Глава 1. Земледелие
Но наиболее распространенным почвообрабатывающим орудием лесной полосы Восточной Европы в изучаемое нами время были сохи. Вероятно, ими здесь пользовались еще в конце I тыс. н. э, А в отложениях начала II тыс. археологи находят рабочие части сохи десятками. Сошники XI—XIII вв. обнаружены в Новгородской и Псковской земле, в районах Москвы, Суздаля, Дмитрова, в Коломенском уезде, в Куйбышевской, Казанской и Брянской областях, в Мордовской АССР, в ряде северных районов (Вологодском, Пермском, Чердынском, Соликамском) и других частях лесной полосы. В качестве окладной единицы соха появляется в источниках XIII в., а судя по относящемуся к 1275 г. известию, она соответствовала двум мужчинам-работникам.4 Позднее соха как окладная единица не раз изменялась по своим параметрам. Но она не случайно фигурировала в течение нескольких столетий на обширных территориях Русского государства.
Соха являлась самым распространенным почвообрабатывающим орудием, многие ее разновидности предстают в археологических памятниках, миниатюрах и письменных источниках. Рядом с большими сохами фигурировали «меньшие оральные сохи». На подсеке использовалась однозубая коловая соха, работавшая под прямым углом к поверхности почвы (это позволяло пахарю перескакивать через толстые корни), а, судя по миниатюрам, в XVI в. применялись и трехзубые сохи. В разных районах встречались местные варианты сохи.
Отсутствие Монотонного однообразия не является единственным признаком успехов в обработке почвы под хлеба. Особое внимание следует обратить на то обстоятельство, что не позднее XIV в. в археологических комплексах появляется соха с полицей, т. е. со специальной отвальной доской, которая увлекает с собой взрыхленную землю и сгребает ее в одну сторону. Соха с полицей тщательнее обрабатывает почву, чем соха без полицы, успешнее уничтожает сорную растительность и позволяет, хоть и «слишком недостаточно», по словам крупного исследователя русской сохи Дм. Зеленина, запахивать удобрения.
Н. А. Горская на основании монастырских архивов пришла к выводу, что в течение XVI в. соха с полицей вытеснила более примитивные сохи без полиц. Этот вывод рискованно распространять на Все земли лесного района. Сохи без полиц применялись в XVI и в последующие столетия. Но тенденция к широкому внедрению нового усовершенствованного почвообрабатывающего орудия не может вызывать сомнения, причем и монастырских хозяйствах в XVI в. иногда пользовались встроенным в соху с полицей отрезом—деталью, предназначенной для лучшего взрезывания пласта.5
Появились ли в XVI в. такие более совершенные, чем соха с перекладной полицей, орудия, как соха-односторонка и косуля, сказать трудно. Первые упоминания косули относятся к XVII в., а ее широкое внедрение в практику крестьянского земледелия — к еще более позднему времени. Поэтому соху с перекладной полицей следует считать самым совершенным крестьянским орудием на старопахотных землях лесной полосы в XIV—XVI вв., а ее распространение — важным свидетельством успехов пашенного земледелия.
Специалисты сельского хозяйства XVIII—XIX вв. отмечали, что в нечерноземных губерниях удобрение полей навозом практикуется исстари. «"Древле" и "ныне" все добрые земледельцы с великою прилежностью навоз собирают и с превеликою пользою употребляют».6 И в относящейся к середине XVII в. порядной на участок Антониево-Сийского монастыря удобрение земли навозом характеризуется как обычное в крестьянском хозяйстве дело.7
Об удобрении пашни навозом в XVI в. свидетельствуют хозяйственные книги монастырей, расположенных и в центре, и па западе, и на севере страны. Работников для транспортировки навоза «наземщиков» и «гноевозцев» нанимали в Белозерском, Вологодском, Дорогобужском и других уездах в зимние и весенние месяцы. Аналогичные работы входили в состав барщинных повинностей крестьян XVI в. А из порядных< грамот второй половины этого века мы узнаем об обязательствах порядчнков развозить «гной», или навоз, или «натраву», на свою крестьянскую землю.8
В ст. 159 Судебника 1589 г. идеть речь о переделах земли, проводившихся при переходе в деревню нового жильца. При таких переделах предписывалось «с полос назму не вести», т. е. крестьянам, у которых отрезалась какая-то часть пахотных угодий—полос, запрещалось увозить с этих полос навоз, который они успели сюда доставить до передела.9 Рассматриваемая статья Судебника свидетельствует о том, что навозное удобрение пахотных полей было столь распространено, что связанные с его использованием конфликты требовали специальных законодательных норм. Эта статья свидетельствует и о том, что органические удобрения высоко ценились крестьянами, которые не останавливались даже перед их повторной перевозкой, хотя перевозка эта требовала немалого труда. И за пределами Русского Севера, к которому непосредственна относились нормы Судебника 1589 г., навозное удобрение крестьянских полей тоже вошло в практику.
В отличие от источников XVI в. русские письменные памятники предшествующих столетий донесли до нас лишь единичные известия о навозном удобрении почвы. От XIV в. не сохранилось ни одного такого известия, а от XV в. — всего три. Из них одно,, и притом самое раннее, не может служить доказательством навозного удобрения полевой пашни. Речь идет об относящемся к 1419—1430 гг. послании митрополита Фотия к православным священникам и мирянам, проживавшим на землях, входивших тогда в состав Великого княжества Литовского. В своем послании Фотий, который был греком, приводит нерусскую по происхождению притчу о бесплодной смоковнице, которую надлежало окопать и «осыпать гноем», чтобы она заплодоносила.10 Г. Е. Кочин справедливо отказался считать этот текст доказательством унавоживания почвы и особенна пахотных полей России в XIV—XV вв.11 Однако митрополит исходил из того, что притчу будут читать люди, которым не нужно разъяснять благодетельную роль удобрений. Православному населению Литвы (а в этом отношении оно не отличалось от населения Москвы или Новгорода) притча была понятна. Оно, очевидно, знало о «гное», особенно в садах, на хмельниках, конопляниках или огородах.12 Л. М. Марасиновой в 1960-х годах удалось разыскать ранее неизвестные псковские грамоты. В одной из них находим относящееся к 1469— 1485 гг. известие о вывозе «гноя» на поля, пахотные угодья, возделываемые по трехпольной системе. Во всяком случае, в предложении, касающемся вывоза «гноя»—удобрений, фигурируют «все три поля».13 Наконец, об удобрении полей навозом мы читаем в правой грамоте 1490—1498 гг., данной крестьянину Симонова монастыря Василию Узкому на спорную землю в Геретове стане Московского уезда: «...яз, господине, возил на ту землю за речку на взвоз...». Эта правая грамота в 1958 г. была напечатана в «Актах социально-экономической истории Северо-Восточной Руси». Но, как показал Г. Е. Кочин, в издание вкралась опечатка. В рукописном тексте написано «возил на ту землю навоз». В доказательство Г. Е. Кочин опубликовал снимок с документа.14 Из правой грамоты неясно, как давно удобрялась спорная земля. Крестьянин Узкий говорил, что эту землю его отец пахал еще «за пятьдесят лет». Но удобрял ли он ее навозом или нет, из документа не видно.
Дошедшие до нас перечни крестьянских повинностей в XIV—XV вв. отличаются обстоятельностью и содержат в общей сложности около двухсот наименований. Но среди них ни разу не упоминается вывоз навоза на господские поля. Правда, в XIV—XV вв. полевая барщина вообще не играла большой роли, хотя обязанность «пахать» или «делать» пашню все же встречается в источниках. Так, в известной грамоте митрополита Киприана Константиновскому монастырю от 1391 г. говорится об обязанности крестьян «орать» и «сеяти, и пожати, и свести» хлеб, а о доставке на поля навоза не говорится ничего. Это тем более симптоматично, что, проведя специальное следствие для выявления всех крестьянских повинностей, составитель грамоты не забыл упомянуть о таких отработках, как «двор тынити», «на невод ходити» или «пруды прудити». А в грамоте, которую через 200 лет, в 1590 г., патриарх Иов дал тому же монастырю, дважды говорится об обязанности крестьян «навоз на монастырскую пашню возити», причем в начале грамоты названы только три самые главные отработки: «пашни пахати», «сено косити» и «навоз возити».
Археологические раскопки в Новгороде показали, что в боярских и рядовых усадьбах равномерно распределяется большое количество навоза. Очевидно, скот свободно передвигался н дворах, а навоз не использовался или использовался мало и на ноля не вывозился. Ставший в России опричником, иностранец Г. Штаден во второй половине XVI в. писал, что в Рязанской земле «весь навоз свозится к рекам: когда сходит снег и прибывает вода, то навоз весь сносится водой». Но это относится к области, которую другой иностранный наблюдатель считал «плодороднее всех прочих областей Московских».15 А в ряде районов черноземной полосы и в XIX в. от навоза избавлялись таким же способом, какой описан Штаденом. Новгородские же и окрестные с ними земли были то более, то менее плодородны, но тучных полей, подобных рязанским, здесь не встречалось. Поэтому объяснять неиспользование навоза особым плодородием почвы мы не можем.
Отсутствие известий об удобрении полей в сохранившихся источниках, конечно, нельзя принять за доказательство полного отсутствия удобрений в почве. Более того, нередкие известия, дошедшие от XVI в., позволяют предполагать, что кое-где поля удобрялись и в XV в. И все же о сколько-нибудь заметной практике их унавоживания до второй половины XV в. говорить не приходится. Удобрение пашни навозом явилось крупным успехом русского земледелия, последовавшим после распространения сохи с полицей. Именно это пахотное орудие открывало возможности для внесения на поля органических удобрений, хотя оно же ограничивало эти возможности.
Автор одного из первых русских курсов земледелия С. М. Усов писал в 1837 г., что землю унавоживали двумя способами: либо рассыпали навоз по поверхности, где он разлагался до слизи и затем входил в землю, либо зарывали навоз в землю. При первом способе сила навоза «продолжается не долее одного посева растений». При втором способе навоз удобрял землю на несколько посевов.16
Второй, более эффективный, способ был неприменим до тех пор, пока не внедрилась в практику земледелия соха с перекладной полицей, о которой свидетельствуют источники XIV— XVI вв. Следует учитывать, что соха с перекладной полицей заваливала (или точнее засыпала) навоз недостаточно, и по наблюдениям, относящимся к XIX в., он нередко промывался дождями, и оставалась только сухая солома. Более эффективным было удобрение полей, вспаханных косулями и сохами-односторонками. Можно полагать, что именно это обстоятельство ограничивало и задерживало удобрение полей навозом^ так как проблемы нехватки удобрений в XVI в. еще не существовало. Во всяком случае, когда во дворах оставался плотный слой навоза или от него с трудом избавлялись, трудно говорить о недостатке органических удобрений.
Для решения вопроса о системах земледелия немаловажное значение имеет анализ обнаруженного археологами зернового материала. В нем находятся семена сорных растений, ассортимент и количественный состав которых различен для хлебов, собираемых при паровой зерновой системе, при подсеке и при луговом перелоге. Нужно, надеяться, что археологи и палеоботаники продолжат пока еще недостаточное изучение зерновых находок, относящихся к разным районам средневековой Руси. А данные, которыми мы располагаем благодаря работам А. В. Кирьянова и А. П. Расиньша, позволяют с известной долей вероятности говорить о распространении паровой зерновой системы земледелия на Северо-Западе России в XIV в.17 В письменных памятниках, относящихся к лесной полосе России, «паренина» и третье поле появляются в XV в., но если учесть, что «знахори», называвшие эти поля «парениной», помнили за 50, 60 и даже 80 лет, можно предполагать, что паровая зерновая система с трехпольем получила распространение в XIV в.
На основании сведений писцовых книг конца XV в. можно с уверенностью говорить о господстве трехполья в Новгородских пятинах. Характерное для сбора хлеба при трехполье соотнсшение озимых и яровых культур было типично для натуральных оброков уже в конце XV в. Состав хлебного оброка определялся не только составом собираемых крестьянами со своих полей культур. Определенную роль играли и запросы господина, который мог взимать с крестьян более высокую долю урожая одних хлебов и менее высокую долю других. Нам известны случаи, когда в одном из рядом расположенных владений большую роль в составе посопного хлеба играла пшеница, а в другом ее вовсе не было, когда в одном владении посп состоял из ржи и овса, а в соседнем владении из одной ржи.
Но, подвергая статистической обработке массовый материал, подобные отклонения перестают сколько-нибудь заметно влиять на полученные итоги, и пропорции ржи и яровых в хлебном оброке приближаются к их пропорциям в урожае. Весьма показательно, что эти пропорции близки к соотношению озимых и яровых хлебов в составе урожая на сопоставимых с Новгородскими пятинами территориях в XIX в., т. е. в те времена, когда господство трехполья не вызывает никакого сомнения. В «Аграрной истории Северо-Запада России» приведена таблица, доказывающая, что уже в конце XV в. на территории пятин сложилось типичное для трехполья соотношение озимого и ярового хлеба в оброке. Теснота связи между количеством четвертей ржи и яровых в посопном хлебе доказывается высоким коэффициентом корреляции, высчитанным по волосткам Деревской пятины (0,86) и Порховского уезда Шелонской пятины (0,98).18
Что паровая зерновая система с трехпольными севооборотами была в конце XV в. обычной не только в Северо-Западной, но и в Северо-Восточной Руси, доказывается существовавшим там и распространявшимся на все территории государства порядке описания писцами земель по формуле: «столько-то четей в поле, а в дву по тому же».19 Формула эта, несомненно возникшая в условиях трехполья, стала настолько привычной, что по ней писцы измеряли даже сенокосы, пустоши и пашенный лес, т. е. угодья, где никакого трехполья не было.20
Вместе с тем источники второй половины XV — начала XVI в. позволяют говорить о все еще продолжающемся переходе от двухполья к трехполью. Так, в жалованной грамоте Ивана III Троице-Сергиеву монастырю 1474 г. упомянута великокняжеская земля, которая «пришла в третье поле» к троицкому с. Вяхоревскому в Московском уезде. Очевидно, до пожалования 1474 г. крестьяне села имели не три, а два поля. В относящейся к 1467—1474 гг. жалованной грамоте угличского князя Андрея Васильевича Большого Троице-Сергиеву монастырю тоже говорится о третьем поле, которое князь пригородил к двум монастырским полям. А в правой грамоте 1505 г., данной в связи со спором о д. Олешинской (Ярославский уезд), сказано, что эта деревня была припущена к с. Лаврентьевскому в третье поле: «А та, господине, деревня была пуста от великого мору; а сеется, господине, на том поле пятьдесят четвертей ржы».21 Эти и другие аналогичные показания грамот второй половины XV — начала XVI в. касаются двухполья как переходной формы к более прогрессивному трехпольному севообороту.22
В русском Нечерноземье, как и в других районах с нечерноземными почвами, устойчивые урожаи при паровой зерновой системе с двухпольными и особенно с трехпольными севооборотами достигались только при условии достаточного удобрения почвы. Но это не означает, что всюду, где доминировала трехполье, практиковалось навозное удобрение. Нельзя оставить без внимания вытекающий из анализа источников вывод о широком распространении в XV в. трехполья и о крайне ограниченном количестве относящихся к тому времени известий об удобрении почвы. Это несоответствие заставляет полагать, что трехполье сочеталось в ряде случаев с различными видами заужной системы.
Сочетание паровой и залежной систем земледелия в Сибири А. А. Кауфман, А. С. Ермолов и другие ученые конца XIX — начала XX в. именовали залежно-паровой. Сущность ее заключалась в том, что сначала использовались двухпольные или трехпольные севообороты с однолетним паром, но без удобрения полей. Таким образом, земельный участок использовался в течение различных сроков (от 3—4 до 25—30 лет).23 А затем его оставляли в залежь тоже на разные сроки (от 5—10 до 25—30 лет). После этого снова применялась паровая зерновая система с двух- или трехпольными севооборотами. Если земля оставлялась в залежь на длинные сроки, то она успевала зарасти лесом, который затем приходилось выжигать. Таким образом, залежно-паровая система могла приобрести огнево-паровой характер. От обычной паровой системы залекно-паровая система отличалась тем, что она сочеталась с залежью, а от подсеки и перелога тем, что подсека и перелог вовсе не знали однолетних паров.
В последней четверти XIX в. в сельскохозяйственной литературе был описан еще один способ трехпольных и двухпольных севооборотов без удобрения почвы, применявшийся тогда во всех уездах Вологодской губернии на удаленных от селений запольных участках. Посевы озимых и яровых хлебов сменялись на таких участках однолетним паром, но навоз при этом не вывозился. А когда земля переставала давать урожай, ее на несколько лет отводили под пар, причем подвергали повторным вспашкам. Иногда землю вспахивали 3—4 раза в течение двух лет, иногда 4—6 раз в течение трех лет, а в некоторых случаях даже 7 раз. После такой многократной паровой обработки без удобрения с этих запольных участков собирали урожай овса и ржи, не уступавший урожаям с унавоженных земель.24 Там, где были свободные удобные земли, сочетание трехполья с многолетним отдыхом земли от посева было эффективным, и его нельзя считать показателем отсталости земледельческого производства.
А. М. Гневушев справедливо полагал, что залежно-паровая система земледелия существовала в Новгородской земле в конце XV—XVI вв. Н. А. Горская также писала, что в XVI в. нормальное функционирование паровой системы, по-видимому, предполагало наличие резерва переложных земель, вовлечение которых в трехпольный севооборот давало возможность восстановить плодородие ранее используемой пашни.25
В пользу мнения о существовании в Новгородской земле залежно-паровой системы земледелия свидетельствуют наблюдения над размерами пахотных угодий крестьянских дворов. В однодворной деревне Шелонской пятины в конце XV в. насчитывалось 308 крестьянских дворов, пахотные угодья которых превышали 7 коробей (коробья приблизительно равнялись десятине) в одном поле.26 Они составляли 25,4% всех дворов в однодворных деревнях. И среди них было немало дворов, в которых числилось по одному мужчине — главе малой семьи. Такому двору было не под силу обработать озимые и яровые поля размерами в 7—10 коробей каждое. А ведь были дворы, за которыми было записано по 11—16 коробей в поле. Один же двор располагал даже двадцатью коробьями, т. е. примерно 60 десятинами пахотных угодий в трех полях.27
Подобная картина наблюдалась в конце XV — первой половине XVI в. и в Водской, и в Бежецкой пятинах, и в Белозерском крае, и в других районах страны.
В дворах, имевших особенно значительные пахотные угодья, обежный оклад с коробьи пашни был облегченным по сравнению со средним обежным окладом. В Шелонской пятине на обжу приходилось в среднем по 4,25 коробьи пашни, в то время как на обжу в многопосевных дворах (имевших более 10 коробей пашни в поле на двор)—по 4,6 коробей: в Водской пятине — в среднем по 4 коробьи, а в многопосевных дворах— по 4,3 коробьи на обжу. Это значит, что с коробьи (с десятины в одном поле) многопосевные дворы платили на 7% в Водской и на 7,6% в Шелонской пятине меньше обежные подати, чем средние крестьяне. Это облегчение объясняется тем, что у многопосевных хозяйств (как и у всех хозяйств в многодворных деревнях) значительная часть посевных площадей была удалена от усадьбы, ее сравнительно трудно было обработать, и на нее трудно было вывозить навоз. Именно поэтому удаленные участки земли приходилось чаще и дольше держать под паром. Таким образом, особенности обежного письма тоже косвенно подтверждают тезис о существовании залежно-паровой системы.
Из судного списка 1496—1498 гг. мы узнаем, что троицкие власти сдавали на оброк «Зеленово селище Почапские земли» в Малоярославецком уезде. Бравшие землю крестьяне косили там сено, «секли лес и орали». Один из «знахорей» показал, что когда-то на этих землях сеяли ячмень почапские крестьяне, затем землю пахали наездом «ис Хохановские деревни», затем земля была заброшена, а через 24—30 лет вновь стала обрабатываться и стала предметом спора.28
Превращение запустевшей земли в пашни наездом — явление нередкое в практике XV—XVI вв., причем она могла находиться вдали от дворов обрабатывавших ее крестьян. Так, только что упомянутые почапские земли отстояли от д. Хоханово (позднее Коханово) не меньше, чем за 30 верст. При таких обстоятельствах вывозить на них навоз не представлялось возможным, и их надо было использовать по залежно-паровой системе или с применением многолетней паровой обработки. Ведь и в XIX в. многолетняя паровая обработка была характерна для более отдаленных запольных участков.
Вопрос о способах обработки пашни наездом вызвал разногласия среди историков. Н. А. Рожков считал, что «пахать пашню наездом — значит эксплуатировать ее нерасчетливо, хищнически, без правильного севооборота, истощая почву». Г. Е. Кочин же, наоборот, полагал, что пашня наездом обрабатывалась с применением трехпольного севооборота, так как ее описывали по формуле «в поле, а в дву по тому же».29 Однако известно, что писцы не всегда писали наезжую пашню в трех полях. К тому же мы знаем, что по названной формуле иногда описывались земли, на которых не было и не могло быть трехпольных севооборотов. А поскольку мы упомянули об относительной удаленности наезжих земель, можно предположить, что трехполье на них сочеталось с залежью или многолетней обработкой пара.
В периоды кризисов последней трети XVI и первых десятилетий XVII в. возросла доля земель, которые пахали наездом и особенно доля земель, которые лежали в перелоге. Н. А. Рожков полагал, что огромное количество перелога является свидетельством замены парово-зерновой системы системой переложной. Но эта точка зрения была подвергнута основательной критике в дореволюционной и советской литературе.30 Действительно, писцы именовали перелогом не только землю, заброшенную в целях восстановления ее плодородия и на определенный срок. Перелогом в писцовых книгах 1580-х и 1620-х годов именуются прежде всего земли, запустевшие по причине смерти, бегства или угона крестьян, земли, которые до запустения обрабатывались по трехпольной системе. Как отмечалось в «Аграрной истории Северо-Запада России», дозорщики последних десятилетий XVI в. именовали перелогом заброшенные земли, которые еще можно было измерить, в отличие от таких земель, которые «по четвертям сметить не мочно» и которые зачислялись в рубрику поросших лесом.31
В то же время можно утверждать, что вовлечение в разряд обрабатываемых земель перелога и поросшей лесом пашни в годы кризисов не обязательно сразу приводило к восстановлению трехполья. Пустоши, особенно удаленные от места жительства земледельца, или обрабатываемые в течение короткого времени, или заросшие лесом или кустарником в неспокойные кризисные годы, нередко являлись объектом эксплуатации по более экстенсивным системам земледелия, чем парово-зерновая.
Особенно часты упоминания об огневой системе в документах, относящихся к Северу. Веревная книга Паниловской волости 1612 г. отличала «дворние» или «дворищные», «подоконные» полосы и «подсарайные поля», которые лежали вблизи усадьбы и поэтому могли легче удобряться, от удаленных участков, куда было трудно или невозможно вывозить навоз. Поэтому в веревной книге отмечались случаи, когда такие участки оставлялись в залежь: «...да пустошей у Гаврила на полянах полоска, да другая Прошинская новинка, и целовальники досмотрели, ино лесом обе поросли, пахати их нельзе». Другая запись в веревной книге гласит: «...у Якова же пустошей новинка Березовка, а другая новинка Черномутная. И тех двух новин досмотрели целовальники, ино лесом обе поросли и обнялись лесом, пахати их нельзе».32 Поскольку владевшие этими пустошами крестьяне «сидели» в своих дворах и пахали другие участки, то у нас нет оснований говорить о запустении упомянутых участков в результате ухода или смерти работников. Эти земли были оставлены в залежь.
Трудно сказать, имеем ли мы здесь дело с залежно-паровой системой или с подсечным земледелием, но, судя по веревной книге 1612 г. и другим северным источникам, подсека па Русском Севере была распространена как в начале XVII, так и в предшествующие столетия. В двинских грамотах XV в. упоминаются «притеребы» и «лешая земля», отличаемые от «трех полей» или от «орамых земель», под которыми подразумевались поля с паровой зерновой системой обработки.33
Есть основания предполагать, что огневая система земледелия в форме подсеки была шире распространена в Карелии и в меньшей степени в Подвинье. Но встречалась она не только в Северной, но и в Северо-Западной и Северо-Восточной Руси. При этом «лешие поляны» и там служили дополнением к основным пахотным угодьям, обрабатываемым по паровой зерновой системе.
Незначительные размеры пашни, учтенной писцами в конце XV в. в Деревской пятине и особенно в Заонежских погостах, можно, по нашему мнению, объяснить только наличием неучитываемых в то время лесных полян. В условиях кризисов последней трети XVI в. и первых десятилетий XVII в. интерес крестьян к необлагаемым «лешим» пашням все возрастал, и они частично заменяли подвергавшуюся тяжкому обложению полевую землю этими «лешими» пашнями. Во время переписи 1620-х годов правительство обратило внимание на укрываемые от тягла «припаши и поляны на лесах» и на «леса пашенные и непашенные». В наказе, данном в 1623 г. писцам в Пскове, велено было «сыскивати накрепко, и писати, и метити» не только пашню паханую, но и перелог и «лес пашенной». Все эти земли было приказано мерить десятинами в одном поле, «а в двукласти по тому же, а в котором поле пашни, и перелогу, и поросли по пашне лишек, и им тот лишек пашни и перелогу прикладывати к меньшому полю». В 1629 г. писцам, описывавшим Устьрецкие волости Новгородского уезда, также было предписано выявлять отхожие пашни и другие угодья, чтобы волостные люди «ничего за собою не таили и земель и всяких угодей не обводили».34 Эти и подобные им наказы свидетельствуют не только о борьбе правительства с укрывательством земель, но и об участившихся случаях отклонения от трехполья. Ведь именно для отхожих земель было типично это отклонение.
Итак, паровая зерновая система земледелия с трехпольными севооборотами распространялась в лесной полосе России в XIV в., а к концу XV в. заняла на Северо-Западе и, вероятно, на Северо-Востоке страны доминирующее положение. Эта система требовала эффективного удобрения полей. При пахоте, получившей распространение сохой с полицей (и тем более сохой без полицы), такая эффективность плохо достигалась. При таких обстоятельствах трехполье часто приходилось сочетать с залежной системой, что давало возможность обходиться и без удобрения полей.
С XVII в. источники упоминают косулю и соху-односторонку, которые зарывали навоз в землю и повысили таким образом эффективность удобрения полей. Но этот существенный успех земледелия был задержан неблагоприятными условиями кризисов последней трети XVI в. и первых десятилетий XVII в., когда происходило расширение залежной и, в частности, огневой систем земледелия. Такому наступлению залежно-паровой системы на чисто паровую способствовало стремление крестьян сократить близкие к усадьбе тяглые земли за счет «леших» или отхожих. Стремление к отказу хотя бы от части тяглых земель не было преодолено в течение всего XVII в.
1Подробнее об этом см.: Шапиро А. Л. Проблемы социально-экономической истории Руси XIV—XVI вв. Л., 1977. См. также: Горская Н. А. Земледелие и скотоводство.— В кн.: Очерки русской культуры XVI в., ч. 1. М., 1977, с. 43 и след.
2Abe! W. Geschichte der dcutschen Landwirtschaft. Stuttgart, 1978, S. 91.
3Датировка грамоты уточнена В. Л. Яниным (АЕ за 1979 г. М., 1981, с. 48).
4Татищев В. н. История Российская, т. V. М.; Л., 1965, с. 51.
5Так, Чудов монастырь отпустил в подмосковные села в апреле 1586 г. «трои сошники с полицами и отрезы> (Очерки русской культуры XVI в., с. 62).
6Смирнов Д. П. К вопросу о распространении удобрений в России. СПб., 1888, с. 23; Комов И. О земледелии. М., 1788, с. 171.
7Образцов Г. Н. Оброчные и порядные записи Антониево-Сийского монастыря —В кн.: Исторический архив, т. XIII. М., 1953, с. 127.
8Кочин Г. Е. Сельское хозяйство на Руси конца XIII—начала XVI в. М.; Л., 1965, с. 133.
9Судебники XV—XVI веков. М.; Л, 1952, с. 402.
10ДАИ, I, с. 343.
11Кочин Г. Е. Сельское хозяйство на Руси... с. 149.
12О садовых землях и хмельниках, не подлежавших переделам, говорится в Судебнике 1589 г. (Судебники XV—XVI веков, с. 402). Они не переделялись, так как требовали значительного и дающего не сразу плоды труда. Возможно, учитывались и труд и затраты, связанные с внесением удобрений.
13Марасинова Л. М. Новые псковские грамоты XIV—XV веков. М., 1966, с.
14АСЭИ, II, с. 414; Кочин Г. Е. Сельское хозяйство на Руси... с. 152 и след.
15Генрих Штаден. О Москве Ивана Грозного: Записки опричника. М., 1925, с. 76; Герберштейн С. Записки о московитских делах. СПб., 1908, с. 104.
16Усов С. М. Курс земледелия. Б. М., 1837, с. 99—100.
17Правда, А. В. Кирьянов говорил о господствующем положении паровой зерновой системы в Новгородчине XI—XII вв. (Кирьянов А. В. История земледелия Новгородской земли. — Труды Новгородской археологической экспедиции, т. 2, МИА, 1959, № 65, с. 333). Нам же представляется, что проведенный к 60-м годам, а судя по публикациям и в более позднее время, лабораторный анализ археологических находок зернового материала Северо-Западной России не свидетельствует о распространении паровой зерновой системы ранее XIV в. (Шапиро А. Л. Проблемы социально-экономической истории... с. 43—49).
18АИСЗР, I, с. 38—39.
19Измерение одного парового поля способствовало лучшей сохранности засеянных полей. К тому же сокращался труд писцов.
20Вессловский С. Б. Сошное письмо, т. II. М., 1916, с. 364.
21АСЭИ, I, с. 313, 267, 582.
22Может быть, с прирезкой к прежним двум полям третьего связана терминология источников XV—XVI вв., упоминающих о трех полях. Вместо полей под озимыми, яровыми и под паром источники говорят о первом, втором и третьем полях. При этом первое поле остается первым и тогда» когда его засевают яровыми, и тогда, когда оно оказывается паровым. То же самое нужно сказать о втором и третьем полях. Подробнее об этом см.: Шапиро A. Л. О подсечном земледелии на Руси в XIV—XV вв. — ЕАИ за 1963 г. Вильнюс, 1964, с. 122 и след.
23Кауфман А. А. Очерк крестьянского хозяйства в Сибири. Томск, 1894, с. 34—35; Ермолов А. С. Организация полевого хозяйства. СПб., 1914, с. 153.
24Щекотов И. Многолетняя паровая обработка земель без удобрений.— Земледельческая газета, 1885, № 29. — В Вологодской губернии в последней четверти XIX в. крестьяне иногда сочетали залежно-паровую систему с многолетней паровой обработкой земли без удобрений. Когда трехпольные севообороты на неунавоженной земле становились неэффективными, крестьяне оставляли землю в залежь на 7—10 лет, затем переводили се под паровую обработку на 2—3 года, после чего вновь можно было пользоваться трехпольным севооборотом без навоза.
25Гневушев А. М. Очерки экономической и социальной жизни сельского населения Новгородской области, т. 1. Киев, 1915, с. 215; Шапиро Д. Л. О подсечном земледелии... с. 124; Горская Н. А. Земледелие и скотоводство, с. 52.
26Размеры запашки в писцовых книгах указываются на деревню. Поэтому размеры запашки двора можно точнее определить в однодворных деревнях. Приведенная здесь цифра относится ко всем учтенным писцовым книгам земель, кроме дворцовых.
27АИСЗР, I, с. 368.
28АСЭИ, I, с. 505—509.
29Рожков Н. А. Сельское хозяйство Московской Руси в XVI веке. М., 1899, с. 64; Кочии Г. Е. Писцовые книги в буржуазной историографии.— В кн.: Проблемы источниковедения, сб. 2. М.; Л., 1936, с. 168.
30Рожков Н. А. Сельское хозяйство... с. 59—71, 104—109. Критику взглядов Н. А. Рожкова на перелог см.: Сташевский Е. Д. Московский уезд по писцовым книгам XVI в. Киев, 1907, с. 26—28; Кочин Г. Е. Писцовые книги в буржуазной историографии. — В кн.: Проблемы источниковедения, т. 1. М.; Л., 1933, с. 138.
31АИСЗР, II, с. 269.
32Конанев А. И. Веревная книга Паниловской волости 1612 г.— В кн.. Материалы по истории Европейского Севера СССР, вып. 3. Вологда, 1973, г. :кн, :им.
33Шапиро А. Л. О подсечном земледелии... с. 127.
34Акты писцового дела, собранные С. Веселовским, т. 1. М., 1913,. с. 235, 120.
Вперёд>>
