходники составляли 46 % жителей Петербурга36.
Промысловый отход играл важную роль в процессе отрыва крестьянина от земледелия и пополнении армии наемного труда. Отходничество усиливало процесс социального расслоения крестьянства. Из массы отходников постепенно выделялась небольшая прослойка зажиточных «хозяев» в лице скупщиков, подрядчиков, светелочников и торговцев, применявших наемный труд и скапливающих нередко значительный капитал.
Имущественное неравенство перерастало в прямое разложение крепостного крестьянства как класса феодального общества. Интенсивные формы этот процесс принял в нечерноземных промышленных губерниях, особенно близ столиц, на больших речных магистралях, в портовых городах, связанных с капиталистическим рынком. В результате отходничество создавало рынок рабочей силы и являлось базой для формирующейся буржуазии. Известный экономист Л. Тенгоборский в конце 40-х годов XIX в. отмечал наличие необыкновенной подвижности рабочего населения в связи с отходничеством в торгово-промышленные города на Волге, указывая, в частности, что «в Рыбинске население, едва доходящее зимой до 7 или 8 тыс. жителей, во время навигации увеличивается более чем в 10 раз наплывом населения, привлекаемого торговой деятельностью этого города»37.
В первой половине XIX в. быстро растущая крестьянская промышленность России характеризуется тенденцией «к все большему употреблению наемного труда, к образованию капиталистических мастерских»38, несмотря на крепостнические преграды. Примером разложения мелкотоварного производства и перерастания его в капиталистическую мануфактуру служит история многочисленных промышленных селений Центрально-Промышленного района России. Так, в вотчинном с. Иванове Владимирской губернии уже в конце 80-х годов XVIII в. действовали 226 набоечных «изб» с 633 работниками, где производилась набойка красками по холсту и миткалю. Из них только в 73 «избах» набойка производилась силами своей семьи, что характерно для домашнего мелкотоварного производства. В остальных набоечных мастерских применялась наемная рабочая сила, при этом большинство нанимало 1—2 работников. Но уже в этот период действовали 7 заведений, где работало до 25 наемных рабочих, что превращало их в капиталистическую мастерскую. Наличие значительной части рабочих позволяло ввести здесь рациональное разделение труда, повышающее производительность труда и прибыль предпринимателя. В результате через несколько лет они выросли уже в крупные капиталистические мануфактуры, которые возглавляли «крестьяне-фабриканты» Гарелин, Грачев, Ямановский и др. Через 20 лет в 1808 г. в Иванове насчитывалось всего 81 заведение с 3 тыс. работников, из них на 13 крупных мануфактурах было занято свыше 2,7 тыс. человек, или более 90 % всех наемных рабочих39.
Капиталистическая эксплуатация в этих ранних крестьянских мануфактурах нередко сочеталась с крепостническими формами закабаления наемных рабочих. Ивановские «крестьяне-фабриканты» уплачивали помещику оброк за «маломочного» крестьянина, который трудился на их предприятии, получая тем самым право неограниченной эксплуатации последнего. Аналогичная картина была и в Гребневской вотчине князей Голицыных в Московской губ., где оброк за крестьян, работавших по найму на шелкоткацких заведениях этой вотчины, платили сами «крестьяне-фабриканты». Разложение крестьян-товаропроизводителей особенно наблюдалось в промышленных селениях Нижегородской губернии (Павлово, Ворсма), где уже в конце XVIII в. все крестьяне делились на «капиталистых», державших в своих руках все металлическое промысловое производство, и на крестьян «последней статьи», работавших на зажиточных в качестве наемных рабочих40.
В развитии капиталистических отношений в крепостной деревне важную роль играл торговый капитал. Трудность реализации своих изделий на рынках неизбежно вызывала власть скупщика товаров. Дореволюционный автор капитального труда об особенностях строя русского деревенского товарного производства А. К. Корсак отмечал, что продукция мелкой текстильной промышленности в России «в чрезвычайно редких случаях» продается самими товаропроизводителями, даже самым самостоятельным из них «часто недостает важного условия — прямой связи производителей с рынком; отсюда вторгаются монополисты-перекупщики, которые уничтожают выгоды этой формы промышленности и для производителей и для потребителей»41.
Следующей ступенью в подчинении крестьян-кустарей торговому капиталу являлась раздача сырья скупщиком в кредит за повышенную плату. По данным А. К. Корсака, в середине XIX в. «вообще в редких случаях, как за границей, так и у нас, крестьяне вполне независимо занимаются своим ремеслом; приобретение материала всегда сопряжено с некоторыми трудностями, всегда они зависят в этом отношении от капиталистов крупных и малых. Кредит у нас обращается в эксплуатацию, влечет за собой неизбежную кабалу и содействует только переходу большей части заработка в карман какого-нибудь прасола, кулака и т. п.»42. Задавленные нуждой мелкие производители не в силах были противостоять капиталистам, покупая у них сырье «с надбавкой высоких процентов». В результате кустарь постепенно становился наемным рабочим, работающим у себя на дому на капиталиста, а торговый капитал скупщика перерастал здесь в промышленный капитал43.
Обстоятельный труд И. В. Мешалина убедительно показал, как в промышленном Центре России в конце XVIII—начале XIX в. шел глубинный процесс превращения деревенского скупщика в промышленного капиталиста, а мелкотоварного производства в капиталистическую мануфактуру. На основе анализа более развитой текстильной промышленности Московской губернии автор приходит к выводу, что «в начале XIX в. наблюдается процесс разложения мелкого товарного производства крестьян, выделение из него более значительных владельцев крупных ткацких мастерских и, наоборот, переход мелких самостоятельных производителей в разряд подчиненных купцу рабочих. Крестьянская текстильная промышленность становилась местом подготовки квалифицированных кадров ткачей для капиталистической мануфактуры, а позднее и для капиталистической фабрики»44.
Одновременно с формированием рынка наемной рабочей силы в первой половине XIX в. в России развивался и другой процесс, составляющий вторую сторону первоначального накопления, — сосредоточение денежных богатств в руках немногих предпринимателей и прочих лиц для последующего вложения их в крупные капиталистические предприятия.
Основным источником накопления в России являлась внутренняя торговля. По подсчетам П. Г. Рындзюнского, размер внутреннего товарооборота за 1818—1856 гг. вырос на 419 %, достигнув почти 1 млрд руб.45 Среди купцов в 40-х годах встречались крупные торговцы из бывших крепостных, обладавшие капиталом до 4—5 млн. руб., которые являлись своего рода монополистами по торговле хлебом, мануфактурой, кожей в отдельных районах России. Например, один из крупных московских хлебных торговцев — М. Губин в 1805 г. владел двумя ткацкими мануфактурами, несколькими чугунолитейными и железоделательными заводами на Урале и пороховым заводом. Его кредит в России и за рубежом достигал для того времени огромной суммы — 4 млн руб.46 Нередко представители торгового купечества вкладывали свои капиталы в первые фабричные предприятия, приносящие им огромные прибыли. Так, первая частная бумагопрядильня в Москве была основана купцами Пантелеевым, Александровым и Герасимовым, а ситценабивные машины впервые были внедрены на фабрике московского купца М. Вебера в 1817 г. Первый в стране паровой свеклосахарный завод по выделке рафинада был выстроен в начале 40-х годов близ г. Черкассы на Правобережной Украине купцом К. М. Яхненко, нажившим многотысячные капиталы на хлебной торговле на Юге России47.
Основной причиной, заставлявшей купцов вкладывать капиталы в промышленное предпринимательство, являлась перспектива получения огромных прибылей. История текстильной промышленности России дает множество примеров перерастания скупщика в капиталистического предпринимателя. При этом большинство крупных фабрикантов были выходцами из крепостных крестьян. Так, основатель одной из мощных в России хлопчатобумажных фабрик в Орехове-Зуеве С. В. Морозов был сначала владельцем небольшой шелкоткацкой мастерской, затем разносчиком и поставщиком шелкового товара для крупных московских торговцев. Выкупившись на волю, он становится купцом-мануфактуристом и скупщиком готовых изделий у местных кустарей, что позволило ему нажить значительный капитал, который был им вложен в фабричное производство. Аналогичной была судьба многих других московских текстильных фабрикантов — Коноваловых, Крестов-никовых, Рябушинских и др.
Кроме внутренней торговли, крупными источниками первоначального накопления в России являлись откуп и разного рода монополии на продажу, получившие широкое распространение еще в XVIII в. Откупами были охвачены многие отрасли хозяйства: производство соли, соды, поташа, дегтя, продажа табака. Однако самым значительным из источников накопления были винные откупа, которые были введены еще во времена Петра I и просуществовали вплоть до 1863 г. Доход казны от винных откупов достигал значительной суммы: в 1859—1863 гг. — 128 млн руб., или 40 % всех государственных доходов. Прибыли откупщиков были громадны: одни только легальные доходы в середине XIX в. ежегодно составляли 600—780 млн руб.48 Они положили начало громадным капиталам таких крупных предпринимателей, как Яковлевы, Сапожниковы, Кокоревы, Бенардаки и др.
Большую роль в накоплении крупных денежных состояний в дореформенную эпоху играла система государственного долга, которую Маркс считал одним из самых сильных рычагов первоначального накопления. За период с 1843 по 1861 г. государственный долг России вырос более чем в 2,7 раза, достигнув 1264 млн руб.49 Государственный долг в основном возрастал за счет непроизводительных военных расходов, но в форме внутренних займов оседал в стране, способствуя концентрации капиталов. Банковские операции с государственными займами приносили большие доходы горстке банкиров, основателей крупных промышленно-финансовых фирм, таких, как Штиглицы, Лазаревы и др.
В первоначальном накоплении и росте денежных богатств в России сыграла роль и система протекционизма, которую Маркс называл «искусственным средством фабриковать фабрикантов, экспроприировать независимых работников, капитализировать национальные средства производства и жизненные средства, насильственно ускорять переход от старого способа производства к современному»50. Начиная со строго покровительственного тарифа 1822 г., в дореформенной России до середины XIX в. действовала, по существу, запретительная система на товары, производимые в стране. Ввоз сукна и ситца был фактически запрещен. Пошлина на чугун составляла 600 %, а на железо 250 % их стоимости. В последующие годы проводилось неоднократное повышение пошлин на хлопчатобумажную пряжу, шелковые ткани, бумагу, сахар и табак. Одновременно был разрешен беспошлинный ввоз машин и установлены низкие пошлины на хлопок-сырец. Российские предприниматели получали огромные доходы не только благодаря государственной таможенной защите от иностранной конкуренции, но и за счет премий с пошлин, взимаемых с ввоза иностранных товаров. Так, владельцы хлопчатобумажных предприятий по указам 1803 и 1822 гг. получали премий в размере до 50 % со всей суммы пошлин, взимаемых с ввозимых иностранных ситцев и миткалей51.
Источником огромных обогащений являлась грабительская политика царизма в так называемых внутренних колониях на окраинах России, таких, как Башкирия, Туркестан, Сибирь и т. д. Действия здесь монопольных предприятий типа Русско-Американской торговой компании на Дальнем Востоке приносили их владельцам миллионные барыши.
К источникам первоначального накопления в России следует отнести значительные обогащения на военных казенных поставках, особенно во время войны. Громадные состояния крупнейших военных поставщиков Яковлевых, Шемякиных, Шепелевых, Мальцевых и других имели своим важным источником военные поставки и хищения. Энгельс отмечал, что русская буржуазия образовывалась из откупщиков водочных заводов, военных подрядчиков и казнокрадов52.
Источниками массового накопления денежных богатств в дореформенной России являлись и широко распространенное ростовщичество и спекуляция валютой. В условиях крайне слабой и шаткой финансовой системы в годы николаевского режима ростовщический кредит принял поистине чудовищные размеры. В начале 50-х годов предприниматели, пользующиеся ростовщическим кредитом, вынуждены были платить до 72 % в год53. Нередко огромные состояния, нажитые на ростовщических спекуляциях, впоследствии вкладывались в промышленную сферу.
В первой половине XIX в. в ходе разложения и кризиса феодально-крепостнической системы происходили определенные изменения в промышленной политике царского правительства, которая стала приобретать особую значимость, хотя и отличалась противоречивостью и непоследовательностью. Правительство видело в промышленном развитии страны одно из важнейших средств выхода государственного и помещичьего хозяйства из кризисного состояния для сохранения и укрепления военной мощи государства. В то же время царское правительство под давлением капиталистического развития вынуждено было в своей политике отражать интересы развивающейся буржуазии. Еще в первой четверти XIX в. был издан ряд законодательств, направленных на расширение прав российского капитала. Так, в 1807 г. купечеству было предоставлено право образовывать промышленные товарищества. В 1818 г. «торгующим» крестьянам было разрешено заводить предприятия54. Для «поощрения русских подданных, заводящих вновь фабрики» была предоставлена 10-летняя льгота в оплате гильдейских платежей. В указе 1824 г. был значительно облегчен переход государственных крестьян, занимающихся торговлей и промыслами, в городские сословия.
Определенные сдвиги наметились в развитии кредитных учреждений для купечества. В 1818 г. в Петербурге был открыт первый Коммерческий банк с отделениями в Москве, Одессе, Нижнем Новгороде, Риге, Архангельске и Астрахани, которые принимали вклады и выдавали ссуды «под товары российского произведения». Однако Коммерческий банк испытывал сильное давление крепостнических тенденций: ассигнования получали преимущественно горнопромышленники, владельцы вотчинных и посессионных предприятий, а также купцы первой гильдии55. В 30—40-х годах расширилась сеть городских купеческих банков, общая численность которых к 1857 г. достигла 150. Последние открывались не только в промышленном Центре, но и на окраинах страны, в частности в Сибири, что свидетельствовало о вовлечении их в общекапиталистический процесс, хотя по указу царского правительства деятельность этих банков носила крайне ограниченный характер56. Проблема развития коммерческого кредитования для развивающейся капиталистической промышленности и торговли оставалась одной из самых острых в предреформенную эпоху.
К мерам, стимулирующим развитие промышленности, относилось учреждение Мануфактурного и Коммерческого советов — совещательных буржуазных организаций при Министерстве финансов. Эти органы принимали активное участие в подготовке правительственных законопроектов в области промышленности и торговли, таможенной политики, экономическом освоении окраин, в получении привилегий на изобретения, популяризации новейших технических открытий, в рабочем вопросе и пр. Помимо центральных учреждений в Петербурге и Москве, эти советы имели еще мануфактурные комитеты в девяти промышленных губерниях и корреспондентов в 26 крупных уездных городах, а также агентов за границей. Так, в 1838 г. по рекомендации крупного банкира и промышленника Л. Штиглица был назначен мануфактур-советником в Гамбурге глава торгово-промышленной фирмы «Глейхман и Буссе» Ф. Буссе, занимавшийся экспортом английских машин в Россию57. Последний систематически информировал министра финансов о состоянии бумагопрядильного дела в странах Запада. В ведении Мануфактурного совета был печатный орган «Журнал мануфактур и торговли», который особое внимание уделял вопросам технического прогресса, информировал фабрикантов о новых технических открытиях, рекомендовал к внедрению новые машины и мастеров к ним.
Мануфактурный совет отвечал и за промышленные выставки, которые с 1829 г. стали регулярно проводиться в России. Выставки свидетельствовали об известных успехах мануфактурного развития и возросшем влиянии российской торгово-промышленной буржуазии. Всероссийские выставки в Петербурге и Москве содействовали установлению тесных контактов между отечественными фабрикантами, их связи с иностранным капиталом, способствовали расширению внутреннего и внешнего рынков, техническому прогрессу. Министерство финансов в эти годы содействовало выписке из-за границы машинного оборудования для крупных предпринимателей, а также новых образцов машин для ознакомления с ними русских фабрикантов58.
Подъем промышленного производства во второй четверти XIX в. вызвал расширение технического и коммерческого образования. В 30-е годы были открыты новые технические учебные заведения — Технологический институт в Петербурге, Московское техническое училище, коммерческие и мореходные учебные заведения, горные и рисовальные школы, расширена деятельность Института корпуса путей сообщения и Горного института. В университетах стали читаться бесплатные публичные лекции по техническим наукам (технологии, физике, химии, механике) для знакомства фабрикантов с достижениями отечественной и западной технической мысли. Широкой популярностью в 30—40-е годы XIX в. пользовались лекции по химии профессора Московского университета А. Геймана и др.59 Все это свидетельствовало о возросшем интересе развивающегося буржуазного общества к распространению технических знаний, являясь одним из показателей усиливающихся тенденций промышленного переворота. Объективно правительственные мероприятия в области образования содействовали подготовке отечественной технической интеллигенции. Но результативность этой политики была крайне незначительна. Для большинства населения двери в учебные заведения были закрыты. Народ оставался неграмотным.
Важнейшим показателем вызревания объективных условий для развития машинного производства являлся значительный рост капиталистической мануфактуры. В. И. Ленин отмечал, что, «будучи промежуточным звеном между ремеслом и мелким товарным производством с примитивными формами капитала и между крупной машинной индустрией (фабрикой)»60, капиталистическая мануфактура имеет важное значение в подготовке материально-технических предпосылок для перехода к фабричному производству. Среди последних основное значение имеет, во-первых, высокая степень общественного разделения труда в мануфактуре, которая упрощала многие трудовые операции, делая возможным замену рук работника машиной. Во-вторых, развитие мануфактуры приводило к усовершенствованной специализации орудий труда и подготовляло переход от ручных орудий к машинам. Маркс подчеркивал, что мануфактура, упрощая, улучшая и умножая рабочие инструменты «путем приспособления их к исключительным особым функциям частичных рабочих», тем самым «создает одну из материальных предпосылок машины, которая представляет собой комбинацию многих простых инструментов»61. В-третьих, мануфактура подготовила кадры искусных, квалифицированных рабочих для крупной машинной индустрии благодаря их длительной специализации.
Возникновение мануфактуры в промышленном производстве России, так же как и на Западе, относится к феодальному периоду. Мануфактура являлась вершиной производительных сил в эпоху феодализма, наиболее прогрессивным элементом, несущим в себе залог будущей перегруппировки общественных сил. К. Маркс указывал, что мануфактура «вначале представляет собой стихийно выросшее образование. Но как только она приобретает известную устойчивость и достаточную широту распространения, она становится сознательной, планомерной и систематической формой капиталистического способа производства»62.
Особенностью России по сравнению с развитыми капиталистическими странами Запада являлось то, что не только возникновение, но и мануфактурный период капитализма в деформированном виде протекал в исторических условиях господства феодально-крепостнической системы хозяйства. Это положение не только задерживало развитие, но и придавало своеобразие и сложность социально-экономической природе российской мануфактуры в дореформенный период. Эта сложность заключалась прежде всего в сосуществовании мануфактуры различных типов: казенной, посессионной, вотчинной и частнокапиталистической, которые резко отличались между собой по характеру производственных отношений. Если в первых трех господствовали феодально-крепостнические производственные отношения, основанные на собственности как на средства производства, так и на рабочего, то последний тип предприятий, быстро развивающийся в дореформенный период, представлял собой капиталистическую мануфактуру, эксплуатирующую вольнонаемный труд. По мере усиления концентрации и специализации мануфактурного производства производительные силы все более принимали общественный характер, сопровождаясь ростом производительности труда. Но в условиях технического прогресса перспективы дальнейшего развития для капиталистической мануфактуры и мануфактур с принудительным трудом были принципиально различны. Условия работы крепостных рабочих в вотчинных, казенных и посессионных мануфактурах были поистине ужасающими. Физические истязания, а подчас и пытки были обычными методами принуждения к непомерно тяжелому, каторжному труду. Под влиянием капиталистического развития методы эксплуатации постепенно подвергались модификации, включая поденную и сдельную оплату труда рабочих, но это не меняло природы мануфактур с принудительным трудом. Не случайно поэтому наиболее быстрыми темпами развивались именно те отрасли производства, на капиталистических мануфактурах которых доминировал вольнонаемный труд. Новые формы мануфактурного производства давали простор развитию производительных сил, находились на подъеме, несли в себе залог будущей технической революции, становясь основой крупной капиталистической фабрики. Вотчинные и посессионные мануфактуры в новых условиях общественных отношений неизбежно шли к своему упадку, введение же машинного производства знаменовало начало их окончательной гибели. Таким образом, капиталистические мануфактуры становились базой внедрения машинного производства.
Уже к концу первой четверти XIX в. в развитой текстильной промышленности России капиталистические предприятия с вольнонаемным трудом значительно развились. Особенно быстро этот процесс рос в передовом хлопкобумажном производстве, возникшем значительно позже других отраслей текстильной промышленности. В 1825 г. удельный вес вольнонаемного труда здесь достигал 94 %, в шелковом — 83 %, в полотняном — около 70 %. Даже в старой суконной промышленности, которая в основном была представлена вотчинно-крепостническими предприятиями, наметился явный сдвиг в сторону применения вольнонаемного труда: удельный вес его с 9,7 % в 1807 г. повысился до 18,4 % в 1825 г.63 Однако крепостнические начала до конца 40-х годов имели еще глубокое вторжение в «вольный наем», тормозя этот прогрессирующий процесс. Исследование И. Д. Ковальченко на широком материале раскрывает сложный и противоречивый процесс формирования в крепостной России рынка наемной рабочей силы, где господство крепостничества деформировало капиталистические формы найма, придавало черты кабальных и полукабальных отношений64. Известно, что первоначально на подневольном труде закабаленных рабочих, взятых в аренду у помещиков, в 30—40-х годах действовали многие крупные бумагопрядильные и ткацкие фабрики в Московском районе типа Вознесенской мануфактуры Лепешкина, Егорьевской мануфактуры Хлудовых и др. Внеэкономические методы эксплуатации вызывали массовые волнения рабочих, заставляя капиталистов внедрять новые, прогрессивные формы труда.
Прогрессирующая роль капиталистических отношений в мануфактурах проявлялась в значительном повышении производительности вольнонаемного труда по сравнению с трудом подневольных рабочих. По подсчетам П. А. Хромова, в первых десятилетиях XIX в. в текстильной промышленности России производительность наемного труда в 2—3 и более раза превышала производительность принудительного труда65. О значительных преимуществах вольнонаемного труда по сравнению с принудительным писал в одной из своих статей помещик-предприниматель и славянофил А. И. Кошелев, отмечая, что в крепостных мануфактурах «работа производится дурно и нерасчетливо; что же касается до сработанного количества, то верно оно едва в половину вольного работника. Какая разница войти в мануфактуру, истинно на коммерческой ноге устроенную! Как там один перед другим боится переработать, так здесь они друг друга воодушевляют и подстрекают. Вычет заставляет каждого, строже всякого надсмотрщика, наблюдать за чистотою работы»66.
С возрастанием числа капиталистических мануфактур происходило увеличение их размеров и повышение производительности труда, которое шло как за счет повышения квалификации мануфактурного рабочего, так и за счет совершенствования орудий труда (табл. 1).
Таблица 1. Рост производительности труда на хлопчатобумажных мануфактурах России в 1804-1852 гг.*
Наиболее интенсивно развивалась хлопчатобумажная мануфактура, как в централизованной, так и в рассеянной форме. О высоких темпах роста производительности свидетельствуют итоговые данные в табл. 1. За двадцатипятилетие, с 1804 по 1830 г., число хлопчатобумажных предприятий возросло в 2,7 раза, численность рабочих на них — более чем в 9 раз, а выпуск готовой продукции в натуральном выражении — почти в 14 раз. В результате быстрого развития хлопчатобумажная промышленность страны к 1830 г. стала занимать первое место среди отраслей текстильной промышленности по темпам и объему промышленного производства и по росту производительности труда.
В отличие от стран Запада российская капиталистическая мануфактура имела своей основой не цеховое городское ремесло, не получившее в стране широкого распространения, а мелкую крестьянскую промышленность. В. И. Ленин, исследуя вопрос о корнях развития капитализма в России, отмечал, что именно русское общинное крестьянство является самой глубокой и прочной основой капитализма, несмотря на все учреждения, стесняющие его развитие67. Собственность крестьянина на некоторые орудия и средства производства, включая рабочий скот, сельскохозяйственный инвентарь, ручные прялки и ткацкие станы, в период разложения феодализма стала основой возникновения и развития капиталистических отношений. Разложение крестьянства способствовало перерастанию мелкотоварного производства в капиталистическую мануфактуру, техническим базисом которой оставалось ремесло, ручной труд. Скачок в развитии производительных сил, создаваемых мануфактурой, заключался в новой организации рабочей силы, в широком и систематическом разделении труда. По данным исследователей, на российских капиталистических мануфактурах практиковалось не только детальное, но и потоварное разделение труда, что способствовало дифференциации орудий труда. Так, в ситценабивных мануфактурах Иванова набойка ткани производилась на различных рабочих столах: ситцевых, полуситцевых, платочных, выбойчатых68.
Существенной особенностью российской капиталистической мануфактуры в дореформенный период являлось то, что основной состав наемной рабочей силы вербовался из оброчного крестьянства, прикрепленного к земле, что в огромной степени тормозило отход работников на крупные централизованные мануфактуры в города. Поэтому для дореформенной России было характерным широкое распространение рассеянной мануфактуры, где отдельные частичные операции по производству товара распределялись между различными категориями рабочих на дому. В централизованных мануфактурах в основном осуществлялись подготовительные и отделочные операции, суровье производилось домашними рабочими, Так, в г. Шуе в 30-х годах на 11 миткалевых мануфактурах в самих заведениях работало 1,7 тыс. человек, а на дому — 14,5 тыс., или в 8,5 раза больше69. В эти годы для многих московских капиталистических текстильных предприятий раздача работы на дом являлась основой всего производства, ибо крестьянская выработка миткаля обходилась значительно дешевле. Так, на Прохоровской мануфактуре в московском заведении действовало 370 ткацких ручных станов, а по деревням их работало до 70070. На крупной мануфактуре Солодовниковых на московском предприятии работало 1,2 тыс. рабочих, а по деревням — 4,4 тыс. домашних ткачей.
Огромная армия домашних рабочих состояла из квалифицированных работников, изучавших производство в течение нескольких поколений, составляя мощную базу для будущей капиталистической фабрики. Часто хлопчатобумажные фабрики устраивались именно в тех сельских местностях, где домашне-капиталистическая работа создала значительный резерв опытных работников. Так, в 50-е годы на Никольской хлопчатобумажной мануфактуре С. Морозова в Орехово-Зуеве насчитывалось 3,5 тыс. фабричных и до 30 тыс. домашних ткачей, рассеянных по деревням Гуслицкого промыслового района, охватывающего Московскую, Владимирскую, Рязанскую губернии. По данным А. К. Корсака, в конце крепостной эпохи в капиталистической работе на дому было занято в 4 раза больше рабочих, чем во всей централизованной мануфактуре, составляя около 2 млн человек71. Таким образом, российская капиталистическая мануфактура имела решающее значение в подготовке квалифицированных кадров для крупной машинной индустрии. В то же время мануфактура сыграла большую роль в накоплении значительных денежных средств в руках мануфактуристов. Жесточайше эксплуатируя наемных рабочих и используя тепличные условия действия запретительной тарифной системы, хлопчатобумажные фабриканты извлекали колоссальные прибыли, которые в 30—40-х годах нередко достигали 500 % на основной капитал72.
Капиталистическая мануфактура в значительной степени способствовала расширению внутреннего рынка. Главным орудием для завоевания спроса на мануфактурную продукцию являлось удешевление товаров. Последнее осуществлялось путем совершенствования производства за счет систематического разделения труда, внедрения новых инструментов и орудий, повышения квалификации части рабочих и грубой эксплуатации рабочей силы. Однако сохранение ручного труда как базиса мануфактуры при возрастающих требованиях рынка на определенном этапе развития капитализма становилось тормозом для действия основных экономических законов капиталистического воспроизводства — получения прибавочной стоимости и накопления капитала. Сфера применения техники в условиях мануфактурного капитализма была довольно узка. Неизбежно наступал поворотный момент, когда введение машины и новых организационных форм становилось объективной необходимостью для капиталистического производства. Благодаря машине создавалась безграничная возможность увеличения производства прибавочной стоимости. Вводя впервые машину и тем самым увеличивая производительность труда, капиталист значительно понижал индивидуальную себестоимость товара, получая избыточную прибавочную стоимость, что являлось главным стимулом внедрения машин. Маркс указывал, что «в течение того переходного периода, когда машинное производство остается своего рода монополией, барыши достигают чрезвычайных размеров, и капиталист стремится как можно основательнее использовать ,,первой страсти миг златой" посредством возможно большего удлинения рабочего дня. Большой барыш обостряет неутолимую жажду еще большего барыша»73.
Цель капиталистического производства, состоящая в получении наибольшей прибавочной стоимости и накоплении капитала, наиболее полно достигалась системой капиталистической эксплуатации, основанной на базе машинной техники. Поэтому введение машин в производство являлось объективной необходимостью, обусловленной действием основного экономического закона капитализма, хотя сфера действия его в предреформенной России была сильно ограничена.
Развитие капиталистического уклада объективно вызывало технический прогресс, но господство феодально-крепостнической системы длительное время обрекало его на неудачу. С конца XVIII —начала XIX в., когда становление мануфактуры как основной и главной формы производства стало необратимым процессом, созревали необходимые условия для технического прогресса. Немалую роль сыграло то, что в России стало развиваться техническое образование, наличие высококвалифицированных техников и инженеров, способных не только осваивать новую технику, созданную в передовых странах, но и выдвигать новые технические идеи и их осуществлять. Известно, что уральские горнозаводские школы, созданные во второй четверти XVIII в., в разное время закончили выдающиеся русские изобретатели И. И. Ползунов, К. Д. Фролов, Черепановы и др.
Еще на заре мировой промышленной революции русские изобретатели стали пионерами технического прогресса в области механизации прядильного дела, железнодорожного производства, создании универсального парового двигателя и т. д. Исторически развивающаяся новая техника имела интернациональный характер, в которую российские ученые и изобретатели внесли существенный вклад. Еще в 1760 г. известный изобретатель Р. Глинков построил механическую прядильную машину, приводившуюся в движение силой водяного колеса, которая заменяла собой тридцать ручных прядильщиков. Им было открыто и первое прядильное предприятие, оборудованное несколькими рабочими прядильными машинами. Изобретение Глинкова появилось на 10 лет раньше, чем такое же в Англии, но его машина не получила в условиях крепостничества сколько-нибудь практического применения74. К области железопрокатного производства относится замечательное изобретение «катальной» машины в 1774 — 1781 гг. на Нижнетагильском заводе Демидовых крепостным слесарем Егором Жепинским, которая представляла собой первый в мире непрерывный прокатный стан для изготовления машинным способом четырехгранных полос сортового железа75. (В Англии подобного рода тс тан был внедрен спустя 90 лет.) Механический поворотный суппорт в токарном стане был изобретен известным русским механиком А. Нартовым в первой четверти XVIII в., в то время как знаменитое изобретение суппорта Г. Моудсли в Англии датируется 1797 г. Известно, что первая в мире универсальная паровая машина двойного действия, «огнедействующая машина», была создана в 1763 г. на Алтае на Барнаульском казенном заводе выдающимся русским механиком И. И. Ползуновым, почти на 20 лет раньше знаменитой машины Дж. Уатта, ставшей важнейшим фактором промышленной революции76.
Но в условиях феодально-крепостнической системы хозяйства России гениальные изобретения русской инженерно-технической мысли не получали практического применения и были забыты. Дешевый крепостной труд был выгоднее постройки сравнительно дорогих паросиловых установок и рабочих машин.
Только во второй четверти XIX в. в ходе интенсивного разложения феодально-крепостнической системы хозяйства в стране создаются определенные предпосылки для перерастания мануфактуры в фабрику в передовых отраслях, что обусловило возможность широкого развития технического прогресса и начало систематического внедрения машин в производство.
Немаловажным фактором, усиливающим начальный процесс внедрения машин в промышленное производство, являлось сосуществование России на мировом рынке с развитыми капиталистическими странами Запада, где бурно развивалась промышленная революция. Индустриальная экономика западных государств усиливала свой спрос на техническое сырье, зерно, экспортируемые из России. Первое место во внешней торговле России занимала капиталистическая Англия. По европейской границе доля Англии составляла около трети ввоза и до половины вывоза77. В экспорте России в Англию доминировало промышленное сырье (до 75 % в 40-х годах XIX в.) — лен, лес, щетина, сало, шерсть и пр. В то же время Россия в середине XIX в. являлась наряду с США одним из главных поставщиков зерна в Англию. В свою очередь, развитие российской крупной промышленности настоятельно требовало возрастающего ввоза иностранного хлопка-сырца, бумажной пряжи, химикатов, машин и прочих промышленных товаров из-за рубежа. Только за 1802—1841 гг. ежегодный ввоз иностранных товаров по западной границе России возрос на 127 %78. В этот период импорт товаров в России, как и экспорт, находился в руках английского капитала, регулируемый тарифной системой и растущим спросом внутреннего рынка. Основными статьями вывоза из Англии (до 65 %) являлись средства производства: хлопок, красители, хлопчатобумажная и шерстяная пряжа, химические товары, металл, уголь, машины и инструменты. Вторая половина 40-х годов XIX в. стала переломной в изменении структуры общего импорта России, когда обозначился значительный сдвиг в росте ввоза машин и хлопка, угля и шерсти наряду с резким сокращением импорта текстильных изделий и пряжи непосредственно из Англии79.
Международный фактор в развитии машинного производства предреформенной России играл противоречивую, двойственную роль: с одной стороны, он неизбежно затормаживал развитие российской промышленности, особенно капиталистических отраслей тяжелой промышленности, но с другой — в значительной степени стимулировал ее развитие, усиливал социально-экономическую трансформацию и техническую модернизацию промышленности, прогрессирующую только в капиталистической форме.
Таким образом, созревание и наличие комплекса объективных факторов создавало определенные предпосылки для возникновения «порога восприимчивости» предреформенной экономики к внедрению машинного производства в передовых отраслях промышленности. В условиях кризиса феодально-крепостнической системы это внедрение усиливало глубокие внутренние противоречия, обусловливало обострение социальной напряженности.
1 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 3. С. 60.
2 См.: Дружинин Н. М. Генезис капитализма в России. М., 1955; Яцунский В. К. Социально-экономическая история России XVIII—XIX вв. М., 1973; Рындзюнский П. Г. Утверждение капитализма в России, 1850—1880. М., 1978; Ковальченко И. Д. Русское крепостное крестьянство в первой половине XIX в. М., 1967.
3 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 727.
4 См.: Рубинштейн Н. Л. Территориальное разделение труда и развитие всероссийского рынка //Из истории рабочего класса и революционного движения. М., 1958. С. 88 — 100; Миронов Б. Н. Внутренний рынок России во второй половине XVIII - первой половине XIX в. Л., 1981. С. 72-100.
5 Миронов Б. Я. Указ. соч. С. 95.
6 Истомина Э. Г. Водные пути России во второй половине XVIII — начале XIX в. М., 1982. С. 260 - 261.
7 Семевский В. И. Крестьяне в царствование императрицы Екатерины II. СПб., 1896. Т. 1. С. 584-585.
8 Дружинин Н. М. Государственные крестьяне и реформа П. Д. Киселева. М., 1958. Т.2. С. 151-153.
9 Щербатов М. М. Статистика в рассуждении России. СПб., 1896. Т. 1. С. 480.
10 Ковальченко И. Д., Милое Л. В. Об интенсивности оброчной эксплуатации крестьян Центральной России в конце XVIII — первой половине XIX в. // История СССР. 1966. № 4. С. 65-67; Рындзюнский П. Г. Указ. соч. С. 57.
11 ЦГИА СССР. Ф. 1290 (Центральный статистический комитет). Оп. 5. Д. 14.Л. 15.
12 Там же.
13 Сборник сведений и материалов по ведомству Министерства финансов. СПб., 1865. Т. 2. С. 79.
14 Мешалин И. В. Текстильная промышленность крестьян Московской губернии в XVIII и первой лоловине XIX в. М.; Л., 1950. С. 190.
15 Федоров В. А. Помещичьи крестьяне Центрально-Промышленного района России конца XVIII — первой половины XIX в. М., 1974. С. 86.
16 Шелехов Д. Путешествие по русским проселочным дорогам // Б-ка чтения. 1839. Т. 32, отд. 4. С. 8.
17 Китарры М. Я. Очерк современного положения и нужд русской мануфактуры. СПб., 1857. С. 12-13.
18 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 3. С. 341.
19 ЦГИА СССР. Ф. 1290. On. 1. Д. 143. Л. 2-4.
20 Федоров В. А. Указ. соч. С. 111.
21 Там же. С. 135.
22 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 3. С. 415.
23 ЦГИА СССР. Ф. 1290. Оп. 5. Д. 14. Л. 15 - 16.
24 Ратин А. Г. Население России за 100 лет; 1811 — 1913: Стат. очерки. М., 1956. С. 86.
25 Статистические таблицы о состоянии Городов Российской империи, составленные Статистическим отделением Совета министров внутренних дел. СПб., 1840. С. 16-21.
26 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 3. С. 184.
27 Тр. Вольного экон. о-ва. 1814. Т. 16. С. 47-48.
28 Заблоцкий-Десятовский А. П. Граф П. Д. Киселев и его время. СПб., 1882. Т. 4. С. 276.
29 Ковальченко И. Д. Указ. соч. С. 290.
30 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 728.
31 Там же. Т. 19. С. 408.
32 Дружинин Н. М. Государственные крестьяне ... Т. 2. С. 320—321.
33 Федоров В. А. Указ. соч. С. 206-207.
34 Там же. С. 209, 215.
35 Ламанский А. Опыт описания крестьянской промышленности Калужской губернии // Журн. М-ва гос. имуществ. 1860. Т. 73, отд. 4. С. 3.
36 Копанев А. И. Население Петербурга в первой половине XIX в. М.; Л., 1957. С. 17-22.
37 Тенгоборский Л. В. О производительных силах России. СПб., 1858. Ч. 1. С. 128.
38 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 3. С. 346.
39 Яцунский В. К. Формирование крупной промышленности в Иванове в первой половине XIX в. // Генезис капитализма в промышленности и сельском хозяйстве. М., 1965. С. 291 —306; Разгон А. М. Крестьяне Ивановской вотчины Шереметевых во II половине XVIII в. М., 1951. С. 31, 47.
40 Федоров В. А. Указ. соч. С. 133-139.
41 Корсак А. К. О формах промышленности вообще и о значении домашнего производства (кустарной и домашней промышленности) в Западной Европе и России. СПб., 1861. С. 263, 268.
42 Там же. С. 250.
43 См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 3. С. 367-368.
44 Мешалин И. В. Указ. соч. С. 161.
45 Рындзюнский П. Г. Указ. соч. С. 10.
46 Сторожев В. Н. История московского купеческого общества. М., 1911. Т. 2. С. 98.
47 Клебановский П. Воспоминания о фирме братьев Яхненко и Симиренко // Киев, старина. 1896. № 2. С. 254.
48 Лященко П. И. История народного хозяйства СССР. С., 1952. Т. 2. С. 16-17.
49 Блиох И. С. Финансы России в XIX в. СПб., 1882. Т. 1. С. 151.
50 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 767.
51 I Полное собрание законов Российской империи. Т. 38. №68964. (Далее: ПСЗ-1).
52 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 38. С. 136.
53 Друян А. Д. Очерки по истории денежного обращения России в XIX в. М., 1941.
54 Семенов А. Изучение исторических сведений о российской внешней торговле и промышленности с половины XVII до. 1858 г. СПб., 1859. Т. 2. С. 121.
55 Боровой С. Я. Кредит и банки России, середина XVII - 1861. М., 1958. С. 223.
56Погребинский А. П. Очерки истории финансов дореволюционной России. М., 1954. С. 40.
57 ЦГИА СССР. Ф. 18. (Департамент мануфактур и внутренней торговли). Оп. 2. Д. 958. Л. 3-17.
58 Киняпина Н. С. Политика русского самодержавия в области промышленности, 20-50-е годы XIX в. М., 1968. С. 432-440.
59 ЦГИА СССР. Ф. 560 (Общая канцелярия министра финансов). Оп. 38. Д. 560. Л. 9.
60 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 3. С. 385.
61 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 353-354.
62 Там же. С. 376.
63 Рашин А. Г. Формирование промышленного пролетариата в России. М., 1940. С. 83
64 Ковальченко И. Д. Об особенностях работы по найму помещичьих крестьян России в первой лоловине XIX в. // Генезис капитализма... С. 378—407.
65 Хромов П. А. Экономическое развитие России в XIX—XX вв. М., 1950. С. 34.
66 Кошелев А. И. Записки. Берлин, 1884 г. Приложения: Добрая воля, спорее неволи // Земледел. газ. 1847. № 99. С. 790-791.
67 См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 3. С. 383.
68 Мешалин И. В. Указ. соч. С. 105.
69 Туган-Барановский М. И. Русская фабрика в прошлом и настоящем. М., 1938. С. 79.
70 Материалы к истории Прохоровской Трехгорной мануфактуры, 1799—1915. М., 1915. С. 58.
71 Корсак А. Я. Указ. соч. С. 206.
72 Журнал мануфактур и торговли. 1854. Ч. 1, С. 203. (Далее: ЖМиТ).
73 Маркс КЭнгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 417.
74 Техника в ее историческом развитии: От появления ручных орудий труда до становления техники машинно-фабричного производства. М., 1979. С. 216.
75 Цыпин Б. Л. Некоторые особенности промышленного переворота в России. Свердловск. 1968. С. 70-71.
76 Виргинский В. С. Творцы новой техники в крепостной России: Очерки жизни и деятельности выдающихся русских изобретателей XVIII — первой половины XIX в. М., 1962.
77 Струмилин С. Г. Очерки экономической истории России. М., 1960. С. 469.
78 Гулишамбаров С. С. Всемирная торговля в XIX в. СПб., 1898. С. 27—29.
79 Семенов Л. С. Россия и Англия: Экон. отношения в середине XIX в., 1975. С. 69-71.
NaN
<< Назад Вперёд>>
