Урал и Западная Сибирь в конце XVI - начале XVIII в.

В исторической литературе (правда, с неодинаковой степенью полноты) нашли отражение вопросы строительства и деятельности казенных заводов изучаемого края (Ницынский железоделательный, Пыскорский медеплавильный; предприятия конца XVII — начала XVIII столетия — Невьянский, Каменский, Алапаевский, Уктусский и др.). Относительно лучше исследована последняя группа мануфактур, а Невьянский завод, позже ставший владением Демидовых, на протяжении всего XVIII в. был в поле зрения большого труда Б. Б. Кафенгауза. Мы не считаем, что все перечисленные выше заводы не нуждаются в дальнейшем изучении со стороны историков. Но задача данной работы заключается несколько в другом. Наше особое внимание привлекают те мануфактуры, которые были созданы частными лицами и являлись первыми ласточками деятельности на восточных окраинах приватного капитала. До недавнего времени в историографии эта тема затрагивалась явно недостаточно, что имеет свое объяснение. Прежде всего, не были выявлены источники, характеризующие возникновение и условия деятельности первых частных мануфактур на Урале и в Западной Сибири XVII —начала XVIII в. В свою очередь, это было следствием слабой изученности фондов местных учреждений, к тому же плохо описанных или вовсе не описанных. Это не упрек архивистам, а всего лишь констатация факта. Имело значение и то обстоятельство, что первые частные мануфактурные заведения были небольшими в сравнении с заводами начала XVIII в., сооруженными казной, и действовали непродолжительное время. Однако на этом основании сбрасывать их со счетов было бы неправильно, а специальное внимание к ним совершенно закономерно и необходимо.

Случайность сохранившихся документов, их разобщенность, отрывочный характер заключенных в них сведений зачастую не дают возможности воссоздать полную картину, в одинаковой мере осветить все интересующие нас вопросы. Но тем более драгоценны те немногие дошедшие до нас документальные свидетельства, которые относятся к истории отдельных предприятий XVII — начала XVIII в.

Вот почему автор предпринял работу по выявлению источников об этих ранних предприятиях. Результаты изысканий являются предметом данного раздела монографии и относятся, прежде всего, к двум металлургическим заводам. Первый принадлежал братьям Тумашевым, действовавшим в середине XVII в., второй — Федору Ивановичу Молодому, предпринимателю петровского времени. Завод Тумашевых располагался на восточном склоне Уральских гор в пределах Западной Сибири. Молодой развернул свою деятельность на Западном Урале. Собранный по крохам документальный материал о заводах Тумашевых и Молодого, а также о самих заводчиках и их судьбе был ранее опубликован автором в виде статей⁸⁹⁷. К настоящему времени он несколько пополнен за счет новых находок.

Изложение начнем с хронологически более раннего предприятия братьев Тумашевых. Естественно, что автор не ограничил свою задачу только судьбой предприятий. С неизбежностью возникла задача, насколько это возможно по источникам, показать ранних представителей нарождающейся русской буржуазии во всех проявлениях их деятельности. До известной степени автор стремился и к «портретной» характеристике этих предпринимателей.
Деятельность Тумашевых хотя и привлекала внимание историков⁸⁹⁸, но не была предметом специального исследования. Отдельные документы о них были напечатаны еще до революции⁸⁹⁹.

Впервые с Тумашевыми мы встречаемся в середине 40-х годов XVII в., когда на Урале близ Соликамска действовал Пыскорский медеплавильный завод, построенный казной. Здесь работал в качестве плавильщика Александр Иванов Тумашев. Дмитрий Тумашев позже писал, что медную руду на Григорове горе «отыскал» его отец еще в 1634 г., за что был пожалован «полным жалованьем и месячным кормом»⁹⁰⁰. После закрытия завода вследствие истощения месторождения медной руды и пожара 1648 г. А. И. Тумашев со своими сыновьями не покинул этих мест и пытался (уже как частный предприниматель) продолжить начатое казной дело. Оказалось, что примерно до 1656—1657 гг. рудные залежи Григоровой горы и Кужгорта могли иметь некоторый интерес для промышленной эксплуатации. Позже Дмитрий Тумашев вспоминал, что «промышляли отец наш Александр и мы... в Усольском уезде на Григорове горе и на Пыскоре и на Кужгорте медным промыслом после немец и после дворянина Юрья Телепнева, пометную руду плавили по договору»⁹⁰¹. Связь медного промысла Тумашевых с денежной реформой 50-х годов, когда на чеканку новой монеты требовалось все больше металла, вряд ли необходимо доказывать. Вначале Александр Тумашев состоял на государственной службе при казенном заводе, лишь затем он переходит к «своекоштному» промыслу. Кстати, с Пыскорским заводом кроме известного по литературе Надей Светешникова позже имели дело также крупные дельцы своего времени — Василий Шорин и гостиной сотни Иван Ануфриев. В январе 1643 г. состоялась передача завода Шориным Ануфриеву. Выясняется, что работали на нем русские мастера и «ссылочные». Но к рудному делу и к «угольникам» рекомендовалось «наймовать деловцов охочих», выдавая им деньги из казны помесячно или понедельно— по усмотрению управителей⁹⁰². Из челобитных Тумашевых от 1666 г. можно установить, что их медный промысел действовал сравнительно неплохо. Выплавленная медь поступала в государственную казну и принималась целовальниками в Соли Камской. Непосредственно на рынок, минуя казну, продукция тумашевских промыслов тогда не попадала. Казна принимала медь, выплачивая предпринимателям по 2 руб. за пуд, что было значительно ниже рыночной цены. В качестве поощрения правительство удовлетворило ходатайства Тумашевых и объявило их неподсудными соликамскому воеводе, указав также, что Тумашевых и заводской персонал «оберегать и обидить никому не велено»⁹⁰³. Если верить Дмитрию Тумашеву, по этой таксе они продали государству 574 пуда меди. Затем такса была повышена до 3 руб. за пуд. Продолжая «в горах медную руду копать и плавить по договору ж», А. И. Тумашев с сыновьями поставил и казну еще 315 пудов. При всей невыгодности такого полупринудительного сбыта готовой продукции вряд ли Тумашевы оставались в накладе. Об их «прожиточности» говорит хотя бы тот факт, что они платили высокий оклад оброчных денег, в начале 50-х годов достигавший 44 руб. 30 алт. 1 ден., который покрывали дополнительной поставкой меди⁹⁰⁴. Ссылаясь на разницу казенной подрядной и рыночной цены меди, достигавшую 1 руб. 25 коп. за пуд, Тумашевы считали, что за время действия своего медеплавильного предприятия они «своим радением и промыслишком учинили... казне прибыли больши полуторы тысячи»⁹⁰⁵. Однако «со 165 году медного промыслу не стало..., потому что на Григоровой горе и на Кужгорах медные руды вынялись». Этот факт позднее был подтвержден довольно широко проведенным обследованием, в котором принимали участие кроме Тумашевых также окрестные жители. Разумеется, показаниям Тумашевых как специалистов придавалось особое значение. Тумашевы заявили, что «руд медных в том месте не стало и впредь не будет»⁹⁰⁶. Тем не менее далеко не сразу Тумашевым было разрешено покинуть Соликамский уезд. Правительство распорядилось возобновить поиски руд в этом районе. Выполнение указа не на шутку затянулось, а результаты оказались самыми безотрадными. В начале 1666 г. Дмитрий Тумашев, подводя итог многолетним поискам, вновь подтвердил, что «у Соли Камской в уездех руд искали, а обыскать не можем и теперича живем на Пыскоре без промыслу»⁹⁰⁷. Оставшиеся не у дел братья-плавильщики (их отец А. И. Тумашев с этого времени в документах не упоминается) обратились к правительству с челобитьем о разрешении им перенести поисковые работы за Урал, в Верхотурский уезд. Д. А. Тумашев просил позволения «в сибирских городех, на Верхотурье и в Верхотурском уезде, по рекам и по горам и по лесам ездить искать всяких руд безпенно, на ваших, великих государей, счастие, либо бог откроет, и опыт чинить». Он ходатайствовал также о разрешении привезти в Верхотурье «всяких рудокопных и опытных снастей беспенно нынешней зимы 174 году»⁹⁰⁸. Следует заметить, что Верхотурский уезд был выбран Тумашевыми не случайно. А. И. Тумашев еще в 1647 г. бывал там и по заданию правительства разведывал месторождения руд. Именно тогда ему сказал пашенный крестьянин Влас Осипов, что «есть де на Тагиле рудная признака»⁹⁰⁹. Разумеется, отец не имел производственных секретов от сыновей, которых обучил весьма редкому в те времена мастерству плавки медной руды. Такие специалисты насчитывались единицами. Авторитет «медной руды плавильщика» А. И. Тумашева был значительным. Недаром верхотурский воевода еще в 1646 г. настаивал на присылке к нему с Пыскорского завода не кого иного, как «Александрика» Тумашева, обосновывая свой выбор тем, что «за ним де, Александром, государево медное рудное дело стало»⁹¹⁰. При этом воевода отдавал А. И. Тумашеву явное предпочтение перед ранее прибывшими плавильщиком Семеном Колокольником и «подплавильщиком» Данилом Кашинцем, так как С. Колокольник оказался несведущим в проведении опытной плавки. В грамоте верхотурскому воеводе М. Ф. Стрешневу правительство определило А. И. Тумашеву самый высокий месячный корм по сравнению с другими плавильщиками (4 руб.)⁹¹¹.

«Охота к перемене мест» была вызвана у Тумашевых, надо полагать, не только соображениями чисто формального свойства (истощение руд в Соликамском уезде), на которые они указывали в своих челобитных. Этих предприимчивых людей не устраивало положение подневольных, хотя и более или менее обеспеченных материально, «государевых плавильщиков». Каково было это положение, легко усматривается из одного любопытного свидетельства. В ответ на упоминавшуюся выше просьбу верхотурского воеводы об откомандировании с Пыскорского завода А. И. Тумашева заводской управитель Юрий Телепнев ответил отказом. Причиной отказа послужило то, что плавильщик А. И. Тумашев и целовальник Василий Саломатов стоят на правеже. Выясняется, что оба они не представили в срок оправдательные документы об израсходовании на нужды завода 87 руб. 50 коп. казенных денег. Было ли здесь налицо злоупотребление или просто несвоевременное представление отчетности — трудно сказать. Во всяком случае карающая рука правительства сразу же опустилась на А. И. Тумашева и целовальника. Последовало распоряжение о взыскании этой суммы с виновных правежом⁹¹². Как лицо материально ответственное перед казной предстает Александр Тумашев в 1643— 1644 гг., когда составили «роспись григоровским снастям», находившимся у него под отчетом⁹¹³. Власти бдительно следили за каждым шагом работников завода и всегда готовы были прибегнуть к самым суровым мерам, если подозревали в их действиях какую-либо поруху государевой казне.

Вполне естественно думать, что А. И. Тумашев стремился как-то изменить свою участь, избегнуть повседневной мелочной опеки властей. Если этого почти не удалось достигнуть отцу, то сыновья больше преуспели. Действительно, если проследить на основании имеющихся источников судьбу этой семьи в 40—70-е годы XVII в., нельзя не заметить постепенного ухода Тумашевых с государственной службы и превращения их в частных промышленников. После закрытия казенного Пыскорского завода Тумашевы сделали первый шаг в этом направлении, став казенными подрядчиками. Следующий шаг относится к 1666 г., когда Д. А. Тумашев, прикрываясь высокими словами о «государевой прибыли», просится в Верхотурский уезд. Это ходатайство было удовлетворено в январе 1666 г⁹¹⁴. Если вспомнить, что во второй половине XVII в. правительство проявляет повышенный интерес к освоению природных богатств Урала и Сибири, готовит к отправлению большую экспедицию во главе с подьячим Селиным, позже — с думным дворянином Я. Т. Хитрово, то станет понятно, что челобитье Д. А. Тумашева было подано в благоприятное время. Получив дозволение поехать в Верхотурский уезд, Д. А. Тумашев больше года пробыл там, осуществляя разведку месторождений. Он действовал на собственные средства. В декабре 1667 г. он явился в Сибирский приказ и подал челобитье о найденных им «признаках» слюды в Верхотурском уезде, прося отдать ему добычу слюды с обязательством сдавать в казну 10% продукции («десятый пуд»)⁹¹⁵. Д. Тумашев добился согласия приказа и вновь двинулся за Урал. Однако его надежды на возможность открыть значительные месторождения слюды не оправдались. Он обратил внимание на разведку других более ценных ископаемых, учитывая большой интерес государства к выявлению отечественных ресурсов благородных и цветных металлов, а также драгоценных камней. Летом 1668 г. он опять появляется в Москве, на сей раз с образцами обнаруженных им «узорочных каменьев». Он ставит правительство в известность о том, что в Сибири близ Мурзинской слободы «обыскал цветное каменье, в горах хрустали белые, фатисы вишневые, и юги зеленые, и тунпасы желтые»⁹¹⁶. На этом основании он просил отпустить его до Верхотурья «для подлинного прииску золотые и серебряные и медные руды и всякого цветного узорочного каменья на своих проторях, и ездить бы ему в Тобольском и Верхотурском уездах повольно». Почти полгода провел Д. Тумашев в столице, «волочась» по приказам и добиваясь разрешения возвратиться в Верхотурский уезд. Одновременно он засыпает Сибирский приказ челобитьями о выдаче ему «жалованья» за поисковые работы, выполненные на свой счет. Д. Тумашев жалуется, что сильно задолжал и находится в бедственном положении. С грехом пополам ему разрешили выдать из казны Сибирского приказа мягкой рухляди на 146 руб. 50 коп., в соответствии с тем счетом издержек, который он представил. Добиваясь компенсации расходов, связанных с соблюдением казенного интереса в рудных поисках, Д. Тумашев рвется поскорее выбраться из Москвы⁹¹⁷. Он имел свои планы за Уралом.

Д. А. Тумашев только 21 декабря 1668 г. получил грамоту с прочетом за приписью дьяка Григория Порошина, адресованную сибирским воеводам и приказным людям⁹¹⁸. Местным властям рекомендовалось «его, Дмитрея, оберегать и налог и обид ему никаких не чинить». Но реальная помощь деньгами и людьми могла быть оказана Тумашеву только в том случае, если «подлинно будет про то знатно», что он обнаружил золото, серебро или драгоценные камни. Правда, не щедрое на авансы правительство разрешило Д. Тумашеву проезд до Верхотурья на казенный счет. В случае успеха поисков ему гарантировали казенные прогоны для поездки из Сибири до Москвы с докладом правительству.

Едва успели высохнуть чернила на этой грамоте, как Д. Тумашев обратился к царю с новым челобитьем. Ознакомившись с врученной ему грамотой от 21 декабря 1668 г., он обнаружил, что в ней «о железной руде не описано». В этой связи Д. Тумашев ударил челом, чтобы ему позволили, «буде в Сибири где обыщет железную руду и опыт учинит и железо будет годно во всякое дело, и ему б в тех местех железо плавить на своих проторях», с условием сдачи в казну десятого пуда и предоставления заводчику права остальное железа «продавать безпенно»⁹¹⁹. И это ходатайство было уважено. 22 декабря 1668 г. Тумашев получил вторую грамоту с прочетом. В ней, между прочим, содержался не совсем благоприятный для Д. Тумашева пункт: заведение железного промысла обусловливалось тем, чтобы заводчик не причинял «утеснения» русскому и ясачному населению. «А буде где чаять утеснения и налог ясачным и руским людям, и в таких местех ему железа плавить не велеть»,— предостерегала царская грамота сибирских воевод⁹²⁰. Как видно из подорожной Д. Тумашева, он должен был ехать в Верхотурье через Владимир, Муром, Нижний Новгород, Козьмодемьянск и Казань. В Казани предполагалось погрузить на подводы «снасти железные и укладные» (т. е. инструменты и оборудование для промысла) весом 50 пудов. Возможно, это было наследство отца, который, как указывалось, уехал в Казань. С этим городом Тумашевы были связаны и позже. Подорожная содержала указание на срочность поездки («не издержав ни часу» предписывалось Тумашеву давать подводы)⁹²¹.

Весной 1669 г. мы видим Д. Тумашева, благополучно прибывшего в Верхотурский уезд, занятым поисками полезных ископаемых. Весть о появлении плавильщика в соседнем и тем более подведомственном Тобольскому разряду уезде дошла до тобольского воеводы князя И. Б. Репнина. Памятуя, что поиски руд вменены в обязанность сибирских воевод, И. Б. Репнин решил не упустить удобного случая и послал распоряжение верхотурскому воеводе Ф. Г. Хрущеву отправить Тумашева в Тобольск для производства опытной плавки руд. С этой целью он отрядил за Тумашевым сына боярского Бориса Черницына⁹²².

Вызванный в канцелярию верхотурского воеводы, Д. Тумашев дерзнул ослушаться указания из Тобольска. Он подал сказку, в которой объяснял, почему не сможет поехать в столицу Сибири. Тумашев писал: «Обыскал я великому государю в Верхотурском уезде каменье, а то каменье великому государю годно, и с тем каменьем еду ныне к великому государю к Москве наскоро, а в Тоболеск ехать мне не успеть»⁹²³. Ф. Г. Хрущев, наверное, не без удовольствия сообщил об этом И. Б. Репнину. В одном из челобитий верхотурскому воеводе Д. Тумашев, действительно, перечисляет обнаруженные им ископаемые, в числе которых «камень наждак», пригодный «ко всякому алмазному делу», близ Мурзинской слободы «два изумруды камени да три камени с лаловыми искры, да три камени тунпасы»⁹²⁴. Поездка в Москву состоялась. Тумашев представил в Сибирском приказе свои находки. Пока шла переписка между приказами о проверке ценности образцов, о Тумашеве забыли. Он на практике познал, что приказная волокита может засосать его надолго и оторвет от задуманного и уже начатого дела по созданию «железного завода» в Верхотурском уезде. Для Тумашева стало также ясно, что на сей раз он не получит из казны возмещения своих «проторей» на поиски «узорочного каменья». Его челобитье на этот счет было оставлено без внимания. Тогда он решается на довольно рискованный шаг, который в дальнейшем ему припомнили. Д. Тумашев без официального отпуска покидает Москву и спешит к своему «железному заводу». В Москве не скоро спохватились и обнаружили это непозволительное своеволие⁹²⁵.

Примечательно, что с 1669 г. Д. Тумашев и его братья больше нигде и никогда по своей инициативе не поминают о других находках, кроме железной руды. Создается впечатление, что под флагом поисков драгоценных металлов и минералов Тумашевы в действительности главное внимание сосредоточили на другом, более прозаическом ископаемом — на железной руде. В этом нас убеждает поразительная «забывчивость» Д. Тумашева, заставившая подьячих и дьяков московских приказов вновь скрипеть перьями, чтобы исправить оплошность рудоискателя и выдать ему отдельную грамоту на право разработки железной руды. Об этом свидетельствуют и первые практические шаги Д. Тумашева по прибытии за Урал. Он начал с того, что в июне 1669 г. «объявил» в верхотурской приказной избе воеводе Ф. Г. Хрущеву «железной руды опыт, а сказал, что де из той руды железо учнут плавить... нынешнего 177 году»⁹²⁶.

Следовательно, уже в этом году Д. Тумашев намеревался пустить в ход свое предприятие. Между тем более или менее членораздельные сведения о драгоценных камнях он сообщил только 21 июля 1669 г., не преминув и в этом случае упомянуть о найденной им железной руде и подтвердив, что «железо годитца во всякое дело»⁹²⁷.

Промышленник подчеркивал как в этой, так и в других своих челобитных, что обнаруженная руда в районе Краснопольской слободы на берегу реки Нейвы находится «на пустом месте, от людей верст с 30 и больши». Иногда он указывает расстояние в 60 верст. Верхотурские власти дали разрешение на устройство железоделательного завода и предложили приказчику Краснопольской слободы позаботиться о выборе из числа краснопольских крестьян целовальника к заводу для приемки в казну железа в счет десятого пуда⁹²⁸. Целовальник должен был находиться «у железного промыслу с ним, Дмитреем, вместе безотступно», «смотреть и беречь накрепко, чтоб он, Дмитрей, лишнего доброго железа себе не имал». Разумеется, в казну предписывалось брать железо только «доброе». У нас нет оснований сомневаться в том, что Д. Тумашев уже в 1669 г. управился с делами и его «железный промысел» стал выдавать продукцию. Из челобитной, поданной Тумашевым в марте 1670 г., с полной ясностью можно установить, что завод уже действует. Промышленник сообщал, что «завод заведен к железному плавленью, и ныне у меня... к тому железному делу кузнецы и работные люди наняты и посланы к железному заводу»⁹²⁹.

Согласно росписи подвод, отпущенных в 1671 г., на завод Тумашевых ездили посланцы властей — сын боярский Илья Будаков со служилыми людьми (на трех подводах туда и обратно), отмечена туда же одна поездка стрельца. И, что самое важное, с промысла Тумашева было доставлено предназначенное для казны железо, названное «государевым» (видимо, десятый пуд по уговору) на шести подводах в три приема: сначала на одной подводе, затем — на трех и наконец на двух⁹³⁰.

Хотя заводчик и пытался уверить власти в том, что он обосновался на «пустом» месте, а построенное им предприятие находится «от людей далече», его промысел возник вовсе не в пустынной местности. Спустя три года, в мае 1672 г., отыскался претендент на эти земли, крещеный вогулич Степан Иванов. Он заявил, что земли, на которых Д. Тумашев построил свой завод, в прошлом были вотчиной его умершего отца. Оставшись малолетним после смерти отца, С. Иванов долго скитался «меж двор» по чужим людям. Войдя в возраст, он обратился к властям с челобитьем об устройстве в какую-либо службу и о возвращении ему вотчины отца. «А отцовскою вотчиною вверх Невьи,— писал С. Иванов,— владеют рудные плавильщики Дмитрей Александров з братьею». Розыск по этому челобитью и наведение справок в ясачных книгах, по-видимому, были не в пользу Тумашевых. Однако они остались на захваченном ими участке, а С. Иванов несколько позже все же промышлял охотой и рыбной ловлей в этих местах⁹³¹. Иван Тумашев, жаловался С. Иванов, «самосильством своим с работники своими» продолжал хозяйничать на этих землях, уничтожал рыболовные снасти челобитчика, грозил ему «смертным убойством». В это и без того запутанное дело вмешались краснопольские крестьяне, но Тумашевы доказывали свои права, ссылаясь на верхотурскую память⁹³².

Вспомним, что и население зауральских слобод благодаря возросшему притоку из-за «Камня» значительно увеличивалось во второй половине XVII в. Давало себя знать и своеобразие земельных порядков за Уралом, суть которых заключалась в монопольной собственности государства на все угодья и относительно равной возможности их эксплуатации.
Вскоре на Д. Тумашева с братьями стали поступать жалобы окрестного населения. Краснопольские крестьяне обвинили его в том, что он препятствует им в рыбной ловле, охоте и заготовке леса, а также «на старых наших заимках на роспашных землях и вново селиться не пущает». Когда крестьянин Павел Романов выбрал место для поселения и уже заготовил лес, то Д. Тумашев оставшиеся там от «татарского разоренья» (т. е. после башкирского восстания 1662— 1664 гг. — А. П.) избные срубы и банища крестьянские на заимках «огнем прижег». Челобитчики указывали также, что Д. Тумашев «сбил» с заимок марийцев, являвшихся оброчными крестьянами. Жалобщики недоумевали, по какому «указу» Д. Тумашев распоряжается в окрестностях Краснопольской слободы, и просили управы на заводчика. Воевода при разборе этой челобитной принял сторону крестьян и внушительно писал заводчику: «И тебе впредь так не плутать, краснопольским крестьяном в лесных промыслах и в селитьбе и в пашне тесноты не чинить; слободы и земля и лес во всех местех государевы, хто где хочет, тут лес на дворовое строенье и сечет или птицу и зверя ловит...»⁹³³. Внушение мало подействовало. Но все же Д. Тумашев, сознавая неудобство своего положения и уязвимость произведенных им земельных захватов, обратился к властям с просьбой о проведении межевых работ, чтобы разграничить заводские земли с землями соседних крестьян. При постановке вопроса о межеванье промышленник сделал заявку на отвод ему в оброчное содержание близлежащих к заводу двух озер «с истоки» (Шигирского и Шайтанского). Тумашев представил в приказную избу «чертеж» предполагаемых к межеванью земель. Приказчик Арамашевской слободы получил указание организовать межевые работы и доложить о результатах в приказную избу⁹³⁴.

Стремление заводчика как-то упорядочить земельный вопрос было вызвано и другим обстоятельством. Тумашев задался целью добиться разрешения властей на постройку острога вокруг своего завода. Доводом служило то, что «от изменников башкирцов опасно». Несомненно, были и иные основания для того, чтобы отгородиться от внешнего мира стеной. Тумашев должен был знать, что власти не пойдут ему навстречу, если разговор будет касаться лишь его завода. Поэтому он соединил просьбу об остроге с предложением своих услуг в качестве новоявленного слободчика. Он так и поставил вопрос в своей челобитной, прося дозволения «у тово железново заводу острог поставить л на ваш, великих государей, на денежной оброк крестьян прибирать». Заводчик в случае удовлетворения своей просьбы достигал по меньшей мере двух целей. Во-первых, укрепления завода от нападений извне. Во-вторых, прибор крестьян сулил ему резерв рабочей силы для предприятия.

Ответ верхотурского воеводы не вполне удовлетворил заводчика, ибо постройка острога была отложена до того времени, когда Д. Тумашев «призовет» в денежный оброк достаточно новопришлых вольных «охочих людей». Только тогда Тумашеву обещано, что «в то время об остроге указ будет»⁹³⁵. Мы так и не знаем, преуспел ли Тумашев на поприще слободчика и удалось ли ему добиться постройки острога. Но он в 1671 г. добился разрешения построиться двором в самой Краснопольской слободе⁹³⁶. В росписи судных дел 179 (1670/71) г., составленной верхотурской приказной избой, есть любопытная запись, имеющая отношение к Тумашевым и свидетельствующая о заботе заводчиков насчет заселения полученных ими земель. Там значится «записка, что вез с собою крестьян з женами и з детьми медной руды плавильщик Иван Тумашев»⁹³⁷. Основные заводские строения, находившиеся вверх по Нейве, видимо, так и остались без острога.

В апреле 1671 г. брат Д. Тумашева Иван записал в Краснопольской слободе явочное челобитье, в котором запечатлена острая тревога за судьбу завода в связи с одним несколько комичным на первый взгляд происшествием. В ночь на 11 апреля 1671 г. в его отсутствие, как пишет И. Тумашев, «подходили к железному моему заводишку неведомо какие воровские люди». Заводские собаки подняли лай. «И те воровские люди собак моих из луков стреляли стрелами..., а напуском на заводишко мое и на работных людей не напустилися». Как будто все обошлось благополучно. Но И. Тумашев решил, что это только разведка, за которой со временем последует нападение на завод.

Свой страх И. Тумашев объяснил следующим образом: «А собак моих те воровские люди изпортили, что с того числа собаки лаять ни на кого не стали. А потому... знатное дело, что те воры и впредь воровать над заводишком моим умышляют, что собак моих испортили». Инцидент дал повод И. Тумашеву испросить у властей права самому заводчику и его работным людям при повторении подобных случаев «таких воровских людей беспенно стрелять»⁹³⁸.

Тумашевы умели ладить с верхотурской воеводской администрацией, чем очевидно, и следует обяснить тот факт, что по существу ни одна жалоба на их действия не имела полного успеха. Что же касается властей низшего ранга вроде приказчика Краснопольской слободы, то здесь заводчики далеко не всегда проявляли кротость нравов. Не приходится говорить, что с работными людьми своего предприятия, как увидим ниже, они тем более не церемонились.
В 1672 г. И. Кунциев, приказчик Краснопольской слободы, жаловался верхотурскому воеводе, что он подвергается «изгоне» со стороны Дмитрия и Василия Тумашевых, которые нисколько не считаются с ним и якобы замешаны в бунте работных людей завода и крестьян против местных властей. В. Тумашев выдвинул против приказчика контробвинение в «корыстовании» от пропуска беглых из русских уездов. Следует заметить, что из обстоятельств возникшего по этим взаимным доносам дела не вытекает вывод о причастности Тумашевых к «бунту». Они лишь воспользовались непопулярностью приказчика и его «ушника» земского старосты слободы в глазах крестьянской массы⁹³⁹. Но рукоприкладства одного из Тумашевых (Василия) приказчик не избежал, что ему удалось доказать суду. С В. Тумашева взыскали пошлину как с виновного. Но обычное в таком деле поручательство было с Тумашева снято, и его отпустили в Краснопольскую слободу⁹⁴⁰.

При случае Тумашевы были непрочь повеличаться перед слободскими властями, хвастаясь тем, что о них и их заводе знает «сам» тобольский воевода. Это было близко к истине, так как в переписке Тобольска с Верхотурьем поднимался вопрос о заводе Тумашевых, а Дмитрий Тумашев лично рассказывал о работе предприятия тобольскому воеводе.
Служилые люди-тоболяне, приехавшие в Москву летом 1670 г., на вопрос, знают ли они что-либо о Д. Тумашеве, ответили в Сибирском приказе: «Едучи они мимо Верхотурья слышали от людей, что медные руды плавильщик Митька Тумашев живет ныне в Сибири, в Верхотурском уезде, в слободе на Красном поле и плавит железо и с того места переезжает к Соли Камской и в Казань»⁹⁴¹.

И, действительно, какие-то промыслы и торги (возможно, даже более крупные, чем за Уралом) Тумашевы имели в этих городах. 20 февраля 1671 г. во время раскладки и сбора пятнадцатой деньги с населения Верхотурского уезда дошла очередь и до Тумашевых. Окладчикам Дмитрий Тумашев «з братьями» сам написал и подал сказку следующего содержания: «В Сибире Верхотурском уезде на Красном поле никаких торгов нет. А что по указу великих государей железо плавим, и с того промыслишку емлют в... казну десятой пуд. А в русских городех, в Казани и у Соли Камской с домишков и с пожитков наших в... казну всякие деньги пятую и десятую и пятнадцатую емлют. А здеся нам пятнадцатая деньга в ...казну [платить] не из чево»⁹⁴².

Пока можно только гадать, имели тамошние «заводы» Тумашевых связи с их предприятием за Уралом или нет. Но сам факт столь разветвленного хозяйства, восходящего к одной фамилии, представляется не лишенным значения симптомом времени.
Постройка завода и деятельность Тумашевых были, несомненно, событием в жизни тех краев. Об этом знали, этим интересовались.

Что же собой представлял завод Тумашевых, какова была его продукция? По всей вероятности, можно согласиться с П. Г. Любомировым, когда он говорит, что завод был невелик и работал недолго⁹⁴³. В этом нас убеждает и знакомство с сохранившимся описанием завода. Побывавший на заводе драгунского строя «маэор» Степан Астраханцев в 1670 г. сообщал, что Д. Тумашев с братом Петром и работными людьми живет в 30 верстах от Краснопольской слободы, «не дошед Павдинского камени за полднищи над Невьею рекою в бору». Здесь был двор заводчика, «а во дворе изба». Против избы располагалась «домница рублена, а в ней три горна». Позади домницы стояла кузница с двумя горнами и двумя наковальнями. В описании значится различный инструментарий (7 молотов больших и малых, 9 клещей, 4 мехов, клещи «большие домнишние», ножницы «большие, чем режут железо и медь», тиски, кирки, топоры и проч.). Завод имел три рудника на расстоянии от полуверсты до полутора верст⁹⁴⁴. В сентябре 1671 г. Д. Тумашев подал челобитье в верхотурскую приказную избу, из которого видно, что у него было намерение «поставитца» еще одной домницей, на сей раз в непосредственной близости от Краснопольской слободы. Разрешение он получил, но сумел ли им воспользоваться — неизвестно⁹⁴⁵.

Источники ничего не говорят даже мимоходом о вододействующих устройствах. Нам представляется, что завод Тумашевых был «ручным». В техническом отношении он не блистал новшествами⁹⁴⁶. О количестве и видах вырабатываемой продукции судить нелегко, так как сведения на этот счет довольно отрывочны. Кроме кричного железа завод выпускал некоторое количество раскованного, или «битого», т. е. более чистого и высококачественного, железа. В расспросе перед тобольским воеводой кн. И. Б. Репниным Д. Тумашев 29 декабря 1670 г. сказал: «Выплавлено де при нем, Митьке, во 178-м году битого железа 145 пуд... Да в нынешнем во 179-м году сентября с 1-го числа декабря по 4-е число выплавлено у него железа кричного 223 крицы, а весом в них будет столько ж пуд»⁹⁴⁷.

Следовательно, за три с небольшим месяца 1670 г. завод выдал около 223 пудов кричного железа, что дает годовую производительность примерно в 900 пудов. Должно быть, кричное железо, предназначенное к обработке в «битое», учитывалось особо. Тогда можно принять производительность завода достигающей около 1100— 1200 пудов полуфабриката в год. Выше отмечалось, что с завода Тумашевых в 1671 г. казна получила железо, доставленное на шести подводах (видимо, по неполным данным). Если на подводу грузили по 20 пудов, то «десятый пуд» с промысла составил около 120 пудов, а продукция, следовательно, выразится опять-таки цифрой, близкой к 1200 пудам.

Есть основания думать, что Д. Тумашев преуменьшал производительность своего завода по выработке кричного железа, так как оно фактически не учитывалось целовальниками. Такое предположение тем более вероятно, что работные люди предприятия (в том числе «затворщик», кузнец и другие, непосредственно занятые на основных операциях) в расспросе сказали С. Астраханцеву в 1670 г., что «выходит де из горну на сутки кришного железа по 3 крицы, а весом по пуду с лишком в крице»⁹⁴⁸. Поскольку домница имела 3 горна, то суточный выход кричного железа составлял примерно 9 пудов, что уже дает значительно более высокую цифру годовой выработки полуфабриката⁹⁴⁹.

Заметное место, судя по описанию, занимали в продукции завода кузнечные изделия, в частности сельскохозяйственные орудия.

С. Астраханцев отметил в момент описания на заводе «150 лемехов сошных, весом 20 пуд». Вполне понятны причины, почему предприниматели занялись производством предметов этого рода. Им хорошо был известен усиленный приток переселенцев, оседавших на пашне в Зауралье. Потребность новоселов в сельскохозяйственных орудиях была значительной, чем и воспользовались Тумашевы.

На первых порах с завода Тумашевых в казну принимали только обработанное железо. Но после указания из Тобольска верхотурский воевода распорядился брать десятый пуд и с кричного. Дело в том, что «битое» железо было довольно дорого (в начале 70-х годов XVII в. оно стоило в зауральских слободах 25 алт. пуд) и его с трудом сбывали. В марте 1672 г. с краснопольским выборным крестьянином Данилом Осиповым было послано на продажу «железо, что принято на великих государей з Дмитриева промыслу Тумашева 10 пуд» в слободы Верхотурского и Тобольского уездов. Д. Осипов ездил до Киргинской слободы «и того железа продал один пуд, а больши продать не мог. А взял за пуд 25 алтын»⁹⁵⁰. Население, видимо, охотнее покупало полуфабрикат, предпочитая отдавать его на переработку местным кузнецам. На рынке более расторопно и энергично, чем казна, действовали Тумашевы. Василий Тумашев выполнял функции разъездного торгового агента. Так, в 179 (1670/71) г. он, по его словам, ездил «з железом в Тобольской и в Верхотурской уезд в слободы и до Тюмени», не жалуясь при этом на трудности сбыта⁹⁵¹.

Но затруднения приходили для Тумашевых с другой стороны. 18 марта 1672 г. Дмитрий Тумашев подал челобитную, в которой упомянул о сборе с его завода десятого пуда железа и продаже остальной продукции «безпенно». Однако приказные люди Верхотурского и Тобольского уездов «тем отписям (в приеме целовальниками десятого пуда. — А. П.) не верят». Для преодоления этого (небескорыстного, вероятно) барьера заводчик просил, чтобы ему выдавали в Краснопольской слободе памяти об «остаточном» железе с печатями. В приказной избе уважили представление Тумашева⁹⁵². Должно быть, более или менее регулярное поступление железа Тумашевского завода на ближайшие рынки содействовало тому, что в «нижних де слободах (Тобольского уезда.— А. П.) продажного железа много», как сообщал в марте 1673 г. упоминавшийся выше Д. Осипов⁹⁵³.

Главную роль на заводе играл Дмитрий Тумашев, по-видимому, старший и наиболее опытный из братьев⁹⁵⁴. Строгого разделения функций в своем совместном деле братья не имели. Управляли заводом и всем хозяйством совместно (любопытно, что все четверо братьев были грамотными людьми). Но некоторую «специализацию» все же наметить можно.

Непосредственное наблюдение за производством и работными людьми осуществлял Иван Тумашев, торговые дела лежали на Василии. Четвертый брат — Петр — обычно упоминается в связи с заводской пашней. Он как бы заведовал «подсобным хозяйством» завода. В документах встречаются указания на то, что Петр Тумашев в различных местах имел пашню, на которой работали наемные люди. В сентябре 1672 г. крестьяне Краснопольской слободы потребовали, чтобы он был положен в денежный оброк, поскольку завел свою пашню и на землях, тянувших к этой слободе. Они заявили приказчику слободы: «Пашет де Петрушка Тумашев опричь гусевских земель в Краснопольской слободе на краснопольских полях 3 десятины и с той пашни в казну великих государей льзя ему платить денежного оброку по 4 гривны на год»⁹⁵⁵. Встречается указание, что близ завода Тумашевых была «деревнишка». Интересно заметить, что Тумашевы в той части своего хозяйства, что непосредственно не касалась завода, работа которого была целиком подчинена рынку, стремились сохранить его натуральный характер. Действительно, мы видим, что они предпочитают иметь свою пашню и сенокос, откармливают свиней⁹⁵⁶ и т. п. Ранее говорилось, что они добивались передачи им в оброчное содержание двух озер, рассчитывая там наладить рыболовство. Известно, что по договоренности с местными ясачными людьми Тумашевы имели речные заграждения для ловли рыбы (езы). В 1672 г. Д. Тумашев принес жалобу на ямских охотников, которые «высекли»» у него 3 еза. «А те езы,— писал он,— деланы у меня наемными людьми». Где-то недалеко от нарушенных езов у Тумашевых находились «стан дранишной» и три воза сена, которые были сожжены теми же ямскими охотниками⁹⁵⁷. Но без рынка они не могли обойтись и здесь. Из отрывка тюменской таможенной книги начала 70-х годов известно, что Петр Тумашев покупал в Тюмени соленую рыбу, икру, рыбий жир, соль (25 пудов), зендени, истратив на это более 25 руб⁹⁵⁸.

Сочетание товарности основного производства с натуральностью подсобного хозяйства представляет любопытную черту предприятия Тумашевых. Но и на данном участке они не обходятся без применения наемного труда.

Рассмотрим вопрос о рабочей силе завода. Она была исключительно наемной. К работе на заводе обращались как местные крестьяне, так и «гулящие люди», приходившие в Сибирь из Европейской России. Вербовали Тумашевы работников и в Соли Камской, которая привлекала значительное число людей, ищущих заработка. Количество работников С. Астраханцев определил в 15—17 человек. Но сюда, видно, не вошли подсобные работники⁹⁵⁹.

Какое-то количество кузнецов и работных людей было нанято на завод Д. Тумашевым еще в 1669 г. Но первая вербовка, вероятно, еще не обеспечивала полностью нужду в рабочих руках.
Из документов известно, что в 1671 г. И. Тумашев нанял у Соли Камской 6 человек «гулящих людей» из Важского уезда, Григория Варламова «с товарищи», для работы на заводе. Наем был зарегистрирован в верхотурской приказной избе и оформлен особыми записями. Условия договора были следующими. «Гулящие люди» шли на завод в «срочные» работники с «Вербного воскресенья» 1671 г. до «Филиппова заговейна» того же года. Условились, что каждый работник получит за это время по 4 рубля. Аванс составил по 10 алт. Человеку⁹⁶⁰. Однако через месяц после того, как «срочные» начали работу, их насильно выслали с завода в Верхотурье. По царскому указу их, как беглых из поморских уездов, должны были возвратить на прежнее место жительства вместе с другими беглыми, сысканными в слободах Верхотурского уезда⁹⁶¹. Как ни упрашивали Тумашевы верхотурского воеводу, чтобы тот разрешил оставить работников на заводе до обусловленного договором срока, доказывая, что «без работных де людей железной промысел... стал», тот не решился нарушить указа. В утешение он писал И. Тумашеву о взятых у него работниках, что «не своею охотою они от тебя отошли»⁹⁶². В дальнейшем Тумашевы не прекратили приема беглых на завод. В следующем, 1672 г. приказчик Краснопольской слободы И. Кунциев доносил воеводе: «Да у него ж, Дмитрея, живут гулящие люди в работе, а годовых оброков не платят, а он, Дмитрей, называет своими людьми»⁹⁶³. А еще через год возникло дело в высылке с завода беглого поморского крестьянина Федора Лычагова⁹⁶⁴.

Наряду с прихожим людом в работу на завод шли местные оброчные крестьяне, особенно малосостоятельные. Довольно тесно в течение ряда лет были связаны с заводом крестьяне Василий и Тарас Сажины, выполняя те или иные подсобные работы. В 1676 г. Василий Сажин, этот любопытный тип околозаводского человека, бравшегося за любое дело, порядился, наконец, в сторожа к заводу, обязавшись одновременно пахать пашню. Дело кончилось, однако, разрывом, так как, по уверению И. Тумашева, В. Сажин отказался работать и не возвратил выданную ему ссуду. Оброчные крестьяне Матвей Драгунов, Афанасий Соловьев и др. также выступали в качестве работных людей на заводе. Явление это было настолько обычным, что приказчик Краснопольской слободы, сообщая о бунте, не проводил различия между крестьянами и работными людьми⁹⁶⁵.

Мы говорили преимущественно о работниках, занятых на подсобных операциях или поступавших на завод для выполнения спорадической работы. Главной фигурой у домницы был «затворщик», наблюдавший за ходом плавки. Он имел двух подручных. От подручных требовались также известные навыки в плавильном деле. Нарушение указаний «затворщика» Андрея Чингиря одним из его подручных привело к тому, что «железо крица не вышла»⁹⁶⁶.

Наличие кузнецов предполагает и молотобойцев. Последних, однако, документы не упоминают. Поскольку предприятие соединяло весь цикл работ от добычи руды до ее плавки и получения кузнечных изделий, несомненно наличие, хотя и примитивного, разделения труда. Тем самым есть основания признать завод Тумашевых небольшим мануфактурным предприятием⁹⁶⁷.

Положение работных людей завода было незавидным. Предприниматели не стеснялись в обращении с ними. Обсчет, побои, брань — такова обычная обстановка, с которой приходилось сталкиваться работникам завода. Довольно яркую картину произвола заводчиков (особенно этим отличался И. Тумашев) рисует одно судебное дело, возникшее по его челобитью. В феврале 1671 г. Иван Тумашев заявил воеводе в своем челобитье: «Бежал у меня, холопа, от железного промыслишку домнишной работник Тараско Оксенов и живет ныне в Краснопольской слободе. А сроку, что иво не доробил, 11 недель, да прогульных дней на нем того ж сроку три недели». Заводчик: утверждал, что «за все те недели деньги он, Тараско, наперед у братей моих взял». Иск за недоработанное время и прогульные дни И. Тумашев предъявил в 1 руб. 18 алт. 2 ден. и еще 3 руб. 50 коп. убытка, причиненного якобы «в простое железного плавленья»⁹⁶⁸. Вызванный в приказную избу Т. Оксенов опроверг обвинение в том, что он получил деньги вперед, и согласился лишь на 13 прогульных дней. Обясняя, почему он покинул завод ранее договорного срока, Т. Оксенов сказал: «Ушел де он, Тараско, от железново промыслу от иво, Ивановых, побой, что он, Иван, бил иво, Тараска, черемшиною, заветчи в избу и за волосы де драл, и от того де ушел». Работник добавил еще, что И. Тумашев за ним «гнался с луком». И. Тумашев вынужден был признаться, что хотел бить Оксенова батогами за «порчу горна», отрицая все остальное. Очная ставка, а также показания целовальника и семи работных людей завода (в том числе «затворщика» и кузнеца) свидетельствуют, что И. Тумашев, действительно, драл Т. Оксенова за волосы, пытался бить его «черемшиной», но тот «не дался». Вооружившись луком, стрелами и бердышом, И. Тумашев на лошади бросился в погоню, чтобы «след перенять» Т. Оксенова, когда тот ушел с завода. Работный Зот Левонтьевг вместе с Т. Оксеновым стоявший в подручных у «затворщика»,. прямо заявил, что Т. Оксенов ушел от «изгони» И. Тумашева. Несмотря на то, что хозяин божился и целовал крест в справедливости своих показаний и претензий к Т. Оксенову, следствие шло явно не в его пользу. Было установлено, что простой домницы продолжался всего одну ночь⁹⁶⁹. Выборный целовальник Афанасий Соловьев даже сказал, что «простою де железново плавления не бывала и убытков никаких не бывало ж». Допрошенные работные люди явно сочувствовали своему товарищу. Примечательно: ни один из них не назвал уход Т. Оксенова побегом, как это квалифицировал заводчик. Воспользовавшись случаем, И. Тумашев решил предъявить Т. Оксенову явно завышенную сумму иска. И все же воевода встал на сторону заводчика. Т. Оксенов получил распоряжение возвратиться на завод и отработать положенный срок⁹⁷⁰. В аналогичных случаях наймита обычно не понуждали к продолжению работы. Дело ограничивалось проведением публичного расчета между сторонами за проработанное время. Здесь же воевода вынес решение, вполне благоприятствовавшее заводчикам, чем известным образом нарушил установившуюся практику в отношении вольнонаемной работы. Жестокость обращения хозяина с наймитом даже не была замечена и не встретила никакого осуждения со стороны властей. На факты обсчета работников Тумашевыми указывали названные ранее «гулящие люди» — важане, вынужденные оставить завод вследствие высылки их на родину. Они писали в челобитной: «И они, Иван и Петр, нам по розчету против записей денег за работу, что доведетца, не дают, и записей нам, сиротам вашим, не выдают же неведомо за что»⁹⁷¹.

Заводчики действовали, однако, не только кнутом, но и пряником, стремясь порой задобрить работных людей. Дмитрий Тумашев в марте 1673 г. уплатил подьячему приказной избы И. Истомину 7 гривен, которые задолжал ему Т. Сажин⁹⁷². Это тем не менее не избавило заводчиков от неприязни и прямой вражды работных. Тот же Т. Сажин вместе с братом Василием в челобитной И. Тумашева 1676 г. названы «супостатами», угрожающими хозяину убийством и ограблением⁹⁷³. Были и другие случаи «непослушания».

Завод Тумашевых слыл у местных властей беспокойным местом, пристанищем беглых и своего рода рассадником неповиновения. Работные люди предприятия не оставались равнодушными к происходившему вокруг них, тем более, что некоторые краснопольские крестьяне сами работали у Тумашевых. Весной 1672 г. на заводе Тумашевых и в Краснопольской слободе произошли крупные волнения, направленные против слободского приказчика И. Кунциева и земского старосты. Группа работных людей и крестьян (Петр Рублев, Матвей Драгунов, Василий и Тарас Сажины и др.), вооруженных кто чем попало, с «бунтовством» ворвалась в судную избу и учинила расправу над заседавшими там приказчиком и его подручными. Слободское начальство подверглось основательной выволочке. Староста и пострадавшие вместе с ним немногочисленные «ушники» жаловались верхотурскому воеводе, что работные люди и крестьяне приходили в судную избу «с бунтовством и приказчику с отказом от всяких дел, и из избы вон выгнали, а нас... к себе в бунт звали»⁹⁷⁴. Земский староста с помощниками были избиты за отказ присоединиться к выступлению. В доносе они подчеркивали, что работные и крестьяне не в первый раз «бунтуют», о чем предыдущие приказчики неоднократно писали в Верхотурье. Резкое недовольство населения приказчиком и мирскими властями выражено и в коллективной челобитной краснопольских крестьян, поступившей в канцелярию верхотурского воеводы. Обстановка сложилась весьма напряженная. Воевода встревожился, получив известия о бунте, организовал широкое расследование⁹⁷⁵. Ведь это событие происходило всего лишь год спустя после восстания С. Т. Разина, а в делах воеводской канцелярии лежали строгие предписания из Москвы о поисках и уничтожении «прелестных писем», о немедленном пресечении «воровства» разинцев, которые окажутся за Уралом. На основе этих распоряжений в Верхотурье была разработана инструкция слободским приказчикам, в которой, между прочим, предусматривался и порядок конвоирования пойманных «воров»⁹⁷⁶. В данной связи выступление работных людей и крестьян Краснопольской слободы выглядело особенно одиозно. Нам неизвестны последствия этого розыска.

Мы рассмотрели на основе известных нам источников предпринимательскую деятельность «медной руды плавильщиков» Тумашевых в 40—70-х годах XVII в. Наши сведения обрываются на 1677 г. Дальнейшая судьба этой фамилии промышленников и их «железного завода» на р. Невье не представлена имеющимися в распоряжении автора документами. До XVIII столетия предприятие Тумашевых не дотянуло. Как отмечает П. Г. Любомиров, во время постройки казенного Невьянского завода, который располагался недалеко от места, где стоял завод Тумашевых, о последнем даже не упоминалось⁹⁷⁷.

Появление Тумашевых на горизонте торгово-промышленной жизни России XVII в.— характерный симптом времени. Их более чем тридцатилетние попытки выбиться на дорогу самостоятельных промышленников в конечном счете дали свои результаты. Тумашевы создают на Урале небольшие металлургические предприятия мануфактурного типа с применением вольнонаемного труда, работавшие на рынок. Если целый ряд предприятий XVII в. возник благодаря тому, что к промышленной деятельности обращались, как правило, представители купечества, то история Тумашевых служит примером другого рода. Здесь мастер казенного завода, находившийся на государственной службе, со временем становится частным заводчиком. Не останавливаясь ни перед какими преградами, используя всевозможные средства, Тумашевы освобождаются от государственной службы для того, чтобы приложить свою энергию и знания для личного обогащения. Они превращаются во владельцев железоделательного предприятия, принимая на себя все выгоды и все неудобства этого нового дела. Тумашевы — представители нарождающейся русской буржуазии, отдаленные прототипы позднейших дельцов капиталистической эпохи. Алчные, не брезгующие никакими средствами, они жестоко эксплуатируют работных людей своих предприятий. Железоделательный завод Тумашевых как бы указал место, на котором через два десятилетия возникнет один из крупнейших металлургических заводов России — Невьянский.

* * *

Из литературы известно, что в самом начале XVIII в. на Урале возникают и действуют металлургические заводы двух частных промышленников — Н. Демидова и Ф. Молодого. О Демидовых и их заводах на Урале в советской историографии мы имеем большое, богато документированное исследование Б. Б. Кафенгауза. След, оставленный в истории металлургии Урала «рудным промышленником» Федором Ивановичем Молодым, разумеется, менее заметен, чем его современника Никиты Демидова, родоначальника фамилии крупнейших заводчиков Урала и всей России. Не идут в сравнение с демидовскими и его «заводы» (к тому же недолговечные). Тем не менее Ф. Молодой и его деятельность заслуживают внимания, и не только потому, что он является одним из пионеров частной металлургии на Урале (Молодой всего на два года позже Н. Демидова стал владельцем собственного завода). Привлеченный нами архивный материал, в большей своей части не использовавшийся ранее, раскрывает перед исследователем, как на практике осуществлялись начинания первых промышленников на Урале; в какие отношения вступали эти заводчики с мелким товарным производством крестьян-металлургов. Если Н. Демидов был поставлен правительством в особо привилегированное положение, то Ф. Молодой принадлежал к тем частным предпринимателям, которые больше полагались в своей деятельности на свой страх и риск, чем на поддержку государства. Все это заставляет признать правомерность сделанного нами выбора, тем более что специальных работ на данную тему нет, а в существующей историографии по интересующему нас вопросу содержатся лишь краткие упоминания с не всегда достоверными сведениями⁹⁷⁸.

Очень скупы биографические данные о Молодом. Было известно, что он «уфимец», «уфимский житель», построивший в 1704 г. завод на Урале, а позже некоторое время состоявший управителем казенного медеплавильного завода. Вот, в сущности, и все, что на этот счет сообщалось в литературе. Имеющиеся в нашем распоряжении источники позволяют добавить несколько небезынтересных данных об этом человеке, прожившем бурную, со многими превратностями судьбы жизнь. В ходе следствия 1707 г. (о котором речь будет ниже) Ф. Молодой сказал, что он лет десять назад был в Астрахани, где общался с «гулящими людьми». Возможно, Молодой имел какое-то отношение к работе на астраханских селитренных заводах, так как в «расспросных речах» упоминает о них, полагая, что на Урале можно было бы развернуть промысел селитры «против Астраханского селитренного заводу», а выработанный из нее порох «ценою меньши астраханского станет»⁹⁷⁹. При осмотре Молодого в Сибирском приказе в том же году было обнаружено, что «он, Федор, пытан и запятнан в левую щоку»⁹⁸⁰. Эта недобровольная татуировка находит свое объяснение, хотя и недостаточно подробное. Из отписки 1707 г. кунгурского воеводы Михаила Сергеевича Трусова своему коллеге в Уфе выясняется, что в 1701 г. по царскому указу «присланы с Москвы на Уфу в Соловарной городок по розыскному делу в ссылку Федор Иванов сын Молодов да нижегородец Роман Захарьев». Что за «розыскное дело» — уфимский воевода (прежнюю отписку которого перелагал в своем послании Трусов) не уточнял. Но в Уфе оба сосланных долго не задержались. «И в прошлых же годех,— говорится далее в отписке,— они, Федор и Роман, ис того де городка бежали неведомо куды»⁹⁸¹. В 1704 г. Молодой с царской грамотой уже строит завод на Урале; под предыдущим годом (февраль) он упоминается одной записной книгой крепостей столицы занимающим 100 руб. у «горных дел надзорщика» Ивана Патрушева с обязательством «зделать в нынешнем году в Тобольском или Кунгурском уездах к железным заводам припасы железного запаса»⁹⁸². Следовательно, уфимское бытие Молодого было кратковременным. Как беглого преступника, его всюду ждала кара. Но, должно быть, карающие органы еще не слишком согласованной системы учреждений первых лет XVIII в. вряд ли предполагали, что ссыльный, да еще «запятнанный», беглец может рискнуть появиться в Москве. Молодой же не только там появился, но скоро добился разрешения на строительство заводов.

Молодой был грамотным человеком. Сохранились челобитные, написанные его рукой. У него при обыске нашли «тетради» и столбцы, которые были собственноручно исписаны им разного рода «приворотными» и заговорными словами, назначение которых было, по его объяснению, в том, чтобы «люди к нему добры были» и женщины отвечали взаимностью в любви. Вероятно, для обучения своих детей (а может быть, и кого-нибудь из управителей созданного им завода — грамотные люди были очень нужны заводчику) у Молодого находились «псалтирь учебная», «доска каменная учебная» и «счетная доска». При обыске у него изъяли несколько частных писем.

Молодой оказался довольно восприимчивым к новым веяниям в области культуры и быта петровского времени. Став заводчиком, он обзавелся одеждой заграничного покроя и некоторыми предметами западноевропейского обихода. В гардеробе Молодого имелись кафтаны французские суконные, зеленого и василькового цвета, кафтан венгерский, «кунтыши» польские, атласный камзол «вишневый, пуговицы обшиты серебром пряденым», штаны атласные немецкие, чулки гарусные гвоздичные немецкие, сапоги тоже немецкие и т. п. Из Москвы на Урал он привез также зрительную трубу, шведскую шпагу и даже «органы пятиголосные с мехами». У Молодого нашли такой деликатес того времени, как сахар⁹⁸³. Точно нельзя сказать, из какой среды происходил Молодой. Его, как отмечалось, называют «уфимцем», «уфимским жителем». Вероятнее всего, он был выходцем из посадских людей. Не имеем мы данных и о том, каким образом ему удалось скопить средства, чтобы стать предпринимателем.

В 1704 г. Федору Ивановичу Молодому были даны именной указ Петра I и распоряжение Приказа рудокопных дел о разрешении вести поиски полезных ископаемых (золота, серебра, меди, железа и др.) в Галицком, Вятском, Кунгурском уездах и в сибирских городах. В случае находки «рудных мест» Молодой получал право «заводы заводить и из руд товары делать своими проторьми и работными людьми», поставив обо всем в известность Приказ рудных дел⁹⁸⁴. Из челобитных Ф. Молодого узнаем некоторые более подробные сведения относительно условий, на которых промышленник должен был строить завод. «А те руды и рудные места,— писал Молодой в августе 1707 г.,— отданы мне с 704-го [году] впредь на 30 лет, а в тех урочных годех владеть мне, какой завод ни заведу, безоброчно и безпошлинно 4 года, а железной 6 лет»⁹⁸⁵. Острая потребность в отечественном металле, которая особенно стала ощущаться в первые годы Северной войны, заставила правительство более внимательно отнестись к инициативе частных лиц, предлагавших свои услуги в этом важном деле. По-видимому, Ф. Молодой уже имел на примете определенные «рудные места», так как довольно быстро (в том же 1704 г.) сумел построить железоделательный завод на р. Мазуевке в Кунгурском уезде, в 45 верстах от города Кунгура. Как он сам говорил в одной из челобитных, там ему удалось «обыскать» «место с рудными угодьи, а руда в тех местах есть железная, а иных медных, свинцовых, серных [руд] признаки самые добрые»⁹⁸⁶. При помощи местных «рудознатцев», которых Молодой всячески привлекал на свою сторону, промышленник «обыскал» признаки меди и даже, как он уверял, серебра в вотчинах Г. Д. Строганова. Но «приказные люди» прикамского магната не позволили проводить разработки руды в вотчинах Г. Д. Строганова, применив силу. Молодой вынужден был уступить, невзирая на то, что правительственным указом ему разрешалось искать руды и на частновладельческих землях. Но противостоять могущественному «именитому человеку» он, разумеется, не мог.

Принимаясь за постройку завода, Молодой встретился с не менее серьезными затруднениями. Местное население отнеслось к нему весьма неодобрительно, а в ряде случаев и прямо враждебно. В представлениях крестьян и посадских людей постройка завода связывалась с увеличением повинностей, тяжесть которых они уже испытали незадолго перед тем и против которых столь энергично восстали в 1703 г⁹⁸⁷. Подобная реакция жителей на промышленное строительство начала XVIII в. была почти повсюду в России⁹⁸⁸. Надо сказать, что и местные власти также нередко намеренно чинили препятствия постройке заводов, ибо это было связано с большими хлопотами и серьезной ответственностью. К тому же местная администрация прекрасно знала отрицательное отношение к данному вопросу со стороны населения и, естественно, вольно или невольно «норовила» саботажу правительственных мероприятий. Когда Молодой обратился к кунгурским земским бурмистрам с просьбой отвести земельный участок под завод, они, вопреки указу из Москвы, всячески затягивали исполнение распоряжения. Убедившись, что официального отвода он может и не дождаться, Ф. Молодой решил действовать иным путем. Воспользовавшись известной свободой отчуждения земельных угодий, которая была свойственна всем черносошным уездам, он купил участок земли с мельницей на берегу р. Мазуевки, недалеко от рудных месторождений, и начал строительство. В июле 1705 г. Ф. Молодой не без гордости заявил приехавшему в Кунгур подьячему Приказа рудных дел: «И с прошлого 704 году августа с 1-го числа около реки Мазуевки на заводы лесов почал промышлять на лари, брусье, тес, бревна на хоромное строение и на угольное зжение дрова, и уголье, и железная руда в припасе есть»⁹⁸⁹. Из частного письма промышленника узнаем, что осень помешала полностью завершить возведение плотины в 1704 г. Однако к тому времени успели построить довольно большую кузницу (5X5 сажен) «и в ней 6 печек каменных на железную руду и 3 горна ковальных каменных зделали». Срубили также избу работным людям, заложили «покой» владельцу завода, «хоромы» столярам и мастеровым людям⁹⁹⁰. Несмотря на незавершенность строительных работ, Ф. Молодой спешил с пуском завода. Так или иначе ему удалось с 30 декабря 1704 г. наладить производство железа и уклада. Судя по собственному признанию заводчика, на первых порах деятельности предприятия особенно ощущалась нехватка людей. «А железо худо делается для того, что мы угольными мастерами скудны зело: только делают 20 человек»,— сообщал Молодой. Но не только недостаток угольных мастеров тормозил работу завода. «Скудость людьми» сказалась и в том, что «некому наряжать и розряду чинить», т. е. недоставало и опытных администраторов, знакомых с организацией производства⁹⁹¹. Эти затруднения усугубились сложным финансовым положением завода. Нам неизвестно, каков был первоначальный капитал Молодого, вложенный им в дело. По его собственным словам, завод ему встал «во многие деньги»⁹⁹². Заводчик изрядно поистратился. Этим, вероятно, объясняется тот факт, что какие-то пожитки Молодого, находившиеся в Москве, были им заложены, а выкупить их он смог только в 1706 г., когда более или менее пошли на лад его дела с заводом.

Чтобы не погубить задуманного предприятия, Молодой был вынужден искать себе компаньонов. Несколько позже, в 1707 г., Молодой в челобитной, поданной в Сибирский приказ, указывал, что «от того рудного прииску и от железного заводу одолжал я многими долгами... И к тому вышеописанному железному заводу и к ыным промыслам принял я к себе ради скудости в таварыщи для таких заводов гостиной сотни Петра Федорова сына Мялицына да устюжской полусотни Алексея Родионова сына Пороховщикова»⁹⁹³. Уже в 1705 г. между Молодым и его «товарищами» завязывается деловая переписка, свидетельствующая, что соглашение о заводе было в основном достигнуто. Сам факт привлечения к участию в создании промышленного предприятия крупных торговых людей является знаменательным. Он лишний раз свидетельствует, что денежные средства, накопленные в торговле, начинают все активнее перемещаться в сферу производства. Что касается А. Р. Пороховщикова, то он не был новичком в промышленном предпринимательстве. В Москве он имел пороховые заводы, о чем не раз упоминается в источниках⁹⁹⁴. Судя по письму, адресованному А. Р. Пороховщикову гостиной сотни Андреем Ростовцевым, этот последний также имел какое-то отношение к реализации замысла «рудного промышленника» Ф. Молодого и вместе с тем был связан с производством пороха⁹⁹⁵. Важно подчеркнуть и другое. Стремление обладателей торгового капитала и промышленных предпринимателей центральной России расширить свою деятельность и распространить ее на окраины страны — явление знаменательное. Нет сомнений в том, что, например, А. Р. Пороховщиков, сам отправившись в 1707 г. на Урал, имел надежду заняться там добычей селитры, известия о которой он получил от Ф. Молодого. Эксплуатация сырьевых ресурсов Урала манила частных промышленников. Пороховщиков и Ростовцев хорошо понимали, что если «подале в сибирския городы ехать, там ценою продают больши»⁹⁹⁶. Поэтому постройка селитренного или порохового завода на Урале обеспечила бы повышение доходов промышленников, в значительной мере избавив их от больших транспортных издержек.

Правда, названные выше компаньоны не без опаски приняли предложение Молодого. Они очень боялись понести убытки, вступая в соглашение. Для большей надежности один из «товарищей» Молодого — А. Р. Пороховщиков — послал на Мазуевский завод своего двоюродного брата Сидора Семенова, который должен был познакомиться с состоянием завода и определить, какие выгоды от него можно ожидать «и есть ли путь в том деле». Молодой согласился назначить Сидора Семенова приказчиком завода и все заботы по организации работ фактически возложил на него, так как сам часто находился в отлучках, добывая различные «снасти» для завода и подбирая мастеровых людей. Другой компаньон — П. Ф. Мялицын — счел для себя более безопасным также иметь на Мазуевском заводе своего человека. С этой целью он отправил в качестве помощника Молодого своего подручного Никифора Ильина (Огнева). Поставленную перед ним задачу Н. Огнев определил в следующих словах: «Послан он с Москвы от хозяина своего Петра Мялицына Меньшево на Кунгур, в деревню Мазуевку с Федором Молодым для досмотру заводов и промыслу рудных дел, буде те иво Федоровы заводы годны, ...и велено де ему от хозяина промышлять с Федором Молодым на заводах вместе»⁹⁹⁷. Затем Никифор Огнев делает шаги к собственному предпринимательству и надолго остается на Урале.

Мазуевский завод вырабатывал железо и сталь («уклад»). Железо производилось как кричное, так и «обжатое», когда крицы подвергались расковке с целью удаления шлака. Готовая продукция промова. «Большой завод» работал «на великого государя», поставляя порох в казну. Но малый завод (Пороховщиков его называет «двором») производил продукцию на рынок. По словам его владельца, порох продавался на Макарьевской и других ярмарках давалась на месте, а также поступала на более отдаленные рынки. Значительные партии железа шли, например, на Макарьевскую ярмарку. В 1705 г. А. Р. Пороховщиков писал С. Семенову на Мазуевский завод: «Привези тысечу или другую пуд, а стали привези колько-нибудь пудов, а ценою спроси, по чему железо пуд такожде и стали. А с тем железом и сталью приезжай сам к Макарью». В другом письме он вновь напоминает: «И ты к Макарьевской ярмонке приезжай с товаром, колько выделаете, а без товару не езди»⁹⁹⁸. Одновременно Молодой не отказывался от поставок железа по подрядам, особенно в тех случаях, когда ощущалась острая нужда в деньгах. Так, вскоре после пуска завода он сообщил какому-то Федору Давыдовичу (вероятно, своему кредитору), что «подрядился, нужды ради денежной, в 1 тысячу пуд, взял 100 рублей и у людей в долг набрали 50 рублей и боле, а за пуд взяли по 2 гривны, и теми деньгами снабдеваемся»⁹⁹⁹.

Завод обслуживался целиком вольнонаемным трудом¹⁰⁰⁰. Надо полагать, количество работных людей достигало нескольких десятков. Кроме «угольных мастеров», которых было минимум 20 человек, в источниках упоминаются меховой мастер, которому надлежало «мехи... делать скоро», плотинные мастера, ученик «рудных дел». На заводе работало несколько человек кузнецов. Одного из них Молодой завербовал в селе Павлове Нижегородского уезда. В качестве рудокопов и заготовщиков леса на дрова и уголь выступали чаще всего местные крестьяне. Известно, что в 1706 г. С. Семенов порядил крестьян Кунгурского уезда Мокея Чердынца, Артемия Кобелева, Григория Казанцева и Ивана Константинова «копать железную руду в оброчных местах на Советинской горе, а рядили де они с пуда по 2 деньги»¹⁰⁰¹. Расценка 2 ден. с пуда руды была установившейся на заводе¹⁰⁰². Молодой использовал на заводе своего «человека», находившегося у него в «работе». В январе 1707 г. заводчик привез с собой из Москвы «для прокормления» сироту Максима Стригина. Молодой привлек к себе на работу известного в тех местах «рудозная» татарина Боляка Русаева. Всех сколько-нибудь сведущих в поисках руд жителей он приглашал приносить ему на завод образцы и указывать расположение новых месторождений. За оказанные услуги он наделял табаком, который специально для этой цели покупал. Одним словом, Молодой пытался всеми доступными ему средствами вербовать людей для завода.

Чрезвычайно интересно отметить, что ближайшим помощником заводчика по части опробования руд являлась его жена, причем она выполняла эту работу вполне самостоятельно. Когда Федора Ильина (жена Молодого) «чинила опыт» селитры, найденной в Кунгурском уезде, то воевода потребовал с нее сказку за ее рукой о результатах опыта¹⁰⁰³.

Мы не имеем достаточных данных, чтобы судить об объеме продукции, выпускавшейся Мазуевским заводом. Разумеется, завод Молодого значительно уступал в этом отношении предприятиям Демидова или казенным заводам Урала начала XVIII в. Но тем не менее предприятие Молодого было довольно крупным по тем временам и по количеству занятых на нем людей, и по своим размерам, и по продукции. С заводом трудно было соперничать мелким крестьянским предпринимателям. Годовую производительность такого крестьянского «завода» определяли примерно в 50 пудов¹⁰⁰⁴.

В первые дни работы завода, жалуясь на нехватку угля, Молодой утверждал, что «естли б довольно было уголья, и нашим заводом мочно в сутки делать по 50 пуд железа, а укладу в прибавку делать мочно»¹⁰⁰⁵. На допросе в Сибирском приказе в апреле 1707 г. Молодой сказал, что «естли де воевода Михайло Трусов припасов, которые у него на тех заводах были изготовлены, не отписал на государя, и он бы де в сутки теми припасы поставил пуд по 50 тульского, которое каракульное (?) продают на Москве ценою против прошлого 706-го году пуд по 8 гривен за готовым угольем и рудою»¹⁰⁰⁶. Таким образом, он определял «проектную» годовую выработку примерно в 15 тыс. пудов, притом не кричного, а обработанного железа. По аналогии с действиями заводчика в последующие годы можно полагать, что, кроме собственной выплавки железа, Молодой прибегал к покупке полуфабриката у местных рудоплавильщиков, который затем подвергался переработке. В нашем распоряжении нет сколько-нибудь полных сведений, чтобы проверить, достигал ли Мазуевский завод названной Молодым годовой выработки. Если учесть, что условия для работы завода складывались весьма неблагоприятно по целому ряду причин, то вряд ли можно говорить о достижении названного выше уровня. В какой-то мере о производительности завода можно составить представление по «расспросным речам» приказчика С. Семенова. Давая показания перед воеводой М. С. Трусовым 8 марта 1707 г., он таким образом охарактеризовал работу завода: «А в сутки де в печках железо плавил он [Сидор.— А. П.] по дважды, а руды де клал в печку по 4 пуда, а железа де выходило ис тех печек необжатого из печки пуда по полтора и по пуду с четвертью и по пуду, а в обжимке по пуду с четью и по пуду, и без чети по пуду»¹⁰⁰⁷. По расчетам С. Семенова получается, что в два приема в течение суток должно было выходить из одной печки от 2 до 3 пудов кричного железа или соответственно 1,5—2,5 пуда «обжатого». За неделю, следовательно, можно было выплавить по 12—18 пудов кричного железа на печь. Если же учехть, что завод Молодого к 1707 г.
Располагал 10 плавильными печами, то недельная продукция предприятия при всех прочих благоприятных условиях в среднем должна определяться примерно в 150 пудов полуфабриката (кричного железа). Данный расчет подтверждается и другими сведениями, сообщенными тем же С. Семеновым. Приказчик указал, что за две недели он выплавил на Мазуевском заводе 100 пудов кричного железа в 5 печах¹⁰⁰⁸. При условии своевременной и достаточной заготовки руды и угля, при должной обеспеченности рабочей силой Мазуевский завод мог работать круглый год, тем более что сначала он не имел вододействующих устройств и являлся «ручным заводом». Приняв рабочий год примерно в 40 недель, получим годовую продукцию завода в первом случае 6 тыс., а во втором — 4 тыс. пудов кричного железа. Но это преуменьшенные сведения. Здесь, несомненно, не учтена другая сторона производства — обработка кричного железа в «обжатое», а также изготовление «уклада». Семенов говорил лишь о плавке железа. Невозможно также учесть покупку кричного железа у местных промышленников для передела.

Оборудование завода было несложным и не отличалось сколько-нибудь существенно от других металлургических предприятий подобного типа. Основу предприятия на первых порах составляла кузница площадью около 100 кв. м, в которой располагалось 10 плавильных печей (напомним, что первоначально было 6 печей), 3 горна «кирпишных» и 1 ручной, 8 пар мехов кузнечных и в отдельной избе — большой мех в «дереве». Значительно позже, уже в 1722 г., в одном из челобитий Ф. Молодой утверждал даже, что на его заводе было «готовых трои мехи деревянные»¹⁰⁰⁹. Имелось также три наковальни, в том числе две малые «со стулами» и одна большая «чюгунная», восемь ручных молотов, больших и малых, а также еще один большой молот у названной выше чугунной наковальни (возможно, его предполагали превратить в механический, действующий при помощи воды). При кузнице имелся «прируб» для хранения руды и угля. На берегу реки Мазуевки стоял мельничный амбар¹⁰¹⁰. Последнее указание можно расценить как свидетельство наличия вододействующих механизмов на заводе Молодого в момент описания (1707 г.). Кроме хозяйской горницы о четырех «жильях» при заводе стояли две жилые избы для мастеровых и работных людей.

Мы не вдаемся в перечисление более мелких предметов оборудования, но скажем, что набор их был довольно разнообразен. Здесь мы видим различного рода клещи, тиски, буравы, резцы, большое Количество топоров, пил и т. п. Предприняв в 1706 г. длительную поездку в Москву, Вятский уезд и другие места, Ф. Молодой надеялся не только найти нужных ему людей, но и приобрести кое-что из инструментов и материалов, необходимых для работы завода. Ему очень хотелось расширить предприятие, пристроить к нему дополнительно молотовой цех с вододействующим двигателем. Заводчик хорошо знал, что в Кунгурском уезде и близлежащих к нему районах достигла значительного развития мелкая крестьянская железоделательная промышленность, что крестьян можно было бы постараться заставить работать на себя. Но для этого требовалось как усовершенствование оборудования завода, так и расширение самого производства. Для Молодого важно было настолько обогнать крестьян по выработке железа, чтобы вытеснить их с местного рынка и заставить продавать крицы на переработку на его заводе. Другого выхода он не имел. Вряд ли можно сомневаться, что некоторый опыт скупки кричного железа у населения для передела на Мазуевском заводе у Молодого уже был. Необходимо особо учесть, что себестоимость продукции на заводе Молодого была высокой и, по свидетельству С. Семенова, достигала 6 алт. 2 ден. за пуд обжатого железа, тогда как на рынке можно было купить пуд не дороже 6 алт. 4 ден. Вот почему Молодой предпринимает лихорадочные попытки улучшить свое производство, расширить его. Так, чтобы повысить эффективность добычи руды, он решает прибегнуть к подрыву породы порохом. Разумеется, для мелкого крестьянского промысла порох являлся слишком дорогим. Как можно заключить из перечня привезенных Молодым в январе 1707 г. «припасов», значительная их часть имела вполне определенное производственное назначение. Основной груз обоза, состоявшего из 18 подвод, составлял порох, которого насчитывалось 30 бочонков общим весом не менее 160 пудов. Даже если принять во внимание, что часть этого пороха должна была пойти на продажу (это, в частности, имел в виду его владелец и компаньон Молодого А. Р. Пороховщиков), то и в данном случае следует признать, что завод получал серьезное облегчение в добыче руды. Кроме того, в возах находилось 11 кузнечных мехов, 11 клещей (в том числе 2 «полукришных»), большое количество канатов и бечевы, котлы и тигли для опробования руд и выварки селитры и т. п. О том, что владелец завода и его компаньоны считали первоочередным делом расширить и усовершенствовать предприятие, с полной очевидностью свидетельствуют как их собственные заявления, так и значительная сумма денег (1050 руб.), которую вез «человек» П. Ф. Мялицына — Н. Огнев— «на достройку завода»¹⁰¹¹. Наконец, возведение плотины (правда, затянувшееся на длительное время) имело целью обеспечить расширяющийся завод водяным двигателем и превратить его из «ручного» в механический. Большие надежды возлагал Молодой на молотовой цех, который он намеревался строить в 1707 г. Однако в силу ряда обстоятельств планам заводчика не суждено было сбыться, в чем немалая роль принадлежала местным крестьянам, занимавшимся добычей руды и выработкой железа, представителям власти, кососмотревшим на мероприятия Молодого, и, наконец, чувствовалась рука новоявленных магнатов Урала — Демидовых, не желавших иметь по соседству какие-либо чужие частные заводы.

В нашей литературе отмечалось, что развитие заводской металлопромышленности в начале XVIII в. влекло за собой проведение запретительной политики правительства в отношении мелкого металлургического производства в тех районах, где возникали заводы. Данное положение выводилось обычно из анализа деятельности казенных предприятий. Что же касается первых частных заводов, то влияние их на взаимоотношения с мелкими товаропроизводителями-металлургами того или иного района требует еще дополнительных разысканий. Некоторый материал для суждения по этому вопросу имеется применительно к интересующему нас предприятию Ф. Молодого.

Известно, что на Западном Урале к началу XVIII в. сложился значительный район мелкого товарного железоделательного производства с центром в Кунгуре. Возникновение здесь Мазуевского завода Ф. Молодого не могло не отразиться на крестьянской промышленности. Для многих крестьян плавка железной руды и выработка железа были очень важным источником существования, превратились в основную профессию. В. де Геннин в письме Петру I от 25 ноября 1722 г. о крестьянах, делавших кричное железо, между прочим, заметил: «...из оных многие тем малое число кормилися»¹⁰¹². Появление завода Ф. Молодого грозило лишить мелких производителей их промысла, тем более что Мазуевский завод находился неподалеку от железорудных месторождений знаменитой в тех местах Советинской горы. Не удивительно, что крестьяне весьма недоброжелательно встретили известие о постройке Молодым завода. Предприниматель вскоре должен был убедиться, что сила, с которой он вступал в борьбу, являлась очень серьезной. К тому же он не мог рассчитывать на поддержку местной администрации. Более того, под влиянием недовольства со стороны населения власти на местах нередко противились разработкам рудных месторождений и не принимали энергичных мер к пресечению действий жителей против заводчиков. Администрация чинила препятствия заводскому строительству еще и потому, что хотела уберечь себя от излишних хлопот, связанных с организацией «рудокопных промыслов» и заводов. Необходимо также помнить, что деятельность Молодого в Кунгурском уезде развертывается непосредственно после крупного крестьянского восстания 1703 г., вызванного введением повинностей по транспортировке продукции первых уральских заводов и по добыче медной руды на территории уезда. Бегство стольника А. И. Калитина с крупным отрядом служилых людей от восставших крестьян ободряюще подействовало на жителей уезда, и они не раз высказывались за то, чтобы подобным же образом поступить и с Ф. Молодым. Уже в январе 1705 г. он был вынужден обратиться к земским бурмистрам с челобитьем, в котором сообщал о намерении некоторых крестьян «не дать берега» его плотинщикам. Прося вызвать на допрос крестьянина Ерофея Сарапулова, Молодой заключал свое челобитье опасением, чтобы «от тех крестьян в похвальных словах не пострадать, вконец не разоритца и заводов не отстать»¹⁰¹³. В одном частном письме примерно того же времени Молодой жаловался, что до него доходят такие разговоры: «Алексей де Калитин и со многими людьми приезжал, и тот де насилу ушел, а ево де (Федора Молодого.— А. П.) должно убить»¹⁰¹⁴. И действительно, почти на каждом шагу заводчик встречал скрытое или явное противодействие. Молодой в челобитной писал, что с его рудника увозят заготовленную там руду, «многие воры выжигают рубленные угольные дрова и угольные ямы», жгут брусья, тес, бревна и другие материалы, «угольный лес рубят бездельно для траты, чтобы тот завод отнюдь не был»¹⁰¹⁵. Недовольство населения деятельностью Молодого было на руку выделявшейся из среды крестьян-рудопромышленников группе наиболее состоятельных «граждян», которые держали на оброке этот промысел, благодаря чему подчиняли своему влиянию всех им занимавшихся. Превращаясь в местных эксплуататоров, «лучшие люди» видели в Молодом противника, посягающего на их почти безраздельное господство над местными рудоплавильщиками и кузнецами и подрывающего столь важный для них источник дохода.

Нельзя представлять дело таким образом, будто Молодой был лишь страдающей стороной. В ноябре 1706 г. крестьянин деревни Мазуевки Иван Немтиных, сам занимавшийся промыслом железной руды и выплавкой железа и принадлежавший к состоятельным предпринимателям, пожаловался на людей Ф. Молодого, которые, угрожая оружием, прогнали работников Немтиных с заготовок дров для выжигания угля. Через несколько дней у Немтиных «неведомыми воровскими людьми» была разломана мельница на р. Мазуевке и спущена «спрудная вода», в чем он не без основания подозревал козни приказчика Мазуевского завода С. Семенова¹⁰¹⁶. В том же году на Советинской горе произошло столкновение группы рудокопов Мазуевского завода с Иваном Немтиных, который приехал «с поем» и стал прогонять их, заявив, что те места являются «нашим» оброчным промыслом, имея в виду, вероятно, местных плательщиков оброка с «железной руды». Немтиных схватили и привезли к С. Семенову. Несмотря на это, он продолжал кричать, ругал «государев указ», данный Молодому, и самого С. Семенова. Последний приказал избить Немтиных батогами. Хотя это дело кончилось мировой, противоречия между заводчиком и крестьянами-рудоплавилыциками не уменьшались, тем более что Молодой питал надежду монополизировать в своих руках добычу руды и производство железа в здешнем районе. С этой целью он просил местные власти отдать ему на оброк железорудные промыслы Кунгурского уезда. Владея этой оброчной статьей, Молодой поставил бы в зависимость от себя мелкое металлургическое производство крестьян. Однако эта попытка не удалась. В письме к некому Федору Давыдовичу заводчик сетовал: «А которые иные железные руды в Кунгурском уезде до нас промышляли, и с тое железные руды платили оброку по полтора рубли с гривною. И я оброк с них сымал, и они отказали: опричь де граждян (т. е. местных жителей.— А. П.) на оброк отдавать не будем»¹⁰¹⁷. Обращаясь к своему корреспонденту, Молодой уговаривал его: «Пожалуй, посоветовав, будет мочно, хоть возьми на оброк железную руду в Сибирском приказе, чтоб нам одним промышлять». Заводчик подчеркивал, что идти следует именно в Сибирский приказ, так как в Приказе рудных дел может встретиться серьезный соперник в лице промышленника Данилы Воронова, который «на железную руду зело охотник»¹⁰¹⁸. Тревожно был настроен Молодой и в связи с тем, что «Миките Демидову туляку дан указ, чтоб железной завод на Кунгуре делать»¹⁰¹⁹. Со своей стороны Демидов столь же неодобрительно смотрел на мероприятия Молодого, так как сам рассчитывал со временем и здесь стать хозяином положения. Демидов руководствовался желанием не допустить упрочения позиций Молодого на Урале. В январе 1705 г. он обратился к правительству с челобитной, в которой просил разрешить вести разработку месторождений меди в Кунгурском уезде и строить здесь заводы с условием поставки меди в казну по 4 руб. за пуд. Демидову было хорошо известно, что незадолго перед тем царскую грамоту на право разведки и разработки разных руд в этом уезде получил Ф. Молодой. Но это нимало не смутило сноровистого «туленина», который осмелился сам вмешаться в это дело и просил правительство: «А Федору бы Молодому в близости тех урочищ, отколе мне возможно руды возить и где места медной руды вновь приищу, никаких своих заводов не заводить и помешки ни в чем мне не чинить»¹⁰²⁰. В Москве благожелательно отнеслись к челобитью Демидова и послали на место соответствующий указ¹⁰²¹. Но, как известно, Демидовы лишь в конце 20-х годов XVIII в. построили свой первый завод в Кунгурском уезде¹⁰²².

Борьба за рудные места и монопольное право их эксплуатации в среде частных предпринимателей на Урале начала XVIII в. не ограничивается указанными формами.
Примеру Молодого последовали другие претенденты на устройство металлургических заводов в этом районе. В 1708 г. «гороховлянин» посадский человек Петр Расторгуев, который вел торговлю на Урале, обратился в Сибирский приказ с просьбой об отдаче ему сроком на 5 лет в оброчное содержание добычи железной руды в Кунгурском уезде. Челобитная Расторгуева и резолюция по ней Сибирского приказа заслуживают того, чтобы на них специально остановиться, так как эти документы очень характерны для выяснения промышленной политики правительства в те годы. «Есть, государь, в Кунгурском уезде железная руда,— писал Расторгуев,— и тою рудою владеют кунгурцы и Кунгурского уезду крестьяня пять человек из малого оброку многие годы, а оброку они платят по пяти рублев в год. А они збирают з железных усолонов с человека по полтине и больши и тем пожитки свои пополняют. Да в Кунгурском же уезде делал железо Федор Молодой с товарыщи безоброчно, а от того иво дела твоей государеве казне пополнения не было». Представив в глазах правительства своих предшественников в столь невыгодном свете, П. Расторгуев просил царя «вышеозначенную руду отдать мне, рабу твоему, на оброк семьсот девятого [года] генваря с первого числа впредь на пять лет, а иным, государь, никому руды рыть и железо делать, кроме меня, ...в Кунгурском уезде и вышеописанному Федору Молодому не вели, государь, делать с 709 году генваря с 1-го числа. А оброку стану я, раб твой, платить по вся годы без доимки... по 30 рублев в год сверх старого оброку пяти рублев». Челобитчик одновременно испрашивал разрешения на отвод ему земельного участка для всякого «строенья», «что к тому промыслу какое строенье прилично», а также ходатайствовал о позволении «железному делу на уголья и на всякое хоромное строение... в Кунгурском уезде лес рубить, где погодитца, своими наемными работными людьми и у крестьян покупать повольною ценою»¹⁰²³. Расторгуев предусмотрел в своем челобитье и тот случай, когда ему по тем или иным причинам будет невозможно держать эту оброчную статью после условленного срока, если не окажется перекупщиков. При такой ситуации он смиренно выражал пожелание, чтобы царь «в неволю» не заставил его и впредь содержать на оброке это предприятие. Резолюция Сибирского приказа во всем пошла навстречу Расторгуеву. В ней было предусмотрено, что «тот завод (имеется в виду промысел железной руды.— А. Я.), который отдавай кунгурским крестьяном на откуп по 5 рублев, отдать ему на 5 лет, а платить ему на год по 35 рублев, и о том послать великого государя грамота к воеводе и чтоб под тот завод дал место из порозжих мест. А леса на уголья к тому заводу велеть ему купить повольною ценою». В резолюции выражалось согласие не принуждать Расторгуева владеть промыслом сверх пяти лет. Весьма круто подошла администрация Сибирского приказа к Федору Молодому, которому предписывалось «в Кунгурском уезде промышлять отнюдь не велеть». Более того, было предусмотрено, что, «естли за чем явитца в Кунгурском уезде, велеть его изловить и держать скована в тюрьме и о том писать к Москве»¹⁰²⁴ (о причинах столь резкой позиции приказа в отношении Молодого мы скажем ниже). Решение Сибирского приказа наносило удар мелкой железоделательной промышленности местных крестьян, которые лишались возможности промышлять руду на давно знакомых местах. Им предписывалось, если они «похотят в иных местах приискивать руду, и им, приискав место, где руда, о том бить челом великому государю, и промышлять по указу, а без указу промышлять никому не велеть»¹⁰²⁵. Без сомнения, запретительная политика по отношению к традиционному местному железоделательному промыслу крестьян в данном случае была продиктована чисто фискальными соображениями. На это и бил П. Расторгуев. Характерно, что для достижения своей цели он не остановился перед семикратным увеличением первоначальной суммы оброка.

Таким образом, курс на ограничение, подчинение и даже ликвидацию мелкого производства там, где на арену выступает более крупный частный предприниматель или казна, в области железоделательной промышленности наметился значительно ранее, чем в начале 20-х годов XVIII в. Правда, подобная правительственная политика при ее осуществлении на практике подчас оказывалась бессильной воспрепятствовать мелкой крестьянской промышленности, которая продолжала развиваться вопреки всяким запретительным указам. Расторгуев не смог воспользоваться предоставленным ему правом в такой мере, чтобы оттеснить крестьян от промысла железной руды. Спустя 10 лет в несколько ином плане попытку Расторгуева повторил гостиной сотни торговый человек Сергей Яковлев (Бабушкин). В отличие от Расторгуева он не имел намерения добиться запрещения крестьянской железоделательной промышленности. Яковлев стал хлопотать о разрешении взять откуп на сбор оброка с мелких товаропроизводителей «железного дела». Однако его расчеты на доходность этого предприятия не оправдались. Получив соответствующее разрешение властей, С. Яковлев убедился, что мало кто из предпринимателей-крестьян признал себя обязанным вносить ему оброчные деньги, большинство их уклонялось от платежа. Откупщик в поданных им челобитных был вынужден расписаться в своей беспомощности перед массой мелких товаропроизводителей, боровшихся против увеличения поборов с их промыслов. По его словам, крестьяне «тою железною рудою и укладом промышляют, а оброку мне не платят неведомо для чего»¹⁰²⁶. В начале 20-х годов XVIII в. с организацией Берг-коллегии правительством были приняты более радикальные меры по запрещению крестьянской промышленности на Урале в связи со строительством здесь новых казенных заводов. Что же касается частных предпринимателей, то им в общем и целом не посчастливилось взять верх над крестьянским «железным промыслом» в первые два десятилетия XVIII в., а со стороны правительства они не встретили той действенной поддержки, которая была им нужна. Предприниматели сами нередко попадали под пресс бюрократической машины формирующегося абсолютистского государства, их собственность не имела прочных гарантий и постоянно была подвержена угрозе конфискации по тому или иному поводу. При царившем в стране произволе помещиков, воевод и чиновников очень немного нужно было, чтобы состояние купца или заводчика оказалось пущенным по ветру. Поэтому в известной степени политика абсолютистского правительства приходила в противоречие со складывавшейся на почве торгового или промышленного предпринимательства собственностью, которая уже в ряде случаев развивалась в буржуазном направлении. Судьба предприятий Ф. Молодого, к которым мы сейчас вновь возвращаемся, является тому наглядным подтверждением.

Мы оставили Молодого в тот момент, когда он строил планы расширения своего завода и добивался ведущего положения в железоделательной промышленности на Западном Урале. Из длительной деловой поездки в Москву, на Вятку и в другие места он возвращался в январе 1707 г. Опередив свой обоз, состоявший из 18 саней, груженных разными инструментами, порохом и всяким добром, он торопился на завод, куда несколькими днями раньше приехал его компаньон А. Р. Пороховщиков. Но тут-то и произошли события, которые оказались губительными как для самого Ф. Молодого, так и для его предприятия. 15 января 1707 г. откупщик таможенных сборов Сергей Губин, известный среди местного населения как чрезвычайно придирчивый и строгий блюститель взятой им на себя должности, подал воеводе М. С. Трусову сказку. В сказке Губин извещал, что по дороге в город он обратил внимание, как, минуя Кунгур, «неведомо какие люди в покрытых санях проехали». Губину показалось подозрительным, что путники «не явились» в таможне.

Воевода тотчас распорядился послать погоню. Ходоки, вернувшись, сообщили, что «в проезде явился рудной промышленник Федор Молодой», причем от них он «отбился». Трусов отправил для задержания Молодого подьячего таможни, целовальника и стрельцов. 17 января Молодой и его спутники — «рудный ученик» Перфилий Семенов, тяглец Овчинной слободы Максим Стригин, кузнец села Павлова Яков Васильев и уфимский житель Василий Лутохин были задержаны. Из допросов выяснилось, что за Молодым следует обоз, оставленный им «в Вятских уездах в чепецких вотяках». Среди грузов Молодой назвал порох («пуд со сто в вопче с товарищем иво с Алексеем Родионовым»), припасы «к рудному заводу» (кузнечные мехи, «верви» и пр.), а также «домовную рухлядь». Было установлено, что у Молодого и его «товарищей» отсутствовала таможенная выпись на порох, считавшийся «заповедным» товаром. Этого оказалось вполне достаточным, чтобы засадить «рудного промышленника» в тюрьму вместе со спутниками и нарядить следствие, что воевода М. С. Трусов и не замедлил сделать. По его приказанию навстречу обозу Молодого выехали воеводские посланцы для ареста и описания всех товаров. Кроме названных ранее заводских «снастей», у него в возах находилось немало тканей (300 аршин холста «средней руки», 188 аршин сукна белого «абинского»), табак (1 пуд «немецкого» и бадья «черкасского»), различные предметы одежды и домашнего обихода и пр. Молодой вез с собой и оружие: 2 фузеи со штыками, одну турку и одну шпагу. Кроме того, у Молодого дома на заводе были обнаружены «полторы пары пистолетов, 3 фузеи, одна турка з замками, лук костяной, да сайдак со стрелами», а также «сабля булатная старинного дела, оправа серебряная золоченая» и «полоса сабельная булатная, насечена золотом». Наличие кубов, труб и прочих принадлежностей свидетельствовало о намерении Молодого наладить винокуренное производство, чего он и не скрывал во время допросов. Мы не говорим уже о больших медных котлах, предназначенных для «селитряного дела» (у Молодого находилось три кулька «соли селитренной», привезенной им, видимо, из Москвы в качестве образца). Все это подтверждает мысль о серьезных планах Молодого и его «товарищей» укрепить свои позиции на Урале организацией, если так можно сказать, «многоотраслевого» хозяйства, поставленного на широкую ногу.

Мазуевский завод и все его имущество также были описаны (правда, менее подробно). Горница дома, где жил Молодой, была опечатана «перснем приказной избы подьячего Ивана Костромина». На заводе у двора учредили постоянные караулы с предписанием никого не пускать и ничего не касаться¹⁰²⁷. Над головой заводчика нависла опасность полного разорения. С таким трудом налаженное дело оказалось на волосок от гибели. На заводе было заготовлено достаточное количество руды, угля и дров, он мог бы продолжать работу. Но в силу сложившихся обстоятельств он был обречен на длительное бездействие. Следствие продолжалось до конца марта 1707 г¹⁰²⁸., после чего Молодого под конвоем отправили в Москву «для подлинного розыска» в Сибирский приказ. А 20 апреля его уже подвергли допросу в Сибирском приказе. Особый интерес здесь проявили к показаниям Ф. Молодого о полезных ископаемых, обнаруженных им в Кунгурском уезде и в вотчинах Г. Д. Строганова. По поводу провоза «безвыписного» товара обвиняемый утверждал, что порох предназначался «для опасения воровских людей и для розрыву в рудной горе каменных мест и для сыску медной руды, а достальной хотели продавать на Кунгуре и в Верхотурском, и Тобольском уездах, и на Ирбицкой ярмонке». При этом он сослался на С. Губина, который, по его словам, сам торговал в Сибири порохом и разъяснял Молодому, что в Сибирь разрешается провозить безвыписной порох при условии уплаты пошлины. Тем не менее история с порохом, хотя и повлекла за собой много неприятностей для Молодого, не явилась главным мотивом обвинения со стороны Сибирского приказа. Это был не единственный в то время случай¹⁰²⁹. При описании «животов» заводчика были обнаружены «воровские заговорные письма», которые вместе с другими личными бумагами Молодого и следственным делом из Кунгура отправили в Москву. Расценив «заговорные письма» как «еретические», в Сибирском приказе на этом основании вынесли приговор Молодому. Еще находясь в тюрьме Сибирского приказа, Молодой подал в августе 1707 г. челобитье с просьбой вернуть ему конфискованный завод и все пожитки. Он отдавал на волю судей решение вопроса о «заговорных письмах», признавая себя виновным и выражая готовность принять соответствующее наказание. Со своей стороны Молодой клялся ревностно «чинить прибыль» в рудном деле «без народного отягощения» и упрекал воеводу М. С. Трусова в противодействии поискам селитры и других ископаемых¹⁰³⁰.

Почти восемь месяцев держали рудного промышленника в Сибирском приказе, прежде чем он узнал, что его ждет. 13 декабря 1707 г. князь М. П. Гагарин, впоследствии первый сибирский губернатор, распорядился «Федору Молодому за воровские заговорные письма учинить наказание, велеть ево вместо кнута бить батоги нещадно и те письма у него на спине сжечь, и ево ис приказу свободить и собрать по нем поручную запись, что ему впредь так не делать», в противном случае ему угрожала смертная казнь¹⁰³¹. На следующий день приговор привели в исполнение: Молодой «вместо кнута бит батоги нагой и волшебные письма созжены на его, Федора, на спине»¹⁰³². В решении по делу Молодого был обойден вопрос о его заводе и имуществе, поднятый им в августовской челобитной. Вполне понятно, что Молодой вновь стал ходатайствовать о возвращении конфискованного завода и изъятого имущества. В марте 1708 г. повторная челобитная заводчика поступила в Сибирский приказ. В ней, между прочим, сообщалось, что схваченные вместе с Молодым люди более года содержались за поруками в Кунгуре. К своей просьбе о возвращении завода и «животов» незадачливый челобитчик присовокупил пожелание, чтобы этих людей «всех с порук свободить и промышлять мне с ними». Для Молодого не было секретом, что по возвращении в Кунгур он опять встретит всевозможные рогатки местных властей. Поэтому он осмелился беспокоить правительство и другой просьбой — изъять его вместе с «товарищами» из подсудности местного воеводы и ведать их «во всем» непосредственно в Сибирском приказе. Рассмотрение челобитья Молодого и составление докладной выписки затянулось на много месяцев. Только 7 сентября 1708 г. М. П. Гагарин отдал распоряжение о том, чтобы Молодому вернули завод и пожитки, за исключением пороха, табака, а также котлов и других принадлежностей для винокурения. Соответствующие распоряжения (в декабре 1708 г.) последовали воеводе в Кунгур с предложением подробно информировать Сибирский приказ о выполнении данного указа¹⁰³³. Однако просьба Молодого об изъятии его из ведения местных властей осталась без последствий. Казалось бы, Молодой довольно удачно выпутался из всей этой истории, хотя и понес большие убытки. Заводчик возвратился на Урал (в июле 1709 г. мы его уже видим в Кунгуре) и начал вновь налаживать свое пошатнувшееся предприятие. Насколько это ему удалось, трудно сказать с достаточной определенностью из-за отсутствия документальных данных. Вполне очевидно лишь одно — «рудный промышленник» ревностно старался по части разведки месторождений селитры, чтобы заслужить милость правительства и выполнить обещание «искать во всем прибыли» государю. Проявленная им при этом поспешность не пошла ему на пользу. 29 июля 1709 г. он «объявил» кунгурскому воеводе Ионе Новосильцеву «мелкого белого каменья, а при нем (Федоре Молодом.— А. П.) видом, что селитра, весом золотника з два или с три, а сказал, что де то самородная селитра». Нетерпение Молодого показать свою находку было столь велико, что он не стал дожидаться окончания богослужения в церкви и побеспокоил воеводу «во время литоргии»¹⁰³⁴. Затем последовала обычная в таких случаях процедура. Воевода нарядил на место находки подьячего с понятыми из окрестных селений и предписал представить подробный «доезд». Осмотр горы над речкой Кишертью близ деревни Седы, где, по словам Молодого, он обнаружил признаки селитры, оказался не особенно утешительным. В горе участники осмотра (в том числе 23 местных крестьянина) нашли «тех признаков самое малое число», причем там, где были эти селитренные признаки, они «прорастали самыми малыми крапинами, а не жилою». Так как гора была «вельми крута и высока», не удалось произвести ее детального обследования. Добытые «признаки» селитры вместе с образцами породы, в которой они были найдены, воевода в октябре 1709 г. отправил в Москву¹⁰³⁵. В Сибирском приказе дело приняло очень неприятный для Ф. Молодого оборот, ибо там решили, что вместо селитры из Кунгура прислали простой «белый камень». «Сибирских провинций судия» князь М. П. Гагарин «с товарищи», выслушав отписку Новосильцева и осмотрев присланные образцы, высказался резко неодобрительно в адрес самого Ф. Молодого и воеводы. Он приказал послать в Кунгур к воеводе грамоту «с осудом», а Федора Молодого «за такое ево неправое доношение, знатно, что воровски своим вымыслом хотел учинить в сыску той названной неправой селитры великому государю убыток, а себе прибыль», выслать из Кунгура «за крепким караулом и за провожатыми з женою ево из детьми в Сибирь в Мангазею... А в каком ему чине быть, прислан будет в Мангазею... указ»¹⁰³⁶. Сам по себе проступок Молодого был совершенно незначителен. В Приказ рудных дел и в Сибирский приказ поступало более чем достаточно негодных образцов руд и минералов, и это не влекло, как правило, за собой сколько-нибудь серьезного наказания. Жестокость приговора в данном случае была усугублена тем, что Молодому припомнили его прежние «воровства» — провоз «заповедных» и «неявленных товаров», а также держание при себе «заговорных» и «приворотных» писем. Воеводы Кунгура, Мангазеи и Тобольска были оповещены о принятом решении специальными грамотами¹⁰³⁷.

Итак, прошло немногим более года, как Молодой был освобожден из тюрьмы Сибирского приказа,— и он опять подвергся опале. В документах на некоторое время исчезают сведения о злополучном «рудном промышленнике», в связи с чем не представляется возможным проследить реализацию названного выше решения Сибирского приказа. Заметим, что в Приказе рудных дел, с благословения которого Молодой начал свою карьеру частного заводчика на Урале, к 1711 г. ничего не было известно ни о состоянии завода Молодого, ни о самом хозяине, так как «по многим посылкам он, Федор, не сыскан»¹⁰³⁸.

Но след Молодого не потерялся, как об этом думали в Приказе рудных дел. Не далее как в том же 1711г. мы вновь встречаемся с Молодым в весьма неожиданной обстановке. Вместо опального ссыльного, прозябающего где-то в Мангазее (что можно было предполагать по ходу предыдущих событий), мы видим человека, облеченного большими полномочиями по строительству завода на Урале и готовящегося к отъезду из Москвы. Остается только гадать, каким образом Молодому удалось избежать наказания. Вполне правдоподобно, что крутая перемена в отношении Молодого была вызвана особым оживлением интереса государства к разведке полезных ископаемых и строительству металлургических и горнодобывающих предприятий в связи с обострением внешнеполитической обстановки, вызванной войной с Турцией. Потребность в опытных или маломальски знающих кадрах специалистов «рудного дела» была исключительно велика, и правительство не могло не считаться с этим положением. Немалым козырем в руках Молодого было знание им новых месторождений меди на Урале. А это в глазах правительства приобретало исключительное значение, поскольку медь считалась тогда крайне редким и дефицитным металлом, нужда государства в котором всегда была самой острой. Видимо, данным обстоятельством и объясняется такой резкий поворот в судьбе Молодого, происшедший в 1711г. К этой общей причине можно добавить и более конкретную, не противоречащую ей, а скорее дополняющую и уточняющую. В. Н. Шишонко со ссылкой на дела Екатеринбургского горного архива 1746 г. приводит прошение Ф. Молодого, поданное им в генерал-бергдиректориум. В нем основатель Мазуевского завода вспоминает эпизод 1710 г., который проливает свет на крутой перелом к лучшему в его судьбе: «По указу блаженные и вечнодостойные памяти Петра Великого, самодержца всероссийского, прошлого 710 года пробовал я руду при его императорском величестве. И раздроблял его величество своими десницами туттень и усмотрел кениг, и увеселился зело, и обощал пожаловать и записал в памятную свою книгу имя наше»¹⁰³⁹. Этот счастливый случай и спас Молодого.

8 марта 1711г. по приказу князя М. П. Гагарина Федора Молодого обязали «искать руд золотых, и серебряных, медных, оловяных и иных всяких руд» в Кунгурском, Соликамском, Верхотурском и Тобольском уездах, строить в «пристойных местах» заводы. В отличие от указа 1704 г. на сей раз Молодой рассматривается в качестве уполномоченного правительства по строительству казенных заводов («промышлять ему те руды и плавить на великого государя»), что подтверждается и назначением ему довольно высокого денежного жалованья — 200 руб. в год¹⁰⁴⁰. Наряду с этим Молодой получил и более конкретное задание: к моменту приезда М. П. Гагарина в Кунгур «на ево Федорове заводе сплавить ему сутошною плавильною печью меди, которую он сыскал в Кунгурском уезде... 10 пуд». Разумеется, возник вопрос и о рабочей силе для вновь организуемого казенного медеплавильного завода, который был решен в том духе, что «у той работы при нем, Федоре, быть кунгурским крестьяном и зарабатывать за всякую доимку по договору, повольною ценою всякому человеку». Следовательно, это распоряжение можно рассматривать как попытку обеспечить новый медеплавильный завод трудом приписных крестьян. Дело не требовало отлагательств, и Молодому было предписано «заводы те заводить нынешней весною без всякого медления»¹⁰⁴¹. Заготовили наказ Молодому и послушные памяти местным властям¹⁰⁴². Перед отъездом из Москвы воспрянувший духом промышленник подал «роспись, что надобно к рудокопному и к пробирному, и к плавильному делам», в которой перечислил нужных ему специалистов (кузнеца «мастера доброго», плотника «искусного», мехового мастера), указав, что лучше нанять «российских людей, а не тамошних жителей». В перечне инструментов и материалов (предназначенных преимущественно для «пробирного» дела), который Молодой составлял по памяти, насчитывалось свыше 50 наименований — от извести, кирпича, гончарной глины и смольчуга до антимония, мышьяка, «аурипурменту» и «глацгаля» включительно, всего на 241 руб. 26 алт. 4 ден¹⁰⁴³. Молодой тем самым показал известное знание дела, которое ему поручило правительство, обнаружил себя далеко не новичком в организации производства и знакомстве с ценами на весьма дефицитные предметы. Это заставляет более осторожно отнестись к той оценке Молодого, которая с легкой руки В. Н. Татищева стала встречаться в нашей литературе¹⁰⁴⁴.

Смета, составленная Молодым, получила утверждение Сибирского приказа, и часть требуемой суммы (100 руб.) была выдана из бюджета приказа, остальные деньги должен был выдать по приезде Молодого в Кунгур воевода из местных средств.

Наделив Молодого немалыми полномочиями, власти Сибирского приказа, однако, не отрешились от недоверчивого, настороженного отношения к нему. В наказе содержалось недвусмысленное распоряжение: «...и до указу плавить ему всякие руды на Кунгуре, а ис Кунгурского уезду до указу не выезжать»¹⁰⁴⁵. «Прикрепляя» Молодого к предполагаемому медеплавильному казенному заводу, правительство ставило деятельность управителя под контроль местного воеводы. Прямые сношения с центром, минуя воеводу, для Молодого фактически были запрещены. Документы о новом назначении Молодого прямо не касаются вопроса о судьбе Мазуевского железоделательного завода, но, судя по упоминанию в цитированной выше резолюции М. П. Гагарина, можно заключить, что завод возвращался владельцу и последнему как будто бы не возбранялось осуществлять производство на прежних основаниях. Именно так истолковал полученные им инструкции сам Ф. Молодой. Двойственное положение частного предпринимателя и управителя казенного завода оказалось для Молодого чреватым самыми серьезными последствиями, в чем нас убеждает знакомство с дальнейшим ходом событий.

«Рудный промышленник» (или «рудных дел промышленник»), как его официально именовали, не терял времени даром. Водворившись опять в Кунгуре, Молодой воспользовался предоставленным ему правом привлечения даровых работников из числа местных крестьян и построил плавильные печи для медной руды, оборудовал производственные и вспомогательные помещения, заготовил сырье и уголь. В этом же году начали опытные плавки меди на вновь построенном заводе, который находился в непосредственном соседстве с железоделательным заводом Ф. Молодого на р. Мазуевке. Неугомонный заводчик не оставил своего давнего намерения расширить Мазуевский железоделательный завод и счел сложившуюся в 1711г. ситуацию наиболее благоприятной для постройки молотового цеха. В его распоряжении находились рабочие руки, которых так ему не хватало несколько лет тому назад, притом это были бесплатные рабочие руки, и Молодой не устоял перед соблазном. Параллельно с устройством медеплавильного завода он спешно стал строить молотовые, но уже для себя, преступив данные ему права. В том же году молотовое производство было введено в строй. По описанию несколько более позднего времени (1715 г.), молотовой цех представлял собой амбар, забранный «заплотом в столбы бревнами», «мерою по 7 сажен» (т. е. 49 кв. сажен); в нем были установлены молот «большой железной в дереве», «которым водяным колесом тянут железо». Системой передаточных валов с «обручами», «обоймами» и «шипами» молот соединялся с водяным колесом. У молотового амбара находилась плотина через р. Мазуевку, «засыпанная землею и хрящом с хворостом», поблизости располагались караульная изба и другие постройки¹⁰⁴⁶. По оценке 1712 г. (вероятно, значительно заниженной, так как она производилась при конфискации завода Молодого) стоимость молотового цеха определялась в 151 руб. 23 алт. 3 ден¹⁰⁴⁷. Став владельцем «молотового завода», Молодой занялся скупкой у местных крестьян кричного железа, которое направлял на переделку. По-видимому, такая организация работы по принципу рассеянной мануфактуры казалась ему выгодней, чем выполнение у себя на заводе всех этапов производственного процесса, от добычи руды до получения готовой продукции в виде полосового и прутового железа. В связи с развитием мелкого крестьянского промысла увеличилось предложение на рынке кричного железа, что приводило к снижению цен на предметы железоделательного производства. Этим воспользовались скупщики и предприниматели вроде Молодого¹⁰⁴⁸.

Однако недолго заводчик пожинал плоды своего ловкого обмана. Уже в следующем 1712 г. сначала местным властям, а затем и Сибирскому приказу стало известно, что Молодой «кроме рудного промыслу (имеется в виду казенный медеплавильный завод.— А. П.) построил же собою без указу... амбар молотовой з большим молотом, в котором делал на себя водяным колесом, покупая, ис кричного полосное железо»¹⁰⁴⁹. Из Сибирского приказа был отряжен для специального розыска по этому делу стольник Петр Коноплин. В задачу Коноплина входило установить, «по какому указу излишное завоцкое [строение] государевыми людьми теми кунгурскими жительми, кроме своих всяких проторей, строил». На месте Коноплин убедился в том, что «особливой завод, тот молотовой анбар» Молодой построил без указа, «для своих прихотей». Молотовой завод был отнят у Молодого и «отписан на государя», причем было дано распоряжение не прекращать работу на заводе и «велено на том заводе, покупая из казны на Кунгуре кричное железо, делать полосное на великого государя». Это распоряжение нашло подтверждение и в 1713 г¹⁰⁵⁰. Из местных жителей для управления заводом стали выбирать целовальников. На таком положении новоявленный казенный Мазуевский молотовой завод работал до 3 декабря 1714 г. На нем, между прочим, изготовлялись «снасти» для медеплавильного завода и вновь созданного крупного Мечкинского винокуренного завода. Рабочая сила была наемной, насколько можно судить по упоминанию о том, что мастерам и работникам деньги выдавались из казны по 6 ден. с пуда готового полосного железа. К концу 1714 г. работа на заводе прекратилась, в чем немалую роль, надо полагать, сыграли высокие издержки производства¹⁰⁵¹. Молотовой амбар, как значилось в справке по делу, «стоит впусте».

Это обстоятельство встревожило кунгурскую администрацию, и она решила отдать молотовой амбар в оброчное содержание, тем более что находились охотники, предлагавшие свои услуги. Одним из них был Сергей Яковлев (Бабушкин), который в марте 1715 г. подал челобитную, чтобы ему разрешили «в том молотовом анбаре своим наймом и мастеры и работники тем молотом делать про себя ис кричного моего железа в полосное». Соглашаясь уплачивать оброк за пользование молотовым амбаром «со снастями» по 6 алт. 4 ден. с каждых ста пудов «передельного» железа, Яковлев действовал осторожно и просил установить срок оброчного договора до 1 июля 1715 г., т. е. всего на три месяца¹⁰⁵². При решении этого вопроса у местных властей были колебания, отдать ли молотовой завод опять Ф. Молодому на оброк с приценкой или объявить торги и по их результатам сделать окончательный выбор. Однако Ф. Молодого в те дни уже не было в Кунгуре, и кунгурский комендант склонился на сторону С. Яковлева. Последний получил молотовой завод до «указного срока», но оброчная плата была несколько повышена (8 алт. 4 ден. с пуда «передельного» железа). Яковлеву продали также заготовленный при заводе уголь. Не теряя времени, он пустил молотовые в ход, и со 2 апреля по 1 июля 1715 г. из 900 пудов кричного железа завод выдал 400 пудов полосного, за которое откупщик уплатил 1 руб. оброка¹⁰⁵³. Опыт, предпринятый Яковлевым, казался ему довольно удачным, и он по истечении договорного срока вновь обратился с челобитьем в комендантскую канцелярию. На этот раз Яковлев заявил, что если ему отдадут молотовой завод вместе с плотиной и «снастями» на 5 лет, то он будет уплачивать оброчных денег 7 руб. в год. Из этого можно заключить, что годовую производительность завода он определял не менее чем в 3 тыс. пудов полосного железа. Но здесь в дело вмешался другой претендент — разбогатевший на торговле крестьянин из вотчин Г. Д. Строганова Сидор Белоусов. Он предложил свою сумму оброка и сказал, что будет платить «против Сергея Бабушкина с прибавкою и дает на год 10 рублев». К этому Белоусов выдвинул условие, чтобы ему «в те урочные годы для того железного промыслу уголье промышлять ис тутошних лесов и жечь, и подряжать повольною ценою было б свободно». Яковлев надбавил еще 2 руб., повторив условие Белоусова относительно использования местных лесов. В свою очередь строгановский крестьянин назвал сумму в 15 руб. Гостиной сотни торговый человек не захотел отстать от крестьянина и «наддал» еще 5 руб., но Белоусов был готов и к этому, подняв оброчную сумму до 25 руб. Сославшись на то, что «стал быть с торгу оброк немалое число», Белоусов внес дополнительное условие о возмещении ему расходов на ремонт оборудования завода после окончания оброчного договора и о беспрепятственной покупке кричного железа и леса по своему усмотрению. Яковлев не выдержал торга и заявил, что больше, чем последняя сумма Белоусова, он дать не может. Однако вопрос еще на этом не решился. Присутствовавшие при торге местные администраторы, наблюдавшие всю эту картину, вдруг спохватились и застопорили решение. Они понадеялись, что если более широко оповестить население, то, возможно, появятся желающие взять молотовой завод на оброк за более высокую цену. Но их надежды не оправдались. Несмотря на неоднократные объявления, не нашлось конкурентов Белоусову. Сделали предложение находившимся в Кунгуре «рудным промышленникам» Никифору Огневу и Федору Инютину, но они к торгу не пошли. Тогда С. Белоусов, повторив все прежние свои условия, назвал свою последнюю цифру — 30 руб., добавив, что больше он дать не может, так как плотина и оборудование завода нуждаются в починке и требуют также немалых расходов. Строгановский крестьянин выиграл торг и стал обладателем завода, но не на 5 лет, как ранее говорилось, а только на 3 года. Ему отдали завод со всеми «снастями» и плотиной, 2 амбара под складские помещения, 2 избы для житья работным людям. Удовлетворили и его пожелания насчет покупки «повольной ценой» кричного и «розсечного» железа и расширения завода, если владелец сочтет это необходимым. Оброчный договор вступал в силу после санкции губернатора Сибири¹⁰⁵⁴. Что было дальше, мы не внаем. В литературе встречается упоминание, что в 1715 г. данный завод был передан Белопашинцеву¹⁰⁵⁵.

Но мы должны вернуться к главному виновнику всей этой истории — к незадачливому авантюристу-промышленнику Федору Молодому. Что сталось с ним после конфискации завода, мы можем судить лишь на основании весьма отрывочных сведений. По словам одного из «товарищей» Молодого по Мазуевскому заводу — Никифора Огнева, который так и остался на Урале, Ф. Молодой в 1712 г. «взят в Тобольск скован за караулом и был сослан в ссылку на Березов»¹⁰⁵⁶. Огнев отговорился незнанием причины ссылки Молодого. Несколько подробнее поведал о судьбе Молодого допрошенный в 1720 г. пробирный мастер Уктусского завода Галактион Беляев. Оказывается, «з год и больши» Молодого держали в Тобольске скованного и под караулом, прежде чем отправить в Березов¹⁰⁵⁷. Долго ли Молодой был в ссылке — неизвестно. Через некоторое время его переводят в Тобольск, где используют на работах в качестве рудоплавного мастера. В марте 1718 г. его перемещают на Уктусские заводы. Здесь он состоял по 1720 г. «у рудоплавного медного дела» наряду с другими мастерами. Комиссар Уктусских заводов Бурцев пытается уверить правительство, что Молодому была дана во всем «свободная воля». Однако у правительства были другие сведения, из которых можно усмотреть, что он и некоторые другие мастера на Уктусских заводах какое-то время содержались под караулом. Именным указом Петра I от 23 февраля 1720 г. было отдано распоряжение немедленно выслать в Петербург в Мануфактур-коллегию содержащихся под караулом в Верхотурье и на Уктусских заводах мастеров Ф. Молодого, Г. Беляева и других, что и было исполнено губернской канцелярией в Тобольске¹⁰⁵⁸.

Вновь мы встречаемся с Ф. Молодым в 1722 г., когда он подает в Берг-коллегию челобитную с просьбой вернуть ему конфискованный Мазуевский завод. В своих злоключениях Молодой обвинил первого губернатора Сибири князя М. П. Гагарина, к тому времени казненного за многочисленные преступления по должности. Аналогичную челобитную Молодой (по-видимому, совместно с Н. Огневым) подавал в 1720 г., но в связи с отстранением Татищева от горного ведомства продвижение дела затормозилось, хотя Молодой уверял, что он уже тогда выхлопотал указ о возвращении завода. Жалуясь на Гагарина, который его «мучил... многие годы и раззорил без остатку», Молодой указывал: «И тем заводом и поныне я не владею, а скитаюсь меж двор»¹⁰⁵⁹. Берг-коллегия не сразу пошла на удовлетворение ходатайства Молодого. Справки, наведенные по материалам делопроизводства Берг-коллегии, подтвердили, что действительно, указ о передаче Мазуевского завода Молодому и его «товарищу» Н. Огневу состоялся по прежде поданной челобитной. Но возвращение завода предусматривалось при соблюдении ряда условий. А они состояли в том, чтобы: 1) удостоверить факт постройки Мазуевского завода именно Молодым и его компаньонами; 2) подтвердить убедительными доказательствами, что завод был изъят у владельцев незаконно; 3) выяснить, не стесняет ли Мазуевский завод Молодого работы расположенного тут же казенного медеплавильного завода (по части лесов и в «протчем»). Только при положительном ответе на эти три вопроса Берг-коллегия соглашалась выполнить просьбу Молодого. Свое предыдущее решение по этому делу Берг-коллегия повторила и на сей раз¹⁰⁶⁰. Компаньон Молодого Н. Огнев не стал дожидаться своего партнера и начал действовать самостоятельно. В сентябре 1722 г. советник Михайлик сообщил Берг-коллегии, что Огнев «обещает на Молодова заводах еще обретающейся молотовой завод до тех пор управлять, пока домны устроены или все управления того завода пока произведены будут». Огнев счел нужным упомянуть о «тайном» производстве уральскими крестьянами чугуна в «малых печах», похваляясь использовать на уголь деревья, которые «мужики» нарубили «неисчислительно»¹⁰⁶¹. Руководители Берг-коллегии высказались за возможность удовлетворения челобитья Огнева, но до особого распоряжения, ибо им было известно, что Молодой сам просит ввести его во владение заводом.

Легко заметить, что выдвинутые Берг-коллегией условия, при которых могла состояться отдача завода Молодому, открывали перед чиновниками — исполнителями указа самое безбрежное поле своеволия и самоуправства. Без преувеличения можно сказать, что Молодой со своим заводом буквально увяз в сетях бюрократического аппарата тогдашней России. Некоторые гарантии частного предпринимательства в законодательстве петровского времени, в частности известная Берг-привилегия, были еще недостаточны, чтобы создать вполне безопасную обстановку для удовлетворения жажды наживы у нарождавшихся заводчиков и мануфактуристов.

Небезынтересно посмотреть, что собой представлял Мазуевский завод к началу 20-х годов XVIII в., когда Молодой обивал пороги коллегий и канцелярий, чтобы восстановить свои владельческие права. До известной степени в этом нам помогает сохранившийся чертеж завода, составленный в июне 1722 г¹⁰⁶². На этом чертеже изображены два комплекса основных заводских сооружений¹⁰⁶³. Один из них — медеплавильный завод, принадлежавший казне. На нем мы здесь останавливаться не будем. Другой комплекс — интересующий нас частный завод Молодого. Если при самом начале работы (1704— 1705 гг.) завод выглядел скорее как большая мастерская, а его оборудование составляли небольшие плавильные печи, горны, ручные молоты и пр., то к рассматриваемому моменту он сильно изменился. Перед нами предприятие, хотя и небольшое по размерам, но уже имеющее почти все основные атрибуты металлургического вододействующего завода той поры. Кроме плотины, перегораживающей р. Мазуевку, на плане указаны молотовой и доменный цехи, две кузницы, меховая мастерская, амбары для «припасов», две караульные избы, «работничья изба», дома, где жили Молодой, его приказчик и кузнецы (три строения), а также другие постройки (скотный двор, бани и пр.). О молотовом цехе мы говорили ранее. Но вот появление на заводе домны представляется большой новостью. Наши источники ни словом не обмолвились о времени и обстоятельствах постройки домны на Мазуевском заводе. Достоверные факты не позволяют принять указание В. Н. Шишонко о сооружении здесь домны в 1713—1714 гг. Но, по-видимому, когда составлялся план завода, домна еще не действовала. Недаром Н. Огнев в челобитной, поступившей в Берг-коллегию 12 сентября 1722 г., просил отдать ему Мазуевский завод «пока домны устроены или все управления того завода пока произведены будут»¹⁰⁶⁴.

Завод Молодого работал и в последующие годы, как об этом свидетельствует исследование В. Я. Кривоногова. В 1737—1743 гг. там не действовала доменная печь, производство велось в молотовом цехе. Переделу подвергалось купленное у местных крестьян кричное железо и приобретенное у заводчика Осокина. Предприятие обслуживало рынок и выполняло заказы казны. Тут же делали воздуходувные меха на продажу. Мазуевский завод участвовал в изготовлении оборудования для Ягошихинского медеплавильного завода¹⁰⁶⁵. Сам Федор Молодой был жив еще в 1746 г. Но в 30—40-е годы Федор Иванович Молодой был, видно, далеко уже не молод. Заводом управлял его внук Михаил Ярышкин¹⁰⁶⁶. А через 25—30 лет на плане 1773 г. Мазуевский завод отмечен как «старый завод Федора Молодова»¹⁰⁶⁷.


* * *

О Тумашевых и Молодом сохранилось некоторое количество источников, что позволило их деятельность обрисовать более или менее подробно. Дальнейшие разыскания могут дать новые имена и новые материалы, ибо эти предприниматели не были исключением. Жаль, что автор не располагает сколько-нибудь полными сведениями о современнике Ф. Молодого — «москвитине» Ларионе Игнатьеве, который в 1704 г. построил на Урале Шувакинский завод (близ одноименного озера). По данным Н. К. Чупина (он ссылается на «столпы» Уктусского завода), на Шувакинском заводе имелось 4 молота больших, 2 молота малых, 4 мехов ручных. Уже в 1706 г. предприятие было взято за долги и по оценке в 300 руб. передано гостиной сотни торговому человеку Степану Болотову. Когда разгорелось башкирское восстание, завод в 1710 г. оказался разоренным дотла. Его сожгли восставшие, и, видимо, он не возобновлялся. Часть работников была истреблена, других угнали в плен. На заводе работали арамильские крестьяне, надо полагать, по найму¹⁰⁶⁸.

Кроме металлургии, частные мануфактуры возникали в других отраслях производства. Относительно солеварения Прикамья это показано Н. В. Устюговым, причем попытка Е. И. Заозерской пересмотреть вопрос о типе солеваренных предприятий не представляется нам сколько-нибудь убедительной¹⁰⁶⁹. О. Н. Вилков среди массы мелких кожевен типа мелкотоварного производства и семейной кооперации Тобольска в конце XVII — начале XVIII в. выявляет и капиталистические предприятия, выдававшие до половины товарной продукции¹⁰⁷⁰. Аналогичные процессы наблюдались в Тюменском уезде, где в начале XVIII в. действовало, по неполным данным, свыше трех десятков кожевен, в том числе имевших по 4—10 чанов¹⁰⁷¹ (почти исключительно у служилых людей). О том же свидетельствуют крупные явки денег на покупку сырья для кожевенного промысла¹⁰⁷² и упоминания о работниках — «дворовых людях» и наемных¹⁰⁷³. Здесь же работали и мыльные избы¹⁰⁷⁴.

Итак, привлеченный нами материал с достаточной очевидностью свидетельствует о появлении на восточных окраинах страны частного капитала, который ищет производственного применения, организует мануфактурные промышленные предприятия с эксплуатацией наемного труда. Эти частные непривилегированные заводы вступают в борьбу с мелким товарным производством уральских и западносибирских крестьян-металлургов. Но на данном этапе они не могут еще одолеть его. Правительственная политика и законодательство явно отстают от запросов частных промышленников. Несмотря на некоторые поощрительные меры, государство помещиков-крепостников не в состоянии обеспечить благоприятные условия для формирующейся частной капиталистической собственности. Пример с заводчиками Тумашевыми и Молодым говорит о шатком, неустойчивом положении частного предпринимателя тех лет. В известной мере судьба этих людей являлась типичной, а их затруднения — общими затруднениями промышленников. Но, как совершенно справедливо писал С. Г. Струмилин, на смену разорявшимся предпринимателям приходили другие, т. е. процесс вызревания буржуазии продолжался вопреки всяческим феодальным препонам¹⁰⁷⁵. Опыт частного предпринимательства XVII — начала XVIII в., во многом неудачного, содействовал выработке новых законодательных норм и более четкому определению правительственной политики по отношению к заводчикам и мануфактуристам, что нашло отражение в Берг-привилегии и других государственных актах.

---

⁸⁹⁷А. А. Преображенский. Предприниматели Тумашевы в XVII в.— «Русское государство в XVII веке». М., 1961; он же. Из истории первых частных заводов на Урале в начале XVIII в.— «Исторические записки», т. 63, 1958.
⁸⁹⁸М. Д. Хмыров. Металлы, металлические изделия и минералы в древней России (материалы для истории русского горного промысла). СПб., 1875, стр. 176, 219—220, 241—245; Н. Н. Оглоблин. Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа, ч. 3. М., 1900, стр. 83; Д. А. Кашинцев. История металлургии Урала, т. 1. Первобытная эпоха XVII и XVIII вв. М.— Л., 1939, стр. 38, 40. 42; П. Г. Любомиоов. Очерки по истории русской промышленности. XVII, XVIII и начало XIX в. М., 1947. стр. 291—293; «Очерки истории СССР, XVII век», под ред. А. А. Новосельского и Н. В. Устюгова. М., 1955, стр. 87; Н. В. Устюгов. Из истории металлургии Поморья в первой половине XVII в.— «Вопросы истории», 1946, № 2-3, стр. 131; Н. И. Павленко. Развитие металлургической промышленности в России первой половины XVIII в. М., 1953, стр. 40— 41, 94; В. Я. Кривоногое. Наемный труд в горнозаводской промышленности Урала в XVIII веке. Свердловск, 1959, стр. 25; Е. И. Заозерская. У истоков крупного производства в русской промышленности XVI—XVII веков. М., 1970, стр. 345—348. О значении поисковых работ Тумашевых в обследовании природных ресурсов Урала и Западной Сибири см. также: В. В. Данилевский. Русская техника, изд. 2-е. Л., 1948, стр. 32—34, 50, 478; В. Н. Скалон. Русские землепроходцы — исследователи Сибири XVII в. М., 1951, стр. 54—55; Н. Я. Новомбергский, А. А. Голъденберг, В. В. Тихомиров. Материалы к истории разведки и поисков полезных ископаемых в Русском государстве XVII в. (Документы Сибирского приказа).— «Очерки по истории геологических знаний», сб. 8. М., 1959, стр. 18—19, 44—45; А. А. Кузин. История открытия рудных месторождений в России до середины XIX в., М., 1961, стр. 33, 37— 40, 43, 59, 61, 103, 258, 315. В последнее время этим вопросом занимается Е. В. Ястребов.
⁸⁹⁹См. ДАИ, т. V, № 10, стр. 61—68. Здесь напечатаны списки грамот «Верхотурской архивы», находившиеся у Г. Ф. Миллера. Некоторые из этих документов имеются в подлинниках среди просмотренных нами архивных материалов.
⁹⁰⁰СП, стб. 837, л. 12. При описании слободки Пыскорского монастыря в 1647 г. переписчик П. К. Елизаров отметил: «двор, а в нем живет рудознатец Александрик Иванов» (Госархив Пермской обл., Коллекция документов XVII в.т № 22, л. 8 об.).
⁹⁰¹ВВИ, карт. 11, № 3, лл. 6—7.
⁹⁰²Архив ЛОИИ, Соликамские акты, карт. 3, № 765, лл. 1—8.
⁹⁰³ЦГАДА, Приказные дела новой разборки, № 1000, лл. 152, 214.
⁹⁰⁴ЦГАДА, Приказные дела новой разборки, № 1000, лл. 152,162.
⁹⁰⁵ДАИ, т. V, № 10/1, стр. 61—62. Ср. ВВИ, карт. 11, № 3, лл. 6—7.
⁹⁰⁶ЦГАДА, ГКЭ, оп. 17, Соликамский уезд, № 11378, лл. 2—3. К тому времени А. Тумашева уже не было на Урале. Его по указу из Москвы послали в Казань «для рудного и медного дела» (ЦГАДА, Приказные дела новой разборки, № 1000, л. 189). Туда же направили часть его помощников. Вероятно, он работал на том самом промысле в Казани, где за 1652—1665 гг. был выплавлен 4641 пуд меди (см. ПСЗ, т. III, № 1579, стр. 291).
⁹⁰⁷ДАИ, т.V, № 10/1, стр. 62.
⁹⁰⁸Там же.
⁹⁰⁹ВПИ, оп. 1, стб. 257, ч. 1, лл. 2—4.
⁹¹⁰Там же, оп. 1, стб. 198, лл. 25—26. Ср. там же, лл. 3—6.
⁹¹¹АИ, т. IV, № 7, стр. 32.
⁹¹²ВПИ, оп. 1, стб. 198, лл. 25—26.
⁹¹³Архив ЛОИИ, ф. Гамеля, № 55.
⁹¹⁴ВВИ, карт. 11, № 3, ЛЛ. 6 об., 8—11.
⁹¹⁵СП, стб. 837, лл. 1—36.
⁹¹⁶Здесь уместно внести поправку в сведения, сообщаемые специальной литературой (см., например. Н. Я. Новомбергский. Л. А. Гольденберг, В. В. Тихомиров. Указ. соч., стр. 18; В. Н. Скалой. Указ. соч.), о том, что будто бы первооткрывателем цветных камней был некий Михаил Тумашев. Ни один источник Михаила не знает. Речь должна идти о Дмитрии Тумашеве, который в челобитных писался уменьшительно — «Митка». Отсюда, можно думать, и пошла эта ошибка, явившаяся результатом неточного прочтения имени («Мишка» вместо «Митка»).
⁹¹⁷СП, стб. 837, лл. 1—36. Д. Тумашев, действительно, задолжал казанскому ямскому охотнику Ивану Трофимову 100 руб. и принял в компаньоны казанца же якорного мастера Дмитрия Иванова, который ссудил Д. Тумашеву 140 руб. (ВПИ, ОП. 2, д. 243, лл. 10—11).
⁹¹⁸ДАИ, т. V, № 10/111. стр. 62—63.
⁹¹⁹Поставка десятого пуда железа была распространенным явлением в среде сибирских кузнецов и рудоплавильщиков (Н. Н. Оглоблин. Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа, ч. I, М., 1895, стр. 242).
⁹²⁰ДАИ, Т. V, № Ю/IV, стр. 63—64. Ср. ЦГАДА, СП, стб. 837, лл. 40—42.
⁹²¹ВПИ, оп. 1, стб. 47, л. 77.
⁹²²ВПИ, оп. 1, стб. 47, лл. 72—75. И в дальнейшем Д. Тумашев часто отвлекался от своих дел различными вызовами по приказам центральных и местных властей, что, разумеется, отрицательно сказывалось на практическом осуществлении его предпринимательских планов. Он, в частности, был привлечен для помощи в плавке руды во время экспедиции Я. Т. Хитрово в 1672—1674 гг. Причем дело у него шло лучше, чем у иностранных мастеров, которые «не выплавили ничего» (Н. Н. Оглоблин. Указ. соч., ч. III, стр. 351).
⁹²³ДАИ, Т. V, № 10/VI, стр. 64. Ср. ЦГАДА,^ ВПИ, оп. 1, стб. 47, л. 75—список сказки Д. Тумашева с его собственноручной подписью.
⁹²⁴ДАИ, т. V, № 10/VII, стр. 64—65. Ср. ВПИ, оп. 1, стб. 305, лл. 92—94 названы крестьяне-рудознатцы.
⁹²⁵СП, стб. 837, лл. 51, 57, 81. Мы намеренно не останавливаемся на всех перипетиях Д. Тумашева обрисованных в данном архивном деле, так как это отвлечет от главной цели нашей работы.
⁹²⁶ДАИ, т.V, № 10/V, стр. 64.
⁹²⁷Там же, № 10/V11, стр. 64—65.
⁹²⁸Это была дополнительная повинность, ложившаяся на крестьян зауральских слобод. Оброчные крестьяне Уткинской слободы отказались дать своего целовальника к заводу, сославшись на бедность и «новую селидьбу» (ВПИ, оп. 1, стб. 4, л. 152).
⁹²⁹ВПИ, оп. 1, стб. 283, л. 181. Ср. ДАИ, т. V, № 10/VIII, стр. 65. Приведенные выше свидетельства не позволяют согласиться с тем, что завод был построен в 1667—1668 гг., как об этом пишет П. Г. Любомиров (Указ. соч., стр. 292).
⁹³⁰ВПИ, оп. 1, стб. 5, лл. 1—3. Документ сохранился неполностью.
⁹³¹ВВИ, карт. 18, № 20, лл. 4—5; там же, карт. 19, № 21, л. 2.
⁹³²Там же, карт. 21, № 18, лл. 1—26; № 39, лл. 1—2.
⁹³³ВВИ, карт. 14, д. 1670 г., лл. 12—15.
⁹³⁴Там же, № 17, ЛЛ. 1—5; ср. ДАИ, т. V, № 10/Х, стр. 66—67; № 10/XI, стр. 67—68.
⁹³⁵ВПИ, ОП. 1, стб. 283, ЛЛ. 181—183. Ср. ДАИ, т. V, № Ю/ViII, стр. 65; № 10/IX, стр. 66.
⁹³⁶ВПИ, ОП. 1, стб. 52, Л. 32.
⁹³⁷ВВИ, карт. 49, № 8, л. 2.
⁹³⁸ВПИ, оп. 1, стб. 285, л. 21.
⁹³⁹ВВИ, карт. 19, № 7, лл. 1 и далее.
⁹⁴⁰Там же, карт. 49, № 8, л. 9.
⁹⁴¹СП, стб. 837, л. 51.
⁹⁴²ВПИ, оп. 1, стб. 16, л. 120—120 об. На этот факт указывают и кредитные операции Тумашевых в Казани. В Казань перенес из Верхотурья в 1677 г. Д. Иванов разбирательство своей тяжбы с Тумашевыми из-за завода (ВПИ, оп. 2, д. 243, лл. 14—32).
⁹⁴³П. Г. Любомиров. Указ. соч., стр. 292.
⁹⁴⁴СП, стб. 837, лл. 75—77.
⁹⁴⁵ВПИ, оп. 1, стб. 52, л. 32—32 об.
⁹⁴⁶В литературе было высказано мнение о наличии домны на заводе Тумашевых (Д. А. Кашинцев. Указ. соч., стр. 40—42; ср. В. Я. Кривоногое. Указ. соч., стр. 25). Правда, Д. Кашинцев и сам сомневался в справедливости этого положения. Более определенно высказался М. Ф. Злотников, который считал, что домны на заводе Тумашевых не было (М. Ф. Злотников. Первое описание уральских и сибирских заводов.— В кн. В. де Геннин. Описание уральских и сибирских заводов, 1735. М., 1937, стр. 20). Наши материалы подтверждают вывод М. Ф. Злотникова.
⁹⁴⁷ВПИ, оп. 1, стб. 283, л. 216. В начале апреля 1673 г. Д. Тумашев, по словам заводского целовальника, отказался платить десятый пуд с выработанных 84,5 пудов и 5 фунтов «кованного чистого железа», сославшись на то, что уплатит этот сбор «как де будет сто пуд» (там же, стб. 47, л. 100). По-видимому, указанное количество «чистого» железа было выдано с сентября по март.
⁹⁴⁸СП. стб. 837, л. 78.
⁹⁴⁹Все сказанное выше не позволяет принять поправку Е. И. Заозерской, считающей, что продукция завода Тумашевых у меня сильно преувеличена (см. Е. И. Заозерская. У истоков крупного производства в русской промышленности Х\\\\\\\\ \\\\\\\\—XVII вв., стр. 345). Совершенно ясно, что завод работал не три месяца в году, как многие крестьянские промыслы. К тому же наличие специального целовальника при заводе указывает на необычные для мелкого производства размеры предприятия, а сведения о «десятом пуде», без сомнения, занижены.
⁹⁵⁰ВПИ, оп. 1, стб. 41, л. 47.
⁹⁵¹Там же, л. 49. О покупке железа тумашевского промысла в казну см. ВПИ, оп. 1, стб. 257, л. 143.
⁹⁵²ВПИ, оп. 1, стб. 257, ч. 3, лл. 306—307.
⁹⁵³Там же, стб. 48, л. 126.
⁹⁵⁴Он недаром с гордостью заявлял, что «плавить де он серебряную руду умеет и какова она цвету видел» (СП, стб. 837, л. 83). В судном деле Тумашевых и Д. Иванова есть список «припускной» записи Д. Тумашева его братьям Ивану и Петру на участие в общем деле (ВПИ, оп. 2, д. 243, лл. 7—8).
⁹⁵⁵ВПИ, оп. 1, стб. 48, л. 128.
⁹⁵⁶ВВИ, карт. 18, N° 12, лл. 11-12.
⁹⁵⁷Там же, карт. 19, № 21, л. 3.
⁹⁵⁸ГАТОТ, Тюменская воеводская канцелярия, д. 919, л. 3—3 об.
⁹⁵⁹СП, стб. 837, л. 78. Разумеется, Астраханцев не мог учесть и спорадически нанимаемых работников.
⁹⁶⁰ВПИ, оп. 1, стб. 340, л. 57 и сл.
⁹⁶¹См. очерк III, раздел 3.
⁹⁶²ВПИ, оп. 1, стб. 340, лл. 58—60. Ср. там же, лл. 61—63.
⁹⁶³ВВИ, карт. 19, № 7, Л. 1.
⁹⁶⁴ВПИ, оп. 1, стб. 48, л. 124.
⁹⁶⁵ВВИ, карт. 19, № 7, л. 1 и далее.
⁹⁶⁶ВПИ, оп. 1, стб. 283, л. 199.
⁹⁶⁷Е. И. Заозерская (в работе «У истоков крупного производства в русской промышленности XVI—XVII веков», стр. 347, 348) относит завод Тумашевых к форме переходной от кооперации к мануфактуре.
⁹⁶⁸ВПИ, оп. 1, стб. 283, лл. 192—193.
⁹⁶⁹Это указание дает право думать, что плавка руды проходила круглые сутки, по-видимому, в две смены. Ср. стр. 265.
⁹⁷⁰ВПИ, оп. 1, стб. 283, лл. 194—203.
⁹⁷¹ВПИ, оп. 1, стб. 340, л. 57.
⁹⁷²Там же, стб. 48, л. 101.
⁹⁷³ВВИ, карт. 18, № 12, лл. 11 —12. Еще в 1671 г. Т. Сажин извещал на И. Тумашева в Краснопольской слободе, обвинив его в тайном винокурении (ВПИ, оп. 2, д. 189, лл. 164—166).
⁹⁷⁴ВВИ, карт. 19, № 7, лл. 35 и след.
⁹⁷⁵Там же, лл. 35—80. См. 2-й раздел очерка VI.
⁹⁷⁶ВВИ, карт. 17, № 21, лл. 1—5; № 22, лл. 1—5.
⁹⁷⁷П. Г. Любомиров. Указ. соч., стр. 292. Без указания источника М. Ф. Злотников утверждал, что завод Тумашевых был «остановлен» в 1680 г. (М. Ф. Злотников. Указ. соч., стр. 20). Между прочим, в 1701 г. упоминается в качестве челобитчика от имени группы мастеровых и работных людей некий Аверкий Тумашев, «Верхотурского уезду железных заводов выборной молотовой мастер». Возможно, перед нами один из представителей младшего поколения заводчиков Тумашевых, оказавшийся мобилизованным на государственную службу в годы создания крупных казенных горнометаллургических предприятий на Урале. Фамилия Тумашевых встречалась и среди верхотурских-жителей.
⁹⁷⁸Н. К. Чупин. Сборник статей, касающихся Пермской губернии, вып. 1. Пермь, 1882, стр. 155; П. Г. Любомиров. Указ. соч., стр. 340, 344; М. Ф. Злотников. Указ. соч., стр. 23 (автор не прав, относя к числу казенных построенный в 1704 г. Молодым завод); Д. А. Кашинцев. Указ. соч., стр. 24 (речь идет о заводе Молодого, но имя заводчика не упоминается); М. Н. Мартынов. Горнозаводская промышленность на Урале при Петре I. Свердловск, 1948, стр. 23—24, 28; Б. Б. Кафенгауз. История хозяйства Демидовых, стр. 155; Н. И. Павленко. Развитие металлургической промышленности России в первой половине XVIII в. М., 1953, стр. 146, 296 (о Молодом как управителе медеплавильного завода); Е.И. Заозерская. Список мануфактур, возникших при Петре I.— «Исторические записки», т. 19, 1946, стр. 263 (Краткие сведения о судьбе завода Молодого до 1725 г.); В. Я. Кривоногое. Указ. соч., стр. 25—27 (завод в 30—40-х годах XVIII в.); А. А. Кузин. Указ. соч., стр. 119, 182—184, 212, 275.
⁹⁷⁹СП, оп. 5, д. 1065 лл. 37 об.—38. Некий Федор Иванов Молодой («синбире-нин») упоминается под 1694 г. среди поручителей по судовым работникам в Астрахани (Н. А. Бакланова. Торгово-промышленная деятельность Калмыко-вых во второй половине XVII в. М., 1959. Приложения, стр. 227).
⁹⁸⁰СП, ОП. 5, Д. 1065, Л. 39 Об.
⁹⁸¹Архив ЛОИИ, Кунгурские акты, карт. 2,№ 167.
⁹⁸²ЦГАДА, Юстиц-коллегия, записная кн. 1032, л. 447. Документ любезно указан автору Г. Д. Капустиной.
⁹⁸³СП, оп. 5, д. 1065, лл. 17—18.
⁹⁸⁴Там же, лл. 5, 42 об. и др. Царский указ был датирован 23 января 1704 г. (Государственный архив Свердловской области, ф. Н. К. Чупина, д. 193, л. 43).
⁹⁸⁵СП, оп. 5, д. 1065, л. 42 об. Встречается указание, что Ф. Молодой, как и ряд других промышленников, получил разрешение на откуп руды из «десятого пуда», т. е. с обязательством поставлять государству 10% продукции своих заводов («Доклады и приговоры, состоявшиеся в Правительствующем Сенате в царствование Петра Великого», т. I. СПб., 1880, стр. 125). Согласно списку го списка грамоты, выданной заводчику в 1704 г., Молодому было поставлено также условие «как урочные годы его владения выдут, и у него те заводы взять на нас, великого государя, по оценке» (Государственный архив Свердловской области, ф. Н. К. Чупина, д. 193, л. 46).
⁹⁸⁶СП, оп. 5, д. 1065.
⁹⁸⁷А. А. Преображенский. Очерки колонизации Западного Урала в XVII—начале XVIII В. М., 1956, стр. 252—275.
⁹⁸⁸Ю. И. Гессен. История горнорабочих СССР т. I. М.— Л., 1926, стр. 11 —13.
⁹⁸⁹СП, оп. 5, Д. 1065, лл. 5, 10.
⁹⁹⁰СП, оп. 5, д. 1065, л. 6.
⁹⁹¹Там же, л. 6 об.
⁹⁹²По данным тульских заводчиков, постройка одного ручного горна в первой половине XVIII в. обходилась в 67—125 руб. (С. Г. Струмилин. История черной металлургии в СССР, т. I. М., 1954, стр. 42). Завод о 8 ручных горнах, расположенный около Торжка, стоил в 1725 г. около 5 тыс. руб. (там же, стр. 43). Из этих данных можно приблизительно заключить, что Молодой должен был нести значительные расходы, строя свой завод; они выражались не менее чем в 2 тыс. руб.
⁹⁹³СП, оп. 5, д. 1065, л. 42 Об.
⁹⁹⁴Там же, лл. 12 об., 27, 30. Кроме «малого завода» на Б. Дмитровке он владел большим пороховым заводом, «что на Черной Грязе», совместно с А. Ростовцевым и Герасимом Игнатьевым. О размерах этого предприятия говорит хотя бы тот факт, что в 1706 г. компаньоны купили для порохового завода 6800 пуд. селитры у кадашевца Андрея Турки и «черкашенина» Захара Якимова. «Большой завод» работал «на великого государя», поставляя порох в казну. Но малый завод (Пороховщиков его называет «двором») производил продукцию на рынок. По словам его владельца, порох продавался на Макарьевской и других ярмарках.
⁹⁹⁵СП, оп. 5, д. 1065, л. 2 об. Ср. там же, лл. 22—22 об., 28 об.
⁹⁹⁶ам же, л. 2 об. Недаром Пороховщиков привез с собой на Урал 3 больших медных котла для варения селитры (там же, л. 15).
⁹⁹⁷Там же, л. 15 об.
⁹⁹⁸СП, оп. 5, д. 1065, лл. 7, 8.
⁹⁹⁹Там же, л. 6 об.
¹⁰⁰⁰Там же, л. 25 об.; д. 1355, л. 1 об.
¹⁰⁰¹ЦГАДА, Кунгурская земская изба, д. 4, лл. 569 об.— 570 об.
¹⁰⁰²СП, оп. 5, д. 1065, л. 29.
¹⁰⁰³Там же, л. 37 об.
¹⁰⁰⁴М. Д. Белоусов. Исторический очерк медного производства на Урале.— «Пермский край», т. III. Пермь, 1895, стр. 233—234.
¹⁰⁰⁵СП, оп. 5, д. 1065, л. 37 об.
¹⁰⁰⁶Там же, л. 29.
¹⁰⁰⁷Там же, л. 29 об.
¹⁰⁰⁸СП, оп. 5, д. 1065, л. 29 об.
¹⁰⁰⁹ЦГАДА, Берг-коллегия, кн. 627, л. 191—191 об.
¹⁰¹⁰Описание завода см. СП, оп. 5, д. 1065, лл. 14—14 об., 19—20. Краткие описания завода, содержащиеся в источниках, составлены были по случаю ареста Молодого с «заповедным» товаром, привезенным им в январе 1707 г. в Кунгурский уезд (об этом мы расскажем ниже).
¹⁰¹¹СП, оп. 5, д. 1065, л. 15 об.
¹⁰¹²«Горный журнал, или собрание сведений о горном и соляном деле...», кн. IV. СПб., 1826, стр. 105. Новые интересные данные о судьбе мелкого крестьянского железоделательного производства и влиянии заводского строительства на него содержит монография К. Н. Сербиной (К. Н. Сербина. Крестьянская железоделательная промышленность Северо-Западной России XVI — первой половины XIX в. Л., 1971, стр. 233—234 и др.).
¹⁰¹³СП, оп 5, д. 842, лл. 1-2 об.
¹⁰¹⁴Там же, д. 1065, л. 6.
¹⁰¹⁵Там же, лл. 7—8.
¹⁰¹⁶ЦГАДА, Кунгурская земская изба, д. 4, лл. 615 об.— 616.
¹⁰¹⁷СП, оп. 5, д. 1065, л. 60 об. Отметим, что притязания Молодого позволили местным властям повысить оброчную сумму местных держателей до 2 руб. К 1708 г. она возросла до 5 руб. в год.
¹⁰¹⁸Данила Воронов представляет собой любопытную фигуру из мира предпринимателей начала XVIII в. Он являлся владельцем ряда заводов («Доклады и приговоры Сената», т. I. СПб., 1880, стр. 125; Н. И. Павленко. Развитие металлургической промышленности России в первой половине XVIII в., стр. 92,98 и сл.). О широком размахе его деятельности как промышленника говорит крупная сумма денег, помещенных им в различные предприятия и превышавшая, по его словам, к 1720 г. 12 тыс. руб. (ЦГАДА, Берг-коллегия, кн. 611, лл. 297—298).
¹⁰¹⁹СП, оп. 5, д. 1065, л. 6 об. Проезжая через Кунгурский уезд, Н. Демидов обратил внимание на железорудное месторождение Советинской горы, которым пользовались местные крестьяне. Это послужило ему основанием для возбуждения ходатайства перед правительством о разрешении строить тут «железный» завод, чего и опасался Ф. Молодой.
¹⁰²⁰СП, оп. 5, д. 816, л. 1.
¹⁰²¹Там же, лл. 1 об.— 2. Этот указ неоднократно подтверждался и позже.
¹⁰²²Б. Б. Кафенгауз. История хозяйства Демидовых, стр. 157.
¹⁰²³СП, оп. 5, д. 682, л. 43.
¹⁰²⁴СП, оп. 5, д. 682, л. 43 об.
¹⁰²⁵Там же.
¹⁰²⁶ЦГАДА, Кунгурская комендантская канцелярия, д. 35, л. 142. Ср. Taw же, лл. 143—147.
¹⁰²⁷Архив ЛОИИ, Кунгурские акты, карт. 2, № 171, 172, 190.
¹⁰²⁸Материалы следствия (см. СП, оп. 5, д. 1065, лл. 50—72) дали ряд сведений для правительства о наличии полезных ископаемых. Молодой рассказал, что в Кунгурском уезде кроме железа и меди есть «селитренная земля», которой «по Сылве и по Ирене рекам по разным чюцким местам много» (СП, оп. 5, д. 1064, л. 1 об.). Срочным порядком воевода известил об этом правительство. Со своей стороны он также принял некоторые меры к устройству селитренного и медеплавильного заводов в Кунгурском уезде. Трусов в поисках специалистов медеплавильного дела обращался через нарочных в Казань, где тогда подобными делами ведал Лаврентий Нейдгардт. Однако местные власти не отпустили мастеров — котельников и плавильщиков в Кунгур, хотя последние изъявляли согласие поехать на новое место. В Симбирске, где посланец М. Трусова пытался «приговорить» мастеров селитренного дела, также ожидала неудача: симбирский воевода Никита Кудрявцев, сославшись на то, что «селитренных мастеров они сами промыслили у черкасских городов», отказал в помощи. У Трусова, желавшего отличиться в глазах правительства своим усердием, особенно после получения похвальной грамоты и денежной награды за поимку Молодого с «заповедным» товаром, не оставалось другого выхода, как обратиться за содействием непосредственно к центральным властям. По его отпискам в Кунгур были направлены из Сибирского приказа селитренный мастер Михайло Петров с 3 учениками, но селитры они в Кунгурском уезде «не сказали» (там же, лл. 1 об.— 10 об.). В августе того же 1707 г. «рудоплавные медных дел мастера» романовцы посадские люди Иван Захаров и Федор Андреев, а также «ученик» Алексей Захаров получили приказ правительства «на Кунгуре быть у рудного медного дела для сплавки медных и для прииску иных руд» (там же, д. 1063, лл. 1—2). Кроме того, Молодой в допросах указал на наличие в бассейне Сылвы соляных источников, пригодных Для промышленной эксплуатации. И, действительно, позже здесь были построены «соляные заводы», отмеченные в академическом атласе 1745 г.
¹⁰²⁹И. И. Павленко. Развитие металлургической промышленности в России, стр. 96.
¹⁰³⁰СП, оп. 5, д. 1065, лл. 42 об.— 43.
¹⁰³¹Там же, л. 41 об.
¹⁰³²Там же, д. 1355, лл. 1—2 об.
¹⁰³³Там же, лл. 10—13.
¹⁰³⁴Там же, д. 1666, л. 1 об.
¹⁰³⁵Там же, лл. 1 об.— 2 об.
¹⁰³⁶Там же, л. 1.
¹⁰³⁷СП, оп. 5, д. 1666, лл. 3—8 об.
¹⁰³⁸«Доклады и приговоры, состоявшиеся в Правительствующем Сенате в царствование Петра Великого», т. I, 1711 г. СПб., 1880, стр. 125.
¹⁰³⁹В. Н. Шишонко. Пермская летопись, период пятый, ч. 3. Пермь, 1889, стр. 474—475. Ср. Н. К. Чупин. Сборник статей, касающихся Пермской губернии, вып. 1. Пермь, 1882, стр. 156—157.
¹⁰⁴⁰СП, ОП. 5, д. 2157, Л. 1.
¹⁰⁴¹Там же, лл. 1 об.— 2.
¹⁰⁴²Там же, лл. 3—6.
¹⁰⁴³Там же, лл. 7 об.— 10 об.
¹⁰⁴⁴Татищев, со слов кунгурских подьячих, сообщил в Берг-коллегию в 1720 г., что Молодой на вновь построенный казенный медеплавильный завод, который обошелся не менее чем в 4 тыс. руб., «навозил вместо руды песку несколько сот тысяч (пудов) на крестьянских подводах, ис которой руды, чаю, ни одного фунта из центнера не выйдет» (ЦГАДА, Берг-коллегия. кн. 611, л. 175). Следует, однако, усомниться в том, что Молодой не мог отличить песок от медной руды. Факты говорят обратное. Присланная из Кунгурского уезда медная руда двух образцов с месторождений, которые раньше эксплуатировал Молодой, на Монетном дворе дала удовлетворительные показатели: в одном случае из фунта руды получился 31 золотник меди с небольшой примесью серебра, в другом— 15 золотников (ЦГАДА, Кунгурская комендантская канцелярия, д. 9, лл. 76 об.—77). Нельзя и преувеличивать познаний Молодого в области металлургии. Его попытка плавить медную руду в домне на Уктусском заводе в 1720 г. привела к тому, что домна, по словам Татищева, оказалась выведенной из строя, «стоит пуста» (М. Ф. Злотников. Указ. соч., стр. 60). А. А. Кузин сослался на документ, упоминающий, что Молодой умел плавить оловянную руду (А. А. Кузин. Указ. соч., стр. 275).
¹⁰⁴⁵СП, оп. 5, д. 2157, л. 3 об. Впрочем, в такие же условия были поставлены и другие специалисты этого завода, которые работали на нем несколько позже. Местные власти получили указ «воли не давать» мастерам, во всем их ведать, никуда не отпускать.
¹⁰⁴⁶ЦГАДА, Кунгурская комендантская канцелярия, д. 4, л. 8 об.
¹⁰⁴⁷Там же, л. 1 об.
¹⁰⁴⁸Укажем, что за 15 с небольшим лет (с 1704 по 1720—1722 гг.) цена пуда кричного железа уменьшилась вдвое. В 1714 г., например, пуд кричного железа можно было купить за 2 алт. 2 ден.— 2 алт. 3 ден. В самом начале 20-х годов XVIII в. здешние крестьяне продавали продукцию своего «железного» промысла на 30% дешевле, если получали деньги вперед. Это было выгодно нромышленникам-предпринимателям и скупщикам (М. Ф. Злотников. Указ. соч., стр. 43).
¹⁰⁴⁹ЦГАДА, Кунгурская комендантская канцелярия, д. 4, л. 1 об.
¹⁰⁵⁰ЦГАДА, Кунгурская комендантская канцелярия, д. 4, лл. 1 об.— 2.
¹⁰⁵¹В нашем распоряжении имеется расчет целовальника завода Андрея Суханова от 1714 г., согласно которому он на получение 184,5 пуда полосного железа израсходовал 43 руб. 30 алт. 4 ден., в том числе на покупку кричного железа (448 пудов) — 30 руб., на уголь (420 четвертей) — 8 руб. 13 алт. 3 ден., на жалованье мастеру с работниками—5 руб. 17 алт. 2 ден, по 6 ден. за пуд полосного железа. Таким образом, себестоимость одного пуда полосного железа составила почти 8 алт.* тогда как на местном рынке она не превышала 2 гривен.
¹⁰⁵²ЦГАДА, Кунгурская комендантская канцелярия, д. 4, л. 1.
¹⁰⁵³Там же, лл. 3—4 об.
¹⁰⁵⁴Сведения о торге см. Кунгурская комендантская канцелярия, д. 4, лл. 5 об.— 8.
¹⁰⁵⁵Е. И. Заозерская. Список мануфактур, возникших при Петре I.— «Исторические записки», т. 19, 1946, стр. 236.
¹⁰⁵⁶ЦГАДА, Берг-коллегия, кн. 611, л. 168 об.
¹⁰⁵⁷Там же, лл. 162—163, 165—165 об.
¹⁰⁵⁸Там же, л. 164 об.
¹⁰⁵⁹Там же, кн. 627, л. 191—191 об.
¹⁰⁶⁰Там же, лл. 191 об., 201—206.
¹⁰⁶¹Там же, л. 203.
¹⁰⁶²Там же, оп. 6 (планы и чертежи), д. 9.
¹⁰⁶³Есть еще один чертеж Мазуевского завода того времени, но на нем заводские постройки воспроизведены слишком схематично, так что невозможно составить представление о предприятии. Зато неплохо показана окружающая завод местность. Любопытно, что на обоих берегах Мазуевки этот чертеж указывает по караульной башне и на расстоянии одной-двух верст от завода помечены рудники («железная руда»). На притоке Мазуевки р. Пиличевке обозначено, что «на оной реке камень семент» (ЦГАДА, Берг-коллегия, оп. 6, д. 365).
¹⁰⁶⁴ЦГАДА, Берг-коллегия, кн. 627, л. 203. Огнев упоминает о «домнах». Но на чертеже изображена только одна доменная печь (ср. также «Жизнеописание... В. де Геннина», в кн.: «Горный журнал», 1826, кн. 4, стр. 105).
¹⁰⁶⁵В. Я. Кривоногов. Указ. соч., стр. 26—27.
¹⁰⁶⁶Там же, стр. 26.
¹⁰⁶⁷ЦГАДА, Берг-коллегия, оп. 6, д. 2556. Судя по записи В. Геннина в его дневнике, можно полагать, что Огнев какое-то время являлся обладателем завода. Общее состояние этого предприятия в 1722 г. Геннин охарактеризовал довольно мрачно: завод «весь прогнил и провалился» (М. Ф. Злотников. Указ. соч., стр. 23).
¹⁰⁶⁸Госархив Свердловской области, ф. Н. К. Чупина, д. 115, л. 13. Ср. В. Н. Шишонко. Пермская летопись с 1263—1881 гг., период пятый, ч. 3. Пермь, 1889, стр. 305.
¹⁰⁶⁹ Е. И. Заозерская. У истоков крупного производства в русской промышленности XVI—XVII веков. М.. 1970, стр. 152—198, 446—447. Об этом свидетельствует исследование уральского солеварения XVIII в., недавно выполненное Е. Д. Харитоновой.
¹⁰⁷⁰О. Н. Вилков. К вопросу о зарождении капиталистических отношений в кожевенной промышленности Западной Сибири XVII—начала XVIII в.— «Известия СО АН СССР. Серия общественных наук», 1964, № 9, вып. 3, стр. 110—118.
¹⁰⁷¹ГАТОТ, Тюменская воеводская канцелярия, д. 1697, лл. 8—12; д. 244, л. 1—1 об.; д. 869, лл. 1 —12.
¹⁰⁷²Там же, д. 2731, лл. 18—18 об., 19—20.
¹⁰⁷³Там же, д. 244, л. 1 об. Ср. д. 750, л. 16 об.
¹⁰⁷⁴Там же, д. 1697, лл. 12 об.—14.
¹⁰⁷⁵С. Г. Струмилин. История черной металлургии в СССР, стр. 39.

<< Назад   Вперёд>>