Путешествия по железной дороге
Путешествия по железной дороге были сопряжены с огромными трудностями. Не успел я занять пост начальника дворцовой канцелярии, как нужно было заняться подготовкой к отъезду в Крым, с остановкой в Беловеже для охоты на зубров.
Сколько инструкций надо было написать! Дворцовой полиции, чтобы организовала охрану пути. Железнодорожному батальону, чтобы организовал охрану мостов и тоннелей. Военному министру – расставить часовых на линии. Министру внутренних дел – составить список лиц которые будут представлены его величеству. Гофмаршалу – подготовить места для размещения и оборудовать их всем необходимым. Инспекции императорских поездов – согласовать маршрут и график следования поезда. Личному кабинету царя – подготовить подарки. Нельзя было предугадать, кому, когда и в какой форме царь захочет сделать подарок. Поэтому я всегда брал с собой тридцать два чемодана, наполненные портретами, чашками, кубками, портсигарами и часами из драгоценных металлов любого рода и любой стоимости.
Подготовку особенно осложняла та секретность, которая окружала все перемещения царя. Государь и государыня терпеть не могли отвечать на вопросы типа: «Куда мы едем?», «Когда отъезд?», «С кем мы встретимся?».
Иногда я узнавал о том, куда мы едем, только в полдень того дня, на который был назначен отъезд, намеченный на три часа дня. Мне пришлось подружиться со всеми слугами – посыльными, лакеями, курьерами, горничными. Они ловили обрывки разговоров в коридорах или подслушивали у дверей, а потом звонили мне, чтобы сообщить, что царь или императрица говорили о предстоящем путешествии. Нечего и говорить, что их услуги имели обратную сторону – самый последний из лакеев легко мог выдать меня или поставить в очень неловкое положение.
Царь обычно ездил в двух поездах. Внешне они были совершенно неотличимы друг от друга – восемь вагонов, выкрашенных голубой краской, с гербами и вензелями их величеств. Государи ехали в одном поезде, а второй служил, как мы научились говорить во время войны, в качестве камуфляжа. Он шел пустым либо впереди, либо позади императорского поезда. Даже начальники пассажирского отдела не знали, в каком из них едет царская семья.
В первом вагоне размещалась охрана. Стоило только поезду остановиться, как часовые бежали занять свои места у дверей царского вагона. Во втором была кухня с купе для главного официанта и поваров. Третий, обшитый панелями из красного дерева, служил вагоном-рестораном; одна треть его была оборудована под столовую с тяжелыми шторами на окнах и мебелью, обитой бархатным штофом. Здесь же стояло и пианино. В столовой помещалось шестнадцать человек.
В четвертом вагоне, с коридором, смещенным к окну, ехали их величества. Первое купе, немного больше остальных, представляло собой царский кабинет; в нем стояли письменный стол, пара кресел и маленький книжный шкаф. За ним шла ванная, а потом спальня их величеств, размером в три обычных купе. Описать эту комнату я не могу, так как ни разу в ней не был. И наконец, шла гостиная императрицы, тоже размером в три купе; она была отделана в серых и лиловых тонах. Если императрица оставалась дома, эту комнату запирали.
Пятый вагон предназначался для детей. Он был обит ярким кретоном, а мебель выкрашена в белый цвет. В этом вагоне ехали и фрейлины.
Шестой был зарезервирован для царской свиты. Он был разделен на девять купе; центральное, занимаемое министром двора, было двойным. Наши купе были значительно больше, чем в вагонах Международной компании спальных вагонов. Кроме того, они были очень удобными. На двери имелось место для визитной карточки владельца. Одно купе всегда оставалось свободным для людей, представляемых их величествам по пути.
И наконец, в седьмом вагоне помещался багаж, а в восьмом – инспектор императорских поездов, комендант поезда, прислуга свиты, врач и аптека. Канцелярия двора и военный секретариат размещался в багажном вагоне.
Первый день моего путешествия на поезде навсегда остался у меня в памяти. За день до отъезда пришли слуги, чтобы забрать нашу одежду и все вещи, которые потребуются в пути, и разместить их в отведенных нам купе. Все, в чем мы в дороге не нуждались, было сложено в багажном вагоне, который был открыт днем и ночью.
Мы собрались на императорской станции за полчаса до приезда их величеств. Они появились вместе с детьми за несколько минут до того момента, когда поезд должен был отойти. Как только царская семья вошла в вагон, поезд тронулся.
В пять часов придворный скороход прошел по коридорам, извещая нас, что их величества пригашают всех на чай. Мы собрались в гостиной. Императрица подошла ко мне и сказала несколько слов, просто для того, чтобы приободрить новичка. Затем мы перешли в вагон-ресторан, где расселись за столом по старшинству. Царь и царица сидели в середине стола, лицом друг к другу. Я в ту пору был еще только полковником, и мне пришлось довольствоваться местом в самом конце стола. Две самые старшие фрейлины заняли места справа и слева от государя. Рядом с императрицей сидели граф Фредерикс и генерал-адъютант Гессе. Когда императрица отсутствовала, ее место занимал министр двора. Люди, сидевшие рядом с их величествами, тут же завели между собой непринужденный разговор. Остальные беседовали приглушенными голосами.
Я вскоре обнаружил, что присутствие императрицы создает напряженную атмосферу. Когда ее не было, мы чувствовали себя гораздо свободнее и болтали о чем угодно.
Самым колоритным из всех присутствующих был, конечно, придворный хирург доктор Гирш. В ту пору, когда я стал начальником канцелярии, ему было уже не менее восьмидесяти лет; он начал свою службу при дворе еще во время царствования Александра II и сохранял свой пост при всех последующих монархах. Его медицинские познания, несомненно, уже несколько устарели, и свита относилась к нему без особого почтения, но императрица высоко его ценила, и Гирш казался членом императорской семьи. Его совета спрашивали даже тогда, когда дело касалось образования детей. Ему прощались все его эксцентричные выходки.
Например, он никогда не расставался с сигарой; докурив одну, он тут же принимался за другую. Императрица же не терпела запаха сигар. Между ней и доктором по этому поводу происходили постоянные стычки, но победителем из них всегда выходил доктор. Однажды я слышал, как императрица сказала Гиршу:
– Отодвиньтесь от меня, я задыхаюсь.
– Но, мадам, я сегодня выкурил совсем немного сигар.
– Хотелось бы мне знать, что означает это «немного». Из-под двери вашего купе шел такой дым, как будто горел целый табачный магазин.
Иногда Гирша спрашивали:
– Разве никотин не яд?
На что он отвечал:
– Конечно, яд, но только действует он очень медленно. Я принимаю его вот уже пятьдесят лет, и он до сих пор еще не убил меня.
Слуги принесли чай. На столе стояли пирожные и фрукты. Алкоголя не было, его подавали только тогда, когда за столом присутствовал Нилов, флаг-капитан его величества, который не мог обходиться без рома или бренди и просил слуг принести их.
Чай продолжался около часа. Царь часто приносил с собой последние телеграммы, если не успевал просмотреть их до чая. Прочитав их, он передавал телеграммы своим соседям, минуя фрейлин, которые демонстрировали полнейшее безразличие к этим листкам бумаги.
После чая мы вернулись в свой вагон, где беседовали друг с другом в коридорах или читали книги.
Обед подавался в восемь и продолжался час. После обеда царь вставал, и мы ему низко кланялись.
Государь редко выходил к вечернему чаю, а императрица никогда. Мы были предоставлены самим себе; для вечернего чая, как и для завтрака, не было четко установленного времени. Кто хотел, пил чай у себя в купе.
В первое свое утро в поезде я подошел к своему месту за столом ровно в восемь. Почти тут же появился царь. Он велел мне сесть рядом с ним и спросил:
– Вы всегда так рано встаете?
– Государь, – ответил я, – если бы я встал позже, мне пришлось бы целый день работать в спешке.
– Я с вами согласен. Я тоже встаю рано. А вот ваш шеф – нет. Он заканчивает одеваться как раз к тому времени, когда подают второй завтрак.
Я сказал, что в Петербурге всегда докладываю ему в половине одиннадцатого.
– Но я не сержусь на него, – продолжал царь. – Он – прекрасный человек. Вам будет очень приятно с ним работать. – И добавил после паузы: – Вы ведь служили с ним в одном полку? Говорят, что он любит продвигать конногвардейцев… Я его понимаю – гораздо приятнее работать с теми, кого хорошо знаешь и кому доверяешь.
Поезд останавливался на крупных станциях. Министр двора заранее рассказывал царю о людях, которые допускались на платформу. Государь выходил из вагона и начинал беседовать с членами местной администрации. Губернаторов приглашали в поезд, и они ехали с нами до границ своей губернии. Эта честь оказывалась и офицерам, которые докладывали царю в поездке; они ночевали в купе для приглашенных.
Во время путешествия царь работал в своем кабинете. Иногда он пил вечерний чай в вагоне-ресторане и проводил вечер со своей свитой; он играл в домино, и если проигрывал, то посылал слугу за деньгами. У царя никогда не было карманных денег. Он не знал их настоящей цены. Я вспоминаю случай, произошедший в Скерневице. Лошади понесли, и спасти царя удалось только благодаря тому, что один казак из охраны его величества не потерял присутствия духа и, прыгнув на среднюю лошадь, с риском для жизни схватил узду. Лошади остановились, протащив его по земле на довольно большое расстояние. Царь велел мне наградить казака.
– Дайте ему золотые часы или двадцать пять рублей – по выбору.
Я выдал смельчаку золотые часы и сообщил об этом царю, заметив, что двадцать пять рублей не соответствуют стоимости часов.
– Это большой пробел в моем образовании, – улыбаясь, сказал мне царь. – Я не знаю цены вещам. Я никогда ни за что не платил сам.
Сколько инструкций надо было написать! Дворцовой полиции, чтобы организовала охрану пути. Железнодорожному батальону, чтобы организовал охрану мостов и тоннелей. Военному министру – расставить часовых на линии. Министру внутренних дел – составить список лиц которые будут представлены его величеству. Гофмаршалу – подготовить места для размещения и оборудовать их всем необходимым. Инспекции императорских поездов – согласовать маршрут и график следования поезда. Личному кабинету царя – подготовить подарки. Нельзя было предугадать, кому, когда и в какой форме царь захочет сделать подарок. Поэтому я всегда брал с собой тридцать два чемодана, наполненные портретами, чашками, кубками, портсигарами и часами из драгоценных металлов любого рода и любой стоимости.
Подготовку особенно осложняла та секретность, которая окружала все перемещения царя. Государь и государыня терпеть не могли отвечать на вопросы типа: «Куда мы едем?», «Когда отъезд?», «С кем мы встретимся?».
Иногда я узнавал о том, куда мы едем, только в полдень того дня, на который был назначен отъезд, намеченный на три часа дня. Мне пришлось подружиться со всеми слугами – посыльными, лакеями, курьерами, горничными. Они ловили обрывки разговоров в коридорах или подслушивали у дверей, а потом звонили мне, чтобы сообщить, что царь или императрица говорили о предстоящем путешествии. Нечего и говорить, что их услуги имели обратную сторону – самый последний из лакеев легко мог выдать меня или поставить в очень неловкое положение.
Царь обычно ездил в двух поездах. Внешне они были совершенно неотличимы друг от друга – восемь вагонов, выкрашенных голубой краской, с гербами и вензелями их величеств. Государи ехали в одном поезде, а второй служил, как мы научились говорить во время войны, в качестве камуфляжа. Он шел пустым либо впереди, либо позади императорского поезда. Даже начальники пассажирского отдела не знали, в каком из них едет царская семья.
В первом вагоне размещалась охрана. Стоило только поезду остановиться, как часовые бежали занять свои места у дверей царского вагона. Во втором была кухня с купе для главного официанта и поваров. Третий, обшитый панелями из красного дерева, служил вагоном-рестораном; одна треть его была оборудована под столовую с тяжелыми шторами на окнах и мебелью, обитой бархатным штофом. Здесь же стояло и пианино. В столовой помещалось шестнадцать человек.
В четвертом вагоне, с коридором, смещенным к окну, ехали их величества. Первое купе, немного больше остальных, представляло собой царский кабинет; в нем стояли письменный стол, пара кресел и маленький книжный шкаф. За ним шла ванная, а потом спальня их величеств, размером в три обычных купе. Описать эту комнату я не могу, так как ни разу в ней не был. И наконец, шла гостиная императрицы, тоже размером в три купе; она была отделана в серых и лиловых тонах. Если императрица оставалась дома, эту комнату запирали.
Пятый вагон предназначался для детей. Он был обит ярким кретоном, а мебель выкрашена в белый цвет. В этом вагоне ехали и фрейлины.
Шестой был зарезервирован для царской свиты. Он был разделен на девять купе; центральное, занимаемое министром двора, было двойным. Наши купе были значительно больше, чем в вагонах Международной компании спальных вагонов. Кроме того, они были очень удобными. На двери имелось место для визитной карточки владельца. Одно купе всегда оставалось свободным для людей, представляемых их величествам по пути.
И наконец, в седьмом вагоне помещался багаж, а в восьмом – инспектор императорских поездов, комендант поезда, прислуга свиты, врач и аптека. Канцелярия двора и военный секретариат размещался в багажном вагоне.
Первый день моего путешествия на поезде навсегда остался у меня в памяти. За день до отъезда пришли слуги, чтобы забрать нашу одежду и все вещи, которые потребуются в пути, и разместить их в отведенных нам купе. Все, в чем мы в дороге не нуждались, было сложено в багажном вагоне, который был открыт днем и ночью.
Мы собрались на императорской станции за полчаса до приезда их величеств. Они появились вместе с детьми за несколько минут до того момента, когда поезд должен был отойти. Как только царская семья вошла в вагон, поезд тронулся.
В пять часов придворный скороход прошел по коридорам, извещая нас, что их величества пригашают всех на чай. Мы собрались в гостиной. Императрица подошла ко мне и сказала несколько слов, просто для того, чтобы приободрить новичка. Затем мы перешли в вагон-ресторан, где расселись за столом по старшинству. Царь и царица сидели в середине стола, лицом друг к другу. Я в ту пору был еще только полковником, и мне пришлось довольствоваться местом в самом конце стола. Две самые старшие фрейлины заняли места справа и слева от государя. Рядом с императрицей сидели граф Фредерикс и генерал-адъютант Гессе. Когда императрица отсутствовала, ее место занимал министр двора. Люди, сидевшие рядом с их величествами, тут же завели между собой непринужденный разговор. Остальные беседовали приглушенными голосами.
Я вскоре обнаружил, что присутствие императрицы создает напряженную атмосферу. Когда ее не было, мы чувствовали себя гораздо свободнее и болтали о чем угодно.
Самым колоритным из всех присутствующих был, конечно, придворный хирург доктор Гирш. В ту пору, когда я стал начальником канцелярии, ему было уже не менее восьмидесяти лет; он начал свою службу при дворе еще во время царствования Александра II и сохранял свой пост при всех последующих монархах. Его медицинские познания, несомненно, уже несколько устарели, и свита относилась к нему без особого почтения, но императрица высоко его ценила, и Гирш казался членом императорской семьи. Его совета спрашивали даже тогда, когда дело касалось образования детей. Ему прощались все его эксцентричные выходки.
Например, он никогда не расставался с сигарой; докурив одну, он тут же принимался за другую. Императрица же не терпела запаха сигар. Между ней и доктором по этому поводу происходили постоянные стычки, но победителем из них всегда выходил доктор. Однажды я слышал, как императрица сказала Гиршу:
– Отодвиньтесь от меня, я задыхаюсь.
– Но, мадам, я сегодня выкурил совсем немного сигар.
– Хотелось бы мне знать, что означает это «немного». Из-под двери вашего купе шел такой дым, как будто горел целый табачный магазин.
Иногда Гирша спрашивали:
– Разве никотин не яд?
На что он отвечал:
– Конечно, яд, но только действует он очень медленно. Я принимаю его вот уже пятьдесят лет, и он до сих пор еще не убил меня.
Слуги принесли чай. На столе стояли пирожные и фрукты. Алкоголя не было, его подавали только тогда, когда за столом присутствовал Нилов, флаг-капитан его величества, который не мог обходиться без рома или бренди и просил слуг принести их.
Чай продолжался около часа. Царь часто приносил с собой последние телеграммы, если не успевал просмотреть их до чая. Прочитав их, он передавал телеграммы своим соседям, минуя фрейлин, которые демонстрировали полнейшее безразличие к этим листкам бумаги.
После чая мы вернулись в свой вагон, где беседовали друг с другом в коридорах или читали книги.
Обед подавался в восемь и продолжался час. После обеда царь вставал, и мы ему низко кланялись.
Государь редко выходил к вечернему чаю, а императрица никогда. Мы были предоставлены самим себе; для вечернего чая, как и для завтрака, не было четко установленного времени. Кто хотел, пил чай у себя в купе.
В первое свое утро в поезде я подошел к своему месту за столом ровно в восемь. Почти тут же появился царь. Он велел мне сесть рядом с ним и спросил:
– Вы всегда так рано встаете?
– Государь, – ответил я, – если бы я встал позже, мне пришлось бы целый день работать в спешке.
– Я с вами согласен. Я тоже встаю рано. А вот ваш шеф – нет. Он заканчивает одеваться как раз к тому времени, когда подают второй завтрак.
Я сказал, что в Петербурге всегда докладываю ему в половине одиннадцатого.
– Но я не сержусь на него, – продолжал царь. – Он – прекрасный человек. Вам будет очень приятно с ним работать. – И добавил после паузы: – Вы ведь служили с ним в одном полку? Говорят, что он любит продвигать конногвардейцев… Я его понимаю – гораздо приятнее работать с теми, кого хорошо знаешь и кому доверяешь.
Поезд останавливался на крупных станциях. Министр двора заранее рассказывал царю о людях, которые допускались на платформу. Государь выходил из вагона и начинал беседовать с членами местной администрации. Губернаторов приглашали в поезд, и они ехали с нами до границ своей губернии. Эта честь оказывалась и офицерам, которые докладывали царю в поездке; они ночевали в купе для приглашенных.
Во время путешествия царь работал в своем кабинете. Иногда он пил вечерний чай в вагоне-ресторане и проводил вечер со своей свитой; он играл в домино, и если проигрывал, то посылал слугу за деньгами. У царя никогда не было карманных денег. Он не знал их настоящей цены. Я вспоминаю случай, произошедший в Скерневице. Лошади понесли, и спасти царя удалось только благодаря тому, что один казак из охраны его величества не потерял присутствия духа и, прыгнув на среднюю лошадь, с риском для жизни схватил узду. Лошади остановились, протащив его по земле на довольно большое расстояние. Царь велел мне наградить казака.
– Дайте ему золотые часы или двадцать пять рублей – по выбору.
Я выдал смельчаку золотые часы и сообщил об этом царю, заметив, что двадцать пять рублей не соответствуют стоимости часов.
– Это большой пробел в моем образовании, – улыбаясь, сказал мне царь. – Я не знаю цены вещам. Я никогда ни за что не платил сам.
<< Назад Вперёд>>
