Июль 1914 года
После отъезда президента Французской республики из Петербурга мы думали, что тучи на политическом горизонте вскоре развеются. Вернувшись после одной из аудиенций у царя, Фредерикс сказал мне, что его величество не думает, что убийство в Сараеве приведет к войне, и надеется, что все уладится. Однако военный министр, которого я встретил в тот же день, думал по-другому. С его точки зрения, которую разделял и я, сама сердечность, с которой был принят в Кронштадте французский президент, заставит Вильгельма поддержать Австрию, если она предъявит неприемлемые требования.
Мой сын проводил отпуск в Швейцарии, и я телеграфировал ему, чтобы он возвращался в Россию.
Вечером Фредерикс опять встретился с царем. На этот раз его величество был полон тревоги. Кайзер прислал ему телеграмму, в которой предупредил, что любое вмешательство третьей страны в австро-сербский конфликт приведет к войне. Его величество ответил кайзеру, что стремится сохранить мир, но вынужден был дать приказ военному министру принять некоторые предварительные меры на случай, если мобилизация станет неизбежной. Эти меры можно будет отменить, если станут возможными прямые переговоры с Австрией.
На следующий день был опубликован австрийский ультиматум Сербии. Царь вместе с Фредериксом отправился в Красное Село, где заседал кабинет министров.
Вечером я положил на стол Фредерикса план частичной мобилизации гофмаршальской части на случай, если царь отправится на фронт. Граф сказал мне:
– Нет-нет. Я не могу просить его величество подписать этот план – он уверен, что войны не будет.
30 июля Сазонов приехал в Петергоф и очень долго беседовал с царем Уезжая, он зашел к министру двора и сказал, что передал начальнику штаба приказ о начале мобилизации. Позже я узнал, что генерал Янушкевич, получив этот приказ, снял трубку телефона, чтобы никакие другие распоряжения не могли ее отменить. Он считал, что, как только мобилизация начнется, остановить ее будет уже нельзя.
На следующий день я уехал в Петербург по срочному делу Возвращаясь назад, я увидел, что в вагон для лиц приближенных к двору, этого же поезда садится граф Пургалес, немецкий посол, с одним из своих секретарей. Как только поезд тронулся, я прошел в купе графа. Он тут же встал, обхватил обе моих руки и воскликнул:
– Надо остановить мобилизацию, остановить во что бы то ни стало. Иначе война!
Я ответил:
– Это невозможно. Мобилизация идет своим чередом. Вы же знаете, что нельзя мгновенно остановить автомобиль, мчащийся на полной скорости. Он неминуемо разобьется.
Граф сказал:
– Я попросил аудиенции у императора и еду к нему убедить его остановить мобилизацию. Ведь ее объявили только сегодня утром.
Посол был необычайно возбужден. Я сделал все, чтобы успокоить его, сказав, чтобы он сразу же после аудиенции зашел к графу Фредериксу. Я был уверен, что министр двоpa сможет убедить его величество телеграфировать Вильгельму II и объяснить ему, что мобилизация ни в коей мере не означает войны и что, как только начнутся прямые переговоры, будет объявлена демобилизация.
– Только прошу вас, – сказал я, – не просите у царя невозможного.
– Нет-нет, – воскликнул граф, – если мобилизацию сразу же не отменят, войну предотвратить не удастся!
Я заметил, что молодой секретарь пытается поймать взгляд графа, чтобы заставить его одуматься, – похоже, что посол потерял над собой всякий контроль.
Я пошел прямо к Фредериксу и передал ему слова графа. Через полчаса явился посол, очень расстроенный. Он умолял министра пойти к царю и убедить его послать телеграмму кайзеру и объяснить причины мобилизации. Фредерикс отправился во дворец.
По возвращении он сказал мне, что император составил прекрасную телеграмму, которую тут же и отослали. Он добавил:
– Вот увидите, эта телеграмма спасет мир.
Но не успел он договорить, как зазвонил телефон. Я взял трубку. Это был Сазонов. Я протянул трубку Фредериксу.
Он страшно побледнел и произнес:
– Да-да, я все сделаю.
Сазонов сообщил Фредериксу, что Пурталес только что передал ему ноту с объявлением войны. Сазонов просил организовать ему аудиенцию у царя.
Ответ на телеграмму царя был получен в тот момент, когда войска уже начали передвижение по обе стороны от границы. Телеграмма от Вильгельма лежала на столе его величества, но опубликовать ее вместе с документами об объявлении войны было невозможно. Я узнал о ее существовании только из воспоминаний Мориса Палеолога, французского посла в России.
На следующий день в Зимнем дворце был устроен прием в честь офицеров Петербургского гарнизона. После молебна царь дал официальную клятву не заключать мира до тех пор, пока хоть один вражеский солдат остается на земле России. После этого раздались овации в честь М. Палеолога, посла наших доблестных союзников.
Моему сыну удалось пересечь границу с последним поездом из Берлина. Увидев, что русских офицеров арестовывают, он спрыгнул с поезда и под огнем немецких часовых побежал в сторону границы.
Через несколько недель он уехал на фронт и в 1915 году погиб смертью храбрых во время атаки на Мариенбург.
Мой сын проводил отпуск в Швейцарии, и я телеграфировал ему, чтобы он возвращался в Россию.
Вечером Фредерикс опять встретился с царем. На этот раз его величество был полон тревоги. Кайзер прислал ему телеграмму, в которой предупредил, что любое вмешательство третьей страны в австро-сербский конфликт приведет к войне. Его величество ответил кайзеру, что стремится сохранить мир, но вынужден был дать приказ военному министру принять некоторые предварительные меры на случай, если мобилизация станет неизбежной. Эти меры можно будет отменить, если станут возможными прямые переговоры с Австрией.
На следующий день был опубликован австрийский ультиматум Сербии. Царь вместе с Фредериксом отправился в Красное Село, где заседал кабинет министров.
Вечером я положил на стол Фредерикса план частичной мобилизации гофмаршальской части на случай, если царь отправится на фронт. Граф сказал мне:
– Нет-нет. Я не могу просить его величество подписать этот план – он уверен, что войны не будет.
30 июля Сазонов приехал в Петергоф и очень долго беседовал с царем Уезжая, он зашел к министру двора и сказал, что передал начальнику штаба приказ о начале мобилизации. Позже я узнал, что генерал Янушкевич, получив этот приказ, снял трубку телефона, чтобы никакие другие распоряжения не могли ее отменить. Он считал, что, как только мобилизация начнется, остановить ее будет уже нельзя.
На следующий день я уехал в Петербург по срочному делу Возвращаясь назад, я увидел, что в вагон для лиц приближенных к двору, этого же поезда садится граф Пургалес, немецкий посол, с одним из своих секретарей. Как только поезд тронулся, я прошел в купе графа. Он тут же встал, обхватил обе моих руки и воскликнул:
– Надо остановить мобилизацию, остановить во что бы то ни стало. Иначе война!
Я ответил:
– Это невозможно. Мобилизация идет своим чередом. Вы же знаете, что нельзя мгновенно остановить автомобиль, мчащийся на полной скорости. Он неминуемо разобьется.
Граф сказал:
– Я попросил аудиенции у императора и еду к нему убедить его остановить мобилизацию. Ведь ее объявили только сегодня утром.
Посол был необычайно возбужден. Я сделал все, чтобы успокоить его, сказав, чтобы он сразу же после аудиенции зашел к графу Фредериксу. Я был уверен, что министр двоpa сможет убедить его величество телеграфировать Вильгельму II и объяснить ему, что мобилизация ни в коей мере не означает войны и что, как только начнутся прямые переговоры, будет объявлена демобилизация.
– Только прошу вас, – сказал я, – не просите у царя невозможного.
– Нет-нет, – воскликнул граф, – если мобилизацию сразу же не отменят, войну предотвратить не удастся!
Я заметил, что молодой секретарь пытается поймать взгляд графа, чтобы заставить его одуматься, – похоже, что посол потерял над собой всякий контроль.
Я пошел прямо к Фредериксу и передал ему слова графа. Через полчаса явился посол, очень расстроенный. Он умолял министра пойти к царю и убедить его послать телеграмму кайзеру и объяснить причины мобилизации. Фредерикс отправился во дворец.
По возвращении он сказал мне, что император составил прекрасную телеграмму, которую тут же и отослали. Он добавил:
– Вот увидите, эта телеграмма спасет мир.
Но не успел он договорить, как зазвонил телефон. Я взял трубку. Это был Сазонов. Я протянул трубку Фредериксу.
Он страшно побледнел и произнес:
– Да-да, я все сделаю.
Сазонов сообщил Фредериксу, что Пурталес только что передал ему ноту с объявлением войны. Сазонов просил организовать ему аудиенцию у царя.
Ответ на телеграмму царя был получен в тот момент, когда войска уже начали передвижение по обе стороны от границы. Телеграмма от Вильгельма лежала на столе его величества, но опубликовать ее вместе с документами об объявлении войны было невозможно. Я узнал о ее существовании только из воспоминаний Мориса Палеолога, французского посла в России.
На следующий день в Зимнем дворце был устроен прием в честь офицеров Петербургского гарнизона. После молебна царь дал официальную клятву не заключать мира до тех пор, пока хоть один вражеский солдат остается на земле России. После этого раздались овации в честь М. Палеолога, посла наших доблестных союзников.
Моему сыну удалось пересечь границу с последним поездом из Берлина. Увидев, что русских офицеров арестовывают, он спрыгнул с поезда и под огнем немецких часовых побежал в сторону границы.
Через несколько недель он уехал на фронт и в 1915 году погиб смертью храбрых во время атаки на Мариенбург.
<< Назад Вперёд>>
