Глава III. Практики городского самоуправления
Самым простым и надежным способом обеспечить успех кандидатам, угодным действующему городскому голове, было формирование корпуса выборщиков. Из-за несовершенства законодательства о городских выборах у городского головы и членов думы открывались большие возможности для злоупотреблений своим должностным положением при формировании избирательного списка. «Правильный» подбор избирателей обеспечивал успех кампании. Так, в январе 1822 г. служащие в коломенском магистрате бургомистры Иван Селивановский, Захар Колесников и ратманы Петр Тупицын и Шапошников подали жалобу московскому военному генерал-губернатору князю Д.В.Голицыну на действия бывшего городского головы Наума Шевлягина. Они обвиняли голову в серьезных нарушениях законов о выборах. Во-первых, Шевлягин не запросил магистрат "о состоящих в нем по делам из купцов под судом и под следствием", во-вторых, начал готовиться к выборам "совсем не так, как в законе о таковых выборах предначертано, разослал ярлыки таким людям, которые б поддерживали его намерение на сей выбор, им уже тайно положенное"; в-третьих, удалил из числа присутствующих на собрании купца 2-й гильдии А.М. Коротаева как находящегося под судом; в-четвертых, добился избрания бургомистром С.И.Попова, который обвинялся сразу по нескольким уголовным делам, хотя бургомистр Колесников и ратман Шустов ему об этом говорили. Наконец, голова отказался составить общественный приговор об оскорблении, нанесенном Поповым Колесникову и Шустову164.
Отвечая перед следователем на эти обвинения, Шевлягин легко парировал вопрос «Всем ли купцам и мещанам были разосланы ярлыки с приглашением в собрание?». Он заявил, что все исполнено «по заведенному с давних лет порядку» и приглашены были «из числа лучших в обществе лиц, более находящихся в городе на лицо. Повещать же и приглашать к выбору всех купцов и мещан дума сочла затруднительным, ибо не имеет места, где их поместить, да и сверх того при прежних выборах более сего числа присутствующих не бывало (курсив мой. - А.К.)»165.
Некоторые кандидаты не брезговали и прямым подкупом избирателей, организуя бесплатные застолья. Вот что писал об этом в докладной записке от 7 мая 1851 г. на имя московского генерал-губернатора А.А.Закревского статский советник Трубецкой, посланный для расследования злоупотреблений дмитровского городского головы Е.А.Немкова: «Узнал я также, что Немков, 15 лет постоянно избираемый в городские головы, употребляет для достижения сей цели средства непозволительные: перед выборами он в собственном трактире бесплатно кормит и поит многих людей, которые в нетрезвом виде избирают на свою погибель человека, коего они проклинают, когда очнуться от винных паров»166.
Аналогичные предвыборные «мероприятия» применялись и в другом уездном городе Московской губернии - Подольске. Старший чиновник особых поручений при московском гражданском губернаторе Н.П.Синельникове - Янкевич обнаружил при ревизии Подольской городской думы в 1856 г. многочисленные недостатки в «делопроизводстве». Попутно он вскрыл и механизмы предвыборной борьбы тамошнего городского головы Аллилуева. Чиновник оценил избирательную тактику городского головы как весьма эффективную. «Впрочем, как в прежние выборы, так и в будущие, вероятно, будет избран Аллилуев, если не постигнет заслуженная им участь его предшественника, преданного уголовному суду, - доносил ревизор губернатору. - Причина же его избрания собственно то, что честные и благомыслящие граждане даже не являются на выборы, опасаясь быть избранными, а, следовательно, отвлеченными от торговых занятий, а Аллилуев, имея личную выгоду быть головою, подбирает партию из оборванной подольской челяди, которую накануне кормит и особенно поит на свой счет во всех подольских харчевнях, а в благодарность такие обыватели и выбирают его в головы»167.
Поведение сторонников Аллилуева выглядит в изложении московского чиновника более рациональным и мотивированным, чем у жителей Дмитрова, опускавших шары за Немкова. Благодарность Аллилуева не ограничивалась бесплатными предвыборными обедами с обильным угощением водкой. Она имела и более долгосрочную материальную выгоду для его малоимущих избирателей. В ходе ревизии обнаружилось, что реестр мещан, имевших податную задолженность, в значительной части совпадал со списком избирателей, приглашенных на выборы городского головы. Признательный голова не взыскивал недоимки с преданных ему горожан168.
Впрочем, в арсенале у городских голов были и репрессивные методы воздействия на неблагонадежных мещан и даже купцов. Способы эти были довольно разнообразны: от закрытия лавки под каким-нибудь благовидным предлогом до включения вне очереди неугодного мещанского семейства в число подлежащих поставки рекрута. Подобная практика бытовала и в некоторых уездных городах Тверской губернии. «Из особенностей общественного быта заметить нужно то, - свидетельствовал о Торжке в 1849 г. священник Иовлев, - что выборы в градские должности по большей части бывают безправильны. В следствие сего у людей богатых бывают капризы и враждебное духу христианства злопамятство»169.
В число же неблагонадежных могли попасть не только сторонники противоборствующей «партии», но и любые лица, решавшиеся при обсуждении каких-либо городских вопросов высказывать мнение, отличное от предложений градского главы. Священник В.Знаменский в 1849 г. писал о нравах, царивших на городских собраниях г. Крапивны Тульской губернии: «...если кто-либо из обывателей предлагает свое мнение, не согласное с мнением головы, тому замечают, что у него борода только велика, а ума мало. На будущее время таковой уже готовься в какую-либо должность, наприм[ер], в сборщики податей или еще затруднительнее...»170
В целом же несовершенство законодательства, дававшее возможность городским головам неограниченно влиять на формирование состава выборщиков, вызывало обеспокоенность и у чиновников, и у отдельных деятелей городского самоуправления. С конца 1850-х гг. эта проблема стала предметом публичного обсуждения и на страницах газет. В частности, в 1859 г. в «Московских ведомостях» автор, скрывшийся под инициалами, критиковал практику приглашения главами некоторых городов на избирательные собрания городского плебса, подкупленного ими. В качестве эффективной меры борьбы с этим явлением предлагалось введение имущественного ценза, необходимого для участия в выборах171.
Институт церковных старост в рассматриваемое время в провинции был, по сути, одной из общественных служб. Церковные старосты появились еще в средневековье. Их место в жизни прихода претерпело определенные изменения в XVII - начале XVIII в. М.М.Богословский, исследовавший «земское самоуправление» на русском севере, пришел к выводу, что в конце XVII в. «церковный староста получает значение уполномоченного епархиальной власти, а не приходского мира»172. На сибирских материалах Н.Д.Зольникова пришла к аналогичным выводам и писала, что вмешательство церковных властей в дела прихода «постепенно уничтожило роль приходской церкви как одного из центров мирской жизни»173. После реформирования городского и сословного управления по Жалованной грамоте городам 1785 г. должность церковного старосты оказалась в зоне конфликта интересов духовной власти и выборного общественного управления. В некоторых городах пост церковного старосты считался престижным и время от времени за него разворачивалась нешуточная борьба. Для современного читателя, не знакомого со многими реалиями дореформенного русского города, включение избрания прихожанами церковного старосты в общий контекст выборов в городское самоуправление может вызвать недоумение. Однако в рассматриваемое время именно так и обстояло дело. В 1808 г. с целью поднять престиж института церковных старост по докладу Синода царь уравнял его с другими службами по выборам, освободив дома церковных старост от постоя174. Указ 17 апреля 1808 г. не решил, а лишь обострил проблемы, связанные с введением должности церковного старосты в номенклатуру городского самоуправления. Оставим в стороне недовольство со стороны клира тем обстоятельством, что он сделал затруднительным избрание на эту должность дворян, чиновников и вообще лиц, не принадлежащих к купцам и мещанам. Важнее другое, по мнению граждан, этот указ открывал «лазейки» для недобросовестных купцов, которые предпочитали быть церковными старостами, только бы не служить в самоуправлении. Уже в 1814 г. московское купеческое общество просило передать выбор церковных старост самому купечеству, исходя из того, что «многие из лучших купцов уклоняются от общественных должностей»175. С аналогичным ходатайством выступило и санкт-петербургское купеческое общество, предлагая не утверждать в старосты тех, у которых очередь нести общественную службу176. С купечеством двух столиц были солидарны и многие деятели городского самоуправления в провинции. Один из них, воронежский градской глава Петр Титов 12 декабря 1816 г. в донесении обер-прокурору Синода А.Д.Голицыну подверг указ 17 апреля 1808 г. и практику его применения резкой и аргументированной критике. Он писал, что многие богатые купцы «выбираются к таким церквам, где всего годового дохода от ста до двухсот рублей... но и тут не занимаясь сами почти никогда сею должностию, а нанимают за самую малую плату быть при ящиках [для сбора пожертвований] из отставных солдат и другого звания людей...»177. Эти же проблемы волновали и деятелей городского самоуправления в уездных городах Московской губернии. Поэтому 2 и 30 декабря 1826 г. можайский городской голова просил московского гражданского губернатора Г.М.Безобразова запретить практику избрания церковных старост до проведения выборов на трехлетние службы в городском самоуправлении. Губернатор согласился с таким подходом и в январе 1827 г. ходатайствовал перед министром внутренних дел о принятии предложения можайского головы178.
И все же институт церковных старост в городах Центра так и не превратился во второстепенную службу городского самоуправления. Должность соборного старосты, а в малолюдных городах, где было обычно от одного до трех храмов, и всех приходских старост, считалась весьма престижной. Поэтому среди желающих стать церковным старостой иногда завязывалась нешуточная борьба. О такой борьбе купеческих «партий» красочно рассказывает в своих воспоминаниях протоиерей С.С.Модестов, служивший в подмосковном Клину с 1857 г.
Молодой священник оказался помимо своей воли отчасти вовлечен в конфликт вокруг выборов церковного старосты. На эту должность накануне выборов, которые также проводились раз в три года, оказалось два претендента Арсений Степанович Воронков (тогдашний староста) и Прокопий Осипович Истомин. Готовясь к выборам, оба кандидата вербовали своих сторонников. У Истомина были серьезные козыри: поддержка городского головы Николая Александровича Кудрявцева, желание причта, прежнее его «искреннее участие в делах церковных». На выборах, «обыкновенно в то время проводившихся в городской думе», Кудрявцев как городской голова «старался помешать» избранию Воронкова и агитировал за его оппонента. Но «административный ресурс» не помог - в собрании «произошел беспорядок, брань и укоры, так что выборы не состоялись». После этого в Клину развернулась настоящая предвыборная борьба с обнародованием компромата, апелляцией к общественному мнению и угрозами обратиться в вышестоящие инстанции. Тогда староста А.С.Воронков, знакомый во время службы им городской головой с митрополитом Филаретом, отправил старшего сына за защитой от обвинений граждан к митрополиту. Сын вернулся с томом проповедей Филарета, который украшала дарственная надпись автора: «Арсению Степановичу мир и Божие благословение за благоразумное попечение о храме». Разумеется, этот автограф демонстрировался гражданам и не только сыграл решающую роль в избрании Воронкова на новый срок, но и поднял его реноме так высоко, что он занимал эту должность пожизненно, а после смерти старостой стал его сын179.
Иная ситуация с положением церковных старост в городской иерархии наблюдалась в отдельных городах Западной Сибири. Так, в Тюмени и Томске в первой четверти XIX в. нередко граждане, избираемые церковными старостами, стремились от этой чести уклониться. Характерное отношение горожан к институту церковного старосты отражено в донесении Тюменского духовного правления к епархиальному начальству о мещанине Г.Е.Махилеве, избранном в декабре 1814 г. старостой. Махилев «от возложенной на него старостинской обязанности отказывается неочередностью и принять оной ни под каким предлогом не соглашается». Через год «лучшие прихожане» постановили, что Махилев избран «по очереди, поелику он при нашей церкви есть из лучших прихожан, а службы никакой никогда и самомалейшей не исправлял»180.
В этих документах отчетливо прозвучало отношение тюменских горожан к институту церковных старост как к общественной повинности, исполняемой «лучшими» гражданами. «Лучшие прихожане» и в Томске не жаждали быть церковными старостами. Томский купец М.И.Захарьев, избранный в 1807 г. старостой, дабы избежать этой службы, даже объявил себя старообрядцем. По мнению приходского священника, купец поступил так, чтобы уклониться старостинских обязанностей. И, думается, священник был прав, ибо Захарьев регулярно бывал на исповеди и у причастия и после объявления себя старообрядцем181.
В других городах Западной Сибири престиж церковных старост был более высок. Что объясняется, прежде всего, однородным конфессиональным составом населения182.
Подбором кандидатов, выдвигаемых на выборные должности, и непосредственной организацией выборов в первой половине XIX в. занимался городской голова совместно с членами городской думы. Но так было не всегда. В последней четверти XVIII в. обязанности по организации выборов в городах Тверской губернии возлагались на различные органы городского самоуправления. Как показала Н.В.Середа, в 1770-х гг. выборы организовывали непосредственно магистраты, а с 1780-х гг. городские головы. В отдельных городах эти обязанности возлагались на городовых старост. Так, в Вышнем Волочке выборами городского старосты и словесных судей занимались уже в начале 1780-х гг. городские головы. В Старице, напротив, даже в середине 1780-х гг. выборы всех должностных лиц, включая городского голову и членов магистрата, организовывал городской староста. Он же, как утверждает Н.В.Середа, проводил выборы «поверенных выборщиков», которые и являлись «непосредственными избирателями»183.
В какой степени избиратели считались с мнением городского головы и выборной верхушки, выдвигавших кандидатов на замещение классных должностей? Каковы были возможности выявления волеизъявления рядовых избирателей? Исключительную информацию для ответа на этот вопрос содержат избирательные протоколы, разумеется, при условии, что они аккуратно заполнены. Тогда достаточно сопоставить порядковый номер предложенных кандидатур с данными о том, кто был избран. Так, в уездном городе Тверской губернии - Кашине в 1803 г. в верхнем слое управленцев (голова и два бургомистра) 2 человека были избраны из числа первых кандидатов, среди ратманов магистрата и гласных думы 3 были избраны из первых кандидатов, а 4 были предложены для голосования вторыми и третьими. На проводившихся тогда же выборах на одногодичные должности (городового старосты и двух судей словесного суда) были избраны кандидаты, вынесенные на голосование первыми184. В другом городе Тверской губернии - Бежецке в 1803 г. новые голова и бургомистры были предложены первыми, а из 4 ратманов и 5 гласных победил лишь один кандидат, внесенный на голосование первым. Напротив, из пяти одногодичных служб все пять были замещены лицами, стоявшими в списке первыми185.
На выборах в январе 1803 г. в Твери - городе с самыми развитыми традициями городской демократии в рассматриваемое время - на 9 самых престижных выборных должностей прошли лишь трое первых кандидатов. Городским головой был выбран третий кандидат, один из заседателей Гражданской палаты был предложен лишь пятым, а заседатель Уголовной палаты вообще внесен на голосование только седьмым по счету. Во второй группе выборных должностей (ратманы магистрата и гласные думы) 8 из 14 избранных баллотировались первыми. Такой перевес обеспечили выборы гласных думы, где на 10 мест прошли 8 первых кандидатов. Что же касается выборов ратманов в магистрат, то здесь выборщики совершенно проигнорировали мнение городского головы и членов думы. Так, первым и вторым ратманом избраны 4-й и 7-й, а третьим и четвертым ратманами - 6-й и 9-й кандидаты186.
Полвека спустя, в декабре 1850 г., в Твери на 9 наиболее ответственных должностей (голова, бургомистры, заседатели совестного суда, гражданской и уголовной палат) были избраны 4 человека, которые не были основными кандидатами. Следующая группа выборных должностей - ратманы магистрата, ратманы полиции и гласные городской думы. Здесь наблюдается близкая картина к первой группе должностной престижности. Из 16 мест 6 досталось кандидатам не из основой «корзины»187.
Приведенные данные о выборах 1803 г. в Твери и в уездных городах Тверской губернии, а также за 1850 г. в губернском городе, несомненно, свидетельствует о том, что городские избиратели были активными участниками избирательных процедур и, пользуясь тем, что на должности баллотировалось несколько претендентов, имели возможность реального выбора. Особенно придирчиво они подходили к кандидатам, выбираемым на должность городского головы, бургомистров, и вообще классным должностям в правовой сфере: судьям, заседателям судебных органов, ратманам в магистрате или при полиции.
Иная ситуация была при выборах на менее престижные должности (ценовщики, депутаты по торговле, члены строительной и дорожной комиссий) - тут были избраны именно первые предложенные кандидаты. Фактически на эти должности в Твери назначали купцов посредством баллотировочной процедуры.
Аналогичным было отношение среди избирателей-ремесленников к выборам гласных ремесленного общества. Выборы проводились общие, избрано было по цехам Я из 9 первых кандидатов.
В городе Павловске Воронежской губернии, как сообщал в 1843 г. чиновник Н.В.Компанейщиков, бургомистры, ратманы, словесный судья, заседатели уездного суда избирались баллотированием, а десятские «для посылок в думу и магистрат» назначались без баллотировки188. Такой порядок выборов на престижные и непристижные должности был типичен для русского дореформенного города. Но в подмосковном Клину пошли еще дальше. Там не стали обременять выборщиков излишним голосованием. Например, в январе 1819 г. баллотировались шарами только в градские головы, бургомистры, ратманы, старосты сиротского суда, словесные судьи, ценовщики. «Да сверх сего избраны на голосах (курсив мой. - А.К.)» в квартирную комиссию, в оспенный комитет, в городовые маклеры, для продолжения городовой обывательской книги и другие должности, - сообщали из Клина губернскому начальству189.
В Западной Сибири самые значительные отклонения от избирательных процедур наблюдались в тех городах, где было малочисленно посадское население и сильно влияние ведомственного начальства. Так, в Барнауле в 1807 г. даже бургомистров магистрата «избрали» без голосования, а в 1822 г. и городского голову назначили «без баллотировки, с общего согласия»190. В военно-административном центре региона - Омске при избрании первых лиц городского самоуправления баллотировку хотя и производили, но выдвигали на должность всего по одному претенденту, в соответствии с давней местной традицией, как утверждал городской голова Лука Баранов в 1856 г.191
Да и в старинных сибирских городах, например, в Таре выборы во многом проходили формально. Например, в 1797 г. в избрании городского старосты и словесного судьи участвовало всего 7 выборщиков, а на каждую должность баллотировалось по два кандидата. О самом характере выборов на эти должности можно судить из отношения городского головы Тары в тамошний магистрат: «из состоящих на очереди избрали в будущий 798 года на перемену ныне находящихся в служении»192. И все-таки эти малочисленные избиратели не были послушной машиной, утверждавшей решения городского головы. У них был выбор из двух кандидатов. Своим правом они воспользовались, отдав большинство голосов вторым кандидатам.
В центре страны грубейшие нарушения избирательного законодательства, подобные омским и барнаульским, не допускались. Более того, в 1840-е гг. произошло ужесточение контроля губернской администрации за буквой избирательных законов. Наиболее заметно это было в Тверской губернии. Так, если в 1803 г. городским головой Бежецка был избран кандидат, набравший менее половины голосов, то в 1847 и 1848 гг. градской глава Вышнего Волочка получил от начальства три выговора и два строгих выговора, из которых 4 за нарушение избирательных процедур! В том числе в вину купцу 3-й гильдии Тимофею Синькову было поставлено то обстоятельство, что он, как лицо, руководившее выборами, допустил перебаллотировку на должность кандидата (т.е. заместителя) городского головы лиц, набравших на выборах головы менее половины голосов. Особенно возмутила губернское правление попытка оправдать это нарушение тем, «что общество не находит на то более достойных лиц, тогда как нельзя допустить, чтобы кроме купцов 1-й и 2-й гильдий, в количестве 128 капиталов 3-й гильдии, не находилось одного или двух достойных к избранию в кандидаты на должность градского головы...»193.
Кто же был «достойным к избранию» по мнению самих граждан? И как эти представления соотносились с законом? Законодательство отводило первенствующую роль в городском самоуправлении купцам. Мещане могли избираться лишь на второстепенные должности. Только в крайнем случае, при отсутствии достойных кандидатов из купцов, они могли допускаться к выборам на важные должности.
Означал ли равный сословный статус равные возможности избираемых? Формально да. У купцов первой гильдии были преимущества перед купцами второй гильдии, у которых были привилегии, по сравнению с третьегильдейцами. На практике все было не так однозначно. Так, в Серпухове во время выборов на трехлетие с 1819 г. произошел примечательный конфликт. Купец 2-й гильдии И.С.Плотников, избранный в депутаты квартирной комиссии, подал жалобу губернатору и просил уволить от должности. В частности, он писал, что был внесен в список для баллотирования не в головы или бургомистры, как следовало бы ему по статусу, но в ратманы. Когда же в ходе голосования очередь дошла до Плотникова, то общество «единогласно объявило, чтобы Плотникова в ратманы не баллотировать, назначив его к балтированию в депутаты, в квартирную комиссию». Казалось, что был найден удачный выход из создавшегося положения, позволявший и купца приобщить к общественной службе и не уронить его реноме. Однако квартирную комиссию возглавлял городничий, с которым он имел дело в суде об обременении его постоем со стороны последнего. Это основание для освобождения от должности Плотникова и гражданский губернатор, и военный генерал-губернатор сочли не основательным. Впрочем, купец проявил характер и упорство. Не получив поддержки у губернского начальства, он надолго уехал из города и власти вынуждены были ввести в должность другого человека194.
Среди тверских купцов уже в начале XIX в. сложились представления о том, на какую должность следует выбирать того или иного горожанина. Например, лица, баллотировавшиеся в городские головы, затем могли быть кандидатами в заседатели совестного суда, Уголовной и Гражданской палат, бургомистры, члены думы. Ратманами магистрата или полиции, а также для службы на менее значительных должностях они уже, как правило, не предлагались. Эти неписанные правила соблюдались в Твери в начале XIX в. строго, а иерархия должностей была «прописана» для каждого человека весьма определенно. Например, существовавшая субординация между ратманами магистрата позволяла в 1803 г. баллотировать купца П.И.Пирогова (ранее потерпевшего неудачу при избрании бургомистра) на первом этапе выборов на должности первого и второго ратманов. Однако, занявшего третье место Пирогова уже не баллотировали на втором этапе, когда выбирали третьего и четвертого ратманов. Показательно, что на эти должности были избраны два купца, набравшие в первом туре вдвоем меньше баллов, чем один Пирогов195. Очевидно, городская верхушка считала для реноме этого человека недопустимым служить третьим или четвертым ратманом.
Данная практика и такие представления могли быть связаны с законом, запрещавшим избирать на более низкие должности, чем гражданин служил ранее. Это положение вошло в силу еще в Учреждениях для управления губерний 1775 г.196 Но данная интерпретация справедлива лишь отчасти, она применима к лицам, занимавшим ранее выборные должности. Однако никогда не служившие представители известных в городе купеческих фамилий не баллотировались на низшие должности городского самоуправления. В этом случае выборная верхушка руководствовалась другим законом, разрешавшим купцам отказываться от должностей, которые не соответствовали их социальному статусу. Но этот закон, принятый, кстати, позднее, не проводил никакой иерархии между 1 и 4 ратманами. Поэтому в Твери можно говорить о своеобразном «местничестве»: нельзя было, не оскорбив реноме уважаемой купеческой семьи Пироговых, избрать одного из ее членов третьим ратманом, в то время, как вторым ратманом будет служить человек, из купеческой фамилии, которая стоит ощутимо ниже в неформальной городской иерархии. Таким образом, возможность выбора на ту или иную должность определялась не только официальным статусом человека, его личными достоинствами, но и местом, занимаемым его семьей в городской иерархии. Иначе говоря, в Твери - самом демократическом, с точки зрения полноты избирательных процедур и наличия нескольких кандидатов на одну выборную должность городов России - торжествовали олигархические принципы подбора и выдвижения кадров на «классные должности».
По-другому относились к выбору в общественные должности в новых уездных городах в конце XVIII - начале XIX в. Там число классных должностей было меньше, а их иерархия имела иные конфигурации. Так, в Осташкове в декабре 1799 г. лица, баллотировавшиеся в городские головы, затем предлагались кандидатами в бургомистры, ратманы и даже частные приставы. В гласные же шестигласной думы, в старосты, в словесные судьи никто из претендовавших на места городского головы или городских бургомистров не предлагался, но двое безуспешно были баллотированы на должность частного пристава. Заседатели или гласные думы пользовалась у горожан меньшим престижем, чем члены магистрата. На тех же выборах 1799 г. в нее баллотировалось всего 8 кандидатов на шесть мест, да и те были не из семей городской верхушки. В думу были избраны лишь лица, провалившиеся на выборах в ратманы, а также те, которые ранее не баллотировались в другие должности197.
В некоторых городах возникали церемонии, связанные с окончанием выборов, которые, разумеется, не были предусмотрены законом, но обязаны своим происхождением исключительно творчеству граждан. Так, в дневнике осташковского мещанина И. Нечкина содержатся любопытные подробности выборов городского головы в 1850 г. Он сообщает, что 17 ноября на общественном собрании были утверждены кандидаты на должности городского головы и других членов, «коих 202 чел.». А 22 ноября состоялись выборы градского главы. На эту должность выдвинуто 6 претендентов, первыми баллотировались братья Федор и Стефан Савины, один из которых - Федор Кондратьевич и победил почти единогласно (за него отдали свои голоса 190 граждан). Выборы закончились в 4 часа дня, однако дело не ограничилось избирательными формальностями. Вот что пишет о дальнейших событиях Иван Нечкин: «День середа и порхал снежок, и прямо из Думы многие богатые и бедные граждане пришли просить Федора Кондратьевича, чтобы послужил градским главою для общего блага»198. Таким образом, избиратели сочли нужным просить победившего кандидата послужить согражданам. Не вполне ясно, опасались ли они отказа Савина от должности или же считали нужным выразить свое почтение новому голове. Для первой версии у нас нет никаких данных. Вероятно, мы сталкиваемся с некой местной церемонией приглашения на общественную службу, которая выражала единение горожан и их надежды на справедливое управление городом нового головы. Приход многих «богатых» и «бедных» граждан в дом Савина больше похож на прибытие официальной делегации, чем на поздравления отдельных горожан с победой на выборах. Об этом свидетельствует то, что они появляются в доме сразу же после подведения итогов выборов, и уже в 5 часов расходятся, а не тянутся с поздравлениями весь вечер. Если это действительно была делегация избирателей, то ей придали репрезентативный вид. Не только избранные, «лучшие» горожане поздравляют нового голову, но многие граждане, принадлежащие к разным стратам: «богатые» и «бедные».
Публичная церемония посещения горожанами польстила Савину, который был тронут проявленным к нему вниманием, о чем свидетельствует лаконичная запись из «журнала» Нечкина: после ухода выборщиков 13 приказчиков поздравляют хозяина, который принимает их, как обычно, в коридоре. Однако это было не формальный акт. Выслушав поздравления, хозяин много говорит. Двое приказчиков (Гречников и Нечкин) ему отвечали, «равно представляли и свои резоны». Итогом этого дня Савин был доволен, и после коридорной беседы о проблемах городского самоуправления он выдал приказчикам 5 бутылок хереса. Об утверждении итогов выборов городского головы в Осташкове стало известно месяц спустя - 22 декабря, когда из Твери было получено официальное сообщение. В тот же день Федор Савин принес присягу, и, вернувшись из церкви, принял поздравления своих приказчиков по случаю вступления в должность, «за что и выдано им вина 5 бут. и кофей»199. Значение сделанного приказчикам подарка не следует преуменьшать, ибо далеко не в каждый важный христианский и фамильный праздник семьи Савиных его служащие удостаивались такой милости. Следует добавить, что Федор Кондратьевич Савин в дальнейшем занимал пост городского головы 20 лет подряд.
Если говорить о тенденциях в городских выборах, которые отражали отношение горожан как к избирательным процедурам, так и к институтам городского самоуправления, то количественные аспекты проблемы прослеживаются весьма очевидно. Например, в Осташкове на выборах городского головы в январе 1779 г. было выдвинуто 15 кандидатов, при выборах 2 бургомистров - 41 кандидат! Правда, большинство подлежащих баллотировке от этой чести предпочло уклониться. В результате большая часть кандидатов была уволена и в списке осталось 12 человек. В тот же день на места 4 ратманов были выдвинуты 46 кандидатов, а для голосования оставлены 15200. Спустя 20 лет произошло небольшое снижение числа кандидатов, предлагаемых для замещения вакантных должностей. И все же у горожан сохранилась возможность достаточно широкого выбора: 7 претендентов на место городского головы, 11 человек на 2 должности бургомистров, 12 - на 4 должности ратманов, 8 кандидатов на место частного пристава201.
Количественные характеристики далеко не всегда адекватн отражают настоящее положение дел. Число кандидатов говорит лишь о некотором спектре возможного выбора достойных претендентов, но умалчивает, например, о влиянии родственных кланов. Так, в Осташкове 13 декабря 1847 г. на очередных выборах городского головы баллотировали 7 кандидатов, в том числе 4-х купцов 3 гильдии, среди которых был и купеческий племянник. Однако три первых кандидата принадлежали к числу почетных граждан и были родными братьями. Победил старший из них, Иван Кондратьевич Савин. Два других брата разделили второе место, далеко опередив остальных претендентов. Возникла редкая коллизия, особенно учитывая, что в голосовании участвовало 185 человек. Данная ситуация была предусмотрена законом, о чем хорошо знали подписавшие протокол градской голова Шишкин и гласные Бочкарев, Савин и Коновалов: «Хотя бы и следовало по равенству избирательных шаров Стефану и Федору Савиным, согласно 204 ст. 3 том[а] дать жребий, но как по обоюдному согласию их, Савиных, так и по убеждению градского общества, изъявил готовность быть старшим кандидатом Стефан Савин, то общество, изъявляя на то полное согласие до жребия не допустило»202. Члены осташковской думы проявили трогательную предусмотрительность по поводу незначительного нарушения избирательной процедуры, но совершенно обошли куда более важный пункт Устава о службе по выборам, запрещавший выбирать «в должности одного места, для служения в одно и то же время» отца с сыном, тестя с зятем, дядей с родными племянниками по мужскому колену и, разумеется, родных братьев203.
Динамика сокращения числа кандидатов на выборные должности продолжалась и в последующие годы. В результате в середине XIX в. выборы в Осташкове приобрели во многом формальный характер: число кандидатов лишь незначительно превышало количество должностей. Так, в январе 1860 г. на 2 места бургомистра было 3 претендентов, на 4 места ратманов 6 кандидатов, в «директорские товарищи» общественного банка баллотировались 3 человек, на 2 места депутатов при следствии в уезде 4 человека, в гласные думы 7 кандидатов на 6 мест. Такая же картина наблюдалась и при выборах на другие должности204. Проигравшие становились кандидатами на должности, обязанными в случае смерти или продолжительной болезни одного из членов присутственного места, к которому они объявлены кандидатами, принять на себя соответствующие обязанности.
Создавшееся в Осташкове положение с замещением выборных должностей вызвало недовольство тверских чиновников. 9 марта 1860 г. губернское правление указало на недопустимость подобной практики. При этом оно руководствовалось не отклонениями от законов, и уж тем более не интересами граждан, которые оказались в ситуации фактически безальтернативности выборов, но прагматическими задачами управления. Губернское правление потребовало дополнительно избрать к должностям кандидатов, тем более что к некоторым должностям таковых не было избрано вовсе205. Тогда 15 апреля городские власти организовали требуемые от них довыборы. Осташковские граждане отнеслись без какого-либо энтузиазма к этому решению губернского правления. Если на основных выборах участвовало 134 выборщика, то на дополнительных всего 88.
В Серпухове с выдвижением кандидатов на выборы сложилась такая же традиция, как и в Осташкове. Здесь в среднем выдвигалось по 2 (редко - 2,5) кандидата на одно место, и 3 кандидата на место городского головы, лишь в 1834 г. по невыясненной причине граждане должны были избирать из 5 претендентов на кресло городского головы, и на 2 должности бургомистра баллотированы 6 человек. В Серпухове только в исключительных случаях забаллотированного кандидата предлагали на новую должность. Такой случай имел место в 1813 г. с купцом И.П.Щенковым206.
В другом уездном городе Московской губернии - Клину существовала иная практика. Кандидатов на одно «классное» место в нём также было немного, но бытовали серьезные отличия в технологии замещения вакантных должностей. Здесь во время выборов провалившегося кандидата не стеснялись предложить на другую должность. В частности, в 1819 г. 3-й гильдии купецкий сын Алексей Иванов Семейнин, 37 лет, формально безупречный кандидат: «дом имеет отец его собственный и квотирован по воле родителя его», был баллотирован в ратманы, в сиротский суд, а избран судьей словесного суда. А купца 3-й гильдии Михайлу Леонова Першина, 63 лет, владельца собственного дома, последовательно четырежды баллотировали в ратманы. Такое было возможно в связи с тем, что выбирали по очереди 1-го, 2-го, 3-го, 4-го ратманов. Возможно ранее его предлагали и в бургомистры, но из-за плохой сохранности архивного дела это выяснить не удалось. При этом ни градского голову, ни избирателей не смутило то обстоятельство, что двумя первыми ратманами были избраны мещане, третьим - купеческий сын. И купец Першин получил необходимое число голосов лишь в четвертые ратманы магистрата, который возглавили два бургомистра из мещан. Все это позволяет утверждать, что никакого намека на олигархическое самоуправление в Клину говорить не приходится. Здесь у мещан были большие возможности не только принимать участие в процессе выработки повседневных решений, но и занимать важнейшие должности в городском самоуправлении. Вероятно, это было возможно благодаря малочисленности купечества и общему невысокому уровню социально-экономического развития города.
Раз в три года личные планы большинства купцов, а мещан и низшего слоя купечества - ежегодно, оказывались в состоянии некоторой неопределенности. Надвигалась пора очередных выборов на общественные должности. Формально каждый мужчина, принадлежавший к городскому гражданству, мог быть избран на какую-либо должность в городском самоуправлении или приписан на срок 1 год или 3 года к определенному кругу казенных заведений. Оплата за выполнение общественных служб не была предусмотрена. При этом одни должности не требовали больших временных затрат, другие же, напротив, отнимали массу времени и фактически не оставляли человеку, их исполнявшему, возможности заниматься своим делом, зарабатывать деньги на жизнь. Даже те «синекуры», которые существовали в городском самоуправлении, стесняли свободу хозяйственных занятий купцов и мещан. Поэтому выполнение общественных служб наносило некоторый урон материальным интересам купцов и мещан. Отсюда стремление уклониться от должностей городского самоуправления. Вот что писал о своем отношении к перспективе служить городским головой купец г. Чухломы (Костромской губернии) И.В.Июдин: «Декабря 12-го [1832 г.] избран я на наступающее трехлетие в городские головы к крайнему моему неудовольствию. При многом старании и трате не мог избавиться от оной на выборах меня в сию должность». Дабы избежать избрания Июдин накануне выборов «благодарил мещан угощениями». Однако эти «угощения» не помогли: «По желанию бывшего городского головы Алексею Июдина, меня ровно 4 раза перебаллотировали то в головы, то в кандидаты, и остался кандидатом по городскому голове, которого выбрали заведомо, что он здесь не будет жить, а выпишится в Санкт-Петербург. Так и случилось. Я при многом старании избавиться как бы от должности, но поиздержась, остался неудовлетворенным»207.
После избрания существовало всего два легальных пути уклонения от выполнения общественных должностей. Первый путь был связан с освобождением от службы по выборам путем подачи мотивированных прошений в вышестоящие инстанции. Второй - найм вместо себя другого лица.
Прошения об освобождении от службы по выборам регулярно подавались горожанами в органы власти. В Твери спектр служб, от которых просили освободить, располагался от трубочиста до бургомистра. «Выбор» в трубочисты вызывал особое недовольство мещан, которые пытались от него избавиться. Трубочисты «избирались» в количестве 14 человек. В 1824 г половина из них, 6 человек, подали прошение об освобождении от должности. Одному из просителей, мещанину Е.Н.Аваеву дума рекомендовала нанять по предложению брандмейстера мещанина Всеславского с оплатой за полгода в размере 120 руб.208 В начале 1820-х гг. годовой наем трубочиста стоил 220 руб., как утверждал мещанин А.И.Волынский209. Из указа губернского правления от 27 сентября 1824 г. думе по поводу прошения об освобождении от должности мещанина Зиновия Захарова следует, что, действительно, назначение (формально «выборы») в трубочисты было делом обременительным. В середине 1820-х гг. наем трубочиста мещанину, назначенному на полгода для выполнения этой повинности, обходился в 120 руб., а отбывающему эту повинность в течение года - в 240 руб.
Расследовав эту и подобные жалобы, губернское правление обвинило думу в социальной несправедливости, отметив, что мещане, с хорошими доходами, определяются «к самым легчайшим должностям», например, сбору камня, где наем стоит от 30 до 70 рублей, а наем трубочиста по 1-ой части города обходится в 240 руб. в год. Тверские чиновники отметили, что данная повинность возлагается на одних «средних и бедных мещан»210. Думе пришлось по указу губернского правления освободить Захарова от обязанностей трубочиста, но последний мог быть доволен лишь отчасти, ибо дума уже 3 октября 1824 г. постановила определить его сотенным слободчиком, куда он был избран ранее. Более успешной можно признать борьбу мещанина Е.Н.Аваева за освобождение от обязанностей трубочиста. Эта борьба завершилась 10 июня 1825 г., когда губернское правление удовлетворило жалобу Аваева на основании того, что он является несовершеннолетним и находится под опекой211.
«Дело о выборе трубочистов и о подаваемых по сему предмету прошениям о избавлении некоторых от сей повинностей» 1824 г. позволяет констатировать, что в Твери широкое распространение получила практика найма лиц, которые выполняли бы за других выборные службы (фактически личные повинности). О ее многолетней укорененности в городском быту свидетельствует и устоявшаяся такса на различные службы, и что не менее важно - признание ее губернскими властями. Наряду с этим, губернские власти справедливо констатировали пристрастность городской верхушки при назначении на обременительные городские службы. Кроме приведенных фактов об этом же свидетельствует и слишком частое («не в очередь») назначение в такие службы одних и тех же лиц.
Практика найма купцами и мещанами других горожан для исполнения выборных должностей получила широкое распространение в сибирских городах. Например, в Таре в 1824 и 1827 гг. по найму замещались должности словесного судьи, сборщика поземельных денег, сборщика податей, смотрителя городовой больницы212. Эта практика распространялась и на престижные должности. Так, в 1821 г. тарский мещанин И.М.Немчинов, избранный бургомистром, просил освободить его от должности в связи с необходимостью отлучаться из города, но «дабы обществу сделать уважение за таковое почтительное назначение» вместо себя предлагал допустить к должности нанятого им А.Л.Мантабарова. Последний более двадцати лет постоянно служил на различных должностях в городском самоуправлении по очереди и за других лиц по найму213. В Тобольске в середине 1840-х гг. наем лиц для выполнения выборных служб был в таком ходу, что авторы «Статистического описания губернского Тобольска» включили в бюджет городской семьи специальную статью расходов - «на должность». Размер этих расходов определялся сложностью работы и статусом выборного места. Горожане со средними доходами тратили на оплату нанятого лица больше, чем бедные мещане и цеховые - «горожанин этого разряда предполагается грамотный и выбирается в высшую должность, следовательно, платит дороже наемщику»214. Отметим, что грамотность была одним из важнейших критериев при выдвижении кандидатур на ответственные должности городского самоуправления. Уже в 1801 г. тобольская дума предлагает купцам и мещанам избрать гласных думы из числа жителей «в грамоте умеющих и доброго поведения»215.
Государство никак не могло окончательно определиться с пониманием феномена выборной городской службы, что это в первую очередь: право или повинность. Отсюда и отношение к вопросу о возможности горожан, которые по различным причинам не могли или не хотели служить сами, нанимать вместо себя других лиц. Чтобы придать легитимный характер практике замещения выборных должностей желающими служить по найму, ялуторовские граждане в 1847 г. обратились к имперским властям с ходатайством. Однако министерство внутренних дел отклонило его216. В 1850 г. мещанское общество Твери просило дозволения «нанимать вместо себя других, под личною своею ответственностию за все упущения и утраты, подобно тому, как это допускалось для служащих по выборам от купечества прежде, и именно на основании имянного указа 1-го июня 1731 года...». В этом ходатайстве речь шла лишь о должностях мещанских старост и их помощников. Городская дума поддержала прошение, отметив, что ежегодно избираемые к этим должностям мещане действуют неудачно, что ведет к росту недоимок. Министр внутренних дел Перовский просьбу отклонил, но фактически пошел навстречу тверским мещанам, разрешив назначать жалование по усмотрению общества для старост и их помощников по сбору денег. Чем мещанское общество и воспользовалось217. Таким образом, не уступая в этом вопросе гражданам, правительство допускало по желанию местных обществ профессионализацию отдельных видов деятельности городского самоуправления. Но в целом проблема допуска горожан, желавших выполнять общественные должности за других лиц, оставалась актуальной весь дореформенный период. Сами муниципальные деятели рассматривали ее в качестве одной из преград, препятствовавших развитию самоуправления. О чем прямо писал 14 декабря 1861 г. осташковский городской голова Ф.К.Савин министру внутренних дел, предлагая, чтобы лица, не желавшие служить по выборам, вносили деньги, а общество нанимало вместо них служащих218.
Каждая просьба об освобождении от несения службы по выборам была поводом для возникновения многостороннего конфликта. Подача жалоб на результаты выборов создавала в городском обществе определенную социальную напряженность. Участниками конфликта становились различные стороны: проситель и органы самоуправления, проситель и локальное сообщество (градское, купеческое, мещанское, ремесленное), проситель и остальные граждане. В дальнейшем в конфликт оказывались вовлечены: губернское правление, иногда непосредственно гражданский губернатор или генерал-губернатор, в отдельных случаях дело поступало в Сенат, рассматривалось министрами и членами Госсовета и утверждалось царем. Далеко не всегда должностные лица и учреждения, разбиравшие жалобы, были беспристрастными арбитрами. Порой главными участниками конфликта становились городское общество или выражавшие его интересы учреждения самоуправления и органы государственной власти. Показательным в этом контексте является конфликт 1816 г. вокруг отказа тверского купца Петра Степанова Пирогова выполнять обязанности словесного судьи. 7 января 1816 г. он просил думу освободить его от службы, аргументируя свое прошение тем, что после смерти тестя он управляет полотняной и парусиновой фабриками. При этом ссылался на указ 1 июня 1731 г. о льготах по службе для фабрикантов и заводчиков. Дума отказала Пирогову, но его прошение поддержало губернское правление. Аргумент об одиночестве Пирогова и необходимости частых коммерческих отлучек не был принят думой, т.к. его тесть исправлял общественные должности, был головой. Аргумент чиновников о важности для государства его производства дума также отвергла, под предлогом, что он не фабрикант, а управляющий на фабрике, принадлежащей жене. Правление не согласилось с аргументами думы и предложило ее членам войти «в точное рассмотрение законов». О накале отношений между губернским правлением и думой свидетельствует тот факт, что коронные чиновники вслед за Пироговым повторили, что последний выбран в должность «недоброжелательствующим градским головою Щукиным»219. Дума, однако, не спешила капитулировать и рапортовала губернскому правлению о рассмотрении его указа. В этом документе она отвергла аргументы об общей пользе, восходящие к петровскому времени. «Впрочем такового рода фабрик в России есть не малое число, и самые содержатели их есть ни что иное, как торгующие или приобретатели своей пользы продажей со оных изделий; подобно занимающимся другим торгом купцам, и всякая выбором общества доставляемая служба для торгующего не без упущения, а следовательно и не без убытков по торговым каждого обстоятельствам. Почему и Пирогов от общественной службы, в которую избран еще в первый раз освобожден быть не должен». Отвергли и аргумент об «одиночестве» просителя: «и сноснее иногда может быть одинокому нежели семейному, судя по состоянию; и потому долг есть общества рассматривать каждого и по возможности доставлять ему службу (курсив мой. - А.К.), от которой буде бы все отклонялись, как и Пирогов, и сила закона не обуздала бы их самоволие и неблагонамеренность к пользе общей, то нарушилось бы общественное повиновение власти»220. Обращает внимание в этой аргументации то обстоятельство, что выборные службы воспринимаются как обязанность горожан перед обществом, которую добропорядочные граждане выполняют с ответственностью, а неблагонамеренные игнорируют. Более того, идея «общей пользы», игравшая важную роль в петровской идеологии, оказалась переосмыслены тверскими купцами. Переосмыслена и в историческом контексте (привилегии, данные Петром Великим заводчикам, устарели), и в социальном (общая польза - это то, что служит не только государству, но и обществу, а также и интересам горожан).
Главным законом о выборах члены думы считали именной высочайший указ правительствующему Сенату от 20 августа 1802 года, который правление, игнорировало, - место бездействовало. Дума просила правление, «дабы оно соблаговолило в отвращение купца Пирогова от уклонения от общественной службы, и чтобы другие к тому не имели наклонности постановить свое определение, ибо место словесного судьи чрез то состоит не занятым три месяца», чтобы и впредь в должность вступали немедленно, а затем уже приносили просьбы об освобождении. Наконец: «А как купец Пирогов градского голову назвал в прошении, поданном в губернское правление, недоброжелательствующим, какое название есть поносительное и не токмо для него, но и для целого присутствия Думы обидное», просили для законного удовлетворения представить копию221. Исчерпав все аргументы и, фактически, потерпев поражение в полемике с тверской думой, губернские власти прибегли к угрозам. В новом указе правления от 12 июня 1816 г. думе пеняли на неуместность ее возражений вышестоящему начальству и грозили привлечь к ответственности за невыполнение его распоряжений. Предписано было также выдать Пирогову паспорт (в чем магистрат ранее отказал), необходимый ему для разъездов по коммерческим делам222.
Члены думы не стали подавать апелляцию в Сенат на решение губернского правления. Конфликт завершился в пользу купца Пирогова, победившего при активнейшей помощи чиноовников губернского правления, действовавших столь настойчиво, вероятно, не бескорыстно. Однако отношения с членами Думы и в целом с городской верхушкой у заезжего москвича оказались серьезно испорчены.
Взятка чиновникам губернского правления за освобождение от службы по выборам была, вероятно, не самым распространенным явлением. Косвенно об этом свидетельствует и тот факт, что большинство прошений горожан, поданных в губернские органы власти, отклонялись губернатором и губернским правлением. К тому же размер такой взятки и сопряженные с ней расходы, особенно если проситель жил в уездном городе, были весьма значительны. Так, в 1839 г. издержки упомянутого купца И.В.Июдина ради избавления от должности составили 450 руб., в эту сумму вошли не только взятки чиновникам, но и средства, потраченные на дорогу, проживание и угощения должностных лиц223. Поэтому часто проще было найти желающих служить за других по найму, чем давать взятки чиновникам. Другое дело, что подобная практика найма не имела законодательного признания, хотя в законе имелись и оговорки, позволившие в некоторых городах ее широко применять.
Если органы городского самоуправления в глазах граждан, во всяком случае, социально активной их части, были необходимы и считались выразителями и защитниками их интересов, то выборная служба на классных должностях рассматривалась купцами и мещанами как общественная повинность, выполняемая по очереди лучшими гражданами. Поэтому всякие попытки уклониться от службы в учреждениях самоуправления трактовались как стремление избежать отбытия повинности и переложить ее исполнение на плечи других. Такие граждане подлежали моральному осуждению. За исключением тех случаев, когда граждане знали, что человек по каким-либо причинам в результате назначения на должность оказывался фактически крайне стеснен в материальном обеспечении своей семьи. Если же жалобщика губернские или имперские органы власти освобождали по каким-либо причинам без должных, по мнению граждан, оснований, то это вызывало к нему неприязнь активной части горожан. Уважительными основаниями для освобождения от службы совсем не обязательно считались положения закона. Нельзя сказать, чтобы граждане руководствовались чувством справедливости, а не законом, но вместе с тем недостойные способы уклонения от службы и освобождение от нее по решению властей вызывало у них чувство торжества несправедливости. Здесь присутствовало не только моральное осуждение, но и понимание того, что за такого уклониста придется служить кому-нибудь из них. Лица, которые числились кандидатами, должны были вступить в должность взамен освобожденного гражданина. Одни спокойно и оперативно принимали такое решение властей, другие сопротивлялись и в свою очередь подавали прошения на увольнение от службы или жаловались на несправедливую отмену властями состоявшихся итогов выборов.
В 1827 г. в Твери в результате удовлетворения властями нескольких просьб горожан об освобождении от выборов, а также упорного нежелания отдельных граждан вступить в должность, даже спустя полгода после выборов оставались вакантными сразу несколько должностей. Особенно запутанной ситуация выглядела с ратманами магистрата. По разным причинам от службы ратманами были освобождены или уклонились не только избранные в должность, но и кандидаты к ним. С одним из них, купцом второй гильдии Павлом Жуковым, ситуация была весьма нестандартной. Он подал прошение губернатору об освобождении его с братом навсегда от службы по городским выборам в обмен на пожертвование 5000 руб. на богоугодное заведение и 1000 руб. на уплату бедными мещанами податей. Губернатор направил это прошение «на уважение» в думу. Однако собравшееся градское общество согласилось уволить братьев Жуковых от общественных служб лишь на 6 лет. Это вызвало недовольство просителя, который сообщил губернатору, что может выделить в таком случае только 3000 руб. Отзыв Павла Жукова был направлен губернатором градскому обществу, которое однако оставило в силе прежний приговор, то есть хотело, чтобы Жуков выполнил свои обязательства в полном объеме. Новый приговор общества был вновь направлен губернатору. Пока шло «перетягивание каната» между градским обществом и братьями Жуковыми, соответственно тянулась и переписка думы и общества с губернским начальством224. Другой кандидат на замещение должности ратмана Фадей Лебедевский занял круговую оборону: он не только заручился медицинским свидетельством о болезни, но и подал прошение губернатору, в котором обосновывал, почему он не может вступить в эту должность. Лебедевский указал, что хотя он и избран был вторым кандидатом в ратманы, но затем баллотировался в заседатели совестного суда и гражданской палаты и к каждой из этих должностей был избран первым кандидатом, поэтому и ратманскую должность принять не соглашался. Тут-то городской голова Никита Аваев и члены дума окончательно запутались и 18 апреля 1827 г. обратились в губернское правление за разъяснением225.
Губернское правление не сразу смогло разрешить эту коллизию и приказало ввести в должность еще одного кандидата - Н.П.Воротильницина. Последний в свою очередь 1 июня 1827 г. также подал прошение, в котором справедливо указал, что и перед ним есть кандидаты, а кроме того в качестве старосты он составляет городскую обывательскую книгу. Тогда губернское правление решило ввести в должность ратмана купца Петра Аваева, как набравшего больше баллов, чем Воротильницин226. В конце концов правление запуталось во всех изменениях тверской номенклатуры и оказалось уже не в состоянии утверждать кого-либо на вакантные должности, не нарушая закон. Поэтому оно затребовало информацию об избранных, их кандидатах и кто в какую должность вступил. 16 июня 1827 г. это требование губернского начальства дума удовлетворила. У чиновников появилась, наконец, картина общей ситуации в городском самоуправлении г. Твери. Однако до окончательного разрешения кризиса с замещением должностей было еще далеко. Заседатель совестного суда Яков Ворошилов, уповавший на свой преклонный, 70-летний возраст, дождался благоприятного для себя решения Сената. Поэтому на место, которое он отказывался занять, только 10 августа 1827 г. ввели Лебедевского. В результате этих отказов от службы некоторые городские учреждения, в том числе полиция, не могли нормально функционировать несколько месяцев. Когда ситуация казалось бы была наконец-то урегулирована, возникла новая проблема: один из гласных думы купец 2-й гильдии С.И.Нечаев перешел из 2-й гильдии в 3-ю, «почему он, по второй гильдии и голоса гильдейского составлять уже не может». Поэтому дума предлагала заменить его следующим кандидатом, который, к всеобщему удовольствию чиновников губернского правления и членов думы, и вступил в должность227.
Конфликтная ситуация вокруг упомянутых ранее выборов городского головы в Осташкове, имевшими место 10 января 1821 г., обнаруживает другие механизмы противодействия принятому решению. Спустя неделю часть горожан, недовольных выборами на новый срок прежнего головы, купца Савина, обратилась со словесной жалобой к городничему на действия головы во время выборов. Городничий направил рапорт губернатору. Граждане, в свою очередь, также обратились с жалобой к губернской власти.
Отсутствие поддержки в губернском правлении или канцелярии губернатора отнюдь не останавливало некоторых граждан. Так, в январе 1827 г. тверской купец 2-й гильдии Василий Гаврилов Кобелев жаловался царю, что его несправедливо назначили ратманом в полицию, тогда как он хотел остаться в магистрате. Оригинальна уже сама просьба Кобелева: он просил не вообще освобождения от службы, а лишь добивался права служить там, где он считал для себя более почетным и менее обременительным. Аргументировал он свою просьбу
«старшинством баллов» (он по счету второй) и более высоким социальным статусом: гильдия у него выше, чем у купца Томилова. Он справедливо указывал, что в магистрате его доводы проигнорировали по личным мотивам: «бургомистры означенному ратману Томилову, первый ближайший родственник и второй брат двоюродный, почему оные, не уважая моей просимости назначили присутствовать мне в градской полиции, а изъясненному своему родственнику Томилову в городовом магистрате»228. Однако прямого указания в законах, кого из ратманов следует прикомандировать к полиции, не было, поэтому бургомистр Иван Назаров и ратман Яков Ворошилов легко отвергли выдвинутые против них обвинения. В рапорте губернскому правлению они писали, что ратманы посылаются магистратом в полицию по делам купцов и мещан, а не по старшинству баллов. Правление поддержало магистрат, велев сделать строгое внушение Кобелеву за недельную жалобу229.
Однако с таким решением Кобелев не согласился и подал жалобу в Сенат, а до решения Сената в должность вступить отказался. Тогда Кобелева за непослушание власти отдали под суд в уголовную палату, как следует из донесения полиции губернскому правлению об исполнении его указа от 16 февраля 1827 г. Вопрос о возбуждении судебного преследования был решен удивительно оперативно. О причинах такого скорого рассмотрения дела Кобелева прямо говорилось в постановлении губернского правления: «по примеру и в страх другим»230. Но в Сенате дело застряло на целый год. Наконец по императорскому указу 23 февраля 1828 г. из Сената Кобелев был признан виновным. Однако санкции против уклониста: сделать внушение и строго предупредить, чтобы впредь не совершал подобных поступков, «в противном случае будет подвергнут строгому по законам взысканию», - нельзя назвать суровыми. Лишь после получения императорского указа он был введен в должность231. Анализируя тактику Кобелева, нельзя не признать, что упорство тверского купца увенчалось его частичным успехом. Хотя он и не добился желаемого результата, но срок службы, благодаря хождению его дела по судебным инстанциям, сократился для него более чем на треть.
Прошения об освобождении от службы взрослых детей нередко подавались вдовами. При этом в мотивации оснований для пересмотра результатов выборов сколько-нибудь существенных тендерных различий не просматривается. Вероятно по причине того, что их реальными авторами были мужчины. Однако в прошении серпуховской мещанки (в прошлом - купчихи) А.И.Масленниковой 1845 г. на имя московского гражданского губернатора И.В.Капниста об освобождении от службы по выборам сына прорвалось женское, материнское видение проблемы. Она указала, что в присяжных ценовщиках с 1843 г. уже служит ее старший сын, а если не освободить второго сына, то семья, в которой трое взрослых дочерей, «должна придти в крайнее разорение и убожество, а дочери мои, не получа от меня, так и от братьев своих, по приближении время к отдаче в замужество надлежащего пособия, неизбежно должны остаться навсегда несчастными...»232. И все же этот крик отчаяния матери не тронул сердца московских чиновников.
В практике деятельности органов городского самоуправления существовали и примеры оперативного и позитивного разрешения конфликтных ситуаций вокруг выборов горожан на общественные должности без участия коронных чиновников. Так, в начале марта 1842 г. избранный в слободчики тверской мещанин Н.А.Зубчанинов обратился с прошением на высочайшее имя, поданном в соответствии с принятой практикой в думу. Зубчанинов просил уволить его от должности, т.к. в 1838 г. он служил мещанским старостой для сбора податей, «а потому... должность слободчика противу означенной отправляемой должности мещанского старосты есть для меня понизигельна». Дума согласилась с мотивацией мещанина и уже 14 марта объявила в присутствии об удовлетворении ходатайства Зубчанинова233.
163 Семенов А.К. Указ. соч. С. 56.
164 ЦИАМ. Ф. 54. Оп. 175. Д. 558. Л.7-7 об., 66-66 об.
165 Там же. Л. 29 об.
166 Там же. Ф. 16. Оп. 41. Д,12. Л. 14 об.-15.
167 Там же. Ф. 54. Оп. 177. Д. 995. Л. 4 об.-5.
168 Там же. Л. 3 об.-4.
169 АРГО. Р. 41. Д. 30. Л. 4.
170 Там же. Р. 42. Д. 29. Л. 7 об.
171 Б.В-н. О необходимости ценза в городских выборах // Московские ведомости. 1859. № 113. С. 849-850.
172 Богословский М.М. Земское самоуправление на русском севере в XVII в. Т. 2. М., 1912. С. 52.
173 Зольникова Н.Д. Делопроизводственные материалы о церковном строительстве как источник по истории приходской общины Сибири (начало XVIII - конец 60-х гг. XVIII в.) // Рукописная традиция XVI - XIX вв. на востоке России. Новосибирск, 1983. С. 102.
174 ПСЗ-I. Т. 30. № 22971.
175 РГИА. Ф. 797. Оп. 2. Д. 5112. Л. 1-1 об.
176 Там же. Л. 30.
177 Там же. Л. 16-17 об.
178 ЦИАМ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 9338. Л. 1-5 об.
179 РО РГБ. Ф. 524. К. 3. № 14. Л. 107.
180 ГАТ. Ф. 156. 1815 г. Д. 429. Л. 10,12.
181 Там же. Ф. 156. Оп. 22. Д. 354. Л. 1-10.
182 См.: Куприянов А.И. Русский город в первой половине XIX века. С. 42-43.
183 Середа Н.В. Реформа управления Екатерины Второй. С. 138-139.
184 ГАТвО. Ф. 466. Оп. 1. Д. 158. Л. 56-58.
185 Там же. Л. 62-71, 96-102.
186 Там же. Л. 7-27.
187 Там же. Ф. 21. Оп. 1. Д. 2904. Л. 16-39.
188 РГИА. Ф. 1287. Оп. 39. Д. 57. Л. 50-50 об.
189 ЦИАМ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 5204. Л. 3 об.
190 ГААК. Ф. 1. Оп. 2. Д. 2759. Л. 19-19 об.; Д. 2963. Л. 7.
191 РГИА. Ф. 1287. Оп. 37. Д. 1665. Л. 28 об.
192 ГАОО. Ф. 381. Оп. 1. Д. 7. Л. 2,4.
193 ГАТвО. Ф. 466. Оп. 1. Д. 13303. Л. 14 об.-16.
194 ЦИАМ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 5211. Л. 6-8.
195 ГАТвО. Ф. 466. Оп. I. Д. 158. Л. 8-9.
196 ПСЗ-1. Т. 20. № 14392. Ст. 281,282.
197 ГАТвО. Ф. 1048. Оп. 1. Д. 27. Л. 11-28.
198 Там же. Ф. 103. Оп. 1. Д. 2628. Л. 55 об., 56 об.
199 Там же. Л. 56 об., 61.
200 Там же. Ф. 1048. Оп. 1. Д. 2. Л. 12-24 об.
201 Там же. Д. 27. Л. 11-28 об.
202 Там же. Ф. 466. Оп. 1. Д. 12524.
203 Свод законов Российской империи. Уставы о службе гражданской. (Издание 1842 года). Кн. 2. СПб., 1843. С. 61 (ПСЗ-II. Т. 5. № 3958. 29 сентября 1830 г.).
204 ГАТвО. Ф. 466. Оп. 1. Д. 17443. Л. 3-10.
205 Там же. Л. 19.
206 ЦИАМ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 5211. Л. 2-3, 4; Д. 6743. Л. 4-5об.; Оп. 2. Д. 124. Л. 2-3; Ф. 1036. Оп. 1. Д. 189. Л. 4-5; Д. 326. Л. 24 об.-29; Д. 373. Л. 83 об,- 84, 121 об. - 123, 125 об - 130; Д. 492. Л. 24 о6. - 32; Д. 1485. Л. 28 об.-29, 72 об - 79
207 Памятная книга купца 2-й и 3-й гильдий, городского головы г. Чухломы Ивана Васильевича Июдина... С. 21, 23.
208 ГАТвО. Ф. 21. Он. 1. Д. 443. Л. 38.
209 Там же. Л. 2.
210 Там же. Л. 38 об.
211 Там же. Л. 39,41,57-58 об.
212 ГАОО. Ф. 384. Оп. 2. Д. 12. Л. 18, 21; Д. 159. Л. 91,94 об.
213 Там же. Ф. 381. Оп. 4. Д. 41. Л. 3-3 об.
214 АРГО. Р. 61. Д. 5. Л. 49 об.
215 ГAT. Ф. 8. Оп. 1.Д. 59. Л. 1-1 об.
216 РГИА. Ф. 1287. Оп. 37. Д. 563. Л. 3-3 об.
217 Там же. Д. 862. Л. 1-2,3-3 об., 10-11 об., 18.
218 Там же. Д. 2379.
219 ГАТвО. Ф. 21. Оп. 1. Д. 181. Л. 244.
220 Там же. Л. 245 об.-246.
221 Там же. Л. 246-246 об.
222 Там же. Л. 271-272 об.
223 Памятная книга купца 2-й и 3-й гильдий, городского головы г. Чухломы Ивана Васильевича Июдина... С. 45.
224 ГАТвО. Ф. 466. Оп. 1. Д. 2063. Л. 68-69.
225 Там же. Л . 69 об.
226 Там же. Л. 74-74 об., 79 об.
227 Там же. Л. 109-109 об.
228 Там же. Л. 29-29 об.
229 Там же. Л. 31-31 об., 36-36 об.
230 Там же. Л. 41, 52.
231 Там же. Л. 120-120 об., 141.
232 ЦИАМ. Ф. 1036. Оп. 1. Д. 884. Л. 138.
233 ГАТвО. Ф. 21. Оп. 1. Д. 1199. Л. 34-34 об.
<< Назад Вперёд>>
